В.И. Корецкий. О формировании И.И. Болотникова как вождя крестьянского восстания

Впервые вопрос о формировании Болотникова как вождя был поставлен И.И. Смирновым в его фундаментальном исследовании. Смирнов отвечал на него следующим образом: «То, что пережил Болотников, — жизнь с казаками, годы невольничества в Турции, освобождение из плена, скитания по Европе, — закалило и обогатило его жизненный опыт. Именно в эти годы Болотников прошел путь, превративший его из непокорного холопа в вождя народного восстания. Именно в эти годы сложилось то мировоззрение Болотникова, которое привело к решимости поднять всеобщее восстание крепостных крестьян и холопов против феодального гнета. Именно в эти годы Болотников вынашивал те лозунги, с которыми он в годы восстания обращался в своих «листах» к крестьянам и холопам»¹. Таким образом, Смирнов отводил решающую роль в деле формирования Болотникова как вождя периоду до начала восстания. Само же восстание представлялось чуть ли не как результат целеполагающих действий Болотникова, который его поднял и стимулировал лозунгами, сформулированными в годы странствий. Между тем в недостаточно еще выясненной биографии Болотникова, может быть, наиболее слабо изучен именно ее начальный этап — его жизнь у князя А.А. Телятевского и у вольных казаков, его странствия по Европе, когда И.И. Болотников, вызволенный из турецкой неволи, попал в Венецию и отправился оттуда на родину.

Все современники, русские и иностранные, исключая, пожалуй, К. Буссова, подчеркивавшего «рыцарство» Болотникова, говорят о нем, как о холопе князя А.А. Телятевского, но неизвестно, был ли он старинным, наследственным холопом или же под влиянием каких-то тяжелых житейских обстоятельств поступил в кабальную службу из вольных людей, что в те времена было не редкостью. Оставалось до последнего времени невыясненным и то, был ли он пашенным холопом, простым дворовым или входил в число высшей холопской прослойки — так называемых «слуг», занимавших, как показала Е.И. Колычева, привилегированное положение по сравнению с основной холопской массой².

В свое время С.Ф. Платонов предположил, что Болотников был не простым холопом, а военным, «слугой (из военной свиты) князя Телятевского»³. Однако только сравнительно недавно это предположение подтвердилось. В одном из кратких летописцев, составленном в 10-х годах XVII в. в Поволжье служилым человеком, современником, а возможно, и участником некоторых событий первой Крестьянской войны, Болотников действительно назван «слугой князя Андрея Телятевского»⁴. А это значит, что уже в молодости им были приобретены определенные военные навыки, развившиеся позднее.

Установление того факта, что Болотников не был простым холопом, а военным, «слугой» князя А.А. Телятевского, имеет значение не только в плане выявления истоков его военных дарований, но и в поисках той социальной среды, из которой он происходил. Теперь внимание скорее всего следует направить в сторону служилых людей. В этой связи интересно сопоставить расположение земель князя А.А. Телятевского и детей боярских Болотниковых.

Наследственные вотчинные владения князя А.А. Телятевского находились в Твери. Кроме того, он имел поместья в Ростовском и Козельском уездах⁵. Но наиболее примечательны сведения о его владениях в Московском уезде. В 80-х годах XVI в. за ним была подмосковная троицкая вотчина с. Алабышево, где жили его люди. В этой троицкой вотчине, переданной на время монастырем князю А.А. Телятевскому, по писцовым книгам 1584 г., было заведено барщинное хозяйство: «Крестьяне князю Ондрею оброков не платят никаких, а пашют на него пашню и сено косят, и дрова секут, и к Москве возят на своих подводах»⁶, обслуживая, очевидно, столичное княжеское подворье. По даче 1601 г. князю А.А. Телятевскому было передано подмосковное поместье окольничего С.Ф. Сабурова⁷.

В центральных же уездах, в том числе и в Московском⁸, довольно распространена была и фамилия детей боярских Болотниковых, из которых одни были записаны в Дворовую тетрадь и в 70-х годах входили в двор Ивана Грозного⁹ (из их числа особенно выделился государев дьяк Иван Алферьев Болотников), другие же принадлежали к безвестной служилой мелкоте, сильно страдавшей от «хозяйственного разорения» второй половины XVI в. Во время обысков в конце 70-х — начале 80-х годов XVI в. обнаружилось, что многие деревни, а то и целые погосты в Новгородской земле запустели полностью и их покинули не только крестьяне, но и помещики. Так, «обыскные» люди Михайловского погоста сказали, что «тех пустых деревень дети боярские и земцы обнищали и разошлись безвестно, а теми их пустыми деревнями не владеет никто»¹⁰.

Обнищавшие помещики либо становились крестьянами, либо холопами своих более состоятельных собратьев. Тверской помещик А.С. Смыковский во время «хозяйственного разорения» «сбрел» с Твери на Болхов, деклассировался и стал по существу крестьянином, «причалив на время» за болховского помещика С.Н. Булгакова¹¹. 26 мая 1590 г. «обыскные» люди Болотовского погоста Деревской пятины показали о помещике Богдане Обернибесове, что он «в 96 (1587/88)-м году сшол в Московскые городы и ныне жывет в холопех у Ивана у Григорьевичя Милюкова; а поместье свое покинул, и ныне стоит порозжо...»¹²

Не из среды этих ли обедневших и разорившихся мелких служилых людей центральных уездов был и сам Болотников, давший на себя запись в холопы князю А.А. Телятевскому?

В.А. Голобуцкий полагает, что Болотников, будучи «подданным князя Телятевского», бежал из его черниговских владений в Запорожскую Сечь, ибо, как отмечает исследователь, в XVI—XVII вв. «диким полем» назывались не только южные степи, прилегающие к Дону, но и запорожские. «В пользу этого предположения, — заключает В.А. Голобуцкий, — говорит то, что Запорожье было куда ближе к родине Болотникова, Чернигово-Северскому краю, чем далекий Дон»¹³. Однако с таким предположением, на наш взгляд, нельзя согласиться. Дело в том, что, как показано выше, князь А.А. Телятевский землями на Черниговщине не владел. Есть лишь сообщение о ссылке с воцарением Василия Шуйского А.А. Телятевского на воеводство в Чернигов. Но это было уже после того, как Болотников служил у него в холопах, в самый канун восстания. А раз земель у А.А. Телятевского на Черниговщине не было, то отпадает и какое-либо основание считать ее родиной Болотникова, откуда он якобы бежал в Запорожье.

В то же время привлекают внимание слова И. Массы, основными информаторами которого были московские жители, о том, что Болотников до своего побега «в степь к казакам» «был в Москве (курсив наш. — В.К.) крепостным человеком боярина Андрея Телятевского»¹⁴. Они могут быть расценены не столько как указание на русское происхождение Болотникова (ниже И. Масса пишет, что он «родом из Московии (курсив наш. — В.К.)»), сколько как свидетельство его пребывания в Москве в числе княжеской челяди и происхождения из какого-нибудь центрального уезда, близкого к столице. Но если Болотников бежал не с Черниговщины, а из Москвы, тогда, чтобы добраться до «дикого ноля», ему пришлось проделать немалый путь по русской земле. Не сохранили ли архивы следов этого побега?

В деле о наборе в только что построенный Елец служилых казаков и стрельцов говорится о проживании в 1592 г. в одном из крапивенских поместий недалеко от Тулы «в зятьях» некоего Ивана Болотникова. То, что Иван Болотников живет не в своем поместье, а у тестя, характеризует его, вероятно, как человека нового, пришлого, еще не успевшего или не имевшего возможности завести собственное хозяйство. Поместье, в котором обитал Иван Болотников, настолько маломощно, что племянник его тестя Миляйко Семенов вынужден записаться на Елец в служилые казаки. «И я, государь, — сообщает он в своем челобитье, — писался (в елецкие казаки. — В.К.), с Крапивны от дяди, [а дядя] де мой на Крапивне сын боярской, да по грехом дядя мой обнищал, и меня, холопа твоего, отпустил со всем животами и статками, а [у] него, государь, живет зять Иван Болотников»¹⁵. Когда он попробовал забрать имущество, по-видимому, последнее, что оставалось в охудавшем поместье, то Иван Болотников воспротивился этому. Миляйко Семенов подал на него в Москву в Посольский приказ дьяку Андрею Щелкалову, ведавшему елецкими казаками, челобитную с обвинением «в грабеже».

Любопытно, что в крапивенской писцовой книге 1616—1617 гг., наиболее ранней из сохранившихся по Крапивне, нет уже никаких упоминаний ни об Иване Болотникове, ни о его жене¹⁶. Не был ли этот крапивенский Иван Болотников Иваном Исаевичем Болотниковым, нашедшим здесь свое пристанище во время бегства из Москвы, а затем, когда ему стало грозить расследование по челобитью М. Семенова, двинувшимся дальше на юг? Однако отождествить крапивенского Ивана Болотникова с Иваном Исаевичем Болотниковым пока не удается. И не только потому, что нам неизвестно отчество первого. Дело в том, что в районе Тулы существовала другая ветвь служилых людей Болотниковых. С.Б. Веселовский опубликовал документ, согласно которому соловлянин Сулем Болотников получил в Тульском уезде из рук «тушинского вора» поместье князя Григория Тюфякина¹⁷. И не исключено, что как раз к этим тульским Болотниковым и принадлежал Иван Болотников, на которого жаловался в Москву М. Семенов. Все же при работе над биографией И.И. Болотникова нельзя совершенно сбрасывать со счета и факт нахождения в начале 90-х годов XVI в. в районе Крапивны недалеко от Тулы, где позднее развернутся ожесточенные бои между восставшими крестьянами и правительственными войсками, некоего Ивана Болотникова, оттуда исчезнувшего.

Поток беглецов из России направлялся главным образом на «дикое поле» — бескрайние южные степи за «засечной» чертой и далее на вольный Дон. Поэтому традиционная точка зрения о побеге Болотникова к донским казакам более предпочтительна. Мы не знаем, сколько времени провел среди них Болотников, в каких казачьих походах принял участие. Известно только, что ему не повезло — в одной из схваток с крымскими татарами он был взят в плен.

Татары продали Болотникова в Турцию, где он, согласно К. Буссову, в течение нескольких лет был подневольным гребцом на галерах. В галерные гребцы попадали наиболее молодые, крепкие и выносливые пленники¹⁸. По свидетельству К. Буссова, Болотникова освободили немецкие корабли, перехватившие турок на море¹⁹. Он был привезен в Венецию. Здесь Болотников, надо думать, по крайней мере первое время жил на немецком торговом подворье, расположенном вблизи моста Риальто через Большой канал, общался с его персоналом, возможно, научился объясняться по-немецки. Впоследствии в его повстанческом войске служили немцы, проживавшие тогда в России. 52 из них, в том числе сына К. Буссова, царь В. Шуйский после взятия Тулы сослал в Сибирь²⁰. Сам К. Буссов находился в стане Болотникова, когда войска Шуйского осаждали Калугу²¹. Появление, таким образом, в «Хронике» К. Буссова наиболее пространной и восторженной характеристики Болотникова и его действий не случайно.

Маршрут Болотникова из Венеции на родину и происшествия, случившиеся с ним в дороге, устанавливаются из сопоставления известий К. Буссова и И. Массы, которые в данном случае существенно дополняют друг друга. Согласно К. Буссову, Болотников держал путь на родину через Германию в Польшу, чтобы «разузнать там про удивительные перемены, которые произошли на его родине в его отсутствие». К. Буссов сообщает, что весть о вторичном «спасении» «Дмитрия», на сей раз от рук бояр-заговорщиков во главе с князем В.И. Шуйским, воспользовавшихся народным восстанием в Москве 17 мая 1606 г. против поляков, чтобы убрать самозванца, заставили Болотникова ускорить свое прибытие в Польшу. Здесь, по слухам, Дмитрий нашел убежище в сандомирском замке. К. Буссов живописует далее встречу Болотникова с неизвестной личностью, вероятно, фаворитом Лжедмитрия I Михаилом Молчановым, сумевшим после восстания 17 мая 1606 г. в Москве бежать в Польшу. Расспросив Болотникова и убедившись, что имеет дело с опытным воином, «верным царю Дмитрию», новый самозванец якобы сказал ему: «Я не могу сейчас много дать тебе, вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка. Довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов. Ты вместо меня пойдешь с ними дальше и, если бог будет милостив к тебе, попытаешь счастья против моих клятвопреступных подданных. Скажи, что ты меня видел и со мной говорил здесь в Польше, что я таков, каким ты меня сейчас видишь воочию, и что это письмо ты получил из моих собственных рук»²². С этим письмом Болотников направился в Путивль, где возглавил восставших. Рассказ К. Буссова во многом непонятен. Почему этой чести был вдруг удостоен безвестный скиталец, возвращавшийся из Венеции на родину, о военной опытности которого стало известно новому самозванцу с его же слов?

Важный свет на этот период жизни Болотникова проливают записки И. Массы. Там сказано, что Болотников некоторое время «служил в Венгрии и Турции и пришел с казаками числом до 10 тыс. на помощь к этим мятежникам»²³. Болотников туркам свое «отслужил» на галерах. Его же служба в Венгрии заключалась, по-видимому, в вооруженной борьбе с турками на стороне Габсбургов. За то, что Болотников служил там Габсбургам, говорит известие К. Буссова о прибытии его в Польшу «через Германию», т. е. владения Габсбургов. Но сообщая об этом, К. Буссов выпустил важное звено в заграничных странствиях Болотникова — его службу в Венгрии, его связи с запорожскими казаками. Венгрия, вернее венгерские владения Габсбургов, примыкавшие к венецианским владениям, слились в его сознании вообще с Германией — всей империей Габсбургов.

И.И. Смирнов игнорировал свидетельства И. Массы, пойдя целиком за К. Буссовым. В предисловии к «Московской хронике» К. Буссова он писал: «Буссов — единственный, сообщающий о заграничном периоде в биографии Болотникова (? — В.К.) и о мотивах и обстоятельствах возвращения Болотникова в Россию»²⁴. Между тем маршрут, указанный Массой, получает подтверждение в неизвестном доселе архивном документе. Позднее, в 30-х годах XVII в., один орлянин, Парамон Жданов, плененный татарами, бежав из турецкого плена в Венецию, повторил чуть ли не буквально тот путь, который, согласно Массе, прошел, возвращаясь на родину, Болотников. В своем челобитье царю Михаилу Федоровичу П. Жданов сообщал, что из Венеции он двинулся «на Шпанскую землю (очевидно, так П. Жданов называл владения Габсбургов. — В.К.), и на Угорскую, да на Муравскую, да на Шлонскую, Шлонской на Польшу в Краков город, а из Польши, государь, вышел в Путивль»²⁵. Возможно, Болотников шел по проторенному русскими полонянниками пути.

Отдать предпочтение Массе перед Буссовым надо и в отношении обстоятельств, приведших Болотникова на пост «большого воеводы». Во главе крупного казачьего отряда численностью до 10 тыс. человек логично предполагать человека, в военном деле опытного, обладавшего к тому же исключительной храбростью («отважен и храбр на войне»). Все это и определило избрание Болотникова восставшими своим военачальником. Как свидетельствует Масса, «[мятежники] выбрали (курсив наш. — В.К.) его главным атаманом или предводителем (ottoman oft hofftman) своего войска»²⁶. «Несколько тысяч войск», во главе которых якобы поставил Болотникова новый самозванец после беседы с ним в Польше, — скорее всего те же казаки, собравшиеся вокруг него в Венгрии и Польше, о которых сообщает Масса.

Таким образом, и Масса, и Буссов рассказывают по существу об одном и том же, только точки зрения у них разные: Масса более подчеркивает инициативу самого Болотникова и восставших, а Буссов в угоду своим общим взглядам — зависимость Болотникова от милости «царя Дмитрия».

В Венгрии в начале XVII в. перекрещивались интересы габсбургской империи, османской Турции и Венецианской республики²⁷. Участие казацких отрядов в военных действиях в Венгрии в конце XVI — начале XVII в. зафиксировано в целом ряде источников. В 1594 г. — начале 1595 г. во главе казачьего войска совершил поход в Молдавию и Венгрию Северин Наливайко, руководитель крупного крестьянско-казацкого восстания против польских и украинских феодалов²⁸. За событиями в Венгрии и Молдавии пристально следило венецианское правительство, заинтересованное в борьбе против турок. Его резиденты были в Клуже, Праге, Варшаве. В 1600 г. венецианский посол в Праге Пьер Дуода доносил дожу Венеции Марино Гримани об отзыве и разоружении правительством Польши всех казаков, состоявших на службе у валашского господаря Михаила Храброго²⁹. Другое донесение венецианскому дожу о положении в Трансильвании и о казаках датировано 25 августа 1603 г.³⁰ От 12 июня 1602 г. сохранилось письмо императора Рудольфа II эрцгерцогу Матею с сообщением о предстоящей выплате жалованья имперским войскам в Трансильвании, в том числе и казакам³¹. В 1603 г. в имперском войске находилось по крайней мере 4 тыс. казаков³². Наличие казаков в Трансильвании отмечено и в следующем году³³. В Молдавии же в 1604 г. общее число казаков достигало 12 тыс.³⁴ А затем известия об их пребывании там исчезают из документов.

Дело в том, что в 1604—1605 гг. запорожские казаки начали усиленно группироваться вокруг Лжедмитрия I. Широко известны казачьи самозванцы — претенденты на молдавский престол в последней четверти XVI в. Петр, Илья, Лазарь и др. Здесь в среде запорожских казаков и тесно связанных с ними польских магнатов, участвовавших в молдавских авантюрах (Вишневецкие), идея самозванца идти на Москву во главе казачьего войска получила горячий отклик. В московском походе Лжедмитрия I сопровождало 12 тыс. запорожцев³⁵. Запорожцы, отосланные с богатыми дарами назад на Украину после вступления Лжедмитрия I на московский престол, естественно, стремились быть в курсе событий в России.

В начале 1606 г. было заключено перемирие в Венгрии, а 23 июня 1606 г. — Венский мир. Характерно, что и Болотников с казаками, согласно «Бельскому летописцу», пришел в Россию «в осень», на исходе лета 1606 г.³⁶ Его приход с казачьим войском, закаленным в боях с турками, безусловно, значительно усилил восставших. Сражение под Кромами, в котором Болотников нанес серьезное поражение царским войскам, датируется августом 1606 г.³⁷

Знаменательна уже сама цифра казаков — «до 10 тыс.», во главе которых Болотников вступил в пределы России. И. Масса, сообщающий ее, далее рассказывает, что Болотников во время своего беспримерного похода послал передовой отряд «в 10 тыс. человек прямо на Москву», занявший селение Заборье³⁸. Можно предположить, что этот наиболее подвижный, ударный отряд, которому надлежало не только прорваться к столице, но и охватить ее с юго-запада и запада, состоял из казаков, пришедших с Болотниковым из Венгрии, Украины, Польши, а также присоединившихся к ним донских казаков. О том, что в Заборье стояли именно казаки, свидетельствует известие «Карамзинского хронографа»: «А казаки в осаде в Заборье сидели (курсив наш. — В.К.), и те государю добили челом и здалися и крест целовали что ему государю служить»³⁹. Осадой и взятием Заборья завершилось сражение 2 декабря 1606 г. под Москвой. Из записок К. Буссова следует, что тогда было окружено и пленено 10 тыс. казаков: «10 тыс. казаков из его людей (Болотникова. — В.К.) были полностью окружены врагом и, не имея возможности прорваться, вынуждены были сдаться»⁴⁰. Позднее в битве под Калугой часть сдавшихся казаков снова перешла на сторону Болотникова⁴¹. И.И. Смирнов, указывая на наличие значительного числа казаков в войске Болотникова, справедливо замечал, что «взятые в плен Василием Шуйским в сражении 2 декабря 1606 г. 6—10 тыс. человек были именно казаки»⁴².

Донские казаки в составе войска Болотникова прослеживаются в источниках довольно хорошо⁴³. Какая-то часть казаков вербовалась из местного крестьянского и посадского населения в процессе развертывания восстания. Но можно ли говорить о наличии в войске Болотникова запорожских казаков? Утвердительно ответить на этот вопрос нам помогают данные «Пискаревского летописца», где сказано, что при походе Болотникова на Москву «з другую сторону (т. е. охватывая столицу с юго-запада. — В.К.) пошли ис Колуги атаман Солома казак да Васька Шестаков, холоп Андрея Клешнина...»⁴⁴ С этими же лицами и другими казачьими атаманами встречаемся мы в расходной книге Иосифо-Волоколамского монастыря в октябрьских и ноябрьских записях⁴⁵. В одном из актов 1614 г. атаман Солома фигурирует как запорожец⁴⁶.

Отряды запорожских казаков приходили на помощь к восставшим и позднее. В.Н. Татищев, который использовал не дошедшую до нас летопись монаха Иосифа, пишет о «10 000 запороских» казаках, входивших в 40-тысячное войско князей В. Масальского и Г. Шаховского, выступившее из Путивля и разбитое на р. Вырке царскими воеводами — боярином И.Н. Романовым и князем Д.И. Мезецким⁴⁷. В «Новом летописце» отмечено прибытие «черкас» накануне битвы на Пчельне, закончившейся страшным поражением царских войск⁴⁸. Косвенное свидетельство участия в этой битве запорожских казаков содержится в челобитье И.П. Патцына 1613 г., из которого следует, что при царе Василии Шуйском «отца де ево убили литовские люди (курсив наш. — В.К.) на нашей службе на Пчельне»⁴⁹.

Итак, запорожские казаки находились в войске Болотникова не только в начале движения, но и в его разгар. Запорожские казаки, сражавшиеся против турок в Венгрии, Молдавии и на Украине, а еще раньше поднимавшиеся во главе с Северином Наливайко на восстание против польских и украинских феодалов, представляли одну из значительных вооруженных сил первой Крестьянской войны в России 1606—1607 гг.

Польские и литовские феодалы, поддерживавшие ранее Лжедмитрия I, а позднее Лжедмитрия II, в восстании Болотникова по существу участия не принимали. Их внимание от России было отвлечено «рокошем Зебжидовского» — шляхетским мятежом против Сигизмунда III⁵⁰. Но решающую роль, конечно, сыграла классовая вражда. В послании от 14 апреля 1608 г. Романа Ружинского на имя московских бояр князей В.В. Голицына и И.С. Куракина проводится резкая граница между восстанием Болотникова и движением Лжедмитрия II. Послание характеризует отрицательное отношение крупных польских феодалов к восстанию Болотникова и отсутствие их в его войсках: «Да и о том вам великим боярам и воеводам разсудить себе: которые воры были преж сего назывались в Путивле и на Туле царевичами, бывал ли к ним кто наш польский или литовской хоти один человек (феодал. — В.К.) служить? А ныне, проведав подлинно про государя вашего, прироженного московского великого государя царя и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Русии, не токма что мы, а вся Полская и Литовская земля идет служить государю вашему царю и великому князю Дмитрею Ивановичю всеа Русии»⁵¹.

Это не означает, что попыток установить связи с Польшей и получить оттуда помощь со стороны восставших в 1606—1607 гг. не предпринималось. В.Н. Татищев сообщает о письмах князя Г.П. Шаховского из Путивля в Польшу, так и оставшихся без ответа, что заставило его обратиться за помощью к «царевичу Петру» и его казакам⁵². Это татищевское известие частично находит подтверждение в показаниях — «расспросных речах» самого «царевича», данных им после падения Тулы⁵³. Как показано в настоящей работе, на восстание в России в 1606—1607 гг. откликнулись и запорожские казаки. Польский шляхтич Самуил Кохановский, который стал одним из военачальников в повстанческом войске⁵⁴, появился в России еще при Борисе Годунове⁵⁵. Классовым связям русских и польских феодальных верхов противостояли классовые связи другого типа, выковывавшиеся в огне совместной борьбы народных масс России и Украины против феодального гнета и растущего закрепощения.

Непосредственным поводом для выступления на юге летом 1606 г. явился отказ от присяги В. Шуйскому самых широких слоев жителей пограничных городов — посадских людей, крестьян, казаков, «служилых людей по отечеству и по прибору». Их толкали на выступление боязнь кары от боярского царя за помощь, оказанную ими прежде самозванцу, стремление сохранить полученные от него привилегии, обида за то, что важное дело избрания нового царя было решено в Москве без их участия и даже уведомления. Всех их на начальном этапе движения объединяла общая ненависть к боярскому царю В. Шуйскому. Политическое требование его свержения и передачи власти «царю Дмитрию», именем которого действовали восставшие, стояло на первом плане и объединяло разнородные социальные слои, принявшие участие в восстании. Отсюда, конечно, не следует, что антифеодальные выступления тогда не имели места. Убийство в Путивле старого воеводы А.И. Бахтеярова-Ростовского, И.Г. Ловчикова и головы П.Д. Юшкова «за то, что вору креста не целовали», свидетельствует об обратном⁵⁶. Белгородские «мужики» (посадские люди) расправились в июле 1607 г. со своим воеводой П.И. Буйносовым-Ростовским⁵⁷. В Борисове был убит М.Б. Сабуров, а Ливенский воевода М.Б. Шеин «утек душою да телом, а животы ево и дворянские пограбили»⁵⁸. На Осколе «воровские люди» убили воеводу И.М. Бутурлина и И.И. Безобразова. Приехавший сюда из Москвы с «государевою денежною казною» Воин Трескин был ранен из пищали в бок, связан и отведен в Путивль, который являлся центром восстания⁵⁹. Но эти выступления носили стихийный характер, не получили еще программного оформления и распространялись прежде всего на воевод и дворян, продолжавших служить В. Шуйскому. Если бы с самого начала движения антифеодальные элементы возобладали, то Путивльские помещики не выступили бы на стороне восставших, отправившись с И. Пашковым в район Ельца.

Таково было положение до прибытия Болотникова. Приход Болотникова отнюдь не сопровождался немедленной перестройкой восстания целиком на антифеодальный лад. Болотников, как явствует из «Бельского летописца», воспринял политический лозунг свержения В. Шуйского и принесения присяги «царю Дмитрию»: «И в тое жу пору учинилося весть вскоре царю Василью Ивановичю всеа Русии, что вор, Московского государства изменник, Ивашко Болотников собрався с воры з донскими казаки и северскими людми учал северские городы заходить и приводить к крестному целованию к воровству»⁶⁰. Появление Болотникова, таким образом, не означало внесения в среду восставших готовой антифеодальной программы, выработанной им во время заграничных странствий, как думал И.И. Смирнов. Тяга к свободе, воле уже жила в сердцах восставших, стихийные антифеодальные выступления проходили с самого начала движения. В то же время приход Болотникова с большим казачьим отрядом, безусловно, способствовал усилению антифеодальных настроений и оформлению их в конечном счете в программные требования.

Для выяснения вопросов о формировании Болотникова как вождя, проведении им в жизнь требований народных масс, выявлении различных течений в повстанческом лагере необходимо установить, в каких отношениях он был с дворянскими отрядами И. Пашкова и П. Ляпунова. А это в свою очередь требует решения вопроса: какими путями восставшие двигались на Москву?

Относительно маршрутов движения восставших на Москву после сражений под Кромами и Ельцом в исторической литературе высказаны различные мнения. И.И. Смирнов, основываясь на записках К. Буссова и косвенных свидетельствах русских источников, полагал, что в сражении под Ельцом войсками восставших руководил Истома Пашков, который и начал отсюда свой поход на Москву⁶¹. Болотников же, разгромив царские войска под Кромами, двигался на Москву через Орел — Болхов — Калугу следом за отступавшими царскими воеводами. Молчание же русских источников об участии Истомы Пашкова в сражении под Ельцом И.И. Смирнов объяснял их неполнотой. Маршрут И. Пашкова определялся им косвенным путем из показаний разрядных книг об отступлении царских войск, разбитых под Ельцом, сначала к Новосилю, а затем к Туле.

Схема И.И. Смирнова была взята под сомнение Р.В. Овчинниковым и А.А. Зиминым⁶². Эти историки отказывались верить К. Буссову, а молчание русских источников об участии И. Пашкова в сражении под Ельцом объясняли тем, что его там и не было. По их мнению, И. Пашков начал свой поход на Москву не с Ельца, а из района Тулы, как думали в свое время Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев и С.Ф. Платонов. Согласно этому мнению, И. Пашков вскоре, еще до взятия Коломны, объединился с Болотниковым, так что ни о каких самостоятельных операциях его и говорить не приходилось.

Обнаруженный нами перечень из опросов («обысков») жителей Переяславля-Рязанского, Пронского и Ряжского уездов в 1627 г. о поместье литвина Кирилла Троковского позволил окончательно решить этот спорный вопрос. «Обыскные люди» — местные игумен и священники, помещики, приказчики и крестьяне (всего 343 человека) — показали, что поместье Кирилла Троковского, расположенное в дер. Дубровке Пехлецкого стана Ряжского уезда, запустело «от тех мест, как с Ельца шол Пашков»⁶³. Тем самым получило прямое подтверждение известие К. Буссова о Ельце как отправном пункте похода И. Пашкова на Москву.

И. Пашков, начав свой поход с Ельца, миновал Пехлецкий стан Ряжского уезда по пути из Ряжска в Рязань. Среди пленных, взятых правительственными войсками в ноябре 1606 г. «под Коломенском на деле», значился ряжский казак Якушко Кузьмин, явившийся под Москву, очевидно, с И. Пашковым⁶⁴. Теперь становится ясно, что именно маршрут И. Пашкова имел в виду патриарх Гермоген, когда в своей грамоте от 28 ноября 1606 г. писал, что восставшие, «оскверня всякими злыми делы северские городы и пришли в Рязанскую землю... (курсив наш. — В.К.)»⁶⁵.

Таким образом, Рязань, а не Тула, как полагал И.И. Смирнов⁶⁶, стала местом соединения войска И. Пашкова с рязанскими служилыми людьми во главе с Прокопием Ляпуновым и подошедшим сюда из Тулы Г.Ф. Сунбуловым. Именно здесь был выбран «старейшиной» И. Пашков⁶⁷.

Если проживавшие на пути из Ряжска в Рязань «обыскные люди» называли одного И. Пашкова («как шол с Ельца Истома Пашков»), то в челобитье рязанского помещика Алексея Борзецова уже говорится о совместном походе под Москву И. Пашкова и П. Ляпунова с отведением первенствующей роли И. Пашкову: «А как шол под Москву Истома Пашков да Прокофей Лепунов с Резанью, з дворяны и з детьми боярскими...»⁶⁸

И. Пашков поставлен в челобитье современника, рязанского служилого человека, на первое место, хотя и по родовитости, и по официальному служебному положению он уступал П. Ляпунову. В этих словах А. Борзецова отразилось фактическое положение И. Пашкова в лагере восставших, определявшееся его назначением из Путивля, его боевыми заслугами и главное — его «поставлением» рязанскими и тульскими служилыми людьми своим военачальником («старейшиной»).

Вместе с тем А. Борзецов ничего не говорит о соединении И. Пашкова и П. Ляпунова с Болотниковым до подхода к Москве. В наиболее ранних записях разрядных книг также имя Болотникова не упоминается ни при взятии Коломны, ни при описании битвы под с. Троицким: «И был им (царским воеводам. — В.К.) бой с воровскими людьми в селе Троицком с Ыстомою Пашковым да с резанцы (курсив наш. — В.К.) и на том бою бояр и воевод побили»⁶⁹.

Приведенные данные полностью согласуются и с указанием «Пискаревского летописца» о разных путях, которыми подошли к Москве Болотников и Пашков: «И как Иванко Болотников да Истома Пашков приходили под Москву из Серпухова и ис Коломны (курсив наш. — В.К.)»⁷⁰. Следовательно, предположение А.А. Зимина и Р.В. Овчинникова о соединении Пашкова с Болотниковым под Коломной принять нельзя. Оба повстанческих войска шли к Москве до конца самостоятельно.

А.А. Зимин и Р.В. Овчинников, включив И. Пашкова и следовавших за ним дворян в войско Болотникова уже в период наступления на Москву, дали неверную общую картину восстания, повысили его уровень. Получалось так, что чуть ли не с начала похода на Москву дворянские руководители находились в подчинении у Болотникова и выполняли его приказания. И все это произошло без борьбы. Они как бы добровольно передали ему власть. В то же время упускалось из виду и то, как сам Болотников вырастал в ходе восстания в народного вождя, а возглавленные им антифеодальные элементы — в силу, оказавшуюся способной под Москвой в столкновении с Пашковым одержать верх над дворянами, примкнувшими к восстанию в своекорыстных целях.

Чтобы понять процесс формирования Болотникова как вождя антифеодального восстания и ту пропасть, которая возникла между ним и дворянскими предводителями, попробуем представить себе их действия еще во время похода на Москву, когда они двигались параллельными путями на значительном расстоянии друг от Друга.

После победы под Ельцом И. Пашков часть пленных из царского войска, наказав кнутом и ограбив (так оказался у него конь отца рязанского помещика Ст. Фомина⁷¹), отпустил в Москву, чтобы они рассказали о своем поражении. Одержав победу под с. Троицким, он, опять-таки наказав кнутом и ограбив, распустил, как свидетельствует Диаментовский⁷², до 9 тыс. пленных (в их числе были помещики с дворней) по домам. Лишь наиболее упорные в своем непризнании «царя Дмитрия» пленные дворяне были отправлены в Путивль⁷³. Насколько оказались непонятыми историками эти действия И. Пашкова, свидетельствует следующий комментарий: «В факте роспуска пленных по домам проявилось чувство общности восставших с той частью армии Шуйского, которую, по словам Диаментовского, «силой гнали на войну»»⁷⁴. В действительности же здесь проявилось «чувство классовой общности» И. Пашкова и дворянских участников движения с помещиками, находившимися на службе у Шуйского. В полосе наступления И. Пашкова, к которому в Рязани присоединился П. Ляпунов, восставшие посадские люди и крестьяне, конечно, убивали воевод и помещиков, сохранявших верность Шуйскому, но нет известий о том, что дворянские предводители осуществляли казни по своей инициативе. Они предпочитали оставаться в рамках «законности» и отсылали непокорных воевод в Путивль. Так, осенью 1606 г. туда был доставлен из Зарайска Н.В. Измайлов. «Да с Резани Про-кофей Ляпунов прислал в Путимль князя Гаврила князь Семенова сына Каркадинова, и те (Н.В. Измайлов и князь Г.С. Каркадинов. — В.К.) в Путимле убиты ж»⁷⁵. Эту расправу произвел уже «царевич Петр», появившийся в Путивле в конце 1606 г.⁷⁶

По-другому поступал Болотников. В. Диаментовский говорит о безжалостном преследовании им разбитых царских войск: «...под Кромами побито 8 тыс. людей Шуйского, гнали и били их на протяжении 6 миль (курсив наш. — В.К.)»⁷⁷. Кровопролитный характер сражения под Кромами отмечен и в «Бельском летописце». Болотников, согласно летописцу, «государевых воевод и ратных людей от Кром отбил, а сам в Кромах стал, и тут многая кровь крестьянская (т. е. христианская, в данном случае, надо разуметь, дворянская. — В.К.) на том бою пролилась»⁷⁸.

В полосе наступления Болотникова истребление помещиков не только в сражениях, но и в поместьях, захват их имущества, уничтожение крепостнической документации приняли массовый характер. Разоренные помещики из района Кром, где Болотников впервые принял участие в военных действиях, кормились позднее «со своими людьми» в Иосифо-Волоколамском монастыре. Там же нашли прибежище и помещики из Алексина⁷⁹. Наличие у них «людей» свидетельствует о том, что часть холопов переходила на сторону Болотникова, другие же продолжали служить своим господам и в изгнании.

О своем бегстве во время восстания в Москву из Мценского поместья сообщает помещик И.С. Кулешин: «И в том же, государь, году (лето 1606 г. — В.К.) стало в украинных городех воровство, а я, холоп твой, прибежал к Москве и жил всю осаду на Москве и твою царьскую на Москве службу служил и всякую осадную нужу терпел»⁸⁰. Тех же, кто не успел бежать, восставшие убивали, а их имущество забирали себе. Мценские помещики Д.Д. и С.Д. Сухотины писали в своем челобитье: «В прошлом, государь, во 115-м (осень 1606 г. — В.К.) году, как зачалась в украинских городех смута, и в те, государь, поры отца нашего Денисья воры убили з башни, а животы, государь, все розграбили...»⁸¹ Один из челобитчиков, Д.Д. Сухотин, сидел у восставших в тюрьме четыре года, считая, очевидно, и заключение во время Лжедмитрия II, «а братишка Степанко с сестришками з девками волочился меж двор и помирал голодною смертью». Мценскому помещику С. Рагозину относительно посчастливилось. Он уцелел после того, как восставшие сбросили его с башни, и в тюрьме просидел только один год: «Как, государь, заворовали украинские городы, и меня, холопа твоево, Мценские воры метали з башни за то, что я, холоп твой, стоял за православною крестьянскую веру и за ваше царьское имя; и после, государь, бою сидел я, холоп твой, во Мценске в тюрьме год»⁸². Помещик Н. Колупаев, как становится известно из родословной росписи Колупаевых, был «убит з башни в Одоеве городе, что вором, изменником украинским креста не целовал, а дом и животы воры все разорили и разграбили и ростащили, наказы и жалованные грамоты и письма всякие побрали»⁸³. Согласно калужской писцовой книге 1630 г., «помещика (владельца запустевшего поместья Тотаринского на Жереле. — В.К.) убили в Калуге при царе Василье»; позднее был убит «под Калугою, как сидел в Калуге Болотников», помещик Степан Молчанов сын Челищев, поместье его запустело. Некоторые калужские помещики, покинув свои поместья, погибли «на Москве в осаде при царе Василии», когда столицу осаждал Болотников, а затем Лжедмитрий II⁸⁴. Запустевали не только поместья, но и церкви. В той же калужской писцовой книге отмечены пустые погосты, которые «запустели от войны со 115-го (1606/07) и со 116 (1607/08) году», т. е. со времени восстания Болотникова⁸⁵. С 1606/07 г. перестали взиматься откупные пошлины с перевоза на р. Поротве в Оболенском уезде, бывшем на откупе за крестьянином (очевидно, зажиточным) Марком Федоровым. «Обыскные люди» сказали: «И с тех мест стали войны великие и разорение великое, и от той войны и разорения тот Марко збрел безвестно, и с тех мест тем перевозом не владел нихто по 120-й (1611/12) год»⁸⁶.

Кромы, Мценск, Одоев, Алексин, Калуга — все эти города лежали в полосе наступления Болотникова. Массовость расправ получила отражение и в «Карамзинском хронографе», где читаем: «И в тех украйных, в польских и в северских городех тамошние люди по вражию наваждению бояр и воевод и всяких людей побивали разными смертми, бросали с башен, а иных за наги вешали и к городовым стенам распинали и многими разноличными смертьми казнили и прожиточных людей грабили, а ково побивали и грабили и тех называли изменники, а они будто стоят за царя Дмитрия»⁸⁷.

Как же относился к этим расправам сам Болотников? Мы располагаем челобитными болховских помещиков, из которых следует, что по пути в Москву Болотников лично руководил расправами над помещиками. В 1625 г. болховский помещик И.М. Зиновьев бил челом о выдаче ему ввозной грамоты на отцовское поместье в Болховском уезде в Годыревском стане. Он указал, что «отца де ево в смутное время убил вор Ивашка Болотников»⁸⁸. Здесь речь идет о расправе над болховским помещиком по личному распоряжению Болотникова при продвижении войск восставших через Болхов, куда они направились после занятия Орла. Однако о том, что послужило причиной для этой расправы и при каких обстоятельствах она свершилась, в челобитье И.М. Зиновьева не сказано.

Важное значение в этом смысле имеет челобитье другого болховитина, В.В. Пальчикова, поданное в Поместный приказ 28 сентября 1634 г., в котором он останавливается на судьбе своего двоюродного дяди Афанасия Пальчикова: «А дядю, государь, моева двоюродна Афанасья Пальчикова царь Борис пасылал в Литву Растриги обличать; и как шол вор Ивашко Болотников, собрався с воры, и за то, государь, дядю моево Афанасия Пальчикова распял к городовой стене, и стоял прикован до вечерни и потом, государь, велел з башни убити»⁸⁹.

По-видимому, на решение Болотникова казнить А. Пальчикова повлияли не столько его прошлые обличения самозванца в Литве, сколько его агитация по возвращении на родину в начале царствования В. Шуйского против восставших накануне их вступления в Болхов. Казни Пальчикова, эмиссара царя В. Шуйского⁹⁰, призванного сеять сомнения в истинности царя Дмитрия и его спасении во время майских событий 1606 г., был придан показательный, устрашающий характер. Он как предатель, недруг «царя Дмитрия» был выставлен на всенародное обозрение. Каждый из болховских жителей мог воочию убедиться, какая судьба ожидает всякого, кто посмел бы утверждать, что «царь Дмитрий» не спасся. Случай с А. Пальчиковым свидетельствует о том, что вопрос о «царе Дмитрии» получил большую остроту уже в самом начале похода Болотникова. Болотников суровыми мерами пресекал все попытки взять под сомнение спасение и пребывание Дмитрия в Литве. Со своей стороны В. Шуйский обрушивал репрессии на тех, кто предлагал проведовать про «царя Дмитрия». Незадолго до расправы Болотникова в Болхове с Пальчиковым через Ярославль в сибирскую ссылку провезли служилого человека И. Томолчана за то, что он, по словам В. Диаментовского, «советывал послать и разузнать, действительно ли Дмитрий спасся и жив», предлагая «в таком случае лучше отдать ему государство, не губя людей»⁹¹.

Таким образом, становятся понятными та ненависть и те упреки, которые обрушились на Болотникова со стороны победителей после сдачи Тулы. Дворяне кричали ему, напоминая о судьбе своих погибших родственников: «Благодарим тебя, вор, благодарим, изменник!». Когда же Болотников спросил, за что они его оскорбляют, что им нужно, один из них отвечал: «За моего брата», — другой: «За моего затя», — третий: «За моего сына» — и т. д. Болотников с достоинством возразил им: «Я в этом не виноват, они убиты за свои грехи»⁹². Если идеологи господствующего класса обвиняли в греховности всех русских людей, видя в ней основную причину Крестьянской войны и «смуты», то понимание Болотниковым «греховности» имело иную социальную направленность — греховными, по его понятиям, оказывались помещики-крепостники. Поражает глубокая и непоколебимая вера Болотникова в правоту своего дела. Расправы над помещиками он рассматривал как возмездие за их насилия и произвол по отношению к крепостным крестьянам и холопам. В то же время Болотникову чужда была бессмысленная жестокость. По свидетельству В. Диаментовского, он после снятия осады с Калуги объявил амнистию и выпустил из тюрьмы заключенных, виновных или подозревавшихся в каких-либо враждебных действиях против осажденных⁹³.

Однако не следует преувеличивать степень «сознательности» Болотникова и его возможностей изменить существующий строй. Одержав победу и установив власть восставших на той или иной территории, он (а позднее и другой руководитель восстания «царевич Петр») оказывался в трагическом положении, подобном тому, о котором писал Ф. Энгельс⁹⁴. То, что он должен был предпринять, исходя из своих антикрепостнических лозунгов и обещаний, оказывалось по условиям времени неосуществимым, а то, что он мог делать, шло на пользу не столько крестьянам и холопам, сколько демократическим слоям посада тех городов, через которые он проходил, и в какой-то мере даже мелким украинным дворянам, перешедшим на его сторону. Многие из горожан покидали тягло и становились в разряд «государевых служилых людей по прибору». Крестьяне и холопы вливались в его войско, становились вольными казаками, т. е. по существу теми же «государевыми служилыми людьми по прибору». Наряду с этим заботы о войске заставляли Болотникова часть земель, конфискованных у помещиков, продолжавших служить В. Шуйскому, раздавать своим сторонникам, в том числе и примкнувшим к нему мелким дворянам юго-западных уездов, реставрируя ненавистные феодальные порядки лишь в несколько смягченном виде. Правда, эта политика объяснялась сложным социальным составом участников восстания, среди которых были мелкие помещики.

Сохранились известия о «владении» поместьями и вотчинами, захваченными восставшими. В 1607 г. селом Вейна Иосифо-Волоколамского монастыря в Козельском уезде, расположенном в полосе наступления Болотникова, «завладели казаки»⁹⁵. В челобитье 1633 г. помещиков четырех братьев Татищевых говорится о том, что один из них, Степан, потерял свое поместье в Серпейском уезде «с тех мест и по ся места, как царь Василей Иванович сел на царство, а владели русские воры и литовские люди»⁹⁶. Слова челобитья, что помещик перестал владеть своим поместьем «с воцарения Василия Шуйского», ведут нас к восстанию Болотникова как времени, когда его поместьем завладели восставшие («русские воры»).

Но в какой форме они владели его поместьем? Мценский помещик И.С. Кулешин, бежавший в начале восстания Болотникова в Москву, сообщил в своем челобитье, что брошенным им поместьем, ранее принадлежавшим Данилу Старухину, в его отсутствие «владел Иван Елизаров сын Старухин без дачи»⁹⁷ (челобитчик имел в виду отсутствие правительственного московского пожалования). Но из челобитья брянского помещика Ф.П. Роговцева можно заключить, что были и «воровские дачи». Он просил не брать пошлин с отказной грамоты на старое его поместье, которым владели Порфирей Глебов и Павел Тютчев «по воровской даче»⁹⁸. Однако в последнем случае затруднительно определить, относится ли пожалование ко времени восстания Болотникова или принадлежит Лжедмитрию II.

Между тем челобитье мценян Д.Д. и С.Д. Сухотиных, частично приводившееся выше, содержит исключительно ценные данные, проливающие свет на судьбу земель, захваченных восставшими. После рассказа о гибели своего отца и грабеже движимого имущества они остановились и на судьбе отцовского поместья: «А поместейцо, твое царское жалованье, у вора у Петрушки было в раздачи... А те, государь, воровские помещики твое царское жалованье, поместейцо, отца нашего выслугу, разграбили без остатка; а досталь, государь, разорил вор Ивашко Заруцкой, как стоял на Черни, а то, государь, наше поместейцо от Черни версты з две»⁹⁹.

Итак, из челобитья Сухотиных совершенно определенно следует, что «царевич Петр» вновь раздавал поместья казненных помещиков своим сторонникам. Перешедшим же на его сторону помещикам «царевич Петр» оставлял их старые поместья. Тульский помещик Ст. Ушаков, поместье которого было разорено С. Кохановским «без остатку», получил от В. Шуйского возмещение «в Коширском уезде под Михайловым городом» из земель Л. Фустова, бывшего от «царевича Петра» воеводой на Михайлове. Однако Ушакову, как видно из его челобитья, поданного в апреле 1607 г., не удалось вступить во владение этим поместьем, «а владел им вор, старой помещик Левонтей Фустов»¹⁰⁰. Так появлялись «воровские помещики», которых в дальнейшем с трудом приходилось выкорчевывать правительству Михаила Федоровича. Однако приведенные выше материалы о «владении» некоторыми участниками восстания поместьями казненных или бежавших в начале восстания помещиков показывают, что такая практика не была нововведением «царевича», а применялась уже Болотниковым во время похода на Москву. В столбцах Поместного приказа удалось обнаружить любопытное дело об одном из таких «воровских поместий», принадлежавшем орловскому помещику П. Любученинову, который сражался на стороне восставших и был убит в битве на р. Вороньей в июне 1607 г. После его гибели поместье перешло к другим орловским помещикам, Некрасовым, и было отобрано у них судебным решением только в 1628 г.¹⁰¹

Во всех приведенных случаях поместья из рук служилых людей, сторонников Шуйского, переходили в руки служилых людей, примкнувших к восстанию. Но есть основания думать, что поместная перетасовка во время восстания Болотникова не ограничивалась кругом служилых людей, а захватывала и некоторых крестьян и холопов. В грамоте патриарха Гермогена (ранее 29 ноября 1606 г.) сообщается, что восставшие, стоя под столицей, «пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр, и жены их и вотчины и поместья им сулят (курсив наш. — В.К.)...»¹⁰² В этих призывах Болотникова, надо думать, отразилась практика, применявшаяся уже во время похода на Москву. На такую же мысль наводят и поместные раздачи Лжедмитрия II, который в начале своего вторжения в Россию в обстановке вновь вспыхнувшего на Северщине крестьянского восстания в какой-то мере придерживался традиций восстания Болотникова, суля крестьянам волю и раздавая им поместья бежавших в Москву помещиков. Есть данные о получении крестьянами по дачам Лжедмитрия II в Рыльском уезде поместий из земель своих прежних помещиков. Причем в одном случае поместье умершего крестьянина — «воровского помещика» получил его сын¹⁰³. Один перемышльский помещик, фамилия которого в документе оказалась утраченной, в марте 1613 г. бил челом царю Михаилу Федоровичу о том, что его поместье в Перемышльском уезде «было за беглым моим холопом за Куземкою». Сообщив, что поместные его земли находятся в Перемышле, Кромах и Клине, он обращал внимание власти на свое плачевное положение: «И кромским... и перемышским владеют черкасы и воровские московские люди, а клинское... от литовских людей разорено»¹⁰⁴. Указание на то, что его кромским и Перемышльским поместьями владеют «черкасы и воровские московские люди», из которых назван по имени беглый помещичий холоп, ведет нас скорее всего к испомещениям Лжедмитрия II. Но не исключено, что в данном случае мы имеем дело с испомещениями еще Болотникова, ибо район Кром и Перемышля входил б сферу действий армии повстанцев, двигавшейся на Москву, тогда как второй самозванец двигался западнее, обеспечивая себе коммуникации с Польшей. По-видимому, такая передача предполагала раздробление относительно крупных дворянских поместий и вела к тому, что эти новые владельцы оказывались на положении «государевых служилых людей», земли которых обрабатывались в основном своим, а не крепостным трудом. В суждениях по этому вопросу приходится в значительной мере довольствоваться предположениями. Конкретные случаи поместных раздач крестьянам и холопам во время восстания Болотникова еще предстоит разыскать.

Для характеристики деятельности Болотникова в отношении посадского населения на пути к Москве огромное значение имеет комплекс материалов по Калуге, ставших известными совсем недавно. Наступая на Калугу после победы под Кромами, Болотников обнаружил, что она занята войсками князя И.И. Шуйского, брата царя, посланными навстречу ему из столицы. Тогда Болотников вступил, согласно данным разрядных книг, в переговоры с калужскими посадскими людьми¹⁰⁵. Те перешли на его сторону. Царское войско вынуждено было спешно покинуть город и дать сражение 23 сентября 1606 г. в невыгодных для себя условиях у Усть-Угры¹⁰⁶.

Вступая в переговоры с калужанами, Болотников должен был объявить им свои цели. На каких условиях открыли калужане ему ворота, в источниках прямо не говорится, но сохранились косвенные свидетельства, позволяющие судить об этом. Московский торговый человек Т. Кляпиков в поданном в 1614 г. на имя царя Михаила Федоровича челобитье обвинял калужских торговых людей Богдана Петрова сына Шеплина и Григория Михайлова сына Тишкова в присвоении его имущества во время восстания Болотникова: «В своем животе в соли в тысячи во штистах пудах, что они взяли моей соли в Калуге воровством, за свою воровскую службу при Ивашке Болотникове»¹⁰⁷. Очевидно, Б.П. Шеплин и Г.М. Тишков были среди принявших сторону Болотникова калужан, верно ему служивших и обеспечивших переход города в его руки. И он их щедро вознаградил, отдав большое количество соли московского торгового человека. Скорее всего так же было поступлено и с запасами хлеба и других товаров московских купцов (Калуга издавна славилась как центр торговли хлебом и солью¹⁰⁸.)

Кто же были эти калужане, верно служившие Болотникову, имена которых названы в челобитье? Богдан Петров сын Шеплин, согласно сборным книгам 1613 г. М.Ф. Глебова, принадлежал к числу лучших посадских людей Калуги. Он дал взаймы правительству Михаила Федоровича 50 руб.¹⁰⁹, но дал скрепя сердце, ибо другие лучшие люди платили по 100 руб.¹¹⁰ Возможно и другое объяснение половинного взноса Б.П. Шеплина — он был среди лучших людей человеком новым, вошедшим в их среду недавно. Не способствовало ли «пожалование» Болотникова наряду с другими факторами возвышению Б.П. Шеплина? Г.М. Тишков в сборных книгах 1613 г. не значится; из этого можно заключить, что некоторые из посадских людей, бывших болотниковцев, вообще уклонились от участия в займе. По своему имущественному положению он, по-видимому, был близок Б.П. Шеплину.

Перед нами раздел имущества, но раздел своеобразный. Конфискованное имущество московского торгового человека делится Болотниковым между двумя торговыми людьми. Значит, какая-то часть захваченного имущества не шла в общий дележ по казачьему образцу, а находилась в распоряжении Болотникова как вождя повстанцев. Из другого челобитья узнаем о захвате имущества московского стрелецкого головы Пимена Гурьева, участника осеннего похода 1606 г. князя И.И. Шуйского, калужским посадским человеком Артемом Коротыгой (Коротаем)¹¹¹.

Таким образом, Болотников, наступая на Калугу, умело использовал противоречия между московским купечеством и местными торговыми людьми. При этом он ориентировался на все посадское население города, включая и торговых людей с высоким достатком, противопоставляя их пришлым московским купцам, существенно затрагивавшим их интересы. Сквозь пальцы смотрел он и на захват калужскими посадскими людьми имущества московских дворян, участников похода князя И.И. Шуйского.

В дальнейшем, проведя своеобразную «военную реформу», отписав от посада в пушкари часть «молотчих» и «середних» посадских людей числом в 66 человек во главе с Иваном Фоминым¹¹², Болотников ясно показал свое намерение опираться главным образом на городские демократические слои. Сведения об этой «военной реформе» и ее последствиях сохранились в сборных книгах 1613 г. М. Глебова и некоторых других документах, связанных со сбором налогов с Калуги в первые годы царствования Михаила Федоровича.

Распоряжение Болотникова об отписке посадских людей в пушкари диктовалось военной необходимостью, однако имеющееся в другом месте сборных книг указание на то, что посадские люди «отписались» в пушкари¹¹³, наводит на мысль о проявлении какой-то инициативы и с их стороны. С момента «отписки» они освобождались от тягла и должны были нести военную службу, становились «государевыми служилыми людьми по прибору». Привлекает внимание сообщение сборных книг о том, что дворы пушкарей были «на посаде в черных сотнех (курсив наш. — В.К.) с посадскими людьми вместе»¹¹⁴. Если бы мы имели дело с простым административным актом со стороны Болотникова, то пушкари были бы отписаны компактной массой из одной какой-нибудь сотни. По-видимому, перевод в пушкари производился на основании добровольной вербовки из всего посадского населения Калуги, из всех сотен. О том, что положение пушкарей в какой-то мере устраивало отписавшихся посадских людей, говорят следующие факты. Во-первых, Болотников, позднее отступив из-под Москвы, был «радушно»¹¹⁵ принят в Калуге, выдержал в этом городе тяжелую осаду и одержал у его стен блестящую победу. Ясно, что без поддержки и активного участия в обороне города посадского населения и прежде всего пушкарей ему не удалось бы разгромить царских воевод. Во-вторых, попытки правительства Михаила Федоровича перевести пушкарей-болотниковцев снова в тягло встретили с их стороны упорное сопротивление. Лишь внеся раскол в среду калужских посадских людей и применив к непокорным крутые меры, правительству в 1615 г. удалось настоять на своем¹¹⁶.

О том, каких широких размеров достиг переход посадских тяглецов во время Крестьянской войны в пушкари, стрельцы и другие категории «государевых служилых людей по прибору», можно судить по обнаруженной нами росписи различных доходов и кабацких денег ряда южных и западных пограничных городов 1613/14 г. В некоторых из них к тому времени вообще не осталось черных тяглых посадских людей. Михайловский воевода Богдан Заболоцкий сообщал в Москву, что «на Михайлове никаких тяглых людей нет — все служивые люди, а которые были черные люди до разорения 200 человек, и те в межьусобье разошлися по слободам в стрельцы и в казаки (курсив мой. — В.К.) А чернослободцев на Михайлове нет ни одного человека, а иные побиты»¹¹⁷. Согласно отписке Пронского воеводы Юрия Вердеревского, «в Пронску посадцких тяглых людей нет — все стрельцы и казаки и пушкари и затинщики, взяти денежных доходов не на ком»¹¹⁸. Не лучше обстояло дело в Донкове и Ряжске. Из первого воевода Борис Есипов писал, что «тяглых людей, опричь стрельцов и казаков, и в уезде сел и деревень нет, вызжены и выеваны»; ряжский же воевода Иван Биркин указывал в своей отписке, что «в Рязском города и острогу и посаду и посадских черных людей нет, опричь казаков»¹¹⁹. Таким образом, Болотников, отдавая распоряжение о переводе части «молотчих» и «середних» посадских людей в Калуге в пушкари, учитывал как заинтересованность этой группы калужан в освобождении от тягла, так и общую тенденцию к переходу в «государевы служилые люди по прибору» и в казаки, проявившуюся на всей территории, охваченной восстанием.

Приведенные выше материалы о расправах Болотникова с помещиками и о его распоряжениях в Калуге свидетельствуют о том, что он осуществлял верховную власть на территории, занятой его войсками, без оглядки на Путивль. Болотников истреблял дворян в сражениях и на местах, проводил в жизнь требования широких народных масс, стремился в конечном счете опереться на демократические слои посада, холопов и крестьян. В процессе этих решительных действий и происходило формирование социальной программы восстания, а сам он вырастал в народного вождя.

Примечания

1. И.И. Смирнов. Восстание Болотникова. 1606—1607. М., 1951, стр. 140.

2. Е.И. Колычева. Холопство и крепостничество (конец XV—XVI в.). М., 1971, стр. 54—63.

3. С.Ф. Платонов. Социальный кризис Смутного времени. Л., 1924, стр. 97, прим. 6.

4. В.И. Корецкий. Летописец с новыми известиями о восстании Болотникова. — «История СССР», 1968, № 4, стр. 130.

5. «Земельные пожалования в Московском государстве при царе Владиславе. 1610—1611 гг.» М., 1911, стр. 48—49.

6. «Писцовые книги Московского государства XVI века» (далее — ПКМГ), ч. 1, отд. I. СПб., 1872, стр. 59, 148. Позднее, 14 мая 1611 г., князь А.А. Телятевский был похоронен в Троице-Сергиевом монастыре (А.В. Горский. Историческое описание Свято-Троицкие Сергиевы лавры, ч. 2. М., 1890, стр. 111).

7. «Земельные пожалования...», стр. 48.

8. ПКМГ, ч. 1, отд. I, стр. 103, 106, 703—707, 712, 769 и др.; отд. II. СПб., 1877, стр. 817. В. Борисов в свое время спутал суздальского помещика Ивана Сулешова сына Болотникова, о грабежах и насилиях которого в 1618 г. был наряжен специальный обыск, с И.И. Болотниковым. Этот суздальский Иван Сулешов сын Болотников имел брата, владевшего поместьем в Арзамасе («Владимирские губернские ведомости», 1856, № 27, часть неофициальная, стр. 212—213). Однако поместье там было получено им сравнительно недавно, ибо в «Арзамасских поместных актах 1578—1618 гг.» (М., 1915), изданных С.Б. Веселовским, фамилия Болотников отсутствует (см. по указателю).

9. «Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в.» М.—Л., 1950 (см. по указателю); Д.Н. Альшиц. Новый документ о людях и приказах опричного двора Ивана Грозного после 1572 года. — «Исторический архив», т. IV. М.—Л., 1949, стр. 21—24, 27—28.

10. ЦГАДА, ф. 1209 (Поместный приказ), кн. 774, лл. 365 об., 447, 456—456 об.

11. ЦГАДА, ф. 141 (Приказные дела старых лет), 1593 г., д. 1, л. 241.

12. Д.Я. Самоквасов. Архивный материал, т. II. М., 1909, стр. 455.

13. В.А. Голобуцкий. Запорожское казачество. Киев, 1957, стр. 152, прим. 3.

14. И. Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937, стр. 156.

15. ЦГАДА, ф. 141, 1593 г., д. 1, л. 31; см. также: Г.Н. Анпилогов. Новые документы о России конца XVI — начала XVII в. М., 1967, стр. 332. Однако в именном указателе этот И. Болотников означен как И. Болотенков.

16. ЦГАДА, ф. 1209, кн. 488, лл. 61—103.

17. С.Б. Веселовский. Новые акты Смутного времени. Акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611—1613 гг. М., 1911, стр. 123.

18. Поэтому вряд ли прав И.И. Смирнов, когда, сопоставляя свидетельства И. Массы и К. Буссова о том, что Болотников бежал от своего господина «в молодости», с одной английской запиской, называющей его «старым разбойником с Волги», пришел к выводу, что «во время восстания 1606—1607 гг. он был уже в зрелом возрасте, вероятно, даже немолодым человеком» (И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 138, прим. 2). Вызывает сомнение осведомленность автора донесения в Лондон, которым был, вероятно, английский дипломат Джон Мерик, о самом Болотникове. На Волге Болотников не действовал. Там подвизался казачий «царевич» Петр. И. Масса характеризует Болотникова как «детину рослого и дюжего... удальца, отважного и храброго на войне» (И. Масса. Указ. соч., стр. 136). Судя по всему, к моменту восстания Болотников был в расцвете сил.

19. К. Буссов. Московская хроника. 1384—1613. М.—Л., 1961, стр. 138.

20. Там же, стр. 142—143, 147.

21. Там же, стр. 140.

22. К. Буссов. Указ. соч., стр. 138.

23. И. Масса. Указ. соч., стр. 156.

24. К. Буссов. Указ. соч., стр. 7.

25. ЦГАДА, ф. 1209, г. Болхов, стб. 32119, л. 175.

26. И. Масса. Указ. соч., стр. 156.

27. H. Kretschmayer. Geschichte von Venedig, Bd. III. Stuttgart, 1934, S. 311; «История Венгрии», т. I. М., 1971, стр. 305—311.

28. «Исторические связи народов СССР и Румынии в XV — начале XVIII вв.», т. I. 1408—1632. М., 1965, стр. 224.

29. Там же, стр. 238.

30. A. Veress. Documente privitoare la istoria Ardelalului, Moldovei şi Ţării Romîneşti, vol. VII. Bucureşti, 1934, № 133, p. 154—155.

31. Там же, № 41, стр. 49—50.

32. Там же, № 127, стр. 148.

33. Там же, № 185. стр. 207. О части казаков, сражавшихся на стороне турок, см. там же, № 128, стр. 149—150.

34. Там же, № 196, стр. 223. За просмотр публикации Вереша на предмет выявления сведений о казаках приношу глубокую благодарность Л.Е. Семеновой.

35. РИБ, т. I, стб. 383.

36. В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении и восстании И.И. Болотникова. — «Вопросы истории», 1971, № 3, стр. 148.

37. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 159.

38. И. Масса. Указ. соч., стр. 162.

39. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 320.

40. К. Буссов. Указ. соч., стр. 140.

41. И. Масса. Указ. соч., стр. 170.

42. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 267.

43. «Сборник РИО», т. 137, стр. 360; А.А. Зимин и Р.Г. Королева. Документ Разрядного приказа. — «Исторический архив», т. VIII. М., 1933, стр. 49; В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении..., стр. 148, 131.

44. «Материалы по истории СССР», вып. II. Документы по истории XI—XVII вв. М., 1933, стр. 131.

45. Г. Бибиков. Новые данные о восстании Болотникова. — «Исторический архив», т. I. М., 1936, стр. 12.

46. АМГ, т. I. М., 1888, стр. 123.

47. В.Н. Татищев. История Российская, т. VI. М.—Л., 1966, стр. 316.

48. ПСРЛ, т. XIV, 1-я половина. СПб., 1910, стр. 74.

49. ЦГАДА, ф. 1209, г. Суздаль, стб. 22014, л. 92. Поскольку запорожские казаки придерживались православной веры и были выходцами из юго-западной Руси, автор продолжения Казанского сказания имел основания, говоря о битве на Пчельне и отличая ее от сражений времени вторжения Лжедмитрия II, считать, что «не бысть бо тогда на той брани ни единаго иновернаго, но все едина Русь межь собою побишася» (М.Н. Тихомирову Новый источник по истории восстания Болотникова. — «Исторический архив», т. VI. М.—Л., 1931, стр. 118).

50. С.Ф. Платонов. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. М., 1937, стр. 268—269.

51. РИБ, т. II, стб. 220.

52. В.Н. Татищев. Указ. соч., стр. 316.

53. ААЭ, т. II, № 81.

54. В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении..., стр. 149, 131, 152.

55. Самуил Кохановский прибыл в Россию в 1600 г. вместе с посольством Льва Сапеги и остался здесь (И.И. Смирнов. Восстание Болотникова, стр. 508; см. также: Л.М. Сухотин. Смутное время Московского государства. — «Чтения ОИДР», 1912, кн. 2, стр. 3; А.А. Титов. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И.А. Вахромееву, вып. 6. М., 1907, стр. 178—179).

56. С.А. Белокуров. Разрядные записи за Смутное время (7113—7122 гг.). М., 1907, стр. 84; И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 97.

57. ГПБ, Q. IV, № 103, л. 380; «Хрестоматия по истории СССР XVI—XVII вв.». Под ред. А.А. Зимина. Составители В.А. Александров и В.И. Корецкий. М., 1962, стр. 183.

58. С.А. Белокуров. Указ. соч., стр. 8.

59. Г.Н. Анпилогов. О восстании в Среднем Поволжье и г. Осколе в 1606—1609 гг. — «Вестник Московского университета». Серия IX. История, 1969, № 2, стр. 94.

60. В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении..., стр. 147—148.

61. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 153, прим. 2.

62. Р.В. Овчинников. О начальном периоде восстания И. Болотникова. — «Вопросы истории», 1955, № 1, стр. 116—120; он же. Некоторые вопросы крестьянской войны XVII века в России. — «Вопросы истории», 1959, № 7, стр. 71—72; А.А. Зимин. Некоторые вопросы истории Крестьянской войны в России в начале XVII в. — «Вопросы истории», 1958, № 3, стр. 109—110.

63. В.И. Корецкий. Новые документы по истории восстания И.И. Болотникова. — «Советские архивы», 1968, № 6, стр. 79.

64. А.А. Зимин и Р.Г. Королева. Указ. соч., стр. 33.

65. ААЭ, т. II, № 38.

66. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 172.

67. ПСРЛ, т. XIV, первая половина, стр. 72.

68. В.И. Корецкий. Новые документы..., стр. 81.

69. С.А. Белокуров. Указ. соч., стр. 89, 141.

70. О. Яковлева. Пискаревский летописец. — «Материалы по истории СССР», вып. II. М., 1955, стр. 131.

71. А.А. Зимин и Р.Г. Королева. Указ. соч., стр. 41; К. Буссов. Указ. соч., стр. 137.

72. «Восстание И. Болотникова». Документы и материалы. М., 1959, стр. 166.

73. С.А. Белокуров. Указ. соч., стр. 10.

74. «Восстание И. Болотникова», стр. 381, комм. 195.

75. «Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции». Собрал и издал А. Попов. М., 1869, стр. 331.

76. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 371.

77. «Восстание И. Болотникова», стр. 166.

78. В.И. Корецкий. Новое о крестьянском закрепощении..., стр. 148.

79. М.Н. Тихомиров, Б.Н. Флоря. Приходо-расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря. 1606/07 год. — «Археографический ежегодник за 1966 г.» М., 1968, стр. 359—360.

80. Л.М. Сухотин. Первые месяцы царствования Михаила Федоровича (Столицы Печатного приказа). — «Чтения ОИДР», 1915, кн. IV, стр. 189.

81. Там же, стр. 112.

82. Л.М. Сухотин. Четвертчики Смутного времени. М., 1912, стр. 266.

83. В.И. Корецкий. Новые документы..., стр. 83.

84. П. Симеон. Калужский уезд во времена Михаила Федоровича. Калуга, 1894, стр. 27, прим. 1.

85. Там же, стр. 27.

86. РИБ, т. XXVIII, кн. 1, стб. 14.

87. «Изборник», стр. 331.

88. В.И. Корецкий. Новое об И.И. Болотникове. — «Советские архивы», 1967, № 4, стр. 102.

89. Там же, стр. 102—103.

90. Пальчиков заявил о себе в Москве в начале июля 1606 г. уже после свержения Лжедмитрия I. Он был задержан в Литве, где пробыл «во всякой нуже и в утеснении на Больше и в Остроге год и 30 недель» («Сборник РИО», т. 137, стр. 198, 280—281).

91. «Восстание И. Болотникова», стр. 166.

92. «Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России». СПб., 1874, стр. 302.

93. «Восстание И. Болотникова», стр. 173.

94. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 7, стр. 423.

95. А.А. Зимин. К истории восстания Болотникова. — «Исторические записки», т. 24, стр. 364. Позднее этим селом, согласно челобитью монастырских властей 1614 г., «завладел насильством» боярин князь Г.П. Шаховской, участник восстания Болотникова («Акты феодального землевладения и хозяйства», ч. II (подг. к печати А.А. Зимина). М., 1956, стр. 484).

96. В.И. Корецкий. Новые документы..., стр. 82.

97. Л.М. Сухотин. Первые месяцы царствования Михаила Федоровича, стр. 189.

98. Там же, стр. 133.

99. Там же, стр. 112—113.

100. А.М. Гневушев. Акты времени правления царя Василия Шуйского. М., 1915, стр. 257.

101. ЦГАДА, ф. 1209, города Орел и Болхов, стб. 32107, ч. I, л. 165; ч. II, л. 2.

102. ААЭ, т. II, № 57.

103. ЦГАДА, ф. 1209, г. Рыльск, стб. 30391, лл. 12, 22, 91.

104. Л.М. Сухотин. Первые месяцы царствования Михаила Федоровича, стр. 38.

105. С.А. Белокуров. Указ. соч., стр. 9.

106. И.И. Смирнов. Указ. соч., стр. 192.

107. ЦГАДА, ф. 396 (Московская Оружейная палата), стб. 37867, л. 1.

108. М.Н. Тихомиров. Россия в XVI столетии. М., 1962, стр. 377—378.

109. В.И. Корецкий. Новый документ по истории русского города времени Крестьянской войны и польско-шведской интервенции. — «Археографический ежегодник за 1964 г.». М., 1965, стр. 322.

110. Там же.

111. ЦГАДА, ф. 396, стб. 37915, л. 1.

112. В.И. Корецкий. Новый документ по истории русского города..., стр. 326—327.

113. Там же, стр. 329.

114. В.И. Корецкий. Новый документ по истории русского города..., стр. 327.

115. К. Буссов. Указ. соч., стр. 140.

116. ЦГАДА, ф. 396, стб. 38011, лл. 2—4.

117. Там же, стб. 37921, л. 15.

118. Там же, л. 16.

119. Там же, лл. 18—19.