Отделавшись от солдата Рыбакова, беглецы направились прямо в татарскую деревню Чирши, где ожидала их жена Дружинина с остальными детьми: сыном и дочерью. Пробыв в деревне одни сутки, Дружинин купил у татарина лошадь за два рубля с полтиной, взял семью и вместе с Пугачевым и Мищенко поехали в близлежащий лес, где и простояли целый день. Ночью Дружинин ходил в пригород Алат, чтобы взять из своего дома св. иконы, но, подойдя ко двору, увидел караул, поставленный по распоряжению капрала Коршунова. Возвратясь в лес, Дружинин сообщил о своей неудаче товарищам, и они в ту же ночь тайком проехали чрез пригород и у Куровского перевоза переправились через реку Вятку. Отсюда чрез Керженки беглецы направились к Котловке, где переехали через реку Каму и, проехав село Сарсасы, остановились поблизости его в поле. Здесь Пугачев вспомнил, что когда он содержался еще в «черных тюрьмах» под губернской канцелярией, то из Сарсас приводили арестантов, отправляемых на поселение, и конвоировавший их крестьянин Алексей Кандалинцев, узнав, что Пугачев донской казак, и предполагая, что он раскольник, познакомился с ним.
— Откуда ты прислан? — спрашивал тогда Кандалинцев Пугачева.
— С Иргиза, от отца Филарета, за крест и бороду.
— Филарет мне знаком, — заметил Кандалинцев, — и ко мне ездит.
Хотя в этом только и заключалось знакомство, но Пугачев был уверен, что если он придет к Кандалинцеву, то тот его не выдаст. Отправившись в село Сарсасы, он скоро отыскал своего казанского знакомого.
— Нет ли, брат, у тебя лошади, — говорил Пугачев, — чтобы подвезти нас верст двадцать, а то паши пристали.
— Да куда тебе ехать, — отвечал Кандалинцев, — побудь у меня.
— Ведь, видишь, мы бежали из тюрьмы, так как тебе нас держать, да и кормить-то убыточно будет.
Кандалинцев согласился с замечанием Пугачева и, запрягши лошадь в телегу, отправился вместе с ним сначала к Дружинину, а потом и далее.
— Куда ты едешь? — спрашивал Кандалинцев дорогой у Пугачева.
— Поеду на Яик, а оттуда на Иргиз.
— Так отстань ты от своих товарищей, а я с тобой сам поеду.
Предложение Кандалинцева очень понравилось Пугачеву; он сам давно желал этого, но не знал, как лучше сделать.
— Готово! — воскликнул он с радостью. — Я давно хотел ехать один.
— Как станем кормить лошадей, — говорил Кандалинцев, — так ты спрячься где ни есть; они поищут и уедут, а как уедут, так приди на ту квартиру (место), на которой остановились.
Пугачев так и сделал. Отъехав от села Сарсасы верст пятнадцать, путники остановились кормить лошадей и ночевать у одного оврага, и, как только Пугачев заметил, что Мищенко и Дружинин с семьей заснули, он потихоньку скрылся в овраге, а за ним уехал и Кандалинцев. Наутро проснувшиеся поискали ушедших, но, не найдя их, поехали на Иргиз1, а Пугачев и Кандалинцев отправились обратно в село Сарсасы. Прожив здесь недель с пять, Пугачев с Кандалинцевым поехали в Яицкий городок, но, не доезжая верст четырех, полюбопытствовали узнать, что там делается.
— Что, молодушка, — спросил Пугачев попавшуюся им навстречу бабу, — можно ли пробраться в Яицкий городок?
— Коли есть у вас паспорты, — отвечала казачка, — так, пожалуй, поезжайте, а коли нет, так тут есть солдаты, они вас поймают.
Спрашивавшие тотчас же повернули обратно и направились на знакомый уже Пугачеву Таловый умет. Не доезжая до умета, Кандалинцев увидел мужиков Мечетной слободы, ехавших из Яика, а так как ему нужно было побывать в слободе, то и решился ехать с ними.
— Оставайся ты здесь, — сказал он Пугачеву, — а я поеду в Мечетную.
— Хорошо, — отвечал Пугачев, — мне в Мечетную ехать никак нельзя, меня там схватят, да и оставаться на степи одному и пешему нельзя, ведь тоже поймают, так продай ты Бога ради мне своих лошадей.
Кандалинцев согласился, продал лошадей за 20 рублей и уехал с мужиками, а Пугачев отправился в гости к Ереминой Курице и утром накануне Успеньева дня приехал на Таловый умет.
— А, Пугачев! — говорил Оболяев, — где это ты был и откуда тебя Бог принес?
— Из Казани, я там содержался, да Бог помог мне бежать.
— Ну, слава Богу!
— А что, брат, не искали ли меня здесь?
— Нет, не искали, — отвечал Еремина Курица.
— Что слышно на Яике? Не знаешь ли, что там делается?
— Ныне, кажется, все тихо и смирно; там теперь комендантом полковник Симонов.
— А казак Пьянов жив ли?
— Пьянов бегает, потому что на Яике проведали, что он подговаривал казаков бежать на Кубань.
Оставшись на несколько дней у Ереминой Курицы, с намерением пробраться в Яицкий городок, Пугачев искал случая встретить кого-нибудь из казаков. Он ежедневно ходил на охоту за сайгаками и, проводя весь день в степи, приходил на умет только обедать и ночевать.
Так прошло несколько дней.
Однажды, в отсутствие Пугачева, пришли на умет три беглых русских крестьянина: Афанасий Чучков, Антон Алексеев и Евдоким Федотов. Они были отправлены из Коломны, водой, на стругах в Сибирь на поселение, вместе с женами и детьми. Скученность и теснота на стругах были причинами огромной смертности среди поселенцев. Потеряв на пути жену, Чучков с другими товарищами решились бежать, и, воспользовавшись тем, что в Казани поселенцы были спущены на берег, они ушли и отправились на Иргиз, а оттуда в Мечетную слободу, жители которой советовали им пробраться на Узени, где «жить беглым свободно». Не зная, как пробраться на Узени, Чучков и его товарищи познакомились с крестьянином Мечетной слободы Василием Носовым, признались ему, что они беглые, и просили указать им путь. Носов направил их на Таловый умет.
— Явитесь у уметчика Ереминой Курицы, — сказал Носов, — он вашу братию принимает и сыщет вам место.
Беглые отправились по указанию и 16 августа пришли на Таловый умет.
— Здесь ли живет Еремина Курица? — спрашивал Чучков, входя в избу и видя перед собой человека, пекшего лепешки.
— Здесь, а на что он вам?
— Нас прислал к нему житель Мечетной слободы Василий Носов.
— Я Еремина Курица, а зачем он вас ко мне прислал?
Прибывшие бросились в ноги Оболяеву.
— Мы отданы на поселение в Сибирь, — говорили они, — и из Казани бежали, сыщи нам местечко.
— Хорошо, — отвечал Еремина Курица, — покуда поживите у меня, поработайте, покосите сено, а я между тем поспрошу у здешних гулебщиков, яицких казаков, не сыщут ли они вам какой работы. Здесь, у казаков, по хуторам много таких пришельцев бывает, и они паспортов не спрашивают.
— Изволь, батюшка, — говорили беглецы, — мы рады на тебя работать.
Чучков и его товарищи разделись и расположились у Оболяева как у себя дома. Через час вошел в избу совершенно незнакомый им человек средних лет и роста, плечистый и с темно-русыми волосами. Беловатое с румянцем лицо его было обрамлено окладистой с проседью бородой, и когда он улыбался, то на левом виске близ глаза показывалась морщина. Вошедший был в одной крестьянской рубашке из толстой холстины, весьма грязной и выпачканной в крови, потому что он принес на себе убитого в степи сайгака. На ногах были у него худенькие коты, на голове — колпак из сермяжного сукна, а в руках — ружье2. Мы узнаем в пришедшем Пугачева.
— Я тебе, Степан Максимыч, притащил сайгака, — сказал он, — так освежуй-ка его.
— Хорошо, падежа, теперь и кстати; вот прибыли к нам гости, — отвечал Оболяев, указывая на Чучкова и его товарищей.
— А что это за люди?
— Нам нельзя таиться, — говорили они, кланяясь Пугачеву в ноги, — вы видите бритые у нас лбы, мы беглые поселенцы, не оставьте нас.
— Хорошо, ребята, не кланяйтесь и не бойтесь, — ободрял их Пугачев с серьезным видом, — я вас не оставлю, живите здесь, а потом мы сыщем вам и место.
Пугачев отошел в сторону, а Чучков, подойдя к уметчику, спрашивал, что он за человек и как его зовут.
— Это Дубовский казак Петр Иванович, — отвечал Оболяев.
Между тем, сварив из убитого сайгака кашицу, все присутствовавшие в избе пообедали и разошлись: Пугачев пошел опять в степь, надеясь встретить там казаков, а беглые мужички отправились косить сено.
На другой или на третий день Оболяев ездил по своим делам в Яицкий городок и пробыл там несколько дней у знакомого ему казака Григория Закладнова, Последний спрашивал у уметчика, нет ли продажной недорогой лошади.
— Есть, — отвечал Оболяев, — приезжай ко мне на умет.
Закладнов обещал; а между тем на умете случилось то, чего никто из живущих и подозревать не мог.
Однажды после обеда, когда беглые работники легли отдыхать, Пугачев, взяв в руки тетрадь, похожую на молитвы Богородице и другим святым3, предложил Ереминой Курице послушать, что он будет читать.
— Надобно нам теперь, Степан Максимыч, — говорил он, — прочитать какую-нибудь статью.
— Ну хорошо, падежа, — отвечал уметчик и сел подле него.
Не будучи охотником до чтения и видя, что у Пугачева рубашка очень грязна, Оболяев предпочел вместо чтения предложить сходить в баню.
— У меня рубашки нет, — заметил на это Пугачев.
— Я дам свою, — отвечал уметчик.
Вечером они отправились в баню, и лишь только Пугачев разделся, как Оболяев заметил у него на груди знаки, оставшиеся после болезни.
— Что это такое у тебя на груди-то? — спросил Оболяев.
Пугачев промолчал, но вопрос Оболяева навел его на мысль, что уметчик спрашивает неспроста, а, вероятно, слышал от Пьянова, что, будучи в прошлом году на Яике, он называл себя Петром III. Пугачев решил воспользоваться предполагаемыми словами Пьянова и по выходе из бани, спустя час времени, подсел к Оболяеву и стал с ним говорить.
— Давеча, Степан Максимович, ты парился со мной в бане, а приметил ли ты на мне царские знаки? — спросил Пугачев.
— Какие знаки? Я не только не видывал, но и не слыхивал, что за царские знаки такие.
— Вот ты курица! О царских знаках даже не слыхал! Ведь каждый царь имеет на себе телесные знаки; вот я вам, когда яицкие казаки сюда приедут, покажу их.
Оболяев с удивлением посмотрел на Пугачева.
— Что это, Пугачев, к чему ты это говоришь, — спрашивал уметчик, — каким быть на тебе царским знакам?
— Экой ты безумный, и догадаться даже не можешь, к чему я говорю, ведь я не донской казак, как тебе сказался, а государь ваш Петр Федорович.
Услышав такие слова, Оболяев испугался, и «так как бы кожу на нем подрало». В первое время он не мог сообразить, как это к нему и в его отдаленный умет Бог принес государя.
— Как же это так, — спрашивал с недоверием Оболяев, — а я слышал, что государь Петр Федорович умер.
— Врешь! — крикнул Пугачев. — Петр Федорович жив, он не умер; ты смотри на меня так, как на него. Я был за морем и приехал в Россию в прошедшем году. Услышав, что яицкие казаки приведены все в разорение, я нарочно для них сюда приехал и хочу, если Бог допустит, опять вступить на царство. Как ты думаешь, будут ли казаки согласны на это и примут ли меня?
Испуганный Оболяев не отвечал на последний вопрос Пугачева; он кланялся только пред ним, прося не прогневаться за то, что обходился с ним, как с простым человеком.
— За что гневаться, — заметил Пугачев, — ведь ты меня не знал, да и впредь до времени никакого особого почтения при людях мне не оказывай; обходись со мной по-прежнему просто, называй казаком и, что я государь, никому, кроме яицких казаков, не сказывай, да и тем говори только таким, которые с войсковой стороны, а старшинским отнюдь о мне ничего не открывай.
— Почем мне распознать-то казаков, кто с войсковой, кто со старшинской стороны, — говорил Оболяев, — вот разве сказать о вас казаку Григорию Закладнову, он, я знаю, с войсковой стороны и хотел ко мне приехать за лошадью.
— Хорошо, открой ему, да смотри же накажи хорошенько, чтобы он сказывал только надежным людям, да так, чтобы и жены их не знали.
Оболяев обещал исполнить в точности. Через несколько дней, под вечер, приехал на Таловый умет казак Григорий Закладнов и просил уметчика показать ему обещанную лошадь. Оболяев отвечал, что лошади нет дома и что он отправил на ней своего девятилетнего племянника за хлебом на соседний умет. Закладнов стал тужить, что напрасно приехал, и на просьбу уметчика обождать возвращения племянника отвечал недосугом.
— Теперь мое дело такое, — говорил Закладнов, — что не на чем и за дровами съездить.
— Дай ты ему, Максимыч, какую-нибудь лошадь, — просил Пугачев, вмешиваясь в разговор, — пускай он поработает на ней, ведь лошади от того ничего не сделается.
Оболяев побоялся отказать государю, обещал дать лошадь на время, и как было уже поздно, то предложил Закладнову переночевать у него на умете, на что тот и согласился.
— А что, узнал ты меня? — спросил Пугачев Закладнова.
— Как не узнать, узнал! Ты купец Емельян Иванович.
Пугачев промолчал, но наутро, когда Закладнов стал собираться домой, он просил уметчика открыть тайну Закладнову.
— Поди же, — говорил Пугачев Оболяеву, — и скажи ему обо мне, а между тем и я к вам подойду и переговорю с ним о чем надобно.
Оболяев повиновался.
— Что, Гриша, как ты думаешь об этом человеке? — говорил Оболяев, указывая на Пугачева, сидевшего в базу (сарае). — Какой он человек?
— Почем мне знать, что он за человек, — отвечал Закладнов.
— Ведь это государь Петр Федорович; он говорит, что имеет на себе царские знаки, и нарочно сюда приехал на выручку к вам, войсковым казакам. Он мне приказал о себе сказать с тем, чтобы ты открыл о нем войсковой руки надежным людям.
Закладнов сначала с недоверием посмотрел на Оболяева, а потом, как бы сообразив что-то, улыбнулся.
— Что это за диво такое, — проговорил он, — конечно, Господь нас поискал.
В это время Пугачев подошел к разговаривавшим.
— Что, Гриша, — спросил он, — слышал ты обо мне от Ереминой Курицы?
— Слышал, сударь.
— Я, мой друг, не купец, а слыхал ты про государя Петра Федоровича, так я и есть государь. Поезжай ты скорее в городок и скажи войсковой стороны хорошим старикам, чтоб они ко мне приезжали и не мешкали; я избавлю их от разорения старшин и проведу на Кубань. Если они замешкаются и добра себе не захотят, то я ждать долго не буду, только меня и видели. Да смотри же, никому из старшинской стороны не сказывай, да и жене своей тоже.
— Слышу, сударь, — отвечал Закладнов и хотел было ехать, но Оболяев остановил его.
— Постой, — сказал он, — вот скоро каша поспеет, поешь да и поедешь.
Закладнов остался и завтракал Чучковым и его товарищами, а Пугачев с Оболяевым отдельно.
— Так как я уже объявил тебе, Гриша, — говорил Пугачев, прощаясь, — что я государь, так смотри же не забудь прислать ко мне казаков и сам с ними приезжай, да проворь скорее.
— Хорошо, — отвечал Закладнов, взял у Оболяева лошадь и с горячей вестью поскакал в Яицкий городок, где давно уж ожидали появления государя...4
Примечания
1. Показания Пугачева 4 ноября и 11 декабря 1774 г.; Показание Дружинина 25 марта 1775 г. // Гос. архив, VI, д. № 414 и 512. О дальнейшей судьбе Дружинина и Мищенко см.: Русская старина, 1876, т. XVI, с. 625.
2. Показание Афанасия Чучкова // Гос. архив, VII, д. № 506.
3. Показание Оболяева 11 июня; Показание Афанасия Чучкова 6 июня // Гос. архив, VI, д. № 506.
4. Показания Оболяева 11 июня и 17 ноября 1771 г.; Показания Григория Закладнова 23 июня и 17 ноября 1774 г.; Показания Афанасия Чучкова 6 июня и в ноябре 1774 г.; Показание Пугачева 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 506 и 512.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |