Был ли Емельян Пугачев развратником, как утверждали многие историки? Известно, что у Пугачева было две жены, с которыми он официально венчался и играл свадьбу. Кроме этого, ему приписывали множество связей с самыми разными женщинами. Первый раз он женился в восемнадцать лет на своей ровеснице донской казачке Софье Дмитриевне Недюжевой. Хотя с ней он прожил недолго, в этом браке были дети, из которых трое выжило — две дочери и сын. Кроме этого, хорошо известна любовная история Пугачева с захваченной им в Татищевой крепости юной красавицей Татьяной Харловой, дочерью коменданта этой крепости и женой коменданта Нижнеозёрной крепости Захара Ивановича Харлова. Он относился к ней не как к простой наложнице, а удостоил ее своей доверенности и даже принимал в иных случаях ее советы. Харлова стала для Пугачева не только близким, но и любимым человеком. Побоявшись ее влияния на своего предводителя, соратники Пугачева застрелили Харлову вместе с ее малолетним братом. По показаниям его соратников после ее смерти Пугачев увез из Яицкого городка трех девушек в Берду и жил с ними в одной кибитке.
Среди любовниц самозванца называли и некую жену войскового старшины Прасковью Гаврилову Иванаеву из Яицкого городка, слывшей женщиной непорядочной и на язык невоздержной, за что и была наказана плетьми на площади. После этого она стала ярой приверженкой Пугачева, а затем и его кухаркой и экономкой, она принимала деятельное участие во второй женитьбе «государя» на яицкой казачке, семнадцатилетней Устинье Кузнецовой. Свадьба состоялась в феврале 1774 года. С Устиньей, которую объявили императрицей, он прожил не более недели.
В июле 1774 года при захвате казанского острога Пугачев освободил сидевших в нем жену Софью и детей, позже они сопровождали войско «царя» в обозе. При этом сам Пугачев говорил, что это семья его давнего друга. После ареста, на допросе в Яицком городке самозванец, рассказывая об освобождении своей первой жены Софьи, добавил: «Было у меня и еще женщин около десятка, однакож — не жены, а только адевали и готовили для меня есть, и делали всякия прислуги». Сама Софья Пугачева на допросе в том же Яицком городке в сентябре 1774 года также рассказывала, что видела, как несколько «девок» и «женщин», захваченных восставшими, прислуживали ее мужу. Поскольку у «царской» палатки «полы были подняты», Софье удалось увидеть, что там происходило. Когда Пугачев вошел в палатку, «то две подскочили к нему, приняли у него шапку, сняли с него саблю и раздели. А он, раздевшись, лег на перины. И покуда он лежал, то между тем девки приготовляли обедать. А как было все готово, то он, вставши, сел на подушки и обедал один, а девки и некоторыя казаки перед ним стояли... Во время обеда, да и после оного, Пугачев все, что ему ни потребно было, приказывал девкам так: "девки, подай то, девки, адень". А они поспешно то исполняли».
Одна из этих «девок», «боярская дочь» Авдотья, захваченная повстанцами на одном из заводов, хвасталась перед Софьей более близкими отношениями с «царем»: «Мы с батюшкою-государем спим вместе на одной постели по две попеременкам! Он у нас всегда в середках!» Авдотья рассказывала об этом «с веселым лицом», из чего супруга «императора» заключила, что «она сие за честь себе ставила». Ну а самой ей, напротив, «было ето досадно слышать». Однако Софья не сказала «девке», кем доводится их «батюшке-государю». Сама же она по достоинству оценила женскую прислугу, состоявшую при ее муже: «...девки были хорошия так, как написаны». Другие источники подтверждают, что у Пугачева имелось несколько наложниц одновременно. Однако можно предположить, что не все из них, подобно упомянутой Авдотье, почитали «за честь» спать с «батюшкой-государем».
Стоит отметить, что порой покровительство, оказываемое предводителем повстанцев той или иной пленнице, могло спасти ее от более страшного насилия со стороны его подчиненных. Так, в конце июня 1774 года после захвата села Терсы под Казанью Пугачев отправил дворовую помещика Тевкелева в село Котловка к Карпу Карасю, с которым познакомился еще во время бегства из Казани. По свидетельству самого Пугачева, сделал он это, чтобы спасти девушку «от насилия толпы ево». Вероятно, подобные вещи среди его подчиненных происходили нередко. В пользу этого предположения свидетельствует и то, что повстанцы частенько брали в плен девушек-дворянок. Поэтому не следует однозначно считать клеветой (хотя она тоже имела место) заявления противников восстания, что бунтовщики «столько... ругались, сколько им, плутам, хотелось», над дворянскими девицами, «женский пол сквернят блудом» и т. д.