Условный император

Что же касается тех, кто Пугачева слушал, и тех, кто давал ему приют, то они иногда попадались властям. И их, разумеется, раскручивали на показания.

«Многие казаки взяты были под стражу. Схватили Михайла Кожевникова, привели в комендантскую канцелярию и пыткою вынудили от него следующие важные показания:

"В начале сентября находился он на своем хуторе, как приехал к нему Иван Зарубин и объявил за тайну, что великая особа находится в их краю. Он убеждал Кожевникова скрыть ее на своем хуторе. Кожевников согласился. Зарубин уехал и в ту же ночь перед светом возвратился с Тимофеем Мясниковым и с неведомым человеком, все трое верхами. Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав. Черная борода его начинала седеть. Он был в верблюжьем армяке, в голубой калмыцкой шапке и вооружен винтовкою. Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу, а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову. Высказав нелепую повесть, самозванец стал объяснять свои предположения. Он намерен был обнаружить себя по выступлении казацкого войска на плавню¹ (осеннее рыболовство), во избежание супротивления со стороны гарнизона и напрасного кровопролития. Во время же плавни хотел он явиться посреди казаков, связать атамана, идти прямо на Яицкий городок, овладеть им и учредить заставы по всем дорогам, дабы никуда преждевременно не дошло о нем известия. В случае же неудачи думал он броситься в Русь, увлечь ее всю за собою, повсюду поставить новых судей (ибо в нынешних, по его словам, присмотрена им многая неправда) и возвести на престол государя великого князя. Сам же я, говорил он, уже царствовать не желаю. Пугачев на хуторе Кожевникова находился три дня; Зарубин и Мясников приехали за ним и увезли его на Усихину Россашь, где и намерен он был скрываться до самой плавни. Кожевников, Коновалов и Кочуров проводили его"».

(А.С. Пушкин)

В этой цитате стоит обратить внимание на одну деталь, которую пушкиноведы, обычно гуманитарии по образованию, как-то не замечают. На вооружение Пугачева. Он пришел с винтовкой. Разумеется, не со всем знакомой винтовкой Мосина, она появилась на 120 лет позже описываемых событий. Но, тем не менее, оружие у Емельяна было не слабое. Стреляющее средство, которое называли винтовкой, было более известно как штуцер, оно являлось нарезным дульнозарядным ружьем. Это было элитное оружие во всех отношениях. Штуцер был очень дорогим и редким. Данное ружье било гораздо дальше и точнее, чем обычное гладкоствольное оружие. Современный гражданин нашей страны (мужской половины), для которого привычным и знакомым оружием является автомат Калашникова, из той эпохи только штуцер и сможет признать нормальным огнестрельным оружием — из которого можно было хоть во что-то попасть².

Но зато заряжалось это ружье гораздо дольше, нежели гладкостволки. Из гладкостволок хорошо обученный солдат мог сделать пять-семь выстрелов в минуту. Для заряжания штуцера требовалось в лучшем случае пара минут. Так что винтовки использовали только очень меткие стрелки. Но, повторюсь, такие ружья стоили очень дорого. Если у какого казака винтовка и имелась — то ему было проще было бы отдать жену, чем подобное оружие. Так что о снаряжении Пугачева хорошо позаботились. У казаков, которые в стреляющих железках понимали толк, это вызывало уважение. А кто позаботился? Только старообрядцы, больше некому.

Между тем у Пугачева появились сторонники. Вот их имена. Афанасий Семенович Чучков, Денис Константинович Караваев, Тимофей Григорьевич Мясников и Иван Никифорович Зарубин по кличке Чика. Только первый из них являлся крестьянином, остальные — яицкие казаки.

Нет никаких сомнений, что эти ребята прекрасно понимали, что Пугачев — самозванец. Зарубин уже позже на следствии показывал, что Емельян как-то отвел его в сторону и рассказал свою настоящую биографию. Да и в любом случае — Чику Пугачев впоследствии объявил «графом Чернышевым». А ведь мир яицких казаков был достаточно узким. Тем более, что раз уж Зарубин стал одним из самых главных — значит, человеком он был весьма известным. Кто мог поверить, что он является графом? Даже не смешно. Там ведь все и всех знали, всех родственников до пятой линии. Так что очень многие из тех, кто стоял у начала мятежа, прекрасно понимали, кто такой Емельян на самом деле.

Но даже и те, что не знали. Складывается впечатление, что казаки, пошедшие за Пугачевым, восприняли «царскую версию», так сказать, условно. Может, он царь, а может, и нет. Да, собственно, какая разница? Нужные качества лидера восстания у Пугачева имелись. Это я специально подчеркиваю — Емельян не являлся марионеткой, поставленной для вида. Он обладал «лидерской харизмой». Это подтверждает хотя бы то, что на войне Емельян довольно быстро выбился в хорунжие.

Никого не волновало, что Пугачев был неграмотным. Каковым уж царь не может быть по определению. В источниках описаны довольно нелепые попытки Емельяна скрыть, что он не умеет ни читать, ни писать. К примеру, он объяснял, что царю писать «невместно». Но на самом-то деле скрыть неграмотность невозможно. Хотя бы потому, что среди повстанцев грамотные впоследствии появились. Да и Емельян уж настолько не дружил с буквами, что порой, делая вид, что читает документы, держал их вверх ногами.

Но... Ситуация всех устраивала.

Итак, мы видим, что на призывы Пугачева и его подельщиков поднялись отнюдь не обманутые сказкой о самозванце люди. Потом, оказавшись под следствием, они всячески преувеличивали свою веру в то, что Пугачев — настоящий царь. Дескать, обманули нас, запутали, уж простите. На самом-то деле казаки отлично понимали ситуацию. Нет, имелись, конечно, и дураки, которые и не тому могли поверить. Но на дураках, как известно, всегда воду возят. А вот те, у кого была голова на плечах... В истории мало кто бросался сражаться за некоего претендента на трон только ради того, чтобы «восстановить на престоле законного государя». Даже если он и в самом деле был совершенно законным претендентом. Такое случалось только в произведениях Александра Дюма и прочих романтиков. На самом-то деле люди вписывались в подобную авантюру только тогда, когда это им было выгодно. А вот при таком раскладе никого особо не волнует реальность прав претендента на престол. В виде примера можно вспомнить историю со Лжедмитриями. Если в случае с первым из них можно было поверить, что он и в самом деле спасшийся царевич (там действительно дело куда сложнее, чем в общепринятой версии, он уж точно не являлся Григорием Отрепьевым), то со Лжедмитрием II все было уж настолько шито белыми нитками... Ни один разумный человек поверить в эту сказку не мог. Но кого это волновало?

Зарубин на следствии утверждал, что Пугачев говорил ему таковы слова:

«Под его именем (Петра III. — А.Щ.) я могу взять Москву, ибо прежде наберу дорогой силу, и людей будет у меня много, а в Москве войска никакого нет».

Если данная фраза была Емельяном и в самом деле сказана, то это очень интересно. Столицей-то был Санкт-Петербург! При чем тут Москва? А ведь мысль-то очень правильная со стратегической точки зрения. Питер был под завязку набит гвардейскими полками, а в Первопрестольной с этим было куда как хуже. Мог об этом знать Пугачев? Конечно. Он же служил в действующей армии — мог и общаться с разными людьми. А при захвате второй столицы возник бы альтернативный «центр силы». Может, Емельян и не сам до такого додумался, может, кто и подсказал...

Но только вот — а собирались ли повстанцы идти на Москву? Вряд ли. Не похоже, чтобы они, по крайней мере в начале восстания, всерьез рассчитывали скинуть российскую власть и посадить своего царя.

Кругозор был не тот. Это ведь Пугачев много где побывал и много чего повидал. А остальные-то являлись типичными «ребятами из глубинки». И мышление у них было насквозь местечковое. Они думали только о собственных интересах.

Так что пугачевщина началась как вторая серия Яицкого восстания. Это отлично понимал и Пугачев. Он безусловно был умным человеком и понимал, что говорить.

Своим первым приверженцам Емельян сообщал:

«Я даю вам свое обещание жаловать ваше войско так, как Донское, по двенадцати рублей жалования и по двенадцати четвертей хлеба; жалую вас рекою Яиком и всеми протоками, рыбными ловлями, землею и угодьями, сенными покосами безданно и беспошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези кто куда хочет и буду вас жаловать так, как и прежние государи, а вы мне за то послужите верой и правдой».

Что мы видим? Чисто казачьи проблемы. Ни одной общегосударственной темы. Речь не идет ни о крепостном праве, ни о рекрутских наборах, ни о положении на заводах. Емельян озвучивает мечты яицких казаков. Чтобы, дескать, у нас тут была полная воля — и никто бы к нам не лез.

Но так все-таки — что хотели повстанцы? Конечно, в подобных восстаниях всегда эмоции преобладают над разумом. Все-таки яицкие казаки — не большевики. Но, с другой стороны, это и не был бессмысленный бунт — когда люди поднимаются просто потому, что их довели до ручки — и они уже теряют чувство самосохранения. Каким, например, была французская Жакерия. Какими были многочисленные бунты на кораблях, самыми известными из которых являются мятежи на английском судне «Баунти» и на нашем броненосце «Потемкин». (А вообще-то их были десятки, если не сотни). В таких случаях люди уже не думают «зачем», у восставших одна мысль: «бей гадов!»

Но с пугачевским восстанием дело обстояло несколько иначе. Это не был стихийный выплеск. Уже перечисленные дружки Пугачева восстание поднимали. Да, уровень у них был ниже, чем у Разина, но все-таки.

Возможно, казаки верили, что если они всерьез взбунтуются, то власть пойдет с ними на переговоры, они как-то договорятся...

Конечно, такого быть не могло по определению. Империя просто не может терпеть бунты на своей территории. Она должна их давить. Это просто закон ее существования. Но кто же это понимал.

Интересно, что если бы вдруг такие переговоры и состоялись бы — то первой их жертвой стал бы Пугачев. Его бы тут же сдали. И Емельян это если не осознавал, то уж точно чувствовал. Люди, у которых отсутствует подобное чутье на опасность, не выбиваются не то что в предводители восставших народных масс, но даже в главари банды домушников. Так что он-то как раз был заинтересован в том, чтобы стремиться к расширению социальной базы восстания — хотя бы для того, чтобы вырваться из зависимости от казаков. Что впоследствии и произошло.

Примечания

1. Выделено А.С. Пушкиным.

2. Автор этой книги не снайпер, но стреляет неплохо. А вот как-то довелось пострелять из «реплики» фузеи, которыми были вооружены солдаты описываемого периода. Впечатления — только матерные.