Из Уралечка1, да из Уралечка
Пышет пламечко, да пышет пламечко,
Сырой бор горит, да сырой бор горит
Разгорается, да разгорается
Народная песня об осаде повстанцами Яицкого городка.
В последних числах января 1774 года Пугачев вернулся Берду. За время его отсутствия обстановка в Берде, как и на всех без исключения фронтах восстания, значительно ухудшилась. Единственно правильным выходом в таких условиях было бы объединение повстанческих отрядов, следование главной повстанческой армии с Яика через Волгу в центральные области страны, к Москве, для вовлечения в восстание основных масс крестьянства, всего угнетенного народа, то есть осуществление планов, на которых всегда настаивали Пугачев, И. Зарубин и другие атаманы. Но умеренные руководители Военной коллегии (М. Шигаев и другие) и теперь не хотели этого. Они тщательно дезориентировали Пугачева, скрывали от него всю серьезность положения — быстрое приближение правительственных войск с разных сторон к Уфе и Оренбургу, неудачи повстанцев, торопили его с возвращением в Яицкий городок и взятием ретраншемента. Не пробыв и недели в Берде, Пугачев вернулся в Яицкий городок в сопровождении И. Почиталина и еще нескольких казаков. Впоследствии на допросе Пугачев так рассказал об этих событиях: «Приехав в Берду, нашел, что тут благополучно (!? — И.Р.) и, услышав, что князь Голицын от меня еще не близко, а выступил только лишь из Казани, послал ко всем своим командирам, к Арапову и прочим, чтоб они, имев крайнее наблюдение за князем Голицыным, старались ему в поход к Оренбургу препятствовать и что будет у них происходить, присылали в Военную коллегию почасту рапорты. А как я полагал, что князь Голицын еще нескоро будет, то чрез неделю опять поехал в Яицкой городок, перепоручая главную команду в Берде над всеми Максиму Шигаеву»2. В связи с этим можно, не ошибаясь, сказать, что скорее Пугачев выполнял поручения М. Шигаева и Военной коллегии, чем наоборот.
В Яицкий городок Пугачев вернулся примерно 7—9 февраля 1774 года. Обстановка тут также значительно ухудшилась Ввиду полного прекращения подвоза хлеба среди повстанцев усилился голод. Особенно тяжелым было положение ставропольских калмыков под командой Ф. Дербетьева, прибывших к Яицкому городку и помогавших повстанцам. Из-за голода они начали проявлять недовольство, неподчинение командирам и т. д. Н. Каргин, М. Толкачев и другие новоизбранные старшины Яицкого войска старались организовать распределение среди повстанцев имеющихся небольших запасов продовольствия. Казак Иван Харчев, например, был «определен... от... Толкачева для прокормления... толпы мясом и рыбою к роздаче». Но все эти меры не могли ликвидировать продовольственного кризиса в городке, и старшинам приходилось обращаться в Берду и другие места с просьбами «о присылке к ним провианта и фуража», а также боеприпасов, особенно пороха. Руководители Военной коллегии (М. Шигаев и другие) неоднократно отдавали «от имени царя» приказы о посылке продовольствия на Яик. В первую очередь при этом они, конечно, заботились о своих семьях. Казак А. Носов, например, на допросе показал, что он «в... великой пост из Бердинской слободы... старшиною Максимом Шигаевым отправлен сюда (в Яицкий городок. — И.Р.) с насыпаною им в трех возах арженою мукою и отдал оную... ево (Шигаева. — И.Р.) домашним»3.
Среди повстанцев в Яицком городке проявлялось настроение усталости. В непосредственном распоряжении Н. Каргина и М. Толкачева было всего около 1500 человек казаков — «непослушных» и «послушных». Большинство их находилось в караулах вокруг кремля. Комендант Симанов 18 февраля 1774 года отмечал, что М. Толкачев, «опасавшись... вылазок, умножил около ретраншемента, при завалах и батареях, караулы, так что никогда менше семисот человек не бывало»4. Огромного напряжения стоило повстанцам сооружение минной галереи под кремль, строительство разных укреплений, тушение пожаров, вызванных зажигательными бомбами, бросаемыми из кремля, и т. д.
Комендант И. Симанов, ободренный слухами о приближении правительственных войск и затруднениями, которые испытывали повстанцы в связи с отсутствием продовольствия и снарядов, участил вылазки из кремля, засылал в Яицкий городок своих агентов со шпионскими и вредительскими целями. Так, казак Иван Петровской, скрывавшийся в городке, но найденный атаманом Фофановым, на допросе в войсковой канцелярии показал, что «он от Симанова прислан с тем, чтоб зажег город в то время, как он (Симанов. — И.Р.) будет на выласку, а естьли бы сего не удалось, то, по крайней мере, наблюдать не идут ли к ним на помощь» правительственные войска5. Петровского «в страх другим» осудили на смертную казнь, «как шпиона и зажигателя», и повесили. Случаи поджогов стали все более частыми; Симанов вообще задался целью устроить общий пожар в городке, где почти все дома были деревянными.
9 февраля Симанов предпринял внезапно вылазку из кремля (крупнейшую за все время его осады), пытаясь вырваться из окружения и идти на соединение с правительственными войсками. Под прикрытием огня крепостных батарей солдаты и «послушные» казаки зажгли и разрушили в нескольких местах деревянный тын, которым повстанцы окружили кремль. На ближайших к кремлю улицах закипел ожесточенный бой. Сначала пехоте и коннице Симанова удалось несколько оттеснить повстанцев, но после решительной контратаки последних они вынуждены были отступить. Вылазка не удалась. Обе стороны понесли значительные потери убитыми, ранеными и пленными6.
Как раз в этот или на следующий день в Яицкий городок из Берды и прибыл Пугачев. Минная галерея под колокольню еще не была завершена. А. Овчинников с казаками, порохом и пушками из Гурьева тоже еще не вернулся. Ожидая Овчинникова с подкреплением, Пугачев стремился скорее закончить проводившиеся минные работы и начал сооружение нескольких новых батарей. Чтобы Симанов не узнал о подкопе и «не вышел также подкопом против их навстречу», галерею на сей раз рыли уже не напрямик, а зигзагообразно, «то в одну, то в другую сторону». Подкоп велся из погреба дома, находившегося в ста саженях от колокольни. На работах под руководством крестьянина М. Ситного днем и ночью было занято 130 человек. Но, несмотря на это, работа продвигалась медленно.
В то время как Пугачев был занят подготовкой нового штурма, яицкие старшины М. Толкачев, Н. Каргин и другие решили снова попытаться воздействовать на «послушных» из кремля, склонив их прекратить сопротивление. Чтобы привлечь «послушных» на свою сторону, они намеревались продемонстрировать им особую благосклонность «государя» к яицким казакам. Убедительным доказательством подобной благосклонности, по их мнению, могла служить женитьба «государя» на простой казачке. Пугачев пытался убеждать Н. Каргина, М. Толкачева и остальных, насколько нелепа и вредна подобная затея. «Если я здесь женюсь, — возражал он, — то Россия мне не поверит»7. Но старшины упорствовали. «Когда-де мы поверим, — говорили они, — так конечно и вся Россия поверит, а за то больше, что мы славные яицкие казаки!» «Ты-де как женисся, — уверяли они его, — так-де войско Яицкое все к тебе прилежно будет!»8.
Как ни противился Пугачев, Каргину, Толкачеву и остальным старшинам все же удалось добиться своей цели. По их настоянию отставной казак Петр Кузнецов согласился, после долгих колебаний, выдать за «царя» свою 17-летнюю красавицу-дочь Устинью. И когда во время смотрин, устроенных Толкачевым, Пугачев, все еще надеясь на отказ отца Устиньи, сказал ему: «Войско Яицкое налегло на меня, чтоб я женился... отдашь ли за меня (дочь. — И.Р.) или откажешь?», — Петр Кузнецов, не желая навлечь на себя гнев старшин, дал свое согласие на брак. Свадьбу сыграли немедленно и со всем подобающим блеском. Как рассказала впоследствии сама Устинья Кузнецова, к ним в дом «приехал Пугачев с поездом, и при нем было безчисленное множество войск его со знаменами; и, взяв еио, повезли в церковь... После венца привезена была в дом Толкачева, где Пугачев главную квартиру имел. Был брачный обед... поздравляли уже все еио царицею; тут Пугачов дарил всех гостей канаватами, зипунами и бешметами... Тот же день определил ей двух фрелин, казачьих девок... а главная надзирательница — Аксинья Толкачова»9. Женитьба Пугачева, как он, впрочем, и предполагал, дала результаты обратные тем, которых ожидали яицкие старшины. Враждебные восстанию элементы воспользовались этим, чтобы сеять недоверие среди казаков к личности «царя», и это, очевидно, им отчасти удавалось. Так, Иван Почиталин впоследствии отмечал, что «когда ж Пугачев обвенчался, то в народе зделалось сумнение, что Пугачев не государь, и начали из толпы ево расходится, и усердие... к ево особе истреблялось»10.
В середине февраля 1774 года с тремястами казаками, двумя пушками и 40—60 пудами пороха из Гурьева в Яицкий городок вернулся, наконец, атаман А. Овчинников. Работы в минной галерее близились в это время к концу. Подготовка к новому штурму кремля развернулась ускоренными темпами. Руководители Военной коллегии отправляли из Берды в Яицкий городок казаков, пушки с канонирами, немалое количество бомб. Многим в Берде эта переброска сил не нравилась, так как она ослабляла позиции повстанцев под Оренбургом. В самом Яицком городке среди повстанцев не было единого мнения относительно необходимости нового штурма. Часть казаков даже открыто высказывалась против этого, считая, что голод когда-нибудь вынудит осажденных сдаться без боя. Тем не менее приготовления к штурму были закончены, в галерее, под колокольней, установлена мина из 20—30 пудов пороха. Штурм предполагали начать в полдень 19 февраля. Однако вечером 18 февраля из городка в кремль перебежал казачий малолеток Иван Неулыбин, который, как показал потом Симанов, «и объявил, что у... Пугачева с сообщниками положено здешную воинскую команду в ретраншаменте... атаковать и что... подвели они под колокольню подкоп, а также хотели подвесть меж собора и оной колокольни под каменную стену, куда-де намерены были пороху положить пуд до двадцети»11. Симанов тотчас переместил запасы пороха из-под колокольни в другое место, подготовил пушки и пехоту для отражения штурма повстанцев.
Было около 10 часов вечера, когда дежурный Григорий Антипов доложил о бегстве И. Неулыбина Пугачеву и старшинам. Чтобы не дать врагу времени приготовиться к отпору, решено было взорвать колокольню в полночь и тогда же начать штурм. Около полуночи раздался взрыв: верхние этажи шестиярусной колокольни, возвышавшейся над стеной кремля, свалились, придавив несколько десятков солдат. 30 пудов пороха оказались недостаточными, чтобы окончательно разрушить это громадное строение. Свои же запасы пороха, хранившиеся под колокольней, Симанов успел эвакуировать. Не желая в таких условиях напрасно жертвовать людьми, Пугачев решил не предпринимать пока «генерального» штурма. Он пытался сначала расширить пролом в стене кремля, метая в нее бомбы. Батареи Симанова открыли ответный огонь. В морозной февральской ночи разгорелась ожесточенная артиллерийская стрельба, которая продолжалась почти до вечера 20 февраля. Отдельные группы повстанцев неоднократно пытались прорваться к кремлю, но пушки врага, которые «были взведены на удобных местах», всегда заставляли их отступать. Хотя «генерального» штурма так и не последовало, обе стороны понесли немалые потери. Осажденные, как отмечал Симанов, потеряли 42 человека убитыми и 13 ранеными; потери повстанцев вряд ли были меньшими12.
Итак, 19—20 февраля 1774 года, то есть через месяц после первой попытки овладеть кремлем, повстанцы потерпели вторую неудачу. Пугачев, есть основание полагать, на настойчивое стремление руководителей Военной коллегии овладеть яицким кремлем смотрел как на безнадежную затею, отвлекавшую значительные силы повстанцев. «Приехав в Яицкий городок, — рассказывал Пугачев о своем вторичном приезде в феврале месяце, — увидел, яицкого кремля взять еще не могли, да и овладеть им не было надежды».
Пока в Яицком городке продолжались приготовления к штурму кремля, правительственные войска возобновили свое наступление по всем фронтам. 14 февраля 1774 года корпус генерал-майора Мансурова нанес тяжелое поражение отряду атамана Ильи Арапова у Бузулукской крепости на Самарской линии (см. рис. 3). Отступив к Сорочинской (откуда до Оренбурга оставалось всего 160—180 верст), повстанцы с трудом сдерживали дальнейшее продвижение врага. Характерно, что Илья Арапов обо всем этом сообщил не руководителям Военной коллегии, которым он, вероятно, не вполне доверял, а Пугачеву в Яицкий городок. «В сие время, — отмечал Пугачев, — пришел ко мне рапорт от Арапова: писал он ко мне, что князь Голицын идет на Сорочинскую крепость. Я, получа сие известие, на другой день, собравшись, из города взял с собою 500 человек яицких казаков, пошел в Берду»13. Приближение войск князя П. Голицына к Оренбургу ставило под угрозу главную повстанческую армию. Поэтому Пугачев и Овчинников, взяв с собой 500—700 конных яицких казаков, столь поспешно на следующий же день после получения рапорта И. Арапова покинули Яицкий городок и вернулись в Берду.
Примечания
1. Уральск — до 1775 года Яицкий городок.
2. ЧОИДР, кн. 2, 1858, отд. II, док. 1, стр. 29.
3. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 505, л. 209—210.
4. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, кн. 4, л. 170—171.
5. ЦГАДА, ф. 349, д. 7324, л. 2—2 об.
6. ЦГВИА, ф. 8, оп. 4/93, д. 1536, л. 13.
7. ЧОИДР, кн. 2, апрель—июнь, 1858, отд. II, док. 1, стр. 28.
8. Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 152.
9. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 409—412; Пугачевщина. Сб. документов, т. II, док. 66, стр. 198.
10. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 199—199 об.
11. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 172.
12. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 199—200; ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 172—173.
13. ЧОИДР, кн. 2, 1858, отд. II, док. 1, стр. 29—31.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |