Каков же все-таки он, крестьянский царь Емелька, заставивший содрогнуться в страхе дворянскую Российскую империю? Можно ли поставить его в один ряд с «нашими великими предками»?
Пугачев — «отменно проворный» казак, в семнадцать лет обративший на себя внимание начальства и за храбрость получивший младший офицерский чин хорунжего, бесспорно, имел основание рассчитывать на успех и стремился уже в юности «быть отличным».
Пугачев — вор, умыкнувший у соседа лошадь и бежавший от наказания сначала за Кубань, в турецкие владения, а потом в Польшу, с которыми Россия находилась тогда в состоянии войны. Выходит, изменил Родине. И кажется, получил от ее врагов «кое-какие денежные средства», необходимые для приобретения первых сообщников.
Пугачев — тонкий психолог, осознающий рабскую преданность мужиков законному государю, принимающий на себя имя императора Петра Федоровича, заслуживающего, по представлению сердобольных русских людей, сочувствия и поддержки уже потому, что обижен, свергнут с престола. А за что, понятно: желал добра простому народу.
Пугачев — умный, талантливый от природы человек, хорошо понимающий нужды народа, обещающий ему золотые горы и тем увлекающий его на дорогу, освещенную заревом пожарищ, отмеченную разгулом насилий, грабежей, убийств, обрушившихся лавиной не только на помещиков — на всех, кто не хотел признавать в нем «самодержавного ампиратора».
Пугачев — блестящий актер-импровизатор, способный перевоплотиться по ходу сценического действа, без труда пустить слезу ради вящей убедительности создаваемого образа.
Пугачев — бесстрашный авантюрист, действующий не столько из любви и сострадания к угнетенным, сколько из желания «быть отличным» и ради достижения своих честолюбивых замыслов ввергающий в кровавую бойню десятки тысяч обездоленных, темных, доверчивых людей — «всякой сволочи», по его же определению.
Пугачев — патологически жестокий человек, уголовный преступник, призывающий своих подручных вешать, жечь на кострах, рубить на куски, сдирать с живых людей кожу, отдавать на поругание «жен и девиц» на глазах не только мужей и отцов, но и детей — сыновей и младших братьев; герой, кровью вписавший свое имя в российскую историю; вождь, ославленный дворянскими поэтами и прославленный народом не как самозванец — как заступник сирых и бедных.
Пугачев — безответственный отец и муж, предающий своих голодных детей и жену; распутный, похотливый хам, бесчестящий чужих невест.
Нет, портрет Пугачева не напишешь в одном, только розовом цвете, не получится, документы не то что протестуют — вопиют.
И все-таки пытались и Пимены, и Бояны советской исторической литературы. Бот, например, какие слова нашел для оправдания «героических деяний» самозванца один из них:
«Пугачев... брал города и жительства не ради разорения и бедствия несчастных людей и храмы божьи разрушал, алтари святые, жертвенники поругал не ради грабительства, а поелику жизнь вольную мечтал сотворить всему люду забитому!» Можно ли поставить Пугачева на одну ступень с «нашими великими предками»? В общем-то вопрос этот в известной степени риторический, ибо сама Судьба нашла ему место рядом с, бесспорно, выдающимся современником — Александром Васильевичем Суворовым. Правда, поставила их по разным сторонам клетки. Так что с какой стороны ни посмотри, а все-таки тянет наш герой больше на злодея из народа, деяния которого вряд ли можно отнести к лучшим страницам истории Отечества.
Наивными кажутся попытки авторов некоторых книг и сценариев представить его апостолом, думающим только о том, как бы помочь обездоленным людям, мучительно переживающим из-за того, что вынужден действовать от имени покойного государя Петра Федоровича, а накануне казни сожалеющим, что «преуспеть не сумел в затеянном». И уж совсем смешно, если не глупо, изображать царя Емельку эдаким нежным влюбленным в Устинью Кузнецову, шестнадцатилетнюю девушку, обреченную им на медленную смерть в одной камере с Софьей Дмитриевной и ее детьми. В общем, юноше, обдумывающему житье, он вряд ли может служить примером «беззаветной преданности своей Родине».
Конечно, Пугачев обещал крестьянам волю, а работным людям «облегчение от отягощения в заводской работе» и тем выражал объективно интересы трудящихся. Иначе не пошли бы за ним. Но пошли и шли, пока верили или «хотели верить», что он счастливо избежавший смерти Петр III. A «хотели верить», пока он «рожу свою от них отворачивал». Стоило донским казакам присмотреться, убедиться, что ведет народ никакой не царь, а самозванец, — стали разбегаться. Опасался Емельян Иванович разоблачения. Не мог он сокрушаться из-за того, что выдавал себя за покойного государя. Преувеличивали степень зрелости дремучего предводителя его просвещенные потомки, обремененные званиями писателей и ученых, вооруженных «самой передовой методологией».
А вообще-то не так уж и важно, кто поднимает угнетенных на борьбу и какие он ставит перед собой задачи. Народ всегда прав, если с него дерут три шкуры, и уж тем более прав, если пытаются содрать десять.
Восстание, слава богу, потерпело поражение. Даже временный успех крестьянского «ампиратора» обернулся бы для России падением в пропасть, из которой она не скоро смогла бы выбраться. Однако «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» заставил думать о путях развития Отечества. Попытка решить стоявшие проблемы без участия масс — совершить «революцию сверху» — через пятьдесят лет кончилась крахом на Сенатской площади, но породила надежду...
Россия вспрянет ото сна!
Поколению А.С. Пушкина не суждено было дожить до осуществления мечты. Ретроспективный взгляд на пробуждение народа с высоты исторического опыта, но как бы глазами поколения декабристов, вызвал невеселые мысли у поэта Юрия Ряшенцева:
Россия вспрянет ото сна.
Но отличит ли Салтычиху
от Салтыкова-Щедрина?
Россия вспряла. И не отличила. Закружилось «красное колесо», набрало обороты сразу, вовлекло в круговерть социальных страстей миллионы, переломало кости и судьбы отдельных людей, классов и целых народов. Сын пошел на отца, брат на брата. Кровь полилась потоками. Захлебнулись в ней и победители, и побежденные. Великая держава полетела в бездну. Остановится ли? Соберет ли воедино свои земли, розданные «ампираторами» новейшего времени «младшим братьям»: кому по случаю юбилея, кому в процессе решения национального вопроса — щедро, по-ленински.
Опасность не миновала. Неистребимое племя «ампираторов» Стоит в очередь. Почему это никого не пугает? То ли историю Отечества забыли? Народу-то нашему очень нравится, когда бьют, скажем, богатых. К тому же неведомо откуда явившихся в стране нищих «строителей светлого будущего».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |