§ 2. Организация власти и управления

Управление краем. В Оренбургской губернии утвердилась такая же система управления и суда, как и в других губерниях страны. Но она имела свои особенности во всех звеньях административно-управленческой структуры, особенности, обусловленные тем, что губерния была создана на территории Башкортостана и Яицкого казачьего войска, а позднее здесь было организовано Оренбургское казачье войско и Ставропольское калмыцкое войско (корпус).

Во главе местной власти стоял губернатор (в ранге 3 или 4 класса табели о рангах), наделенный широкими административными, военными, финансовыми, полицейскими, судебными функциями. В политической системе абсолютной монархии губернаторы занимали высокое положение. В соответствии с «Наставлением губернаторам» 1764 г. они были подчинены непосредственно и императрице, и Сенату, а также Военной коллегии. Екатерина II предоставила губернаторам право, а лучше сказать, вменила им в первую обязанность, для «скорого наставления или решения» важных вопросов «писать прямо к нам, надписывая запечатанныя свои доношения в собственныя наши руки»¹. От императрицы шли к губернаторам именные повеления. Эти положения «Наставления» предусматривали тесную связь между императрицей и высшими государственными чиновниками на местах, что строго отвечало интересам укрепления абсолютистской власти в крупных регионах страны. Губернатор являлся «главой и хозяином всей врученной в смотрение его губернии»². Компетенция и деятельность губернаторов не были ограничены, разве только в тех сомнительных случаях, когда они нарушали волю самодержицы. Губернаторы решали государственные и гражданские дела различной важности.

Правительство уделяло особое внимание устройству и управлению Оренбургской губернией как прирубежным краем. Специальным решением Сената оренбургскому губернатору, помимо гарнизонных полков, были переданы в командование и полевые войска, дислоцированные на границе с Казахстаном³. Губернаторы несли ответственность за безопасность границы, предотвращение взаимных набегов казахов, калмыков, башкир, казаков. Им же были предоставлены полномочия по поддержанию внешнеполитических и торговых связей с Казахстаном и Средней Азией. Еще в 30-х годах XVIII в. казахи Младшего и Среднего жузов приняли русское подданство, но оно долгое время оставалось лишь формальным признанием власти российского государства. С целью укрепления влияния России в Казахстане оренбургские губернаторы устанавливали необходимые контакты с различными группами местной феодальной верхушки.

Власть в губернии была строго централизована. В «губернаторской дирекции» находились губернская и провинциальные канцелярии, воеводы провинций, уездов, городов. Губернатор возглавлял губернскую канцелярию, штат которой он сам фактически и комплектовал, хотя утверждение чиновников этого ранга учреждений производилось в Сенате. В состав губернской канцелярии входили губернаторские товарищи, секретарь и канцелярские служители. В 1775 г. та насчитывала 46 чел.⁴, что на 6 чел. превышало «генеральные» штаты, принятые Сенатом в 1763 г.⁵ Главной обязанностью губернской канцелярии был контроль за исполнением именных и сенатских указов, распоряжений коллегий, центральных учреждений и самого губернатора. Она решала многие важные гражданские и финансовые дела, в том числе сбор и учет доходов и расходов в губернии. В функции губернской канцелярии входило проведение следствия и судопроизводства по гражданским и уголовным делам.

При губернской канцелярии действовала секретная заграничная экспедиция, возглавляемая чиновником в генеральском чине. Она помогала губернатору в связях с казахскими жузами и среднеазиатскими ханствами. Башкир, мишарей, служилых татар отправляли для «разведывания о киргиз-кайсацких, китайских и других обстоятельствах и обращениях»⁶. Заграничная экспедиция выплачивала жалование писарям, посылаемым провинциальными канцеляриями к казахским ханам и султанам.

Аппарат управления среднего звена состоял из 16 учреждений, подчинявшихся губернатору и губернской канцелярии. В Уфе и Челябинске это были провинциальные канцелярии, возглавляемые воеводами. Ставропольским уездом управляла воеводская канцелярия, и ставропольский воевода являлся одновременно и комендантом города. Воеводские канцелярии существовали в Мензелинске, Бирске, Красноуфимске, Осе и Табынске. Следует отметить, что население Мензелинска подчинялось властям Оренбургской губернии, а воевода города, управлявший уездом, — Казанской губернии. Пахотные солдаты и ясачные крестьяне Осы платили подати в Казанскую губернскую канцелярию, а воевода подчинялся оренбургскому губернатору⁷. Население Бугульминского ведомства подчинялось земской конторе.

В Самаре была только комендантская канцелярия. В Елдякской и Нагайбакской крепостях губернатором были учреждены конторы во главе с так называемыми присутствующими. Четыре управительских канцелярии функционировали в Исетском, Куртамышском, Окуневском и Шадринском дистриктах. Воеводы провинций, городов и пригородков назначались Сенатом. Лишь в Табынск воевод направлял губернатор.

Большими административными, финансово-экономическими, судебными полномочиями обладали уфимский и Исетский воеводы и провинциальные канцелярии. В 1763 г. были введены должности провинциальных прокуроров.

В Уфимской провинциальной канцелярии в 1773 г. числилось 44 чел., что превышало установленную законом норму на 19 чел. В Исетской провинциальной канцелярии служило 28 чел.⁸

Ключевые административные посты занимали представители господствующего класса. Так, из 17 начальников учреждений высшего и среднего звена управленческого аппарата 14 были офицерами. Но среди канцелярских служителей встречались и разночинцы из подъяческих, унтер-офицерских, солдатских и казачьих детей⁹.

Некоторому упорядочению работы местных учреждений способствовало введение Сенатом в 1763 г. штатов, определявших должностное единообразие и устанавливавших жалование всем канцелярским служителям. Отмена т. н. «кормления с дел» челобитчиков в определенной мере способствовала уменьшению взяточничества и волокиты. Однако со злоупотреблениями властью и другими пороками бюрократического аппарата не было и не могло быть покончено.

Особенностью штатов всех административных учреждений губернии было наличие должностей переводчиков и толмачей (для устных переводов), продиктованное необходимостью общения с коренным населением края — башкирами, а также с пришлыми тюркоязычными народами и калмыками. Переводчики с общего для тюркских народов литературного языка тюрки, или старотюркского языка, были нужны также для дипломатических и торговых сношений с Казахстаном и государствами Средней Азии. По словам оренбургского губернатора И.А. Рейнсдорпа, без переводчиков и толмачей «не могут канцелярии и должности своей совершенно исправлять».

29 июля 1770 г. Екатерина II утвердила доклад Сената «О имении в Оренбургской губернии переводчиков и толмачей». В соответствии с указом в губернской канцелярии письменными и устными переводами положено было заниматься 1 переводчику и 3 толмачам с тюрки, 1 переводчику с калмыцкого языка, а также 10 юношам, обучавшимся в оренбургской татарской школе. В Уфе утверждались должности 1 переводчика и 3 толмачей, Челябинске — 1 переводчика и 1 толмача¹⁰. Значительно повышено было им жалованье. Однако повседневная практика заставляла администрацию идти на нарушение верховных предписаний. В 1774 г. в Уфимской провинциальной канцелярии служили 2 переводчика и 5 толмачей¹¹. Появились толмачи в штатах городских воеводских канцелярий¹². Кроме штатных толмачей и переводчиков канцелярии пользовались услугами приказных служителей, знающих «татарский диалект». Возникла даже новая социальная категория канцеляристов — «из переводческих детей»¹³. Толмачи служили также при конторах всех крупных южноуральских заводов. В производстве гражданских и судебных дел на родном языке особенно были заинтересованы башкиры и другие тюркские народы края. В своих наказах в Уложенную комиссию 1767 г. башкиры Исетской и Уфимской провинций требовали, чтобы все расследования и суды производились только в Оренбурге, Уфе и Челябинске, где были переводчики, знающие традиционные формы «башкирского» (мусульманского) суда, и «ни по каким делам в посторонние команды забираны [башкиры] не были»¹⁴.

Низовым звеном управленческого аппарата были представители местного самоуправления — старшины, сотники, писари у башкир, мишарей, тептярей; старосты, сотские и десятские — у государственных, помещичьих, дворцовых крестьян, преимущественно русских.

По своей общественной роли и компетенции выделялись башкирские волостные старшины. В 1773 г. числилось 113 башкирских старшин, управлявших волостями с различным количеством населения (от 39 до 532 дворов). В некоторых волостях было по два старшины¹⁵. До описываемого времени во главе дорог стояли главные старшины и, хотя в 1743 г. должность была упразднена, главные старшины продолжали назначаться на каждую дорогу. Они считались «старше» волостных старшин, их мнение для провинциальных и губернских властей было предпочтительнее.

Власть старшины в башкирском обществе была велика. В его политическом образе еще виделась абсолютно иллюзорная для правовых обстоятельств второй половины XVIII в. фигура общинной демократии с выборностью главы общины, его ответственностью перед мусульманами. Старшины пользовались большим доверием земляков и осуществляли всю полноту единоличной власти. Они производили распределение общинных угодий, возглавляли группы вотчинников, заключавших в конторе крепостных дел от имени волости сделки на продажу или сдачу в аренду земельных угодий, следили за очередностью нарядов башкир на воинскую службу. Старшины организовывали военные учения в своих командах, и они становились начальниками воинских отрядов, формируемых в их волостях для дальних походов.

Д.В. Волкову оренбургский губернатор (1763—1764 гг.).

Старшины контролировали все стороны жизни рядовых башкир. Они могли единолично рассматривать и выносить приговоры по любым земельным, семейно-имущественным и другим спорам. Старшины имели право выдавать всем башкирам паспорта для поездки по своим надобностям на расстояние до 100 верст. Они решали дела по жалобам посторонних на своих подчиненных, в т. ч. в неуплате долговых денег.

В распоряжении старшин были помощники, сотники, писари. В качестве помощников они нередко просили губернские власти утвердить своих сыновей. По словам П.И. Рычкова, хорошо знавшего положение старшин, башкиры «старшин и помощников своих весьма уважают, и они в волостях над народом имеют всегда немалую силу»¹⁶.

Башкирские старшины подчинялись губернской и провинциальной администрации. Они выполняли их распоряжения и информировали обо «всем, по ведомству их происходящем». Основную функцию старшин власти видели в «приведении... башкирского народа в лутчее познание российских порядков»¹⁷. Собственно порядок определения старшин зависел от губернских властей: три кандидата в старшины рассматривались в Уфе или Челябинске, затем в Оренбурге. Одного из них губернатор утверждал в должности пожизненно. Зачастую губернатор обходился без мнения провинциальных канцелярий.

Одной из мер контроля над деятельностью башкирских старшин было назначение к ним писарей из верных властям мишарей. Это делалось под предлогом недостатка якобы среди башкир грамотных людей. Как писали в своем наказе в Уложенную комиссию башкиры Исетской провинции, они не хотят более платить мишарским писарям по 12 руб. в год, да и «ученых мужей..., способных к той писарской должности, свободно... сыскаться может в команде у каждого старшины»¹⁸.

Подчинение башкирской волостной администрации провинциальным воеводам и губернатору казалось последним недостаточным для полной адаптации государственной организации башкир к механизму самодержавной власти. И они вынашивали планы перестройки государственного руководства башкирским краем. Идея создания новой системы управления Башкирией появилась еще во время деятельности Оренбургской комиссии и губернатора И.И. Неплюева и проявилась в попытках заставить башкир «судиться» помимо Оренбурга, Уфы и Челябинска еще и в Елдяке, Красноуфимске, Мензелинске, Осе. Башкирские восстания пресекли эти попытки.

Правительство, а вслед за ним и администрация края никогда не скрывали целей реорганизации управления: чем больше башкиры «раздроблены, тем удобнее управляемы..., ибо в разделенном корпусе один дух быть уже не может»¹⁹. После подавления восстания 1755 г. Сенат принял решение о создании в Зилаирской крепости воеводского правления с подчинением ему 8 или 9 башкирских волостей Ногайской дороги. Но Зилаирский дистрикт так и не был создан. Одной из причин провала предприятия было массовое бегство башкир в 1755—1756 гг. в казахские степи.

Несмотря на прямую зависимость от государственного аппарата власти, старшины играли определенную роль в защите интересов своего народа, ограничении произвола и злоупотреблений провинциальной администрации. Это они ставили перед Уложенной комиссией вопрос о смещении воевод провинции до окончания пятилетнего срока их правления, если «наш башкирской народ, яко же с нами живущие мещеряки и ясашники, будут недовольны во всех ево [воеводы, — И.Г.] к нашему народу обхождениях и обрядах». В такую же зависимость от оценки со стороны населения должны быть поставлены, по мнению депутата Уложенной комиссии старшины Гайнинской волости Осинской дороги Токтамыша Ижбулатова, и секретари провинциальной канцелярии, «чтоб и они, когда народу нашему в делах чинить будут неудовольствие, тоб по доношениям нашего народа без всякого следствия были сменяемы другими Оренбургской же губернской канцелярии»²⁰.

По данным на 1773—1774 гг. 18 старшин возглавляли команды мишарей. Численность команд колебалась от 76 до 694 дворов²¹. Функции мишарских старшин были того же порядка, что и у башкир. Они назначались губернатором; сотники и писари утверждались губернской и провинциальными канцеляриями.

Тептяри также делились на команды. III ревизия зарегистрировала 52 тептярские команды, возглавляемые старшинами. Большинство команд числилось на Казанской и Осинской дорогах — соответственно 33 и 11. В 28 командах было до 500 душ м. п., в 10-ти — до 1000, в 14-ти — свыше 1000 душ м. п.²² В 1773 г. в Уфимской провинциальной канцелярии находились сведения о 42 тептярских старшинах, называемых в документах ясачными²³. Старшины выбирались на неопределенный срок по приговору общества и утверждались губернской администрацией. Они отвечали за исполнение указов властей, производили раскладку повинностей и сбор налогов, следили за «спокойствием в жительствах». Сотники возглавляли партии, посылаемые на работы. Важную роль в самоуправлении играл сельский сход, институт поверенных в делах общины и др.

Система судопроизводства в башкирских волостях, а также «жительствах» мишарей, татар и других мусульманских народов строилась на основе обычного («общинного») права, а более — фикха, мусульманского права и юриспруденции, основанных на шариате, общем религиозно-этическом учении об исламском образе жизни. Указом Сената 1734 г. разрешалось производить суды «по старым их обычаям, кто похочат разбиратца третейским судом и мириться безвозбранно»²⁴.

Третейские суды, шаригаты, причудливо совмещавшие в себе все наличные правовые нормы феодально-патриархального общества, но опиравшиеся главным образом на мусульманский канон, создавались, как указывалось в наказе башкир в Уложенную комиссию, «нарочно для управления всех государственных и между собою случающихся партикулярных дел». В их состав входили старейшины волости, определяемые Оренбургской губернской и провинциальными канцеляриями, и муллы. Шаригаты действовали под контролем старшин, которые взыскивали с признанных виновными пошлины в казну и отправляли деньги в провинциальную канцелярию²⁵.

Параллельно функционировал собственно мусульманский духовный суд. Его вершили четыре ахуна с муллами, прерогативой которых были, прежде всего предписания ислама и рассмотрение духовных конфликтов. Но они же выносили решения по таким важным делам, как раздел наследственного имущества, семейно-брачные отношения и др.²⁶ Губернская администрация придавала большое значение личности ахунов как духовных наставников и не упускала их из-под своего контроля. Так, 15 февраля 1771 г. губернатор утвердил ахуном Исетской провинции депутата Уложенной комиссии Абдуллу Муслюмова Даушева, мишарского мурзу, и выдал ему на то специальное «наставление»²⁷.

Как видится, в низших звеньях административного аппарата губернии громко заявляла о себе автохтонная специфика управления башкирским, мишарским, тептярским населением. Власти поддерживали сложившееся «устроение» — традиционные нормы и организацию самоуправления в волостях, но с помощью старши́ны осуществляли надзор и «смотрение» за положением «во всех жительствах».

Особая система управления существовала в Яицком и Оренбургском казачьих войсках. Высшим органом самоуправления яицких казаков по традиции считался войсковой круг, где путем опроса всех служащих казаков решались многие жизненно важные вопросы, в первую голову выбирались атаманы и старшины. Во второй половине XVIII в. часть прав круга, не без пособничества правительственных властей, была присвоена атаманом и старши́ной. А среди тех прав такие серьезные, как верстание в казаки и замещение должностей в войске, судебные разбирательства и т. п. Так, в 1765 г. Военная коллегия, в нарушение прежнего порядка отправления команд на службу (старшины возглавляли команды по очереди), разрешила «при важной надобности» назначать командиров «не по выбору войсковом», а «по рассмотрении войскового атамана и старшины»²⁸. Фактически управление казачьим населением было сосредоточено в руках атамана и войсковой канцелярии. Они следили за боеспособностью войска, определяли команды на службу, выносили решения о штрафах и физическом наказании чиновных и рядовых казаков. Войсковому атаману подчинялись атаманы отдельных крепостей.

Атаманы Яицкого войска утверждались Военной коллегией, которая присваивала им офицерские армейские чины. Постановления атамана и войсковой канцелярии по всем важным делам должны были направляться на утверждение в Военную коллегию.

После подавления восстания яицких казаков в 1772 г. произошла коренная реорганизация органов войскового самоуправления. По указу Екатерины II, казачий круг «временно» упразднялся. Войсковая канцелярия была заменена комендантской канцелярией во главе с армейским подполковником И.Д. Симоновым.

И.А. Рейнсдорпу оренбургский губернатор (1768—1781 гг.).

Однако и после этого с демократическими институтами на Яике еще не было покончено. В 1775 г. генерал-майор П.С. Потемкин сожалел, что старые казачьи порядки «от некоторых времен начали у них из употребления выходить, но до желанного предмета весьма не доведено», а комендант и его канцелярия «оставались без действия»²⁹.

Оренбургское казачье войско было создано самодержавием, поэтому организация власти и управления строились здесь на принципах, далеких от казачьей демократии. Атаман и войсковая канцелярия имели весьма ограниченные права и зависели от губернских властей и командиров армейских гарнизонов.

В пределах же своей власти оренбургский атаман ведал военными, гражданскими, судебными, финансовыми делами. Он был командиром Оренбургского иррегулярного войска, следил за воинской дисциплиной в нем, его боеспособностью. Атаман рассматривал вопросы зачисления и увольнения казаков, отбирал кандидатуры для производства в старшинские звания, но окончательные решения о замещении должностей в войске, верстании и отставке казаков были в компетенции губернатора и Военной коллегии. Даже выдача атаманом «отпускных» билетов казакам, занимавшимся торгово-промысловой деятельностью внутри губернии, контролировалась губернской канцелярией и дистанционными командирами. В конце 60-х годов губернатор полностью присвоил себе право отпускать казаков на промыслы.

Выборные начала в войске почти отсутствовали. Элементы казачьей демократии допускались только в обиходе исетских казаков и казаков, живших в крепостях по Оренбургской линии. У исетского казачества, оформившегося еще в 1736 г. из вольных казачьих общин, были свои выборные атаман и канцелярия. Сохранялся здесь и казачий круг. Но со временем, а именно к 70-м годам круг рассматривал лишь вопросы бытового характера. В прилинейных крепостях казаки еще выбирали есаулов, сотников, хорунжих, имевших старшинское звание, и младших командиров — урядников, капралов. Но выборы уже проходили под контролем командиров дистанций и по специальным инструкциям.

В крепостях казачьими общинами управляли атаманы. Они наряжали команды на службу и другие работы, организовывали воинские учения. В функции атаманов входило решение отдельных судебных дел. Незначительные иски, мелкие тяжбы рассматривались «словесными» судами при атаманах.

По военным делам оренбургские казаки подчинялись войсковому атаману, а также комендантам армейских гарнизонов, в гражданских — зависели от губернской и провинциальных канцелярий. Часть гражданских и криминальных расследований вели две войсковые канцелярии — Оренбургская и Исетская. Нечеткость в правовом положении казаков приводила «к большому замешательству и затруднениям». Казаки «то подчинялись полевому генералитету, то поступали опять в ведение Оренбургской губернской канцелярии»³⁰. Тем временем указом Военной коллегии от 29 ноября 1764 г. это двойное подчинение казаков закреплялось: «в жилищах своих» они находились «под управлением губернским, а когда бывают командированы на линию или на форпосты и на прочия воинские надобности, тогда они должны состоять в заведывании у полевого генералитета и исполнение чинить по даваемым им от них приказаниям»³¹.

Отличие управления в Оренбургском казачьем войске с его жестким подчинением губернским властям и генералитету от других казачьих формирований, где еще бытовали элементы демократических порядков, ясно виделось современникам. Глава администрации края писал: «Уральское (Яицкое) войско основано совсем не на таком предположении, как Оренбургское войско»³². Яицких казаков, провинившихся по службе, наказывали переводом в оренбургские. Над оренбургскими казаками постоянно висела угроза обращения в солдаты.

Ставропольские крещеные калмыки с 1744 г. были переданы в ведомство Оренбургской губернии. Они составили Ставропольское калмыцкое войско (корпус), подчинявшееся губернатору и губернской канцелярии. На месте управление населением осуществляла Ставропольская воеводская канцелярия, комендант Ставрополя и специально назначаемый комиссар. Для подготовки канцелярских служителей, знающих калмыцкий язык, в Ставрополе была открыта школа на 50 «владельческих, старшинских и калмыцких детей для обучения российской и калмыцкой грамоте и письму». Из школьников, как докладывал Екатерине II губернатор И.А. Рейнсдорп, готовили священников, переводчиков, толмачей³³.

Вопросы внутреннего управления решались феодальной знатью — так называемыми владельцами и зайсангами, многие из которых занимали штатные окладные должности в войске. В войсковую старши́ну входили полковник и предводитель корпуса, 12 есаулов, 15 хорунжих, 11 ротмистров. Решением споров, рассмотрением криминальных дел занимался калмыцкий суд во главе с судьей. За порядком в улусах следил надзиратель с целым штатом чиновных лиц³⁴. Как и другое служилое население края, калмыки во время караульной службы на линии подчинялись армейским офицерам.

Гражданское и военное население пограничных крепостей подчинялось командирам дистанций, которые решали «такие дела, как провинциальным воеводам поручены», а также комендантам крепостей³⁵.

В 1753 г. особая градская канцелярия была учреждена в Троицкой крепости, где разворачивалась торговля с Казахстаном и Средней Азией. Канцелярия находилась под началом коменданта дистанции, имевшего чин полковника или же бригадира. Ему поручались и «заграничные с Среднею киргис-кайсацкою ордою происходящие дела». Канцелярия производила все сборы с населения 10 крепостей дистанции, содержала винную и соляную продажу, вела судебные дела³⁶. Сюда же поступали деньги от откупщиков и пошлинные деньги из таможни. Подчинялась градская канцелярия губернатору и губернской канцелярии.

Полновластными судьями помещичьих, дворцовых, заводских крестьян были их владельцы — дворяне, купцы или представители дворцового и горного ведомств.

Владельцы металлургических заводов имели свой административный аппарат (управители, заводские конторы), в подчинении которого было население заводов и принадлежавших последним деревень. Обширные заводские территории представляли своего рода автономные районы в губернии.

Институтом защиты интересов всех категорий крестьянства выступала сельская община (мир), осуществлявшая местное самоуправление. Мирское начальство — старосты, сотские, десятские, сборщики подушной подати, целовальники и др. — выбиралось на сходах. Его основными обязанностями было обеспечение своевременного сбора налогов и неукоснительного выполнения повинностей, соблюдение правопорядка в деревнях: оно было наделено некоторыми судебными и полицейскими полномочиями. Выборные непосредственно подчинялись управителям волостей и заводских контор и администрации. На общинных сходах решались небольшие гражданские дела, связанные с разделом имущества, общинными спорами и др. Мелкие обиходные дела рассматривались словесными судами на основе обычного права, обыденных религиозных и нравственных представлений.

Существование общины до некоторой степени сдерживало всевластие феодалов. Но она испытывала постоянное давление со стороны феодально-крепостнического государства, государственного аппарата, помещиков и заводчиков, стремившихся превратить общинные институты всецело в фискально-полицейские учреждения³⁷. Это наступление было столь очевидным, что в составленный от имени более 40 тыс. душ м. п. государственных крестьян Исетской провинции наказ в Уложенную комиссию был внесен специальный пункт о местном суде: «4-е. В случившихся во всех здешней провинции уезде в слободах между крестьяны съсорах, драках и в долгах, и в разделении между собою сенокосных мест, во всех малых делах, по отъдаленности от команд, позволено б было разбирательство чинить крестьянским старостам»³⁸.

Посадское население городов избирало членов магистрата — президента, бургомистра, ратмана. Главной обязанностью магистратов были финансовые дела. Они производили раскладку и сбор податей, пошлин и т. п. Городская администрация фактически была исполнительным органом воеводской власти. На недостаточную защиту интересов купечества, отсутствие «надлежащего охранения», т. е. собственного своего суда, жаловался в выступлении на заседании Уложенной комиссии 12 декабря 1767 г. депутат оренбургских купцов И.П. Коченев³⁹.

Во второй половине XVIII в. в губернии были учреждены специальные организации, наделенные торговыми и хозяйственными функциями. Торговые операции на оренбургском и троицком гостиных и меновых дворах контролировались Оренбургской и Троицкой пограничными таможнями.

Размах горнозаводского строительства в Башкирии поставил перед Сенатом вопрос о создании специального учреждения, которому следовало ведать отводом земли под заводы, надзором за строительством и уплатой податей и т. п. В 1754 г. такое учреждение было основано: Оренбургское горное начальство. Оно подчинялось канцелярии Главного правления сибирских, казанских и оренбургских заводов. Горное начальство не только следило за производством на мануфактурах, но и обладало административно-полицейскими и финансовыми функциями.

Для организации добычи соли в Илецкой защите, поставки ее в казенные магазины и продажи было создано в Оренбурге соляное комиссарство, находившееся в непосредственном ведении правительственной Соляной комиссии.

Примечания

1. ПСЗ I. Т. XVI, № 12 137. С. 718.

2. Там же. С. 717.

3. Рафиенко Л.С. Компетенция сибирского губернатора в XVIII в. // Русское население Поморья и Сибири. М., 1973. С. 375.

4. ГАОО. Ф. 3. Д. 72. Л. 15—17, 24, 222—224.

5. ПСЗ I. Т. XLIV, ч. 2. Отд. III и IV. С. 68—69.

6. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 346—351.

7. Рычков И.П. Журнал. СПб., 1770. С. 61—62.

8. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 313—318, 335—341; ЦГИА РБ. Ф. 1. Д. 3369. № 1039—1044.

9. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 313—351.

10. ПСЗ I. Т. XIX, № 13489. С. 99—101.

11. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 313—318.

12. Там же. Л. 318—319.

13. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3319. № 1053—1058.

14. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 217 об., 268.

15. Подсчитано по: Крестьянская война. С. 254—259, 271—273, 277—288.

16. РГАДА. Ф. 1274. Д. 211. Л. 18 об.

17. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 213.

18. Там же. Л. 268.

19. РГАДА. Ф. 1274. Д. 211. Л. 12; Д. 194. Л. 74.

20. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 232.

21. Подсчитано по; Крестьянская война. С. 254—257, 271—273, 277—295.

22. Рахимов Р.Н. Тептяри Башкирии в XVII —60 гг. XIX вв. Уфа, 1992. Рукопись канд. диссертации. С. 93.

23. Подсчитано по: Крестьянская война. С. 256—259, 277—288.

24. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 214.

25. Там же. Л. 212, 214.

26. Там же.

27. ГАОО. Ф. 3. Д. 116. Л. 22—23.

28. Там же. Д. 118. Л. 429.

29. Цит. по: Рознер И.Г. Яик перед бурей. С. 30.

30. Материалы по... ОКВ. Вып. IV. С. 146—147.

31. Там же.

32. Материалы по... ОКВ. Вып. V. Оренбург, 1904. С. 79.

33. РГАДА. Ф. 16. Д. 816. Л. 19.

34. ГАОО. Ф. 3. Д. 104. Л. 202.

35. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии. С. 35.

36. РГАДА. Ф. 1274. Д. 194. Л. 73—74.

37. Александров В.А. Сельская община в России (XVII — начало XX вв.). М., 1976. С. 314—315.

38. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 5.

39. Сборник РИО. СПб., 1871. Т. 8. С. 375—376.