Вернуться к И.М. Гвоздикова. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева

§ 3. Характеристика важнейших отраслей хозяйства

Земледелие. В третьей четверти XVIII в. Оренбургский край становится одним из крупных хозяйственных и торговых центров страны. Основными факторами, способствовавшими росту производительных сил в сельском хозяйстве, было развитие в 50—60-х годах горнозаводской промышленности и создание системы укрепленных линий: в губернии резко возросла численность заводского и служилого населения, нуждавшегося в сельскохозяйственной продукции. На расширении зернового хозяйства благоприятно сказался и рост числа хлебопашцев среди коренного населения края и пришлого крестьянства, освоивших значительные степные и лесные площади.

Оренбургский край обладал огромным фондом земель, еще мало освоенных земледельцами. Исследователи губернии в XVIII в. единодушно отмечали «доброту» ее земель для хлебопашества и сенокосов.

Хозяйство было многоотраслевым. Во второй половине XVIII в. значительных успехов достигло земледелие. По требованию Сената и Камер-коллегии губернская канцелярия с 1763 г. стала регулярно собирать сведения о пашне и урожае. Отправленные в 1764—1767 гг. сведения еще были фрагментарны. К примеру, ведомости Уфимской провинциальной канцелярии содержали лишь информацию об урожайности сельхозкультур. А что касается размеров пашни, воевода из года в год отписывался одной фразой: «А сколько в посеве бывает во всей здесь провинции десятин, о том точных ведомостей отбирать невозможно, ибо отзываются незнанием о всех местах»1.

Наиболее полные сведения о посевных площадях и урожайности дают ведомости губернской канцелярии за 1768 и 1772 годы. В 1767 г. посевная площадь в губернии составляла 182 874 дес. В Исетской провинции числилось 62 782 дес., Уфимской — 56 046, Ставропольском уезде (с Бугульминским ведомством) —49 522, Оренбургском — 14 524 дес.2

На 1771 г. губернская администрация насчитала 174 252 дес. посевной земли, или менее одного процента всей площади края. За 5 лет произошло сокращение посевов на 8622 дес. По регионам это выглядит так: в Исетской провинции посевная площадь выросла до 73 455 дес., более чем на 10 тыс. дес.; в Оренбургском уезде — на 500 дес. А в Уфимской провинции недосчитывалось более 7 тыс. дес., в Ставропольском уезде — 12 6263.

Трудно объяснить причину этого явления. Вряд ли сокращение достигло таких размеров. Скорее всего в губернскую канцелярию поступили неполные данные.

Самые крупные посевы были в Исетской провинции. В середине века площадь посева составляла 11 110 дес., к 1771 г. она выросла в 6,6 раза4. Наличие обширных и плодородных земель позволяло земледельцам пользоваться переложной системой их обработки, при которой выбранные участки использовали несколько лет подряд до истощения земли, а затем оставляли их на несколько лет «отдыхать», переходили на новые участки. По описанию П.С. Палласа, башкиры-земледельцы Сибирской дороги, используя опыт русских крестьян, сеяли «два года ячмень, два года овес, два года озимую рожь, и еще один или два года яровое, а после принимаются опять за новую степь»5. Срок успешного земледелия на одном месте не превышал 15 лет. Поэтому пришлое население Уфимской провинции — служилые татары, мишари и др., расселившиеся было в башкирских волостях Казанской и Осинской дорог, в поисках новых пашен покидали истощенные земли и переселялись в глубь Башкирии, на Ногайскую дорогу.

Существовала подсечно-огневая система. Земля, удобряемая золой при выжигании лесов и степей, в течение нескольких лет давала неплохие урожаи. Но этот способ земледелия приводил к гибели лесов, наносил большой вред природе. П.С. Паллас с возмущением писал, что казаки и крестьяне Исетской провинции «вредное выжигание степей..., несмотря на строжайшия запрещения, без всякой нужды с башкирцами в запуски делают»6.

Более совершенная паровая система земледелия с трехпольным севооборотом была мало распространена в губернии. Лишь «прилежнейшие земледельцы, особливо ж российские, — писал П.И. Рычков, — все пашни свои на три поля разделяют, из коих одно все бывает озимое, т. е. под ржаным севом; другое такое ж под яровым или вешним севом; а третье, кое называется пар, остается праздным, для утучнения земли к предбудущему севу»7. Удобрялась земля только пастьбою скота.

Пахота. Гравюра из «Трудов Вольного экономического общества» 1766 г.

Основными пахотными орудиями являлись татарский плуг — сабан, который тянуло до 6 лошадей, и русская соха. По наблюдениям Палласа, башкиры «для начальнаго вспахивания новины степных мест... употребляют татарский плуг сабан, однакож обыкновенное орание, как в России, у них производится сохою, которая плуга дешевле, легче и меньше на упряжку лошадей требует»8.

Чиновники и ученые-путешественники отмечали, что из местного населения лучше землю обрабатывали русские, мордовские, марийские, удмуртские, татарские крестьяне. У служилых людей — казаков, башкир, мишарей — хлебопашество занимало меньшее место, чем скотоводство9. Как заявляли оренбургские казаки в Уложенной комиссии 1767 г., «они от природы люди военнослужащие, то и не сродны к занятию земледелием»10.

Основной зерновой культурой была озимая рожь. Она отличалась неприхотливостью и более надежной урожайностью. Сеяли и яровую рожь (ярицу). В 1767 г. рожь занимала 37% посевной площади, в 1771 г. — 40%. Из яровых культур самой распространенной был овес, необходимый для лошадей, а также в качестве крупы. За ним следовал ячмень («жито»). Это были выносливые культуры, дававшие сравнительно высокие урожаи.

В ассортимент возделываемых культур входили полба, просо, греча, горох и обязательно — лен и конопля. Наряду с обычным просом сеяли так называемые «бор» или «дикушу», отличавшиеся способностью давать урожай сам-20, сам-30 и более при самой примитивной обработке земли11. В 1771 г. появился первый картофель: в Оренбургском уезде четверть десятины была засажена «земляными яблоками». В южных районах губернии занимались овощеводством, бахчеводством. В 60-х годах начали разводить сады. Яблоневые сады были в Яицком городке, Ставрополе, Уфе.

Урожайные годы были редкими. Каждые 10 лет хороший урожай получали 2 года, средний — 4, плохой — 4 года12. Ведомости об урожаях в крае, отправленные в 60-е годы в Сенат, наполнены сообщениями о недородах, когда «семена с нуждою возвращены». Это объяснялось в одних случаях засухами, в других — «поля от морозов вызябли», в третьих — «за выдувкою от великих ветров» и т. п. В благоприятные для сельского хозяйства годы урожаи ржи, овса, пшеницы, полбы, ячменя и ярицы составляли сам-5, сам-6 и более, гречи и гороха — сам-10, проса — сам-20. В особо урожайные годы просо давало сам-60. Средняя же урожайность была ниже: рожь и овес сам-2, пшеница и ячмень сам-2,2, просо сам-2,8, горох, лен, конопля сам-213.

Лучшую в губернии пшеницу выращивали татары из Сеитовой слободы. Ее урожай составлял «против посева от 6 до 7 раз»14.

В 1767 г. в губернии было выращено 979 897 четвертей зерновых и технических культур, в 1771 г. — 832 500 четвертей. Прибыли «против севу» в 1767 г. составляли около 596 тыс. четвертей, в 1771—520,6 тыс. четвертей15. Больше всех в 1767 г. получили урожай земледельцы Ставропольского уезда — 358 676 четвертей. В Исетской провинции собрали 297 592 четверти. Уфимская провинция дала 245 110 четвертей, Оренбургский уезд — всего 78 513 четвертей. Зато в 1771 г. вперед резко вырвалась Исетская провинция, давшая 379,2 тыс. четвертей16.

Развитие земледелия в губернии шло неравномерно. Крупными земледельческими районами являлись Ставропольский уезд и Исетская провинция. Из поездки по Зауралью П.С. Паллас вынес такие сведения: «не токмо большая часть Оренбургской линии, но и все по Уралу лежащие заводы и часть Екатеринбургских заводов — все из Исетской провинции хлеб получают»17. В Уфимской провинции было несколько районов хлебопашества, главный из них лежал к северо-западу от Уфы и явно преуспевал. О товарных излишках хлеба в Уфимской провинции сообщал академик И.П. Фальк: «Сии страны населены русскими, татарами, черемисами, чувашами, вотяками и тептярями, хорошими земледельцами, также башкирцами и мещеряками, занимающимися скотоводством, а потому сия провинция хорошо возделана и торгует хлебом»18. В других районах губернии земледелие прозябало. Медленное развитие сельского хозяйства в Оренбургском уезде губернская администрация объясняла, например, слабой заселенностью пояса и отсутствием крестьян: «хлеба, по новости здешних мест и по малоимению таковых людей, кои бы довольное хлебопашество производить могли, в посеве бывает одними от службы отставленными, регулярными и нерегулярными, також и определенными на поселение людьми весьма по малому числу для одного своего пропитания»19.

Расширение сельского хозяйства шло за счет освоения новых районов. «Приращение» хлебопашества стало давать товарный хлеб. Но губерния еще не могла обеспечить себя хлебом. По утверждению П.И. Рычкова, «все, что потребно не только для казенных магазейнов, но и на партикулярные росходы, доныне большою частию из Казанской губернии сухим путем завозится»20.

Боронование. Гравюра из «Трудов Вольного экономического общества» 1766 г.

Хорошими земледельцами были русские государственные крестьяне, основная масса которых проживала в Южном Зауралье. При создании слобод в Исетской провинции на основании правительственных указов производился отвод земель из расчета 15 дес. пашни и около 13 дес. леса и сенных покосов на ревизскую душу. Государственные крестьяне не имели права отчуждать или другим каким-либо образом распоряжаться своими надельными землями21. Вся земля находилась в общинном владении.

Наряду с официальным отводом земель сплошь и рядом практиковался свободный захват угодий. С целью расширения своих земельных владений крестьяне-переселенцы даже шли на незаконное присвоение чужих земельных угодий22. Это приводило к многолетним тяжбам и спорам с башкирами, казаками. Часть земли государственные крестьяне арендовали у башкир, помещиков, казны.

В Исетской провинции проживали почти все экономические крестьяне губернии. Избавление в 1764 г. от власти церковных крепостников развязало хозяйственную активность крестьян. В 60—70-е годы наблюдается рост пашни за счет освоения целины. Экономические крестьяне строили мельницы, брали подряды на доставку хлеба на заводы и в крепости23. Подчеркивая значение хлебопашества в Зауралье для всей губернии, Паллас привел такие сведения: «Во время бывшаго 1769 года всеобщаго неурожая, когда даже и в самой Исетской провинции, ради продолжавшейся в оной засухи, едва самой посев назад возвращен, доставало в оной еще хлеба довольно, чтоб как... заводы, так и все смежныя провинции и всю Оренбургскую губернию снабдить оным и отвратить неизбежной почти во многих местах голод»24.

Среди тептярей хорошими земледельцами были мордва, марийцы, удмурты. Большая часть тептярей жила на башкирской земле на основе припуска или аренды и лишь немногие на собственной земле, купленной или пожалованной. Переселенцы из Поволжья иногда занимали башкирские земли явочным порядком, что опять же приводило к столкновениям и спорам по поводу землевладения. По мнению Н. Рычкова, объезжавшего Уфимскую провинцию, «род тептярей... составляет лучших земледельцов сей пространной провинции»25.

Значительных успехов в земледелии достигли торговые татары. Пашня сеитовских татар в 1763 г. составляла 1500 дес.26 Земледелие развивалось и в деревнях по Новой Московской дороге, основанных переселенными в губернию однодворцами, пахотными солдатами, ясачными татарами. Земля отводилась на всю деревню, и ею распоряжалась крестьянская община.

Старыми районами помещичьего землевладения были округи Уфы, Мензелинска, Самары. В 40—50-х годах были заложены новые районы помещичьих владений в Оренбургском уезде. Земли здесь раздавались за службу офицерам и штатским лицам «по пропорции чинов». Но помещики не ограничивали свои аппетиты жалованными землями. Они «малыми ценами» покупали у башкир «непреодолимыя округи и некоторыя из них верст по 200 и более». Не имея возможности заселить их крепостными и обработать, многие новые помещики держали землю «впусте» или сдавали в аренду27.

Помещичье хозяйство в губернии было слабым. Расширить землепашество помещики пытались за счет непомерной эксплуатации собственных крестьян и закабаления дворцовых крестьян, тептярей и др. В 1770 г. П.И. Рычков убеждал помещиков в том, что крестьянин не сможет хорошо обработать землю, если барщинное поле будет превышать 1,5 дес. на тягло28. Но крепостники отводили на каждое крестьянское тягло (2,5—3 души м. п.) по 4 дес. пашни.

Пашни владельческих крестьян были небольшими. Выделялись лишь некоторые заводы, на которых из-за сложности подвоза продовольствия поощрялось хлебопашество. Мастеровые и работные люди имели земельные наделы в среднем от 1,5 до 3 дес. на двор. На Воскресенском и Верхоторском заводах наделы составляли более 4 дес. на двор. В 1773 г. на Воскресенском заводе было 482 двора, которыми засевалось 2094,5 дес.

По данным ведомости Берг-коллегии об убытках по разоренным в ходе Крестьянской войны заводам, заводские крестьяне Катав-Ивановского завода собирали с десятины по 150 пуд., Преображенского — 132, Белорецкого — 110, Архангельского — 88, Симского — 77,5 пуда29. Вполне вероятно, что эти данные завышены, т. к. они представлялись заводчиками в Берг-коллегию с целью получить ссуду на восстановление хозяйства.

Разновидности сабана: 1 — казанский, 2, 3 — уфимские

Заводовладельцы соглашались на поселение в их вотчинах крестьян-новокрещенцев. Так, 5 деревень ясачных чувашей и татар обосновались на землях Твердышева и Мясникова. Их пустили с условием «пашню пахать и сено косить и излишней хлеб, за отдаленностью хлебопахотных людей, на сторону не продавать, а привозить бы на их железной Катав-Ивановский завод и продавать на оном нам, новокрещенам, по вольною ценою»30.

В хозяйстве башкир, мишарей, яицких и отчасти оренбургских казаков и других служилых людей земледелие играло второстепенную роль.

Одним из способов расширения посевных площадей и соответственно увеличения заготовок хлеба было, по мнению администрации, развитие земледелия среди коренного населения губернии. Конец 50-х и 60-е годы отмечены сравнительно быстрым восстановлением башкирского хозяйства, разрушенного во время восстаний 1735—1740 гг. и 1755 г. Однако уровень развития земледелия в различных частях Башкирии был неодинаков. По донесениям провинциальной и губернской администрации и наблюдениям очевидцев, можно говорить лишь об отдельных земледельческих районах.

Наиболее крупным из них был бассейн реки Танып в северо-западной части Башкирии. В 1769 г. Н.П. Рычков записал: «Народы, по берегам ея живущие, суть в земледельстве упражняющиеся башкирцы, между которыми поселилась некоторая часть вотяков и черемис»31. П.С. Паллас тоже отмечал, что башкиры этого края «как от землепашества, также от вождения пчел равное довольство имеют... Богатые здешние башкирцы столь изрядные землепашцы, что множество ржи на Камские винокурни отвозят»32.

Старым земледельческим районом были башкирские волости Осинской дороги.

Значительное место занимало хлебопашество в хозяйстве башкир Уфимской и Исетской провинций, проживавших в бассейне рек Ай, Юрюзань, Сим, Катав, Уфа. Если земледелие у башкир Казанской и Осинской дорог было связано главным образом с плотным заселением этой территории пришлыми крестьянами-земледельцами, то успехи в хлебопашестве в названном районе определялись не только примером хозяйствования соседей башкир — русских крестьян, но и потребностями в питании большого промышленного населения близлежащих заводов Оренбургской губернии и Екатеринбургского ведомства Сибирской губернии. Этот район хорошо был обследован И.И. Лепехиным и П.С. Палласом. «Щастливые башкирцы, — писал Паллас, — имеют в сей стране великое земледелие и водят пчел, довольно скота и дичиною в окололежащих горных дремучих лесах весьма изобилуются». Объезжая деревни по р. Уфа, он отмечал, что башкиры здесь имеют дома, и «все весьма к земледелию привыкли»33. Лепехин выделил башкир деревни Кызылбаево как «хороших хлебопашцев», которые имеют «изрядную мушную мельницу», много скота, а к столу подают кофе, чай, виноградные вина34.

О товарном земледелии свидетельствуют записи Лепехина, Палласа, а также документы канцелярии генерал-аншефа П.И. Панина. В январе 1775 г. он получил рапорт полковника В.Ф. Бибикова, в котором сообщалось, что заводские крестьяне Екатеринбургского ведомства всегда «покупкою» хлеба «питаются», а «хлебу подвоз прежде всегда бывал из Исецкой провинции, из прилежащих русских слобод и от башкирцов»35.

Еще одним районом башкирского земледелия являлся центр Уфимской провинции между реками Дема, Уршак, Белая. Это была территория Ногайской дороги от Уфы и примерно до Стерлитамака36. Лепехин записал, что здесь башкиры сеяли хлеб, «сколько для домашняго обихода потребно», но «год от году рачительнее становятся к пашне»37. В некоторых хозяйствах появился товарный хлеб. Так, башкиры д. Кубаул (Кубово) под Уфой, «живущие летом и зимою в своей деревне неподвижно, сделалися порядочными земледельцами и уже в состоянии вывозить хлеб свой в город на продажу»38. В период Пугачевского восстания башкиры минских и табынских волостей снабжали хлебом повстанческие отряды; часть зерна была у них реквизирована правительственными войсками39.

Пашни у башкир все чаще стали переходить из общинного владения в состав их повытий, что свидетельствовало о повышении роли земледелия в индивидуальном хозяйстве40. Но владельцы земли не всегда обрабатывали землю сами. Распространенным явлением стал припуск на землю крестьян, переселившихся в Башкирию. Те занимались хлебопашеством и платили владельцам ренту зерном. Хотя в подобных случаях башкиры непосредственно не участвовали в сельхозработах, это был для них наглядный способ обучения земледелию41.

Уральский медеплавильный завод. С рис. XVIII в.

В 1769 г., по донесению губернатора Екатерине II, среди башкир «с начала учреждения Оренбургскаго никогда больше пахано и сеяно от них не было»42. Справедливо гордясь своими подданными, он, к сожалению, не привел данных о посеве. Однако в частности размеры пашни у башкир были незначительными. «Ни у кош больше осьми десятин в посеве не бывает», — писал И.Г. Георги43. Земледельческие хозяйства были разбросаны хотя и частыми, но мелкими пятнами44.

Причин медленного развития земледелия у башкир было несколько. Во-первых, практически полное удовлетворение их основных потребностей в питании, а также нужд натурального хозяйства и обихода за счет продуктов скотоводства. Во-вторых, башкиры-скотоводы могли покупать или обменивать продукты животноводства на хлеб у своих соседей-землепашцев. Наконец, большая трудоемкость, высокая техника и организация земледельческого труда по сравнению с практикой полукочевого скотоводства затягивали освоение народом необходимых навыков, а более — новых жизненных традиций45. Ну и, конечно, серьезным препятствием развитию земледелия была ежегодная (летняя) казачья служба, которую стали нести башкиры с середины XVIII в.

Постепенно в земледелие втягивались и оренбургские казаки. Земли у них было много, но, занятые пограничной и караульной службой, они не успевали полностью освоить отведенные земли.

Казаки пользовались землей всей общиной, частной собственности на землю не было. Нормы земельного пая на казака по каждой крепости не были определены. Они были условными держателями своих участков.

Самые большие пашни были у казаков Исетской и Уфимской провинций (без Уфы), самарских и алексеевских казаков. По утверждению Георги, в конце 60-х годов много казаков занималось земледелием и производило даже товарный хлеб. Продажа хлеба по линии давала им «изрядные деньги». Упомянутый автор даже считал оренбургских казаков более зажиточными, чем донских46. Действительно, о значительном производстве хлеба исетскими казаками говорит такой факт: только в Чебаркульской крепости в 1774 г. пугачевцами, а затем правительственными войсками было конфисковано хлеба и других припасов в целом на 52 826 руб.47

Но в крепостях вверх по Яику и около Оренбурга тяжелая служба, напряженное положение на границе, а также частые засухи мешали развитию земледелия. Собственного хлеба в приграничных крепостях не хватало; на линию хлеб доставлялся из Исетской провинции.

Яицкие казаки также сеяли мало; сравнительно большие пашни имелись только у илецких и сакмарских казаков.

Определенное развитие получило орошаемое бахчеводство, огородничество и даже возделывание риса и хлопчатника. Интересно, что о Е.И. Пугачеве рассказывали, как он в 1773 г. «жил на хуторе казака Шелудякова, сено косил и гряды копал»48.

Нехватка хлеба для населения губернии и армии, а также казаков заставляла местную администрацию искать различные пути развития сельского хозяйства. Одним из положений проектов губернаторов Д.В. Волкова (1763—1764) и И.А. Рейнсдорпа (1768—1781) был план расширения земледелия среди башкир, «чтоб в самой Башкирии и самыми башкирцами хлебопашество завести и весьма умножить»49. Они обращались к башкирской старши́не с настойчивыми наставлениями, убеждая её в необходимости и выгодности хлебопашества. Рейнсдорп от имени Екатерины II награждал похвальными указами и почетным оружием, одаривал сукнами тех из старшин, кто возил хлеб на продажу в города и на заводы. Волков просил Сенат поддержать требование башкир об открытии дополнительных кузниц, а также разрешить им нанимать в сельхозработники крестьян «с вольными пашпортами». По его мнению, «лучшия им были бы учители и хлебопашцы чуваша», земледельческий труд которых губернатор оценивал как «великой и неусыпной»50. К сожалению, Петербург высказался против «заведения тамо кузниц и кузнецов», предложив закупать необходимые для земледелия орудия и инструменты в Казанской губернии51.

Ручной насос для выкачивания воды из шахты. Рис. XVIII в.

Одновременно местные власти «размножение хлебопашества» связывали с переселением русских государственных крестьян с семьями. Губернатор А.А. Путятин (1765—1768) настаивал на продаже так называемой «празднолежащей земли» (на самом деле, изъятой у башкир) дворянам и заселении ее крепостными крестьянами52. А Рейнсдорп предложил переселить в Башкирию каракалпаков, как «к земледельству прилежащих весьма людей»53.

Оренбургские губернаторы обращали внимание Сената на необходимость через Берг-коллегию потребовать от заводчиков, чтобы они создали условия для хлебопашества и скотоводства у заводских крестьян.

Животноводство. Дальнейшее развитие получила важнейшая отрасль сельского хозяйства края — скотоводство. Сведений о количестве скота у различных категорий населения губернская канцелярия не собирала. Источниками, позволяющими говорить об успехах этой отрасли хозяйства, служат документы местной администрации, работы П.И. Рычкова, записи руководителей академических экспедиций.

В хозяйственной анкете Шляхетского кадетского корпуса за 1761 г. приводятся общие сведения о животноводстве в Уфимской провинции. Жители «скот содержат рогатой: коров, овец, коз, — а больше всех лошадей, особливо в уезде у иноверцов — башкирцов, и гоняют оной летним временем пред Петровым днем и после на ярмонку к Макарию и в Синбирск и в протчие низовые российские города табунами лошадей по 20, по 40 и более»54.

Скотоводство составляло главное занятие башкир, оренбургских казаков, калмыков, мишарей. Оно давало продукты питания и сырье для домашнего ремесла, было источником снабжения служилых людей верховыми лошадьми. Скотоводство имело и промыслово-торговый характер. По оценке Георги, башкиры «могут назваться привычными, щастливыми и богатыми скотоводами; да они и имение свое считают по величине своих стад или табунов. Лошадиные заводы всему у них предпочитаются, потому что они заимствуют от них единственно все прямые свои надобности, как например, верховых лошадей, молоко, мясо, из шкур шьют они себе платье и сосуды, а из волосу делают веревки и прочее»55. В хозяйстве рядового общинника Георги насчитывал по 30—50 лошадей, у зажиточных — по 500; богатые башкиры имели более 2 тысяч лошадей. Крупный рогатый скот «держат богатые в половину против лошадей»56. Много было овец. В хозяйствах башкир Исетской провинции были верблюды.

Башкирское скотоводческое хозяйство было экстенсивным, круглый год скот находился на подножном корму. Но в 60-е годы уже достаточно широко было распространено сенокошение. В 1769 г. Паллас проезжал по Ногайской дороге от Оренбурга до Уфы и записал свои наблюдения о жизни башкир: «От других степных народов разнятся они тем, что зимою живут в избах, на корм скоту косят сено, и вьют стоги около больших дерев»57.

К особенностям развитого скотоводческого хозяйства башкир следует отнести способность владельца быстро восстанавливать стадо после значительных в нем потерь (в результате военных действий на территории Башкирии, падежа от болезней или бескормицы). После восстаний 1735—1740 гг. и 1755 г. «сей народ приведен уже был до великого оскудения в лошадях; но по успокоению онаго в короткое время так они снова у них разплодились, что ныне из них многие имеют сот по 5 лошадей и больше, и все вообще стали быть оными опять достаточны»58.

Необходимость иметь строевых и тягловых лошадей способствовала развитию скотоводства у яицких и оренбургских казаков. В 1767 г. Рычков писал, что оренбургские казаки лошадей «для службы и для домашней надобности содержат потребное число. Редкой сыщется, который бы трех или четырех лошадей для себя не имел, а много и таких, кои десятка по два и гораздо больше имеют»59. Однако есть другие свидетельства о том, что среди казаков немало было одноконных и безконных. Так, по отчету атамана в 1775 г. из 150 служащих казаков Уфы 108 имели по два боевых коня, одноконных было 16, безконных — 2460.

Яицкие казаки имели прекрасные пастбища в долине Яика, которые могли прокормить значительное количество лошадей, верблюдов, овец. На случай суровых снежных зим делались запасы сена. Богатые казаки держали хутора, где было до 600 лошадей и рогатого скота, сотни овец.

Доменная фабрика. Рис. XVIII в.

У мишарей, служилых татар также было много лошадей и другого скота. Некоторые имели хутора, где содержали до 100 коров. У чувашей, мордвы, марийцев лошадей было немного. Но в их хозяйствах развивалось свиноводство61. Тептяри перенимали у башкир «все обряды скотоводства» и «успевают изрядно», отмечали очевидцы62.

В крестьянских хозяйствах скот использовался как тягловая сила, а у работных людей и приписанных к заводам крестьян — еще и для выполнения заводских работ. Государственные и помещичьи крестьяне имели по 2—3 лошади, некоторые по 10—20 лошадей. Безлошадных было немного63. По данным ведомостей заводчиков об убытках, понесенных во время Крестьянской войны, на двор заводских людей приходилось по 2—4 лошади, столько же коров, от 5 до 18 овец. Около 30% скота и лошадей составлял молодняк. Это средние данные. На всех заводах были безлошадные и бескоровные работные люди64.

Рыболовство. Пчеловодство. Охота. Рыболовством занимались государственные, помещичьи крестьяне, оренбургские казаки, но основной отраслью хозяйства оно было у яицких казаков. Войсковая земля у последних находилась в общем нераздельном пользовании всего казачьего населения. Существование такой огромной единой общины и было обусловлено рыбным промыслом на р. Яик, богатой красной рыбой (осетр, севрюга, белуга). Раздел земли на отдельные участки неминуемо повлек бы за собой неравномерное пользование рыбными богатствами Яика.

У казаков было три «главных рыболовства» на Яике: в январе—марте — зимний лов или багрение, с апреля по июнь — весенняя или севрюжья плавня, в октябре—ноябре — осенняя плавня. На багрение собиралось до 3 тысяч человек, на севрюжью плавню выезжало до 10 тыс. подвод (2500—3000 чел.), в зимней плавне участвовало до 500 рыбачьих лодочных связок. Система казачьего рыболовства предусматривала такие формы организации труда, которые ставили всех участников ловли практически в одинаковые условия: точное назначение места, времени и очередности ловли, четкое определение способов, средств, орудий лова и т. п. В первый день багрения добывали рыбу только малоимущие казаки с тем, чтобы сразу продать рыбу и запастись необходимым инвентарем для продолжения лова.

О стройности и целесообразности правил производства лова писали многие очевидцы. Их поражала продуманная до мелочей организация труда огромного количества рыболовов на сотни верст от Яицкого городка до Гурьева. Рыбная ловля на Яике, по наблюдениям Палласа, «нигде в России так хорошо не разпоряжена и законами не ограничена, как в здешнем месте».

Рыбный промысел был очень тяжелым занятием. Прибыль от него давалась «великим трудом». Все ловли были продолжительны и проводились в холодное время года. Но это было единственным средством заработать деньги для исправного несения воинской службы, покупки хлеба и одежды. По утверждению войскового атамана, рыбный промысел давал в среднем доход каждому казаку по 100 руб. в год.

Значительную роль в хозяйстве края играло пчеловодство. Самые большие успехи были в бортничестве у башкир, отличавшихся умением сооружать в лесах искусственные борти. По заключению Георги, «всяк имеет хотя несколько, а инные и до двух, трех, четырех и пяти сот ульев»65. Приемы пчеловодства перенимали у башкир тептяри, русские крестьяне, казаки. Георги писал, что тептяри «в содержании пчел..., по башкирскому обыкновению, успевают изрядно»66.

Побочную, но весомую роль в хозяйстве башкир, казаков, отдельных категорий крестьян играла охота. Самым распространенным ее видом был степной гон. Ежегодно сотни башкир, часто в одной команде с оренбургскими казаками, получали разрешение оренбургского губернатора о выезде на охоту «по древнему их обыкновению» на традиционные места охоты «внутри» Оренбургской пограничной линии и в «Киргиз-Кайсацкую степь»67. Охотились на волков, корсаков, кабанов, пушных зверей, различных птиц — орлов, беркутов, соколов, ястребов.

В наказах различных сословий в Уложенную комиссию 1767 г. отмечалось богатство Башкирии, «столь отличной от других и изобилующей как земледельческими произведениями, так и разного рода зверями. Страна эта производит мед, воск, масло, сало, всякие кожи, овчины, козлины, куницу, лисицу, выдру, бобров, горностая и прочую мягкую рухлядь», «различные домашние произведения». Она «...как в конских заводах, так и вообще в большом размножении скотоводства, имеет несравненное преимущество против других мест»68.

Плющильная машина. Рис. XVIII в.

Промышленность и ремесла. Важнейшие социально-экономические преобразования в крае были связаны с развитием горного дела и металлургии. В третьей четверти XVIII в. на территории губернии было построено 35 металлургических заводов: в 50-х гг. — 19 заводов, в 60-х — 14, в начале 70-х гг. — 2. Из них только два были закрыты: Курганский действовал в 1763—1767 гг., Ирлянский — в 1765—1772 гг. Во второй половине века продолжали работать шесть заводов, возведенных в 30—40-х гг. Из них старейший Шилвинский завод был построен в 1732 г.69

В 1773 г. давали продукцию 39 доменных, молотовых и медеплавильных заводов. Подавляющее большинство их было расположено в Уфимской и Исетской провинциях — в бассейне рек Белая и Уфа. В Оренбургском уезде было всего два горных завода.

Южноуральская металлургия включала 13 вододействующих доменных и молотовых заводов, производящих выплавку чугуна и выделку железа: Верхний Авзяно-Петровский, Белорецкий, Златоустовский, Ильдианский, Катав-Ивановский, Кухтурский, Верхне-Кыштымский, Нязе-Петровский, Саткинский, Верхний и Нижний Сергинские, Симский, Уфалейский.

Неподалеку от доменных были построены восемь вспомогательных молотовых заводов: Нижний Авзяно-Петровский, Кагинский, Каслинский, Нижне-Кыштымский, Саранинский, Суховязский, Усть-Катавский, Юрюзанский. Производственный процесс здесь был тесно связан с доменными заводами, откуда поступал чугун для выделки железа.

В южноуральский металлургический район входило 18 медеплавильных заводов: Архангельский, Архангельский (Шаранский), Благовещенский, Богословский, Богоявленский, Варзино-Алексеевский, Верхоторский, Вознесенский, Воскресенский, Иштеряковский, Кано-Никольский, Покровский, Преображенский, Верхний и Нижний Троицкие, Усень-Ивановский, Шермяитский, Шилвинский. Кроме того, медеплавильное производство было на Златоустовском и Катав-Ивановском заводах70.

Созданию такого мощного промышленного комплекса за исключительно короткий срок способствовало много факторов. Развитие промышленности в регионе диктовалось потребностями государства в металле, особенно в меди. На протяжении XVIII в. правительство настойчиво проводило политику, направленную на расширение заводского строительства. Именные и сенатские указы предусматривали льготы, привилегии, финансовую помощь заводчикам, обеспечение мануфактур рабочей силой. Важнейшие правительственные документы — Берг-привилегия 1719 г. и Берг-регламент 1739 г. — провозглашали право представителей всех сословий заниматься поиском рудных месторождений, строить заводы и передавать их по наследству. Государство лишь облагало заводовладельцев десятиной с выпускаемой продукции71. 25 мая 1754 г. Берг-коллегия приняла специальный указ, подтверждавший «горную свободу» для всех желающих «искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы»72. Своим указом 1753 г. Сенат обещал выдачу ссуды в 10 тыс. руб. и более на каждую домну, сооружаемую в губернии. В 1758 г. самые крупные промышленники в губернии купцы Я.Б. Твердышев и И.С. Мясников получили специальное разрешение Сената покупать крестьян для работы на своих заводах73. В соответствии с указом Берг-коллегии они покупали крестьян из расчета 150 дворов к домне и по 30 дворов к каждому из молотов, «как порознь, так и селами», считая только годных к работе, т. е. в возрасте от 15 до 60 лет74.

Быстрый рост промышленности в Башкортостане был обеспечен богатством края полезными ископаемыми и разнообразными природными ресурсами: лесными массивами, обеспечивавшими заводы топливом, озерами и реками, удобными для строительства плотин и водохранилищ, сплава грузов. Все это, находившееся во владении башкирских волостей, приобреталось заводчиками за бесценок.

К 1767 г. башкиры уже смогли подытожить опыт заведения нескольких десятков заводов на их земле. В наказах в Уложенную комиссию башкиры Уфимской и Исетской провинций отмечали, что продавали или сдавали в аренду заводчикам свою землю на основании договоров. В этих документах, составлявшихся на русском языке и тюрки, оговаривались границы участков «по назначенным межам и урочищам». Но во время оформления купчих и записей на аренду в губернской и провинциальных канцеляриях «те заводчики, чрез происки свои, включают совсем другие межи, захватывая против договоров, по своей угодности, большие»75.

Зачастую акты продажи или сдачи в аренду земли, говорилось в наказах, составлялись в нарушение законов, предусматривавших их оформление при участии всех башкир-вотчинников. Заводчики заключали договоры лишь с частью владельцев земли (обычно подкупленных): «только от самых малых людей записи пишут»76.

Молотовая фабрика. Рис. XVIII в.

Обходили заводчики все положения, фиксировавшие количество земли, необходимое для эксплуатации заводов и рудников — «указную пропорцию». По нормам Берг-коллегии под заводы полагалось иметь около 500 кв. сажен, рудники — 250 кв. сажен земли. Доменно-передельные заводы обеспечивались лесным массивом на 20 верст в длину, а в ширину — в зависимости «от густоты и величины лесов». Медеплавильным заводам положено было иметь лесоучасток по 5 верст в длину и ширину77. Но ни один заводчик не придерживался этих норм.

Одной из социально-экономических предпосылок успешного развития промышленности была и хозяйственная освоенность края. Заводчики широко пользовались знаниями башкир-рудознатцев, что значительно ускоряло поиски полезных ископаемых. С именами рудознатцев из башкир, оренбургских казаков, крестьян были связаны открытия всех самых крупных месторождений железа и меди в крае. На местное население, свободное от крепостной зависимости, можно было рассчитывать не только при разведке недр, но и в ходе строительства заводов и их эксплуатации78.

Быстрому росту нового района металлургического производства способствовал также опыт сложившихся промышленных регионов страны, в первую очередь, среднеуральского, откуда шло оборудование и откуда приходили квалифицированные кадры. В Башкирии стали возводить свои предприятия опытные заводчики со Среднего Урала — Осокины, Демидовы, С.П. Ягужинский, А.И. Глебов и др. По указу Берг-коллегии с пермских и сибирских казенных заводов направлялись мастеровые для обучения работных людей южноуральских заводов. Сами заводчики переводили крепостных мастеровых со своих тульских и среднеуральских заводов79.

Правительственная поддержка, дешевая земля и руда стали условиями больших прибылей, источником которых был принудительный труд работных людей и приписных крестьян. Накопленные капиталы промышленники пускали на строительство новых заводов или расширение производственных мощностей. Особенностью горной промышленности в Башкирии было преобладание в ней частного капитала. Указом Сената от 18 октября 1753 г. запрещалось казенное заводское строительство. Запрет был связан с Опасением, что целевое строительство государственных заводов даст повод к новым вооруженным выступлениям башкир, протестующих против ущемления их исконных суверенных прав на свою землю, ее недра, ее ландшафты и пр. Определенное воздействие на это решение Сената оказали ведомственные распри между Берг-коллегией и Оренбургской губернской канцелярией; последняя была чрезвычайно заинтересована в развитии частновладельческих предприятий: большой процент налогов с частных заводов оставался в губернии80. Призыв Сената к «партикулярным людям» строить заводы на территории Оренбургской губернии быстро дал положительные результаты. Из 39 действовавших на 1773 г. заводов лишь один принадлежал казне.

Социальный состав владельцев южноуральских заводов был пестрым, но преобладающее место среди них принадлежало купцам. Большие прибыли привлекали в Башкирию высокопоставленных вельмож: затевали свое «дело» генерал-прокурор Сената А.И. Глебов, графы А.С. Строганов, П.И. и А.И. Шуваловы, К.Е. Сиверс, С.П. Ягужинский. В Башкирию пришли известные уральские промышленники братья Е.Н., И.Н. и Н.Н. Демидовы, отец и сын Осокины, тульские купцы Мосоловы и Красильниковы, симбирские купцы И.Б. Твердышев, И. С. и М.С. Мясниковы, Г.И. Глазов. Дворянские предприниматели, несмотря на предоставляемые им из казны огромные ссуды, недолго продержались на Южном Урале. В 1760 г. П.И. Шувалов продал Авзяно-Петровские заводы Н. Демидову, а его брат в 1768 г. уступил Покровский завод Твердышеву и Мясникову. У А.С. Строганова в 1769 г. Саткинский завод перекупил Л.И. Лугинин. Вознесенский завод К.Е. Сиверса с 1766 г. перешел в казну. В 1767 г. был закрыт Спасский завод статского советника П.И. Рычкова, а через 5 лет закрылся и второй его завод — Ирлянский.

Наиболее крепкими предприятиями, сохранившимися до конца века, оказались заводы, принадлежавшие опытным заводчикам и предприимчивым купцам. В 1773 г. 24 горных завода находились в собственности купцов, 14 — дворян, 1 — казны. Среди предприятий черной металлургии 10 принадлежали дворянам, 11 — купцам. Иная картина была в медеплавильной промышленности. Здесь подавляющим большинством — 15 заводами владели купцы, и лишь двумя — дворяне, один завод был казенным.

В 50—60-е годы на Южном Урале было создано крупное хозяйство симбирских купцов И.Б. Твердышева и И.С. Мясникова. В результате незаконных действий и прямого обмана башкир-вотчинников заводчики оказались владельцами огромных земельных площадей. Отвод в 365,5 кв. верст для Архангельского завода купец Твердышев купил всего за 200 руб. Столько же он заплатил за 200 тыс. дес. лесов для Белорецкого завода (каждые 10 дес. шли по 1 коп)81. Под Авзяно-Петровские заводы было куплено 180 тыс. дес. за 20 руб.82 Земли под рудники покупались у башкирских вотчинников отдельно. К 1757 г. за 482 места под рудники Твердышев и Мясников заплатили всего 185 руб., а по другим купчим за 25 мест — 15 руб.83 Владения Твердышева и Мясникова занимали площадь, равную 1 137 674 дес. (из которых 857 206 дес. находились под лесом), что составляло 82,63% горнозаводских земель Оренбургского края84.

В 1745 г. Твердышев и Мясников построили первый завод — Воскресенский, а с 1750 по 1762 гг. ими были пущены еще 9 горных заводов. В 1768 г. промышленники прикупили Покровский завод. В конце 60-х гг. компания Твердышев — Мясников имела 12 заводов: 6 медеплавильных, 4 чугунолитейных и железоделательных доменных, 1 железоделательный молотовой, 1 лесопильный и несколько сотен рудников. Они открыли и начали промышленную разработку Каргалинских рудников, горное богатство которых можно сравнить лишь с изобилием недр знаменитой железной горы Благодать85.

В середине 60-х годов в стране сложился южноуральский очаг выплавки черных и цветных металлов.

Проволочная фабрика. Рис. XVIII в.

Заводы развивались в виде крупной централизованной мануфактуры, имевшей собственную энергетическую, топливную и сырьевую базу (рудники, каменоломни). На них было сосредоточено большое количество работных людей, приписных крестьян, вольнонаемных людей. Металлургические мануфактуры были оснащены большими доменными и медеплавильными печами, горнами. К концу 60-х годов южноуральский комплекс черной металлургии имел 22 домны (всего на Урале действовало 62 домны), 176 молотов, 299 горнов. Медеплавильные заводы имели 97 печей и 69 горнов86. Сложный технологический процесс выплавки металла и выковки железа требовал мастеровых высокой квалификации. В заводском производстве были представлены мастеровые 26 специальностей. Но преобладание ручного труда на мануфактуре вело к тому, что подсобных работников было в десятки раз больше квалифицированной рабочей силы87.

Южноуральский промышленный центр в середине 60-х гг. давал 21,7% общероссийской выплавки чугуна и 17% железа. Весь Урал выпускал 79% отечественного чугуна и 78% железа88.

В 1767 г. заводы губернии выдали 1546 тыс. пуд. черного металла: 990 492 пуд. чугуна и 552 512 пуд. железа, что составляло 27% от общеуральской выплавки чугуна и 22% железа89.

В 1769—1773 гг. производительность заводов колебалась. В среднем в год выпускалось 1504 тыс. пуд. чугуна и железа. В эти годы среди южноуральских заводов больше всех выдавал чугуна и железа Катав-Ивановский завод — по 210 тыс. пуд. в год. На Нижнем Сергинском заводе выплавка колебалась от 122 до 258 тыс. пуд. в год (в среднем 190 тыс. пуд.). Авзяно-Петровские заводы производили от 86 до 285 тыс. пуд. (в среднем 185,5 тыс. пуд.). Более ровно работали Каслинский и Кыштымский заводы — от 202 до 381 тыс. пуд. в год, Златоустовский — от 132 до 140 тыс. пуд., Белорецкий — 122 тыс. пуд., Юрюзанский — 118 тыс. пудов. Назе-Петровский и Уфалейский заводы давали небольшую продукцию, в среднем в год соответственно 37 и 45,5 тыс. пуд.90

Заводская продукция — чугун и полосное железо — поступала на внешний и внутренний рынки. Во второй половине XVIII в. ⅔ уральского металла, как наиболее качественного, шло на экспорт, главным образом в Англию91. В ассортименте продукции были и другие сорта железа, немного стали и различные металлические изделия.

В XVIII в. главным районом медеплавильной промышленности России был Урал. Он давал стране почти 100% меди. Со второй половины века крупным медепроизводящим центром становится Южный Урал. В 1751—1770 гг. все заводы Урала выплавили 2 591 293 пуд. меди. Из этого количества 804 109 пуд. или 31% общеуральской меди было получено на заводах Оренбургской губернии92.

Десятая часть выплавленной меди шла в казну. До ¾ меди заводчики обязаны были по фиксированным ценам продавать на Екатеринбургском или Московском монетных дворах, и лишь ¼ они могли пустить по вольным ценам. Свыше 60% меди использовалось для чеканки монет, остальная шла на изготовление промышленного оборудования, посуды, на заводское и гражданское строительство. На внешний рынок медь практически не поступала93.

Производство на заводах было высокорентабельным. Медеплавильные заводы давали 77% прибыли, а железоделательные — 130%. В 50-е годы Твердышев и Мясников на каждый 1 руб., вложенный в производство меди, получали 2 руб. прибыли. Пуд меди обходился им в 1,5 руб., но в ведомостях, направляемых в Берг-коллегию, они показывали, что себестоимость пуда меди в 1760 г. равнялась 4 руб. 85 коп., в 1772 г. — 2 руб. 23 коп. Компания Твердышев — Мясников, приступая к строительству заводов, имела долгов в полмиллиона руб., а через 28 лет владела крупнейшими на Урале заводами, огромными землями и скопила 2,5 млн руб. чистого дохода94.

В конце 60-х годов завершился период интенсивного заводского строительства и появились признаки кризиса металлургии, в первую очередь медеплавильной. Это явилось результатом многих причин, среди которых: прекращение приписки крестьян к заводам и необходимость регламентировать труд приписанных ранее крестьян после волнений 50—60-х годов; прекращение действия «горной свободы»; увеличение обложения мануфактур налогами в пользу казны; неблагоприятная конъюнктура на мировом рынке. Политика абсолютистского государства и феодальная система пагубно отразились на медеплавильной промышленности. Жесткие ограничения в продаже меди по рыночным ценам, многочисленные поборы и налоги, удорожающие себестоимость продукции, сильно затормозили развитие отрасли. А недополучая заказанную продукцию, правительство прибегало к репрессиям — финансовым и прямым, административно-полицейским. Заводчики порой были вынуждены менять профиль производства, переходить к выплавке черных металлов95.

Якорная фабрика. Рис. XVIII в.

Важную роль в экономике края играла добывающая промышленность. Во второй половине века в связи с растущими потребностями металлургии увеличивается разработка месторождений железа, меди, серебра, различных минералов, строительных материалов (ломка камня, добыча глины и др.). Особая заслуга в открытии и эксплуатации рудных месторождений принадлежала башкирам. Среди них выделились особые профессии рудознатцев и рудопромышленников. Их объединения заключали с заводовладельцами контракты на поставку руды из собственных или казенных рудников. В своих отчетах в Академию наук руководитель Оренбургской академической экспедиции П.С. Паллас писал о том, что башкиры приносили ему образцы руд и редчайших горных минералов. В частности, он называл оливково-коричневую слюду, обнаруженную у оз. Чебаркуль; кварцевые жилы, состоявшие из смеси колчедана, ярь-медянки, лазури и золотосодержащей охры — в бассейне р. Ай; черный и светло-серый кварцевые сланцы — в бассейне р. Юрюзань; руду, содержавшую серебро и т. д.96

Об объеме работ по разработке и поставке руды башкирами можно судить по следующим примерам. Самой крупной была группа рудопромышленников Гайнинской волости Осинской дороги, возглавляемая Измаилом Тасимовым. Она насчитывала более 360 душ м. п. Тасимов поставлял руду нескольким казенным заводам (двум Юговским, Аннинскому, ЮгоКамскому, Мотовилиховскому и др.). Промышленникам принадлежало несколько сот медных рудников. Так, из 310 рудников, снабжавших Юговские заводы, 234 были в собственности у башкир. Для добычи и транспортировки руды башкиры-рудопромышленники использовали рядовых башкир и приписанных к заводам крестьян. В 1771—1777 гг. Измаил Тасимов с товарищами отправлял на заводы ежегодно от 340 тыс. до 960 тыс. пудов руды97.

В этой же Гайнинской волости действовала вторая группа башкир-рудопромышленников, поставлявших медную руду из собственных рудников на Шермяитский завод. Контракты с заводчиком генералом А.И. Глебовым заключал известный рудознатец старшина волости Токтамыш Ижбулатов. В 1759—1763 гг. им было доставлено на завод 165 500 пудов руды98.

По архивным документам известно также о вырубке и подвозе руды на Ревдинский завод Г.А. Демидова башкирами Салзаутской волости Исетской провинции. В 1761 г. они привезли на завод 20 400 пудов руды. В 1763 г. 20 башкир этой волости получили разрешение на разведку руд в Сибирской губернии по Ую, Тоболу, Ишиму99.

Деятельный вклад башкир в развитие промышленности И.И. Лепехин определил следующими словами: «Можно по справедливости об них сказать, что медные и железные заводы в Урале, так же и выгодныя к тому места по большей части башкирцам долженствуют»100.

В губернии велась разработка Илецкого месторождения каменной соли, находившегося в 68 верстах юго-восточнее Оренбурга. Проведенные впервые в 1745 г. лабораторные исследования соли показали ее высокие качества: она была признана лучшей в стране. До середины XVIII в. башкиры и другие жители края добывали здесь соль без ограничений, используя ее для собственных нужд и пуская в обмен на необходимые товары внутри Башкирии и за ее пределами. В 1749 г. сенатским указом населению края был запрещен вывоз Илецкой соли за пределы губернии, а в Оренбургской губернии объявлялась продажа соли «от казны». Указом Сената от 16 марта 1754 г. и вовсе обязывали башкир, мишарей, тептярей покупать соль в государственных магазинах по 35 коп. за пуд. Это привело к ликвидации башкирского соляного промысла. Илецкие соляные богатства были объявлены государственной собственностью101. Академик П.С. Паллас, обследовавший район у Илецкой защиты, сообщал в своем рапорте в Академию наук от 29 июля 1769 г.: «Раньше башкиры и казаки копали здесь соль, теперь ямы наполнены тяжелым рассолом, представляя как бы небольшие озера»102.

Поставкой соли в казенные магазины занимался вначале сотник оренбургских казаков А. Углицкий. (Это он на месте добычи соли построил крепость Илецкую защиту). С 1755 г. откупщиком соляного промысла стал оренбургский дворянин И.Л. Тимашев. Добыча и перевозка соли производилась с помощью наемной силы и тептярей, для которых транспортировка соли была феодальной повинностью. В 1765 г. «главным директором добывания и отправления Илецкой соли» Сенат утвердил коллежского советника С. Тетюшева. При нем к Илецкому промыслу были приписаны 200 ссыльных. В 1770 г. начальником правления Оренбургских соляных дел был назначен П.И. Рычков. Для расширения добычи соли в 1773 г. по указу Сената в Илецкую защиту пригнали из Тобольска 110 колодников103.

Ломка соляных брусьев производилась примитивно, без использования каких-либо сложных технических средств. Добыча соли росла в основном за счет интенсификации ручного труда. В 1764 г. было вырублено и продано 226,4 тыс. пудов. В 1765—1769 гг. среднегодовая добыча составляла 251,5 тыс. пуд., 1770—1775 гг. — 328 тыс. пудов104.

Добыча руды. Из книги И. Шлаттера «Наставление о рудном деле...», 1760 г.

Из Илецкой защиты соль везли сухим путем за 300 верст до Ашкадарской (Стерлитамакской) пристани. Здесь ежегодно строилось до 25 барок под соль. Весной караваны барок с солью шли по Белой, Каме, Волге до Нижнего Новгорода. Крупные пристани с соляными амбарами находились в Бугульчане, Уфе, экономических селах Бетке и Чистом поле. Низкий уровень техники добычи соли, сложности ее транспортировки мешали росту промышленной разработки месторождения.

Горнозаводское строительство в Башкирии влекло за собой развитие лесной промышленности. На каждом заводе были лесопильни. Твердышев и Мясников построили самостоятельный Симский лесопильный завод. Силами вольнонаемных, в основном башкир, и собственных работных людей заводчики вели промышленную рубку леса, в больших количествах необходимого на топливо (углежжение), а также для сооружения заводских построек. Кроме того, лес шел на строительство городов и крепостей, крестьянских домов и топливо. На заводах и Стерлитамакской пристани изготовляли плоскодонные суда — коломенки (для сплава металлов и соли).

Огромное количество леса требовалось для различных отраслей химической промышленности — изготовления поташа из древесной золы, дегтя из бересты, смолокурения, извлечения селитры и др. На 1 тонну поташа требовалось в среднем 1600 куб. м. дров. Башкиры, тептяри, крестьяне Уфимской провинции делали поташ, необходимый для изготовления стекла, мыла, выделки кож. Деготь шел на кожевенные заводы Казанской губернии105.

В промышленной вырубке особенно наглядно проявились издержки быстрого хозяйственного освоения края. В 1770 г. в своем докладе императрице И.А. Рейнсдорп отмечал: «Оскудение строельных и дровяных лесов в Оренбургской губернии каждой год приметнее и чувствительнее становится» и «построением большаго числа новых медных и железных заводов в короткое время совсем уже будут они истреблены»106.

Рост населения и спрос на изделия первой необходимости дали толчок быстрому развитию различных промыслов и мелкой промышленности. Значительно расширилось мукомольное производство. Успехи в хлебопашестве позволили построить винокуренные заводы. Ремесленное производство росло не только в городе, но и в деревне, где наблюдается ориентация ремесел на рынок.

Впервые наиболее полные сведения о количестве мельниц в губернии поступили в Камер-коллегию в 1764 г., когда небольшие мельницы-мутовки, построенные татарами, башкирами, впервые были обложены оброчным сбором. В это время в Уфимской провинции действовало 796 водяных мельниц (колесчатых и мутовок). Большая часть их была выстроена на Казанской дороге — 402 и Осинской дороге — 143. На Сибирской дороге насчитывалось 115 мельниц, а на Ногайской — всего 78. В Оренбургском уезде (вместе с селениями по Ново-Московской дороге) было 127 колесчатых мельниц и мутовок107. Опубликованные данные по Исетской провинции относятся к 1768 году. Здесь действовали 742 водяные и ветряные мельницы, принадлежавшие государственным крестьянам, казакам, отставным солдатам, башкирам, мишарям, купцам, дворянам108. Приводимые данные соответствуют (с учетом размеров территорий отдельных районов) уровню развития земледелия в различных частях края. Мощность мельниц была небольшой, колесчатая мельница, например, размалывала по 2 четверти зерна в сутки.

Винокуренные заводы находились в руках дворян и казны. У И.Л. Тимашева в Исетской провинции было три винокуренных завода: Буткинский, Ертарский, Боровлянский (Исетский). Производительность Ертарского завода составляла 35,6 тыс. ведер, Боровлянского — 11,9 тыс. Заводы поставляли вино в Оренбург. В 1773 г. Тимашев получил разрешение Сената на поставку в Сибирскую губернию 50 тыс. ведер вина109.

Ангасякский и Юландинский казенные заводы были построены в другом хлебном районе — на Казанской дороге Уфимской провинции. Продукция их поступала в Оренбург. В январе 1772 г. в Оренбург с Ангасякского завода привезли 10,8 тыс. ведер вина, а к июню должны были доставить еще 12 тыс. ведер110.

Большое место в домашней промышленности занимала обработка кожи, ткачество, кузнечное дело, крашение, шитье одежды и обуви и др. Высокого уровня развития достигает кожевенное ремесло. Новым было появление небольших промышленных заведений — заводов по обработке кожи, ориентированных на рынок. Они специализировались на выделке из различных кож юфти красного, белого, черного цветов, дубленых и подошвенных кож. Владельцами этих предприятий были богатые башкиры, мишари, тептяри111.

Карта Екатеринбургского ведомства и соседних уездов с изображением мастерового и башкира. 1744 г.

Вопросы о перспективах развития кожевенной промышленности в губернии стали предметом обсуждения на собраниях Уложенной комиссии. Депутат уфимских купцов А.М. Подъячев жаловался, что «в Уфимском и других уездах иноверцы и прочие разночинцы имеют кожевенные заводы», чем причиняют купечеству «немалое помешательство»112. Возражая ему, П.И. Бурцов дал высокую оценку кожевенному ремеслу башкир, мишарей и другого населения края: «Эти заводы довольствуют почти все состоящие по линиям в Оренбургской губернии армейские полки, отставных драгун и солдат, казаков и всех живущих на медных и железных заводах рабочих людей... При том нужно сказать, что кожевенные заводы устроены башкирами в их собственных угодьях, и для таких заводов нет мест в Оренбургской губернии, более способных к добыванию всякого рода нужных материалов, как Уфимский уезд»113.

Владельцем нескольких кожевенных предприятий был мишарский старшина Салтанмрат Янышев. Он поставлял «по подряду кожи на полковые потребы в Билярский и Шешминский драгунские полки». Заграничная экспедиция при губернской канцелярии покупала у него высококачественные красные юфтевые кожи для подарков казахским ханам114. По записям Лепехина, в чувашской д. Илек (в 37 верстах от Симского завода) «построен изрядный кожевенный завод, на котором всякия выделываются кожи и шьется обувь»115.

Большое распространение кожевенные промыслы получили в Зауралье среди государственных крестьян и казаков. По сведениям Исетской провинциальной канцелярии на 1768 г. оброком были обложены 162 кожевни, 82 мастерские по выделке овчин. За казаками и крестьянами числилось 20 мыловарен и 11 красилен116.

Кузницы находились во владении казаков и государственных крестьян. Башкирам и другим нерусским народам края было запрещено сооружать кузницы. Отсюда и следующее распределение кузниц по регионам губернии: в Уфимской провинции в 1764 г. было 85 кузниц, а в Исетской провинции в 1768 г. — 331117. В кузницах выковывались сельскохозяйственные орудия, уздечки и другие части конского убора, гвозди и пр.

Казаки занимались слесарным делом, исправлением ружей. В ответах на анкету Шляхетского кадетского корпуса 1761 г. говорится, что в Оренбурге казаки, переведенные из Уфы, отличались уменьем «насекать по железу серебром, медью и оловом и делают ис того разные конские уборы и прочие»118.

Текстильное производство из домашних занятий крестьян и служилых людей превращается в большое ремесленное производство, ориентированное на рынок. В продажу шли сукна и паласы, изготовляемые из верблюжьей и овечьей шерсти казаками, башкирами, мишарями. В хозяйственной анкете кадетского корпуса указывалось, что яицкие казачки «прядут и ткут из верблюжьей шерсти весьма тонкия и чистыя армяки и кушаки»119. Холст ткали крестьяне Исетской провинции. Сеитовские татары в 60-х годах завели в д. Нижние Чебеньки ткацкую «фабрику», производившую хлопчатобумажные ткани120. Шляпная фабрика челябинского купца И. Бетюкова, построенная в 1755 г., поставляла в армию и на рынок валяные шляпы и картузы. В производстве были заняты 20 работных людей. Фабрика приносила прибыли по 400 руб. в год121.

Торговля. Крупные социально-экономические сдвиги в третьей четверти XVIII в. привели к расширению торговли и дальнейшему вовлечению края в орбиту всероссийского рынка. Политика правительства и губернских властей была направлена на поддержку внутренней и внешней торговли. Благоприятные условия для развития последней установились после отмены в 1754 г. внутренних таможенных сборов: дворяне, купцы и крестьяне были уравнены перед ставками обложения внутриторговых операций. В 1762 г. правительство объявило о свободном экспорте хлеба. С 1754 г. по 1774 г. освобождалась от всяческих поборов ярмарочная торговля. Пошлинами не облагалась и базарная торговля. Частнопромысловые сборы платили лишь купцы, ведущие стационарную торговлю122.

Развитию торговли в губернии способствовало и удобное географическое положение. Через ее территорию шла транзитная торговля с Сибирью, Казахстаном, Средней Азией. Между озерами Ирняш и Касли через Уральские горы проходила большая дорога из Сибири на Кунгур, а от него на Казань и Уфу. Купцы везли товары круглый год123. В середине XVIII в. через Оренбург был проложен общероссийский торговый путь в Казахстан и Среднюю Азию. Растущий товарообмен обеспечивался продажей сельскохозяйственной продукции, ремесленных и промышленных изделий за границу через Оренбургский и Троицкий меновые дворы, функционированием внутренних областных рынков (Уфа, Челябинская крепость, Яицкий и Гурьев городки, Исетская слобода и др.), имевших экономические связи с Поволжьем, европейским центром страны и Сибирью, а также — многочисленных торгов и торжков.

В губернии существовали три формы торговли: ярмарочно-базарная; лавочная, или стационарная; развозно-разносная.

Добыча соли в Илецкой защите. Фото XIX в.

По данным академической и кадетской хозяйственных анкет, в начале 1760-х гг. самая крупная оптовая и розничная торговля велась в Оренбурге и Уфе, служивших складочным местом для товаров, обращавшихся на внутреннем рынке, и транзитными пунктами для экспортных товаров. Оренбург являлся еще и пограничной сухопутной таможней, так называемым портом124.

С середины XVIII в. в губернии действовали две ярмарки 1 категории — Оренбургская и Троицкая. Они входили в число 28 крупнейших всероссийских ярмарок, обороты которых оказывали влияние на ход хозяйственных дел во всей стране125. Оренбургским торгам правительство отводило главную роль в своих планах экономического влияния на среднеазиатские страны, Бадахшан и далее — Индию. Нужны были новые рынки сбыта для промышленности центральной России, Урала и Сибири.

Оренбургская и Троицкая ярмарки выделялись своей обширной деятельностью. Сюда привозили и обменивали свои товары среднеазиатские города и Казахстан, крупнейшие торговые центры страны — Москва, Петербург, Тула, Казань, Астрахань, Симбирск, Макарьевская и Ирбитская ярмарки, а также — заводы самой губернии. Здесь формировались купеческие караваны, отправлявшиеся в восточные страны.

Заинтересованное в развитии торговли с Востоком правительство не жалело денег на сооружение гостиных и меновых дворов. Оренбургский меновой двор, находившийся за Яиком в 2 верстах от города, был выстроен из кирпича и покрыт листовым железом. Двор имел правильную квадратную форму со сторонами длиною около 440 м каждая. Площадь двора составляла более 19,5 га. У одних ворот был дом таможенного директора, у других — пограничная таможня. В 1760 г. здесь было 148 амбаров и 344 лавки. Внутри менового двора находился так называемый «Азиатский двор». На строительство менового двора было затрачено казной 50 тыс. руб.126 «В разсуждении пространства и изрядства сего строения, — писал автор «Лексикона или словаря топографического Оренбургской губернии» П.И. Рычков, — можно объявить, что внутри государства для купечества столь великое здание едва где имеется ль»127. Все лето до поздней осени здесь шла меновая торговля между среднеазиатскими купцами (хивинцами, бухарцами, ташкентцами, кашгарцами и др.), казахами, российскими купцами и торговыми людьми. Осенью она перемещалась в гостиный двор Оренбурга, который функционировал круглый год и ежедневно.

Строительство капитального гостиного двора закончилось в 1754 г. По описанию того же Рычкова, «для купечества внутри города построен каменный гостиный двор, четвероугольный, которого длина... 104 сажени с полуаршином, а ширина 94 сажени; лавки все внутрь двора со сводами и с навесом, так что никакая погода торгующих тут не безпокоит, и у каждой лавки подъемные затворы. Всех лавок и анбаров счисляется 150...». Торговые помещения были покрыты листовым железом128. Посреди двора стояло здание таможни. Наружные стены были глухими, только с двух противоположных сторон в них были пробиты ворота.

Вторым местом «обширного торга и мены» был большой меновой двор, выстроенный рядом с Троицкой крепостью на степном берегу Уя. Здесь числилось около 600 деревянных амбаров и лавок. Торговля шла с весны до поздней осени. Состав торгующих людей был такой же, что и в Оренбурге: «Российские купцы почитают оной ничем не хуже оренбургского, потому что киргизцы Средней орды против Младшей орды не только постояннее, но и богатее и гораздо лучших лошадей променивают»129.

На Оренбургской и Троицкой ярмарках шел торг как отечественными, так и иностранными товарами.

Восточные купцы в качестве товара привозили золото и серебро в слитках и монетах (персидские аббасы, индийские рупии, бухарские монеты), драгоценные камни. С 1750 г. по 1767 г. через Оренбург прошло 46 пудов 31 фунт 81¾ золотника золота и 5171 пуд 25 фунтов 32 золотника серебра (золотник — 4,26 г). В Троицк в 1750—1768 гг. было привезено 7 пудов 8 фунтов 88 золотников золота, 1158 пудов 10 фунтов 47¾ золотника серебра130. Вымененное русскими купцами золото и серебро покупалось у них казной в Оренбурге, где оно переплавлялось в специально выстроенной плавильне, а слитки шли на монетные дворы.

Среднеазиатские купцы привозили хлопок-сырец, хлопчатобумажные ткани, персидские ковры, одежду, мерлушки бухарские, тигровые кожи и разные меха, седла и уздечки, насеченные по железу серебром, сахар, чай, южные фрукты, пряности.

Кожевник. Рис. XVIII в.

Казахи пригоняли ежегодно до 10 тыс. лошадей, променивая каждую по 15—18 руб., много скота. Больше всего на торгах было овец — 30—50 тыс. голов. За лучшую овцу казахи получали товара на 80 коп.; ягнята оценивались по 25 коп.131 По неполным данным в 1745—1773 гг. в Оренбурге было обменено у казахов 1 878 511 голов скота, Троицкой крепости в 1750—1772 гг. — 489 126 гол. За некоторые годы итоговые цифры обмена в таможенных ведомостях занижены в 6—7 раз132.

Из России шли ткани (сукно, холст, тик), кожи, одежда, шубы, меха. Много поставлялось металлических изделий: косы, мотыги, медные и чугунные котлы, капканы, ведра, замки, иглы и пр. Предлагались и «чужестранные» товары: немецкий и китайский бархат, голландское сукно, кумачи македонские, турецкий купорос и др.133

Для более широкого привлечения к торгам казахов в Оренбурге и Троицке была организована продажа хлеба. В 1751 г. казахами было выменено 39 539 пуд. хлеба, а в течение последующих трех лет — более 92 тыс. пуд. Затем продажа хлеба резко упала и возобновилась после указа Сената 1763 г. о беспошлинной торговле хлебом. В 1768 г. казахам было предложено 221 843 пуда хлеба. Подвоз хлеба на ярмарки колебался. В 1772 г. было продано 132 876 пудов134. Значительная часть хлеба привозилась из Поволжья, но население Оренбургской губернии тоже поставляло излишки хлеба.

В конце 1760-х — начале 1770-х гг. доходы от торговли в Оренбурге составляли, по донесениям губернатора в Сенат, 80 тыс. руб. в год135. О доходности Оренбургской и Троицкой ярмарок свидетельствуют таможенные тарифы, составлявшие 5% к цене товара: в 1750—1773 гг. в Оренбурге было собрано 988 850 руб., в Троицке с 1755 по 1772 г. — 256 506 руб.136 С восточных купцов пошлины взимались серебром. В 1745—1778 гг. эти пошлины принесли 75¼ фунта ⅛ золотника золота и 65 пудов 5 фунтов 34½ золотника серебра137.

Оренбургская и Троицкая ярмарки способствовали вовлечению во внешнюю торговлю купцов, торговых татар, башкир, мишарей и других категорий населения губернии. Так, в 1761 г. в Оренбурге торг вели 109 чел., среди них — 6 оренбургских, 1 уфимский, 1 табынский купцы и 38 сеитовских татар. В Оренбургском гостином дворе торговали крестьяне, «приезжающие из уездов с хлебом и со всякими харчевыми и прочими припасами»138. Казахи и восточные купцы выменивали свои товары на обученных башкирами беркутов (за беркута давали хорошую лошадь), деревянную посуду, кожи. Яицкие казаки привозили рыбу, армяки из верблюжьей шерсти. Ремесленные изделия и продукты питания доставляли мишари, калмыки, оренбургские казаки. Так, в 1773 г. мишарские сотники Ахмер Янышев и Нигаметулла Салтанмратов приехали в Оренбург с товаром на 2,5 тыс. руб.139 Однако для служилых людей и крестьян торговля на Оренбургском и Троицком меновых дворах была ограничена. Как с сожалением говорил Токтамыш Ижбулатов в Уложенной комиссии, «уездные жители не властны торговать в учрежденных портах на границе с чужими народами»140.

Внешнеторговый оборот рос постепенно, с большими колебаниями, вызывавшимися трудностями перевоза товаров через казахские степи. Торговые караваны подвергались нападениям со стороны казахов, каракалпаков и других кочевых народов. К примеру, в 1764 г. был разграблен бухарский караван из 600 верблюдов. Стоимость товара превышала 300 тыс. руб.141 В 1771 г. такая же участь постигла караван, везший из Бухары товаров на 28,5 тыс. руб. и «каменья, которым цена неизвестна»142. Лишь самые «рисковые» российские купцы отваживались ехать с товарами из Оренбурга в Среднюю Азию. В 1770 г. на «неизвестный азиатский торг» решились тульский купец И. Котельников и казанский купец Сагит Усманов, отправив в Бухарское ханство приказчиков с товаром на 7 тыс. руб.143

Специальный словарь ярмарок, составленный в 1788 г. М.Д. Чулковым по хозяйственным анкетам 1760—1770 гг., называет 14 ярмарок, собиравшихся в губернии144. После Оренбургской и Троицкой самая крупная ярмарка была в Яицком городке. Она проводилась трижды в год. Ярмарочная торговля шла в Гурьеве, Самаре. Продавали рыбу, лошадей, хлеб.

Наибольшее количество ярмарок приходилось на Исетскую провинцию. Многолюдные торги дважды в году шли в Николаевской слободе (Далматовский монастырь). В Шадринск на знаменитую на Урале Петровскую ярмарку собирались три раза в году. Сюда съезжались купцы из сибирских городов; башкиры пригоняли много лошадей и рогатого скота. Дважды в году проводились ярмарки в Исетской, Масленской, Окуневской, Красномыльской слободах, Мехонском остроге, селах Кодинском и Местовском, Челябинской крепости. Ярмарки были важным источником снабжения торговцев и потребителей необходимым товаром.

В городских поселениях и крупных селах существовала базарная торговля в виде торгов и торжков. Они собирались не чаще одного раза в неделю. Оживление торговли приходилось на осень и зиму, что было связано с хозяйственной деятельностью сельского населения.

Меновой двор под Оренбургом

Вторая форма торговли — постоянная, или стационарная — велась в городах, пригородках и некоторых крепостях. Гостиные дворы или ряды деревянных лавок имелись в Оренбурге, Уфе, Ставрополе, Мензелинске, Табынской, Троицкой и Челябинской крепостях и других местах. Часть лавок работала ежедневно. Но стационарная торговля была развита слабо, поскольку городские поселения в губернии были невелики, а многие горожане вели натуральное хозяйство и сами занимались сельским трудом. Сельским жителям было еще непривычно, да многим и далеко ездить в городские лавки; они довольствовались покупками на базарах, ярмарках или чаще — у разъездных торговцев.

Немногочисленные ярмарки и базары, разбросанные по огромной территории губернии, стационарная лавочная торговля в городах и пригородках не могли обеспечить полной реализации продукции, производимой крестьянами и служилым населением, равно как и встречное снабжение их необходимыми товарами. Поэтому широкое распространение в крае получила развозно-разносная торговля, осуществляемая купцами, торговыми татарами, служилым населением — башкирами, мишарями, казаками. Они скупали сельхозпродукты и ремесленные изделия, а продавали промышленные товары. Наряду с местными купцами развозную торговлю вели купцы и торговые люди из Казанской, Сибирской и других губерний.

Купечество в губернии было слабым и немногочисленным. Несмотря на то, что в 1734 г. жителям Оренбурга были дарованы «разные выгоды», а купцы на несколько лет освобождены от налогов, торгово-ремесленное население росло медленно. Богатые купцы не спешили переселяться в беспокойный край, пограничный город, а, посетив знаменитые ярмарки, «со знатным прибытком, полученным от здешняго торгу», возвращались домой145. Отпугивали их, от «оренбургского гражданства» и многочисленные повинности, налагаемые на местных купцов. Из 94 купцов и цеховых Оренбурга только 4—5 были «капитальными»146.

Уфимское купечество было покрепче. В выступлении на Большом собрании Уложенной комиссии купец А.М. Подъячев с гордостью говорил, что уфимское купечество «нигде еще по купеческим делам кредита не потеряло»147. Купцы привозили товары с Макарьевской ярмарки, из Москвы и Казани, торговали по всей провинции. Для развозной торговли они привлекали охотников из башкир и мишарей, которых ссужали деньгами и товарами148, но и сами занимались «отъезжими торгами» в деревнях. По утверждению Подъячева, языкового барьера для купцов не существовало: «Почти каждый купец Оренбургской губернии настолько знает татарский язык, что без нужды при всяких сношениях может говорить; если же которые и не знают его достаточно, то всегда могут иметь для перевода толмачей, как и ныне русские купцы во время Оренбургской и Троицкой ярмарок их для себя нанимают»149.

Купцы ссужали товарами сельское население под большие проценты. Особенно много должников у них было среди ясачных татар, удмуртов, марийцев, которые, по традиции, брали «в дом товаром и деньгами большею частию на их свадьбы, для платежа калыма за невест». Именно для них купцы привозили «товар большею частию пригодный на их иноверческую руку»?150. Расплачиваться за услуги было нелегко. Одних должников купцы обвиняли в том, что те «умышленно объявляют себя к платежу несостоятельными», других на самом деле были вынуждены признать неплатежеспособными: «хотя действительно не имеют у себя денег налицо для платежа, но, имея у себя довольно скота и лошадей, не хотят и оным заплатить или продажею его удовлетворить платежем»151.

Прибыль купцам давала не только торговля и ростовщические операции, но и обыкновенный обман. О том, как Подъячевы и другие купцы наживали капиталы, писали в наказе в Уложенную комиссию башкиры Уфимской провинции. Купцы обманывали башкир, подделывая векселя и заставляя платить по ним дважды, да еще с процентами, якобы за просрочку платежей. При возврате башкирами долга купцы уверяли их, что «векселя без них издерут и уничтожат... А напоследок, чрез долгое время, на тех самых заимщиках или на оставших наследниках оные заимодавцы сами или их наследники по тем векселям начинают вновь те заплаченные уже деньги с прозьбою в судебных местах, по силе вексельного права, взыскивать с процентами и рекамбиею»152.

«Капитальные» купцы были и в других городах. Так, во время Крестьянской войны у челябинского купца Якупа Солтанаева было разграблено товара в Челябинске и Казани на 17 736 руб.153 Но таких в губернии было мало. Как ни пытался А.М. Подъячев убедить депутатов Уложенной комиссии в способности купеческого сословия губернии своими силами обеспечить потребности населения в товарах, депутаты от башкир, казаков, мишарей единодушно заявили, что развивать торговлю можно только усилиями всех групп населения. А местное купечество, по их словам, «против других мест самое бедное и немноголюдное», имеет «малый капитал» и ведет «небольшие дела». «Отъезжими торгами» купцы занимались недостаточно, и «уездные обитатели в ожидании прибытия купца в место своего жительства для продажи собранных ими от излишества предметов, не могут иногда дождаться его в течение целого года; при том же в Уфимском уезде есть такие места, что купцу туда и достичь невозможно по неимению проезжих дорог»154.

Большую роль во внешней и внутренней торговле играли татары из Сеитовой (Каргалинской) слободы, добровольно переселившиеся сюда из Казанской губернии «единственно для торгового промысла». Они не принадлежали к купеческому сословию, но имели особые привилегии в торговле. Сеитовские татары владели стационарными лавками в Оренбурге и Троицке, занимались разъездной торговлей по Башкирии, были крупными перекупщиками скота у казахов. «Усердное старание в здешней коммерции» торговых татар не раз отмечали оренбургские губернаторы155. Сеитовские татары повели первые караваны с товарами из Оренбурга в Среднюю Азию. В 1749 г. Абдулла Хаялин повез товаров на 3 тыс. руб. в Хиву и Бухару и вернулся с прибылью. На следующий год Абдулла отправил с товарами на 5 тыс. руб. своих приказчиков, один из которых — Ягафер Абдюков торговал в Хиве и Бухаре, а другой — Якуп Ягаферов отправился в Персию и Индию. Якуп умер в 1761 г. в Дамаске, капитал, полученный от его торговых операций, составил 25—30 тыс. руб.156 Торговый татарин Муса Улеев держал контору в Бухаре. В 1767 г. казахи разграбили караван, отправленный его братом из Бухары в Оренбург157. Сеитовские татары торговали собственным хлебом, но в основном перекупленными сельскохозяйственными, ремесленными и промышленными изделиями. Они снабжали башкир и казахов высококачественным семенным зерном158. Торговые операции приносили им солидные капиталы. Так, Сеитовский татарин Абсалям Шарипов жаловался в 1775 г., что повстанцы разграбили его дом и взяли товаров на 8 тыс. 894 руб.159

Значительная роль в торговле края принадлежала самим башкирам. Переселение в Башкирию многотысячной армии заводских крестьян, возведение Оренбургской линии крепостей, где размещались армейские части, оренбургские казаки, отставные солдаты и драгуны, решительно повлияли на быстрый переход башкирского двора от хозяйственной замкнутости к активной торговле.

Зимняя кибитка. Рис. XVIII в.

Совершенно новым явлением во внутренней торговле в губернии стал обмен товарами между башкирами и заводскими мастеровыми и работными людьми, возникший на базе хозяйственного разделения труда. Ценные, подчас уникальные сведения о торговле башкир с другими жителями края содержатся в наказах различных сословий губернии в Уложенную комиссию и выступлениях депутатов на Большом собрании комиссии при обсуждении законов о купечестве в октябре—декабре 1767 г. Депутат от башкир Уфимской провинции Токтамыш Ижбулатов говорил: «Живущие на этих заводах довольствуются всякими потребностями, то есть харчевыми и другими припасами, покупая их по большей части от нашего народа»160. Не меньшее значение приобрела торговля кожами. Традиционное кожевенное ремесло башкир и мишарей получило новый толчок к развитию. Богатые башкиры и мишари заводили специальные кожевенные предприятия, и, по словам казачьего депутата П.И. Бурцова, «эти заводы довольствуют почти все состоящие по линиям в Оренбургской губернии армейские полки, отставных драгун и солдат, казаков и всех живущих на медных и железных заводах рабочих людей, ибо кожевенные промышленники не привозят в город Уфу своего товара на продажу, а преимущественно продают его в уезде по означенным заводам и в казачьих городках, и еще отвозят в порты [в Оренбург и Троицкую крепость], где платят портовую пошлину. Сверх того они ставят его на расположенные в Оренбургской губернии армейские полки для шитья драгунам Сапогов и на другие полковыя потребности. Еще и в нынешнем 1767 году старшина Султан [Мрат] Енышев ставит по подряду кожи на полковые потребы в Билярской и Шешминской драгунские полки. При том нужно сказать, что кожевенные заводы устроены башкирами в их собственных угодьях»161.

Важнейшим товаром, за которым приезжали к башкирам армейские офицеры, заводские приказчики и купцы, были башкирские лошади. Ежегодно Башкирию наводняли купцы и служилые татары Казанской губернии, которые «покупали и выменивали у башкирцов лошадей на разные товары, на платье и на другие потребные предметы»162. Они вывозили тысячи лошадей, необходимых Казанскому адмиралтейству для доставки корабельного леса. За башкирскими лошадьми приезжали из Нижегородской и Астраханской губерний, ибо, по отзывам покупателей, «таких крепких и добрых лошадей нигде нельзя достать»163. При этом, по заслуживающим доверия утверждениям самого «капитального» уфимского купца А. Подъячева, «башкиры и другие Уфимской провинции народы наиболее стараются продавать лошадей на деньги, а не менять их на товары»164.

Башкиры снабжали жителей Оренбурга, Сеитовой слободы и др. поселков на юге губернии лубком для покрытия крыш домов. За лубок брали «большие деньги»: десяток «последней доброты» стоил не менее 1 руб., а «хорошие и гораздо больше»165.

Башкирские, мишарские, тептярские торговые люди участвовали в губернских ярмарках, базарах, торгах и торжках. Они скупали сельхозпродукцию по деревням и отвозили в город, где оптом продавали купцам. У последних они брали другие товары и развозили по волостям. Так, в 1773 г. башкирский старшина Уршак-Минской вол. Ногайской дороги Ибрагим Мрясев и рядовые из его команды Чюрюкей Касымов и Абукан Смаилов взяли у уфимского купца 2-й гильдии А.М. Подъячева товару на 100 руб. с условием вернуть деньги через год. На 50 руб. товара было отпущено Подъячевым башкирскому походному сотнику Осинской дороги Рангулу Ильину и столько же Хамиту Шерипову, старшинскому сыну из Ирехтинской вол. Осинской дороги. За товаром приезжали к Подьячеву и мишари-перекупщики с Сибирской и Осинской дорог166.

Часть товара башкиры, мишари, тептяри перекупали у казанских купцов, которые, не успев продать привезенное, «оставшиеся у них товары передают уфимским иноверцам... для продажи и покупки случающихся в уезде товаров»167.

На Большом собрании Уложенной комиссии депутат мишарей Исетской провинции Абдулла Муслюмов Даушев выступил против притязаний купцов на монополию в торговле. Он подчеркивал, что служилые люди право заниматься торговлей приобрели верным служением «как е. и. в., так и Отечеству, находясь в пограничных местах и защищая страну от неприятеля». Эти высказывания были поддержаны башкирскими депутатами Токтамышем Ижбулатовым, Базаргулом Юнаевым, мишарским депутатом Абдулзялилем Максютовым, тептярским депутатом Якимом Бекбовым, депутатом служилых татар Альмухамметом Ибрагимовым168.

Широкое развитие торговли в Яицком войске было обусловлено характером ведения хозяйства, рассчитанного на продажу прежде всего рыбы, икры, вязиги, рыбного клея и закупку хлеба, орудий рыболовства, оружия, тканей, одежды и других товаров. Торговля носила меновой характер.

Главный торг производился в Яицком городке, куда после трех основных ловов собирались почти все казаки с рыбой. Сюда, по свидетельствам очевидцев, «съезжаются купцы почти из целой России». Большинство купцов были из Поволжья, откуда они везли казакам хлеб. В своем наказе в Уложенную комиссию яицкие казаки твердо высказывались за свободную торговлю со всеми районами страны: «чтобы всякий приезжал сюда свободно и перед прежним лучшую охоту имел и из-за того, чтобы была всякаго звания людям вольность, как сюда приезжать, так и обратно отъезжать»169.

Пойманная и заготовленная казаками красная рыба — свежая, соленая, вяленая, мороженая и икра, и другие продукты рыболовства развозились и продавались по всей стране, а также сбывались за границу, принося стране значительную прибыль. В этом деле участвовали, в основном, приезжие купцы. Но имеются сведения, что богатые яицкие казаки и сами сбывали рыбу в Оренбурге и на отдаленных рынках, где держали приказчиков. Важно подчеркнуть, что торговля рыбой и продуктами рыболовства с Яика способствовала расширению всероссийского рынка на юго-востоке страны, включению в него значительной территории Южного Урала.

Коробейник. Рис. XVIII в.

Постепенно товарный характер принимало и скотоводство. Часть своего скота казаки продавали в Казанской губернии, а кожу и сало — на кожевенные и мыловаренные заводы Казани, Ярославля, Арзамаса.

Оренбургские казаки торговали хлебом, скотом, ремесленными изделиями и даже свинцом и порохом. Как писал П.И. Рычков, «торгуют они немало»170. По ведомости Оренбургской губернской канцелярии в 1764 г. в Оренбурге из 68 мясных амбаров 44 принадлежали казакам. 22 амбара были положены в 8-рублевый оклад, столько же — в 5-рублевый. Мясные лавки были и у челябинских казаков171.

Подчеркивая значение торговли и промыслов для казаков, депутат Уложенной комиссии от уфимских казаков П.И. Бурцов говорил на заседании комиссии, что казаки занимались прасольством, вели «торги и промыслы и разныя ремесла, с которыми обращались между Башкириею и другими иноверными народами... и тем довольствовались и пребывали... в службах весьма исправны»172. Уфимские казаки с выгодой занимались скупкой и перепродажей скота173.

Для снабжения гарнизонов и населения пограничных крепостей припасами они же заключали контракты на покупку и доставку хлеба и другого продовольствия в крепости на собственных подводах. Так, в 1763 г. крупные подряды в Оренбургской губернской канцелярии взяли 8 казаков. Каждый из них имел своих поверенных, которых рассылал по разным местам для закупки хлеба, и подводчиков с подводами. Т.И. Падуров, например, брался доставить в продовольственные магазины Оренбурга, Рассыпной и Пречистинской крепостей 1350 четвертей муки и 125 четвертей круп, для чего требовалось 738 подвод. За подряд он получал 1611 руб. 75 коп.174

О поступательном развитии торговли говорят и факты зачисления оренбургских казаков в купцы. Только в 1768 г. по распоряжению губернатора в купцы г. Оренбурга перешли отставной казак П. Деев с сыном, имевшие капитал в 2500 руб., лавки в гостином и на меновом дворах, их родственники — отставной казак П. Деев с сыновьями (капитал 3000 руб. и лавка в гостином дворе), служащий казак А. Деев с братьями (капитал 2000 руб.). Купцами стали Ф. Падуров с сыном, Н. Падуров, В. Авдеев, малолеток А. Хопрянинов, имевшие по 1000 руб.175

По проценту торговых крестьян Оренбургская губерния занимала одно из первых мест среди 13 губерний. Государственные и дворцовые крестьяне привозили товары на Оренбургскую ярмарку, где их торговля вызывала даже снижение цен на российские товары. Крестьяне нанимались в приказчики к купцам и продавали их товары на меновом и гостином дворах176.

Хлеб на рынок поставляли в основном государственные крестьяне и казаки Исетской провинции. По деревням, писал в 1767 г. П.И. Рычков, «многие скупщики ездят зимнею и осеннею порою, покупая и подряжая всякой хлеб..., больше для казенных магазейнов, в Оренбурге и в новых крепостях имеющихся»177. Из Исетской провинции хлеб шел также в Екатеринбургское ведомство и смежные дистрикты Сибирской губернии. Крестьяне прилинейных селений вели обменный торг с казахами.

О крестьянской торговле хлебом с удовлетворением говорили многие депутаты Уложенной комиссии от служилого населения края, подчеркивая ее «народную пользу». Купив хлеб у крестьян, они, отправляясь на службу, со спокойной душой оставляли свои семьи178.

Государственные и дворцовые крестьяне продавали также домашний скот, кожи, мед, воск, предметы домашнего изготовления — войлоки, холсты, изделия из сельскохозяйственного сырья и дерева и др. Косвенные данные о размерах крестьянской торговли можно извлечь из высказывания на собрании Уложенной комиссии купца А. Подъячева, который видел в торговых крестьянах реальных конкурентов. Он предлагал законодательно запретить им скупку «разных предметов» и торговлю в городах и на сельских торжках, оставив лишь право продавать «земельные произведения» и предметы «своего рукоделия» по месту жительства179.

У подножья г. Аушкуль (Южный Урал). С гравюры начала XIX в.

Как жизненно необходимое настояние прозвучало требование свободной торговли в наказах крещеных татар, чувашей, марийцев, удмуртов. Активную торговлю лошадьми вели новокрещенцы, переселенные в Башкирию из Поволжья. Они готовы были расширить «торговые извороты» и через своего депутата в Уложенную комиссию И. Андреева (Бакая) просили разрешить «всякими товары во всех местах для своего пропитания торговать»180.

Подобные требования, свидетельствовавшие о заинтересованности тептярей более широко вести торговлю, содержатся в их наказе своему депутату Якиму Бекбову: «Нам, положенным в восьмигривенный ясак, дозволено б было в здешнем Уфимском уезде, кто пожелает, иметь торговый промысел бескредитно ж»181.

Появление прослойки торговых крестьян было обусловлено не только объективным процессом общественного разделения труда, но и ростом податного обложения крестьян. Как говорил на заседании Уложенной комиссии П.И. Бурцов, крестьяне «побуждаются к продаже каких ни есть предметов не столько от излишества их, сколько по нужде, а именно для уплаты податей или других государственных повинностей»182.

Картина торговых операций будет неполной, если обойти продажу заводской продукции, хотя владельцы заводов не были жителями губернии. Продукция южноуральских металлургических заводов, принадлежавших дворянам и купцам, шла на общероссийский и внешний рынки. Продавали штыковую, досчатую, в брусках и листовую медь, штыковой чугун, листовое, луженое железо и даже сталь. На заводах и губернских ярмарках шла продажа бытовых изделий из металла.

Чугун и железо сплавляли по Белой, Каме и Волге до Твери, продавая по пути в Казани, Симбирске, Чебоксарах, на Макарьевской ярмарке, в Ярославле183. В «заморский отпуск» металлы шли через Петербургский порт. В 1761 г. на экспорт отправили свою продукцию Каслинский и Кыштымский заводы дворянина Н.Н. Демидова, Сергинские заводы И.Н. Демидова184.

После обязательной продажи казне 3/4 произведенной меди оставшуюся продукцию заводчики имели право реализовать по рыночным ценам. По данным на 1760—1761 гг. владелец Усень-Ивановского и Троицкого заводов балахнинский купец И.П. Осокин продавал штыковую медь в колокольном ряду в Москве. На московский рынок поступала продукция с Покровского, Благовещенского, пяти медных заводов Я. Твердышева и И. Мясникова. Чистую штыковую медь привозили на Оренбургский меновой двор с Покровского и Кано-Никольского заводов185.

Еженедельно на заводах собирались торги. Заводы постепенно шли навстречу потребностям сельского населения, налаживая выпуск сельхозорудий, инструментов, посуды. На Юрюзанском заводе был открыт цех по изготовлению кос, на Златоустовском — по выделке «крышечного резного и шинного железа»186. Белорецкий, Благовещенский, Юрюзанский, Катав-Ивановский заводы выпускали листовое железо. Изготовлением посуды занимались специальные цеха на Катав-Ивановском и Саткинском заводах. Особенно славилась медная посуда — чайники, кумганы, кастрюли, котлы и др. Троицких заводов187.

Несмотря на успехи в развитии торговли в третьей четверти XVIII в. в экономической жизни большинства населения края она занимала скромное место. Развитие торговли сдерживалось ограниченностью товарного производства и рынка, неудовлетворительностью путей сообщения в крае, особенно — трудностями караванного пути. В то же время без торгов крестьяне и служилое население края уже не могли поддерживать свое благосостояние.

Примечания

1. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 57—60, 79—83.

2. Там же. С. 83—85.

3. Там же. С. 86—89.

4. Демидова Н.Ф. Социально-экономические отношения в Башкирии в первой четверти XVIII в. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1958. С. 30.

5. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. 2, кн. 1. С. 65.

6. Паллас П. С. Указ. соч. СПб., 1786. Ч. 2, кн. 2. С. 9—10.

7. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы // Труды Вольного экономического общества (ВЭО). Ч. VII. С. 140.

8. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. 2, кн. 1. С. 8.

9. Материалы. Т. V. С. 395, 356, 598, 599 и др.

10. Сборник РИО. Т. 8. С. 318.

11. Очерки русской культуры XVIII в. М., 1985. Ч. 1. С. 55; Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 86.

12. Материалы. Т. V. С. 599.

13. Восстание Емельяна Пугачева. Л., 1935. С. 6, 9—10; Очерки русской культуры XVIII в. Ч. 1. С. 96, 99.

14. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы. С. 116—117.

15. Подсчитано по: Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 83—89. Четверть — мера сыпучих тел и поверхности. Как мера сыпучих тел вмещала 4 пуд. ржи, как мера поверхности равна 0,5 дес.

16. Там же.

17. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. 2, кн. 2. С. 9.

18. Полное собрание ученых путешествий по России. Записки путешествия академика Фалька. СПб., 1824. Т. 6. С. 257.

19. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 79.

20. Рычков П. О способах к умножению земледелия в Оренбургской губернии // Труды ВЭО. СПб., 1767. Ч. VII. С. 3.

21. Демина Т.А. Земельные отношения в Южном Зауралье в 30—80-х годах XVIII века // История СССР. 1981. № 6. С. 151—153.

22. Там же. С. 156.

23. Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII веке. Курган, 1962. С. III.

24. Паллас П. С. Указ. соч. Ч. 2, кн. 2. С. 8—9.

25. Рычков Н. Журнал. С. 129, 131.

26. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 66—67.

27. Там же. С. 466—467.

28. Рычков П. О земледелии // Труды ВЭО. 1770. Ч. XVI. С. 28.

29. Лепехин И.И. Продолжение дневных записок путешествия по разным провинциям Российского государства. СПб., 1802. Ч. 2. С. 23, 49—50, 70—71; Кондрашенков А.А. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках. Челябинск, 1969. Ч. 2. С. 47.

30. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379. Л. 477—478.

31. Рычков Н. Указ. соч. СПб., 1770. С. 154—155.

32. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. III. 2-я пол. СПб., 1788. С. 26.

33. Там же. С. 20—21.

34. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 244—245.

35. РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 199. Л. 165; Пугачевщина. Т. 2. С. 79.

36. Усманов А.Н. Развитие земледелия в Башкирии в третьей четверти XVIII века // Из истории феодализма и капитализма в Башкирии. Уфа, 1971. С. 61—62.

37. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 24.

38. Паллас И.С. Указ. соч. СПб., 1786. Ч. 2, кн. 1. С. 26.

39. Усманов А.Н. Указ. соч. С. 62.

40. Янгузин Р.З. Хозяйство башкир дореволюционной России. Уфа, 1989. С. 32.

41. Там же. С. 33.

42. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 478.

43. Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. СПб., 1799. Ч. 2. С. 100.

44. Янгузин Р.З. Указ. соч. С. 41.

45. Акманов И.Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII — первой половине XVIII вв. С. 23.

46. Георги И.Г. Указ. соч. Ч. 3—4. С. 221.

47. РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 191. Л. 51.

48. Цит. по: Бородин Н. Уральское казачье войско. Статистическое описание в двух томах. Уральск, 1891. Т. 1. С. 475.

49. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 448, 456, 477—478.

50. Там же. С. 456—457.

51. Там же. С. 464.

52. Там же. С. 464—472.

53. Там же. С. 474—475.

54. Восстание Емельяна Пугачева. Л., 1935. С. 6.

55. Георги И.Г. Указ. соч. Ч. 2. С. 91.

56. Там же.

57. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. 1. С. 649.

58. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы. С. 168.

59. Там же. С. 134—135.

60. Материалы по... ОКВ. Вып. III. С. 98.

61. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы. С. 133—134.

62. Рычков Н. Указ. соч. С. 137.

63. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы. С. 135.

64. Кондрашенков А.А. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках. Челябинск, 1969. Ч. II. С. 53—54.

65. Георги И.Г. Указ. соч. Ч. 2. С. 91.

66. Там же. Ч. 1. С. 59.

67. ГАОО. Ф. 3. Д. 78. Л. 71—72, 233—254; Д. 83. Л. 203—213 и др.

68. Сборник РИО. Т. 8. С. 124, 126, 300.

69. Подсчитано по: Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 375—378; Кашинцев Д. История металлургии Урала. М.; Л., 1939. Т. 1. С. 252—282; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 326—328.

70. Материалы. Т. IV. ч. 2. С. 375—378; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328—336.

71. ПСЗ I. Т. V, № 3464. С. 760—762; Т. X, № 7766. С. 734—739.

72. ПСЗ I. Т. XIV, № 10244. С. 169.

73. ПСЗ I. Т. XIII, № 10141. С. 899—908; Т. XV, № 10893. С. 274.

74. Павленко Н.И. К истории южноуральской металлургии в XVIII в. // 400-летие присоединения Башкирии к Русскому государству. Уфа, 1956. С. 210.

75. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 229, 269.

76. Там же.

77. Кашинцев Д. История металлургии Урала. С. 119.

78. Кулбахтин Н.М. Формирование горнозаводской промышленности Башкирии в XVIII веке. Уфа, 1989. С. 15.

79. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 219, 222, 256, 261—262, 352—356, 365—366.

80. Павленко Н.И. К истории южноуральской металлургии в XVIII в. С. 178—186.

81. Кашинцев Д. Указ. соч. С. 120—121.

82. Очерки по истории Башкирской АССР. Уфа, 1956. Т. I, ч. 1. С. 209.

83. Горные заводы, рудники и месторождения полезных ископаемых в Уфимской губернии. Уфа, 1898. С. 6.

84. Гудков Г.Ф., Гудкова З.И. Из истории южноуральских горных заводов XVIII—XIX веков. Уфа, 1983. Ч. 1. С. 31.

85. Черноухов А.В. История медеплавильной промышленности России XVII—XIX вв. Свердловск, 1988. С. 61—62; Пугачевщина. Т. 2. С. 269; Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 229—242.

86. Подсчитано по: Кулбахтин Н.М. Указ. соч. С. 65—67.

87. Павленко Н.И. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века. М., 1953. С. 212, 386; Струмилин С.Г. История черной металлургии в СССР. М., 1954. С. 319—320.

88. Подсчитано по: Кашинцев Д. Указ., соч. С. 132; Кулбахтин Н.М. Указ. соч. С. 65—67.

89. Подсчитано по: Кулбахтин Н.М. Указ. соч. С. 65—67; Кашинцев Д. Указ. соч. С. 132.

90. Кашинцев Д. Указ. соч. С. 256—274.

91. История Урала с древнейших времен до 1861 г. (далее История Урала). М., 1989. С. 272.

92. Подсчитано по: Черноухов А.В. Указ. соч. С. 75, 148—149, 156—164.

93. Черноухов А.В. Указ. соч. С. 84.

94. Павленко Н.И. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века. С. 192—200; История Урала. С. 272.

95. Павленко Н.И. К истории южноуральской металлургии в XVIII в. С. 195; История Урала. С. 275; Орлов А. С. Указ. соч. С. 25—26, 180—182.

96. Научное наследие П.С. Палласа. СПб., 1993. С. 127, 152—153.

97. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 323—330, 598; Материалы. Т. V. С. 681—683; Асфандияров А.З. Башкирские рудоискатели и рудопромышленники в XVIII в. // Социально-экономическое развитие и классовая борьба на Южном Урале и в Среднем Поволжье. Уфа, 1988. С. 22—24.

98. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 335—338.

99. Там же. С. 302, 597.

100. Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства. Ч. 2. С. 40.

101. Аксенов А.В. Соль Илецкая. Историко-экономический очерк (1754—1965) // Ученые записки Оренбургского гос. пединститута. Оренбург, 1969. Вып. 31. С. 28—35.

102. Научное наследие П.С. Палласа. СПб., 1993. С. 83.

103. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 790. Л. 68, 93, 71—80.

104. ГАОО. Ф. 3. Д. 77. Л. 80—81; ПСЗ I. Т. XXI, № 15174. С. 142—143.

105. ГАОО. Ф. 3. Д. 125. Л. 21—23.

106. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 479, 483.

107. Там же. С. 106, 108.

108. Подсчитано по: Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 111—127, 564—568.

109. ГАОО. Ф. 3. Д. 131. Л. 22—30; Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 133—141.

110. ГАОО. Ф. 3. Д. 131. Л. 10—12.

111. Сборник РИО. Т. 8. С. 113.

112. Там же. С. 98.

113. Там же. С. 128—129.

114. ГАОО. Ф. 3. Д. 72. Л. 343; Сборник РИО. Т. 8. С. 128.

115. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 246—247.

116. Подсчитано по: Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 125—127, 570—572.

117. Там же. С. 108, 123—125, 568—570.

118. Восстание Емельяна Пугачева. С. 9.

119. Там же. С. 12.

120. ГАОО. Ф. 3. Д. 100. Л. 148—149.

121. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 573, 604.

122. Миронов Б.Н. Внутренний рынок России во второй половине XVIII — первой половине XIX в. Л., 1981. С. 103—108.

123. Стариков Ф. Откуда взялись казаки. Оренбург, 1881. С. 135.

124. Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 58.

125. Там же. С. 214.

126. Максимович Л.М. Указ. соч. М., 1788. Ч. IV. С. 30—31; Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 467.

127. Архив ПФИИР. Ф. 36. Оп. 1. Д. 442. Л. 354.

128. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии. С. 247.

129. Максимович Л.М. Указ. соч. Ч. V. С. 298—299.

130. Аполлова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в XVIII — нач. XIX вв. М., 1960. С. 289, 314.

131. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии. С. 199, 209.

132. Подсчитано по: Аполлова Н.Г. Указ. соч. С. 248—249, 253, 301.

133. ГАОО. Ф. 3. Д. 133. Л. 85—95; Восстание Емельяна Пугачева. С. 8—10.

134. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 90—91, 592; Аполлова Н.Г. Указ. соч. С. 281.

135. РГАДА. Ф. 16. Д. 816. Л. 3.

136. Подсчитано по: Аполлова Н.Г. Указ. соч. С. 292, 309.

137. Витевский В.Н. Указ. соч. Казань, 1897. Вып. 5. Приложение. С. 88—89.

138. Аполлова Н.Г. Указ. соч. С. 241; Максимович Л.М. Указ. соч. Ч. IV. С. 31.

139. РГАДА. Ф. 6. Д. 516, ч. 1. Л. 36.

140. Сборник РИО. Т. 8. С. 112.

141. ГАОО. Ф. 3. Д. 80. Л. 13.

142. Там же. Д. 112. Л. 120—128.

143. Там же. Д. 105. Л. 13—15.

144. Чулков М.Д. Словарь учрежденных в России ярмарок и торгов // Максимович Л.М. Указ. соч. Ч. IV. С. I—CXXVI.

145. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 475.

146. Там же. С. 475.

147. Сборник РИО. Т. 8. С. 147—148.

148. Материалы. Т. IV, ч. 1. С. 373, 374, 380.

149. Сборник РИО. Т. 8. С. 299.

150. Там же. С. 326—327.

151. Сборник РИО. Т. 8. С. 326—327.

152. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 216.

153. ЦГИА РБ. Ф. 386. Оп. 1. Д. 2. Л. 162—163.

154. Сборник РИО. Т. 8. С. 112, 124—126.

155. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 53—58.

156. ГАОО. Ф. 3. Д. 72. Л. 349—351.

157. Там же. Д. 83. Л. 283—284.

158. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 66.

159. Там же. Ф. 1274. Д. 182. Л. 312.

160. Сборник РИО. Т. 8. С. 112.

161. Там же. С. 128.

162. Там же. С. 222.

163. Там же.

164. Там же. С. 300.

165. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 60—61.

166. Материалы. Т. IV, ч. 1. С. 373—374, 380.

167. Сборник РИО. Т. 8. С. 299.

168. Там же. С. 191—193.

169. Уральское казачье войско. СПб., 1866. Ч. 2. Приложения. С. 74.

170. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии. С. 248.

171. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 94—96, 129.

172. Материалы по... ОКВ. Вып. 1. С. 73.

173. Там же. Вып. III. С. 63.

174. ГАОО. Ф. 3. Д. 71 а. Л. 30—33.

175. Материалы по... ОКВ. Оренбург, 1907. Вып. VII. С. 144—145.

176. Аполлова Н.Г. Указ. соч. С. 246; Оренбург. Челябинск, 1993. С. 19.

177. Рычков П.И. Ответы на экономические вопросы. С. 158.

178. Сборник РИО. Т. 8. С. 124, 126—128, 192.

179. Там же. С. 98—99, 301.

180. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379. Л. 480.

181. Там же. Л. 487.

182. Сборник РИО. Т. 8. С. 125.

183. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 238—241, 256, 264—265.

184. Там же. С. 252—254, 256, 269—271.

185. Там же. С. 221, 225—226, 238—241, 285, 278.

186. РГАДА. Ф. 271. Оп. 3. Д. 3193, 3222.

187. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 136, 240, 250—251, 266; Рычков Н. Журнал. С. 101—103, 142, 143.