Глава 2. Издание и перевод Записок Екатерины II

Появление письма Петра Федоровича к жене неразрывно связано с публикацией Записок Екатерины II. Вполне вероятно, что и в Лондон они попали одновременно. Поэтому представляется необходимым рассмотреть хотя бы в первом приближении историю публикации и перевода этих интереснейших документов.

История издания Записок Екатерины II до сих пор содержит много загадок. Часть из них лежит в области хронологии. Рассмотрим сначала версию «Колокола». В сентябре 1858 года в «Колоколе» (№ 23/24 за 15 сентября)^* на последней странице появилось следующее сообщение: «Спешим известить наших читателей, что Н. Трюбнер издает в октябре месяце на французском языке Mémoires de l'impératrice Catherine II, écrits par elle-même (1744—1758). Записки эти, давно известные в России по слухам и хранившиеся под спудом, печатаются первый раз. Мы взяли меры, чтобы они тотчас были переведены на русский язык»^**.

Нужно ли говорить о важности, о необычайном интересе записок женщины, которая больше тридцати лет держала в своей руке судьбы России и занимала собою весь мир — от Фридриха II и энциклопедистов до крымских ханов и кочующих киргизов.

Русский перевод Записок сопровождался Приложением, в котором были помещены письма Петра Федоровича (на французском языке и с русским переводом), а также большая часть письма Екатерины II к Ст.-А. Понятовскому и фрагмент депеши Л. Беранже. Почти одновременно с русским изданием вышло второе французское, в котором упомянутые документы давались на французском языке¹. Об этом издании в «Колоколе» ничего не говорилось, хотя оно отличалось от первого упомянутым приложением. Правда, текст Записок Екатерины II, опубликованный в первом издании (с теми же несколькими редакторскими сносками, касающимися сомнения в правильности отдельных слов, и с теми же ошибками, которые содержало первое издание), а также Предисловие Герцена, помеченное 15 ноября 1858 года, остались без изменения. Казалось бы логичным сказать несколько слов в Предисловии к новому изданию о весьма примечательных письмах Петра Федоровича, но этого не было сделано.

1859 годом помечены несколько изданий Записок Екатерины II на других языках. На немецком: Memoiren der Kaiserin Katharina II, von ihr selbst geschrieben. Nebst einer Vorrede von A. Herzen. Autorirte deutsche Uebersetzung. Hannover. Karl Rümpler. 1859; а также на датском и на шведском (с предисловиями Герцена)². Английского перевода, судя по всему, так и не появилось^***.

История издания Записок Екатерины II нашла отражение и в письмах Герцена. 18 (6) сентября 1858 года Герцен сообщал М.К. Рейхель: «Мы издаем на франц[узском] языке записки Екатерины II (1739—58) — это такая прелесть, так интересно, что просто упадешь» (XXVI, 208). На следующий день он сообщает о том же М. Мейзенбуг: «Мы печатаем теперь «Воспоминания императрицы Екатерины II» (1744—1758) — и это безмерно интересно. Альтгауз пожелал перевести их на немецкий язык и теперь за работой. Русское правительство чрезвычайно охраняло эту рукопись — и все-таки она в наших руках» (XXVI, 210). 2 октября (20 сентября) Герцен сообщает последнему адресату: «Воспоминания Екатерины» написаны по-французски. Альтгауз присутствовал, когда я их посылал Трюбнеру, не думая ни о каком другом переводе, кроме русского, — он у меня просит разрешения — и я ему дам его. Вот и вся история. Я уверен, что мы найдем что-нибудь genuine^**** с русского» (XXVI, 213). Здесь прежде всего необходимо обратить внимание на не совсем ясное изложение событий Герценом, но об этом мы расскажем в другом издании.

Весьма примечательно, что о публикации Записок Екатерины II знал американский литератор-публицист Ч.-Г. Лиленд, которому Трюбнер еще до выхода в свет данного издания послал отдельные отпечатанные листы, по-видимому с целью публикации статьи, которая и появилась под заглавием «Литературная новость» 4 декабря 1858 года в газете Philadelphia Daily Evening Bulletin. Лиленд писал об этом издании: «В нашем распоряжении давно уже находятся корректурные листы одного из замечательнейших политических документов, когда-либо издававшихся на каком-нибудь языке, — листы поистине увлекательной книги, которую будут читать, пока сохранится интерес к историческим сочинениям. Мы имеем в виду тайную автобиографию российской императрицы Екатерины [II] — произведение, безусловно, подлинное и изобилующее, с начала до конца, самыми интимными подробностями и самыми доверительными личными признаниями, какие только можно себе вообразить. «Исповедь» Руссо принято считать идеалом безграничной откровенности, но в этом отношении императрица его перещеголяла. Что же касается легкости изложения и того жизнеподобного стиля повествования, которое воссоздает перед нами мельчайшие подробности обстановки и характера, то весьма трудно было бы отыскать какую-нибудь биографию или роман, которые превзошли бы названные мемуары. Причина этого отчасти заключается в полной непринужденности, с которой книга написана, и, более того, в поразительной непосредственности восприятия и цепкой памяти императрицы, или, правильнее сказать, великой княгини, потому что записки эти относятся к тому времени, когда она была еще великой княгиней. Подлинность этой автобиографии несомненна. В смертный час императрицы рукопись лежала на ее письменном столе, с которого ее переместили, вероятно, без особенно внимательного просмотра, в государственный архив, и там она много лет пролежала в безвестности, вместе с другими документами» (курсив наш. — О.И.)³. Последнее замечание корреспондента говорит о том, что ему не предоставили русское сопроводительное письмо — «строки» (о них пойдет речь ниже), с которыми этот текст приходил в противоречие.

Теперь необходимо сказать несколько слов о сроке получения Герценом рукописи мемуаров Екатерины II. Н.Я. Эйдельман, обращавшийся к этой проблеме в нескольких своих работах, со временем изменил свою точку зрения: в книге «Тайные корреспонденты «Полярной звезды» он утверждает, что «Записки Екатерины II» попали к Герцену в августе, а в статье «Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типографии» — что Записки стали достоянием «Вольной русской типографии» в середине сентября, за несколько дней до выхода 23/24-го листа «Колокола». Первую точку зрения исследователь обосновывал тем, что П.И. Бартенев, которого большинство исследователей (включая Н.Я. Эйдельмана) считает человеком, привезшим Герцену Записки Екатерины II, уехал из Лондона во второй половине августа⁴. Казалось бы, это доказательство, если принять за истинное упомянутое мнение о Бартеневе, вполне логично. Но по неизвестным нам причинам в дальнейшем исследователь изменил свою точку зрения (не показывая недостатки первой). Он посчитал более сильным следующее рассуждение: в письме к своему постоянному корреспонденту М.К. Рейхель от 8 сентября 1858 года Герцен ни словом не упоминает о полученных «Записках Екатерины II», а спустя десять дней, 18 сентября, пишет ей об их издании; 19 сентября ту же новость он сообщал М. Мейзенбуг (в письме ей от 10 сентября ничего подобного не было)⁵. Но таким образом ставилось под сомнение утверждение о доставке упомянутых Записок Бартеневым, которое Эйдельман также не отвергает, замечая: «Попытки редактора «Русского архива» отрицать свою роль в передаче «Записок» пока не могут изменить давно сложившегося мнения о причастности Бартенева к пересылке в Лондон мемуаров императрицы, хотя многие детали все же неясны и требуют уточнений»⁶.

Реагировало ли русское правительство на известия о предстоящей публикации в Лондоне Записок Екатерины II? Сегодня мы имеем основания это утверждать: исследователями в разное время были обнаружены соответствующие документы. Так, М.К. Лемке в 1919 году в комментариях к 9-му тому «Сочинений Герцена» привел интереснейшие документы, касающиеся попытки III Отделения помешать публикации Записок Екатерины II⁷.

Весьма примечательно, что издатель «Русского архива» П.И. Бартенев дважды по-разному рассказывал об этой истории на страницах своего журнала. Первый раз при анонсе академической публикации Записок Екатерины II (на обложке журнала): «Покойный князь А.Н. Волконский, бывший тогда посланником в Дрездене, передавал нам, что он имел поручение от канцлера князя Горчакова скупить у книгопродавца Трюбнера все экземпляры Записок, но что дело не состоялось, потому что Трюбнер запросил 40 т. рублей, а ему предлагали только 25 т.»⁸ Позднее в «Русском архиве» № 10 за 1912 год в рубрике «Из записной книжки Русского архива» была помещена заметка с припиской — «От князя Александра Никитича Волконского». В ней говорилось: «В 1858 г., будучи посланником в Саксонии, князь Волконский узнал от Бейста (граф Ф.Ф. Бейст — в ту пору министр внутренних дел Саксонии. — О.И.), что Герцен печатает Записки Екатерины, и донес о том кн. Горчакову. Тот, по скупости, отозвался, что хорошо бы воспользоваться агентами Бейста, подкупить наборщиков и уничтожить рукопись, но назначал на это лишь несколько сотен рублей. Князь Волконский отвечал, что если пуститься на такой подкуп, то необходимо иметь свободные деньги, сколько потребуется. Горчаков не согласился. Тем переписка по этому предмету и кончилась»⁹. Различие между обоими сообщениями Бартенева можно объяснить тем, что тут речь идет о двух фазах борьбы с изданием Записок Екатерины II. Как следует из подлинных документов, дело обстояло не совсем так; напротив, было получено согласие государя. Но в Петербурге прекрасно понимали, что, уничтожив один список и даже набор, они не будут гарантированы от того, что существует еще один список, который опять будет пущен в дело.

Как мы видели выше, для III Отделения интереснее было выяснить, откуда был получен список, с которого печатал Герцен. Решили пойти по двум путям: во-первых, попытаться получить доступ к публикуемой рукописи в самой лондонской типографии и, во-вторых, исследовать в самой России: кто и откуда получил список, который был отправлен Герцену.

Герцен, сообщая Мейзенбуг 19 (7) сентября 1858 года о печати «Воспоминаний Екатерины II», писал: «Русское правительство чрезвычайно хранило эту рукопись — и все-таки она в наших руках» (XXVI, 210). Очень странный текст, который, понимаемый буквально, говорит о похищении рукописи. Герцен в то время знал о ходящих в России списках (см. Предисловие к французскому изданию Записок). Знал и о предложении ему другого списка, как уже говорилось выше, объявил в «Колоколе». В письме к Л. Пиянчани от 30 (18) ноября 1859 года он говорил о мемуарах Екатерины II: «Эти записки целиком подлинные, и русское правительство было крайне разгневано их опубликованием» (XXVI, 313). Никаких свидетельств «гнева правительства» мы не нашли. Можно предположить, что император, ознакомясь с докладной князя Волконского, а затем и с Предисловием к первому изданию Записок Екатерины II, решил узнать, кому выдавались секретнейшие документы, и прежде всего записки Екатерины II. Однако никакого криминала обнаружено не было. О том, что император и его окружение сразу обратили внимание на выход в Лондоне мемуаров Екатерины, свидетельствуют следующие строки из письма Е.Ф. Тютчевой к сестре Д.Ф. Тютчевой от 20 декабря 1858 года: «В одном из последних писем ты рассказала мне, что император читал вам вслух записки императрицы Екатерины. Не могла бы ты прислать мне их, я так хочу их прочесть. Я уверена, что папа мог бы их иметь благодаря своему положению в Цензурном комитете^5*. Сделай для меня, Дареле, я буду тебе очень признательна»¹⁰.

В Предисловиях к разным изданиям Записок Екатерины II — французскому, русскому и немецкому — имеется много ценной информации по поводу издания этого выдающегося памятника Герценом, а также переводу его на другие языки, прежде всего русский («строки»). Этот весьма любопытный документ требует тщательнейшего анализа: кто и почему написал его, что в «строках» соответствует действительности, а что ошибочно или намеренно выдумано; переводил ли Записки Екатерины II их автор, и он ли доставил «строки» в Лондон? Коснемся этих вопросов лишь вкратце.

По преданию, идущему от князя С.М. Голицына, Павел I поручил разобрать бумаги Екатерины II великому князю Александру Павловичу, князю Александру Борисовичу Куракину и, в чем рассказчик не был уверен, Ростопчину. Ф.П. Лубяновский приводит в своих воспоминаниях рассказ будто бы самого князя Куракина, сообщившего, что Павел приказал ему разобрать кабинет императрицы¹¹. Участие А.Б. Куракина в этом деле не вызывает сомнения, так как Павел считал его «своим верным другом» и первое, что сделал он по вступлении на престол, — вызвал князя Александра Борисовича¹². Наличие у князя Куракина копий Записок Екатерины II это подтверждает.

Следует заметить, что вся эта процедура была продумана заранее.

Мы нигде не находим подтверждения сообщения о том, что Ростопчин нашел мемуары Екатерины II. Правда, Н.Я. Эйдельман обнаружил весьма странную записку, скопированную из бумаг А.Б. Лобанова-Ростовского, в которой говорилось: «Когда Павел Петрович приехал во дворец, Екатерина еще дышала и лежала на тюфяке возле двери, ведшей в комнату, где лежали ее мемуары. Павел Петрович, не желая тревожить матери и отодвигать ее, приказал подать себе воску и опечатал своей печатью дверь. После смерти Екатерины он вошел с Ростопчиным в эту комнату и, взяв с полки первый попавшийся сверток мемуаров, велел прочесть их Ростопчину и сказать, может ли он, Павел, читать их. Ростопчин продержал целую неделю и списал эту рукопись. После того привез ее Павлу и говорит: прочтите эту страницу, где говорится о вашем происхождении. Павел прочел, велел растопить камин, бросил туда эту рукопись, а за нею и все остальные мемуары. Так погибло то, что Екатерина 33 года писала своеручно каждое утро»¹³. Вполне вероятно, что этот фантастический рассказ действительно восходит к Ростопчину.

Автор «строк» говорит о «великой душе», «великой женщине», однако не раскрывает, в чем же это величие проявилось; напротив, он входит в детали ее недостатков, описывает ее «гнусности», отсутствие «нравственного достоинства» — «голый разврат» — и намекает на «даже преступления». При этом в своих обвинениях автор «строк» не ограничивается временными рамками мемуаров, а заглядывает и в будущее: «Дальше невозможно оправдываться. Дальше следуют Орлов, Потемкин и проч.». Примечательно, что автор «строк» занимает тут позицию даже более крайнюю, чем известный бичеватель отечественных нравов князь М.М. Щербатов. Не будем здесь говорить о значении Г.Г. Орлова в воцарении и первых годах царствования Екатерины II, но о выдающемся русском государственном деятеле князе Г.А. Потемкине-Таврическом и о его «связи» с Екатериной II, которая принесла России силу и славу, так пренебрежительно мог отозваться, пожалуй, только иностранец.

Читаешь «строки» и думаешь: о ком идет речь — о куртизанке или великой правительнице России — Екатерине Великой? Несомненно, что анонимный автор «строк» весьма плохо относился к Екатерине II. Это доказывается еще и тем, что он в таком небольшом тексте, прерывая ход изложения, вновь обращается к отрицательной характеристике Екатерины. «Еще от матери своей предубежденный против Екатерины, Николай, — пишет автор «строк», — называл ее обыкновенно «черною женщиной», простирая свою ненависть не только к лицу ее, но и к ее учреждениям».

Существующие материалы подтверждают, что копия Записок Екатерины II оказалась у братьев Тургеневых. 25 ноября 1821 года Н.И. Тургенев записал в дневнике: «Я вчера, возвратясь из клоба, принялся читать «Secrets de Cat[herine] II»¹⁴. Примечательно, что до этого времени он их, по-видимому не получал от брата. После этого Записки стали распространяться. Н.М. Карамзин 4 мая 1822 года писал И.И. Дмитриеву: «Нынешнею зимою читал я записки Екатерины Великой, доведенные ею только до 1760 году: очень, очень любопытно. Двор Елизаветы, как в зеркале. Времена удивительно переменились. Если приедешь к нам в Петербург, то угостим тебя и записками Екатерины». А через две недели, 19 мая, по-видимому, отвечая на вопрос об их хозяине, замечал: «Записки Екатерины у нашего любезного Тургенева; но прошу об этом не говорить: он хранит их как зеницу ока и таит, списав с экземпляра Куракинского»¹⁵. Давал читать эту рукопись А.И. Тургенев и А.О. Смирновой-Россет¹⁶. Информацию о снятии копии с куракинского списка мемуаров Екатерины II человек 50-х годов XIX столетия мог получить, скорее всего, от самого А.И. Тургенева или лиц близко его знавших^6*. В то время в обществе появились слухи и о других вариантах Записок Екатерины II. Так, Бартенев писал: «Покойный гр. Д.Н. Блудов передавал нам, что ему при разборе архивов Зимнего дворца случилось читать неизданную собственноручную тетрадь Екатерины II-й на французском языке, посвященную ее приятельнице графине П.А. Брюс и содержащую в себе подробные ее рассказы о рождении, детстве и вообще о жизни ее до приезда в Россию»¹⁷. А.П. Ермолов в 1860 году рассказывал М.П. Погодину: «Теперь известны две части записок императрицы Екатерины, но была третья. Я читал их в молодости и помню некоторые вещи, которых не нахожу в ныне известных двух частях. Верно, они были в третьей. Подлинные записки Екатерины хранятся в Министерстве иностранных дел. Государь давал их читать некоторым особам, например гр. Румянцеву»¹⁸.

Очень важным является утверждение автора «строк», что от тургеневского списка мемуаров Екатерины II «пошли все списки, существовавшие в России». Это легко было установить по наличию приписки «Его Императорскому Высочеству, Цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу, любезному сыну моему», отсутствовавшей, по-видимому, в подлинной рукописи.

О том, что у Пушкина был свой список мемуаров Екатерины II, свидетельствует, прежде всего, его запись в дневнике от 8 января 1835 года: «В[еликая] кн[ягиня] (Елена Павловна. — О.И.) взяла у меня «Записки Екатерины II» и сходит от них с ума». Другим доказательством является запись от 19 февраля 1837 года в «Журнале, веденном при разборе бумаг покойного Александра Сергеевича Пушкина», согласно которой среди просмотренных в этот день исторических материалов указаны «Секретные записки о жизни и смерти императрицы Екатерины 2-й, на французском языке, в двух книгах». Когда, по окончании просмотра, 25 февраля, Николаю I была представлена опись «всем вообще» бумагам «покойного камер-юнкера» Пушкина, то в графе «куда отданы» он против «Записок» написал: «ко мне». Что и было выполнено¹⁹.

Исследователи приложили большие усилия, чтобы отыскать этот список, и, наконец, в 1949 году он был найден. Но к всеобщему удивлению, список был не руки Пушкина. Согласно мнению Р.Е. Теребениной, он написан в 1831—1832 годах рукой Д.Н. Гончарова^7* (а первые девять листов — рукой Н.Н. Пушкиной)²⁰.

Что касается источника пушкинского списка Записок Екатерины II, то Р.Б. Теребенина, следуя в этом отношении за мнением авторитетных пушкинистов, полагает, что им является список А.И. Тургенева²¹. Это предположение отчасти подтверждается и тем, что Александр Иванович вернулся в Россию в 1831 году и с декабря часто виделся с Пушкиным, вел с поэтом беседы о Петре I и русской истории²².

А.О. Смирнова-Россет называет, что таких списков было восемь. Мемуаристка сообщает, что Николай I их все конфисковал²³. Мы точно знаем о трех полученных императором списках: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского и А.И. Тургенева в период с 1837 по 1838 год.

Стремился ли великий князь Александр Николаевич прочитать записки Екатерины II — об этом ничего нам не известно. Однако К.А. Арсеньеву, обучавшему великого князя Александра Николаевича, если верить Герцену, в числе прочих секретных документов дали прочесть Записки Екатерины II (XIII, 379).

Еще один серьезный аргумент против указания «строк» на МГАМИД приводит Р.Е. Теребенина: «При анализе отступлений пушкинской копии от оригинала, не содержащихся в списках Куракина, Воронцова, Тургенева и Вяземского (выписки из него, сделанные рукой П.А. и В.Ф. Вяземских, вероятно при отобрании, близки к воронцовско-тургеневскому варианту), т. е. отступлений, которые можно было бы считать «пушкинскими», мы обнаружили, что большая часть их имеется в герценовском издании. Наличие в издании 1859 г. этих и, как оказалось, всех куракинско-тургеневских отступлений от оригинала свидетельствует, что «Записки», вопреки утверждению Герцена в предисловии, напечатаны не по новой (1855 г.), а по старой копии, источник которой, вероятнее всего опосредствованный, находится в несомненном «родстве» с копией Пушкина» (курсив наш. — О.И.)²⁴. Подобный вывод можно было бы сделать, зная, что только в куракинском списке имеются слова — «...моему любезнейшему сыну». Писавший «строки» не говорит определенно, какой из названных списков — тургеневский, пушкинский или МГАМИД — был напечатан в Лондоне. Стоит заметить, что если бы кто-то действительно попытался переписать подлинную рукопись третьего варианта Записок Екатерины II, то он, скорее всего, переписал и хранимый с нею Canevas (о котором шла речь выше). Никто не видел подобного списка. Поэтому можно с очень большой степенью вероятности заключить, что подлинные Записки переписывались лишь один раз князем А.Б. Куракиным.

Для нас остается неразрешимой загадкой — почему Герцен поместил «строки», в которых определенно (с датой) указывалось на непорядки в МГАМИД, что могло привести к санкциям против этого учреждения и против людей, которые в то время там работали и даже весьма сочувствовали Герцену (например, А.Н. Афанасьева)? Напомним, что в Приложении о письмах Петра Федоровича говорилось (правда, опять-таки ложно относительно даты), что они были найдены «год тому назад в Москве». К этому стоит добавить, что в первой книге «Исторического сборника Вольной русской типографии в Лондоне», появившейся в 1859 году, было помещено письмо Екатерины II к графу Н.И. Салтыкову, снабженное следующим примечанием: «В числе рукописей, принадлежавших любителю древностей московскому соляному приставу Меншикову, находилось это собственноручное письмо императрицы Екатерины II, доставшееся ему из дому князя Салтыкова. Князь М.А. Оболенский выпросил его у Меншикова и поднес оное чрез государ. канцлера императору Николаю I (в 1848 г.), который и оставил подлинник у себя. Копия списана из дел Моск. Г. архива МИД»²⁵. Зачем было добавлять последнее предложение? Что это — бравада — у нас везде свои корреспонденты — или попытка придать своей публикации больший вес указанием на столь солидное хранилище документов (в котором упомянутого письма, скорее всего, и не было)? Конечно, скопировать упомянутое письмо и передать в Лондон было прегрешением, но в случае с Записками Екатерины II дело шло о значительно большем — о копировании самого секретного документа, касающегося императорской семьи. Было ли указание на МГАМИД способом свести свои счеты через Лондон или запутать III Отделение? Ответить на это вопрос, повторяем, мы пока не можем, но «Пусть утешатся друзья Истории: истина когда-нибудь да выходит наружу!».

Итак, по нашему мнению, «строки» представляют не научное предисловие к Запискам Екатерины II, а политически направленное введение, в котором наряду со слухами (по большей части недостоверными) присутствуют политические утверждения: 1. подчеркивается разрыв правящей династии с Романовыми и с самой Россией; 2. намекается на слабость власти, которая не смогла сохранить в секрете Записки Екатерины II, столь ей неприятные. Эти же цели преследуются в других предисловиях (к иностранным изданиям).

Теперь рассмотрим герценовские переводы. Речь не идет о том, чтобы сверять точность имеющихся переводов с подлинником. Наша главная задача состоит в том, чтобы попытаться найти того человека, который мог его сделать. В литературе главным подозреваемым пока остается П.И. Бартенев, которому также приписывают доставку Записок Екатерины II в Лондон, а также авторство «строк». Не снимая полностью этих гипотез, мы считаем, что есть основания сомневаться в полной «вине» издателя «Русского архива», о чем пойдет речь в следующих разделах и главах.

Определение автора анонимного текста представляет собой весьма сложную проблему²⁶. По-видимому, не менее сложной (а может быть, и более трудной проблемой) является установление авторства перевода. Чем ближе перевод к переводимому тексту, тем менее видна рука переводчика, его стилистические приемы (включая и неосознанные). Кроме этого, необходимо учитывать, что большие тексты могут переводиться не одним человеком, а также возможную редакторскую правку (порой весьма обширную), иногда и не оговоренную особо.

Если брать формальные рамки, от объявления в «Колоколе» в сентябре 1858 года о Записках Екатерины II, «чтобы они тотчас были переведены на русский язык», до выхода русского издания в середине февраля 1859 года — прошло достаточно времени, судя по тому, что перевод был обещан 15 ноября и должен был появиться в декабре. О том, что тормозило выход русского издания мемуаров Екатерины II, мы ничего не знаем; Герцен по этому поводу хранил молчание (если исходить из опубликованной в настоящее время его переписки). Вполне вероятно, что затягивал переводчик; его можно понять — необходимо было перевести так, чтобы перевод был близок не только к тексту памятника, но и по своему стилю (лексике и построению фраз) к русскому языку второй половины XVIII века.

Не исключено, что первоначальный перевод не удовлетворил Искандера, хорошо знавшего французский язык, и долго шла его переработка. В результате что-то оказалось очень хорошо переведено, но было и много погрешностей, нелепостей и ошибок. Вместе с тем необходимо отметить, что, разрешив во многом упомянутую трудную стилевую проблему, русский перевод с точки зрения грамматики представляет собой весьма плачевное зрелище: сотни ошибок орфографических, синтаксических; путаница прописных и строчных букв. Особенно сильно досталось синтаксису — нет страницы, чтобы на ней не было в среднем около 5 непоставленных или, наоборот, неправильно поставленных знаков препинания; кроме того, переводчик почти совершенно устранил кавычки при прямой речи, присутствующие во французском тексте.

Дело дошло до смешного: в «Замеченных ошибках», коих приводится всего три^8*, одна из них — сама ошибочна, а другая неточна.

На такое положение дел указывали Герцену и его современники — как друзья, так и враги. Н.А. Мельгунова писал Искандеру 13 марта 1857 года: «Когда, лет через двадцать пять или тридцать, тебе придет в голову подумать не об одних современниках, но и о потомстве, и когда ты приступишь в Москве к печатанью полного собрания своих сочинений, не забудь, пожалуйста, взять к себе в подмогу хорошего корректора. Твои знаки препинания, например, — сущие знаки претыкания. Они часто затрудняют только чтение. Сверх того, встречаются небрежности». Г.Н. Вырубов, редактор первого собрания сочинений Искандера, в своих воспоминаниях отмечал: «Герцен, как мне раз сказал И.С. Тургенев, был рожден стилистом, но, к несчастию, не умел писать ни на каком языке. Его странные обороты, чрезмерное употребление исковерканных иностранных слов, полное пренебрежение элементарными правилами употребления знаков препинания — все это бросалось в глаза и побуждало внимательного читателя относиться критически к недостаткам, которые исчезали в разговорной речи»²⁷. Другой знакомый Искандера, А.А. Чумиков, 28 июня 1859 года писал ему: «...Корректура в ваших изданиях все хуже и хуже, и есть строки, которых смысл совершенно непонятен, непростительная небрежность — за огромные деньги. Если в Лондоне дорого издавать, то перенесите издание, т. е. печатание, в Германию. Ведь печатают же Schneider и Frank вещи не менее кричащие» (XIV, 133). Герцен пытался отвечать, но опять и здесь с ошибками.

В 1856 году Герцен получил письмо неизвестного, в котором тот критиковал его за многочисленные и непростительные ошибки. Он указывал на неточность в дате смерти Петра I, казни декабристов и другие. В «Ответе» на эти замечания Герцен пытался защищаться, но, как видно, не очень убедительно.

Своих знакомых Герцен уверял, что сам ведет с Огаревым корректуру своих изданий.

Специалисты продолжали критиковать Герцена за ошибки. Так, М.И. Семевский, рассматривая памфлет князя М. Щербатова «О повреждении нравов в России», указал на чрезвычайно неисправный текст издания, наполненный «грубейшими ошибками, совершенно искажающими смысл»²⁸. В 1874 году, характеризуя уровень перевода мемуаров Е.Р. Дашковой, издатель «Русской старины» писал, что «русский перевод, изданный в Лондоне в 1859 г[оду], крайне неудовлетворителен, он наполнен множеством самых грубых ошибок, искажающих смысл подлинника»²⁹.

Кое-что сдвинулось в отношении иностранных наборщиков. 18 (6) декабря 1857 года Герцен сообщал И.С. Тургеневу: «Успех нашей типографии... monte... monte... monte — Теперь уже набирают три француза, три англичанина (не зная ни одной русской буквы) и наши поляки» (XXVI, 145). Однако русских не было. Герцен обратился к своему знакомому Н.А. Мельгунову с просьбой подыскать в России студента.

Наверняка знал русский язык другой сотрудник Герцена — Станислав Тхоржевский, который, по некоторым сведениям, даже учился (был «действительным студентом») в Московском университете³⁰. Ему Герцен писал как по-французски, так и по-русски (XXVII, 125, 126).

Не менее важным компонентом издания была переписка. Тут у Герцена также были плохи дела. Ему приходилось использовать сына. В. Линтону от 6 декабря (24 ноября) 1853 года Герцен писал: «Я послал к Ворцелю за копией, мой сын возьмется за переписку, и завтра или послезавтра вы ее получите» (XXV, 184). Как видно, дело не изменилось и в дальнейшем. Неизвестному лицу Искандер писал 29 (17) июля 1859 года: «Скоро ли списки, не знаю — у нас нет русских переписчиков» (XXVI, 284).

Кстати сказать, Герцен чувствовал свои прорехи и в иностранных языках, даже во французском. 19 (7) ноября 1854 года о своей статье он писал Ш. Рейбелю, редактору газеты L'Homme, следующее: «При чтении статьи, ради бога, обратите внимание на ошибки во французском языке и исправьте их» (XXV, 212). А в уже выше цитированном письме к Прудону от 23 (11) марта 1860 года Герцен просил: «Если это вам подходит, я засяду за работу, чтобы сделать перевод. Но с тех пор, как я живу в Лондоне, я позабыл французский язык, надо будет исправлять стиль, орфографию» (XXVII, 33). 29 (17) октября 1861 года Герцен обращался к К.-Э. Хоецкому: «Вы очень меня обяжете, дорогой Шарль Эдмонд^9*, если прочитаете это письмо и сделаете в нем исправления языка. Я в Англии становлюсь все более варваром и кончу тем, что забуду даже русский язык, так и не научившись альбионскому» (XXVII, 191).

О том, насколько Герцен знал иностранные языки, сообщала М.К. Лемке его дочь Н.А. Герцен. «Вы ошибаетесь, — писала она 17 апреля 1913 года, — что оригинал «Долга прежде всего» написан по-немецки, хотя бы уже потому, что мой отец не настолько владел немецким языком, чтобы писать на нем статьи; оригинал, по всей вероятности, написан по-русски и переведен на немецкий каким-нибудь русским сотрудником отца». Просмотрев первый лист первого тома издания Лемке, Н.А. Герцен писала ему 3 апреля 1915 года: «Еще вы пишете (в главе «Комментарий»): «Свободно владея несколькими иностранными языками: французским, немецким, английским, итальянским и отчасти латинским, — Герцен и т. д.». Это не совсем верно. Свободно он владел только французским языком; на английском и итальянском он только объяснялся, по-немецки говорил довольно свободно, но неправильно». М.К. Лемке был вынужден исключить из этой фразы слово «свободно»³¹.

Кому же Герцен мог доверить переписку секретных рукописей (включая, прежде всего, Записки Екатерины II): Тхоржевскому, Огареву, Чернецкому, Альтгаузу, сыну, переписывал сам? Ответа нет. Необходимо было делать это дело максимально быстро и скрытно.

В 1907 году^10* Российская академия наук выпустила 12-й том «Сочинений императрицы Екатерины II», в котором были опубликованы автобиографические записки Екатерины, включающие и все упоминавшиеся варианты ее мемуаров. Однако, к всеобщему удивлению, тексты Записок Екатерины II имели купюры. О том, как они возникли, рассказывают следующие документы, сохраненные в фонде Я. Барскова^11*.

Первый документ представляет собой выписку из протокола заседания Отделения русского языка и словесности от 28 апреля 1900 года.

В ней говорится: «Отделение русского языка и словесности Императорской Академии Наук решило издать полное собрание сочинений Императрицы Екатерины II-й, как великой Государыни, как основательницы Российской Академии и вместе замечательной русской писательницы. Издание уже начато и в одном из последующих томов Отделение намерено поместить все ее труды исторического и автобиографического содержания. Первое место в трудах этого рода принадлежит целой массе отдельных более или менее кратких или подробных записок о различных событиях ее царствования или о тех или других ее помощниках, а также и автобиографическим запискам ее на французском языке.

Назначенная Отделением Комиссия для решения вопроса о способах издания этих записок в полном собрании сочинений Императрицы внимательно ознакомилась со всем их составом и пришла к тому убеждению, что, за исключением нескольких небольших эпизодов чисто личного или семейного характера, эти записки (на французском языке) представляют собою один из важнейших ее литературных и один из замечательнейших исторических памятников в летописях не одной русской, но и всемирной истории. Кое-какие эпизоды с неважными для истории подробностями без всякого ущерба для исторической науки могут быть выпущены при печатании этих записок, но большая их часть непременно должна войти в полное собрание сочинений Екатерины II-й. Того требуют интересы исторической истины: записки Екатерины II важный источник для ознакомления с достойнейшею преемницею Петра Великого, с одним из самых крупных исторических деятелей богатого талантами XVIII века. Часть французских записок Екатерины II, давно уже изданная за границею, разошлась в Европе в нескольких тысячах экземпляров как на языке подлинника, так и в переводах английском и немецком, и вызвала множество отдельных статей и книг на всех почти европейских языках, где часто без знания дела, вкривь и вкось истолковывается вся деятельность великой Русской Государыни. Нельзя умолчать, что изданные в Лондоне записки Екатерины далеко неисправны, с разными описками и ошибками, давно известны в России как всем лицам, читающим на иностранных языках, так и не знающим их. Последние имели возможность ознакомиться с полным почти содержанием этих записок из статей покойного Щебальского, напечатанных в свое время в Русском вестнике. Только академическим изданием записок Екатерины в полном собрании ее сочинений с обстоятельными примечаниями можно рассеять легкомысленные суждения и ложные мнения об этой необыкновенной женщине сильного ума и характера, великой державной работнице, высоко прославленной многими лучшими ее современниками в России и на Западе, обязавшей и поздних своих потомков глубокою признательностью за одне уже великие ее приобретения на юге и западе России: о них вскоре напомнит русскому народу майское празднование столетнего юбилея одного из славнейших Екатерининских орлов»^12*l ³². Кроме самого А.Н. Пыпина, этот документ подписали А.Н. Веселовский, В.И. Ламанский и А.А. Шахматов³³.

Далее идет историческая справка об издании сочинений Екатерины II, в которой говорится: «С конца 1899 г. предпринято было академическое издание сочинений Императрицы Екатерины II, исполнителем которого был академик Пыпин. Получив ранее в 1898 г., с Высочайшего соизволения, разрешение работать в Государственном Архиве, академик Пыпин нашел здесь множество материалов для освещения литературной деятельности императрицы Екатерины и внес тогда в Отделение русского языка и словесности первую записку по этому предмету (от 30-го октября 1899), с предположением относительно издания неизвестных доселе сочинений Императрицы, найденных им в документах Государственного Архива. Отделение постановило предпринять полное издание сочинений императрицы Екатерины II.

Впоследствии, с Высочайшего соизволения, академику Пыпину разрешено было пользоваться драгоценными бумагами императрицы Екатерины, хранящимися в Собственной Е.И.В. библиотеке Зимнего Дворца и, наконец, документами бывшего запечатанным пакета Государственного Архива, с бумагами императрицы Екатерины. В конце 1900 г. вышли в свет четыре тома сочинений императрицы Екатерины (т. I—IV). В конце 1901 — еще четыре тома (VII—X).

По мере исполнения издания приходила очередь до мемуаров императрицы Екатерины. Для обстоятельного выяснения вопроса об их печатании Отделение назначило особую Комиссию (из академиков Веселовского, Ламанского, Шахматова), которая, ознакомившись с содержанием их из текстов, собранных академиком Пыпиным в Государственном Архиве и Собственной Е.И.В. библиотеке, пришла к единогласному заключению о величайшей исторической важности их и необходимости их издания; причем ввиду некоторых мест этих записок, имеющих интимный характер, находила нужным двоякое издание: одно полное для обозначения их исторической сохранности, — в ограниченном числе экземпляров, другое с исключением некоторых, впрочем, немногих, мест (протокол 28 апреля 1900 г.) (курсив наш. — О.И.).

Наконец, теперь, когда издание сочинений императрицы Екатерины приближается к концу и является необходимость приступить к напечатанию Записок, в Отделении возникает окончательный вопрос о желательном числе экземпляров упомянутого полного издания. Отделение определило эту цифру не более как шестью экземплярами, которые по предложению Августейшего Президента, в случае Высочайшего соизволения, были бы переданы следующим учреждениям: Собственной Е.И.В. библиотеке, Императорской Публичной библиотеке, Императорской Академии Наук, Государственному Архиву в Петербурге, Московскому Главному Архиву Министерства иностранных дел и, наконец, редактору издаваемых сочинений императрицы Екатерины. Для обсуждения же вопроса, какие именно места подлежат исключению из текста Записок императрицы Екатерины II, постановлено образовать Комиссию из академиков Пыпина, Веселовского, Ламанского и Шахматова (протокол Отделения 22 декабря 1901): вообще или в случае особенного недоумения Комиссия могла бы или была бы должна обращаться к решению Е.И.В. Августейшего Президента»³⁴.

Весьма интересна сохранившаяся в бумагах Я. Барскова записка А.Н. Пыпина с пометами великого князя Константина Константиновича, бывшего в ту пору Президентом Академии наук России. В ней говорилось: «В настоящее время, по решению Русского Отделения Императорской Академии Наук предпринято издание сочинений Императрицы Екатерины II. Это издание должно впервые представить литературную деятельность императрицы, во-первых, в подлинном виде ее литературного труда; во-вторых, с такою полнотою, о которой не дают понятия обыкновенные издания ее сочинений и которая обязательна для серьезного исторического изучения.

Возможность подобного издания дана тем, что с Высочайшего соизволения Его Императорского Величества я получил возможность изучать предмет в Государственном Архиве Министерства иностранных дел и в Собственных Его Императорского Величества библиотеках. Моею первоначальною целью было исследование мистического движения конца XVIII-го и начала XIX-го века, но когда ввиду этой цели мне должно было остановиться на трудах императрицы Екатерины, я был поражен того массою нового, не только не исследованного, но ранее совсем неизвестного даже специалистам материала. На нем тогда и сосредоточился мой труд.

В академическом отчете за 1899 г. указано в общих чертах то новое, что открылось передо мною в бумагах Государственного Архива. Почти все, что известно по прежним изданиям, находится здесь в автографах самой императрицы (другое дополнено мною из материалов Императорской Публичной библиотеки, Московского Румянцевского музея, русского отделения Библиотеки Императорской Академии Наук), а затем в этих автографах найден мною целый ряд литературных произведений императрицы, никогда не изданных, и, как я выше заметил, совершенно неизвестных. Для историков литературы это будет в высокой степени важный и интересный материал. Но истинная драгоценность открылась для меня в Собственных Его Императорского Величества библиотеках. Это две серии собственных записок императрицы Екатерины; одна до 1748 года, другая до 1759; и, кроме того, отдельные исторические воспоминания и заметки. В Собственных Его Императорского Величества библиотеках записки имеются сполна, но большая часть в копии кн[язя] А.Б. Куракина; последняя 3-я часть первой серии — в автографе: в Государственном Архиве большая часть записок — в автографе (хранится в пакете, который был открыт и по удостоверении его содержания снова запечатан бывшим министром иностранных дел кн[язем] Лобановым-Ростовским).

Издание этих записок есть тот вопрос, к которому я просил бы внимания Вашего Императорского Высочества^13*. Записки должны занять место в академическом издании, в котором оне явятся одним из замечательных произведений императрицы Екатерины и одним из драгоценных свидетельств об ее личности и жизненной судьбе. К сожалению, этот столь важный памятник до сих пор оставался покрыт сомнениями и едва был доступен самому историческому исследованию. Добытый, как говорят, тайком из придворной библиотеки (курсив наш. — О.И.)^14*, он был издан в Лондоне в 1859 г., и в такой обстановке он оказался недоступным для исторических интересов русского общества и самой исторической науки. Запрещение, над ним тяготевшее, если не ошибаюсь, не снято до сих пор. Для него создалось положение крайне странное, фальшивое и прискорбное.

Записки лондонского издания, списанные второпях, по-видимому с копии, не представляя полной достоверности автографа (курсив наш. — О.И.), далеко не представляют и целого состава памятника: лондонское издание, как я теперь уверился, дает едва половину целых Записок и едва треть целого состава исторических воспоминаний и заметок императрицы Екатерины (я упоминал выше, что эти воспоминания и заметки не ограничиваются одними Записками). Неполнота текста была неблагоприятна для исторического изучения Записок.

Документ, скрываемый, потом запрещаемый, тем самым делался достоянием лишь одной литературной фракции, именно той, которая не была склонна к объективному историческому взгляду. Переведенные на немецкий, английский^15* язык под тем же освещением Записки императрицы Екатерины, кроме внешнего анекдотического интереса, быть может, всего чаще давали пищу только злоречию, и без того наполнявшему иностранную литературу о России. Нет сомнения, что открытое признание этого памятника в первый раз даст возможность устранить односторонние суждения и, между прочим, дать противовес упомянутому злоречию^16*.

Если и теперь уже в иностранной исторической литературе, благодаря начавшемуся обширному изданию архивного материала, личность имп[ератрицы] Екатерины начинает получать новое освещение (как даже в книгах Валишевского), то в полном издании Записок и вообще исторических заметок имп[ератрицы] Екатерины раскроются новые черты именно ее высокого исторического значения. Сокрытие, умолчание, запрещение исторических документов заставляет думать, что есть в самом деле основание скрывать их или о них умалчивать. В действительности дело стоит как раз обратно, — и неужели нам стыдиться имп[ератрицы] Екатерины, прятать ее деяния и ее мысли. Екатерина II после Петра I величайшая правительница Русского государства. Ее деяния должны быть нашею гордостью; ее полное правдивое изучение требуется нашим национальным достоинством. Она имела свои недостатки, но человеческая и историческая справедливость требует выслушать ее, когда она рассказывает свою жизнь, требует, чтобы мы, потомство, которые ее судим, знали, в каких условиях слагалась ее жизнь, что она испытала, что думала, к чему стремилась.

Именно исторические записки имп[ератрицы] Екатерины, в их полном составе, представляют драгоценный памятник, единственный в своем роде в нашей истории, замечательный и по историческому содержанию, и по глубокому психологическому интересу. Великое историческое достоинство записок устанавливается их замечательной правдивостью: перед нами проходит картина юности будущей императрицы; долгие и тяжкие испытания, какие она переживала и которые могли бы сломить менее сильную натуру, не поколебали ее мужества, и в ней угадывается властительница, покорявшая умы и сердца людей, которой удивлялись даже историки ей враждебные. В прежнее время, по-видимому, находили в этом повествовании как бы излишество правдивости, — но прошло уже полтора столетия со времени описываемых событий, и история должна наконец вступить в свои права. Было бы малодушием смущаться мрачными чертами старого века: на этой почве выросла одна из замечательнейших личностей нашего национального прошлого и по этим условиям в особенности может быть оценено высокое значение этой личности. Наконец, эта личная история Екатерины II, исполненная великого значения для историка, есть вместе с тем замечательное литературное произведение, блещущее умом и наблюдательностию^17*.

Предложенное издание сочинений имп[ератрицы] Екатерины, первое предпринимаемое на средства Пушкинского фонда, должно быть достойным началом издания русских писателей, — тем более что Екатерине II принадлежит основание Российской Академии, из которой возникло нынешнее Отделение русского языка и словесности. Основное, непременное достоинство такого издания должно состоять в его научной постановке и полноте»³⁵. Все приведенные документы оказались у Николая II и были им возвращены 31 января 1902 года.

Анонимное предисловие к изданию 1907 года, где были переведены практически все тексты, появившиеся в XII томе упомянутого издания, открывается следующими словами: «Автобиографические записки» императрицы Екатерины II в течение ста лет были окутаны покровом государственной тайны и стали известны в их целом составе лишь в издании Императорской Академии Наук. Правда, и здесь встречаются небольшие пропуски, но главные из них вошли в лондонское издание той редакции французских «Мемуаров», которую напечатал Герцен в 1859 году; тогда же и там же появился и русский перевод, перепечатанный впоследствии пять раз за границей и трижды в России; остальные пропуски академического издания представляют собой черновые варианты и не содержат ничего существенно нового; те и другие включены в предлагаемый перевод». Наличие купюр во французском тексте академического издания — дело весьма странное. Но еще более странно, что их удалось восстановить для русского перевода, вышедшего, судя по всему, в самое короткое время после XII тома.

К сожалению, ни предисловие Я. Барскова, ни анонимное предисловие к суворинскому изданию не разъясняют, кем был сделан перевод подлинных рукописей Екатерины II, поскольку совершенно очевидно, что он готовился, судя по объему, достаточно долго. В примечаниях к академическому изданию Записок публикуется следующая запись: «Дело (Запечатанный пакет. Вскрыт для занятий академика А.Н. Пыпина по Высочайшему повелению, объявленному Президентом Императорской Академии Наук великим князем Константином Константиновичем 8 марта 1900): «Мемуары императрицы Екатерины II»³⁶. По-видимому, это крайняя точка, с которой можно говорить о начале изучения и перевода подлинника Записок. Но делал ли его сам А.Н. Пыпин — вот вопрос. Ясно, что это был человек, которого также допустили к Запискам Екатерины, хранившимся как в Государственном архиве, так и в Собственной Е.И.В. библиотеке в Зимнем дворце. Согласно опубликованному в свое время «Списку лиц, допущенных для занятий в Собственные Его Императорского Величества библиотеки с 1845 по 1914 г.», последним в 1899 году был допущен А.Н. Пыпин с темой исследования «О сочинениях Императрицы Екатерины II», а в 1906 году — Барсков с той же темой³⁷. Поскольку никто другой с подобной темой к документам не был допущен, то вполне основательно утверждать, что перевод выполнен был Я. Барсковым (не исключено, что при участии Е.А. Ляцкого, которого автор предисловия называет как участника издания подлинных текстов Екатерины II)³⁸. Им же, скорее всего, подготовлено суворинское издание и написано к нему Предисловие. Писавший последнее, если бы это был другой человек, должен был сослаться на предисловие Барскова к XII тому, но этого нет, хотя имеется почти буквальное повторение одного из абзацев...

Представляет интерес сравнить лондонский перевод с переводом, опубликованным в 1907 году; во-первых, для выяснения разночтений и противоречий, которые отчасти связаны с погрешностями списков, отчасти — с особенностями переводчиков. Издателями подлинных Записок Екатерины II была проведена работа по сличению французского текста подлинника и первого лондонского издания (с. 710—716). Н.Я. Эйдельман провел сличение переводов изданий 1859 и 1907 годов; правда, он ограничился только небольшим числом явных противоречий — «смысловых разночтений» — русских текстов, не пытаясь их объяснять³⁹. Как уже было показано выше, число этих разночтений значительно больше, и некоторые из них имеют важное значение для понимания обстоятельств издания Искандером списка и перевода Записок Екатерины II. Не меньший интерес для выяснения личности переводчика представляет сравнение стилистики перевода 1859 года с переводом 1907-го. Нет сомнения, что первый перевод представляет большой интерес богатством лексики, фразеологических оборотов, свойственных речи XVIII века различных слоев тогдашнего общества. Соответствует ли этот текст русской речи самой императрицы — это другой вопрос. Н.Я. Эйдельман, кстати сказать, считал перевод 1907 года «чересчур буквальным, без должной литературной обработки текста»⁴⁰.

Теперь следует сказать о переводе писем из Приложения к русскому изданию. При изучении русского издания Записок Екатерины II (ГИ) возникает естественный вопрос: все ли документы, помещенные в нем, переведены одним человеком? Имеются, на наш взгляд, основания усомниться в этом. Рассмотрим документы, помещенные в Приложении.

Перевод писем Петра Федоровича

В письме (обозначенном в разделе Перевод под цифрой III), в котором идет речь об А.И. Нарышкине, говорится, что Петр Федорович хочет, чтобы тот был у него камергером (ГИ; 265). Но во французском тексте, приводящемся тут же, стоит слово gentilhomme de chambre (ГИ; 260), то есть камер-юнкер, а камергер по-французски — chambellan. Переводивший правильно во многих случаях это слово в Записках Екатерины II вряд ли мог отойти от этого перевода в указанном письме. С другой стороны, в переводе письма, обозначенном цифрой VI, Петр Федорович называет Гудовича «поручиком моего полка» (ГИ; 266); во французском тексте сказано: lieutenant Gudowitz (ГИ; 262). Но переводчик Записок в большинстве случаев неправильно переводил французское lieutenant как капитан.

Письмо Екатерины II к Ст.-А. Понятовскому от 2 августа 1762 года

Это письмо, точнее его часть, представляет больше материала для изучения. Начнем с некоторых имен и фамилий.

Барятинский меньший (ГИ; 270); в ГИ1 — Baratinski, le cadet (р. 361). Перевод подобного оборота примечателен; переводчик Записок, встретив подобный же оборот — Soltikoff le cadet (р. 153), перевел его как Салтыков второй (ГИ; 111). Тут же можно привести аналогичный перевод с французского — La princesse Daschkow, cadette d'Elisabeth Woronsow (p. 368), как «Княгиня Дашкова, меньшая сестра Елисаветы Воронцовой» (ГИ; 276). Таким образом, и в данном случае имеются основания предполагать, что перевод рассматриваемого письма выполнил другой человек.

Волконский (ГИ; 270); в ГИ1 — Wolkonski (р. 361). Этот перевод представляет большой интерес, так как в подобном виде известная фамилия употребляется не часто. П.В. Долгоруков в своей «Российской родословной книге» писал, что эта фамилия Волконских происходит от названия реки Волхонки и городища Волкона и первоначально писалась как Волхонские, а потом — Волконские⁴¹.

Пассек (ГИ; 269, 270, 274, 275). Обращает на себя внимание, что переводчик знал, о ком идет речь, переводя французское Pacik (р. 361). Это, правда, не особенно удивительно, учитывая знакомство Герцена с Вадимом Пассеком.

Хитров (ГИ; 276); по-французски — Chitron^18* (р. 369). Переводчик, по-видимому, знал, о ком идет речь, из другого источника.

Мюних [фельдмаршал] (ГИ; 277); по-французски — Munnich (р. 370). В ГИ1 (Записки Екатерины II) упоминается comte Munich^19* (p. 285), что было переведено как граф Миних (ГИ; 207). И тут можно предположить, что упомянутые тексты переводили или редактировали разные люди.

Рассмотрим один топоним, встречающийся в письме Екатерины II к Понятовскому.

Казанский собор^20* (ГИ; 271); по-французски — de Kasan и la Kasanski (p. 362)^21*. Подобный перевод является ошибочным. По приказу императрицы Анны Иоанновны была построена церковь во имя Рождества Пресвятыя Богородицы, в которую из Троицкого собора для освящения была принесена икона Казанской Божией Матери, особо почитаемая императрицей. До начала XIX века она была деревянной, а в 1801 году на ее месте при императоре Павле был заложен грандиозный Казанский собор⁴². В ГИ1 также упоминается этот храм: de Kasan (p. 75); в ГИ переводится как «казанская церковь» (ГИ; 53). Это еще одно доказательство, что этот текст и Записки Екатерины II переводили разные люди. В публикации подлинного текста (АИ) — de Kazan и la Kazansky (с. 549).

Отметим только тут изменение в переводе текста, предшествующего фрагменту из депеши Беранже, следующего непосредственно за упомянутым письмом Екатерины II.

«Мы не знаем чем лучше окончить благочестивую молитву Екатерины — как словами французского посла Беранже — который оканчивает свою депешу о том же событии» (ГИ; 277). В ГИ1 этот фрагмент выглядит иначе: Finissons cette de Catherine II par un petit extrait d'une dépêche de M. Bèrenger, chargé d'affaires de France, en date du 23 Juillet, et relative à ces èvènements (p. 370). Что в нашем переводе выглядит так: «Закончим письмо Екатерины небольшой выдержкой из депеши от 23 июля [1762 года] чиновника министерства иностранных дел Франции Беранже, завершающей изложение событий».

Тут ни слова о благочестивой молитве; Искандер хорошо знал, что ни французы, ни англичане таких «острот» не потерпят.

Примечания

*. Н.Я. Эйдельман пишет в своей работе «Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типографии», что 23/24 листы «Колокола» появились в понедельник 20 сентября, но на самом деле понедельник приходился в 1858 году на 22 сентября.

**. К этому месту в «Колоколе» сделано следующее примечание: «Те же записки предлагает нам другой корреспондент, которого замечательное письмо будет в следующем листе — мы благодарим за его добрую готовность. Об убиении Павла I у нас есть две статьи — одна, писанная современником. Подробности мало разнятся от рассказа Тьера. Статью Воейкова «Революция 1801 марта 12» мы бы желали иметь».

Кстати сказать, впоследствии неизвестный прислал Герцену еще один список мемуаров Екатерины II, но тот поблагодарил и вновь отказался» коротко заметив, что они «напечатаны» (XXVI, 284). Из этих слов становится очевидным, что Герцена совершенно не интересовало более или менее строгое издание Записок Екатерины II. Но у приведенного примечания может быть и скрытый смысл: во-первых, это несомненный намек на слабость властей, во-вторых, предупредить их возможные меры и, в-третьих, что также не исключено, показать привезшему записки Екатерины, что они могли быть получены и из другого источника.

***. Тучкова-Огарева, по-видимому, ошибалась, когда писала: «Не помню, кто перевел упомянутые записки на немецкий язык и на английский; только знаю, что записки Екатерины II явились сразу на четырех языках и произвели своим неожиданным появлением неслыханное впечатление во всей Европе. Издания быстро разошлись».

****. Настоящее (англ.).

5*. Ф.И. Тютчев был в то время председателем Комитета иностранной цензуры.

6*. И.И. Дмитриев умер в 1837 году, Н.М. Карамзин — в 1826-м, А.И. Тургенев — в 1845-м.

7*. Д.Н. Гончаров с 1825 по 1838 год служил в МГАМИД, так что мог выполнить переписывание квалифицированно.

8*. Заметим, что в издании Записок Е.Р. Дашковой ошибок найдено и отмечено издателем значительно больше (около сотни).

9*. Карл-Эдмонд — он же Шарль Эдмонд (примеч. ред.).

10*. На оборотной стороне титульного листа упомянутого тома имеется следующий текст «Напечатано по распоряжению Императорской Академии Наук. Март 1907 г. Непременный секретарь, академик С. Ольденбург».

11*. Копии приводимых документов любезно предоставлены нам В.С. Лопатиным.

12*. Имеется в виду юбилей князя А.В. Суворова.

13*. На полях л. 23 пометка великого князя: «Удобно ли? До сих пор на записки смотрели, как на запрещенный плод. Не лучше ли отпечатать отдельным томом для немногих, а не для продажи? К.».

14*. Версия нам уже известная.

15*. Мы о переводе на английский язык Записок Екатерины II, относящемся к концу 50-х — началу 60-х годов XIX века, ничего не знаем.

16*. На полях пометка великого князя: «Едва ли».

17*. Пометка Великого князя: «Но местами не лишенное некоторой соблазнительности, кот[орая], по-моему, и является препятствием к открытому обнародованию. Конечно, я могу ошибаться, так как знаю лишь издание 1859 г., а не подлинный текст. К».

18*. Во французском тексте после этого слова стоит — (?). Переводчик этот вопрос снял.

19*. В АИ — Munick (с. 554). По Бильбасову, эта фамилия правильно пишется так — Munnich.

20*. В переводе рядом в скобках стоит — la Kasanska. Переводчик или редактор даже не сравнили французский и русские тексты.

21*. В публикации подлинного текста — de Kazan и la Kazansky (с. 549).

1. Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие в изданиях Вольной русской типографии. В кн.: Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Лопухина. М., 1992. С. 185.

2. Екатерина II. Сочинения. Т. 12. С. 706; Эйдельман Н.Я. С. Т. С. 189.

3. ЛН. Т. 99. Кн. 2. М., 1997. С. 750—752.

4. Эйдельман Н.Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». С. 91.

5. Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Справочный том к запискам Е.Р. Дашковой, Екатерины II, И.В. Лопухина. С. 169.

6. Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие. С. 182.

7. Герцен А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 9. Пг., 1919. С. 249.

8. РА. 1906. Кн. 3. № 10 (внутри обложек).

9. РА. 1912. Кн. 3. № 10. С. 302.

10. ЛН. Т. 97. Кн. 2. М., 1989. С. 298.

11. ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 3. № 2545.

12. РА. 1869. Стлб. 642; Лубяновский Ф.П. Воспоминания. М., 1872. С. 174, 175.

13. Эйдельман И.Я. Восемнадцатое столетие. С. 176.

14. Теребенина Р.Е. Указ. соч. С. 18.

15. Карамзин Н.М. Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 327—329.

16. Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 436.

17. Осмнадцатый век. Кн. 1. М., 1868. С. 5.

18. Погодин М.П. А.П. Ермолов. М., 1864. С. 423.

19. Теребенина Р.Е. Указ. соч. С. 8.

20. Там же. Указ. соч. С. 12, 13.

21. Там же. С. 14, 15.

22. Черейский А.А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 448.

23. Смирнова-Россет А.О. Указ. соч. С. 436.

24. Теребенина Р.Е. Указ. соч. С. 16.

25. Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне. Факсимильное издание. М., 1971. С. 1.

26. От Нестора до Фонвизина. Новые методы определения авторства. М., 1994.

27. Герцен в воспоминаниях современников. М., 1956. С. 287, 349.

28. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева. Факсимильное издание. Комментарии. М., 1983. С. 21.

29. Эйдельман Н.Я. Восемнадцатый век. С. 220.

30. ГА РФ. Ф. 109. Секретный архив. Оп. 1. № 397. Л. 219; см. также: Кантор Р.М. В погоне за Нечаевым. Изд. 2-е. Л., 1926. С. 23, 39; В.И. Кельсиев. Исповедь. ЛН. Т. 41, 42. С. 291.

31. ЛН. Т. 63. М., 1956. С. 853.

32. ОР РГБ. Ф. 16, карт. 12. № 6. Л. 31, 32.

33. Там же. Л. 2.

34. Там же. Л. 29, 30.

35. Там же. Л. 20—28.

36. Екатерина II. Сочинения. Т. 12. Кн. 2. С. 731.

37. Щеглов В.В. Собственные Его Императорского Величества библиотеки и арсеналы. Краткий исторический очерк. 1715—1915. Пг., 1917. С. 159, 160. На существование этой книги нам указала М. Сидорова.

38. Екатерина II. Сочинения. Т. 12. Кн. 1. С. XIII.

39. Эйдельман Н.Я. Восемнадцатое столетие. С. 251, 252.

40. Вопросы истории. 1962. С. 150 (сн. 4).

41. Долгоруков П.В. Российская родословная книга. Ч. 1. СПб., 1854. С. 255.

42. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. С. 1146; Пыляев М.И. Старый Петербург. СПб., 1889. С. 443.