«Злодей» укрепляется

В то время как происходила смена главнокомандующих, а потом Бибиков ехал в Казань, бунтовщики не дремали. Отдельные их отряды захватывали всё новые территории. Впрочем, главное войско самозванца продолжало, никуда не двигаясь, стоять под Оренбургом, «...можно почесть за счастие, — писала Екатерина II М.Н. Волконскому 1 декабря 1773 года, — что сии канальи привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли»¹. Историки по-разному трактовали подобное «стояние»: одни называли осаду города стратегической ошибкой, другие — смелым и правильным замыслом. Однако скорее всего правы те исследователи, которые полагают, что намерение Пугачева во что бы то ни стало захватить Оренбург следует связать с пожеланиями яицких казаков, видевших в политике оренбургских властей причину всех своих несчастий².

Несмотря на большое желание взять Оренбург, «Петр III» теперь уже не пытался штурмом овладеть городом, а хотел взять его измором. Бежавшие из пугачевского стана пленники рассказывали, будто самозванец сожалел, что «на приступах своих к городу много уже потерял людей хороших, и сколько-де он городов ни прошел (сказывая, якобы он бывал в Иерусалиме, в Цареграде и в немецких городах), но столь крепкого города, каков есть Оренбург, не видал, и затем-де более приступов делать к городу не намерен, а хочет осадою до того довести, чтобы у жителей не стало пропитания, а тогда-де и город сдаться ему будет принужден»³.

В Оренбурге тем временем «показывалась во всём нужда крайняя». Академик Рычков обрисовал ситуацию в письме от 25 ноября: «Наши обстоятельства такие, каких с начала сдешнего города не бывало... я от роду моего не видывал». Вести о тяжелом положении горожан доходили и до Пугачева. По словам Тимофея Мясникова, самозванец на это говаривал: «Жаль де мне очень беднаго простаго народа, что они голод великой терпят и напрасно пропадают»⁴. При таких обстоятельствах бунтовщики могли надеяться, что в ближайшее время город всё же сдастся, и, чтобы подтолкнуть к этому осажденных, использовали уговоры и угрозы. Например, 7 декабря некоторые подъезжавшие к городским стенам повстанцы обещали, что «завтрашний день будет к ним из Москвы великий князь Павел Петрович с тридцатью тысячами войск и с тремя генералами, а в понедельник-де (9 декабря. — Е.Т.) сделают они к городу такой приступ, что всему уже городу жарко будет». Ссылаясь на авторитет великого князя, пытался уговорить осажденных и прибывший из Петербурга Афанасий Перфильев. Казак обратился к ним с речью:

— Я — Перфильев, которой был в Петербурге и прислан оттуда к вам от Павла Петровича с тем, чтоб вы шли и служили его величеству Петру Федоровичу.

На это из города отвечали:

— Кали ты подлинно прислан с естим от Павла Петровича, так покажи нам руки его хотя одну строчку, так мы тот час все пойдем.

— На што вам строчка? Я сам всё письмо⁵.

Угрозы и уговоры звучали и в «царских» указах, адресованных оренбургскому губернатору. Один из указов решено было написать по-немецки, видимо, потому, что Рейнсдорп был немцем. Тут пригодился пленный подпоручик Шванвич. Однажды Пугачев вызвал его:

— Я слышал, что ты умеешь говорить на иностранных языках.

— Умею, надежа-государь.

Самозванец протянул пленному подпоручику перо и бумагу и приказал написать по-шведски внизу листа, указав место пальцем. Шванвич по-шведски не знал, а потому написал по-немецки, а затем и по-французски: «Ваше величество Петр Третий». Самозванец взял лист и, сделав вид, что прочел про себя, сказал:

— Мастер!

Шванвич хотел было уйти, но Пугачев оставил его ужинать. Помимо них за столом сидели только ближайшие пугачевские сподвижники из казаков: Овчинников, Лысов, Почиталин, Давилин и Горшков. Честь, оказанная пленному дворянину, показывает, как нужен был Пугачеву человек, знавший иностранные языки. Впрочем, почтение, оказанное Шванвичу «государем», могло быть связано с еще одним немаловажным обстоятельством: пленный офицер заявил Пугачеву, «что он, Шванович, крестник в Бозе опочивающей государыни императрицы Елисавет Петровны». Не исключено, что пленник и впрямь был крестником покойной государыни. Дело в том, что он родился в 1749 году, а его отец с 1748-го служил рядовым гренадером в Лейб-компании — дворцовой охране Елизаветы Петровны. Императрица, как известно, частенько становилась кумой своих гвардейцев, а потому вполне возможно, что такой чести был удостоен и Александр Шванвич. (Кстати, отец пленного подпоручика был в своем роде фигурой примечательной: неоднократно подвергался дисциплинарным наказаниям за публичные скандалы, уличные и кабацкие драки. В одном из таких столкновений Александр Шванвич нанес рану будущему екатерининскому сподвижнику Алексею Орлову. От нее осталась знаменитая отметина, благодаря которой Алексей Григорьевич получил шутливое прозвище «Орлов со шрамом». За очередную «продерзость» в 1760 году Шванвич-отец был изгнан из Лейб-компании. Случались в его судьбе и другие примечательные происшествия, однако рассказ о них увел бы нас слишком далеко.)

После ужина самозванец одарил Михаила Шванвича шубой, крытой старым «комлотом на мерлущетом лапчетом меху», и отпустил.

И вот способности Шванвича пригодились. Его вызвал к себе Горшков и протянул пугачевский указ, адресованный оренбургскому губернатору:

— Батюшка государь Петр Федорович велел тебе перевесть оный указ на немецкой язык.

Подпоручик, разумеется, исполнил приказание, и 20 декабря этот указ вместе с составленным тремя днями ранее оригиналом был подброшен под стены Оренбурга. «Каждый наш верноподданный знает, — обращался "государь" к Рейнсдорпу, — каким образом злобные люди и недоброжелатели лишили нас по всем правам принадлежащего нам всероссийского престола. Но ныне всемогущий Бог своими праведными судьбами и, услышав сердечные к нему молитвы, снова преклоняет к нашему престолу наших верноподданных, а злодеев, исполненных недоброжелательства, повергает к нашим монаршим ногам». Далее, как нетрудно догадаться, содержалось обещание награды за покорность и наказания за неповиновение.

Появление варианта указа самозванца на немецком языке не могло не обеспокоить Екатерину II. В наказе от 26 апреля 1774 года чиновникам Оренбургской секретной комиссии, созданной после снятия осады с города, императрица писала: «Старайтесь узнать: кто сочинитель немецкого письма, от злодеев в Оренбург присланного, и нет ли между ними чужестранцев, и, несмотря ни на каких лиц, уведомите меня о истине». Видимо, Екатерина подозревала в кознях чужеземцев и внутреннюю дворянскую оппозицию. Однако истина, вскоре открывшаяся на допросах некоторых видных пугачевцев и самого Шванвича, оказалась не такой страшной, нежели представлялось⁶.

Пока главные силы повстанцев продолжали осаждать Оренбург, отдельные отряды в разной степени отдаленности от города и с различной долей успеха сражались с правительственными войсками. Так, отряд во главе с беглым крестьянином Ильей Араповым захватил ряд крепостей Самарской линии, а 25 декабря 1773 года и саму Самару — правда, ненадолго: спустя четыре дня они были выбиты из города командой майора Муфеля. Отряду под руководством Михаила Толкачева удалось осуществить казачью мечту — 30 декабря он наконец-то взял Яицкий городок, однако крепостью, которую защищал гарнизон во главе с подполковником Симоновым, так и не овладел⁷. Отряд во главе с самим Пугачевым не смог захватить расположенную в 110 верстах к востоку от Оренбурга Верхнеозерную крепость, зато в 40 верстах от нее восставшие овладели Ильинской крепостью. Причем последнюю пришлось брать дважды. Во второй раз, 29 ноября, мятежники во главе с «Петром Федоровичем» разгромили вошедший в крепость отряд майора Заева, направлявшийся по приказу генерала Станиславского на помощь оренбургскому гарнизону. Это была очень важная победа, поскольку после нее ни генерал Деколонг, ни генерал Станиславский уже не пытались прорваться к осажденному Оренбургу⁸. По достоинству оценил ее и новый главнокомандующий Бибиков. В письме Екатерине II накануне наступления 1774 года он признавал: «Удача сего злодея в разбитии бригадира Билова, полковника Чернышева, ретирады генерала Кара, а наконец последняя удача в разбитии майора Заева с командою в Ильинской крепости, умножили сего злодея и сообщников его дерзость и ободрили весь башкирский народ к бунту; немалая опасность есть к распространению своих злодейств к стороне Сибири... а при такой преклонности черни, сей страх еще основательнее быть видится»⁹.

Пугачевские успехи и впрямь подстегнули многих недовольных к бунту. В ноябре—декабре 1773 года восстание охватило большую часть Оренбургской губернии и перекинулось на отдельные территории соседней с ней Казанской губернии¹⁰. Именно в эти месяцы население Башкирии гораздо решительнее и активнее, нежели прежде, примыкало к самозванцу. Можно говорить чуть ли не о всеобщем бунте «башкирцев» и весьма деятельном участии в нем других народностей, населявших эту территорию. В конце ноября административный центр провинции, город Уфа, со всех сторон «злодеями башкирцами и жительствующими около оного ясашными татарами, помещичьими, дворцовыми и економическими крестьянами окружен и действительно сделался в осаде». В начале декабря «Петр Федорович» отправил одного из своих ближайших сподвижников Ивана Зарубина-Чику руководить захватом города. Однако, несмотря на то что Уфа не имела «крепостного строения, да и никаковаго укрепления», попытки взять ее штурмом успехом не увенчались, как и переговоры с осажденными. Оставалось уповать только на то, что Уфу заставит сдаться голод. Хотя Чике и не удалось полностью блокировать город, положение осажденных было незавидным. И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы в конце марта 1774 года уфимцев не выручил подошедший полковник Михельсон. Кстати, находившемуся под Уфой в деревне Чесноковке Зарубину — «графу Чернышеву», как стал он называться по приказу Пугачева, — подчинялись не только повстанцы, непосредственно осаждавшие город, но и отряды, действовавшие в разной степени отдаленности, например в Нагайбаке, Исетской и Пермской провинциях и Западной Сибири¹¹. По замечанию историка Н.Ф. Дубровина, Зарубин сделался «хозяином всего Закамского края»¹².

Трудно определенно сказать, какое количество людей в это время участвовало в восстании. Сам Пугачев свидетельствовал на допросе, что к декабрю 1773 года только в войске, стоявшем под Оренбургом, насчитывалось «всей толпы сто дватцать тысеч человек». Конечно, эти сведения явно завышены. Известный отечественный историк Р.В. Овчинников считает более реальным участие 20—25 тысяч человек¹³. В любом случае число вовлеченных в пугачевщину было значительным, и управление ими становилось задачей весьма трудной. Чтобы облегчить эту задачу, в ноябре 1773 года Пугачевым была учреждена «Военная коллегия» — своеобразное повстанческое правительство. Необходимо отметить, что ни во времена Разина, ни во времена Булавина мятежники ничего подобного не создавали.

Примечания

1. Осмнадцатый век. Т. 1. С. 102.

2. См.: Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Т. 2. С. 120, 121; Тоёкава К. Указ. соч. С. 120, 121.

3. Летопись Рычкова. С. 253. См. также: Пугачевщина. Т. 2. С. 112.

4. См.: Записки священника Ивана Осипова. С. 558, 560, 563; Известие о самозванце Пугачеве. С. 598; Показания командира пугачевской гвардии. С. 100; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 127.

5. См.: Летопись Рычкова. С. 269; Емельян Пугачев на следствии. С. 185, 186.

6. См.: Летопись Рычкова. С. 275; Пугачевщина. Т. 3. С. 211, 212; Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. С. 34, 39, 40; Дубровин Н.Ф. «Немецкий» указ Е.И. Пугачева // ВИ. 1969. № 12. С. 133—141; Он же. Манифесты и указы Е.И. Пугачева. С. 77—79, 88—91; Емельян Пугачев на следствии. С. 89, 117, 184; Дубровин Н.Ф. Записи Пушкина о Шванвичах // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 14. Л., 1991. С. 235—245; Оренбургская пушкинская энциклопедия. С. 485, 486; РГВИА. Ф. 20. Оп. 1. Д. 1232. Л. 427, 427 об.

7. См.: Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 127, 189—192, 249—251, 267—270; Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Т. 2. С. 192—196, 406—408.

8. См.: Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 112—116; Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. С. 13, 14, 22—30; Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Т. 2. С. 183—185.

9. Цит. по: Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Т. 2. С. 185.

10. См.: Там же. С. 206—291, 320—355, 379—392, 402—409.

11. См.: Там же. С. 206—236; Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. С. 141—148; Журнал Уфимской комендантской канцелярии о ходе боевых действий против повстанческих отрядов И.Н. Зарубина-Чики под Уфой с 24 ноября 1773 г. по 24 марта 1774 г. // Южноуральский археографический сборник. Вып. 1. Уфа, 1973.

12. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 199.

13. См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 87, 284.