У Степана Оболяева на Таловом умете Пугачев появился, по одним данным, в середине июля 1773 года, а по другим — «накануне Успеньева дни», то есть 14 августа. Ереминой Курице запомнилось, что «платье на нем было крестьянское, кафтан сермяжной, кушак верблюжей, шляпа распущенная, рубашка крестьянская холстинная, у которой ворот вышит был шолком, наподобие как у верховых мужиков, на ногах коты и чулки шерстяные, белые». Здесь Пугачев узнал, что Денис Пьянов, с которым он разговаривал в ноябре 1772 года, находится в бегах, так как власти узнали, что он подговаривал казаков уйти на Кубань и из-за слухов о том, что он принимал человека, называвшего себя «императором Петром Федоровичем». Несмотря на то, что Степан знал о том, что Пугачев сбежал из тюрьмы, он разрешил ему пожить некоторое время на умете.
Какое-то время Емельян жил спокойно, «упражнялся в стрелянии и ловле на степи зверей», но все это время он прислушивался к разговорам укрывавшихся от властей казаков, заезжавших на умет. Они жаловались, что должны выплачивать большие штрафы за убийства и грабежи, совершенные ими во время бунта: «...велено собрать с кого сорок, с кого тритцать, а с некоторых и по пятидесяти рублей... А как такой суммы заплатить нечем, военная ж команда строго взыскивает, и так-де многая от етого разъехались, а с жон-де наших взять нечего, что хотят, то и делают с ними. И заступить-де за нас некому... И чрез ето-де мы погибнем, да и намерены по причине той обиды разбежаться все».
Пугачев прожил на Таловом Умете несколько дней, ожидая возможности пробраться в Яицкий городок. В один из дней они с Оболяевым отправились в баню, где Еремина Курица обратил внимание на шрамы на груди Пугачева, оставшиеся после болезни. Пугачев назвал их царскими знаками, объявив Оболяеву, что он никакой не казак, «а государь ваш Петр Федорович». (В то время многие в народе полагали, будто настоящий царь должен иметь на теле специальные отметины: царский герб, кресты, месяц, звезды и т. п.) Испуганный Оболяев на признание Пугачева возразил, что царь Петр умер, но тот рассказал историю о том, что он, Петр Федорович, жив, много лет был «за морем», а сейчас, узнав, что «яицкие казаки приведены все в разорение», нарочно сюда приехал и с их помощью хочет «если Бог допустит, опять вступить на царство». Он попросил Оболяева организовать ему встречу с кем-либо из участников предыдущего восстания. Оболяев «по простоте своей» поверил Пугачеву и стал оказывать ему должное почтение. Однако самозванец «до времени» запретил ему делать это «на людях», а также приказал никому о нем не говорить, кроме яицких казаков «войсковой», то есть мятежной, стороны.
Стоит отметить, что появление Пугачева в Яицком городке и Таловом Умете в ноябре—декабре 1772 года наделало много шума среди яицких казаков. Слухи о появлении на Яике государя мгновенно распространились по всему войску, включая участников восстания 1772 года, скрывавшихся от следствия. Один из сподвижников Пугачева Чика Зарубин на допросах говорил об этом: «...мы же де, казаки войсковой стороны, все уже о том думали и дожидались весны; где не сойдемся, говорили войсковые все: "Вот будет государь!" И, как приедет, готовились его принять».
Одним из первых о «царе Петре III» узнал уже знакомый Пугачеву казак Григорий Закладнов. Сообщив ему о своем «чудесном спасении», «император» отправил Григория в Яицкий городок — передать, чтобы казаки «войсковой стороны» прислали к нему «двух нарочитых людей». «Я уже их избавлю от раззарения старшины, — обещал самозванец, — и проведу их на Кубань. При этом он строго наказал сохранять тайну. Закладнов отправился на Яик, где передал нескольким знакомым казакам, что «на умете у Ереминой Курицы проявился государь, Петр Федорович».
Яицкие казаки решили отправить на умет Дениса Караваева и Сергея Кунишникова, чтобы они посмотрели на «царя» и поговорили с ним. Пугачев принимал их в «плетневом сарае», где тогда и пребывал «Петр Федорович». Разумеется, Оболяев предварительно уведомил «императора» о желании казаков повидать его, и тот дал добро на аудиенцию, приказав предварительно «спросить у тех казаков, бывали ли они в Петербурге и знают ли, как должно к государю подходить». Если же «не бывали и не знают», то их следовало проинструктировать: надобно встать перед «Петром Федоровичем» на колени и поцеловать его руку. К счастью для самозванца, Караваев и Кунишников в столице никогда не бывали и императора не видели, а потому, войдя в сарай, бухнулись самозванцу в ноги и поцеловали ему руку.
Пугачев принял их, пообещал всяческие милости войску. «Я даю вам свое обещание, — говорил он, — жаловать ваше войско так, как Донское, по двенадцати рублей жалования и по двенадцати четвертей хлеба; жалую вас рекою Яиком и всеми протоками, рыбными ловлями, землею и угодьями, сенными покосами безданно и беспошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези кто куда хочет и буду вас жаловать так, как и прежние государи, а вы мне за то послужите верой и правдой». Затем были отданы первые приказания Яицкому войску. Самозванец велел готовить знамена для будущего сбора, а также прислать ему «платье хорошее и шапку бархатную». Казаки попросили самозванца составить список необходимой ему одежды и материалов для изготовления знамен (по другим данным, Караваев попросил «царя» написать в Яицкое войско указ). Неграмотному Пугачеву пришлось выкручиваться; он отговорился то ли тем, что у него нет ни бумаги, ни чернил, то ли отсутствием писаря. После этого он приказал яицким посланцам возвращаться домой, посоветоваться с казаками насчет будущего сбора и вернуться с ответом через три дня. Если «царь» окажется в отлучке, то следовало подождать, осведомившись о нем у оболяевского работника, беглого крестьянина Афанасия Чучкова.
После встречи с Караваевым и Кунишниковым, Пугачев и Оболяев отправились на Иргиз, где в раскольничьих скитах Пугачев надеялся найти грамотного человека, который стал бы его писарем. Кроме того, Пугачев решил заехать в Мечетную слободу к своему куму Степану Косову, у которого оставил рубашки. Но после встречи с ним Пугачев догадался, что тот собирается его выдать властям и сбежал. Косов донес на него старосте Мечетной слободы. Тот организовал поиски Пугачева и Оболяева. Самозванцу удалось переправиться на лодке через Иргиз, а Оболяев был пойман.
Емельян Пугачев вернулся в Таловый умет, где его ожидали яицкие казаки Денис Караваев и Максим Шигаев. Они с Пугачевым расположились для разговора и обеда на расстоянии «с версту» от умета, поскольку оставаться на самом умете было небезопасно: «много людей ездит», не ровен час «хто увидит». Чуть позже к ним присоединились еще два казака, Иван Зарубин, он же Чика, и Тимофей Мясников, также приехавшие, чтобы повидать «государя». Впрочем, по признанию Мясникова, Пугачев мало напоминал царя, а походил на казака — «в шерстяном армяке, в сапогах и в шляпе». Чтобы развеять свои сомнения, Караваев в присутствии других казаков попросил «государя» продемонстрировать «царские знаки». Емельян в ответ возмутился, но знаки все же показал. Пятно на левом виске Пугачев называл гербом, а происхождение шрамов на груди объяснил тем, что в это место во время переворота «его гвардионцы кололи штыками».
Позднее на допросах Тимофей Мясников, назначенный вскоре командиром личной сотни «императора», говорил, что от демонстрации признаков «царской крови» его, якобы, пробила дрожь и всякие сомнения стали невозможны. Но на Максима Шигаева и Чику Зарубина, бывших не просто участниками недавнего восстания, а одними из главных его зачинщиков, отметины не произвели особого впечатления. На допросах после ареста и Шигаев с Зарубиным, и сам Пугачев, подтверждали, что после настойчивых расспросов наедине Пугачев сообщил, что является донским казаком. Мысли всех яицких казаков, решивших держаться «царской истории», можно резюмировать словами Чики, сказанными Пугачеву в ответ на его признание в подлинном происхождении: «...ведь мне в том нужды нет: хоша ты и донской казак, только мы уже тебя за государя признали, так тому и быть».
«Петр Федорович» не только показал «царские знаки», но и поведал казакам о своем «чудесном спасении» и странствиях по далеким землям. Казаки говорили, что верят ему, и опять убеждали «вступиться» за них, а «царь», в свою очередь, просил «вступиться» за него. Решили, что нужно «государя» укрыть в надежном месте. Этим занялся Зарубин, он доставил самозванца на хутор братьев Кожевниковых. Стоит отметить, что в ходе первого же обсуждения совместных действий самозванца и яицких казаков никаких речей об уходе за Кубань уже не шло, обсуждение сразу пошло в русле справедливого устроения жизни казаков при правильно устроенном царстве.
В то время как Пугачев жил на хуторе у братьев Кожевниковых, казаки, удостоенные «царской» аудиенции, рассказывали в Яицком городке о «проявившемся государе» «и подговаривали к себе людей в шайку». Слухи о появившемся на Яике самозванце и его встречах с казаками дошли до властей, и те организовали поисковую команду. Пугачев прожил на хуторе всего неделю, после чего в сопровождении Мясникова и Зарубина отправился в более безопасное место — на речку Усиху в 65 верстах южнее Яицкого городка. На хуторе у Кожевниковых, а теперь и на Усихе стали появляться новые сторонники самозванца из яицких казаков: Кузьма Фофанов, Дмитрий Лысов, братья Алексей и Кузьма Кочуровы, Василий Плотников и др. Некоторые возвращались в Яицкий городок подговаривать своих товарищей присоединиться к новоявленному «царю», а иные оставались при «надеже-государе». Пугачев просил казаков предоставить ему писаря и достать одежду поприличнее. Вскоре на Усиху прибыл девятнадцатилетний казак Иван Почиталин, который стал первым пугачевским секретарем. Он привез самозванцу «зеленой кавтан кармазинной, канаватной бешмет, толковой кушак и шапку бархатную», а Мясников — сапоги. Казаки также привезли необходимые для «царского» войска знамена: какие-то сшил у себя на хуторе Михайла Кожевников, а несколько штук сохранилось с предыдущего бунта.
Бунт запланировали на то время, когда все войско соберется на осеннюю «плавню» — коллективную рыбную ловлю, продолжавшуюся с 1 октября до середины ноября. Бунтовщики собирались во время «плавни» «перевязать всех старшин», а затем направиться в Яицкий городок и выбить из него или «заарестовать» коменданта Симонова с командой. Если бы «плавня» по какой-то причине не состоялась, Пугачев с сообщниками намеревался, «собрав несколько сот человек, итти прямо в городок». В случае неудачи с его взятием Пугачев планировал пройти «мимо» и проследовать прямо в Петербург. Однако военные действия пришлось начать гораздо раньше.