В XVII—XVIII веках в России была сильна вера народа в настоящих правителей, которые были лишены законного трона из-за происков бояр и придворных интриг. Особенно много слухов появилось после смерти Петра III. Император, убитый в начале правления, превратился в народной памяти в «доброго царя», который должен вернуться в самый трудный момент, чтобы спасти свой народ от разорения и гибели. Петр III царствовал всего полгода, после чего был свергнут в результате дворцового переворота, возведшего на престол его жену Екатерину II, и вскоре погиб при странных обстоятельствах в поселке Ропша. За время своего недолгого царствования Петр не успел дискредитировать себя в глазах широких слоев населения, более того, некоторые законы, принятые за эти шесть месяцев, были направлены на послабление гнета крестьянства и облегчение положения старообрядцев.
Еще долго в народе говорили, что царь Петр Федорович не умер, как было официально заявлено, в Ропшинском дворце, а сумел бежать и скрывается в народе и ждет своего триумфального возвращения на престол. Рассказывали, что царя тайком вывезли из дворца, а вместо него убили и похоронили похожего на него солдата. Все эти слухи способствовали появлению самозванцев. Во времена правления Екатерины за Петра Федоровича выдавали себя многие, самыми известными из которых были Емельян Пугачев и Степан Малый в Черногории. Петр III стал абсолютным рекордсменом по количеству желающих заступить на его место самозванцев. Во времена Пушкина ходили слухи о пятерых, в настоящее время считается, что в одной только России насчитывалось около сорока лже-Петров III.
В 1764 году царем Петром Федоровичем назвался Антон Асланбеков, разорившийся армянский купец. Он был арестован в Курской губернии, наказан плетьми и отправлен на вечное поселение в Нерчинск. Затем имя покойного императора присвоил беглый рекрут Иван Евдокимов, пытавшийся поднять восстание среди крестьян Нижегородской губернии, и Николай Колченко на Черниговщине. В 1765 году в Воронежской губернии объявился новый самозванец, дезертир Гаврила Кремнев. Он был приговорен к смертной казни, однако помилован императрицей и выслан в Нерчинск. В том же году на Слободской Украине появился новый самозванец — Петр Федорович Чернышев, беглый солдат Брянского полка. Он был схвачен, осужден и сослан в Нерчинск, однако не оставил своих притязаний, совершил побег, но заблудился в тайге, был пойман и жестоко наказан, отправлен в Мангазею на вечную работу, но в пути умер.
Весной 1772 года на Волге, в районе Царицына императором объявил себя беглый крепостной Федот Богомолов, примкнувший к волжским казакам под фамилией Казин. Вслед за своими предшественниками, он был арестован, приговорен к вырыванию ноздрей, клеймению и вечной ссылке. По дороге в Сибирь он скончался. В 1773 году попытался выдать себя за императора бежавший с Нерчинской каторги разбойничий атаман Георгий Рябов. Его сторонники позже присоединились к пугачевцам, объявляя, что их погибший атаман и предводитель крестьянской войны — одно и то же лицо.
В 1773 году появился еще один самозванец, некий донской казак, чье имя в истории не сохранилось. Его сообщник, выдававший себя за статс-секретаря, объезжал Царицынскую округу Астраханской губернии, подготавливая народ к приему «батюшки-царя», затем появлялся сам «царь». Их арестовали и доставили в Царицын для суда, после чего в народе пошли слухи, что под стражей находится император, и начались волнения. Во время следствия арестант умер, то есть с точки зрения обывателей снова «бесследно исчез». В 1773 году будущий предводитель крестьянской войны Емельян Пугачев, самый известный из лже-Петров III, умело обратил эту историю в свою пользу, уверяя, что «исчезнувшим из Царицына императором» был он сам.
Беглый донской казак Емельян Пугачев впервые назвал себя императором Петром III в конце осени 1772 года. Во время своего пребывания в Яицком городке в ноябре 1772 года, Пугачев по рекомендации Григория Закладнова остановился на подворье казака Пьянова. В то время по станице ходили слухи, что царь Петр Федорович жив и здоров, и находится в Царицыне. Емельян воспользовался этими разговорами, и объявил Пьянову, что именно он является государем, выжившим под Петербургом, и скрывающимся от многочисленных недоброжелателей. Согласно рассказу Пугачева, выдающему себя за Петра, тот спасался бегством в польских и египетских землях, после чего явился на Яик для отмщения обидчикам.
Почему же простой казак Емельян Пугачев решил стать Петром III? Этот вопрос волновал еще следователей по его делу и саму Екатерину II. Поначалу власти полагали, что Пугачев является креатурой каких-то враждебных сил, которые, соответственно, и надоумили его «похитить» имя покойного императора. Однако под конец следствия дознаватели пришли к убеждению, что инициатором самозванства был сам Пугачев. По мнению властей, на это и прочие злодеяния самозванца толкала его преступная натура. Некоторые же историки винили во всем авантюрный склад его характера и склонность к фантазированию. По мнению советских ученых, считавших Пугачева фигурой положительной, самозванцем он стал из-за сочувствия таким же, как и он сам, бедным, подневольным людям, которых он собирался освободить от ярма рабства.
Что же на этот счет говорил сам Пугачев? Во время допроса в Яицком городке 15 и 16 сентября 1774 года он утверждал, что назваться царем решил без всякого наущения со стороны. Правда, согласно тем же признаниям, сделал это впервые не в ноябре 1772 года в доме у Пьянова, а в августе 1773-го на Таловом умете сначала при Ереминой Курице, а потом и при казаках «в чаянии том, что яицкия казаки по обольщению моему скоряй, чем в другом месте, меня признают и помогут мне в моем намерении действительно». Позже, на допросах в Симбирске, которые проводил начальник секретных следственных комиссий генерал-майор Павел Сергеевич Потемкин, Пугачев утверждал, что идею выдать себя за погибшего царя внушили ему раскольники Филарет, Кожевников и Коровка. После очной ставки с Коровкой, он от своих показаний отказался.
Пробыв неделю в Яицком городке, Емельян в компании Семена Филипповича Сытникова (на допросах Пугачев называл его Семеном Филипповым) поехал в Мечетную. Во время этого путешествия Филиппов принял решение сдаться властям. Пугачев был арестован и отправлен в Казань. После допросов Пугачева перевели в так называемые «черные тюрьмы», где он выдавал себя за раскольника. В мае 1773 года Пугачеву удалось бежать из тюрьмы. В августе этого же года он вернулся на Яик, некоторое время прожил на Таловом умете. В разговорах с яицкими казаками С.М. Оболяевым, Г.М. Закладновым. Знакомство с И.Н. Чикой-Зарубиным, М.Г. Шигаевым, Д. Караваевым и другими он вновь называет себя Петром III. В доказательство своего царского происхождения он показывал отметины на теле, оставшиеся после болезни, — в народе тогда все были убеждены, что цари имеют на теле «особые царские знаки». Тогда же он стал собирать сторонников восстания среди казаков. 17 сентября на хуторе Толкачевых был прочитан первый манифест «императора Петра III» — Пугачева, написанного И.Я. Почиталиным. С этого момента и началось восстание, ведь после оглашенной присяги казацкое войско назвало Пугачева законным правителем Петром III и решило сражаться за его права на престол.
Выбранную для себя роль царя Емельян Пугачев играл отлично. Самозванец частенько рассказывал о любви к «сыну» Павлу Петровичу и ненависти к «неверной жене» Екатерине Алексеевне. Он издавал указы не только от себя лично, но и от имени «сына и наследника» Павла. Часто при людях Емельян Иванович доставал портрет великого князя и, глядя на него, говорил со слезами: «Ох, жаль мне Павла Петровича, как бы окаянные злодеи его не извели!» А иной раз самозванец заявлял: «Сам я царствовать уже не желаю, а восстановлю на царствие государя цесаревича».
Насколько ему позволяли осведомленность и фантазия, он пытался подражать настоящему императору: учредил гвардию, «Военную коллегию», сосредоточившую военную, административную и судебную власть, на пугачевские указы ставили «большую государственную печать». Восставшие были поделены на «полки», возглавляемые выборными или назначенными Пугачевым «офицерами». Во время осады Оренбурга в 5 милях от города, в Берде, он сделал свою ставку.
Интересно и то, что, зная о существовании у реального Петра III любовницы (Елизаветы Романовны Воронцовой), Пугачев и эту информацию использовал в своей игре в царя. На следствии повстанческий полковник Канзафар Усаев вспоминал: при первой встрече с ним «Петр Федорович» рассказывал, что связь с Воронцовой сыграла в его жизни роковую роль — именно из-за нее «большие бояре» «вознегодовали» на императора и свергли его с престола.
Не забывал самозванец и о «немецком происхождении». По свидетельству Творогова, «амператор», чертя «какие-та крючки», уверял сподвижников, «што ето пишет по-немецки». Другие бунтовщики, да и сам Пугачев, также говорили на следствии о «знании» им многих иностранных языков. Максим Горшков вспоминал, что однажды Пугачев, написав нечто «пером на бумаге», обратился к своим грамотеям:
— Прочтите, что я написал.
Те, естественно, не сумели разобрать пугачевские каракули:
— Мы не знаем, ваше величество, это писано не по-русски.
— Где бы вам знать, — сказал самозванец, улыбнувшись.
Вероятно, чтобы напомнить о немецком происхождении императора, роль которого он играл, самозванец иногда рассказывал повстанцам о пребывании в «немецких землях». Например, он говорил, что никогда прежде не видывал «столь крепкого города, каков есть Оренбург», хотя «бывал в Иерусалиме, в Цареграде и в немецких городах».
Однако чаще Пугачев все же подражал не реальному Петру III, а созданному народной фантазией идеальному образу Петра Федоровича, которого за любовь к простому народу и старой вере свергли с престола «злодеи-дворяне» и заставили скитаться по чужим землям. Об этих скитаниях известно из следственных показаний как самого Пугачева, так и его сподвижников. Помимо «немецких земель», которые должны были подчеркнуть происхождение «Петра Федоровича», и тех мест, где действительно жил или бывал Пугачев (Дон, Терек, Казань, Польша), в числе городов и земель, в которых он будто бы бывал, упоминаются двор римского папы, Иерусалим, Египет и Царьград. Понятно, что ни реальный Петр III, ни Пугачев там никогда не бывали. По мнению некоторых исследователей, корни такой географии уходят в традиции русского фольклора, а отчасти и к таким жанрам древнерусской литературы, как «хождения», жития святых и повести, в которых многократно упоминаются Царьград, Египет и Иерусалим.
Играя роль «царя», Пугачев никогда не использовал такие атрибуты царской власти, как корона, скипетр и держава, да и вообще «никаких... знаков на себе не носил», подчеркивая свое «государево» достоинство другими способами. Причем некоторые из этих способов могут представляться весьма необычными. Например, рассказывали, что Пугачев прохаживался по улицам Берды с двумя татарками, «кои водили иногда его под руки». На следствии Максим Шигаев утверждал, что Пугачев «отличался от прочих богатым казачьим донским манером, платьем и убором лошадиным, тож отменными ото всех поступками, как то: лехкостью походки, бодростью, отменным станом и прищуриванием одним глазом». Кроме того, имелась у Пугачева красная лента, которую он надевал «под себя на кафтан» (такие ленты Шигаев, будучи в Петербурге, видел на генералах).
Из отдельных показаний видно, что Пугачев пытался следить за своей речью — видимо, чтобы больше походить на царя. Но, несмотря на все старания, люди посообразительнее узнавали в «амператоре» казака. Бежавший из пугачевского плена хорунжий Родион Чеботарев вспоминал, что «речь его сбивается в черкасскую, однако ж приметно, что берет осторожность». По словам Максима Шигаева, «самозванец имел наречие чистое, а иногда, прошибаясь, употреблял речи, наподобие донских казаков, как то, например: "погоди, трохи" и тому подобное». Наконец, автор некоторых пугачевских манифестов Иван Трофимов, он же Алексей Дубровский, на следствии заявил, что сразу понял, что перед ним не царь, а донской казак, «понеже разговор его явно доказывает»: «Употребляет он вопросительное слово: "откель ты?" второе похвалительное "ладно", и весь разговор его мерзительный, подлый, а благородного и ученого слова ни одного не слыхал...»
Чеботарев, Дубровский и, по всей видимости, Шигаев прекрасно понимали, что имеют дело с самозванцем. Что же касается веривших в «Петра Федоровича», то на их веру пугачевский «мерзительный разговор» никак не повлиял. Зато ее поколебали неграмотность «государя» и его женитьба на простой казачке. Кроме того, он подавал и другие поводы усомниться в его «высоком» происхождении. Тимофей Подуров, например, разочаровался в Пугачеве, услышав его вранье: «Самозванец по приезде с Яику расказывал многим, будто бы пришло к нему на Яик шесть сот человек донских казаков да киргизцов две тысячи. Но сие после оказалось ложно, а потому и счол я его тогда совершенным обманщиком и помышлял было от него отстать». Некоторых повстанцев смущали внешний вид и одежда «государя». Так, яицкий казак Кузьма Кочуров был уверен, что перед ним настоящий Петр Федорович, «но то только некоторое сумнение ему наводило, что он ходил в бороде и в казачьем платье, ибо он слыхал, что государи бороду бреют и носят платье немецкое».
Нельзя здесь не упомянуть об одном пугачевском промахе, который будто бы привел к разочарованию в «царе» большого числа его сторонников. По словам Михаила Шванвича, однажды во время осады Оренбурга в церкви Святого Георгия Победоносца Пугачев сел на церковный престол и, по обыкновению плача, говорил: «Вот, детушки! Уже я не сиживал на престоле 12 лет», «...многие толпы его поверили, — продолжал Шванвич, — а другие оскорбились и разсуждали так: есть ли бы и подлинно он был царь, то не пригоже сидеть ему в церкве на престоле». Однако есть сомнения в том, что Пугачев совершил такой кощунственный поступок. Никто, кроме Шванвича, о нем не упоминал, в том числе Иван Почиталин, которого об этом специально спрашивали следователи. Да и сам Шванвич не был очевидцем происшествия, а рассказывал о нем с чужих слов.
В любом случае степень неверия в подлинность «Петра Федоровича» или разочарования в нем не следует преувеличивать. Заговорщики, арестовавшие Пугачева, по всей видимости, не исключали того, что передают властям настоящего государя. Даже на следствии некоторые из вчерашних «подданных» не были полностью уверены, что принимали за императора обманщика. К примеру, яицкие казаки братья Щучкины заявили, что «прежде сего они считали самозванца за настоящего государя, потому что он так назывался и все его за такого признавали, в мыслях таковых: как бы можно простому человеку таким высоким имянем называтца», однако и теперь пребывают в сомнениях, «какой он подлинно человек». Дескать, они «его природы прежде не знавали», а потому и не могут сказать, на самом ли деле это Пугачев.
Сомнения в самозванстве своего предводителя на допросе высказал и командир пугачевской гвардии Тимофей Мясников. На вопрос следователей, «каким он теперь Пугачева почитает: государем или самозванцем», Мясников ответил: «Бог ста ево знает, я и сам не знаю, за какого его почесть. Вить вот вы де называете ево Пугачевым, а он так называет себя государем, и мы за такого ево и почитали».
Ф.С. Рокотов. Портрет Петра Федоровича, в будущем Петра III
А.П. Антропов. Портрет Петра III. 1762 г.
Подлинное изображение бунтовщика и обманщика Емельки Пугачева. Неизвестный художник. Октябрь 1774 г.
Емельян Иванович Пугачев (копия). Неизвестный художник. Конец XVIII века
Емельян Иванович Пугачев (копия). Неизвестный художник. Конец XVIII века