Ниже перед читателем пройдут в порядке их появления пять «указов» Пугачева и «определений», его «государственной военной коллегии», начиная с «именного указа к яицкому (уральскому) казачеству первые же дни восстания (17 сентября 1773 г) и кончая «манифестом» к донским казакам (к Березовской станице, в частности) данным в августе 1774 г., т. е. тогда, когда уже чувствовался близкий закат Пугачевщины. Приуроченные к разным хронологическим моментам, проникнутые несходными подчас настроениями и мыслями, различные по стилю, слогу и каллиграфической манере, эти подлинные документы вождей восстания — живые свидетели того, как постепенно росла, ширилась и крепла Пугачевщина, как она вбирала в дебя все новые социальные силы, как усложнялась ее идеология».
Являясь отражением того, что делал и как думал «главный штаб» восстания в лице Пугачева его коллегии и группировавшегося около них казачества, помянутое документы вместе с тем должны говорить нам и о стихийных движениях на местах, ибо на местах «прелестные» пугачевские «письма постоянно находили себе и восторженный отклик, и массовое распространение.
С. Голубцев.
I
Именной указ Пугачева яицкому казачеству1
Самодержавнаго амператора нашего великаго государя Петра Федаровича всероссийскаго и прочая и прочая и прочая.
Во имянном моем указе изображено яицкому воиску как вы други мои прежным царям служили до капли своей до крови дяды и оцы вашы так и вы послужити за свое отечество мне великому государю амператору Петру Федаравичу когда вы устоити за свое отечество и ни истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей вашых будити мною великим государям жалованы казаки и калмыки и татары и каторые мне государю императорскому величеству Петру Фе(до)равичу винныя были и я государь Петр Федаравич во всех винах прощаю и жаловаю я вас рякою с вершын и до усья и землею и травами и денижным жалованьям и свинцом и порахам и хлебными ж правиянтам я велики государь амператор жалую вас Петр Федаравич.
1773 году синтября 17 числа.
Примечания
К середине августа 1773 г. через 2 1/2 месяца после бегства из Казанской тюрьмы, Емельян Пугачев добрался до окрестностей Яицкого городка (Уральска). Благодаря связям, установившимся у него с некоторыми казаками во время первого пребывания в Яицком городке и в его районе в ноябрь — декабре 1772 г. еще до ареста и отправки в Казань, Пугачеву удалось в какой-нибудь месяц широко оповестить яицкое казачество разными путями о «государе», «проявившемся на умете (постоялом дворе) у Степана Оболяева («Ереминой Курицы»), по речке Таловой верстах в 60 от Яицкого городка, заполучить значительное количество первых приверженцев и с их помощью не только подготовить надлежащим образом общественное мнение «войсковой стороны» (яицкая оппозиция), но и провести начальные мероприятия по организации восстания, удачно лавируя между необходимостью популярности и опасностью поимки.
Утром 16 сентября 1773 г. мы находим Пугачева, признанного государя Петра Феодоровича, со свитой, почтительно державшейся в некотором отдалении, на хуторах казаков Толкачевых, верстах в 100 от Яицкого городка, в окружении человек 40 верных, частью уже испытанных людей, среди которых были не только природные казаки, но и казаки из татар, туркмен и калмыков, даже несколько русских беглых помещичьих крестьян. Пугачев начинал свое движение в соучастии с представителями различных социальных и национальных групп.
Яицкое казачье войско в момент появления Пугачева было сложным конгломератом разновременных выходцев из многих слоев общества и ряда национальностей.
Свое первое воззвание к яицкому войску от 17 сентября 1773 г. Пугачев должен был поэтому адресовать казакам, татарам и калмыкам, формулировав в нем все характерные для казачества того времени «привилегии». Тут и пожалование луговыми землями, недостаток которых чувствовался поддерживавшими Пугачева хуторянами вследствие покушений с разных сторон. Тут и закрепление за казачеством всего течения реки Яика с ее рыбными богатствами, ввиду обозначившегося «внимания» к этой реке некоторых кругов русского дворянства и купечества, а также и монополистских тенденций «старшинской» (правительственной) партии среди яицких казаков. Тут и обещание жалования в его денежной и натуральной форме в соответствии с тем, что яицкое казачество, с одной стороны, жило тогда в условиях все большего втягивания в денежное хозяйство и в оживленный товарооборот как с своими кочевыми соседями, так и с внутренними русскими областями, а с другой — нуждалось в хлебе, которого почти не производило и зависело в приобретении его (равно как и вина) от ряда крупных русских производителей того и другого из среды дворянской знати (Орловы, Зубовы и др.).
Пугачев знал казачьи нужды; благодаря собранной на Яике информации, да и по личному опыту, он умело разбирался во всех больных вопросах казачьей жизни и казачьей психологии. Недаром в тексте «указа» — это характерное упоминание о монаршем прощении «войсковой стороны» в винах перед короной. Приводимый здесь «указ» (воззвание) к Яицкому войску был оглашен утром того же числа, каким он датирован, перед собравшимися приверженцами «названного» Петра III; читал его тот же Иван Почиталин, первый по времени секретарь Пугачева, чьей рукою указ и написан. При помощи сличения почерка, водяных знаков на бумаге и некоторых сохранившихся известий, есть возможность притти к заключению, что целый ряд последующих документов, вышедших из лагеря восставших от имени государя Петра Феодоровича, написан рукою того же Почиталина. Они могут, следовательно, считаться сохранившимися до нас в подлинниках.
Указ 17 сентября 1773 г. был принят с восторгом всеми, кто собрался под знамена Пугачева; и с момента этого искусного напутствия началось поступательное движение Пугачева к Яицкому городку, а затем и к Оренбургу.
Указ 17 сентября 1773 г. неоднократно воспроизводился в печати как по частям, так и полностью; академик Дубровин напечатал даже его с соблюдением орфографии подлинника («Пугачев и его сообщники», т. I, стр. 246 — 247); к сожалению, дубровинский текст «указа», при ряде вкравшихся опечаток, не может считаться точным воспроизведением подлинника.
II
Указ на татарском языке2
Перевод: Я великий (из) великих, самодержавный властелин стран, в своей руке и силе определенно держащий и владеющий... России — и проч., и проч., и проч. Также над многими землями Всероссийский [высший (из) высших] император Петр Феодорович. Всей знати и народу во все стороны его величеством утвержденный проверенный именной указ дан.
Пусть знают и верят! Это высшее письмо дано от собственной руки и языка, чтобы шли к нему с истинным усердием и несли военную службу. Кто с готовностью выйдет навстречу, чтобы видеть мое благословенное лицо и красу; увидав же и признав сознательно и нелицемерно, будет (ко мне) веру и усердие (оказывать) языком и рукой и сердцем горящим и телом с дорогой душой, — (тех) конечно я узнаю.
Жалую вас землей, водой, рыбой, топливом, пашней, лесом, порохом, деньгами, свинцом, хлебом, солью и прочим.
Кто не подчинится и будет противиться: боярин, генерал, майор, капитан, и другие, — голову того рубите и имущество его грабьте! Против (таких) стойте! Головы их рубите! Если окажется у них казна, она должна быть принесена царю! Их обоз и лошади и другое, что необходимое, должно быть доставлено царю! Прочее, в чем нет нужды, расходуйте на армию! В свое время они вас ели; (вас), моих рабов, они лишили воли и свободы; теперь посев их косите, если не подчинятся.
Тех же кто меня признает, кто навстречу ко мне выйдет со службой, — не трогайте, чтобы народ не смеялся (над нами).
Опять-таки о тех, которые не подчинятся, мое (приказание) — вешать их и рубить!
Пожалуйста, будьте осторожными!
Чтобы всякий верил, я сам, Петр Феодорович, свою руку приложил.
Я самый Петр третий даю.
Этот манифест дан
Полковой старшина Бахтияр Канакай Оглы.
Полковой сотник Абдул Керим.
Также военной коллегии печать приложена.
Копию с этого указа во все стороны и края посылайте. С копии копию (сняв), с улицы на улицу по сходам, не задерживая, не мешкав, передавайте!
Даю слово: кто раб помещика и (кто) попал в руки крестьянских тиранов, с сегодняшнего дня свободен.
Кто в тюрьме, также освобождается!
Такое повеление издается.
Рамазана 24 дня 1773 г.
Иван Твороговъ3.
Секретарь Максим Горшковъ.
Повытчик Иван Герасимовъ4.
Примечания
Сношения восставших с инородцами начались очень рано. Одновременно с указом 17 сент. 1773 г. яицкому войску, от имени Пугачева уже летел гонец с «письмом» к киргизскому Нурали-хану. В конце сентября месяца того же года и в самых первых числах октября отправлены были характернейшие манифесты, рассчитанные на весь приуральский инородческий мир. К этому же типу агитационных листков и прокламаций относится и печатаемый в переводе документ, до сих пор неизвестный в печати. Он настолько ярок и говорит сам за себя, что всякие комментарии по существу излишни. Взять хотя бы этот перечень «милостей», обещанных Пугачевым: в нем так полно и с такой чуткостью оговорены чуть ли не все больные вопросы быта приуральских народностей. По-видимому, составители манифеста предназначали его даже для более широких народных масс, чем только инородчество.
Очень возможно, что имеющиеся в тексте перед последним абзацем слова: «Этот манифест дан» — с упоминанием Бахт. Канакаева и Абдула Керима и с указанием на приложенную к манифесту печать военной коллегии — представляют позднейшую вставку, тем более, что они и написаны-то как будто другою рукою. Не являются ли они своеобразным «контрассигнированием» со стороны Бахт. Канакаева документа более раннего времени, оказавшегося у него в руках и им пускавшегося в оборот?
Автор манифеста — выученик («шакирд») мусульманской духовной школы, получивший образование, видимо, в Бухаре, так как на-ряду с арабизмами употребляет и слова персидские. Автор прибегает иногда даже к персидским оборотам (напр., предлоги), хотя манифест им составлялся, конечно, для тюрко-татарских народностей. Язык документа вычурный, как вычурна и вся, стоящая в начале его, своеобразно-восточная титуляция. В тексте встречаются написанные по-татарски русские слова («даю», «именной»), употребительные в русских документах соответствующего характера; не вставлены ли они для придания манифесту большей убедительности и авторитета? При этом автор обличает свое плохое знание русского языка (пишет по-татарски «сарасайский» вместо «всероссийский»).
В основной своей части «манифест» является переводом или, может быть, скорее переработкой какого-то русского источника, бывшего под руками у автора. При переводе несколько слов без вреда для смысла опущены, оставшись нерасшифрованными по чисто техническим затруднениям; и в том числе группа слов, стоящая в заглавии манифеста; есть предположение, что их можно перевести, как «полководец» и «светлый царь мира»; слова «высший (из) высших» взяты за скобку, так как в тексте подлинника они, по-видимому, зачеркнуты.
Считаю своей обязанностью поблагодарить В.Д. Пятницкого, взявшего на себя труд перевода «манифеста к инородцам», а также проф. В.А. Гордлевского и Галли-Аскара-Гаффурова-Чегатая.
III
Указ Пугачева от 3 марта 1774 г.5
Божиею милостию мы Петр третий император самодержиц всероссийский: и прочая и прочая и прочая: объявляем во всенародное известие.
Понеже мы по данной от создателя высокой власти между протчими ежедневно изливаемыми щедротами новый знак отеческаго своего милосердия к подданным своим всегда оказуем и тщимся аки отец отечеству своих верноподданных рабов привесть в благоцветущее состояние и во всеподданническую усерднейшее повиновение, а ныне мы усмотря чрезвычайно оказанную от казака имрек: несносную высокообладающей особе нашей поносную обиду за которую по всем правам и узаконениям подверг себя он имрек: публичной и поносной смертной казни однако за нужное нами признано публиковать всенародно в таковых ево вредных к нам предприятиях требовать от всего общества на то голосов простить ли ево имрек: или учинить над ним на основании законов продчим в страх и в подтверждение смертной казни на чтоб смотря каждой не отважился чтоб нас понесть и всегда возмог признавать и почитать нас за действительного и природнаго своего чадолюбиваго монарха.
марта 3 дня 1774 года.
Petr III.
Примечания
К марту месяцу 1774 г., в результате 2-месячных усилий нового главнокомандующего войск, действовавших против Пугачева, — А.И. Бибикова, перед восставшими впервые встала необходимость считаться с противником и с серьезностью создавшегося положения. К атому времени вполне обнаружилось движение к Оренбургу значительных сил правительственных войск в охват его и Бердской базы Пугачева по радиальным направлениям от Бугульмы, Бутуруслана и Бузулука. Восставшие ответили встречным походом к крепостям Сорочинской и Тоцкой, по-видимому, намереваясь бить поодиночке своих приближавшихся противников (полковн. Юрия Бибикова, генералов кн. П.М. Голицына и П.С. Мансурова), начиная с последнего. Генер. Голицын, между тем, свернул с своей дороги к Оренбургу (Бугуруслан — Оренбург) в район действий Мансурова (Бузулук) и в начале марта 1774 г. оказался лицом к лицу с противником. Первая встреча у деревни Пронкиной (между Бугурусланом и Сорочинской крепостью), протекавшая некоторое время с переменным успехом, закончилась неудачно для восставших, оказавшись предвестницей последующих поражений и настоящего разгрома движения в его первый период.
В таких условиях напряженного военного положения и нависавшей опасности вполне понятным делается этот «манифест», остававшийся доселе неизвестным в печати. Очевидно, поднимала голову внутренняя оппозиция: в рядах восставших в результате заметного уже раньше расслоения, начинало проявляться в резких формах раздражение одной части казачества против другой. Пугачев был в этот момент еще достаточно силен, если он мог себе позволить такую роскошь, как обращение к всенародному мнению — плебисциту, призывом к которому, в сущности, и является манифест 3 марта, наряду с содержащимся в нем объявлением о винах какого-то казака.
Первоначально этот манифест не имел ли в виду определенного лица? В подлинном его тексте всюду, где теперь стоит «имрек», раньше читалось какое-то слово, затем выскобленное и замененное «имрек». Может быть, этим словом была фамилия одного из казаков, не того ли Черноморского, о казни которого Пугачевым есть карандашная помета почерком того времени на втором листе манифеста. Точных сведений об этом казаке в нашем распоряжении пока нет; возможно, что именно он был депутатом от войсковой оппозиции в комиссии ген.-м. Брахвельда, расследовавшего столкновения между «старшинской» («верной») и «войсковой» (оппозиционной) стороной на Яике в 1762 г.; и не тот ли это Борис Черноморский, который упоминается в списке разоренных в 1774 г. на Яике пугачевским ставленником войсковым атаманом Никитою Каргиным и его товарищами (бывш. Госуд. Арх., разр. VI, д. 418, л.л. 16—17). На основании этих данных можно лишь предполагать, что Черноморские, занимая видное положение в рядах войсковой оппозиции, оказались почему-то в затруднительный для Пугачева момент в числе опальных фамилий в глазах восставших.
Невольно зарождается мысль: именной подлинный указ о смертной казни определенного лица не стал ли в чьих-то руках, с помощью подчистки и подделки, совершенно неопределенным и бесконечно широким мандатом для борьбы с оппозицией движению среди примкнувших к нему?
Имеющаяся под манифестом иноязычная подпись — не единственная: до нас дошло несколько подлинных документов с такою подписью, вопреки обратному замечанию Дубровина («Пугачев и его сообщники», т. II, стр. 189).
На конверте, в котором долгое время лежал запечатанным манифест 3 марта, стоит надпись рукою генерал-прокурора кн. А.А. Вяземского: «Сей пакет хранить в тайной экспедиции и никому без особаго ее величества указа не разпечатать. Князь Александр Вяземской. Апреля 7 дня 1774 года».
IV
Указ государственной военной коллегии Пугачева Канзафару Усаеву6
Указ его императорскаго величества самодержца всероссийскаго, из государственной военной коллегии верноподданному рабу и сыну отечества Уфимского уезду Нагаиской дороги деревни Бузавьязовой мещерятскому главному полковнику Канзафару Усаеву. По прежде усмотренной в вас к службе его величеству усердной ревности и прилежности повелевается в ниже писанном обстоятелстве во-первых получа тебе сей указ и приложенной при семъ для объявления во всенародное известие имянной манифест несклонившемуся народу во всех жителствах, в которых ты склонение иметь будешь, с таковым им притом обяснением дабы они под скипетр его императорскаго величества склонялись добропорядочно, которые по получении всероссийскаго престола от всяких прежде находившихся (от бояр и зависцов несытого богатства) податей и великих тягостей свобождены будут и дана быть имеют всякому свободная волность из приклонившагося же народу набирать всячески стараясь достаточное число воиска и по набрании употребляя все свои силы противу злодейских партей иметь защиту и оборону а верноподданных рабов ни до каких обид и притеснениев не допущать злодеев же в том до удач и учинения злодействия намерения отвращать а единственно старатся ко искоренению оных в случае же сего жалованного вам рангу наивящые свои заслуги оказывать да и по усмотрению вашему из находящихся в команде твоей имеешь жаловать от себя в сотники и эсаулы достойных вероятию людей в протчем поступать тебе во всем как верному и доброму рабу принадлежит за что по усмотрению в вас заслуги монаршею от его императорскаго величества милостию награждены будете напротив же того и самим вам верноподданным никаких напрасно обид не чинить под опасением от государя жестокаго гнева: во верность чего за подписанием государственной военной коллегии присудствующих и за приложением печати сей указ дан июня... дня 1774 году.
Иван Твороговъ.
Секретарь Алексей Дубровской.
Повытчик Герасим Степанов7.
Примечания
Деревня Бузовьязовая, упоминаемая в этом указе военной коллегии Пугачева, лежала в одном из наиболее инородческих районов у Ногайской дороги из Оренбурга в Уфу, почти на полпути от последней к Стерлитамаку, ближе к Уфе.
Мещеряк Канзафар Усаев — тот самый, который, совместно с Салаватом Юлаевым, руководил инородческим повстанческим движением в районе Красноуфимска и Кунгура в январе 1774 г., брал Красноуфимск, бесплодно держал в осаде Кунгур и стяжал себе, по-видимому, дурную славу среди местного русского населения. Вероятно, именно жалобы населения на «бесчинства» башкир послужили основанием для Зарубина-Чики («графа Ив. Никифор. Чернышева»), пугачевского эмиссара и главнокомандующего под Уфой, к отправке под Кунгур «главного российского и азиатского войска предводителя» из русских Ив. Ст. Кузнецова.
Этот «предводитель» начал с воззвания, в котором выступил в роли строгого и последовательного охранителя религии и порядка.
В связи с приведенными фактами становится понятным, почему пугачевская коллегия, оговорив в своем «указе» в самом его начале «прежде усмотренную» в Канзафаре Усаеве ревность к службе е. и.. в., в конце сочла необходимым осторожно намекнуть на обязанности не «чинить верноподданным обид» при выполнении вновь возложенной на него миссии.
Следует иметь в виду, что г. в. коллегия Пугачева вообще очень много уделяла внимания «обороне» населения от подведомственных ей воинских сил, руководясь часто очень простым соображением — необходимостью поддержания в населении на желательном уровне способности к оказанию восставшим военной; помощи. Недаром рядовой обыватель, в условиях почти поголовного бегства перетрусившей екатерининской администрации, привыкал смотреть на Пугачева, как на действительного, законного и властного поборника дисциплины, порядка и гражданских прав в бурной обстановке восстания. Это делалось тем легче, что регулярные правительственные войска вовсе не отличались бережливым отношением к населению, а по внешнему виду пугачевская армия вряд ли существенно разнилась от «верных» войск, раз главный и самый серьезный противник Пугачева полковник И.И. Михельсон нашел возможным в рапорте главнокомандующему кн. Ф.Ф. Щербатову сообщить однажды (в мae 1774 г.), что он принял «мятежническую толпу» за отряд генер. де-Колонга.
«Указ» г. в. коллегии на имя Канзафара Усаева относится к одному из последних моментов переходного периода с конца апреля по первую половину нюня 1774 г., когда Пугачеву и его поредевшим ближайшим соратникам, после весеннего разгрома движения в марте — апреле 1774 г., приходилось напрягать всю энергию, чтобы заново сорганизовать свою живую силу. То вступая в открытую борьбу с противником, то неоднократно скрываясь в неизвестность, в результате неудачного исхода нескольких столкновений с генер. де-Колонгом и полк. Михельсоном, вожди восстания, между тем, лихорадочно накапливали силы, рассылали во множестве, указы с призывами о помощи, подбирали командный состав и неизменно всякий раз ускользали от опасности благодаря быстроте, внезапности и гибкости своих передвижений. В эти переходные месяцы Пугачев должен был опираться, главным образом, на инородцев и башкир, по преимуществу, что не могло не создавать осложнений в отношениях между ним и местным русским населением; заводскими обывателями — в особенности. Все это необходимо учитывать для полного понимания указа на имя Канзафара Усаева. Нужно еще иметь в виду; что «достойными вероятия людьми» в глазах вождей движения были лица из зажиточных слоев населения.
Обращает на себя внимание хорошо сохранившаяся печать красного сургуча.
По-видимому, июньский «указ» военн. коллегии Пугачева Канзафару Усаеву доселе нигде не был ни напечатан, ни упомянут.
V
Указ Е.И. Пугачева Березовской станице войска Донского8
Божиею милостию мы Петр третий император и самодержец всероссийский и прочая и прочая и прочая.
Обявляется Березовской станицы господину атаману и всем живущим во оной Донскаго войска казакам и во всенародное известие.
Доволно уже наполнена была Россия о нашем от злодеев (главных сенаторов и дворян) укрытии вероятным слухом но и иностранные государства небезызвестны не от чего ж иного сие воспоследовало как во время царствования нашего разсмотрено что от прописанных злодеев дворян древняго святых отец предания закон христианской совсем нарушен и поруган а вместо того от их злоевредного вымыслу с немецких обычаев введен в Россию другой закон и самое богомерское братобритие и разные христианской вере как в кресте так и протчем неистовства и подвергнули кроме нашей монаршей власти всию Россию себе в подданство с наложением великих отягощениев и доводя ее до самой крайней гибели чрез что как Яицкое Донское и Волское войско ожидали своего крайнего раззорения и истребления что нами обо всем вышепрописанном отечески соболезновав сожалели и намерены были от их злодеиского тиранства свободить и учинить во всей Poccии волность за что нечаянно лишены мы всероссийскаго престола и вменены злоумышленными публикованными указами в мертвые ныне ж по промыслу всевышней Десницы волею Его святою вместо совсем забвения имя наше процветает и по прежде обязанной присяге признав и уверясь о точном нашемъ имяни приняли и склонились под наш скипетр и корону живущеи Оренбурской Казанской и Оренбурской9 губерней с приписными городами и уездами народ також башкирская калмытская орды и поселенные по реке Волге Саксоны10 и Волское казачье войско и оказывают ревность, и усердие в службе нашей охотно без всякого от нас принуждения, того ради заблаго разсудить соизволили чрез сей наш всемилостивейший указ дать знать о нашемъ шествии с победоносной армией как означенной Березовской станице так и всему природному Донскому казачьему войску что естли оное возчюствует наше отеческое попечение и пожелаетъ вступить за природного своего Государя которой для общаго спокойствия и тишины претерпел великия странствии и немалые бедствии, то б желающие оказать ревность и усердие для истребления вредителных обществу дворян явились бы в главную нашу армию где и сами мы присудствуем за что без монаршей нашей милости и на первой случай не в зачет жалованья по десяти рублев награждения оставлены не будут а для сведения всему Донскому войску повелеваем сей указ станица от станицы пересылать вниз по течению реки Дону а списывая со оного копии для надлежащего исполнения оставлять в каждой станице во свидетелство того мы собственною рукою подписали и государственною нашею короную укрепить соизволили. Писан августа дня 1774 году. Петр III.
Примечания
Указ к Березовской станице является одним из нескольких, направленных Пугачевым в августе 1774 г. в станицы Волжского (его административный центр — посад Дубовка на Волге) и Донского войск. Он дан с полпути между Камышином (иначе Дмитриевск) и Царицыном в середине месяца, при чем по требованию Пугачева в последний момент перед отсылкой был переадресован на Иловлинскую станицу, куда действительно его и доставили.
Автором манифеста был последний секретарь Пугачева А.И. Дубровский (Трофимов); он же его и подписал за Пугачева.
Прекрасно, каллиграфически написанный, в стиле, не лишенном изысканности, витиеватый по форме и отчетливый по мысли, весь проникнутый пафосом достигнутых успехов этот «манифест» хронологически соответствует моменту наивысшего торжества Пугачевщины. Исполненный сознания собственного достоинства тон манифеста и его внешний вид не должны однако обманывать нас своим наружным спокойствием. Момент был крайне опасный для Пугачева, может быть, самый критический на всем протяжении восстания. В условиях неурожая 1774 г., при наличии ясно обозначившейся внутренней слабости движения и противоречивости интересов примкнувших к нему социальных групп, Пугачев с тревогой смотрел в сторону родного Доиа, неоднократно обращался к нему с призывами, все ждал оттуда поддержки. Целый ряд недоразумений (и среди них — начавшиеся тогда набеги на донские станицы волжских калмыков) встал между Пугачевым и несомненно сочувствовавшими ему донцами и не дал этому сочувствию развернуться в серьезную и активную поддержку.
Манифест, адресованный Березовской станице и всему войску Донскому, был в сущности написан в закатный час восстания.
Комментарии
1. Б. Лефортовский архив «Секретн. повытья», кн. I, л. 76.
2. Государств. Арх., разр. VI, д. 416, ч. II, л. 327.
3. Подписи Творогова, Горшкова и Герасимова — на русском языке.
4. Печать красного сургуча, хорошей сохранности, с надписью.
5. Государ. Арх., разр. VI; д. 415, 2-я нумерация; л. 4
6. Госуд. Арх., разр. VI, д. 420, л. 24.
7. Печать красного сургуча.
8. Госуд. Арх., разр. VI, д. 512, ч. II, л.л. 155—156.
9. Вероятно, следует читать: «Нижегородское».
10. Имеются в виду немцы-колонисты.