Софья Дмитриевна Пугачева (урожденная Недюжева; 1742 — не ранее 1804 года) — донская казачка станицы Есауловской, первая (законная) супруга Емельяна Ивановича Пугачева с 1760 года. В браке родила сына Трофима (1764—1819) и двух дочерей — Аграфену (1768—1833) и Христину (1770—1826).
Софья Недюжева родилась в 1742 году в казачьей станице Есауловской Войска Донского. О ее семье известно очень мало. Ее отца звали Дмитрием и он рано умер, оставив на попечении супруги Аксиньи, кроме Софьи, еще двух дочерей и сына. В 1760 году Софью выдали замуж за 18-летнего казака станицы Зимовейской Емельяна Пугачева. Вместе супруги провели всего неделю, Емельян Пугачев отравился на войну с Пруссией, где и воевал больше двух лет.
В сентябре 1762 года Емельян с сослуживцами вернулся и продолжил службу в своей станице. В 1764 году в семье Пугачевых родился сын, которого назвали Трофимом. Известно, что после Трофима Софья рожала еще неоднократно, но выжили лишь еще две дочери — Аграфена (1768 года рождения) и Христина (1770 года рождения).
В 1768 году Емельян Пугачев вновь ушел воевать, в этот раз с турками. В конце 1770 года он заболел, и в в январе 1771-го был отпущен домой в составе команды, отправленной за пополнением лошадей. Дома Пугачев задержался до июля, послав в полк взамен себя казака Михайлу Бирюкова. Сам он направился в Черкасск проситься в отставку. Получив отказ в своей просьбе, Пугачев навестил свою сестру Федосью и зятя Симона Павлова, проходившего службу в Таганроге, где узнал о планах того бежать с женой и товарищами на Терек. Пугачев решил бежать с ними. Сначала они прибыли в Зимовейскую, где Пугачев объявил о своем решении жене и матери. По словам Софьи, она вместе с матерью в слезах кинулись в ноги Емельяну и уговорили его оставить эту затею, но тот все же решил помочь Симону с Федосьей переправиться через Дон.
Симон Павлов не смог добраться до Терека, вернулся в Зимовейскую и после задержания рассказал о помощи Пугачева в его побеге. Пугачев бежал и скрывался в окрестностях Зимовейской, но узнав от Софьи, что Симон Павлов был отправлен в Черкасск, отправился туда же, желая опередить Павлова и рассказать свою версию событий. Когда затея не удалась, Пугачев вернулся в Зимовейскую, где был задержан станичными властями и содержался под арестом, но через две недели бежал. Первое время он скрывался в окрестных камышах, но позже перебрался к себе домой, предположив, что никто не станет его там искать. Прожив в доме до Рождества, Пугачев решил уже сам перебраться на Терек. Приказав Софье собрать еду в дорогу, он сказал ей, что сначала доберется до Терека в одиночку, а после того, как обоснуется на месте, «коли ево там примут, то он и за нею приедет».
Поначалу дела на Тереке у Пугачева шли по плану, его приняли в Терское семейное войско. Он объявил, что хочет вскоре привезти сюда свою семью, правда, указав, что супругу зовут Прасковьей Фоминичной. Но вскоре Пугачев был арестован и на Тереке и вновь бежал, добравшись в феврале 1772 года в Зимовейскую. Софья пустила Емельяна в дом, предварительно отведя детей к его брату. Емельян рассказал жене, что казаки на Тереке выбрали его атаманом, однако Софья не поверила рассказам и только плакала. Зная, что Симон Павлов после побега уже был прощен и продолжил службу в Таганроге, Софья решила за лучшее донести станичным властям о возвращении Емельяна. Среди ночи Пугачева снова схватили, набили на него колодки и повезли на расправу, но в Цымлянской станице он снова бежал и скрывался вплоть до грозного своего появления уже под именем Петра III. В Зимовейскую Пугачев уже больше никогда не вернулся.
Софья осталась с тремя малолетними детьми без средств к существованию. Узнав о том, что супруг в очередной раз бежал, Софья через некоторое время продала дом за 24 рубля знакомому отставному казаку станицы Есауловской Еремею Евсееву, тот разобрал дом и перевез к себе. Сама Софья с детьми перебралась на жительство к своей матери в ту же же Есауловскую станицу. Денег от продажи дома хватило ненадолго. К осени 1773 года, когда ее беглый супруг уже встал во главе восставших яицких казаков, Софья с детьми «ходила меж домов, живя подаянием». Знакомые казаки, узнав, что Пугачев объявил себя императором, по словам Софьи, «браня его и смеясь говорили: Смотри де, пожалуй, как можно было чаять от такой свиньи таких дел».
4 февраля 1774 года в станицу Зимовейскую, где находился отчий дом Пугачева и жила его жена Софья с детьми, приехали посланец коменданта крепости Святого Димитрия секунд-майор Рукин и прикомандированный к нему казачий старшина Туроверов. Прибыли они «для забрания находящихся в той станице злодея Пугачева жены и детей». Кроме того, им предписывалось при всех станичниках сжечь пугачевский дом, пепел развеять, а место, где дом стоял, огородить надолбами или окопать «во оставление на вечные времена без населения яко оскверненное жительством на нем все казни лютые истязания делами своими превзошедшего». Однако ни пугачевской жены с детьми, ни даже дома Рукин и Туроверов на месте не обнаружили.
Рукину и Туроверову пришлось отправиться в Есауловскую и по новой сломать «оный злодейский дом». Оттуда его опять отправили в Зимовейскую, где 6 февраля сожгли вместе с хутором, находившимся неподалеку от станицы и представлявшим собой «хижину с огорожею». Не пощадили при этом и несколько «садовых деревьев». Пепел, как и намеревались, развеяли, а пожарище окопали рвом.
По рескрипту императрицы Бибикову всю семью Пугачева велено было взять под присмотр, чтобы семья эта «иногда» могла служить «к удобнейшему извлечению из заблуждения легковерных невежд» и «к устыдению тех, кои в заблуждении своем самозванцовой лжи поработились». Софью Пугачеву с детьми отправили в крепость Святого Димитрия, а потом в Казань. Софья с детьми прибыла в Казань 17 марта. Они жили вместе с двоюродным племянником Пугачева Федотом, которого за родство с самозванцем сослали из Петербурга, где он проходил службу. В Казани приказано было содержать их на «пристойной квартире, под присмотром, а давать ей пропитание порядочное».
В Казани Софье Дмитриевой Пугачевой сделали допрос, причем обнаружилось, что Емельян Пугачев женился на ней лет десять тому назад, жил в Зимовейской станице своим домом, служил исправно в казачестве, а в последнее — перед бунтом — время несколько замотался, расстроился, был в колодках и бежал.
Приставленному при семье Пугачева караулу Бибиков отдал приказ выводить Софью с детьми на прогулку по городу и торговым рядам, дабы она повсюду рассказывала о подлинном происхождении Пугачева и о том, что она является его женой. При этом караул не должен был явно следовать за Софьей, такою «манерою, чтобы не могло показаться с нашей стороны ложным уверением», «в базарные дни, чтобы она, ходя будто сама собой, рассказывала о нем кому можно и кстати будет».
Софья с детьми пользовались относительной свободой до июля 1774 года, когда до Казани дошли известия, что Пугачев вновь набрал большую армию и приближается с ней к городу. Семью самозванца с квартиры срочно перевели в тюрьму, где уже содержалось большое количество плененных участников восстания. 12 (23) июля 1774 года войска Пугачева захватили большую часть Казани. Офицеры и солдаты караула покинули свои посты, когда пожар, вспыхнувший в ходе штурма города, достиг тюрьмы. По словам Софьи, она не знала, что ей делать, в здании оставаться было невозможно из-за жара и дыма. Услышав шум во дворе тюрьмы, Софья и дети выбежали наружу и вместе с другими узниками были направлены мятежниками в лагерь Пугачева на Арском поле. Там 11-летний Трофим увидел среди конных казаков своего отца, закричав: «Матушка! Смотри-тка, батюшка ездит!» Очевидно, добрых чувств к супругу у Софьи уже не оставалось, в ответ сыну она воскликнула: «Екай собака! Неверный супостат!»
Пугачев, заметивший жену и детей, приказал подобрать их и поселить неподалеку от его палатки. Своим соратникам он объявил, что это семья его друга, донского казака Емельяна Пугачева, помогавшего ему в годы скитаний и засеченного кнутом «за верность своему государю». Впрочем, несмотря на проявленную заботу, Пугачев избегал каких-либо разговоров с Софьей. Впервые он заговорил с Софьей лишь месяц спустя, когда армия восставших готовилась к штурму Саратова. На вопрос Пугачева, что она думает о нем, Софья Дмитриевна ответила: «Да что думать-то! Не отопрешься, я — твоя жена, а ето твои дети». Пугачев приказал ей об этом ни с кем не говорить, пообещав не забыть о ней, если бог позволит ему достигнуть Петербурга, а при нарушении запрета — срубить голову саблей. В реальности угрозы Софья не сомневалась: «де он стал такой собака, хоть чуть на кого осердится, то уж и ступай в петлю». Впрочем после этого разговора Пугачев стал чаще звать в свою палатку детей, «часто сматривал и на них любовался».
После разгрома пугачевцев в бою у Солениковой ватаги, когда Пугачев с казацкими полковниками собирались переправляться через Волгу, он сумел найти Софью с сыном, и те последовали за ним степями левого берега к хуторам яицких казаков на Узенях. Софья и Трофим стали свидетелями заговора и ареста яицкими атаманами своего предводителя. По словам одного из главных заговорщиков Ивана Творогова, Софья Дмитриевна с сыном, видя как «мы его вязали и содержим под караулом, хотя ничего не говорили, однако ж очень плакали». Казаки усадили Софью и Трофима в телегу и 14 (25) сентября 1774 года передали их вместе с Пугачевым в руки казаков правительственного отряда под командованием сотника Харчева, доставившего их в ночь на 15 сентября в Яицкий городок.
Дочери Пугачева и Софьи остались в покинутом лагере, их везли к Волге в отдельной коляске под присмотром приставленной к ним няньки, но коляска в ходе панического бегства остатков разбитой армии восставших опрокинулась. Очевидно, кто-то указал на них предводителям правительственных войск, так что они не были потеряны и позднее, под присмотром новой назначенной няньки — купчихи И.Ф. Ширинкиной, их доставили в Москву.
15 сентября Пугачев был доставлен в Яицкий городок, в течение двух дней он был подробно допрошен находившимся в городе представителем секретных следственных комиссий капитаном-поручиком лейб-гвардии С.И. Мавриным. 17 сентября Маврин допросил и Софью Пугачеву. Прибывший днем ранее в Яицкий городок генерал-поручик А.В. Суворов «ежеминутно» требовал от Маврина закончить с допросами и 18 сентября Маврин передал Емельяна Пугачева, а также Софью с сыном Трофимом, Суворову для конвоирования через Сызрань в Симбирск. Самозванца вместе с первой женой и сыном доставили в Симбирск в ночь на 1 октября. На содержание Пугачева отвели 15 копеек в день, для Софьи и сына Трофима — по 10 копеек, кормить их должны были пищей, «обыкновенной подлому человеку». По приказу командующего войсками против Пугачева, генерал-аншефа Панина, было предписано отделить первую жену и сына от Пугачева и не допускать более их общения, но следить за ними не менее строго и ежедневно докладывать об их состоянии.
26 октября специально собранная конвойная команда под командованием капитана Галахова приняла под свою охрану Пугачева и его первую жену Софью с сыном для конвоирования их из Симбирска в Москву. Дорога заняла 10 дней. 4 ноября московский генерал-губернатор князь М.Н. Волконский написал в докладе Екатерине II, что самозванец, его первая жена и сын доставлены и размещены в подготовленных для них помещениях в здании Монетного двора. После того, как Волконский осмотрел и коротко расспросил Пугачева, он также встретился с Софьей, заявившей генерал-губернатору, что она мало что знает о преступлениях своего мужа: «Черт его знает, што он наделал. А я о злодействах его прежде от него не слыхала. И он меня бросил уже с три года». Как отметил Волконский в донесении императрице: жена самозванца «человек самый подлый и, видно, тихий» и «мальчишка лет двенадцати, также ничего лутче матери не обещает». 14 ноября в Москву были доставлены две малолетние дочери Пугачева — Аграфена и Христина. С этого момента все вместе они содержались вместе с матерью и братом в пустующем здании Рязанского подворья (вблизи Лубянской площади), оборудованном под острог Тайной экспедиции. Позднее Софью дважды привлекали в ходе московского следствия к очным ставкам с Емельяном Пугачевым.
В начале декабря 1774 года на совещании в Петербурге Екатерина II и генерал-прокурор А.А. Вяземский заслушали предложения по формулировкам предлагаемого приговора пугачевцам, представленным членом следственной комиссии П.С. Потемкиным. Согласившись с распределением обвиняемых по степеням вины, Екатерина настояла на том, что члены первой семьи Пугачева — Софья Дмитриевна, дети Трофим, Аграфена и Христина, а также его вторая яицкая «жена» Устинья Кузнецова должны быть внесены в список лиц, названных в приговоре среди привлеченных к суду. На судебном заседании 31 декабря было предложено признать их невиновными, но направить на поселение по решению Сената. При последующих доработках текста приговора все пятеро членов семьи самозванца были включены в список подсудимых «10 сорта», то есть признанных невиновными. Признав, что члены семьи самозванца и его вторая супруга «ни в каких преступлениях не участвовали», приговор от 9 января 1775 года предписывал «без наказания отдалить их, куда благоволит Правительствующий Сенат».
9 (20) января 1775 года на заседании Сената было вынесено решение: «Жен самозванца содержать в Кексгольме, не выпуская их из крепости, и давая только в оной свободу для получения себе работою содержания и пропитания, а сверх того производя и из казны на каждого по 15 копеек в день». После казни Пугачева и его сообщников Софья Дмитриевна Пугачева с детьми и Устинья Кузнецова были отправлены в Кексгольм под охраной подпоручика Нарвского пехотного полка Ушакова с 6 солдатами. В инструкции, данной конвою, было указано объехать Петербург стороной, для осужденных приготовить три подводы по два человека на каждую. Для питания на всем пути до Кексгольма конвою было выдано 89 рублей 55 копеек. 22 января Софью с детьми и Устинью доставили в Выборг, на следующий день — в Кексгольм, в 120 верстах от Выборга, на западном берегу Ладожского озера. Членов семьи Пугачевых разместили в Кексгольмской крепости, расположенной на островке, окруженном водами реки Вуоксы. Для размещения Софьи с детьми и Устиньи была выделена Круглая башня, со временем получившая благодаря этому второе имя — Пугачевской. Трофима Пугачева разместили в одиночной камере солдатской гауптвахты. Губернатор Энгельгардт довел до сведения коменданта крепости Доможирова, что поступившие под его охрану члены семьи Пугачева, чье имя по приговору должно было быть предано «вечному забвению и глубокому молчанию», отныне не должны были называться ни старой фамилией и ни какой другой.
С момента поселения членов семьи Пугачева в Кексгольмской крепости ежемесячно в Петербург направлялись донесения, не отличавшиеся разнообразностью: комендант отмечал, что узники «ведут себя исправно». В 1787 году в империи широко готовилось празднование 25-летия восшествия на престол Екатерины II. В честь этого события была объявлена амнистия широкому кругу осужденных. Комендант Кексгольмской крепости премьер-майор Я. Гофман запросил генерал-прокурора Вяземского о том, не распространяется ли эта амнистия и на членов семьи Пугачева. Вяземский обратился с этим запросам к Екатерине и получил твердый ответ: «Всем тем арестантам остаться на прежнем положении».
В декабре 1796 года в крепость прибыл обер-секретарь Тайной экспедиции Сената А.С. Макаров с поручением от только что вступившего на престол Павла I проинспектировать места заключения государственных преступников. Макаров доложил императору об условиях содержания жен самозванца: «В Кексгольмской крепости Софья и Устинья, женки бывшего самозванца Емельяна Пугачева, две дочери девки Аграфена и Христина от первой и сын Трофим с 1775 года содержатся в замке в особливом покое, а парень на гауптвахте в особливой комнате. Содержание имеют от казны по 15 копеек в день. Живут порядочно. Имеют свободу ходить по крепости, но из оной не выпускаются. Читать и писать не умеют». Павел пересмотрел дела многих из числа осужденных его матерью, но семьи Пугачева милость не коснулась.
В 1797 году в Кексгольмской крепости сменился комендант, на этот пост заступил полковник граф де Мендоза Ботелло. В рапорте генерал-прокурору князю А.Б. Куракину новый комендант отметил многочисленные нарушения в условиях содержания семьи Пугачева, допущенные прежним комендантом. Одновременно он сообщил, что пошел на послабления для узников: «Приказал в вечернее время для ужина и доколе не лягут спать иметь огонь, а как скоро лягут спать и сами не погасят, то караульные унтер-офицеры с часовыми сие выполнили б». Но главным известием от графа де Мендоза Ботелло стал обнаруженный им факт, что дочь Пугачева «девка Аграфена имеет рожденного у себя сына, которого прижила через насилие от бывшего коменданта полковника Гофмана». Нареченный Андреем младенец, внук самозванца, не прожил долго и умер еще в ходе следствия об обстоятельствах его рождения 5 января 1798 года. Дело полковника Гофмана не стали доводить до суда и предавать огласке.
При вступлении на престол Александра I в 1801 году дела членов семьи Пугачева попали на рассмотрение Комиссии по пересмотру прежних уголовных дел. На заседании Комиссии 8 марта 1802 года было вынесено решение о том, что Софья с детьми и Устинья должны остаться по прежнему месту пребывания «без перемены участи». 15 мая того же года Александр наложил резолюцию на данное решение: «Быть по сему».
Весной 1803 года Александр I находился в инспекционной поездке по гарнизонам Выборгской губернии. 2 июня император прибыл в Кексгольм, где собственными глазами увидел членов семьи Пугачева, находившихся в заключении уже более 28 лет. Финляндский генерал-губернатор К.И. Мейендорф написал в сообщении генерал-прокурору Сената Г.Р. Державину: «Его императорское величество в высочайшем своем присутствии в городе Кексгольме... высочайше повелеть изволил: содержащихся во оной жен известного Емельки Пугачева с тремя детьми..., избавя из-под тогдашнего караула, предоставить им жительство в городе свободное, с тем, однако, чтоб из оного никуда не отлучались, имея притом за поступками их неослабное смотрение, дабы к каким-либо не воспользовались предерзостям». Впрочем, узники не сразу смогли воспользоваться правом поселиться вне крепости, оставаясь там, пока старший из детей Трофим не завершил строительство нового дома в городском посаде Кексгольма.
Известно, что вторая жена Пугачева Устинья Кузнецова умерла в Кексгольме в 1808 году. Дата смерти Софьи Пугачевой не установлена. Посетивший Кексгольм в 1811 году чиновник и впоследствии известный автор мемуаров Ф.Ф. Вигель застал в живых лишь детей Пугачева: «Я ходил смотреть упраздненную крепость и в ней показывали мне семейство Пугачева, не знаю зачем все еще содержащееся под стражею, хотя и не весьма строгою. Оно состояло из престарелого сына и двух дочерей. Простой мужик и крестьянки, которые показались мне смирными и робкими».
Трофим Пугачев умер в начале 1819 года. Христина Пугачева умерла 13 (25) июня 1826 года. Аграфена Пугачева умерла спустя семь лет, 7 (19) апреля 1833 года.
Показание о Пугачеве первой жены его Софьи Дмитриевой
1774 года, марта 16, присланная в секретную комиссию от казанского господина губернатора злодея Пугачева жена его в допросе сказала: Софьею ее зовут, Дмитриева дочь, от роду ей лет с 30-ть, отец ее был малороссийский казак Дмитрий Недюжев, который давно умер, а матери ее имя Аксинья Кононова, которая и теперь находится в живых и живет на Дону своим домом. Назад тому 12 лет выдана она в замужество малороссийской Зимовейской станицы за казака, который напоследок сделан был хорунжим, Емельяна Иванова сына Пугачева, с которым прижила она детей: сына Трофима, которому от роду 10-й год, да двух дочерей: первой имя Аграфена, от роду ей шесть лет, второй имя Христина, от роду ей 4-й год (которые теперь обще с нею сюда присланы); оный ее муж грамоте не умеет и состояния был трезвого, по женитьбе вскоре командировать он был с прочими в поход в Пруссию и находился там полтретья года, а по выходе оттуда жил дома года с четыре, а потом был вторично в походе в Польше полтора года и возвратясь оттуда жил дома года с три; потом еще ходил в поход в Крым и был там один год, а как туда вторично был он командирован, то он, будучи тогда болен, вместо себя нанял другого казака, который и теперь в службе там находится. После того оный ее муж по приказу матери его Анны Михайловой (которая умерла назад тому другой год) ездил в Азов за зятем своим поселенным там пруссаком Симоном Никитиным и за родною сестрою своею, а оного Никитина женою, Федосьею Ивановою, и возвратясь оттуда с ними жил в доме месяца с два, а оные зять и сестра его гостили недели с две и потом, сказав, что они едут в Азов, из дома их выехали, но спустя недель с пять в ночное время приехали было опять к ним, но жители Зимовейской станицы, почтя по возвращении их беглыми, взяли под караул и отослали в город Черкасск, а как они там показывали, что они к побегу подговорены мужем ее, то и его туда же требовали, почему он туда из дому своего и поехал, и сказывают, что он там был; но бежал оттуда вскоре, назад тому два года, в великий пост, а куда и где он теперь находится — она не знает. И по побеге никогда в доме своем не был, и она с ним не только нигде не видалась, но и ничего об нем с того времени не слыхала и ни одного письма от него не получала. Приметами же оный ее муж росту среднего, долголиц и сухощав, волосы на голове русые, а борода черная с проседью, клином; глаза карие, на левом виске от золотухи пятно, на переди исподний зуб еще в малолетстве вышибен; отцу его имя Иван Михайлов, который был Зимовейской же станицы казак и умер назад тому лет с одиннадцать; у оного ее мужа есть брат родной Дементий, который лет с пять тому назад как послан в поход и оттуда не возвращался и еще другая сестра Ульяна, которая в замужестве за зимовейским же казаком Федором Брыканиным, которые и теперь живут в Зимовейской станице; перед отправлением же ее сюда слышала от станичных стариков, что получены там какие то указы, и сказывали что в оных написано имя мужа ее; при чем те старики, браня его и смеясь, говорили: «Смотри де пожалуй, как можно было чаять от такой свиньи таких дел». Но к чему они сие говорили, того она не знает и ничего об нем кроме сего ни от кого не слыхала.
Портрет Софьи Пугачевой (?)