Борис Ефремов. Бунтарская Русь

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-1

Сцены пугачевской смуты

Состояние всего края, где свирепствовал пожар, было ужасно. Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка.

А.С. ПУШКфИН.
«Капитанская дочка»

ПРОЛОГ

Осень 1773 года. В окрестностях Яицкого городка. Подметные письма. Пугачевский вестник. Предательство казаков. В стане восставших.

НАУМОВ

(на коне в окружении офицеров; казаки, солдаты,
артиллерийские расчеты за лошадьми, которые тянут по грязи две пушки;
Наумов — одному из свиты)

Я говорил подполковнику — верить казацкому войску
Значит и денно и нощно подвоха подлейшего ждать.
Он ведь, казак, все равно что церковная свечка из воску,
Таять начнет, лишь ему понаглей горы благ обещать.
Было бы верить кому, но мошеннику и хулигану,
Клятвопреступнику, беглому ссыльному, еретику!
Только у стен городка появился с отребьем он спьяну,
Словно подсыпали крепкого перца под хвост казаку.
Бегают, шепчутся, сходятся в позднее время по хатам,
Что-то читают по мятым и грязным бумажным листам.
Я наказал офицерам и верным присяге солдатам,
Чтобы достали такой. Словно курица лапою, там
Кто-то пером нацарапал, наставив печатями кляксы:
Петр, мол, Третий, счастливо спасенный Небесным Царем,
Подданным повелевает явитья к нему и поклясться
Перед старинной иконой свободным двуперстным крестом
В честном служенье ему, Государю, и общему делу —
Екатерину с продажным дворянством стереть в порошок,
Вырубить напрочь чиновную сволочь, что всем надоела,
И — дать приволье народу, что в грязь под налогами слег.

ОФИЦЕР СВИТЫ

Видел я эти подметные письма. Великая правда
Ваша, майор, что строчил их с похмелья какой-нибудь вор.
Только, заметьте, за ложью, за всей этой мутной бравандой
Брезжит такое, что ловит крестьянское сердце и взор.

НАУМОВ

Да ведь не брезжит, родной! А костром окаянским пылает,
Возле которого каждый из черни погреться не прочь.
Этот наглец бородой и землей наградить обещает.
Реками, вечною волей. Деньгами грозится помочь.
Порохом, дробным свинцом и другим боевым провиантом,
Что казаки промышляли извечно на собственный риск.
Господи! Нищий беглец притворяется мотом богатым.
Чтобы поверить ему — надо глупым и пьяным быть вдрызг.

ОФИЦЕР СВИТЫ

Но ведь, смотрите, — недавно за буйство испробовав плеток,
Многие из казаков нынче ночью сбежали к нему.
Как ни крути ни верти, план Емельки заманчив и четок,
Вот почему вор удачлив покудова. Вот почему.

НАУМОВ

Если б он не был удачлив, давно бы разбойника взяли,
В цепь заковали, и вот уж навечно на каторге он.
Только ведь нет — нас с тобою с немалою силой послали,
Чтобы за речкой Чаган самозванца мы взяли в полон.
Пять полных сотен казачьих, усиленных ротой пехотной,
И с боевыми зарядами пушки — на смерть Пугачу.
Правда, вот сотни казачьи я взял в свой отряд с неохотой.
Войско не очень надежное. Вот что я сделать хочу.

(подзывает к себе капитана Крылова)

Слушай сюда, капитан. Для надежности нашей колонны
Двести бери казаков и иди впереди на виду.
В бой не вступай. Чуть чего — отойди. Пусть с известием конный
Выедет к нам на рысях. Подожди, когда я подойду.

КРЫЛОВ

Ясен приказ, командир. Разрешите к его выполненью
Прямо сейчас приступить!

НАУМОВ

Разрешаю.

(Крылов отъезжает к казачьим сотням. Наумов — прежнему собеседнику)

Таким, брат, путем
Я, не нарушив устава, легко провожу разделенье
Сотен казачьих, охваченных явным бунтарским огнем.

Авангард быстро уходит вперед. Вскоре к Крылову спешно поддъезжает разведчик.

РАЗВЕДЧИК

(показывая в сторону реки)

Там, гражданин капитан, на коне пугачевец какой-то
Скачет и машет рукой. Что в руке у него — не понять.

Пугачевец-татарин приближается. В руке — письмо.

КРЫЛОВ

Пусть подъезжает поближе. А ну-ка, любезнейший, стой-ка!
Эй, переводчик!

ПОСЛАНЕЦ

Не нада. Могу я по-русски сказать.

КРЫЛОВ

Ну, говори!

ПОСЛАНЕЦ

Здесь послание бачки-царя. Предлагает
К нам перейти насовсем. Тут условий невыгодных нет.
То же, что бачка, наш царь, вам за это в замен обещает —
Вот вам письмо. Прочитай-ка. Мне нада услышать ответ.

КРЫЛОВ

(выхватывая револьвер)

Ах ты, продажная морда! Царей подставных мы не знаем.
Екатерине клялись мы, разбойник. Единственно ей
Служим душою и сердцем. Тебе же, шельмец, отвечаем:
Этой смертельной, но чистой и честной водицы испей!

Поднимает револьвер, но казаки заслоняют пугачевца.

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

Стой, капитан! Разве вестников, пусть даже вражеских, можно
Жизни решать?

КРЫЛОВ

Этих можно, казак! Перед нами смутьян.

ТОТ ЖЕ КАЗАК

Но он посланье принес. Прочитать его будет не сложно.

Крылов пытается вырвать у посланца письмо, но казак опережает его.

Грамоте я обучен. Что тут пишут — прочту, капитан.

Казаки окружают читающего, оттеснив капитана. В послании — слово в слово, что и во всех других подметных письмах.

ДРУГОЙ КАЗАК

Видите, братцы! Царь снова, в который уж раз, обещанья
Нам подтверждает свои. Значит, правду он пишет, не врет.
Надо его поддержать.

ТРЕТИЙ КАЗАК

По душе мне Емельки посланья,
Дьявол не дьявол, беглец не беглец, да и Петр не Петр.

ЧЕТВЕРТЫЙ КАЗАК

Эх, дорогие мои! Заиметь бы у тихой речушки
Домик ли, сад, огород, чтоб никто над тобой не висел —
Ни атаман, ни тебе старшина и ни поп из церквушки,
Эх, уж какой бы у нас, казаков, был прекрасный удел.

ПЕРВЫЙ КАЗАК

Дай, брат, свободу тебе, так на радости ты и сопьешься!

ЧЕТВЕРТЫЙ КАЗАК

Что ты родимый! Я только бы в главные праздники пил.
Все бы в землице копался своей... Ты вот, Федька, смеешься,
А я вот так бы, светло и раздольно, все жил бы да жил.

ПЕРВЫЙ КАЗАК

Ладно, друзья! Размечтались... Что грозному бачке ответим?
Гневно посланье порвем или низкий отвесим поклон?

ГОЛОСА

Он нам пока что один обещает на горестном свете
Добрую жись. Без него только гадости с разных сторон.

ПЕРВЫЙ КАЗАК

Значит, снимаемся все и с посланником царским к Чагану
Двинемся в дружном строю.

КРЫЛОВ

(пробивается к говорившему)

Ну, еще мы посмотрим, казак!
Первым на вашем пути я с ребятами верными стану.
Смело ко мне! Все, кому самозванец предатель и враг!

С полсотни казаков присоединяются к капитану, выхватывают кто шашку, кто револьвер. Но предавшихся гораздо больше. Силком уводя с собой десятка два крыловцев, казаки устремляются за посланником Пугачева.

В пугачевском стане замечают группу казаков. Военачальники подъезжают к атаману.

ЗАРУБИН

Царь-государь! Разреши мне с казацкою сотней ударить
По растянувшейся сотне прислужников — ох, покрошу!

ПУГАЧЕВ

(усмехаясь)

Что же, дружок, ударять-то немеряной силушкой даром?
К самому первому ты приглядись, — я тебя попрошу.

ЗАРУБИН

К первому? В шапке татарской? Так это же наш письмоносец!
Что ж он, к врагам перешел?

ПУГАЧЕВ

А мне кажется — наоборот.
Сыпет нам в руки листвою осенних невидимых рощиц
Царской неволей замученный бедный казацкий народ.
Встретим, как надобно. Ну-ка построй наше славное войско.
Гости уж близко. Смотри-ка, еще ведь и пленных ведут!

Зарубин строит казаков и крестьян сотнями в две шеренги. Между ними проезжают яицкие казаки. За уздцы ведут на лошадях захваченных силой. Пугачев подходит к пополнению.

Здравствуй, казацкий народ! Очень рад, что надежно и броско
Вновь ты стоишь предо мной. Хоть сейчас нам с тобой на редут!

ПРИМКНУВШИЕ КАЗАКИ

Здравствуй, наш царь-атаман! Не считай нас предательской чернью.
Головы мы за тебя без раздумий готовы сложить.

ПУГАЧЕВ

Головы ваши, ребятушки, если их срубят, зачем мне?
Лучше я вам пожелаю до нашей победы дожить.

(доходя до пленных)

Ну, а из вас, может, кто-то проникся желаньем горячим
С мощью дворянской схлестнуться? Из строя на корпус вперед!

(половина пленных выступает из строя)

Мы им покажем, где раки зимуют, — отродьям собачьим!
Век будут помнить, что значит бунтующий русский народ.

(обращаясь к оставшимся пленным)

Слушаю вас. Как прикажете нянчиться с вами, ребята?
Дать вам по соске? А может, всех вместе отправить в расход?

ОДИН ИЗ ПЛЕННЫХ

Нянчить нас, каторжный батька, кишка у тебя слабовата.
Смазывай пятки. За нами яицкое войско идет.

ПУГАЧЕВ

Грозный ты мой, за совет твой едва ли скажу я спасибо.
Смазывать пятки — работа простая: не сеять, не жать.
Только она не грозит нам покуда нисколечко, ибо
С ходу Наумов, узнав про измену, пустился бежать.

ОДИН ИХ ПЛЕННЫХ

Врешь, Пугачев! Еще не было случая звать его трусом.
Встретишься с ним — он покажет вам, неучам, кузькину мать.

ПУГАЧЕВ

Мы-то с ним встретимся. Вам же, дворянским служакам кургузым,
Больше майора, а с ним и друг дружку — уже не видать.

(к Зарубину)

Слышишь, фельдмаршал, какой нам ершистый народец попался!
Этих одиннадцать вздернуть, где к бору примкнул городок.
Чтоб через час этот сброд на добротных веревках болтался.
Думаю, часа на все это хватит — достаточный срок.
А татарве, что в разведку с тобой отсылали сегодня,
Дай по рублю золотому, и дальше мани их рублем.
Завтра же, выпадет или не выпадет воля Господня,
Мы на Илецкую крепость всей нашей ордой нападем.

На окраине военного лагеря звонко стучат топоры.

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-2

Сцены пугачевской смуты

Осень 1773 года. Подложный налет. Взятие Илецкого городка. Пир три ночи и три дня. Раздумья Пугачева.

ЗАРУБИН

(подходя с ковшом самогонки к Пугачеву, спящему в палатке под тулупом)

На-ка, великий мой царь, исцеленья тебе мирового.
Дерни до дна, и похмелье пройдет, как с речушки туман.

ПУГАЧЕВ

(берет ковш, качает взлохмаченной головой)

Все-то, братишка, допью, так с тобой загуляем мы снова.
Дело сегодня у нас. Мне лишь капельку. Только стакан.

(возвращает недопитую самогонку, трет лицо и виски руками)

Ладно, встаю. Дай одежку, погиблый сапог поищи-ка,
Сдуру его я забросил куда-то. Найди уж, браток.
Я без сапог и без шашки — не царь, а подобие пшика.
Сдуру его я забросил куда-то, мой славный сапог.

(Зарубин помогает атаману одеться; крепко встряхивает за плечи)

Тихо, фельдмаршал. Так голову с плеч ты цареву уронишь.
Ранний сегодня подъем. Мне коня оседлать прикажи.
Этим же самым лекарством тоску у ребяток разгонишь.
В поле потом поедим. Но обед будет плотным, скажи.

(Зарубин выбегает из палатки; Пугачев обходит городок; лагерь просыпается; дымятся костры; туман клубится над приречьем)

Ночью лазутчики мне доложили, что наши соседи,
Те, что с майором Наумовым дали вчера стрекача,
Нынче хотят нас преследовать, мысля о скорой победе,
Только их пушки намного слабей моего первача.
Прямо сейчас под надежным покровом речного тумана
Выедем к стенам яицким, устроим подложный налет,
И, если выйдут войска, рассыпаясь по местным полянам,
Наша армада без выстрела от городка отойдет.
Думаю, случай вчерашний подобьем себе повторится,
Мудрый Наумов, не веря казацкой братве ни на грош,
Нас нагонять — неизвестно дорогой какой — не решится,
Ну а решится, получит в лопатку предательский нож.

После кружки первача бунтовщики едут за Пугачевым и Зарубиным; заискрились самокрутки; забродили по рядам негромкие голоса.

ЗАРУБИН

Ну, хорошо. Постоят казаки да ни с чем и вернутся,
Только и мы ведь с тобою останемся тоже ни с чем.

ПУГАЧЕВ

Нет, дорогой! Нам в степи только черт помешает сомкнуться,
Ну, а сомкнувшись, всей силушкой мы до Елецка дойдем.

ЗАРУБИН

Вон ты затеял чего. Даже Бибиков, ныне опальный,
Хоть родовой дворянин, не придумал бы штуки хитрей.

ПУГАЧЕВ

Против царя-главаря слабоват этот родственник дальний.
Ты, дорогой, позабыл, что и сам я дворянских кровей?

ЗАРУБИН

Как позабыть, государь! И притом не дворянских, а царских.
Только вот предало чертово племя, пресветлый, тебя.

ПУГАЧЕВ

Вот потому этих отпрысков царско-дворянско-боярских
Я так люблю, их с веревкой венчая и шашкой рубя.
Впрочем, уж близко.

(оборачиваясь к колонне за собой)

Конец разговорам! Бросайте цигарки!
Стрел зажигательных дюжины две приготовьте! У нас
Бой нынче будет особый — совсем не опасный, не жаркий,
Я даже так бы сказал — исключительный бой, про запас.

Предупрежденные сторожевыми заставами, защитники Яицкого городка поджают пугачевцев, но туман позволяет подобраться бунтовщикам вплотную к стенам.

КОМАНДЫ ПО ЦЕПИ

Пли из пищалей! Зажженными стрелами пли! Отступаем!

Пугачевцы откатываются от стен. Скрипят ворота. Под командованием майора Симонова на поле выдвигаются несколько сотен казаков и пехотинцев, вытягиваются в две шеренги. Туман почти рассеивается.

СИМОНОВ

Где они? Я их не вижу нигде. Азиатский прием.
Стрелы пустили — и скрылись. Коварство их подлое знаем.
Здесь, под прикрытием пушек своих, постоим, подождем.

(думает)

Правда, и ждать нам у моря погоды не выйдет без шума —
Снова посланца с письмом в наше гиблое войско пошлют.
И окажусь я в ловушке, как глупый вояка Наумов,
Вижу по лицам, что многие только лишь случая ждут.

(Принять решение помогает начавшийся в городке пожар; там старики и дети; надо возвращаться)

Слушай команду! Пехоте и сотням в поспешном порядке
В крепость вернуться. Пехоте тушить возгоранья. Другим
Снова занять оборону. Бежавшим от нас без оглядки
Вдруг да приспичит вернуться назад...

(косо взглянув на казаков, тихо)

...к сослуживцам своим.

Защитники возвращаются в крепость. Нападющие собираются в степи.
Берут направление на Илецкий городок. Впереди — Пугачев, Зарубин, Мясников)

ЗАРУБИН

(Пугачеву)

Все удивляюсь твоим предсказаньям. Вещун ты, однако.
Вышло без всяких промашек, как ты поутру мне сказал.
В чем же тут дело?

ПУГАЧЕВ

А дело лишь в том, что я старый вояка.
Славно в туретчине за толстопузую дрянь воевал.
Только служить Катерине с ее причиндалами жутко
Мне надоело, я липу достал, обменяв на ружье.
В Польше скитался. Но очень хреновая все-таки шутка —
Жить без родной стороны. Все казацкое снилось житье.
Я и рискнул, по России до вольницы нашей пробрался.
Только и вольница стала подобием мрачной тюрьмы.
Как по степным хуторам я от сыщиков царских скрывался,
Мне говорить вам не надо. В те дни познакомились мы.

МЯСНИКОВ

(очень тихо)

Знаем, Пугач. Может, мы только трое про это и знаем,
Байку про то, как ты Третьим Петром объявился на свет.
Может быть, больше родного отца, мы тебе доверяем,
Думаем, и у тебя к нам двоим недоверия нет.

ПУГАЧЕВ

Нет недоверия... Ну-ка, друзья, толмача мне доставьте,
Грамоткой бачку снабдите, в Илецкую крепость пускай
Мчится стрелой...

Выслушав Пугачева, вестовой галопом пускает лошадь по дороге к Илецкому городку. Крепость, зная о победном шествии Пугачева, готовится к неизбежной встрече.

ПОРТНОВ

(читает только что полученный из Оренбурга приказ)

Шутники же у нас: оборону возглавьте!
Вот и попробуй в Илецкой деревне ее возглавляй.
Крепость, она лишь считается крепостью. Стены из досок.
Первым ядром этот щит разнесет и в труху и в щепу.
Вал городской стал от старости еле приметен и плосок.
Триста бойцов на Илецкую — горстка крупинок в супу.
Слышал, в руках у разбойников несколько новеньких пушек,
А у меня, колченогих и стареньких, только лишь три.
Что это для современных лихих огневых заварушек?
Только сраженье начнешь, а ему и конец уж, смотри.

СОТНИК

Что ты бурчишь, атаман? Видно, встал на нетрезвую ногу?

ПОРТНОВ

Вот почитай. Будем вскорости важного татя встречать.

СОТНИК

Кто это выдумал? Станет Пугач на другую дорогу.
Их в приуральском степу невозможно за жись сосчитать.

КАРАУЛЬНЫЙ

Вижу татарского всадника! Машет депешей как будто.

ПОРТНОВ

Пусть подъезжает.

(кричит по цепи)

Кто ближе, задвижку снимите с ворот!
То-то сжималось сердчишко мое в это хмурое утро.

ВЕСТНИК

Подъезжает, соскакивает с коня, кланяется и протягивает послание.

Бачка наш царь атаману приветствие передает.

Собираются казаки. Просят читать письмо вслух. В нем все те же посулы и угрозы в случае неповиновения.

ПОРТНОВ

Нам, коренным казакам, для которых лишь вольная воля
Мать и отец, — прощелыга какой-то бумажкой велит
Коней седлать и встречать его около города в поле.
А уж не много ли чести? — пусть обчество здесь и решит.

СОТНИК

Батька, так обчество наше давно меж собой порешило —
Царского гостя, как принято в нашем народе, встречать.
Может тебе, это наше решенье, как острое шило,
Только зовущий нас в битву за правду — наш царь, а не тать.
Братцы, вяжи атамана — видать он с большого похмелья,
Жись никогда своих тайн не откроет больному уму:
То, что для нас долгожданный и радостный праздник веселья,
То представляется горьким и страшным несчастьем ему.

Казаки связывают атамана, с кляпом во рту отводят в кутузку.

КАРАУЛЬНЫЙ

Вижу огромное войско! Пехота и конница. Стройно
Маршем походным идут.

КОМАНДЫ И ГОЛОСА

Построение общее! Где
Батюшка и звонари? Где хлеб-соль, чтобы было пристойно?
Сотни! — коней выводи! По десяткам! В шеренгу! К узде!

Под колокольный звон гарнизон выходит из ворот; выносят хлеб-соль на шитом полотенце; слева и справа — народ.

ПУГАЧЕВ

(подъезжая первым)

Братцы-станишники! Все ли вы рады сегодняшней встрече?
Есть ли такие, кто встрече со мною не очень-то рад?

ГОЛОСА

Есть, атаман.

ПУГАЧЕВ

Вот мы их и повесим сегодня под вечер.
Всех остальных принимаю с почетом в народный отряд.
И потому что своею единой казацкой охотой
Вы в мою долю вошли и отцом посчитали меня,
Будет единственной нашей всеобщей работой
Громкое пиршество три этих ночи и три этих дня.

В просторной избе повешенного атамана во всех комнатах составлены столы и стулья, все освещено дорогими церковными свечами, обилие выпивки и закуски. В красном углу сидят Пугачев, Зарубин, Мясников, поблизости почетные казаки, старейшины. Виночерпий подносит Пугачеву громадный ковш шипучей браги-браванды.

ПУГАЧЕВ

(ополовинив питье)

Эх, хороша! Заживем, дорогие мои сослуживцы!
Вот перевешаем царских сатрапов, дворян и бояр,
И на Руси воцарит лишь веселое племя счастливцев,
Хочешь браванды испей, а захочешь, так ставь самовар.
Мы от Урала дайдем до гордячки Москвы златоглавой.
Всюду свою установим народную вечную власть.
А возгордится который, начнет шуры-муры со славой,
Мы ему срежем головку, и в грязь ей бесславно упасть.

(Застолье сначала слушает Пугачева, потом начинает заводить свои разговоры; виночерпий вершит свое дело)

И никаких тебе царских величеств, ни светлых старейшин,
Все как один перед Господом будем на равных стоять.
Вот я каких изменений желаю вам, братцы, скорейших.
А остальные к чертям на кулички, в такую-то мать!

ОДИН ИЗ СТАРЕЙШИН

(склоняясь к Пугачеву)

Что-то, мой сын, о старейшинах ты безобразно заврался.
Кто тебя из беглецов обожаемым сделал царем?
Или один ты, безродный, Россиюшкой править собрался?
Мы подобрали тебя, но ведь мы тебя и уберем!

Словно молния пронзает атамана. Запустив пальцы в густые темные волосы и опершись о стол, долго сидит в молчании.

ПУГАЧЕВ

(думая)

Вот вы о чем возмечтали. Ну что ж, помечтайте покуда.
Я ведь мечтатель не меньший. Посмотрим еще кто возьмет.
Думал ли я, что в святом моем деле найдутся Иуды
В давние годы, когда с ребятишками строил умет?
Этот умет был на острове против казачьей станицы.
Три шалаша из наломанных веток и вырванных трав.
Рядом под черным, как ночь, котелком неустанно дымится
Пламя костра, дружно все мое бравое войско собрав. —
- Завтра с утра, — говорю я, — как только блеснет над рекою
Солнечный свет, никаких вам изнеженных розовых снов.
С ходу берем за станицей бахчи. Беспощадной рукою
Сторожа деда Петра повязали, и с этим таков
Был наш отряд. — Сонька первая что-то про старого деда
Нам говорит. Мол, такая добыча сладка, да не в прок.
Я отвечаю, что дед — он тюремщик. И наша победа
Всем угнетателям русского люда пример и урок.
Соньке я сам разрешил, лишь своей атаманскою волей,
Чтобы она в нашу Сечу вошла, всем законам в обход.
И ведь ничуть не ошибся, смирилась с казацкою долей.
Все выполняет, и голос свой изредка лишь свой подает.
Дерзкий свой план мы в тот день совершили без всякой натуги.
Пир закатили горой — от станичных арбузов и дынь
Наши ломились столы. Четверть браги друзья мои-други
Где-то достали как дань и награду за наши труды.
Правда, недолго на острове пиршество славное длилось,
Видно, наш праздник на Сече Донской в поучение нам
Чье-то вниманье привлек, и на острове вдруг появилась
Целая армия взрослых, и нас развезли по домам.
Так наша Сеча заглохла, но те мои детские мысли,
Всем неудачам житейским и тяжкому злу вопреки,
Так над моею казацкой душою сгустились, нависли,
Что превратились в народные сотни, отряды, полки.
Вот они движутся, первые крепости дружно сметая.
Вот они грозно пока лишь на юге России растут.
Но лишь пока. Они вызреют. И уж тогда никакая
Не остановит их сила. Они все заторы снесут.
И вот тогда мы посмотрим, народного дела Иуды,
Как мы всеобщим пожаром и ваш уничтожим умет.
Вы возмечтали о многом. Ну что ж, помечтайте покуда.
Я ведь мечтатель не меньший. Посмотрим, чья правда возьмет.

Пугачев поднимается. Глаза его пьяны и туманны.

ПУГАЧЕВ

Тихо, братва! Я хотел бы сказать о старейшинах слово.
С ними одна у нас жись и судьба у нас с ними одна!
С ними мудры мы, как старцы, но с ними и молоды снова.
Пейте, ребята, до дна!

ГОЛОСА

Ну-ка разом, ребята! До дна!

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-3

Сцены пугачевской смуты

Осень 1773 года. Губернаторский совет. Взятие крепости Татищева. Увещеватель от Рейнсдорпа

Заседание губернаторского совета в Оренбурге. Губернатор Рейнсдорп, члены совета, секретарь. Обстановка напряженная.

РЕЙНСДОРП

Прямо, не знаю, с чего и начать... С сообщений, пожалуй...
Вот эта папка... Признаться, ее открывать я боюсь...
Что-то с губернией нашей казацкой неладное стало.
Кажется, новый пожар потрясет православную Русь.
Первым прислал сообщенье Будоринский пост. Говорилось
В нем, что почти целиком гарнизон из трехсот казаков —
Трудно представить! — колоднику беглому сдался на милость.
Шайку возглавили Чика Зарубин, Пугач, Мясников.

Следом за этим пришло сообщенье яицких соседей.
Там у них выдался случай намного чудней и грустней.
Вышли немалым отрядом, без всяких сомнений в победе,
А получили погибель от вестника беглых людей.

ГОЛОСА ЧИНОВНИКОВ

Как? От посланца мятежной оравы? Кудесник он, что ли?

РЕЙНСДОРП

Хуже, друзья мои. Дал авангарду письмо прочитать.
Ну а в письме — обещания. Как не завидовать доле
Тех, кто умеет успешно нелепицу благ обещать.

ГОЛОС

То, что нелепицу — правда бесспорная. Только нельзя ли
Эту нелепицу вслух зачитать?

РЕЙНСДОРП

Отчего же нельзя?..

Просит секретаря зачитать текст листовки

СЕКРЕТАРЬ

Видно, подметные письма с листовки одной размножали.
Текст одинаков везде. Соизвольте заслушать, друзья.
«Я, Петр Третий, обманом лишенный наследственной власти,
Тайно в Россию пришел, чтоб с народом моим навести
Данный Всевышним порядок. Царящие нынче напасти
Екатерининской челяди вместе сметем мы с пути.
Службу и дело бросайте. С оружием или с желаньем
Дружно идите ко мне, умножайте отряды мои.
Пьющих народную кровь нашей правдой и нашим стараньем
В собственной ихней звериной и черной утопим крови.
Всех, кто со мною пойдет и кто в верности даст мне присягу,
Милостью высшей моей награжу до скончания лет —
Царским крестом, бородою, землей и свободой ко благу,
Дробью и порохом. Всем же, в ком чести и совести нет,
Нет послушанья — тому перекладина, пуля и сабля.
Грамота собственноручно подписана Третьим Петром».

ГОЛОСА

Это — крамола. Безбожная ложь. Но по слову — не слабо.

СЕКРЕТАРЬ

Есть там такой — Падуров. Он неплохо владеет пером.

РЕЙНСДОРП

Я вас, друзья, познакомлю поздней с падуровскою прозой.
Ну, а сейчас — к сообщениям с мест. Я вам только из двух
Факты привел. За яицкой глупейшей нежданной угрозой
Новая встала. Да, право, такая, что чувства и дух
В теле вскипают. Веловский в своей торопливой записке
Мне сообщает, что крепость Илецкую занял злодей
Не штыковою атакой, а снова предательством низким,
Вновь переходом к разбойникам наших служивых людей.

Только Веловского я прочитал, как мне Харлов доносит,
Что Рассыпная взята, что Веловский повешен, а с ним
Все офицеры и местный священник. Не пулями косит
Наши войска самозванец — увы, обещаньем одним.
На Рассыпную надеялся я, как на Господа Бога.
Так и она подвела, чуть не полным составом сдалась.

Но сообщенья не все. Господа! их пока еще много.
Длинная горькая цепь. Сумасшедшая цепкая связь.
Вот из Татищевой Билов в короткой и нервной депеше
Пишет о взятии Нижне-Озерской. Один, без солдат,
Харлов сражался. За что был жестоко избит и повешен.
А гарнизон с пугачевцами пил, ложной вольности рад.
Я в подкрепленье Татищевой выслал отряд. Бедолаги
Вспять возвернулись и новую страшную весть принесли.
С Билова голову сняли, зарезан полковник Елагин,
Ну а защитники крепости вновь к Пугачу перешли.

Ладно. Еще расскажу об одном. Все другие похожи,
Словно две капли воды. К Чернореченской двинулся вор.
Славные воины там. Были встретить готовы. И что же?
Встретили тем, что смутьяну сдались. Ну не стыд и позор?!
Словом, прошло, господа, две недели. Всего две недели!
Было три сотни бандитов, теперь же их тысячи три.
Было две пушки, а нынче за двадцать, считай, заимели.
Как бы всей этой армадой на нас не пустились, смотри!

ГОЛОСА

Да, господа! Это слишком опасно. Большая угроза.
Было бы надо с начала быка ухватить за рога.

СЕКРЕТАРЬ

Так ведь бунтарь все в округе пути перекрыл для провоза.
Несколько дней проходило — получим известье пока.

РЕЙНСДОРП

(С иронией)

Были, конечно, в те дни и другие предприняты меры.
Битову было заданье в Яицкий идти городок,
Всех забирая с собой по дороге. Другим офицерам
Распоряженья давались — пока еще мал очажок,
Не допускать расходиться пожару. Но как понарошке
Мимо ушей все приказы мои проскочили у них.
Надо бы их по сидячему месту отшлепать ладошкой,
Да, к сожаленью, уже никого не осталось в живых.

(Обращаясь к членам совета)

Но, господа, перейдем к рассмотренью рабочего плана.
Мной он составлен с учетом событий последних недель...

Несколькими днями раньше. Крепость Татищева отбивается от мятежников. Пугачев наблюдает за новой атакой. Внимание привлекают скирды сена вблизи крепостных стен.

ПУГАЧЕВ

(татарину с колчаном зажигательных стрел)

Ну-ка скажи, дорогой, до скирды твои стрелы дотянут?

ТАТАРИН

Стрелы, вай-вай. Будет сразу гореть. Бестолковая цель.

ПУГАЧЕВ

(смеясь)

Цель бестолковая? Вот и стреляй. Нам толковых не надо.
Видишь, пылает? А с ней загораются стены, вай-вай!
Крайние избы горят. Заметались людишки, как стадо.
Ты, брат, в соседние избы горящие стрелы пускай.

(отыскав Зарубина)

Видишь, фельдмаршал, как славно огонь тот забор разъедает?
Сотню сюда приводи и пехоту с баграми. А ну,
Кто нам с тобою Татищеву крепость занять помешает?
Всех пощажу. Офицерам лишь глупые бошки сверну.

Пехота с топорами и баграми разрушает прогоревшую стену, сотня конников врывается в крепость. Местные казаки сдаются Пугачеву.
Елагин и Билов отчаянно сопротивляюся в центре крепости, мятежники окружают их. Билову отрубают голову, полного Елагина закалывают.

ПУГАЧЕВЦЫ

Етот-то больно уж худ, головы его как не бывало.
Ну а соратник его — и втроем его не охватить.
Надо разделать его. Я слыхал, человеческим салом
Дюже пользительно раны и всякую скверну лечить.

(Со страшным воплем бежит к Елагину жена его)

ЖЕНА ЕЛАГИНА

Что же вы, ироды! Он же служитель державы российской.
Лучше меня, половинку его, изрубите в куски.

(Один из пугачевчев, смеясь, разрубает ее на части)

ПУГАЧЕВЕЦ

Ох, никогда не слыхал я такого ужасного писка.
Что это бабы бывают на голос, как свиньи, резки?

Неподалеку сбивают несколько виселиц. Подходит Пугачев.

ПУГАЧЕВ

Лучшее кресло тащите сюда из елагинской хаты.
Да приведите их дочку. За Харловым стерва была.
Да офицеров гоните на суд. Ими крепость богата.
Будем дворянчиков скопом судить за дряные дела.

Приносят кресло. Но атаман не садится. Видит Харлову с мальчиком-братом, которых подгоняют казаки плетками. Харлова изумительно красива.

ТАТАРИН

(ставя кресло)

Бачка наш царь! Вот тебе твоя лучшая царская кресла.
Сядь на здоровье.

ПУГАЧЕВ

Пошел, дуралей! Отойди. Не мешай.

(тихо)

Господи, вот кто мне будет царица, жена и невеста.
Только лишь это одно. И не нужен мне, Господи, рай.

Подводят офицеров, Харлову и ее брата.

ПУГАЧЕВ

Женщина! Руку целуй. Это брат твой? Пусть тоже целует.

ХАРЛОВА

А откажусь целовать?

ПУГАЧЕВ

Вместе с братом придется висеть.

ХАРЛОВА

Я поцелую. Но с братом, клянись, не сыграешь ты злую
Шутку, лихой атаман?

ПУГАЧЕВ

А не хочешь казацкую плеть?
Если я что говорю — мне ни чертом, ни Богом не надо
Клястся, пусть даже такой небывалой, как ты красоте.
Ну так целуй же! И брат пусть целует.

(целуют руку атамана)

И ладно. И ладно.
Милую вас. И молитесь тому, кто погиб на кресте.

Через несколько дней в Оренбурге. Продолжается губернаторский совет. Рейнсдорп предлагает план выхода из осложнившейся обстановки.

РЕЙНСДОРП

После нелегких раздумий пришел я к нерадостной мысли.
Справиться с бунтом низов нам не хватит ни воли, ни сил.
Наши провинции в темных болотах мещанства закисли,
И я не вижу, кто жизнь бы духовную в нас воскресил.
Но если кто и спасет нас, так это верховные власти,
Императрица, в которой по-прежнему светится Бог.
Я ежедневно пишу ей про наши лихие напасти,
Пусть если даже посланья мои только в несколько строк.
Трудное время в России, идут непрерывные войны.
Но все равно на местах можно нужные силы набрать,
И окружить самозванца, и гнать его. Будьте спокойны,
Время настанет, когда сам себя он надумает сдать.
Нас и Россию спасти может только лишь Екатерина,
Только она, — и попробуй не выполнить этот приказ.
Ну а для нас, в страшный омут событий попавших безвинно,
Надобно выстоять этот тяжелый трагический час.

ЧЛЕН СОВЕТА

Час этот может и месяц, и два, и четыре продлиться.

РЕЙНСДОРП

Вот потому и прошу вас покорно прожект мой принять.
В самых начальных строках документа о том говорится,
Что все мосты на Сакмаре разумно быстрее сломать.
Надо изъять у поляков, людей без того ненадежных,
Всякого рода оружие и под надзор их послать
В Троицкой крепости с годик пожить как острожных,
Пусть привыкают к порядку, им нечего, право, терять.
Всем разночинцам с оружием личным скорее назначить
В городе нашем места для защиты от гнусных воров.
Всем же оставшимся гражданам, вплоть до служанок и прачек,
Строго дежурство нести по охране домов и дворов
От вероятных пожаров. Татар из предместных лачужек
Переселить в Оренбург под надзор должностного лица.
Статский советник Старов-Милюков из пятнадцати пушек
Каждую пусть доведет до ума, но без траты свинца,
Так как запасы его ограничены и пригодятся
В жарких баталиях. Срочно закончить надежный ремонт
Всех городских укреплений. Кто может, тот должен собраться
В крепости нашей как можно скорей, но без паники. — Вот
План наших действий в ответ на деянье злодеев. Охотно
Все замечания ваши в параграфы плана внесем.

ЧЛЕНЫ СОВЕТА

Да уж чего и вносить. Все продумано, четко, добротно.
Лишь одного мы от вас, генерал, с нетерпением ждем.

РЕЙНСДОРП

Так, господа. Но чего же?

ГОЛОСА

Разбойной обещанной прозы!

РЕЙНСДОРП

А ведь и правда. Уж вы извините. Андрей, прочитай.

СЕКРЕТАРЬ

Сколько бы раз ни читал, выжимает послание слезы.
Вот ведь разбойник безбожный, а юмору впрямь через край.

(читает)

ПИСЬМО ПУГАЧЕВА
ОРЕНБУРСКОМУ ГУБЕРНАТОРУ РЕЙНСДОРПУ

«Сыну рогатого дьявола и сатанинскому внуку,
Увещеванье твое, безобразней которого нет,
Нами получено было и вот мы на подлую штуку,
Мира всего ненавистнику, пишем с поклоном ответ.
Сколько бы ты по мудреной подсказке лохматого черта
Ни ухищрялся, хоть ты как трещетка пустая шумишь,
Перемудрить, обхитрить власть премудрого Бога хоть в чем-то,
Не обхитришь ты ее никогда и не перемудришь.
Ведай, мошенник: всему уже свету Христову известно
(Да и тебе, вороватому бестии, ведать дано):
Сколько б ни пробовал ты безобразного счастья телесно,
Только отцу твоему, сатане, угождает оно.
Бестия, ведай: хотя ты по дьявольской воле немало
Всяких капканов расставил на нас по различным местам,
Нам обижаться на жадность твою уж совсем не пристало,
Яко силки никакого урона не сделали нам.
А на тебя здесь хотя и не хватит веревочных петель,
У мордвина мы, хоть гривну дадим, но мочальник возьмем,
Да на тебя втихоря, чтобы ты из дворца не заметил,
Не сумневайся, мошенник, хороший ошейник сплетем.
Наш милосердный монарх, как орел поднебесный, бывает
В армиях сразу во всех, но он с нами, как в небе звезда.
Выбрось зловредие, так как наш добрый отец призывает
Всех собираться к нему, горделивость забыв навсегда.
Если придешь в покорение, сколько б твоих озлоблений
Ни было в сердце твоем, он тебя милосердно простит.
Да сверх иного всего и твоих при еде осквернений
(Кушанья мертвого мяса) отец наш родной не лишит.
Тако сие объявив, пожелаем, чтоб жись твоя чашей
Полной была до краев и не очень уж горькой была.
Да пребываем извечно к услугам по склонности вашей
Неистребимой, порочной и алчной. Такие дела».

(Письмо, на которое пришел от пугачевцев ответ, в архиве губернатора не сохранилось).

Оренбургский острог. Комната для допросов. Рейнсдорп рассматривает приспособления для пыток

РЕЙНСДОРП

Надо, пожалуй, признать, что по поводу дерзкого бунта
Я спохватился с большим опозданием. Думалось мне,
Что недовольства казацкие — это обычная смута,
Сколько их нынче случается в нашей бурливой стране!
Мы поначалу Емельке смешное письмо сочинили:
Дескать, злодею пресущему, коему бог — сатана...,
Только насмешки, мне кажется, больше его разозлили,
Он научил нас, что грамотка к люду другой быть должна,
Чтобы ее обещанья затмили все лучшие сказки.
Вот, мол, даю вам свободу, богатство на веки веков.
И заблестят у читающей челяди хмурые глазки,
И заскорузлые души затеплятся у мужиков.
Ну, а для тех, кто попали по глупости в руки убийцы?
Тех, кто и смерти, и крови хлебнули уже через край?
Нет им важней ничего, чем прощение императрицы.
Вот и прощение им — только вживе бандита отдай.
Мы со своими над текстом всю ночь до зари просидели,
Увещеванья печатники за день размножили нам.
Вот и обставили мы самозванца. Теперь мы у цели.
Только доставить осталось отравленный клад мужикам.
Но пронести этот клад через сеть пугачевских дозоров —
Это, пожалуй, и черту уже не по силам... Хотя,
К нашему счастью, в остроге Хлопуша. Разбойничий норов,
Наглость и сила позволят ему это сделать шутя.

Вводят Хлопушу, в цепях и колодках. Изуродованное лицо узник прикрывает грязной тряпкой.

ХЛОПУША

Здравствуй, начальник. Какое к разбойнику старому дело
Нынче тебя привело, ведь еще и рассвет не отцвел?

РЕЙНСДОРП

Думаю, сколько в цепях ни ходи, а душа бы хотела
Волюшки вольной, отмывшись от крови, обмана и зол.

ХЛОПУША

Ох, губернатор! Ты в самую-самую точку ударил.
Я бы сейчас что угодно заради тебя совершил.
Всю-то я жись свою прожил, как в винном, кабацком угаре,
Как бы теперь я, пускай хоть монахом, безгрешно пожил!

РЕЙНСДОРП

Нет, дорогой, на монашью обитель теперь не надейся.
Станешь посланником нашим в лихих пугачевских рядах.
Будешь лечить день за днем изнутри бунтовское злодейство.

ХЛОПУША

Ну, а лекарство-то есть?

РЕЙНСДОРП

А лекарство — вот в этих листах.

ХЛОПУША

Вот как. Подметные письма втихушку приспело Хлопуше
Братьям своим раздавать. Не большая ли это цена?

РЕЙНСДОРП

Ну а свобода? Прощенье грехов? Ведь они твою душу
Рвут днем и ночью.

ХЛОПУША

Ты прав. Я согласен. Работа ясна.
Сколько свободы мне ждать?

РЕЙНСДОРП

Подвезут манифесты сегодня.
Снимут железки с тебя. И гуляй с рюкзаком до орды.
Но не нарушь свое слово. Тогда уже воля Господня
(Я ничего не смогу) — доведет тебя, брат, до беды.

Хлопуша в кибитке Пугачева, под Оренбургом. Развязывает рюкзак. Бросает на стол атамана пачку манифестов.

ХЛОПУША

Вот тебе, царь-государь, от Рейнсдорпа немалый гостинец.
На, почитай.

ПУГАЧЕВ

Так заведомо, братец, я знаю, что тут.

(бросает печатные листки к горящей печурке, вынимает из кафтана полтинник)

Это тебе за труды. Не побрезгуй царевой полтиной.
Жалую званьем полковника. Форму сейчас принесут.
Эти места предуральские знаешь ты — я так не знаю.
Шпарь по заводам, рабочих бунтуй, ну а мне посылай
Пушки и ядра. Я, брат, до Москвы дотянуться мечтаю.
Дай тебе Бог и здоровья и счастья казацкого дай.

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-4

Сцены пугачевской смуты

Осень 1773 года. Лагерь Пугачева под Оренбургом. В Георгиевской церкви предместья. Стычка у стен крепости. Хозяйка царевой кибитки. Проигранный бой.

ЗАРУБИН

Снова вчера осажденные вдребезги пушку разбили.
Видимо, есть там у них превосходной сноровки пушкарь.

ПУГАЧЕВ

Думаю, вы о простейшей науке, фельдмаршал, забыли.

ЗАРУБИН

Это еще о какой же науке такой, государь?

ПУГАЧЕВ

Помните, я говорил вам, для пушки открытое место,
Место низинное — это, фельдмаршал, заведомый крах.
Пушка возвышенность любит — любому капралу известно.
А неизвестно, капралу такому ходить в дураках.
Только и эта наука, фельдмаршал, еще полнауки,
Надо в такое местечко поставить мортиру, мой друг,
Чтобы по нашей мортире стрелять не поднялись бы руки
У супротивников наших.

ЗАРУБИН

Какие ж тут горы вокруг?
Речка, луга, и лесов-то поблизости нет никаковских!

ПУГАЧЕВ

Ах, ты Зарубин, Зарубин! Две пушки бери, казаков,
Ядер побольше и пороху. Я на лугах этих плоских
Гору тебе покажу, и не малую — до облаков.

ЗАРУБИН

Гору? А ну-ка покажь!

Под метельной заволокой отряд казаков, несколько подвод и две пушки выдвигаются в сожженное оренбуржцами предместье, где только и остались один закопченный крестьянский дом да Георгиевская церковь с колокольней.

ПУГАЧЕВ

(подъезжая к церкви)

Вот тебе и гора, дорогуша.
Думаю, будет покрепче уральских разрушенных скал.
А заодно испытаем гостинец, который Хлопуша
Вместе с гортанной толпою татар и башкирцев прислал.
Ставим на паперть одну, помощней, а другую затащим
На колокольню. Уж то-то потешим Рейнсдорпа с тобой.

ЗАРУБИН

(в растерянности)

Грех это, мой государь.

ПУГАЧЕВ

Что грехи нашим душам пропащим,
Если с дворянством России смертельный мы начали бой!
Да и какие, фельдмаршал, грехи, если нищему люду,
Чью беспросветную жись богачи превратили в навоз,
Волю с тобой мы приносим, сорняк истребляя повсюду,
Что величаво и нагло на почве народной возрос.

ЗАРУБИН

Может, и прав ты. На всем изволенье и воля Господня.

(казакам)

Ставьте на паперти пушку-толстушку. А ту, постройней,
На колокольню тащите. Потешимся с вами сегодня.
Вдосталь подбросим Рейнсдорпу чугунных свинят и свиней.

С паперти начинают обстреливать Оренбург, через полчаса подает голос пушка с колокольни. Откликаются другие пугачевские батареи. Ухают орудия осажденной крепости. Ядра падают вокруг церкви, ни одно не задевает колокольню.

ПУГАЧЕВ

(грея руки у костра в притворе)

Видишь, братишка, в чем слаб и пропащ человек православный.
Церковь, иконы, заветы Христовы — святыни его,
Вере своей он все дни свои будет покорен исправно.
Нам же, окроме свободы, не надо с тобой ничего.
Ради свободы пойдем мы с тобой против Бога и черта,
И если ад существует, и ад нам с тобой нипочем.
Да, позабыл... Я хотел попытать тебя нынче о чем-то...
С этой пальбой позабудешь... О чем же... О чем же... О чем...
Да! ты скажи мне со всей прямотой и сердечностью, Чика.
Как тебе Белобородов, пушкарь наш и писарь штабной?
Бывший капрал за порядок принялся не шибко ли дико?
Всюду посты, караулы, разъезды... Народ мой шальной
Любит подвыпить, кураж развести, а подчас и пограбить,
Правда, простецкий народ обижать я всерьез запретил.

ЗАРУБИН

В армии, даже и в нашей, народной, не должен ослабить
Строгий военный порядок ни наших стремлений, ни сил.

ПУГАЧЕВ

Правильно мыслишь. А как тебе новый наш сотник Перфильев?
Из Петербурга ведь кто-то зачем-то направил его?

ЗАРУБИН

Даже при пытках жестоких и сердце Перфильеву вырвав,
Против тебя от него не услышат враги ничего.

Внесли и положили возле костра первого раненого. Казак стонет от боли.

ПУГАЧЕВ

Больно, орел?

РАНЕНЫЙ

Ох, и больно, отец-государь... Не-воз-можно...

ПУГАЧЕВ

Больно. Я знаю. Но ты ради нашей свободы терпи.
Вырвать свободу у царства дворянского больно и сложно.
Но мы ее все же вырвем — как здесь, в оренбургской степи.

(выходит на паперть, подзывает конного казака)

В лагерь скачи. Пусть Перфильев немедленно с полною сотней
Мчится ко мне. Да заряды и ружья, и шашки возьмут.
Да первача, что у Белобородова, он подобротней.
В чертовом храме, как будто в могиле, продрогли мы тут.

Вскоре высокий хмурый Перфильев входит в церковь, передает атаману большую толстую бутыль с первачом.

ПУГАЧЕВ

(наливая кружку самогонки раненому)

Пей за здоровье до дна. И мы тоже за это же выпьем.

Пьют из одной кружки — казак, Пугачев, Зарубин и Перфильев

ПУГАЧЕВ

Ну, и в дорогу, Перфильев! Под сень губернаторских стен.
Мы осажденных из крепости явно с тобою не выбьем,
Но разомнемся и дух свой застылый согреем взамен.

Сотня казаков приближается к стенам Оренбурга. Тамошние пушкари и стрелки переводят огонь на отчаянных всадников. Ядро падает под ноги пугачевской лошади.

КАЗАК

Эй, государь, берегись! Разорвет тебя пушка неравно.

ПУГАЧЕВ

Старый ты, братец, казак. Кто же пушки-то льет на царей?
Ядра и пули свистят. Так ведь это прилично и славно.
Пусть из-за толстой стены поглядят на степных бунтарей.

Скачут вдоль стены.

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

(громко)

Смелый вы, право, народ! За бревном вас ни пуля, ни сабля,
Да и снаряд не возьмет! Можно вдосталь поспать-подремать!
Или вы с крыс крепостных там совсем за осаду ослабли?
Если же нет, выходите на сечу, едри вашу мать!

ДРУГОЙ КАЗАК

Знаем, о помощи денно и нощно вы молите Бога,
Он же не только вам хлеба, но даже воды не дает.
К нам приходите, друзья, и еды, и вина у нас много.
Будем три дня пировать, отдохнем от военных забот.

Открываются крепостные ворота. Сотня идет в атаку, другая стремится откружить бунтовщиков. Крепко захмелевший Пугачев бросается на оренбуржцев. Одного, другого срезает саблей.

ПЕРФИЛЬЕВ

(догоняя и хватая лошадь Пугачева за узду)

Царь-государь! Нас пытается сотня Рейсдорпа отрезать.
Степью уходим. Пока еще есть для отхода пути.
Ну-ка трезвей!

ПУГАЧЕВ

Я не пьян. Все мне видится здраво и трезво.

ПЕРФИЛЬЕВ

(тихо)

Дай тебе Бог, чтобы с крупа коня на лету не сползти.

Лагерь мятежников. В кибитку входит Пугачев, устало садится на лавку. Харлова готовит у железной плиты ужин. На столе привычная бутыль самогона.

ПУГАЧЕВ

Господи, как я устал... Но зато губернаторских служек
Мы от души потравили. Так в детстве гусей я травил.
Весь ощетинится аж, защищая пугливых подружек,
Змеем шипит, гонит пыль учащенными взмахами крыл.

ХАРЛОВА

С гусем понятно, его несусветно ты злил по-мальчишьи.
Ну а тебя, непредвиденный братец мой, — кто разозлил?
Кто разозлил ополченцев твоих, коли толпами вышли
Против порядка, который сам Бог на Руси утвердил?

ПУГАЧЕВ

Что вы все вместе на Бога киваете, братья и сестры!
А ведь выходит, что Бог ваш на деле отнюдь не хорош,
Если в России слои населенья враждуют так остро,
Если богатый за деньги берется, а нищий за нож.
Я ведь с мальчишеских лет не одних лишь гусей наблюдаю,
Вижу, у нас, на Дону, и в округе яицкой земли
Люди богатые чуть не живьем бедняков поедают,
Да и, наверное, съели давно, если б только могли.
Я вот и в Польшу сбежал от российского нашего рабства,
Слышал, в скитах там раскольничьих мудрая вольная жись.
Но и до них добралось своим рылом свиным государство,
Те, кто повыше, коротеньких хрумкают, только держись.
Вот отчего для меня все чиновные люди, дворянство —
Скот для убоя, прости уж за грубость, сестренка моя.
И потому я душою священникам не отворялся,
Тоже дворянство, одна освященная ложью семья.

ХАРЛОВА

Бедный мой брат! Как обманут ты темною жизнью жестоко.
Ты ведь, наверно, ни разу и Библию в руки не брал.
И не усвоил, конечно, Божественных истин высоких,
И для тебя не понятен всей жизни земной идеал.

ПУГАЧЕВ

(иронично смотря на Елизавету)

Ты, словно бердский наш поп, заходил я тишком в церковушку,
Так он вот так же и чешет, и чешет своим языком.
Ты, дорогая сестра, не бери хулигана на пушку,
Лучше скажи напрямки, — с чем пока я еще не знаком.

ХАРЛОВА

Ладно, мой брат. Ты не знаешь пока православного Бога.
Он проливать запрещает в сраженьях неправедных кровь.
Жить он велит без обмана и наглости, просто и строго,
И проповедует между землянами мир и любовь.
Он говорит, что немыслимо равенство в жизни греховной,
Равными могут быть люди в одной только вере святой.
В вере Христовой богатый великою выручкой кровной
Честно поделится с бедным — закон воковечен такой.
В вере Христовой богатый не будет богатством кичиться,
Бедного он не обидит ни словом, ни делом лихим.
В вере Христовой и самому бедному не на что злиться.
Счастье он видит лишь в том, чтобы стать хоть немного святым.
Ты вот, братишка, казнишь офицеров, подряд, без разбора.
А между ними немало живущих вот так христиан.

ПУГАЧЕВ

Может быть, казни свои я вершу и неправо и скоро.
Но без возмездия — дом на песке — мой разрушится план.
Если бы я прочитал твою дивную древнюю книгу,
Я бы народного бунта не поднял крутую волну.
Я бы грехов на себе не тащил ежедневно виригу.
Хочешь, сейчас пред тобою с раскаяньем сброшу одну?

ХАРЛОВА

Я не свещенник.

ПУГАЧЕВ

И все же, сестра моя добрая, все же.
Церковь Георгия Победоносца я тем осквернил,
Что поутру, а ведь это, сейчас понимаю, негоже,
С паперти и с колокольни по служкам из пушек палил.

ХАРЛОВА

(в великом испуге и горе)

Господи, Боже Ты мой! Лучше б новое ты истязанье
В Бердской свершил слободе, чем во зле замахнулся на храм.
Самое страшное в мире грозит нам с тобой наказанье.

ПУГАЧЕВ

Что ты, сестрица, не плач. Бог раскольничий милостив к нам.

Кибитка Пугачева в Бердской слободе. Атаман облокотился о столик. Думает. Входят старейшины казачьего костяка, с ними любимец Пугачева Творогов.

ОДИН ИЗ СТАРЕЙШИН

Царь-государь, а по-нашенски милый наш братец Емеля.
Слышь-ко, какие-то странные вести дошли вдруг до нас,
Будто в Озерную, взятую нами на прошлой неделе,
Странный по нашим порядкам послал ты, владыка, приказ —
Всех офицеров, а с ними мещан, за враждебность казненных,
По-православному в церкви отпеть и предать их земле.
Ну и отпели прилежно дворянских послушников оных.
Что-то не верится в это старейшинам нашим и мне.

ПУГАЧЕВ

Что ж вы стоите-то? Вон на скамейку с коврами садитесь.
Нету и не не было сроду в казачестве правды в ногах.
Ну и отпели в Озерной казненных. — Чему вы дивитесь?
Нету, как видите, схожести в нашем и в ихнем богах.
Чтобы не сеять в озерцах опасной предательской розни,
Я разрешил им по вере своих земляков схоронить.

ВТОРОЙ СТАРЕЙШИНА

Ой ли! А нет ли за этим известной просильщицы слезной.
Было, пожалуй, кому за убитого мужа просить.

ПУГАЧЕВ

(гневно)

Эй, старина! Ты, наверно, забылся, что речь о царице
С неуваженьем ведешь. И покамест еще за нее
Есть кому в мире, по-волчьи голодном и злом, заступиться,
И не зазубрилось сабли казацкой моей острие.

ТВОРОГОВ

Батюшка-царь-государь! Ты прости нашу речь за открытость.
Общая наша забота нам дерзкую смелость дает.
Нам дорога и желанна твоя атаманская милость,
Но нам желанен и дорог к свободе наш общий исход.

ПУГАЧЕВ

(успокаиваясь)

Ладно, отец, продолжай.

ВТОРОЙ СТАРЕЙШИНА

Говорю я — большая опасность,
Ежели бабская воля хоть в малом диктует царю.
Царская власть да приносит нам всем постоянство и ясность,
Если шатается власть — значит, всем нам конец, говорю.

ПУГАЧЕВ

(встает со скамейки, скрежетнув зубами)

Что вы хотите, родные? Мы с вами едины во взглядах.
Распри в казацкой верхушке не будет, пока я живой.

ТРЕТИЙ СТАРЕЙШИНА

От посторонних воздействий на власть избавляться бы надо.
Царь-государь, ну тебе ли сейчас миловаться с женой?
То, что мы начали — это лишь только ребячье начало,
Скоро нам драться со всей разозленной дворянской страной.

ПУГАЧЕВ

(упершись руками в стол, долго смотрит в окошко)

Ладно. Берите. Единство важней. Из-за баб не пристало
Ссориться нам.

(Творогову)

Принеси-ка, дружище, воды огневой.

Ружейный залп за слободой. Пугачев скачет туда. Харлова лежит на снегу, обняв брата, словно согревая его.

ПУГАЧЕВ

(со слезами на глазах)

Лиза, сестренка, прости ты меня. Как, поганое, бьется
Сердце мое. Эти вороны — кружатся и надо мной.
Боже! Ты рай отобрал у меня. Только ад остается.
Так для чего мне победа, пусть даже над целой страной?

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-5

Сцены пугачевской смуты

Поздняя осень 1773 года. Письмо петербургского генерал-майора Кара симбирскому коменданту полковнику Чернышеву. Разгром Кара под Оренбургом. Военная хитрость мятежников. Утро Екатерины Второй. Придворный бал.

КАР

(Ходит по рабочему кабинету, диктует писарю)

Крупно пиши: «Уважаемый граф, мой полковник любезный!
Вот мы и свидимся снова по воле премудрой судьбы.
Екатерина-царица своею рукою железной
Соединяет в единую две наших розных тропы.
Белкой кручусь в колесе, весь в постылых проблемах рекрутских,
Ты ведь и сам испытал этот нудный безрадостный труд.
Вдруг появляются два адъютанта лощеных и грузных
И к государыне чуть ли не в спальню с рассвета везут.
А государыня свежий приказ самолично вручает.
Мне под начало дает полдесятка разрозненных рот,
Фреймана с войском его, визуально пока, добавляет
И посылает смирителя Польши в казанский поход.
Этого Фреймана, друг мой любезный, ты, кажется, знаешь,
Прежде казацких смутьянов он в ваших местах разгонял,
Добрый вояка и хват, не какая-то светская залежь,
После трудов проведем вечерок у тебя, генерал (!).

Ну, а что дела касается, трактом самарским спешите
До Оренбурга, но прежде старайтесь Татищеву взять,
Там закрепитесь получше и вести моей обождите —
Где нам навстречу пойти и единою армией стать.
Думаю, этот поход обернется нам славной забавой.
Но одного я боюсь, чтоб, узнав раньше срока о нас,
Не разбежались мятежники всей своей грозной оравой.
А призадержатся, будет им добрая взбучка, Бог даст...».

Часть соединений Кара занимают село Юзеево, чтобы предупредить продвижение на Оренбург Хлопуши. Генералы Кар и Фрейман движутся к губернской крепости. Частые нападения пучагевцев останавливают их. К карете Кара подъезжают вестовые.

ВЕСТОВОЙ

(стучит в окошко; дверца распахивается)

Мой генерал! На позицию Фреймана снова напали
Всадники на быстроходных, каких-то бесовских конях.
Мы лишь по залпу по этим проклятым охальникам дали,
А уж они затерялись в глубоких окрестных снегах.
Конница наша и нынче пыталась пуститься в погоню,
Только куда там. Завязла — и трети версты не прошла.
Был непростой переход, дюже выдохлись люди и кони.

КАР

(выходя и кареты)

Всем отходить на Юзеево! Плохо сложились дела.

ВТОРОЙ ВЕСТОВОЙ

Наш авангард, генерал, пугачевцы атаками смяли!
Дружно из пушек палят. Батареи на ближних холмах.
Этакой прорвы мортир никогда мы у них не видали.
С боем отходим — но все же заметны смятенье и страх.

КАР

Ну-ка ясней, вестовой! Так заметны пока или, может,
Душами правят уже? Если так, то случилась беда!

ВТОРОЙ ВЕСТОВОЙ

Да, виноват, генерал. Люди в страхе великом, но все же
Паники нет. Отвечая огнем, отступают сюда.

КАР

Всем передай — уходить на Юзеево!

(своему адъютанту)

Нашей бригаде
Взять на Юзеево курс! Отбиваться ружейным огнем.

(оставшись один)

Кто мог подумать о столь изощренной и мощной засаде!
Ладно, отступим. Хоть малость в домашнем тепле отдохнем.

Ночь в Юзеево проходит незаметно. Под утро село окружают бунтовщики. Кар и Фрейман высылают к ним посланника с манифестом Екатерины. Пугачевцы читают манифест.

ПЕРВЫЙ ПУГАЧЕВЕЦ

Слабый, братва, дукументишко. Наш и сильней и правее.
Ишь, нажимают на что. Мол, сдавайтесь, и делу каюк.

ВТОРОЙ ПУГАЧЕВЕЦ

Правда, дают обещанье, что сдавшихся в плен пожалеют,
Нашу проступку забудут и спустят вину нашу с рук.

ТРЕТИЙ ПУГАЧЕВЕЦ

Мол, расходись по домам. Ну а дома-то прежние власти,
Все нам припомнят сполна, надают сгоряча тумаков.

ПЕРВЫЙ ПУГАЧЕВЕЦ

Нету по части свободы ни слова, а также по части
Полной отдачи нам речек, земель, сенокосов, лесов.
Снова обман. Побыстрей отвезем мунифест атаманам,
Чтобы как лучше нам было, пущай сообча и решат.

В стане Кара и Фреймана тревога — со стороны Казани слышится пушечная стрельба. Заканчивается совещание штаба.

КАР

Это же путь отрезают к Казани! Сниматься всем станом!
Быстро назад!

ФРЕЙМАН

Непременно назад. Непременно назад.

Пугачев и Хлопуша преследуют отходящий объединенный корпус. По переметенной сугробами дороге тянутся воинские обозы. Мимо проносятся всадники.

ИЛЕЦКИЙ КАЗАК

(погоняя лошадь с передка саней; в них две переносных пушки; сзади толкает сани еще один казак)

Так нам, земляк мой илецкий, уйти далеко не придется.
Мимо-то ишь как проносятся конники — ветер свистит.

ВТОРОЙ КАЗАК

Надо нам будет, земеля, теперича так мне сдается,
Чуть поотстать да и вывались пушки у тех вон ракит.

(освободившись от пушек)

Ну и пригоже пошло. А своих мы догоним, братишка,
Не сумневайся — легко. Впрочем, нам их теперь догонять
Вряд ли резон. Сзади степь взбаламутилась вихрями, ишь как!
Конница это! Давай-ка скорее в ракитник сигать!

ПЕРВЫЙ КАЗАК

(стеганув лошадь и скрывшись за другом в кустарнике)

Вот тебе раз! Гренадерскую сотню никак окружили.
Сняли с коней. И по снегу погнали, как стало овец.

ВТОРОЙ КАЗАК

Нас бы с тобой не заметили. Больно в снегу наследили.
Ну-ка помолимся дружно. Иначе, земеля, конец.

Разбитый императорский корпус лишь частично выходит из окружения.

Крепость Чернореченская. Чернышев разговаривает с сакмарским атаманом и двумя илецкими казаками.

ПЕРВЫЙ КАЗАК

Видел своими глазами, как часть гренадерская наша,
Чуть поотстав от колонны, попала разбойникам в плен.

ВТОРОЙ КАЗАК

Ругань, побои, стрельба, уж такая ли горькая каша!
Пленных вели вдоль дороги, а снегу там выше колен.

АТАМАН

(кивая на своих спутников)

Этих ребят, чуть живых, мы нашли на Сакмарской дороге.
Снегом оттерли, потом самогонки, — и вот на ногах.

ЧЕРНЫШЕВ

Сила, мой друг атаман, все же, думаю, в Господе Боге.

АТАМАН

(улыбаясь)

В Боге, конечно. Но чуть в самогонке, и в наших снегах.

ЧЕРНЫШЕВ

Стол вам в столовой накрыли, порадуйте души, а после
В комнаты вас отведут, отдохните пока до утра.

Слуга уводит атамана и казаков. Спешно входит адъютант полковника.

АДЪЮТАНТ

Снова, полковник, в прихожей какие-то странные гости.

ЧЕРНЫШЕВ

Ладно, давай уж зови, раз такая настала пора.

Входят Падуров, сотник, три казака и солдат.

ПАДУРОВ

Рад вам, полковник, представиться. Я депутат оренбургский,
Вот документы мои. Был разбойником схвачен на днях.
Только с темницей, такой нечестивой, смирится ли русский?
С этими вот господами бежал и скитался в снегах.
Правда, скитания наши едва ли не с первого шага
Были разумны — друзья мои здешние знают места,
Но и не лишней для нас оказалась казачья отвага —
Вражьих постов насчитали до крепости около ста.
А в Оренбурге о вас услыхали. Без наших подсказок
Вам до него не дойти. И мы здесь, господин Чернышев.
Снег лишь в долинах речных и в степи, как болотина, вязок,
А по окрестным горам мы пройдем без особых трудов.

ЧЕРНЫШЕВ

Но на холмах Пугачев любит ставить свои батареи!

ПАДУРОВ

То — на холмах. На горах ставить пушки — совсем ни к чему.
Разве что коз убивать. Лишь у города — горы вернее:
Весь на виду у тебя; как по лысине, шпарь по нему.

ЧЕРНЫШЕВ

Ты убедил меня, новый знакомец. Веди к Оренбургу.
Я за наградою, слово полковника, не постою.
Здесь подождите меня. Может, в лагере с час я пробуду.
Я накажу накормить вас. И вышлю кибитку мою.

Без барабанного боя Чернышев выступает из Чернореченской. Путь, действительно, идет по горам. Утром отряд прибывает к Сакмаре, близ Оренбурга. Капитан Ружевский с тремя казаками отправляется с докладом к оренбургскому губернатору.

РУЖЕВСКИЙ

Мой генерал! Я спешу доложить, что отряд Чернышева
За день и ночь совершив по округе поход обходной,
Ваши пополнил ряды, чтобы общими силами снова
Выступить перед теряющей разум разбойной ордой.

РЕЙНСДОРП

Нет, капитан, — потерявшей свой разум, уже потерявшей.
Ну да теперь мы могучая сила, на горе врагам.
Первая радость за осень.

(секретарю)

И в честь славной радости нашей

Выдай-ка, добрый Андрей, по бокалу шампанского нам!

Секретарь приносит в бокалах шампанское, и в это время со стороны Сакмары раздаются пушечные выстрелы.

РЕЙНСДОРП И РУЖЕВСКИЙ

(враз)

Что это?!..

Под Сакмарой после губительных пушечных выстрелов сотни пугачевцев окружают отряд Чернышева. Пугачев с пятью «провожатыми» подъезжает к генеральской карете. Она окружена кольцом защитников.

ПУГАЧЕВ

Братья мои! За кого умереть вы хотите?
За толстопузого графа, который не сеял, не жал?
Он и теперь-то в тепле, а вы здесь на ветрище стоите.
Ну, а не он ли по глупости, скопом, вас в руки нам сдал?
Есть ли, скажите мне, в мире подлунном подобный тупица,
Кто бы пяти незнакомцам поверил по стану врага
Их провести по таинственным тропам и, как говорится,
Вывести к месту спасения, не замарав сапога.
Вот они — ваши спасители.

(кивая на пятерых спутников)

Скромные наши герои.
Каждый в военном искусстве похлеще, чем ваш генерал.
Что за наука такая, которая силы утроив,
Так возвышает людей? — Да свобода! Я так бы сказал.
И я хотел бы спросить вас, по жизни растоптанной братья.

(обращается ко всем)

Что вам дороже — свободой дышать или мертвыми лечь?
Если свобода нужна — прямо здесь же могу ее дать я.
Если же смерть — будем снова и вешать и головы сечь.
Кто за свободой — идите, вставайте по правую руку,
Те, кто за смертью — идите к карете. Решайте. Я жду.

Войско Чернышева, в большинстве, идет к Пугачеву, но некоторые — к чернышевской карете. Чернышев, наконец, выходит из нее.

ПУГАЧЕВ

(обращаясь к «свободным»)

Люди свободные! Кто в мою армию хочет? А ну-ка
Примем присягу на верность Петру — богачам на беду!

Солдаты принимают пугачевскую присягу. 38 человек, вместе с Чернышевым, казнены здесь же, во время принятия присяги.

Дворец Екатерины Второй. Зал для заседаний. За столом с императрицей — члены Военной коллегии.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Боже ты мой! До какого позора дожить мне случилось.
Лучший мой рыцарь, смиривший поляков железной рукой,
Терпит разгром и бежит с поля боя, оставив на милость —
Божью и вражью — разбитое войско, несется стрелой
Через пространства России в Москву и при этом клянется
В том, что он якобы болен смертельно и чуть не мертвец.
Что тут поделаешь, выгнать из армии труса придется
И привилегий дворянских и светских лишить, наконец.

(членам коллегии)

Этот пример, господа, привела я с единственной целью —
Бунт пугачевский гораздо опасней, чем кажется нам.
Кто-то назвал его, помнится, только предзимней метелью.
Это — сравненье. Хочу обратиться к мятежным делам.

Бунт разгорелся на старом, давно уж изведанном месте.
Вечно там с властью не могут согласья найти казаки.
Но раз причина ясна, так и действуй по меркам известным,
Не расставляй на привыкших к свободе насилий силки.
Да только местные власти у нас, как медведи танцуют,
Что попадет им под грубые лапы, как ветка, трещит.
И как они без особых понятий болезни врачуют,
Так против действий бунтарских и меч поднимают, и щит.

(раскрывает папку с сообщениями)

Вот мой агент оренбуржский с великим прискорбием пишет:
«Бунт уже в пойме Чагана костром неохватным пылал,
А губернатор спокоен, весельем и важностью пышет,
В доме Рейнсдорпа в беспечном разгаре блистательный бал».
В принципе, мог бы, конечно, блитстательный бал состояться,
Но ты сначала разбойничью шайку, прижми и прижги.
А как мятеж устранишь, можешь личным своим заниматься.
Но уж какое веселье, когда возле окон враги?

ГОЛОСА

Так, государыня, так! Только правда спасет нас от горя.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Правдою стало и то, что удельная старая Русь,
Прошлым, почти уж забытым раздорам старательно вторя,
Сеет по нашим губерниям прежнюю стылую грусть.
Если беда в Оренбурге, то рядом в Сакмаре, в Казани,
Дальше — в Симбирске, в Уфе и в российских иных городах
К этой беде быть глухими усердно себе приказали,
Страх и беда оренбуржцев для них не беда и не страх.

Высшая власть государства должна с быстротой небывалой
Эти пустоты заполнить спасительной силой живой.
Что говорить, наша матушка Русь от несчастий устала —
Страшные муки чумы, и раскольничьей Польши настрой,
С Турцией долгие войны за Крым, и Кавказ, и проливы.
Это ослабило наши войска в гарнизонах страны.
И, как бывало не раз, проявился характер драчливый
Малых народов, что нам то верны, то не очень верны.

Вот вам наглядный пример все из тех же, друзья, донесений.
Хан Нурали из киргизско-кайсакской орды отвечал
На пугачевский запрос, мол, каких ожидать отношений
Хана с Петром. Тот ответил: киргизско-кайсакский кагал
С доброй поддержкой Петра начинает степные набеги
На городки, что покуда подвластны дворянской Москве.

ЧЛЕН КОЛЛЕГИИ

Я уж давно говорю, затаенно сидят печенеги
В этих калмыках, башкирцах, мордве, чувашах, татарве.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Павел Ильич! Но ведь в мире мы жили недавно и с ними.
Главное, как с этим сложным народом себя повести.
Право же, тут ничего не возьмешь кулаками одними,
Надо еще чтоб в начальстве была справедливость в чести.

ВТОРОЙ ЧЛЕН КОЛЛЕГИИ

Матушка наша родная! Да где же сыскать нам такого,
Чтоб не за свой кошелек, не за славу, а только за Русь?

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Есть у меня на примете подобный. Но больше ни слова.
Вслух не хочу называть его имени. Сглазить боюсь.

Придворный бал Екатерины. Молодежь танцует. Пожилые сбились в небольшие группы.

ПОЖИЛАЯ ДАМА

(даме молодой)

...Это пустой человек... А вон тот в генеральском мундире,

(указывает взглядом на генерал-аншефа Бибикова, который хмуро сидит на стуле отдельно от всех)

С виду невзрачный, небрежный, а вот не поверишь — герой!
Помнишь, тогда неожиданно заговорили о мире.
Так это он бесподобно провел завершающий бой.
Фридрих Великий разбит был вчистую, хотел застрелиться,
А генерал обошелся потерей немногих солдат.
«Вам на такого слугу надо Господу Богу молиться», —
Елизавете Петровне он так написал, говорят.

МОЛОДАЯ ДАМА

Что же он хмурый такой? Прямо сыч — посмотрите подольше.

ПОЖИЛАЯ ДАМА

Ах, ты спешишь дорогая. Минутку еще — и поймешь.
Кажется, в семидесятом году он назначен был в Польшу.
Там революция зрела — у сердца российского нож.
И — что бы думала ты? — генерал за короткое время
Где примирительным словом, а где и рывком волевым
Чудно развеял, как тучи на небе, грозящее бремя,
И, говорят, для поляков он стал даже как бы родным.

МОЛОДАЯ ДАМА

Что ж он сычом-то сидит?

ПОЖИЛАЯ ДАМА

Подожди, не спеши дорогая.
Польскую должность буквально на днях он преемнику сдал.
Но уж у этого бога сражений натура такая,
Что-то обидное вдруг государыни нашей сказал.
Императрица на пушечный выстрел к нему не подходит.
Бибиков злится. К Румянцеву в Турцию ехать хотел.
Но госудырыня за нос раба непослушного водит.
Вот и сидит в одиночестве, как говорят, не у дел.

В зале появляется государыня. Танцы прекращаются. Екатерина распоряжается продолжать вечер. Через весь зал идет к Бибикову.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Что, Александр Ильич, призадумался радость ты наша?
В самом соку генерал — с молодежью бы в пору плясать.

БИБИКОВ

Ах, государыня, был я когда-то как полная чаша,
Да не сумел сохраниться, успел кое-что расплескать.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Милый ты мой Александр Ильич! В императорской власти,
Что расплескалось, пополнить. Ты только, мой рыцарь, дозволь.
Надо немедля собрать по России армейские части
И беспощадным огнем залечить оренбургскую боль.
Можешь ли, польский герой, смертный бой с самозванцем возглавить?
Больно он там разошелся в моем приуральском краю.
Надо бы этот пробел силой воли и шпаги исправить.
Вновь, генерал, я надеюсь на крепкую руку твою.

БИБИКОВ

Я, государыня, старый, но верный присяге вояка,
Служба отечеству — это призванье, но это и долг.
А в заключенье спою вам старинную песню, однако:

(поет неумело, в полголоса)

Сарафан ли мой, дорогой сарафан!
Везде ты, сарафан, пригожаешься,
А не надо, сарафан, и под лавкой лежишь.

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Ладно, не всю мне хоть песню провыл, одичалый ты волк!

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-6

Сцены пугачевской смуты

Зима — весна 1774 года. Проповедь казанского архиерея Вениамина. Денежные сборы на конное войско. Письмо Бибикова жене. Пугачев в Яицком городке. Вести о подходе войск князя Голицына.

АРХИЕРЕЙ ВЕНИАМИН

(в храме, перед участниками закончившейся литургии)

Братья и сестры! Такие несчастья в России не редки.
Стоит народу в гордыне от веры в Христа отойти,
Тут же у нового горя-несчастья окажемся в клетке,
Тут же в гнилое болото слепцами собьемся с пути.
Кто нас с надежной дороги, отцами проложенной, гонит?
Все мы имеем — удачи в работе, покой на душе.
Гнева и зависти в наши сердца сатана не заронит
И из седла нас не вырвет на самом крутом вираже.
Разве не благостно нам под защитой у Господа Бога?
Разве не счатье для нас возродившая нас благодать?
Так почему же порой православная наша дорога
Вдруг начинает туманно, подобием сна, пропадать?
Вдруг нам покажется, что маловато отцово именье,
Да и захочется дальний соседа лесишко прибрать.
Вдруг все богатство твое принакроет завистливой тенью,
И затоскует душа по деньгам, хоть иди воровать.
Вдруг да с соседом поспоришь и он тебе этаким злыднем
С ходу покажется и между вами сплошная война.
Или в берлоге-квартире своей понавадишься сиднем
Дни проводить, посчитав что вся жизнь стала зла и черна.

Словом, родные мои! Только станем мы в вере слабее,
Как растеряет удачи свои православная Русь.
А растеряет удачи, как тут же завьются над нею —
Стаями воронов черных — раздоры и прочая гнусь.
Киевский князь, незабвенный Владимир, отец нашей веры,
Только из жизни ушел, как ватага его сыновей,
За исключеньем Бориса и Глеба, враждою безмерной
В полную мощь поглумилась над родиной бедной своей.
Были поздней возвращения к вере, но снова вскипали
Междоусобные войны, и злобная эта грызня
Стала причиной того, что уже на века растоптали
Нашу свободу татаро-монголы. До славного дня,
Дня, когда Сергий, наш светоч российский, Димитрию-князю
Благословение дал на великую битву за честь
Нашей поруганной чести. И с хищной ордынскою мразью
Русичи, к вере вернувшись, сразились, и варваров спесь
Сбили победою невероятной. Вот вера, вот сила
Вот та причина, которая с мига крещенья Руси,
Словно на крыльях могучих, крещеный народ возносила,
Пусть даже если он весь был в обманах, грехах и грязи.

Братья и сестры мои! Я и нашего времени смуту
В этот разряд отношу. И считаю, что наша вина
В том, что от Бога ушли, как всегда, посчитав почему-то
(Явно Вольтеру вослед), что опека Его не нужна.
Только сегодня больны мы особенным междоусобьем.
Каждый живет для себя, и другой ему хуже, чем враг.
С кем-то случилась беда, и помочь ему каждый способен,
Но побороть отчужденность свою он не может никак.
Вот ведь и мы не способны на помощь придти оренбуржцам,
Видим, как бьются они с Пугачевым в сети неудач.
Это теперь только смута нам кажется мизерно-куцей,
А через месяц она по Россиюшке пустится вскачь!

Братья и сестры! Я виже сегодня единственный выход.
Каяться всем. Виноватым в несчастье себя лишь винить.
И потрудиться всем вместе во славу важнейшей из выгод —
Общими нашими вкладами злобный мятеж прекратить.

(обращаясь к настоятелю храма)

Батюшка! Я попросил бы вас дарственный список составить.
Вот моя скромная лепта.

ГОЛОС

Я, батюшка, тоже внесу...

(к копилке подходят прихожане)

АРХИЕРЕЙ ВЕНИАМИН

Господи, дай нам из рекрутов конное войско поставить.
Дай нам прославить и мудрость, и силу Твою, и красу!

Кабинет Бибикова в губернаторском доме. Генерал-аншеф пишет письмо жене

БИБИКОВ

«Милая женушка! Ты не серчай, что пишу тебе редко.
В спешке дурацкой в Казань я примчался в конце декабря.
«Город как вымер», — сказал полицмейстер. И, в общем-то, метко.
В городе только снега, на морозе и солнце горя.
Все с перепугу разъехались, чтобы подальше от бунта.
Ты бы от смеха, наверно, мой ласковый друг, умерла.
«Где Пугачев? В Оренбурге?» — «Да тамо-ка, вроде, как будто».
«А не в Яике?» — «И там», — отвечают. Такие дела.
Слава Те, Господи, видно, прознав, что уже я в Казани,
Стало съезжаться начальство. Уже перед картою мне,
Где самозванца войска, обстоятельно все рассказали.
Я оказался, как в Польше. Но хуже, пожалуй, вдвойне.
Помнишь, пожар в Петербурге, когда одновременно в разных,
Близких и дальних, кварталах горели дома. Так и здесь.
Страшный народный мятеж в проявленьях своих безобразных
Пьяной стихии, хаосу, безумству подвергнут был весь.
Этот Пугач, вроде волка голодного, всюду метался
По Оренбургской губернии. Правда, немного спустя
Друг его верный, Хлопуша, к уральским заводам пробрался,
Местных рабочих в отряды восставших вербуя шутя.
Чудо спасло. Вся громада тянулась к яицкому югу.
Наша Казань оставалась пока далеко в стороне.
Местный владыка в те дни протянул мне, прилетному, руку —
Вместе, в едином порыве, готовиться к долгой войне.
Он обратился за денежной помощью к здешним приходам,
Я обратился к дворянству обширной казанской земли.
Веришь ли, женушка, мы к предстоящим военным походам
Целое конное войско создать за неделю смогли.
Тут же в Симбирске, Свияжске и Пензе свои эскадроны
Сформировали. И матушка Екатерина письмом
(Лучше, конечно бы, пушки, снаряды, винтовки, патроны)
Выслала мне поздравленья в напыщенном стиле своем.
Хвалят меня, гусака, а не спросят, не зябнут ли ноги.
Ну, да хоть ладно не бьют. Гренадеры, гусары мои
Где-то уже на подходе. Шлют вести скупые с дороги.
Отдыха сутки им дам. И начнутся сплошные бои.
Планы мои немудреные — силы соседних губерний
Все очаги разгулявшейся смуты охватят кольцом.
Будем мешок свой сжимать. Да молиться, чтоб меньше нам терний
Бог посылал. Ну, а ты не скучай и держись молодцом».

Яицкий городок, куда Пугачев только что прибывает с приближенными казаками из-под Оренбурга. Он зачастил в крепость. Поговаривают о его свадьбе. Встреча у атамановой избы с хлебом-солью.

АТАМАН

Батюшка царь, ты давай не темни. Если свадьбу затеял,
То сознавайся — когда. Приготовим невиданный пир.
Богом клянусь, даже станет завидно дворянам-злодеям.

ПУГАЧЕВ

Ох, не клянись, дорогой! Так изменчив и дик этот мир.
Я чуть позднее о свадьбе скажу. А теперь угости-ка
Новостью, что посвежей.

АТАМАН

Угощу, государь, угощу.
Вышел на нас из Казани Голицын с армадой великой.
Может, и нам бы отправить кого-то навстречу хлыщу?

ПУГАЧЕВ

Нет, атаман. Ни к чему нам лощеного князя бояться.
Князь-то один. Да чуть-чуть офицеров. А в целом — народ.
Ну, а народ, как вольготницу нашу увидит, сдаваться
Целыми толпами (сколько уж раз это было!) начнет.
Это ведь только ввеху разделяется знать от гордыни —
Графы, дворяне, бояре и разный чиновничий люд.
А что пониже — единая серая масса доныне.
Вот почему они к нам, бесчиновным и серым, идут.
Нет, мы прощупаем князя Голицына здесь, на подходе.
Но ты скажи мне, как тридцать моих беговых скакунов?

АТАМАН

Ну, а чего им, родимым? В довольстве, тепле и уходе.
Каждый из них хоть сегодня померяться в гонках готов.
Только какие теперь состязания, праздники, гонки?
Нынче похлеще разгулье, веселье и пляска у нас!

ПУГАЧЕВ

Ах ты, мой друг атаман! Будет мир и на нашей сторонке,
Вот изведем все дворянство, и грянет наш радостный час.
И вот тогда на зеленых раздольных яицких просторах,
Не в Петербурге, не в сонной Москве, а вот в этих местах,
Мы всероссийские лучшие гонки устроим, в которых
И все призы заберем на моих золотых жеребцах.
Ты здесь царю, то есть мне, не скупясь приготовь угощенье,
Я же к моим скакунам-степнякам хоть на миг забегу.

Добротная, сияющея новизной конюшня. Слуги-башкирцы с воза в ограде носят навильниками в стойла пахучее сено.

ПУГАЧЕВ

Бог вам, ребятушки, в помощь!

Внеся сено, башкирцы выходят и в пояс кланяются Пугачеву.

ОДИН ИЗ БАШКИРЦЕВ

Спасибо, ата, за почтенье.
Только скажи, мне, однако, ответить себе не могу.

ПУГАЧЕВ

Можешь спросить. Ты коней моих кормишь прекраснейшим сеном.
Вот тебе царский полтинник за труд. Говори свой вопрос.

Входят в конюшню. Скакуны отзываются на приход хозяина ржаньем.

БАШКИРЕЦ

Вот что скажи мне, ата, для чего тебе в веке мгновенном
Столько прекрасных коней?

ПУГАЧЕВ

Не совал бы ты, друже, свой нос
В то, что тебе не положено знать.

(проходит мимо лошадей, поглаживая их)

БАШКИРЕЦ

Это правда, конешно.
Только такая мыслишка, владыка, гуляет меж нас:
Уж не задумал ли ты, господина, покинуть нас, грешных,
Если придет нехороший, совсем отвратительный час?

ПУГАЧЕВ

Что ты сказал, черномазый?!

(другому башкирцу)

Полсотни осиновых розок
Врежь ему нынче. Проверю. Полтинник себе заберешь.

(башкирцы хмуро уходят; Пугачев продолжает осмотр коней, говоря
с ними)

Путь государя, мои дорогие, опасен и скользок.
Тут уж не тридцать, а триста отборных коней заведешь.

Пугачев решает атаковать князя Голицына лучшей частью войска. Темная ночь с сильной метелью.

ПУГАЧЕВ

(кричит одному из сотников)

Ох, и метель! В непогоду такую хозяин собаку
Выгнать едва ли посмеет в завьюженный двор из сеней.
Но казаку по душе в этот час в несусветную драку
Смело ввязаться хоть с тысячей самых опасных чертей.
Ветер сегодня с разгону Голицыну в сытую морду.
Мы с этим ветром на них, словно вороны с неба, падем.
Вот и узнаем, кого любит Бог — то ли знатных и гордых,
То ли сметливых и сильных, и дюже не жадных притом.
Впрочем, слова нам сейчас перед битвой пустая забава,
Мчи в свою сотню и к трудному бою братишек готовь.
Вон уж лесок сквозь густую метель замерещился справа,
Скоро совсем, и клинки наших сабель испробуют кровь.

Сотник отъезжает. В буране тонет топот коней. Вдруг сразу из несколких мест загремели винтовки. Атака, начавшись, растерянно захлебывается.

ГОЛОСА

Что это? Передовые заставы? Но кто сообщил им,
Что мы в атаку идем? Ведь такая метельная ночь!

ПУГАЧЕВ

Эй, разговоры! Текла ли когда-нибудь в нашинских жилах
Рабская трусость? Так прочь же, братушки, сомнения! — Прочь!

(первым бросается на невидимую заставу)

ГОЛОСА СОТНИКОВ

В шашки, бойцы-молодцы! Наши шашки по-прежнему остры!
Быстры по-прежнему лошади! В шашки, бойцы-молодцы!

ПУГАЧЕВ

(рубится во второй заставе)

Мне-то казалось, что вы из железа, сынки, а вы просто
Мягче говядины; может быть, только коровьи сосцы!

Прибывают казачьи силы, прорывается второй эшелон обороны, но навстречу вылетает конница Голицына. Пугачевцы в панике отступают.

ПУГАЧЕВ

Что ж вы, бойцы-молодцы! Я один с этой гущей не справлюсь.
Хоть я Пугач, не пугаются что-то враги Пугача.
Эх, наработался славно. Пора отдохнуть. Закругляюсь.
Право и я ведь имею давать иногда стрекача.

Пугачев и Хлопуша с остатками войска укрываются в крепости Татищевой, сожженной восставшими год назад.

ХЛОПУША

Я же тебе говорил, Емельян, ну какая защита
В крепости, где чуть не сутки свирепствовал дикий пожар!
Тут и сейчас-то, смотри-ка, все пеплом едучим покрыто,
Как бы нас в логове этом твой князь до конца не прижал.

ПУГАЧЕВ

Друг мой, Хлопуша, прижать нас, пожалуй, не так уж и просто.
Сколько болтают уже, что я мразь, самозвнец и тать.
Графы, князья, генералы — не скажешь, что малого роста,
А Пугачева зубами до горла не могут достать.
Да и они ли одни! Бился с турками — и не убили.
Был черной немочью болен — пугнула меня да прошла.
С польскою липою к Дону пробрался — нигде не накрыли.
Выдала женка властям — да неволя недолгой была.
По хуторам оренбургским скрывался — судьбою остужен,
Но запылавший мятеж мою душу опять отогрел.
Словно зачем-то с моею судьбою я Господу нужен.
А вот зачем — сколь над этим ни бьюсь — рассудить не сумел.
Правда, один человек убеждал меня честно и смело,
Что по делам непутевым я смерть непутево приму.
Только ведь думать об этом совсем не сермяжное дело.
Только, кто свыше все это затеял — понятно тому.

Ладно, Хлопуша. Пора приниматься за дело. Всю крепость
Толстой горою снегов обложи и водою пролей.
Снегу полно. А в колодцах вода есть и ведра, и цепи.
Я понаведаюсь в гости к погибшей избушке моей.

Царская изба сгорела наполовину. Но, где стояло кресло атамана,
несколько виселиц только закоптились дымом.

ПУГАЧЕВ

(подходя к этому месту)

Этот «один человек» был тобой, дорогая сестрица.
Там тебя вывели слуги мои. И — как сабли удар —
Душу твоя красота рассекла — не успел помолиться.
Вот и вдругоредь женился. А в сердце все тот же пожар.
Я ведь помру не за то, что я божии храмы поганил,
Что негодяев дворян жись на доброй петле обрывал,
А что себя я иудиной подлою раной поранил,
А что тебя, дорогая, я коршунам старым отдал.
Мог я и место получше для встречи Голицына выбрать,
Есть и богатства, и воля, и войско, и мускулов медь.
Мог я степными снегами в другую губернию выплыть,
Только, уж если погибнуть, то здесь я хочу умереть.
Ты уж, сестрица, прости мою грешную, темную душу.
Надо готовиться к бою. Я знаю, ты против войны
Между людьми. Это божье ученье. Но я ведь не струшу
Сторону взять угнетенных, коль в мире лишь две стороны.

Князь Голицын перед крепостью Татищева. Во главе двух колонн.

ГОЛИЦЫН

(офицерам окружения)

Вот ведь шельмец! За неполные сутки он сделал добротный
Крепкий дворец ледяной. И поверь, что безграмотен он.

(дает команды)

Левой колонне — вперед! Сразу лыжников выслать полроты,
Чтобы для пушек места подыскать. И с удобных сторон
Бить по мортирам бандита, которые служат заслоном
Левой горы ледяной. После часа прицельной стрельбы —
Пушки отнять. И на яростный штурм всей колонной!
Правой колонне — всю крепость облечь для успешной борьбы
Сразу, как будет получен приказ от моих порученцев.
С Богом, ребятушки! С Богом! Да будет антихрист разбит!

Начинается обстрел пушек возле ледяной горы. Голицын на возвышенности перед крепостью.

ГОЛИЦЫН

(с порученцами и офицерами штаба)

Ах, молодцы, пушкари! Понаставили вмиг заусенцев
На неприступной горе. Будет путь для пехоты изрыт
Так, как положено, перед удачной атакой. А вот и
Пушечки первой приходит конец! Завалилась вперед.
Новым прямым попаданьем (и, кажется, вместе с расчетом)
Вышла из строя вторая. Вот правильно — только лишь взвод
Брошен в атаку. А следом идет подкрепленье. Ошибок
Нет никаких.

(одному из порученцев)

Проскачи-ка по правому флангу, мой друг,
Новый приказ доведи — наступать. Фронт не то чтобы гибок,
Он, словно тело гимнаста, все время быть должен упруг.

Под огневым прикрытием идущих следом первый взвод добирается до верха, за ним — второй, третий...

ГОЛОСА КОМАНДИРОВ

Ну-ка, ребята, в штыки! В поле боя пехота — царица!
Пуля бывает и дура, а штык — он всегда молодец!

ГОЛОСА СОЛДАТ

Нервы у хлопчиков сдали. Подрапали, как говорится!
Ну а подрапали, значит, достукались, значит, конец.

В рядах отступающих.

ПУГАЧЕВ

Стойте, я вам говорю! Обернемся и лезущих сбросим!
Разве солдат мы не видели или атак штыковых?
Мы же их с осени прошлой, как травушку, косим и косим.
Что же теперь, как рогатых чертей, мы пугаемся их?

ГОЛОСА СОЛДАТ

Хватит! Тебе ни за что ни про что послужили и хватит!
Хватит друг друга стрелять! Надоело. Пора по домам.
Дома за наши труды хоть вином, да хозяин заплатит,
Здесь только смачная фига под нос причитается нам.

Мятежники отступают, бегут и скачут на лошадях по степи.
Конница Голицына преследует их. Князь с приближенными объезжает поле битвы. Все вокруг усеяно трупами казаков, крестьян, офицеров, солдат.

ГОЛИЦЫН

Господи! Мне на веку воевать приходось не мало.
Но чтобы так... чтобы столько людей... не видал никогда.
Видно, неладное что-то — звериное — с родиной стало.
Видно, другая — кровавая — встала над нею звезда.
Что же мы так, по-библейскому — сын на отца, брат на брата?
Что же мы делим, и делим, и делим проклятую власть?
Только мне кажется, власть лишь поверхностно здесь виновата.
Что-то духовное здесь виновато, что прячется в нас...
Где-то, наверно, средь сотен убитых лежит самозванец...
Чика... Хлопуша... Другие...

ОДИН ИЗ ОФИЦЕРОВ

Простите меня, генерал.
Все главари этой сволочи сквозь окруженье прорвались.
Уж извините, что сразу об этом я вам не сказал.

ГОЛИЦЫН

Как прорвались?! Да тогда ведь победа равна пораженью!
Что государыне мы сообщим? Невозможный кошмар!..

Пугачев и Хлопуша в окружении верных казаков появляются в Бердской слободе. Известие о поражении всех приводит в ужас. Село покидают груженные наворованным добром сани. Вот-вот выедут главари мятежников. Во временный штаб входит гурьба казаков. В штабе Пугачев и Хлопуша.

ШИГАЕВ

Царь-государь! Вот такое с моей стороны заявленье.
Но пусть оно невзначай ни в озноб вас не бросит, ни в жар.
Тут со старшинами нашими мы покумекали малость.
Случай в развитии нашего дела отнюдь не простой.
Ради спасения бунта с Хлопушею сдать вас осталось
В руки верховных властей. И за шашку хвататься постой.
Я, государь, твой почетный конвой отослал до Яика,
Чтобы готовили встречу тебе соразмерно делам.
Ну а шашчонку свою, что ты выхватил злобно и дико,
Снова вложи. И, с арестом смирясь, передай ее нам.

ПУГАЧЕВ

Ну и народ у меня — не побег, не запой, так измена.
Ладно, вяжите меня и Хлопушу, как татей лихих.

Связывают вожаков.

ШИГАЕВ

Вот. Отдохните пока. Мы за вами придем непременно.
Вы уж поверьте, мы сроду в беде не оставим своих.

Изменники уходят. Пугачев и Хлопуша лежат связанными на полу.

ПУГАЧЕВ

(с иронией)

Слушай, полковник, а что ты не спросишь меня, властелина,
Что это, вытащив саблю, я вновь ее в ножны вложил?

ХЛОПУША

Хочешь судьбу испытать.

ПУГАЧЕВ

Вот люблю тебя больше, чем сына.
Только тебе одному рассказал, чем до этого жил.
Вот и теперь ведь положены кем-то все те же дорожки
Передо мною: останусь живым — значит нужен судьбе,
А не останусь — так спрос мой сгорел, как в костре головешка.
Если останешься ты — перейдет он, братишка, к тебе.

ХЛОПУША

Нет! Я с тобою судьбу разделю.

ПУГАЧЕВ

Подожди-ка, постой-ка...
Что там за шум возле наших дверей?..

Двери распахиваются. Входит ватага вооруженных бердинских ссыльных.

ОДИН ИЗ ССЫЛЬНЫХ

Дорогой государь!
Мы часовых повязали. Не стали кончать их, поскольку
Ваши они. Ты уж сам, царь-отец, рассуди их, как встарь.

(разрезая веревки на Пугачеве и Хлопуше)

Мы же всей силой своей (а по спискам нас больше двух тысяч)
В руки тебе отдаемся — идти на дворянскую Русь.

ПУГАЧЕВ

(потирая затекшие руки, наклонившись к Хлопуше)

Как тут, скажи мне, полковник, горячую искру не высечь,
Если все вспыхнуть готово, к чему лишь случайно коснусь?

Новое двухтысячное войско, с пушками, с награбленным добром, готово выступить из Бердской крепости. Пугачев просит подождать немного. Скачет на окраину села.

ПУГАЧЕВ

(останавливаясь у низких серых кустов)

Здесь ты с братишкой лежала, обняв его смертным объятьем.
Здесь расстреляли меня, и душа моя здесь родилась.
Этого я не скажу ни врагам, ни разбойникам-братьям,
Это никто не поймет. Это наша несчастная связь.
Вновь объявиться в Берду мне, наверное, врядь ли случится.
Путь мой к уральским заводам и дальше — к Казани лежит.
Только душа моя все-таки чувствует, глупая птица,
Что на гнездовье свое непременно она прилетит .

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-7

Сцены пугачевской смуты

Весна, лето 1774 года. Разговор Михельсона с башкирцем. Первый бой Михельсона с Пугачевым. Размышления Пугачева в лагере у Троицкой мельницы перед Казанью. Сон атмана. Падение Казани.

К костру подполковника Михельсона подводят связанного башкирца.

МИХЕЛЬСОН

(конвоирам)

Так. Развяжите его.

(пленному)

Ты садись, дорогой, не стесняйся.
Вот тебе кружка. Держи. Я с заваркой чайку подолью.

Башкирец берет кружку, но ставит ее на землю.

БАШКИРЕЦ

Ты почему приказала своим, чтобы я оскорблялся?
Бросил лассо, как на лошадь, на бедная шея мою?
Я же со всей свой отряд защищалася честно и смело,
Смерть принимала, со всеми хотела в бою умирать.
Что же, ата, ты со мною такая плохая наделал?
Что я теперича людим скажу, нехорошая мать?

МИХЕЛЬСОН

Вот что, мой гость дорогой! Ты бесстрашный талантливый воин.
Ты свою правду и недругам высказать можешь в лицо.
И потому ты не смерти, а жизни прекрасной достоин,
И потому лишь пустили мы в ход не ружье, а лассо.
Нам ты для доброго дела был нужен живой, а не мертвый,
Мы отпускаем тебя, чтоб дошел ты до отчей земли
И объяснил своим братьям, что взрыв их, бунтарский и гордый,
К смерти их всех приведет, как бунтарства другие вели.
Вспомни, как действует лже-государь Емельян на Урале,
А точно так же он действовал и в оренбургских степях, —
Все, кто к нему приходил, в бесполезных боях умирали,
Он их безбожно бросал, чтоб спастись в бесконечных бегах.
Вырвется из западни и опять обрастает народом,
Чтобы весь новый прирост глупой смерти как жертву отдать.

БАШКИРЕЦ

Да, это так, господина. Своим ополченьем, как сбродом,
Царь наша дюже привыкла налево-направо швырять.

МИХЕЛЬСОН

А подскажи — от такого швыряния много ли прока?
Лучше ли стала в мятежное время башкирская жизнь?

БАШКИРЕЦ

Как эта лучша? Когда, оглянись, одинокости скока.
В семьях, и год не прошла, как все воины перевелись.

МИХЕЛЬСОН

Вот и скажи им об этом. Скажи им еще, дорогуша,
Что если кто-то придет к нам с повинной, один ли, гурьбой,
Чистосердечно простим их заблудшие темные души,
И до единого, вот тебе слово, отправим домой.

(помолчав)

Может, как воину воин, такую подскажешь мне штуку —
Где, по прикидке твоей, путь-дорога легла Пугача?

БАШКИРЕЦ

(немного помявшись)

Где-нибудь около Троицка.

МИХЕЛЬСОН

Ну-ка раскрой свою руку.

(пленный показывает ладонь)

Вот тебе царский рублевик — заместо хлыста и бича.

Михельсон приближается к деревне Варламовой, недалеко от Троицка

МИХЕЛЬСОН

(на коне, в раздумье)

Вот ведь куда повернуло! Не мусорщик я и не дворник,
Чтобы от грязи мятежной России нутро очищать.
Вспышки башкирцев, татар да и русских, житьем недовольных,
Надо не шашкой, не пушкой, а словом разумным решать.
Но потому как в народе опасный бунтарь объявился,
И ни за что ему жизни спокойной теперь уж не даст,
Надо, чтоб воинский корпус — разбросанный — соединился
И бунтаря с бунтарятами выпахал — гибельный пласт.
Что же мы видим теперь на Урале? Кому поручили
Бунтовщика изловить и в колодки скорей заковать,
Сами себя от погони и частых боев отстранили —
Дескать, все реки в разливе, что делать, приходится ждать.
Жолобов с Гагриным, те уж давно поотбились от дела.
И генерал Декалонг самовольно в Челябе застрял.
Видно, злодейка-судьба (вот не знаю, за что) повелела,
Чтоб я за всех генералов царицын приказ выполнял.
Да и нельзя по-иному. Злодей, наплевав на разливы,
Кажется, путь до Казани наметил, а там до Москвы.
Он — безусловно злодей, но какой-то чертовски счастливый,
Бой завязал и удрал, и опять одурачены вы.
Впрочем, такие побеги — преступней позорной измены.
Бросить обманутых тысячи на избиенье и плен.

ВСАДНИК

(торопливо подскакав к Михельсону)

Я из дозора. В полмиле отсюда три роты военных,
Не пугачевцев, идут, маршируя — аж гул по земле.

МИХЕЛЬСОН

(порученцам, которые тут же разъезжаются по сотням и ротам)

Всем подтянуться к окраине леса! Занять оборону!
Здесь, на удобной опушке, нежданных гостей подождем.

У опушки Михельсон показывает офицерам, как выстроить войска.

Ладненько, наши подходят. Бойцам, как всегда, окопаться.
Коннице, чтобы не видел противник, — поглубже в лесок.

ПЕХОТИНЕЦ

Так, говорят, не мятежники там. Для чего же стараться?

МИХЕЛЬСОН

Ну, а мятежники если? Уж ты постарайся, браток.

В самый разгар окапывания на другой стороне луга появляются всадники. Чернобородый дает спутникам какие-то указания. Похоже, это и есть Пугачев.

ПЕХОТИНЕЦ

Мать мою так! Как всегда, угадал подполковник. Неплохо
Врылся я в землю. Похоже в атаку злодеи пошли.

ГОЛОСА СОЛДАТ

Как вы, Петро? Никодим? — Да нормально. Нормально, Алеха.
Вот уж и пули свистят, отлетая от мерзлой земли.
Только чего-то хитрить начинает лихой самозванец.
Конница сбавила бег, а похоже, и стала совсем.
Ишь, как на месте танцуют какой-то разбойничий танец!
Да ведь они отступают! За лесом упрятались тем!

МИХЕЛЬСОН

Так! А не там ли дорога, что на Чебаркульскую крепость?

ПЕХОТИНЕЦ

Там, господин офицер! Да не видно ее через лес.

МИХЕЛЬСОН

Вот и прекрасно! Возникшую, было, исправим нелепость,
Если по лесу пойдем отступающим наперерез.

Михельсон ведет войска через лес, опережая противника. Неожиданно оказывается перед Пугачевым. Самозванец бросает на левое крыло Михельсона отборную конницу.

ПУГАЧЕВ

(своему окружению)

Кто этот шустрый наглец, что испортил нам нынче обедню?
Это не тот Михельсон, что заводы и крепости брал?
Как все дворяне, бредовым и он возомнил себя бреднем,
Вытянуть чтобы на берег бурлящие Юг и Урал.

(следя, как его конница сминает левое крыло и отвоевывает две пушки)

Я Михельсонов, пожалуй, уж несколько тысяч повесил,
Да и еще не одну за недолгий свой век порешу.
Но я готов без конца повторять по станицам и весям,
Что это гений на гении — так всякий раз и скажу.
Я ведь, как только убью этих гениев, горестно плачу.
Так не хватает великих талантов в походе моем.
Сам-то я тех Михельсонов мизинца, пожалуй, не значу.
Да и мои генералы особым не блещут умом.

ОДИН ИЗ СТАРЕЙШИН

Ну уж, мой царь-государь, генералы-то, может, не блещут,
Только свою-то персону ты шибко напрасно коришь.
Вон как ребятки твои Михельсоново воинство хлещут!

ПУГАЧЕВ

Хлещут... Ты, кажется, правду сегодня царю говоришь...

Михельсон бросает на атакующих конницу, отбивает две взятые ими пушки, до темноты преследует пугачевцев. Ночует корпус в поле. Утром — общее построение.

МИХЕЛЬСОН

(обходя строй)

Так, дорогие мои. Отличились вчера, отличились.
Первая рота, творец суматохи, три шага вперед!
Целую ночь напролет осознать происшедшее силюсь,
Да бестолковость моя подполковничья все не дает.
Думаю — ладно. У своры бунтующей нету ни Бога,
Ни пониманья, что рушить основы — опасней всего.
Нету ни чести, ни долга, ни совести, даже немного,
Ни государыни нет, ни отечества. Нет ничего.
Вот и втемяшилось им в пустозвонные головы, дескать,
Знать перевешаем, власть и богатство себе заберем,
Будем севрюгу с икрой, будем вина заморские трескать,
И на просторе вольготной, народной Руси заживем.

(рота стоит навытяжку, не глядя командиру в глаза)

Им невдомек, что случись эта глупая, жуткая ересь,
Рухнет Россия, объявится новых монголов орда.
Это сейчас они рвутся к свободе, от злости ощерясь,
Не представляя, какая от этой свободы беда.

Так, дорогие. С безумных, наверно, не будет и спроса.
Ну а ведь с нас-то, в которых присяга, закон и Господь,
С нас-то, которых и в более тяжких сраженьях непросто
Перехитрить, запугать и тем более перебороть, —
С нас-то, ребятушки, спрос непомерно острей и суровей.
За неумелые действия против злодея-врага
Я прикажу с ваших славных мундиров до выслуги новой
Пуговиц снять золотые ряды и убрать обшлага.

Что-то не слышу в ответ ни словечка, любимый мой ротный?

КОМАНДИР РОТЫ

Всеми святыми клянусь, мы бесчестье загладим свое.

МИХЕЛЬСОН

Так, принимаю. Позавтракать быстро, и маршем походным —
На Чебаркуль. Уж такое солдатское наше житье.

Лагерь Пугачева у Троицкой мельницы перед Казанью. Вечерние размышления и сон атмана.

ПУГАЧЕВ

Так ведь недолго и в бога поверить. Почти уж разбитый
Мощным ядром Михельсоновых войск и в щепу и в труху,
Вновь я иду безопасной дорогой, прямой и открытой,
А Михельсон за свинцом и за порохом мчится в Уфу.
Снова заводы и веси меня ополченьем богатым
В царский возводят, а если точней — в полководческий чин.
С Белобородовым встретился, а чуть поздней с Салаватом.
Снова с друзьями. Не то что со штабом один на один.
Я уж заметил давно, мой старшинский совет примолкает,
Только сойдутся со мною мои боевые друзья.
Вот бы Зарубина мне да Хлопушу. И кто его знает,
Где бы мы были теперь, унеслись бы в какие края?
Но и сейчас на Казань мне прямая дорога открыта.
Пригород — крепость Оса. Но какая же это оса,
Если до стен деревянных все нами соломой забито
И ультиматум — поджечь через двадцать четыре часа.
Бедный Скрипицин, майоришка. — Он уж наутро ворота
Настежь открыл и меня на коленках с иконой встречал.
Я его миловал. Шпагу оставил при нем. Отчего-то
Добрым помощником в деле нелегком, штабном посчитал.
Надо сказать, вместе с ним я еще двух служивых оставил,
Вместе они на коленях с иконой встречали меня.
Ну, так и вот, лишь в пути от других мы немного отстали,
Средний по чину из них, придержав у развилки коня,
Вдруг говорит, что Скрипицин казанским властям приготовил
Тайный доклад, и письмишко в подкладке шинели хранит.
Ну и, конечно же, не обошлось без суда и без крови.
Тут же, у всех на виду, был дворянский предатель убит.

Так, не спеша, наше славное войско дошло до Казани.
Был один бой. Правда, боем назвать несподручно его.
Некто полковник Толстой вывел конников на растерзанье.
И растерзали мы их. Ну а с ними — его самого.
Снова немного прошли. И каким небывалым виденьем
Взорам скитальцев степных наконец-то предстала Казань!
Лагерем стали у мельницы, ужин с походным уменьем
Сразу готовить взялись. Ну а я своим жадным глазам
Пир неземной приготовил. Поодаль казанских предместий
Ездил осматривать город. Чиновничьи дачи, сады,
Множество храмов, сияют вверху золотых перекрестий
Блики на солнце, у Арского поля чернеют ряды
Пушек чугунных. А там, за сетями изломанных улиц —
Крепость и мощные стены ее. Их, наверно, сто лет
Можно обстреливать ядрами. Только немного ссутулясь,
Будут стоять над Казанью, поскольку износа им нет.

Рядом с Пугачевым появляется всадник без головы. Рука атамана невольно выхватывает саблю.

Кто ты, несчастный? Зачем, как убийца, подкрался бесшумно
И под накидкою спрятал лицо?

ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

Убери, атаман,
Саблю ненужную. Спрячь ее в ножны. Смешно и безумно
Драться с приятелем бывшим, который лишь тень и туман.

ПУГАЧЕВ

Голосом ты на Хлопушу походишь, и я бы, наверно,
Рад был, что встретились мы, если б я достоверно не знал,
Что ты казнен в Оренбурге. Об этом печалюсь безмерно.

ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

Ах, атаман дорогой! Ты Хлопушу легко разгадал,
Но нелегко было мне отпроситься у ангела жизни,
Хоть на короткое время, чтоб встретиться снова с тобой,
Чтобы, пускай безголово, промчаться по милой отчизне,
Летней порою вечерней, задумчивой и голубой.

ПУГАЧЕВ

Но погоди, погоди! Неужели не выдумки это,
Что, умирая и с телом прощаясь, — живет человек?

ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

В том и заданье мне, братец, от ангела жизни и света,
Чтоб обо всем рассказал я тебе, чтоб во зле ты не смерк.
Месяц назад рубанули на плахе башку мне казачью.
Думал — мгновение боли и вечная черная мгла.
Но без ушей и без без глаз все я видел и слышал, а значит
И после казни моей жись со мной неразлучно была.
Тело свое безголовое видел, секиру в крови, а за плахой
Слышал, как женщины громко рыдали, и врезалось вдруг:
Я же держал их в последние годы в смятенье и страхе,
Что же рыдать обо мне — проклятом из убийц и ворюг?
Было мне время дано попрощаться со всеми, кого я
В жизни минувшей любил. И к тебе я, мой друг, прилетал,
Только в пылу и угаре тогда проходящего боя
Вряд ли ты понял, что дух мой тебя на прощанье обнял.
С радостью, здесь, на безумной земле, никому не известной,
Я, облетая друзей, ни за что и подумать не мог,
Сколь роковым и мучительным будет мне путь мой небесный,
Невыносимо-терзающим — каждый небесный шажок.
Помнишь, как малым числом через вражеский лес окруженья
Мы прорывались с тобой?

ПУГАЧЕВ

Не забыл.

ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

Вот и путь мой с земли
Сплошь был сраженье, а если точнее — сплошное мученье.
Черные ангелы душу расплавленным оловом жгли.
«Он никого не любил!» — и подобно рукам раскаленным
Что-то, сжигая, тянуло меня в черноту, в пустоту.
Но в сотый раз светлый ангел меня защищал окрыленно:
«Это неправда! Он сына с женой любил». В высоту
Мы поднимались немного. И снова вверху скрежетало:
«Он был убийца и вор и одно только зло приносил!»
Но на защиту мою снова светлая сила вставала:
«Да, он людей убивал, но он птиц беззащитных кормил».
Друг атаман! Не поверишь, сколь мне предстояло услышать
Горьких, презренных, позорных, но истинных слов о себе!
Даже с защитником я бы из битвы ужасной не вышел,
Если б Господь не помог мне в моей погибавшей судьбе.
«Хватит! — я голос услышал. — Он злобствовал в жизни не мало,
Но Мою скрытую волю, не зная о том, выполнял».
После, когда мое время предстать перед Богом настало,
Он мне сурово, но все же с великой надеждой сказал:
«Малым Моим, оскорбленным, униженным, ты, не жалея
Жизни своей, уповая на силу, пытался помочь,
Да и не знал ты тогда, что, пройдя через руки злодея,
Даже добро превращается в горе, мученье и ночь.
Но, несмотря ни на что, Я простил бы грехи твои, сын мой,
Если бы в миг свой последний подумал о Боге своем,
Что без Меня бы ты не был ни стойким, ни храбрым, ни сильным,
Что твое страшное зло оберну Я в итоге добром».
«Господи! Если б я знал, что Ты есть в этом мире кровавом! —
Так я ответил Ему. — Но не знал я, не знал я, не знал.
Я заслужил. Ты казни меня, Боже, по строгим уставам.
Должен страдать я безмерно, как мир от Хлопуши страдал».
Бог мне ответил на это: «Теперь твоя участь зависит
Только от тех, кто помолится там, на кровавой земле,
За неразумную душу твою. Только это возвысить
Сможет тебя, потонувшего в злобе, безверье и мгле».

ПУГАЧЕВ

Что ты такое поведал, братишка! Я страха не знаю,
Но непрерывная дрожь мое тело насквозь леденит.

ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

Ладно, прости. Светлый ангел зовет. Мне пора. Улетаю.
Так, помолись, атаман. Может, Бог нас с тобой и простит.

ПУГАЧЕВ

(просыпаясь в палатке неподалеку от Троицкой мельницы)

Вот ведь какая неладная притча сегодня приснилась!
Видно, не очень-то мягкой была из шинели кровать.
Но помолюсь за себя и Хлопушу. Господняя милость
Всем нам нужна. Вот и солнце встает. Время войску втавать.

По Арскому полю, левее и правее городской батареи, движутся к Казани возы сена и соломы, между ними — пушки и люди, в основном заводские крестьяне.

ПУГАЧЕВ

(капитану Минееву, «среднему чину», предавшему Скрипицина)

Всю эту дрянь заводскую гони в городское предместье,
По буеракам, оврагам, чащобам крапивным гони!

МИНЕЕВ

Но ни ружья ведь, ни сабли у этих оборванных бестий.

ПУГАЧЕВ

Так даже лучше. В предместье скорее прорвутся они.
Ты, мой полковник, одно лишь устрой, чтоб казачьи нагайки
Чаще и злее ходили по этим холуйским горбам.
Нету, поверь мне, среди человеков надежнее спайки,
Чем непомерная сила властей и покорность властям.
Ты говорил, что на взгорке отряд гимназистов да пушка —
Вот и охрана окрестностей этих.

МИНЕЕВ

Так точно, мой царь!

ПУГАЧЕВ

Если своей безоружной оравой возьмете горушку,
Из отвоеванной пушки по улицам города жарь.
Сразу скажи этой сволочи — царская ждет их награда:
Город на целые сутки в их полную власть отдаю.
Тут же, как пушку поставишь в воротах губернской ограды
И обстреляешь ее хорошенько — в команду мою.
Думаю, встретишь меня в богомольном Суконном поселке,
Нету опасней для нас вот такого, как здесь, мужика.
Сроду его не тянуло к девицам, деньгам, самогонке.
Бог у них выше всего, а епископ подобье царька.
Ясно, полковник?

МИНЕЕВ

Так точно!

ПУГАЧЕВ

Ну ладно! До встречи!

Минеев со своей командой забирает правее, к буеракам. Заводские крестьяне быстро завоевывают высоту, пригородную усадьбу губернатора, обстреливают город. Начинаются грабежи и пожары.

Пугачев ведет нелегкие бои в Суконном поселке, почти за каждый дом.

ПУГАЧЕВ

Я бы за этих суконщиков многих сегодня отдал бы.
Несколько ружий и сабель, а бьются, как рота гусар.
Словно о стенку горох наши частые дружные залпы,
Да и, похоже, совсем не страшит повсеместный пожар.

ОДИН ИЗ СПУТНИКОВ

Царь-государь, ты приметь, как меж ними огромный попина
Ходит с крестом на груди.

ПУГАЧЕВ

Притащи-ка с зарядом ружье.

(всадник быстро привозит ружье)

Мы его снимем сейчас, длинногривого божьего сына.

(стреляет и промахивается)

Вот тебе раз! Подвело неизменное зренье мое.

ОДИН ИЗ СПУТНИКОВ

Царь-государь! Разреши. Я охотник. Пальну без промашки.
Снимем его, и посмотришь, как смелая рать драпанет.

ПУГАЧЕВ

Пусть поживет. Я распутаю с ним отношения наши,
Думаю, время такое не нынче, так завтра придет.

Пожар и наступление пугачевцев усиливаются. Работники суконной фабрики с епископом Вениамином отступают в крепость. Пугачев занимает тюремный двор. К нему подъезжает Минеев.

МИНЕЕВ

Батюшка-царь! Все приказы твои я дословно исполнил.

ПУГАЧЕВ

Добре, служивый. Достань-ка закуски, покрепче вина.
Только сейчас я почти позабытую дату припомнил —
Многое в сердце остывшем моем всколыхнула она.

Минеев выезжает в город с группой казаков.

ПУГАЧЕВ

Здесь, у крыльца, посадили в колодках меня в колымагу,
Справа и слева охранники. Справа — старинный мой друг.
Только в ближайший лесок — мы второго прибили, беднягу,
И далеко укатил нас колес угасающий стук...

Минеев с казаками привозят на телеге бочку крепкого вина, пустую бочку и всяческой закуски. Одна бочка становится столом, ящик — стулом для атамана. Пугачев пьет из ковша. Из дверей тюрьмы выходят заключенные. Первый же из них — знакомец Пугачева по неволе.

ПУГАЧЕВ

Ну, дорогой, подходи! Выпей ковш первача за свободу!
Все подходите ко мне! Славьте царскую милость мою.
Чтобы привольно жилось на Руси горемыке-народу,
С вами и я, обворованный, выгнанный Катькою, пью.

Подходит поседевшая женщина с тремя детьми.

ПУГАЧЕВ

Софьюшка, ты ли? Поешь и детей покорми, дорогая.
Видимо, все-таки есть над грехами над нашими Бог.

(своему окружению)

Я эту женщину с давних скитальческих лет моих знаю,
Муж ее спас меня, прятал и войско собрать мне помог.
Малость подкрепятся — вы их доставите в лагерь походный,
Рядом с моею палатку поставьте — им нужен покой.

(обращаясь к своему отряду)

Всем подкрепиться и выпить по чарке — кто дюже голодный.
И построенье на этом тюремном подворье. И в бой.

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-8

Сцены пугачевской смуты

Лето 1774 года. Пожар и грабежи в Казани, огненная буря. Молитва архиерея Вениамина и крестный ход. Неожиданное бегство Пугачева из города. Разгром мятежников Михельсоном.

На крепостной стене.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Слава те Господи! Снова атаку бандитов отбили.
Эта пожиже была. На уме их теперя грабеж.
Вишь ли, коробки с мешками с базарных складов потащили,
Шибче, чем в праздник на ярманке, слышен их пьяный галдеж.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

(молодому солдату)

Ну-ка, сынок, поскорей поспешай к пушкарю-бонбардиру,
Пусть угостит этих жадных ворюг потяжеле ядром.

Пушкарь удачно бьет по толпе грабителей.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Как тараканы от яркого света бегут. Не до жиру!
Ажно мешки побросали сустатку.

(Молодому солдату)

Айда подберем!

МОЛОДОЙ СОЛДАТ

Так, вить, чего там, отец? Я бы сбегал с великой охоткой.
Только в осаде едва ли нам кто отворит ворота.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Ну да ведь мы по веревке, — пожалуй, немного короткой,
Но мы привяжем другую. Так что же — пойдем?

МОЛОДОЙ СОЛДАТ

Без труда.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Ладно болтать понапрасну. Видали таких мародеров.
Он ведь, Пугач-то, из пушек не хуже умеет стрелять.
Так что шустрей крохоборов с базару устроите деру,
И уж не знаю, кто в эти минуты вас сможет догнать.

Солдаты смеются. Но начинается массированный обстрел крепости —
с Гостиного двора, из-за церквей и от триумфальной арки.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Вот паразиты! Видать, на Урале все пушки собрали.
Ядра по крепости нашенской шпарят и в лад и не в лад.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Так ведь и мы самозванцу куда как чудно подыграли.
Бросили пушки свои — вот из них они в нас и палят.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

(размышляя)

В лад-то, мои дорогие, палят они, кажется, больше.
Вон ведь как в стену подгнившую Спасского монастыря
Долбят и долбят, как будто бы жертву подмятую коршун.
Кто-то из наших в подсказчиках у самозванца-царя.

Пожар в городе усиливается. Со стороны Арского поля налетает пронзительная буря. Ветер сбивает с ного. В крепость несет пылающие головешки. Загораются дома.

КОМЕНДАНТ КРЕПОСТИ

Ну-ка, ребятки, давайте со мной, кто смелей и проворней.
Надо пожары тушить, а не то ненароком сгорим.

(Несколько солдат спешно уходят с комендатном)

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Господи! Дым-то какой повалил — завихристый и черный!
Рухнула все же стена. Кто со мною? Пролом заслоним.

(бежит по стене, созывая других к пролому)

Во дворе крепости движение. Солдаты бегут к пролому. На стену подымается генернал-майор Потемкин, начальник тайной комисси по делу Пугачева.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Здравья желаем!..

ПОТЕМКИН

Отставить, солдатик. Ты лучше скажи мне,
Что это ворог на штурм не идет. Там пролом угловой...

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Так, господин генерал! Получилась у злыдней ужимка.
Ветер сбивает их с ног. Даже бросили, черти, разбой.

ПОТЕМКИН

В точку попал. Молодец! В пору быть тебе, брат, генералом.
Буря и нам навредила, да вот передышку дала.
Всем передай — в Благовещенском храме, в отместку пожарам,
Служба идет о спасенье. Военные бросить дела
Бог не позводит, но, думаю, быстро сходить помолиться
Каждый обязан. Скажи офицеру, что я разрешил.

В храме горят свечи, голубоватый дымок ладана, царские двери открыты, у алтаря на коленях с многочасовой молитвой стоит архиерей Вениамин. Входят и выходят офицеры и солдаты.

АРХИЕРЕЙ ВЕНИАМИН

...Господи Боже! Неведомо грешникам, сколько продлится
Тяжкий урок Твой, который, любя, Ты на нас возложил.
Горем безмерным Ты лечишь предательство наше лихое.
Мы заслужили его. Но прошу Тебя, Боже, прости
Этих в шинелях крестьян, офицерство России святое,
Что не считаясь ни с чем, самозванцу встают на пути.
Слава Тебе, что Своею сегодняшней огненной бурей
Сбил самозванца опасный жестокий безудержный пыл.
Господи вечный! Своею Божественной волею мудрой
Сделай великое чудо, чтоб путь он в Казань забыл.
Пусть все грехи горожан на мою зачерствелую душу
Жерновом лягут смертельным, я все без укора стерплю.
Боже! Помилуй меня. Я законов Твоих не нарушил.
Я земляков, как Тебя, своей смертной любовью люблю.

Моление заканчивается. Вениамин, священство и народ с чудотворными иконами, хоругвями и молебным пением совершают крестный ход
вдоль стен внутри крепости. В начале на идущих сыплются искры и горящие головешки. Внезапно ветер стихает.

На крепостной стене.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Помню, в засушливый год мы вот так же всем миром ходили
К сельским полям. И, бывало, еще не закончится ход,
Как неизвестно откудова тучи уже понаплыли,
Как неизвестно откудова дождик холодный польет.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Я, между нами, братишки, не оченно в боженьку верю.
И крестный ход я каким-то хитрющим обманом считал.
Что и подумать об этом, не знаю, братишки, теперь я,
Страшный ветрище, как будто и не было, дуть перестал.

Через час огненная буря начинает дуть в противоположную сторону. Пугачевцы, тащя награбленное, поспешно покидают горящий город.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Ну, а вот это моей голове и совсем непонятно.
Дрался за город, как лев, а теперь покидает его.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Как бы он с новой ордою не кинулся в город обратно!
Ну, а не кинется, — это покуда важнее всего.

В палатке Софьи Пугачевой в лагере у Троицкой мельницы.

СОФЬЯ

Ты же нас бросил с детишками малыми в годы такие,
Что и припомнишь-то их, так мороз пробежит по спине.

ПУГАЧЕВ

Может быть, я и не бросил бы вас, дорогие родные,
Если бы ты зимовейской верхушке в ночной тишине
Спящего мужа за так не сдала. Как бы мог я вернуться?
Я не прощаю изменников. Доля их — пуля, петля
Или же сабли удар. На ветру только слабые гнутся.

СОФЬЯ

Может, и слабая я. Притянула сырая земля.
Только землей той была атаманская шайка. Пойди-ка
Против нее. Не согнет, а сломает былинку она.
Как издевались над нами они — упоенно и дико!
Знал бы ты, муж мой, об этом. И жизнь мне была не нужна.

ПУГАЧЕВ

Значит, и здесь виноват я. Такая бунтарская доля.
Но уж теперь вы, родные мои, от меня ни на шаг.
Ты извини и прости меня, Софья. А выпадет доля,
Станешь царицей Руси. Задохнется от зависти враг.

СОФЬЯ

Господи! Да и зачем нам с тобой это страшное царство,
Нам бы избу в Зимовейной, да хлебное поле, да сад.
А, уж поверь мне, извека так было — казачье бунтарство
Только лишь горе одно приносило. Так все говорят.

В палатку, предупреждая кашлем, входит казак.

КАЗАК

Царь-государь! Не суди, я к тебе с неприятною вестью.
Можно ли тут говорить?

ПУГАЧЕВ

Раз вошел — говори.

КАЗАК

Михельсон
В полдень разбил наш отряд, верст за тридцать отсюда, в поместье
Графа какого-то. Рад доложить, что никто уже он.

ПУГАЧЕВ

Граф-то никто, но и ваше недавно шумливое войско
Тоже ничто!.. Ну, до вечера, Софья. Спешу по делам.

(выходя с казаком из палатки)

Господи, боже ты мой, как все это знакомо и плоско!
Вновь этот черт Михельсон объявился на горюшко нам.

Пугачев спешно собирает войска, ведет их под Царицыно,
закрепляется на возвышенных местах. Михельсон вместе с майорами Хариным и Дуве вновь идет к мятежникам через лес.

ХАРИН

(улыбаясь)

Эх, чуть подальше бы выйти, да всею гусарскою силой
В спину ударить ворюгам! Вот было бы смеху, братва!

МИХЕЛЬСОН

Смеху-то было бы много. Да только и перед Россией
Было позору не меньше. Незря о гусарах молва
Издавна бродит в народе — красавцы, вояки, герои.
Мы ведь и в лоб их ударим — как зайцы в кусты побегут.

ХАРИН

Это я так, не всерьез. Ну а если серьезно, не скрою,
Жаль мне безумную рать Пугачева. Несчастную бьют
Слева и справа, от южных предгорий Урала до Волги.

ДУВЕ

Бьют по заслугам. По-Божьи живи, не пускайся в разбой.
Бедные или богатые — это же люди, не волки,
Пусть и решают, как жить им по-Божески между собой.

МИХЕЛЬСОН

А не по-Божески если, ну нет в них ни капельки Бога?
Что же, позволить безумцам друг друга на нет изводить?
Я уже сам наловчился снимать эту злость понемногу.
Но — мы у цели уже. Господа — перестать говорить!

Колонна Михельсона на рысях вырывается из леса на близком расстоянии от противника.

МИХЕЛЬСОН

Харин! Веди своих орликов противу левого фланга!
Противу правого — Дуве! Я — центром с пехотой пойду!
Бог вас, ребятки, храни!

Гусары Дуве с ходу оттесняют пугачевцев, отбирая несколько пушек.
Основной бой завязывается в центре и на левом фланге. В центре, перед батареей, — болотные кочки.

МИХЕЛЬСОН

(пережидая за кочкой дружные залпы пугачевцев)

Хороша ты, болотная влага,
Если от пуль защищаешь хотя бы разочек в году.
Кажется, выстрелы реже. А пушки не столь и опасны.

(подымая солдат из укрытий)

Рота, в атаку! За мной! В палаши самозванца! В штыки!
Так. Первый ряд обороны не выдержал штурма. Прекрасно.
Но против Харина пушки поставили. Там мужики,
Вроде, готовят атаку. Ну что же, поможем гусару.

(устремляя часть пехотинцев на поддержку Дуве)

Вот вам и зайцы в кусты сиганули. Ведь я ж говорил.

(отдавая команду Дуве)

Дуве! Бросай эскадрон на высотку! Хорошего жару
Всыпь пугачевцам. Да там уж и Харин жарку подпустил.

Гусары Харина, Дуве и пехота Михельсона выбивают мятежников с последнего бастиона. Они бегут, бросая пушки. Конница преследует их.

Перед многолюдным строем пленных.

МИХЕЛЬСОН

Дома вас дети и жены заждались. Пора сенокоса.
Вы же здесь против Христовых законов затеяли бой.
Или с казненным Хлопушей хотите остаться без носа?
Плеток бы дать вам хороших! Да ладно, идите домой.

Бежавший в село Сухая речка Пугачев быстро набирает по округе войско в 25 тысяч, глашатаи читают перед бунтовщиками манифест о походе на Москву. Пугачев объезжает пестрые полки.

ПУГАЧЕВ

Я пол-России прошел, и повсюду народным страданьем
Жись, словно кровью, сочится. Лишь только людей позови,
Вспыхнут, как сено в стогу, беспощадным кровавым восстаньем,
И ничего не поделаешь, ежели кровь — на крови.
Мой манифест зачеркнул этой драки кровавой причину,
Нету в нем места богатым — дворянам, боярам, царям.
Вот и пойдем на Москву, чтоб отпраздновать вражью кончину,
Чтобы в честь воли народной московским греметь звонарям.
Но перед этим сегодня же, с этого самого места,
Мы устремимся к Казани, чтоб кучку заезжих гусар
С пылью дорожной смешать и с пожарною гарью окрестной.
И на Москву! Мы еще не такой им устроим пожар!

Михельсон решает встретить их на прежнем, хорошо знакомом, царицынском поле, разбив 800 гусаров, чугуевских казков и карабинеров на три отряда.

ПУГАЧЕВ

Вот они. Все тут. Их малая горстка. Мы быстро их кончим.

(тихо яицкому сотнику)

Ты со своими отстань и коли беглецов, не жалей.

(всем)

Пешим и конным! Татарам, узбекам, башкирам и прочим!
На Михельсона! Народною силой разгневанной всей!

Многотысячная толпа, с криком и визгом, бросается на михельсоновы отряды.

МИХЕЛЬСОН

(подскакав к Харину)

Разом ударим по флангам толпы, не от гнева кричащей!
Крики и визги — примета того, что ударь — побегут.
Сами отряд казаков, для резерва поодаль стоящий,
Шумной потопной безумной волной захлестнут и сомнут.
Я начинаю атаку — и ты начинай! А пехота
Встретит всех этих несчастных людишек повальным огнем.

Все решается за какие-нибудь минуты. Мятежники бегут, сминают свое казачье загражденье, рассеиваются по окрестным лесам. Харин приследует Пугачева, не отрываясь ни на шаг.

МИХЕЛЬСОН

(слезая с коня и вытирая саблю пучком травы)

Так. Снова бой отгремел. И опять за злодеем охота.
Как же талантлив он, черт, в бесконечном побеге своем!

Кашкарская дорога. На переменных лошадях, с семейством, близким окружением, с тремястами яикцих и илецких казаков, Пугачев пытается оторваться от погони.

ПУГАЧЕВ

Ночь уже скоро. Гусары от нас не отстанут, покуда
В лес не свернем. Мы успеем в него углубиться. Но враг
Сунется вряд ли в ночные чащобы. А нашему люду
Шаг и ночной и дневной — все такой же размашистый шаг.

(священнику, в пасторской одежде, скачущему рядом)

Здраво ли я рассуждаю, отец мой?

СВЯЩЕННИК

По-моему, здраво.
Да и пора уж оставить седло. Так, похоже, в аду
Сковороду накаляют, чтоб грешников жарить на славу.
Ох, не дай Бог нам с тобою попасть в эту сковороду!

Остатки армии Пугачева углубляются в лес, расставляется охрана, разжигаются костры, готовятся к ночлегу шалаши. У одного из костров — Пугачев и священник.

ПУГАЧЕВ

Что ты подумал, отец мой, когда из горящей Казани
В лагерь тебя притащили ко мне?

СВЯЩЕННИК

Я подумал, мой сын,
Что уж чертовка с литовкою перед глазами,
И уж пора собираться в полет в поднебесную синь.

ПУГАЧЕВ

Да, недалек ты от истины был, боевой мой товарищ.
Думал — пущу длинногривого вместе с другими в расход.
Только припомнил, как ты мне, колоднику, в городе даришь
Гривну потертую. И обернулась душа на испод.
Ты объясни мне, отец, ненароком засевшую думу.
В бога уверовать мне не пришлось, но я вижу порой,
Как непонятные силы, с каким-то упорством угрюмым,
Правят душою моею и ловко орудуют мной.
Сколько уж раз эти силы из смертной беды выносили,
Сам по себе я не смог бы от шквала напастей спастись.
Но, сохраняя меня, предо мною они возводили
Непроходимые стены, и с них обрывался я вниз.

СВЯЩЕННИК

Сын мой, незримые силы, которые ты ощущаешь,
Это могучая и непреклонная воля Христа.
Раз эту волю ты чувствуешь сердцем, то значит и знаешь.
Ну а коль знаешь ее, то и мыслишь о ней иногда.
Ты говоришь, эта воля порою тебе помогает,
А иногда супротив твого устремленья идет.
Стало быть, воля Христова с твоей иногда совпадает,
А иногда отвергает твою и взойти не дает.
Тут, дорогой государь, по Своим чудотворным законам
Зло наш Господь превращает в добро.

ПУГАЧЕВ

Погоди, борода!
Значит, на смену сегодняшним нашим губительным войнам
Все же придут золотые деньки, золотые года?

СВЯЩЕННИК

Дни золотые придут, но не вскорости после кровавых
Вихрей бунтарских. Десятки жестоких диктаторских лет
Русь переможет, пока не очистит от правых-неправых
Память свою. И пока над Россией Божественный свет
Не засияет, как в лучшую пору отеческой веры.

ПУГАЧЕВ

(с иронией)

Медленно что-то Господь горы зла превращает в добро.
Что-то не вижу я в этом могучего разума меры.
Да и никак не смиряется с этим казачье нутро.
Мы по-земному решим. Нашим злом зло дворян уничтожим.
Большее — за год с российской земли дармоедов сведем.
Ну а наш спор, милый отче, до новой ночевки отложим.

СВЯЩЕННИК

(с ироническим смирением)

Ладно, отложим. Помолимся Богу. Авось доживем.

Кокшайская переправа. Правый берег Волги. Крестьяне встречают Пугачева хлебом-солью.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Батюшка-царь! Поотведай-ка нашего скромного хлебца.
Хоть ты и царь-государь, но стоишь за сермяжный народ.
Мы тебя любим, спаситель, от самого чистого сердца.
Каждый с тобою до самой Москвы златоглавой пойдет.

ПУГАЧЕВ

(отведав хлеба-соли)

Всем вам за хлеб и за соль, и за доброе слово спасибо!
А расскажите-ка мне, как волжане голубят дворян?

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИН

Жгут паразитов с семействами вместе и слугами, ибо
Твой нам приказ-мунифест в лучшем виде посланцами дан.
Видишь, в дыму вся округа, как будто в осеннем тумане,
А по ночам, словно кто-то повсюду разводит костры.
Любят под хохот и свист кровопивцев таскать на аркане.
Мы веселей и разгульней еще не видали поры.
Или еще. На плотах понавадились ноне по Волге
На перекладинах висельных трупы казненных пускать.
Путь у помещиков бывших выходит и славный и долгий,
Вот и плывут, и плывут — кто же будет треклятых снимать?

ПУГАЧЕВ

Ну, а скажи-ка ты мне, где же вашей деревни хозяин?

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИН

Да вить утек, государь. Лишь местами затлелся мятеж,
Ночью обозы собрал и куда-то умылился, Каин,
Только лишь этим побегом сберег свое пузо и плешь.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Батюшка-царь! Наш мужик, он ведь тоже к добру не приучен.
Лишь сковырнули господ — как пустились в грабеж и разбой.
Ноныча шайки бродяг обложили селения тучей,
Все растащили подряд, не минули избы ни одной.
В прошлом приволжская степь, а теперича гарь и пустыня.
Это, спаситель, учти. Запасайся продуктами впрок.

ПУГАЧЕВ

Но города, отбивая бродяг, сохранились доныне,
С них и возьмем мы на армию нашу законный налог.
Так. А разбойные шайки пускай вас теперь не пугают.
Я призову их на службу. Пойдут вдоль по Волге со мной.
Вас же, друзья, кто со мною идти на дворян пожелает,
Полной отменой налогов пожалую, волей, землей.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Наша тебе благодарность! Вот справимся лишь с сенокосом,
И всей деревней к тебе.

ПУГАЧЕВ

Хорошо. Принимаю ваш план.
Ну а пока подзаймитесь моим опустевшим обозом,
Чтобы не знать нам нехваток в боях против здешних дворян.

На дороге к Царицыну. Пугачев во главе своего сильно разросшегося войска.

ПУГАЧЕВ

Ах, ты, попище, попище, и ты меня бросил, проклятый.
Так и остался не конченным наш неожиданный спор.
Мы ли, дворяне ли в этой кровавой войне виноваты,
Нам или им бросят наши потомки суровый укор.
И не решился, принесший мне столько забот и мучений,
Главный вопрос мой. Смертельно разгромленный, снова бегу.
Но в эти горькие дни столько к нам пристает ополчений,
Что вдруг покажется — все в этом мире капризном смогу.
Город за городом нам на приволжской дороге сдается,
Сброд и служивые вместе мне клятву на верность дают.
Но лишь опять Михельсон с малой горсткой бойцов подвернется,
Все мои тысячи пестрыми зайцами в лес сиганут.
Вижу все чаще косые, трусливые взгляды старейшин,
Видимо, ищут минуту, чтоб недругам выдать меня.
И получается, нету врагов наиболее злейших,
Чем одноверцы, с кем выехал вместе, пришпорив коня.
Значит, поход на Москву, если трезво смотреть, отпадает.
Значит, и Дон недоступен — Москве там продался казак.
Значит, нет места в преступной России дворянской. Кто знает,
Может быть, в Персии мой навсегда затеряется шаг.
Персия, Персия! С давнего детства я бредил тобою!
Вот и сбывается этот нелепый мальчишеский бред.
Ну а пока надо снова готовиться к трудному бою.
Или же к легкому, как повелось уже. Выбора нет.

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-9

Сцены пугачевской смуты

Лето, осень, зима 1774 года, зима 1775 года. Поражение Пугачева на
105-й версте от Царицына. Михельсон и Суворов. Измена. Попытка освободиться. Встреча со старейшинами и яицкими жителями. Разговор Суворова с Пугачевым.

Пугачев узнает, что в Царицыне Михельсон. Отступает к Сарепте. Михельсон преследует его.

ПУГАЧЕВ

(в окружении военачальников)

Вот высота, на которой мы встретим отряд Михельсона.
Нас тридцать тысяч почти, у противника тысячи две.
Всех новичков, новобранцев — на первый рубеж обороны,
Всех казаков — на второй, пушкари с Ильиным во главе
Третий составят рубеж — по овражкам, чуть ниже вершины.
Пусть своим малым числом по холму погусарит герой.
Да ведь они позагнутся у нас от одной матерщины,
Черные тучи которой сгустились над нашей горой.

(Объехав позиции, возвращается на прежнее место; отсюда хорошо просматривается вся долина с островами леса)

Что-то не очень спешит с нами встретиться злобный гонитель.
Пороху, что ли, в Царицыне-батюшке взять позабыл?
Вот уж и вечер спустился на горную нашу обитель,
Нет Михельсона! Как будто по следу за мной не спешил.

(Проверяет посты, проезжает по вершине холма, навещает семью в обозной роте)

СОФЬЯ

(очень тихо)

Ох, Емельян! Надоела игра в эти вечные прятки.
Сын уж подрос, да и надобен дочкам семейный покой.

ПУГАЧЕВ

(тоже очень тихо)

Ежели войско мое снова смажет мужицкие пятки,
Вместе с моими друзьями умчимся к стране голубой.
Деньги я спрятал в надежное место в селении южном.
Много их, Софьюшка. Хватит нам всем до скончания лет.
В Персии дальней, забыв о прошедшем, спокойно и дружно
Мы заживем. Потерпите. Не вечно нам жить среди бед.

Ночь проходит в странной тишине. Начинает светать. Из соседнего леса появляется колонна Михельсона, выстраиваясь в боевой порядок.

ПУГАЧЕВ

(очнувшись от короткого сна)

Ах ты, подлец! Ты опять, словно рыжая кошка, подкрался
К самому краю позиций моих. Оборона, подъем!
Я своей жизнью и честью своею казацкой поклялся,
Что мы твоих казаков разнаряженных вдрызг разобьем.

(командирам рубежей)

Первый рубеж! Всею мощью ударить в казацкие фланги!
Вся кавалерия! Дружно за мной! Берегись Михельсон!

Гремят пушки Михельсона. Среди наступающих на чугуевский и донской фланги — паника. Основной удар генерал наносит в эти места.

ГОЛОСА МЯТЕЖНИКОВ

Будь же ты проклят, Пугач, если даже и в царственном ранге!
Горе сдружилось с тобой. Благо — ноги сейчас унесем.

Мятежники бегут, бросая пушки и обозы. Преследование длится 40 верст.

ПУГАЧЕВ

(на скаку своему окружению)

Здесь нам, друзья, не уйти. Крепко лошади наши устали.
А в деревнях не сменить — эскадрон казаков на хвосте.
Вижу рыбацкие лодки. Проверим-ка их. Ведь едва ли
Станут здесь рухлядь держать. Вон и весла, кажись, в ивняке.
Кто посмелее из вас с лошадьми через Волгу плывите.
Там, за рекою, пустыня безлюдная. Нас без коней
Вмиг переловят. К тому же... К тому же, братишки, учтите,
Посланы нас изловить генералы различных мастей.
Всюду пути нам отрезаны. Надобно нам затаиться
Где-нибудь в месте глухом...

Пугачев с тридцатью казаками переплавляется через Волгу.

Суворов, назначенный руководителем пугачевской операции в Поволжье, прибывает в Царицын, встречается с Михельсоном.

СУВОРОВ

Поздравляю тебя, генерал!
Крупная вышла победа. Но где эта верткая птица
Нынче летает?

МИХЕЛЬСОН

За Волгой, фельдмаршал. В пустыню удрал.

СУВОРОВ

Сколько коней у смутьяна отбили?

МИХЕЛЬСОН

По данным неполным,
Тысячи три с небольшим.

СУВОРОВ

Замечательно, милый ты мой!
Срочно пехоту на них посажу. И в догонку крамольным
Нехристям двинусь теперь же. До встречи. Прощай, дорогой.

ГУБЕРНАТОР

А закусить, Александр Васильич? Столы уж накрыты.
Десять, пятнадцать, ну двадцать минут ничего не решат.

СУВОРОВ

Что вы! За двадцать минут Михельсоном не раз были биты
Орды мятежников.

(Михельсону)

Где тут, любезный, казармы солдат?

Пугачев со старейшинами укрывается в убежище преступников Узени. В ставку атамана приходит группа казаков.

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

Слышали мы, что к поселку Узени на наших лошадках
Движется с войском фельдмаршал Суворов.

ПУГАЧЕВ

Я тоже слыхал.

ТОТ ЖЕ КАЗАК

Царь-государь! Положение наше ни валко ни шатко.
Он ведь, пожалуй, не мало уж верст по степи отмахал.

ПУГАЧЕВ

План мой все тот же — из смертного круга прорубимся в Гурьев.
Там либо в степи киргизов уйдем, либо в Персию мы
Купленный парус направим — подальше от русской, от дурьей,
Бесчеловечной, кровавой, тупой и нахрапистой тьмы.

ДРУГОЙ КАЗАК

Нет, государь! Извини. За тобою мы долго ходили.
Мы предлагаем другое. Ты нынче за нами пойдешь.

ПУГАЧЕВ

Я замечаю давно, что вы в душах своих затаили.
Государю изменяете?

КАЗАКИ

Что же нам делать?

ПУГАЧЕВ

Ну что ж!

Набрасываются на атамана, но он легко расшвыривает их.

ПУГАЧЕВ

Ладно. С друзьями своими рубиться не буду. Вяжите.

(протягивает руки своему любимцу Творогову; тот хочет завернуть локти назад; Пугачев не дается)

Разве я, братец, — разбойник? Завязывай так, как даю.
Да на коня моего боевого в седло посадите,
Может, в последний разочек я душу потешу свою.

Связанного Пугачева старейшины везут в Яицкий городок. Остальные разъезжаются по степи. Перед атаманом длинная степная дорога. Вдруг он сбрасывает путы, выхватывает саблю и пистолет.

ПУГАЧЕВ

Так, дорогие! Вяжите смутьянов! Иначе стреляю!
Творогов! Быстро соседа вяжи, да не так, как меня!

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

Больше не внемлем, дружок, твоему пугачевскому лаю.
Бейте царя-самозванца! Сбивайте, собаку, с коня!

Пугачев стреляет в него, ранит в руку. Другие набрасываются, выбивают саблю, вяжут на земле, от души пиная атамана.

КАЗАКИ

Мы бы тебе показали, Емелька, где раки зимуют.
Долго бы помнил казачьих сапог поцелуи-пинки.
Но ведь пойми нас и ты — свою жизнь сохраняя земную,
Каждый из нас тебя должен беречь, как седло казаки.

ПУГАЧЕВ

(уже, связанный, с седла)

Как-то сбежавший попище поведал мне чудо, не чудо,
А православную быль о Христе, вот теперь и смотри —
В тридцать три года властям был он предан продажным Иудой,
А ведь, родные мои, дорогие, — и мне тридцать три...

В Яицком городке собирают на площадь жителей, выводят в круг Пугачева, в колодках, и группу ранее задержанных старейшин.

МАВРИН, член следственной комиссии

Граждане! Знает ли кто-то из вас человека в колодках?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ

Это Емелька-бунтарь. Пугачев. Это ихний главарь.

МАВРИН

Разве не Петр он Третий?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ

Не вышел лицом и походкой.
Он ни писать, ни читать не умеет. Какой же он царь?

МАВРИН

(Пугачеву)

Слышишь, о чем говорят казаки? Может, скажешь нам правду?

ПУГАЧЕВ

Правду скажу. Я казак Емельян Пугачев. На Дону
Детство провел. В Зимовейской станице. Держался обряду
Предков своих. Был раскольником. Только вот сердца струну
Этот обряд не затронул. Мой бог был особого свойства.
Власть и дворян ненавидел. Грабеж крепостной не терпел.
Но благородней всего он считал удальство и геройство
И неизбежную месть за обиженных — главным из дел.
Может быть, сам виноват я, что выбрал жестокого Бога
И лишь недавно узнал о спасающем Боге любви.
Если бы верил в Него, то была бы другая дорога,
Но весь мой нынешний путь захлебнулся в грязи и крови.
Ненависть, хитрость, обман, бесконечные битвы и пьянство,
Казни, кощунство и ухарство — вот моей жизни штрихи.
Господу было угодно, чтоб через мое окаянство
Русь приняла наказанье за все вековые грехи.

(обращаясь к старйшинам-сообщникам)

Но я скажу и о вас, дорогие старейшины, правду!
Это ведь ваша задумка — царем мне воскреснуть и стать.
Несколько дней и ночей надо мной издевались вы кряду
И принуждали меня, угрожая в колодники сдать.
Это ведь вы, прикрываясь моим коронованным званьем,
Штаб учредили армейский, но чтобы не армией — мной
Было удобней командовать. Это ведь вашим стараньем
В действиях наших отрядов такой процветал разнобой.
Это ведь вашим стараньем копилось и зрело бесчестье
Мной расплатиться за бунт, что давно уж готовили вы.
Все у нас разное было. Единое то лишь, что вместе
Всех нас в цепях да в колодках теперь повезут до Москвы.

Бунтовщики молчат, опустив глаза.

Суворов, приехав в Яицкий городок, посещает камеру Пугачева.

СУВОРОВ

Весь прошлый год я по карте следил за цепочкой баталий,
Брошенной волей твоей от Урала до Волги. Скажу,
Лучше бы эти сраженья, фельдмаршал, провел я едва ли,
И об одном лишь сегодня от чистого сердца тужу.
Как же, ответь мне, коллега, с твоим полководческим даром,
Мог ты поверить, что с войском насквозь неумелым своим
Всю необъятную Русь ты охватишь разбойным пожаром
И — мы, послушные Богу и Правде — в пожаре сгорим?

ПУГАЧЕВ

Что ты, — не липовый, а настоящий фельдмаршал, — считаешь
Правдой и службою Богу? По мне эта Правда в одном —
Либо ты счастью забитых людей свою жизнь посвящаешь
Либо всей жизнью своей защищаешь дворянство и трон.
Да, мне хотелось забитых людей повенчать со свободой.
Жаль, что не вышло. И я тебе честно скажу — почему.
Лишь потому, что единой, сплоченной нет воли народной.
Этому — опохмелиться позволь и в дрезину надраться — тому.

СУВОРОВ

Вот отчего никому из людей и служить невозможно.
Ты ему служишь сегодня, а он тебя завтра продаст.
Службы не может быть массе безбожной и власти безбожной,
Только лишь Господу Богу — надежная служба для нас.
Если ты в чем-то неправ — Он подскажет, поможет, направит.
Только ты честно служи и в заветы небесные верь.

ПУГАЧЕВ

Поздно, фельдмаршал. Я грешен. И грех мой меня и раздавит.

СУВОРОВ

Нет, не раздавит. Покайся. Лишь в этом спасенье теперь.

Симбирск. Суворов привозит Пугачева во двор графа Панина, возглавляющего общее руководство в борьбе с Пугачевым. Граф подходит к самозванцу.

ПАНИН

Кто ты, колодник?

ПУГАЧЕВ

Казак Емельян Пугачев с Зимовейской.

ПАНИН

Как же ты, вор и разбойник, посмел называться царем?

ПУГАЧЕВ

Нет, государь, я всего вороненок над хатой донецкой.
Ворон высоко летает над степью, в паренье крутом.

Собравшийся народ с любопытством прислушивается. Панин яростно бьет атамана по лицу, выдирает клок бороды. Пугачев падает на колени.

ПУГАЧЕВ

Ты уж помилуй меня, государь, за язык мой колючий!
И прикажи своим слугам, чтоб шибко не били меня.
Боли боюсь. Начинается что-то навроде падучей.
Уж ты раба пощади — за признанья прямые ценя.

ПАНИН

Ладно, учту. Но не жди от меня, самозванец, поблажки.
Цепи заместо подушки, из каменой тверди кровать.

Пугачева ведут в карцер.

ПУГАЧЕВ

Да ведь колоднику — что? — пожирнее похлебки да кашки.
В гости ко мне приходи. Очень важное надо сказать.

Вскоре Панин приходит к закованному Пугачеву.

ПАНИН

Ну, лиходей? Ты доволен цепями, похлебкой и кашей?

ПУГАЧЕВ

Ах, до похлебки ли мне, государь! Не побрезгуй, пойми.
Я виноват перед Господом и государыней нашей,
Всею оставшейся жизнью исправлю злодейства мои.
Сделаю все, что возможно, и то, что совсем невозможно.
Мне ведь, ты знаешь, любое из гибельных дел по плечу.

ПАНИН

Я передам государыне. Мне это будет несложно.

ПУГАЧЕВ

Пусть напоследок поверит, как другу, врагу Пугачу.

Париж. Вольтер за столом в рабочем кабинете пишет письмо Екатерине Второй.

ВОЛЬТЕР

Ваше величество! Снова пишу вам на зыбкую тему:
О Пугачеве, который себя называет царем.
Мы, в просвещенной Европе, горячую эту дилемму
Дружно решаем и устно, и письменно, ночью и днем.
Есть среди нас и такие, которые мыслью премудрой
Все для себя уж решили, и тайны для них — никакой.
Ваша в России война им давно представляется пудрой,
Скрывшей явления суть нагловато-умелой рукой.
Спросите: чья же рука? И ответ их на три разобьется.
Турции — скажут одни. Смутной Польши — другие в ответ.
Самый же умный из них над ответами их улыбнется:
Польши и Турции — скажет — меж ними различия нет.
И поначалу, сударыня, трудно в ответах подобных
Ложь усмотреть. Интересы вам чуждых по сущности стран —
Крупно России вредить в неудобных, а также в удобных
Случаях. Зная ужасные беды российских крестьян,
Дескать, они отыскали и к вам в приуралье заслали
Гения бунтов и смут. Потому больше года идут
Страшные войны в Прикаспии вашем. Я слышал, поймали
Вы Пугачева. Но нет ли подмены обманчивой тут?
Он говорил, что считает себя небольшим вороненком,
Ворон же в небе летает. Так, может, главарь Пугачев
И не главарь никакой. А за этим казачьим царенком
Тот дирижер гениальный, который и жив и здоров.
Вот посмотрите, сударыня. В клетке везут самозванца,
А ведь в губерниях, где он недавно победно прошел,
Снова бунтуют крестьяне, ничуть не желая смиряться,
И полыхают поместья и стонет расправами дол.

Помните, в «Экономическом обществе», что вы открыли
Лет этак десять назад, мы вели замечательный спор,
Что нужно делать, чтоб в бедной России скорее забыли
Гнет крепостной — этот дружно изжитый в Европе позор?
Я предлагал (а свои предложенья я помню даныне),
Чтобы крестьяне владели землей и поместьем своим,
Чтобы в общественной жизни считались, как с братьями, с ними,
Чтобы налог назначали крестьянам, как всем остальным.
Что, дорогая моя оппонентка, явилось препоной
Смелых земельных реформ? Ведь начни их в России тогда,
Не было б нынче всей этой сермяжной толпы обозленной
И не горели бы села, поместия и города.
Но ведь дворянство — родимая кровь, родовое сословье!
Как же урезать, хотя бы немного, дворянам права?
Вы не посмели. И вот совершенно предвиденной кровью
Залито все Предуралье, а с казнью воров — и Москва.

Может, в моем далеке я неправильно что-то увидел,
Но, как мне кажется, этот пробел не особо большой.
И извините меня, если я вас хоть чем-то обидел.
И напишите мне. Преданный вам и умом и душой.

Московский Монетный двор. Пугачев прикован тяжелыми цепями к стене. За железной решеткой вереницей идут люди, москвичи и приезжие посмотреть на самозванца.

ПУГАЧЕВ

Вот уже месяц, второй пробегает, как я в этой клетке
Целыми днями сижу на виду у нарядных господ,
Служащих пестрых, замызганной черни московской. Нередко
Кто-нибудь едко, убийственной силы, вопрос задает.
«Что ты добился, несчастный, своим мятежом неразумным?» —
Лысый чиновник спросил. Я смиренно ответил ему:
«Только лишь то и добился, чтоб вам, москвичам-толстосумам,
Дружно идти на нижайший поклон торжеству моему».
Я ему про торжество по гордыне проснувшейся ляпнул.
Нету во мне торжества даже в самом молейшем ни в чем.
Мой офицер-конвоир острым ножиком сердце царапнул:
Четвертованье — на этот удел я судом обречен.
Панин сказал, что мои предложения императрице
Он передал. И выходит, я в главном надеялся зря.
Лишь одного я сумел немудреной уловкой добиться —
Освободила до казни от пыток пройдоху-царя.
Тысячи раз мое глупое счастье от смерти спасало,
Время настало — теперь только смерть атамана спасет.
Но для бессмертия душ человеческих этого мало.
Там бесконечное горе лихого разбойника ждет.
Друг мой Хлопуша! Нам вместе в мученьях Суда дожидаться.
Вот уж, действительно, тяжко, когда ни просвета нигде.
Как бы хотелось на грешной земле хоть в цепях, но остаться.
Радость — удар по лицу и кровавая плешь в бороде...

Утро 10 января 1775 года. Москва. Болотная площадь. Жестокий мороз. Высокий помост для казни. Вокруг выстроены пехотные полки. Множество народа. Люди на крышах домов и на деревьях. На высоких санях подвозят Пугачева, сидящего без шапки. Тут же духовник и чиновник Тайной экспедиции. За санями — толпа остальных осужденных. Всю дорогу Пугачев кланяется на обе стороны.

Пугачев и Перфильев в сопровождении духовника и двух чиновников входят на эшафот.

ПОВЕЛИТЕЛЬНЫЙ ГОЛОС

На караул!

ОДИН ИЗ ЧИНОВНИКОВ

(зачитывает Манифест о казни преступников)

...по решенью судей зачинателей смуты:
Четвертовать — Пугачева с Перфильевым; голову снять —
Чике Зарубину; вместе повесить разбойников лютых —
Торнова и Падурова с Шигаевым; порки задать —
Оным, числом восемнадцать; а всех остальных подсудимых
Миловать именем Императрицы...

Перфильев, высокий, сутулый, свирепый по виду, стоит неподвижно, потупя глаза в доски настила. Пугачев во время чтения манифеста молится на окрестные храмы.

ПУГАЧЕВ

О, Боже, забыл!
Что же мне надо сказать этим толпам людей, оборимых
Злым любопытством — каким я при жизни недавнишней был
И после смерти наставшей — каким, обезглавленный, стану.
Был я при жизни царем, а теперь вот преступником стал.
Скоро мои палачи нанесут мне последнюю рану,
Чтоб из нее побыстрей мой истерзанный дух вылетал.

Чтение закончено. Духовник, перед тем как сойти за чиновниками с эшафота, обращается к мятежникам.

СВЯЩЕННИК

Дети мои! Да смирит вас Господь, да исполнит вас силой
Встретить свое наказанье — как высшее благо Христа.
Кайтесь, пока еще живы. Ведь там, за холодной могилой,
Для нераскаянных — вечные муки, огонь, пустота.

ПУГАЧЕВ

Да! наконец-то я вспомнил!

(крестясь и кланяясь сначала соборам, потом народу на четыре стороны, торопливо и задыхаясь)

Российский народ православный!
В чем пред тобой согрубил, отпусти. В окаянстве виня,
Помни, что жить для тебя — был завет мой, пусть глупый, но главный.
Все-то я сделал не так, как хотел. Помолись за меня.

Экзекутор дает знак. Палачи срывают с Пугачева белый бараний тулуп, раздрирают рукава малинового полукафтана; атаман всплескивает руками, и — он уже без головы; отрубленные руки и ноги его разносят по углам эшафота; потом показывают голову и втыкают на кол.

В НАРОДЕ ПЛАЧ И ГОВОР

Господи, как это страшно!.. Да, вишь, палачей подкупили.
Надобно руки и ноги сначал рубить, а они
Наперво голову с плеч Пугача незаметно срубили...
Хоть и преступник, а жаль человека... Господь, сохрани!..

Руки и ноги четвертованных развозят по московским заставам, потом сжигают вместе с телами и прах развеивают со стен кремля.

Петербург. Екатерина Вторая пишет письмо Вольтеру

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Сударь, я шлю вам поклон! И охотно на ваши вопросы
Нынче отвечу в письме. Вы считаете, что Пугачев
Турцией или же Польшей подброшен инкогнито к россам,
И оттого, мол, успех всенародного бунта таков.
Мне вам, любезный, сегодня ответить тем более просто,
Что ваш подосланный гений недавно своей же братвой
Схвачен, в колодки закован, в столицу под стражей отослан,
И осужден, и казнен по российским законам Москвой.
По опознаниям, это казак Зимовейской станицы,
С нижнего Дона, известный бунтарь Пугачев Емельян.
За тридцать три своих года он так и не смог научиться
Даже немного писать и читать. Как же этот смутьян,
Спросите вы, обучился искусству ведения боя?
Трудно поверить, но дьявольской силы военный талант
В этом безграмотном типе, со всеми законами споря,
Так и блистал, как в дешевой оправе блестит бриллиант.
Может быть, он в самозванце успел благодатно развиться
В годы, когда Пугачев свою срочную службу служил
В Польше, Молдавии, Турции. Как на Руси говорится,
В самое полымя трех этих войн наш герой угодил.
Но, как мы знаем теперь, дезертирством подпортив геройство,
Тайно бежал он на Дон, по разбойной натуре своей,
Видимо, с этой поры укрепилось в воителе свойство
Бегать и прятаться в гиблых местах от суда и властей.
Несколько раз был закован он в цепи и даже в колодки,
Даже на каторгу был уж направлен, но, дюже удал,
(Это вам, сударь любезный, для общей, конечно же, сводки)
Снова и снова, и снова и снова, и снова бежал.
Вот ваш злодей гениальный! Турецкий и польский посланник!
Тут и родили его, в Зимовейской станице, чтоб он
Все Приуралье прошел, как какой-нибудь беженец-странник,
И наизусть изучил колорит тех казацких сторон.

Видите, сударь вы мой, как чудачит старушка-Европа?
Все-то ей кажутся сложности в том, где в помине их и нет.
Но расскажу вам еще о великих делах остолопа,
Чьими «большими победами» так очарован весь свет.
Самой же большей из них и для автора самой желанной,
Видимо, надо признать, в нескончаемой жути своей,
Ту, что со времени крупных и громких побед Тамерлана
Лишь Пугачев уничтожил значительно больше людей.
Он убивал всех подряд — офицеров, солдат и гражданских;
Женщин, мужчин и детей; земледельцев, бояр и дворян;
Дьяков, попов, прихожан и монахов. Таких окаянских
Уничтожений людских не осилил бы сам Тамерлан.
Но ведь и это не все! Разнесчастные наши селенья
Крепости, села, деревни, поместия и города —
Были предметом сначала разгрома, потом ограбленья,
Ну а потом уже и всесожженья. Еще никогда
Так не пылали казацкие степи и денно и нощно,
Так не кружило повсюду рассыпанный пепел седой.

Но до чего человек сам себя обольщением мощно
Может подвергнуть — судите, мой друг, по уловке такой.
Панин, ответственный за подавленье восстанья, нежданно
К вору находит подход. Самозванец ему говорит:
«Я виноват перед богом и нашей царицей». Жеманно
Вор из воров принимает весьма доверительный вид:
«Ты подскажи уважаемой нашей царице. Я делом
Жизни оставшейся смою грехи. Пусть поверит в меня».
Я, услыхав этот бред, содрогнулась и духом и телом.
Кровь расходилась по жилам, сильнее, чем сабля, звеня.
Если бы это касалось меня, я бы, может, простила.
Но окаянство разбойника душу пронзило страны.
И все равно, хоть в немногом, но я сатане уступила.
Четвертованья прошли, но иначе, чем были должны.
Надо сказать вам и это, пожалуй, — закованный в цепи,
Здесь уж, в Московском Монетном дворе, «европейский герой»
Вдруг проявил небывалые трусость, смятенье и трепет,
В обморок падал при каждом допросе от боли любой.
Я приказала, чтоб, правила все нарушая, сначала
Головы им отрубили, ошибку от зрителей скрыв.

Ну, а теперь моя очередь, мудрый философ, настала
В область устройства российского маленький сделать прорыв.
Вы говорите, что беды в крестьянской забитости нашей.
Дайте, мол, землю селянам, права, да поменьше налог.
Вот и заплещется жизнь благодатной наполненной чашей.
Только отвечу я вам по-другому — закон наш не строг.
Русский крестьянин безграмотный, пьющий, ленивый, жестокий.
Он и сейчас-то от голода лишь оттого и не мрет,
Что дворянин, а иначе помещик сторукий, стоокий,
Глупым своим подопечным заснуть ни на час не дает.
Русским селянам давать надо землю, права и свободу
Лет через сто — пусть сначала в достаке культуры хлебнут.
Ну а пока неученому, жадному этому сброду
Нужен железный порядок, а будут пошаливать — кнут.
Я, мой философ, особого рода готовлю реформы.
И обещанья мои далеко не звенящая медь.
Скоро, дворяне, мы будем иметь, что в стране до сих пор мы
Только хотели завистливо, только мечтали иметь.

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-10

Сцены пугачевской смуты

ЭПИЛОГ

Лето 1776 года. Дневник писателя

Новые порядки. Встреча с Императрицей. В станице Зимовейской. Кексгольмская крепость. Уральск (Яицкая слобода). Повесть о дивной любви. Переустройство губерний. Снова в Татищевой. По Уралу. На пути к Казани.

Наши дворяне крестьян обвиняют: ужасно ленивы,
Выпить горазды, безграмотны, в мыслях туман и застой.
Ну а крестьяне дворян обвиняют: ужасно спесивы,
Алчны, скупы, вороваты, жестоки, с душонкой пустой.
И потому, говорят, среди этих сословий взаимно
Вечная ненависть, вечная битва. Но это не так.
Общий от Бога отход, неоправданный и примитивный —
Вот всех сословных раздоров опасный невидимый враг.
Чтобы на месте исследовать тему, давно уж решил я
Неторопливо пройтись по далеким мятежным местам.
Но после казней недавних восстание все не спешило,
Утихомирясь, закончиться. Панин с Суворовым там
Год еще вспышки тушили, в постройках властям помогали,
Строгий вводили закон. Наконец-то, подумалось мне,
Можно и в путь собираться. Да вновь затуманились дали,
Новые установила Царица порядки в стране.

Было прощенье объявлено всем соучастникам смуты,
Велено было ужасную распрю забвенью предать.
А пугачевское имя — вот это воистину круто! —
Письменно, устно, а лучше и мысленно не вспоминать.
Но при строжайшем запрете как мог я в далекой поездке
Бунта исток изучить? Только вот мне! — я был приглашен
Императрицей на бал. Уж не знаю, на сколько был веским
Повод. — Читала меня государыня с неких времен.
Я и скажи ей в короткой беседе, что ехать намерен
По событийным местам. «По каким?» — удивилась она.
«Матушка! Как мне сказать, если нынче в России похерен
Даже и звук их названья?» Оценкой такой польщена,
Вдруг разрешила поездку царица, но именно с целью
Веру тех мест изучить и, вернувшись, свой труд показать
В виде доклада. Холодной на сердце дохнуло метелью.
Только уже и за это спешил я спасибо сказать.

Я согласился доклад предоставить. Но с этим докладом
Мне предстоит помудрить. Потому как, увы, убежден
В том, что главнейшей виной Пугачевского страшного ада
Стала царица сама. Это ею в стране был введен
Статус почтения антибожественных взглядов Вольтера,
А чуть позднее церковникам денежных выплат запрет.
В моду входило в России презренье к священству без меры,
А развращенность царицы пленяла низинку и свет.
Что же теперь удивляться, что русский народ разучился
Свет отделять от потемок, а зло отличать от добра?
И что духовно с такой быстротой он на дно опустился,
И что кричать «караул!», видит Бог, наступила пора?

Это я вновь передумал уже в Зимовейской станице.
Мальчик гостиничный мне показал, где когда-то был дом
Вора без имени. Нынче горелый пустырь здесь ютится.
Все тут до тла сожжено, как бы в вечную память о нем.
Я по бумаге царицы беседовал с теми, кто видел
Или же знал Пугачева, и все утверждали одно —
В церковь Христову почти не ходил он. Как будто в обиде
Был он на Бога. Крестился, как всякий раскольник, чудно.
Мне говорили, из армии он возвернулся с бумагой,
Явно подделанной. Был заподозрен не раз в воровстве.
После и вовсе исчез, бросив деток с женою-беднягой,
А и детей-то не мало — мальчонка и девочки две.

Впрочем, и сами станичники в церковь ходили не часто.
Жили домашним своим, жили делом привычним своим.
Жили в согласии полном со старым и новым начальством,
Нет, чтобы в полном согласии с Богом своим Всеблагим!

Перед поездкою дальней, случайной дорогой окольной,
После того, как бумагу от высших чинов получил,
Мне удалось побывать в приозерном тюремном Кексгольме,
Где я подросших детей и двух жен Пугача посетил.
Как ни просил я припомнить их что-нибудь о Емельяне,
Только и слышал от них — никогда ничего о таком
Знать не знавали, а жись их прошла, как в каком-то тумане,
Все в этой крепости, все за решеткой и все под замком.
«Ну а за что вы попали сюда?» — «Мы об это не знаем.
Кажется, здесь родились и помрем горемычные здесь.
Знаем лишь то, что пятнадцать копеек за день получаем
В кажные руки. А кто и за что выдает нам — Бог весть».
«Как же фамилии ваши?» — «А нету фамилий, голубчик.
Только одни имена, ну и отчества редко когда».
Тут нашу краткую встречу тюремный прервал подпоручик:
«Время свиданья, простите, уже истекло, господа».

Был я в Уральске (Яицкой слободке). С тем самым киргизом
Встретился там, что ходил за тридцаткой отборных коней.
«Был, — говорит, — я за правда избит». С азиатским подвизгом
Мне рассказал он подробно о боли давнишней своей.
Как только стал Пугачев попадаться в тиски окруженья,
Стал он любимцев своих для себя и друзей забирать.
Вышло, держал он красавцев едино заради спасенья,
Что и сказал правдолюбец, за что и пришлось пострадать.

Мне показал атаман (а он лично знавал Пугачева)
Дом Кузнецовых, откуда Устинью, небесной красы,
Силою в жены он взял, вековые заветы Христовы
Грубо нарушив и свежие бросив грехи на весы
В чашу былых согрешений. Но здесь же, в Уральске, узнал я
О коллективном грехе — казаки самовольно сдались
Власти безбожно-бунтарской, и знать не хотели, канальи,
Что на оковы безверья меняют свободную жизнь.

Можно подумать, что люди низинки все разом рехнулись.
Стоило им услыхать в обещаньях пустых манифест,
Группами, толпами, шумными реками в лагерь тянулись,
К пятому шли Лже-Петру с необманных насиженных мест.
Как в кабаке захмелевший мужик обо всем забывает,
Так и они забывали о женах, о детях родных.
Знать не хотели, что с ними судьба неразумно играет
В смертные игры — в бескрайних просторах степей ветровых.

Крепость Татищева. Избы из бревен. Селенье восстало
Волей Суворова с Паниным. Здесь ничего о войне
Не говорило. Но повесть о дивной любви рассказала
Старая-старая, добрая-добрая вдовушка мне.
С ней мы сидели на новой скамейке у чистой могилки
Харловой Лизы. Конечно, влюбился в нее Пугачев
С первого взгляда. На женщин красивых по-страстному пылкий,
Был он впервые пристыжен смирением искренних слов.
Женщин привыкший неудержно брать необузданной силой,
Слушал часами ее, как проказник-братишка сестру.
Звал он ее не любимой женой, а сестренкою милой.
Слушал о Слове Христа, как заснеженный свист на ветру.
В Бога не верил Пугач, но какие-то искорки веры
Сказочно в сердце его зажигались, пусть только на час.
Как он потом вспоминал их в январский, холодный и серый,
День, на московские храмы прощальной рукою крестясь!
Плыли над кладбищем тучи, как будто священников ризы,
И, словно радостный вздох, до сознанья дошло моего:
«Видела я, будто молится, молится Харлова Лиза
За самозванного брата, за грешную душу его».

Долго не мог я понять, почему обреченно и быстро
Шел от поселка к поселку кровавый крестьянский мятеж.
Но Оренбург надоумил меня. Так осенние листья
Кроны откроют нежданно. Блистателен, весел и свеж,
Встретил меня губернатор. Велел он архивную папку
Срочно найти. Секретарь ее тут же нашел и принес.
«Ну-ка письмо Пугачева найди нам в бумажной охапке.
И прочитай». А потом его слушал, смеялся до слез.
Я не смеялся. Я знал, что казацкий ответ Пугачева
Был продолженьем другого, не менее злого письма.
В нем цицероны играла в народное острое слово,
Сам же народ был по горло в крови, словно спятил с ума.
Шел губернаторский бал в шумном вихре столичного вальса,
И золотое шампанское бурно в бокалы лилось.
А возмужавший пожар к Оренбургу уже приближался.
Ну, а чего ему, если удары то мимо, то вскользь!
Не зубоскалить бы им и не глупым письмом заниматься,
И не считать такты вальса, как в небе считают ворон.
Надо им было с соседями быстро и дельно связаться,
Да и ударить по гидре со всех предуральских сторон!

Перед отъездом на Дон в петербургской печати случилось
Мне прочитать о создании длинной цепи перемен
В переустройстве российских губерний. Скажите на милость,
Думал с иронией я, двадцати регионам взамен
Станет полсотни губерний. Опять наплодим бюрократов,
Столько наставим границ на просторах российской земли,
Что никаких пограничных не хватит столбов полосатых,
Чтобы с соседями нас (до отмены границ!) развели.
Но губернатор проехал со мной по провинциям здешним,
Бывшим в губернии прежней, теперь — в отделившихся двух.
И обнаружил, к стыду моему, в разделении спешном
Дух созидания и безопасности явственный дух:
«Скажем, вот в этой глубинке мятеж неожиданно вспыхнул.
Я бы сюда добирался с войсками, наверное, день.
А губернатор сегодняшний даже и снегом бы рыхлым
Прибыл, пожалуй, за час. И конец им, кто тень на плетень
Злобно наводит... Да вот! Здесь деревня сгорела недавно.
Я бы ее возводил неспеша в силу многих губернских забот.
Мой же сосед, как мы видели, строит деревню исправно.
Близко от города. Совесть с постройкой тянуть не дает».

Толстые с перстнями пальцы с трудом загибал губернатор.
Мне же подумалось: главный тут стимул, пожалуй, в другом.
Именно в том, что мой добрый хозяин осознанно прятал —
В новых губерниях были у власти дворяне кругом.
Схему губерний во всем повторяли структуры уездзов.
Схему уездов до капли впитали в себя города.
И что ни место во властных порядках — дворянское место.
И полновластье дворянских собраний везде и всегда.
Эти придумки российской царицы на время спасали
Нас от разрухи и смуты, рожденных крестьянской войной.
Грозную мощь в управленье страной наяву создавали.
Как же, ведь полк придавался губернской верхушке любой!
Но кто мятеж поднимал, уповая на жизнь посвободней,
В худшую впал кабалу, потому как помещик теперь
Полным хозяином стал распустившейся черни народной,
Ну а ведь полный хозяин порою похлеще, чем зверь.

В новых реформах, за вычетом малым, приметить хотел я
Свет от Христовых заветов, но света не виделось в них.
Не было Бога в широком размахе настырного дела.
Стоило ли ожидать от него результатов благих?
Не было между людьми ни смирения и ни прощенья.
А если были они — были только в казенных словах.
Жизнь изменялась, но главного не было в ней измененья —
Многих людей оставлял перед Господом праведный страх.

Снова в Татищевой мы побывали. Смолою и стружкой
В крепости пахло. «Вот здесь самозванец разгром потерпел,
Первый и очень значительный», — с видом каким-то натужным
Мне не сказал губернатор, а вроде бы даже пропел.
Это я знал. Знал и то, почему проиграл он бездарно.
Здесь вера в Бога безверью жестокий удар нанесла.
Княза Голицына мне доводилось встречать. Благодарно
Я вспоминаю об этом. Бесед наших сердцем была,
Нет, не война, где героем он был и лихим полководцем,
Мы говорили о горьком падении нравов людских.
Верил он в Господа страстно. Когда-нибудь, если придется,
Я расскажу обо всем этом в воспоминаньях своих.
Здесь лишь одно я припомню. Однажды спросил он с улыбкой:
«Знаешь, в чем сила Суворовской тактики? Только в одном.
В век наш безбожный, продажный, кровавый, изменчиво-зыбкий
Верил он только в Христа, разуверясь в таланте своем».

Спешно бежал Пугачев на Урал. По железным заводам
Путь его лег. И какой-то известный сподвижник его
Аж до Сысерти поднялся, но с тем работливым народом,
Как ни старался злодей, но поделать не смог ничего.
Пушечным боем встречали сысертцы атаки повстанцев,
Да проявляли такую смекалку, сноровку и прыть,
Что через день, через два вообще их могло не остаться,
Вот и, не солоно щей похлебавши, пришлось отступить.

Мне говорили, что, дескать, сысертских заводов хозяин
Не обирает работных людей, что наделы дает
Им под картошку, под овощи. Это своими глазами
Я не видал, но читал в православном журнале отчет
О посещении храмов, церквей на тогдашнем Урале.
Так ведь Сысерть не в каком-нибудь, а в самом первом ряду!
Да и заводчика самым активным в приходе назвали.
Вот вам пример к поговорке народной — плоды по труду.

Как говорили со мной? Да по-разному. Кто-то с опаской.
Кто-то в испуге, скорее простившись со мной, уходил.
Кто-то увлекшись, забывшись, почти что со смелостью царской.
Жаль, что не все их ответы в дневник я к себе заносил.

«А для чего тебе?» — «Видишь ли, я этот бунт изучаю,
Хоть, как всегда, на пожарище свежем лишь пепел да чад,
Но, может быть, через них о причине пожара узнаю». —
«Да пугачевщина это! К чему же ее изучать!» —
«Может, к тому, чтобы тучи пожара не застили солнца.
Чтобы народ наш забыл наконец вопли страха и плач». —
«Терпит народ-то, да вдруг и сорвется, как будто напьется,
А раз напьется, как тут тебе враз и Емелька Пугач».

В гости кабатчик позвал. Свой кабак еще в дни Пугачева
Он всем на зависть открыл на подачку царя нищеты.
Сын его в стане мятежном погиб у деревни Сычево.
Здесь и построен тот славный кабак. С атаманом на ты
Бедный отец говорил на казацкой разгульчивой тризне.
И вот тогда Пугачев казначею велел принести
Тысячу царских рублей. И они в неудачливой жизни
Все поменяли, как в сказке. Теперь он в почете, в чести.

И говорил я с убогой старухой. Бедняга лишилась
Разума вмиг, как лихой атаман у нее на глазах
Трех сыновей зарубил, оказав ей единственной милость.
«Ты и меня заруби. — Мне старушка сказала в слезах. —
Ты ведь за этим пришел? Вот я мужнину саблю достану.
Только бы вспомнить, в какую могилку схавала ее.
Вот я тебе покажу мою старую-старую рану.
Через нее я нет-нет, да пощупаю сердце мое».

Больно подумалось мне, как же вспомнят царя-самозванца
Лет через сто, через двести потомки российской земли.
Будут ли гневаться, едко высмеивать, плакать, смеяться?
Или осудят беднягу, как мы осудить не смогли?

На этом дневник обрывается. Найден в секретном архиве вместе
с рукописями Радищева, Новикова и Поленова.