...Проведите ж, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!
С. ЕсенинГосударь!
Не вели казнить,
вели — слово молвить.
Не видать тебе казны,
как в зиму молний.Не видать, не видать уши Азии,
в переплясе беда перед «Разиным».Петр Третий, пусти
за милую душу...
Там ракитовый стих
по устам моим тужит.
Там малиновый толк —
колдуна и грача.
Ах, головка почем
на плечах Пугача?
Кто на шею его топором посягает?
По озерной Руси моросит босяками.Смотрят избы-калеки
возле барского сада,
как красно кукаречат
петушата усадеб.
Как у той перекладины,
что над плесенью лета,
страх помещицы-гадины
бьет в березу скелета.
Его поймали,
ромашки в глазах цвели.
Его помяли
в рубашках казарм, с цепи
спустили —
и прямо в лицо ковшом!
Антихрист!
Падаль! Как шел?
Глаза смолили
И, спешно кашляя в ил куска,
плели молитву —
о, где же красные твои уста?
Губам не ведать
ни ягод лета,
ни листьев лесть —
нагайку ветра
швыряет в клетку
продрогший лес.Россия! Русь моя!
Я — император,
хоть сам вот из
глухих, пернатых,
подбитых матом
и горем изб.Я — царь невенчанный
спин недоверчивых
и губ разбитых.
Корона вечера
под лунной свеченькой
вдовой разбита.В тот день цвели кувшинки, лето,
осунувшись, просило свадьбы,
но кукишем легла карета
у белобрысых глаз усадьбы.И вот дожди заакулинились,
аукая в лесу по-бабьему.
И чьи-то очи опрокинулись
под прелыми губами барина...И только вот потеха кончилась,
и, пане, рухнул, затомившись,
дом, как ребенок, болью скорченный,
недетской мукой задымился.Забыв про козни и проказы,
забыв, где хор, где музыкант,
он умирал, язык показывая
своим соленым мужикам!Монолог Хлопуши
Попробуй, отвори лицо
и руки опрокинь над садом,
когда гвоздит мой дождь крыльцо,
и нет с мастеровыми сладу.Деревни поплюют в ладонь,
за колья схватятся и вилы.
Ах, этот барский белый дом
опустошен и смят, как вымя.Дудите, дудочки, горя...
Доите, дурочки, дворян.
За вами без мечты о гробе
придут арканы и оглобли.О, царь! Ты глянь... ага! Угу!
Мужик с боярыней в стогу.
Архип, ответствуй после вспашки —
она помягче нашей Машки?Не причитай, печна-печаль,
мой смех с чужого снят плеча.
Царю Петру сейчас на щи, видать,
дворян, как курочек, общипывать.Избой, которая не выспалась,
за лик, за луг с ромашкой мук,
к Петру приходит ночь и изморозь
моих осенеглазых рук.А он дурак, мальчишка проклятый,
все ходит, ходит возле проруби.Емеля! Белый мой Емеля,
что ждешь ты на реке вспотелой?
Твои продрогшие деревья
с тебя рубашку тянут к телу.А он глаза свои сощурит,
а он поймает дуру-щуку.
Судьба! Что полюбила, пролито, —
да здравствуют святые проруби!Сейчас, по щучьему веленью,
И царь и Бог — дурак Емеля.
Емеля! По Руси хлестает
твой скользкий рыбий хвост восстанья.Давай, мой золотой, подшучивать,
амбары городов палить.
И по велению по щучьему
дворян в тугой костер валить.Горят карманы-закрома.
Горит зеленое именьюшко...
О, сколько дров ты наломал,
мой царь, мой дурачок Емелюшка!..Говорит Пугач
Что мелют липы на погосте?
И чьи рассерженные кости
на бело-голубых кустах?!
О, я опал; да, я устал.Кому сегодня снится Яик,
где столько яблонь, столько ябед?
И на лугах, казнима временем, —
моя беременная.Сегодня очень теплый вечер.
Мне ставят головы и свечи.
Мне славят слезы серых глаз,
а я — немой иконостас.О, звезды! Белые гадальники.
Зачем одели мне кандалики? (Запись обрывается)
Оттаяв, я немного плачу
и кружечку воды прошу,
мне говорят — я вор и шут!
А я был царь! А раньше — мальчик.Заметка очевидца
Его везли, теряя след.
Везли, отверившего в вербах.
А снег возник, лишь день ослеп
и не растаял в красных веках.А версты звездами сменялись,
и он слезой дорогу рыл.
Но все смеялись, все смеялись
на горизонте топоры...