Из далеких времен, да забытых веков,
Льется память ручьем из легенд да былин,
Жил да был мужичок, Емельян Пугачев —
Твердым камнем в густой россиянской пыли.
Иль приснилось ему, иль почудилось въявь,
Будто сможет он быть для народа царем.
И мужицкий армяк да папаху не сняв,
Плюнул на́земь и молвил: «Престол заберем!»
Он божился и клялся крестом и отцом,
Де он самый — есть царь, да изгнали враги!
Что безграмотен он, да не вышел лицом,
Не увидел никто, как во темени зги...
ПоднялсЯ тут народ, кто с вила́ми, кто так,
Потянулся гурьбой к самозванцу царю,
Больно воля сладка́, да изорван армяк!
Видно смерть не страшна́, коли волю дают...
Ну а воля, она — не ручей, не река,
Не напьешься, броди, не броди по земле,
Кто узнает ее, цепь срубив на руках,
Ну а кто-то отведает шеей в петле!
Но ходили без страха на пушки они,
И алело на теле у вольных тавро —
От штыка или пули, и чрево земли
Насыщалось от тех, коих столь полегло...
Есть начало былин, также есть и конец,
Как у пьянки — похмелье бывает с утра!
Отгулялось свое — охромел жеребец!
И ему уж на бойню, на бойню пора!
И закованный крепко, в железной клети́,
По России поехал он, цепью гремя,
Ох и тяжко, наверное, крест сей нести —
Емельяна, да крест самозванца — царя!
Но дошел до черты, где и должен был лечь,
А на плаху поднялся он, как на престол,
И точеный топор — да головушку с плеч!
Только горестный вздох по России пошел...
Бог судья ему, может, и стоило так,
На коня́х, по земле, чтоб дрожала она,
Быть растерзанным сворою сытых собак.
Иль на плахе свое получить, но — сполна!