«Башкиры были раздражены отнятием у них алчными чиновниками значительной доли занятой ими до этого земель»
(А. Брикнер)
Образовался в восстании и третий «центр силы». Это были башкиры. Однако тут тоже не так все просто.
«Те, кого мы сейчас называем татарами и башкирами, себя в то время таковыми не считали или, живя по узко клановым понятиям, не особо вдавались в такую глобальную самоидентификацию, как национальное сообщество».
(С. Останин)
Так оно и было. Башкиры не являлись народом и не ощущали себя таковым. Башкирский народный герой Салават Юлаев был сыном феодального правителя. Так что ему подчинялись по феодальным «понятиям». Нет, он в самом деле был выдающимся человеком. И башкиры правы, ставя ему памятники. Но факт есть факт — никаким «представителем народа» он не являлся. Он боролся за... а черт знает за что он боролся.
Хотя у его отца, Юлая Анзалина, старшины Шайтан-Кудейского улуса были к власти претензии. Дело в том, что Юлай долго судился с заводчиком Я.Б. Твердышевым. Последний возвел на землях улуса Симский железоделательный завод. Дело знакомое и по нынешним временам. Сунув взятки губернским чиновникам, Твердышев добился незаконного решения по отчуждению земли. Хотя такое решение было вполне закономерно. Индустриализация всегда и всюду проходила не слишком красивыми методами. Анзалин не успокоился, долго судился с заводчиком, но так и ничего не добился. Впоследствии, в 1772 году, Юлай во главе трехтысячного отряда участвовал в Польской кампании. Сражался он храбро, получил награду — «Воинское малое знамя»1.
Но обида, видимо, осталась... И его сын это обиду получил в наследство, да и по молодости лет и романтическому мировоззрению сильно преумножил.
В октябре 1773 года Юлай Анзалин отправил отряд из 1200 башкир под Оренбург, назначив главным своего сына Салавата. Вроде бы — на помощь правительственным войскам. Но какое напутствие дал Юлай сыну, мы не знаем. По крайней мере, едва оказавшись в районе боевых действий, Салават переметнулся к Пугачеву, и сделал он это 10 ноября 1773 года. А ведь дети, воспитанные в традиционном ключе (тем более у башкир во многом сохранялись родоплеменные отношения), вот так просто против отца не пойдут.
Первоначально Анзалин находился вроде как в стороне от бунта. Однако весной 1774 года расплатился по счетам — сжег-таки Симский завод.
Но куда более известен в истории пугачевщины его сын. По народным сказаниям он выглядел так:
«Салават был не очень высокого, а среднего роста... Лицо у него было смуглое. Глаза у Салавата Юлаева были большие, черные, брови — черные, борода у висков2 была узенькая».
Салават Юлаев являлся поэтом. Точнее — поэтом-импровизатором. (У башкир они назывались сэсенами и пользовались большим уважением.)
А поэты... У них свои взгляды на жизнь. Поэтом Салават был и в самом деле прекрасным.
«Высоко летает в небе ворон,
Еще выше сокол ввысь взмывает,
Еще выше сокола могучий
Беркут, птичий государь, летает.Будь как этот беркут, славный воин,
Будь друзьям опорою стальной,
Выходи на бой с врагом отважно,
Жизни не щадя, бросайся в бой!»(С. Юлаев)
Замечательное боевое стихотворение. Заметим, вопрос «а зачем воевать» в тексте вообще не стоит.
Как видим, вокруг пугачевского восстания крутились не только «униженные и оскорбленные» и уголовники, но и разнообразные романтики. А вот это было страшно. Дело в том, что романтик — это не всегда задумчивый хлипкий юноша. Романтик может быть очень сильным и подготовленным парнем. Главная его особенность заключается в том, что он воюет не за конкретные интересы, а за некие идеалы. Договориться с такими людьми невозможно. Именно потому, что они сражаются за некий идеал. Вспомните, к примеру, персонажа романа Михаила Александровича Шолохова «Поднятая целина» Макара Нагульного. Вот с таким человеком можно о чем-то договориться? У него была великая идея, ради которой он был готов отдать жизнь и положить всех, кто на пути попался. Салават Юлаев являлся таким же парнем.
«Когда-то прежде в нашем краю
Немало знали смелых сынов:
Любой, врага сразивший в бою,
Был тут же к новой сече готов.Вся жизнь их в грозных битвах прошла:
С дружиной верных богатырей
Великие вершили дела,
Врагов с земли сметая своей.Нечистых демонов колдовство,
Из пасти льющих змеиный яд,
Драконов черных, их волшебство
Они мечом грозили стократ.Подобно дедам, одушевясь,
И я коня теперь оседлал,
В священный бой, врага не страшась,
Стрелой помчался, славы искал.Клинок в клинок ударил, звеня,
Тяжел руки моей был размах.
Три сотни вышли вдруг на меня, —
И многие растоптаны в прах!Из гущи сечи к быстрой реке
Мой конь помчал меня и унес.
Один на светлом, чистом песке
Хвалу аллаху честно вознес
И снова в бой готовлюсь идти —
Свободу и право в бою найти!»(С. Юлаев)
Как видим — сплошная романтика. Чего хотел добиться Салават? Он, скорее всего, и сам этого не понимал.
Конечно, были среди башкир и такие хитрые люди, как Кинзя Арсланов, но ведь и про него точно неизвестно — что ему на самом деле было нужно.
Но, как бы то ни было, в Пермском крае возник новый очаг восстания, который к Бердам имел очень отдаленное отношение, хотя лидеры повстанцев и носили звания пугачевских полковников и распространяли манифесты «Петра Федоровича».
Главные дела завязались вокруг Кунгура.
Первыми сюда прибыли атаманы Абдей Абдулов и Батыркай Иткинин. Они 22 декабря без боя взяли расположенную на Каме (в 80 километрах от города) крепость Осу и двинулись на Кунгур.
26 декабря башкирские атаманы поймали кунгурского жителя Анисима Журавлева. Они его допросили насчет боеспособности города и отпустили с поручением.
В допросном листе это отражено так:
«Тогда башкирец Ишкинев его, Журавлева, отпустил и велел ему ехать и явиться в г. Кунгуре к воеводе Миллеру, чтобы в город их, башкирцев, впустили со всей шайкой; а если городские власти буду сопротивляться, то они, собравшись с великим множеством башкир и татар, будут к городу приступ чинить вооруженную рукою, а городовых жителей бить без всякого милосердия».
Заметим, ни про какого «Петра Федоровича» пока речь не идет. Впрочем, русские, в основном заводские крестьяне, тоже подсуетились.
«В конце декабря 1773 года шайки Пугачева — башкирцы, татары и русские, — разорив окрестные заводы и селения, стали подвигаться к Кунгуру и, вошедши в Кунгурский уезд, обольщениями присоединили многих — Кунгурского уезда — татар, и государственных крестьян и заводских жителей».
(Е. Золотов)
До поры до времени вся эта публика занималась, в основном, грабежом окрестностей.
А 27 декабря воевода Никита Иванович Миллер с семьей, темной ночкой драпанул из города. Он объявился в Чусовском городке, откуда отправил письмо, что, дескать, собирает подкрепление.
Кунгур остался без руководства. Горожане уже подумывали — а не сдаться ли? Но тут вмешались купцы. Они-то понимали — в случае сдачи города их товары перейдут в руки пугачевцев. Местные предприниматели не стали тратить время на агитацию, а поступили по-деловому, предложив каждому, кто станет сражаться, три рубля в месяц. Плата щедрая. Для сравнения — солдаты получали три рубля в год.
Послали за подмогой на Юзовские медеплавильные заводы, откуда горный офицер Михаил Иванович Башмаков прислал пятьдесят вооруженных стражников.
Между тем Батыркай Иткинин продолжал переговоры. Теперь он действовал от имени «императора».
Атаман, как писал историк Е.Д. Золотов, «думая склонить кунгурцев к добровольной сдаче, послал взятых из сел Тихановского и Старопосадского священников, вынужденных к тому страхом, — Федора Иванова и Ивана Лукина — с обольстительным письмом и копией с Пугачевского манифеста к соборному протоирею Иоанну Пантелеймонову, и наказал означенным священникам объявить и склонить протопопа, чтобы жители Кунгура вышли к нему 1 января навстречу к Старопосадскому селу, и обещал за это не делать жителям никаких обид и разорения».
Между тем силы защитников увеличивались.
«В Кунгуре ожидали натиска башкир "300 человек с домашним оружием". Их воевода прислал "из Чусовских деревень". Ожидали инородцев и снаряженные для боя 100 крестьян "из Верх-Муллинского села". Кроме того, под началом возвратившегося в город капитана Буткевича было 100 рекрутов. Прямо к "баталии", 4 января, из Екатеринбурга в Кунгур прибыл подпоручик Степан Посохов "с военным подкреплением в количестве 100 человек оружейных казаков, с которыми были присланы две пушки и пять пудов пороха".
Защищало город и "немалое число" "доброжелательных" крестьян из уезда "с ружьем, какое у кого случилось"».
(С. Останин)
Присутствие среди защитников города крестьян позволяет ряду авторов делать вывод, что жители Кунгура воспринимали происходящее как межнациональный конфликт. Про калмыцкие восстания в городе знали хорошо. И люди опасались, что придут башкиры — все разграбят и всех порежут. Эти опасения имели основания. Так что жители Кунгура защищали не царскую власть. Они обороняли свою собственность.
Так все и шло до 4 января, когда осаждавшие пошли на приступ. Точнее, это была хитрость, известная еще со времен Чингисхана. Башкиры помаячили и ринулись в бегство. Поручик Посохов от большого ума бросился их преследовать. Результат понятен. Он попал в засаду, где его бойцов хорошо проредили. Но город-то стоял.
Вся эта возня Пугачеву надоела. Тогда в игру вступил уже знакомый нам Салават Юлаев. Этот человек перешел к повстанцам среди воинов башкирского отряда, шедшего на помощь Кару. Затем он участвовал в штурме Верхнеозерной и Ильинской крепостей. Во время боя у последней получил ранение — так что на некоторое время он был вынужден прервать свою деятельность. Емельян же его оценил и произвел в полковники. И не зря. Салавату было, по разным данным, на тот момент двадцать или двадцать два года — однако он оказался способным парнем. Он сколотил большой башкирский отряд, который хотя и двинулся на подкрепление Зарубину, но не особенно ему подчинялся. Пугачевской ставке, впрочем, тоже.
Юлаев двинулся к Красноуфимску (250 километров к северо-востоку от Уфы). Городской гарнизон составляли в основном казаки, 300 человек, под командованием Г.А. Овчинникова. Воеводой города был поручик Н.А. Бахматов, под началом которого имелось аж двадцать солдат.
10 января Салават Юлаев подошел к городу. Сопротивляться ему никто не собирался. Бахматов и Овчинников без разговоров сдали город. Никаких разборок Салават устраивать не стал. Он просто посадил на руководящие должности тех, кого предложили местные казаки.
Далее путь Юлаева лежал к Кунгуру (100 километров на северо-запад). С ним пошли и около сотни красноуфимских казаков. Пошли с ним — но отдельно.
Вскоре для укрепления кадров Пугачев прислал казака Ивана Кузнецова. Казаки вообще невысоко оценивали боевые возможности башкир. И правильно делали. Ведь Салават Юлаев, хоть и является башкирским народным героем, и автору симпатичен — но от правды никуда не денешься — все сражения он проиграл...
Единства между отрядами повстанцев не наблюдалось.
«Каждое национальное сообщество держалось особняком, действовало на свой страх и риск и хорошо различалось по одежде, экипировке и вооружению, а также значкам-знаменам, синим и красным.
...
Русские, колонизаторы башкирских земель, для башкир были временными попутчиками. Революционное слово "товарищ" не нашло распространение в их разномастной среде, насыщенной и крестьянами, и феодалами».
(С. Останин)
Так дело и происходило. Фактически мятежники представляли из себя сборную солянку разномастных отрядов, которые далеко не всегда координировали свои действия.
19 января формирования Салавата Юлаева и Ивана Кузнецова подошли к своей цели. А самый большой штурм начался 23 января. Впрочем, штурмом это можно было назвать с большой натяжкой. Повстанцы много стреляли, много бегали вокруг, но на валы так и не полезли.
«Несмотря на усилия пугачевской ставки устранить противоречия между национальными сообществами восставших, действовали они все-таки несогласованно, разрозненно при внешне монолитной вооруженной толпе».
(С. Останин)
А на следующий день к городу подошел секунд-майор Дмитрий Онуфриевич Гагрин с командой в 200 солдат, 200 вооруженных крестьян и пушками. Повстанцы откатились. Секунд-майор, соединившись с защитниками города, двинулся за ними следом.
Они настигли пугачевцев и благополучно их разбили. Повстанцы потеряли 100 человек и 18 пушек, более 60 угодили в плен. Гагрин потерял 4 человека убитыми, 12 ранеными. Потери далеко не критичные для пугачевцев, которых, по разным данным, было от тысячи до трех. Но им хватило.
Интересна такая деталь. В бою погиб пугачевский писарь Петр Лутохин. Победители составили реестр его имущества.
«Кирейка камлотова алая в 10 рублев, епанча сукна синева в 4 рубли, шаровары сукна голубого в 3 рубли, шапка чебак бархатная в 2 рубли, пуховик 3 рубли, подушка в 3 рубли; два одеяла, одно крыто зеленым сукном медвежье в 8 рублев, другое — волчье крыто синим сукном в 5 рублев, три рубашки и одно полотенце в 2 рубли, чулки, валяные сапоги, чулки нитяные, денег 12 рублев, кушак».
Ничего так для борца за народное дело. А хотя с другой стороны — что это такое по сравнении с екатерининским двором, где играли в карты на бриллианты?
А Гагрин пошел к Екатеринбургу, где дело обстояло гораздо веселее.
Примечания
1. В те времена «инородцев» орденами не награждали. Что понятно — все тогдашние ордена Российской империи носили имена православных святых и были выполнены виде креста. Как награждать ими мусульман? Именно из-за этой проблемы впоследствии был учрежден позаимствованный из Польши Орден Белого орла.
2. Бакенбарды.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |