Пугачев со своими людьми двинулся вверх по Волге и вскоре оказался в глухих лесах на территории сегодняшней республики Марий Эл. Там и теперь с лесами все хорошо, а уж тогда-то...
Примечательно, что после Казани среди пугачевцев появился человек, из присутствия которого можно при желании вывести «польский след». Речь идет об Антонии Пулавском. Это был один из создателей и активный деятель Барской конфедерации. За свою деятельность он был арестован русскими властями и отправлен в ссылку в Казань. Нет никаких данных о какой-либо его активной деятельности в этом городе. Но когда в Казань вошли пугачевцы, Пулавский присоединился к ним. Разумеется, Антоний, будучи образованным человеком, который в жизни вдоволь насмотрелся на представителей высшей аристократии, по определению не мог поверить в царское происхождение Емельяна. Но шляхетский гонор ему не помешал пойти под начало «хлопа». Это надо понимать. Дворянское чванство у польских шляхтичей зашкаливало за все мыслимые рамки. Но тем не менее. Уж больно он ненавидел Россию... Об этом персонаже речь еще пойдет.
В марийские леса Пугачев двинул не только для того, чтобы оторваться от преследователей. Дело в том, что марийцы (черемисы) в большинстве являлись язычниками. Даже теперь эти веровании у них имеют большое распространение. Русские власти к язычникам относились плохо. Соответственно, марийцы к властям — тоже. Так что отряды Пугачева стали пополняться.
Однако болтаться по лесам левого берега Волги Пугачеву показалось скучным. Пугачев был донским казаком, то есть привык к степям. Вряд ли ему очень нравилось бродить по лесным дебрям. Да и нечего там было делать. Это и сейчас не слишком населенная местность.
17 июля повстанцы подошли к городу Кокшайску, находящемуся в 90 километрах выше Казани. Это был стратегически важный пункт. Здесь находилась Кокшайская переправа — часть дороги, которая вела от Волги на Нижний Новгород и Москву. Жители города встречали повстанцев с хлебом-солью и колокольным боем. Однако пугачевцы задерживаться не собирались. Ребята Емельяна поспешно переправились на правый берег Волги. Как переправлялись, не очень понятно. Лодки были заблаговременно уничтожены по приказу «сверху». Так что, вроде бы, переправлялись на подручных средствах. Хотя, возможно, и не все лодки уничтожили. В любом приволжском городе полно рыбаков. Для них лодка — орудие производства. И спрятать ее очень просто — лодка просто затапливается возле берега на мелком месте.
До сих пор крутой берег напротив Кокшайска зовется Пугачевским взвозом.
«Переправа Пугачева произвела общее смятение. Вся западная сторона Волги восстала и передалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещеные стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий; чернь ловила тех и других и отовсюду приводила к Пугачеву».
(А.С. Пушкин)
Еще бы смятения не было! Емельян в очередной раз продемонстрировал — поражения ему нипочем. А ведь от Кокшайска 250 километров до Нижнего Новгорода, третьего по значению города Российской империи. Да и до Москвы — 650 километров. Учитывая то, сколько уже прошли пугачевцы — это не расстояние.
Однако ни на Нижний, ни на Москву Пугачев не пошел. Не те были силы. Так что повстанцы двинулись на город Цивильск, находившийся 35 километрах на юго-запад но Кокшайска. В сам город Емельян не вошел. Существует легенда, что от разграбления Цивильск спасла чудотворная икона Богоматери, хранившаяся в местном монастыре. Однако можно предположить и другую версию: монахи просто-напросто откупились, выдав Пугачеву монастырскую казну. Впоследствии признаться, что они добровольно профинансировали мятежников, было как-то неловко. Вот и сочинили потом легенду...
Откупились монахи только за себя, а не за город. Так что Емельян послал в Цивильск отряд казаков, которые навели революционный порядок: повесили воеводу, сожгли лавки, церковь, питейный дом, реквизировали и раздали народу запасы соли.
От Цивильска Пугачев двинулся строго на запад — к расположенному на левом берегу реки Суры большому селу Курмыш. Село взяли без труда, хотя повстанцам пришлось форсировать Суру. Там он повесил несколько дворян и раздал народу казенное вино. А дальше Емельян двинулся на юг, вверх по Суре. А почему? Дело в том, что появление Пугачева вызвало массовый всплеск восстаний.
«Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области».
(А.С. Пушкин)
Однако... От этого войско Емельяна не слишком и увеличилось. Под его началом имелось несколько тысяч человек. При этом большинство — не слишком боеспособные и еще хуже вооруженные крестьяне. А для остальных Пугачев был только знаменем. Появилось множество отрядов (банд), которые действовали сами по себе от имени Пугачева. Причем цели у них были очень разные.
Так, уже с Цивильска Емельян находился на территории Чувашии. Здесь практически не было помещиков. Чуваши являлись государственными крестьянами. Конечно, имелись свои богатеи, их называли коштанами. Но к ним не было той ненависти, которую испытывали барские крестьяне к помещикам. Хотя их грабили, а часто и убивали. В самом деле — а почему бы и не пограбить, раз есть возможность?
Гораздо серьезнее было иное. Исторически чуваши были язычниками. В середине XVIII века их крестили. Старую веру стали преследовать, а суть новой никто не спешил объяснить. Вести какое-то религиозное просвещение церковные деятели считали излишним. Так, служба велась на старославянском, а большинство чувашей и русский-то не слишком хорошо знали...
«Пугачевщина в Чувашии превратилась в борьбу за веру. Бунтовщики сжигали храмы и топили в болотах колокола. Казненных священников оказалось вшестеро больше, чем казненных дворян и коштанов. Чаще всего чуваши вешали попов на деревьях — так в кеременеях1 развешивали на ветвях шкуры жертвенных баранов. Надевая петли на шеи попам, чуваши говорили: "Теперь прими нашу веру". Еще два века после бунта почитали у деревни Тогач "дуб двенадцати попов"».
(А. Иванов)
То есть Емельяну от всей этой бурной и кровавой деятельности было ни жарко ни холодно. Первый и самый известный исследователь пугачевщины, А.С. Пушкин, полагает, что Пугачев к этому времени вообще уже не преследовал каких-либо целей, а просто «рвался на выход», в Персию.
* * *
А что же правительственные войска? Несмотря на победу, дела у них шли не очень. Так, Михельсон вынужден был сидеть в Казани. Его люди были снова измотаны погоней за Пугачевым. К тому же он доносил, что не может никуда податься, «ибо, весь народ в великом колебании, на моих же руках более 7000 пленных мужиков, кои после присяги хотя и распускаются по домам, но, при отсутствии войск, могут образовать шайки и предаться грабежам». Так что ждали воинских команд из Оренбурга и Уфы.
К тому же неясно было, куда двинет Пугачев. Мало кто сомневался, что он перейдет на правый берег. Но откуда-то взялись сведения, что он собирался пойти на Нижний Новгород. У тамошнего начальства это вызвало панику. Губернатор писал в Москву: «Несчастье велико в том, что рассыпанные злодеи, где они касались, все селения возмутили и уже без Пугачева делают разорения, ловят и грабят своих помещиков... Дайте мне хотя бы двести человек легких войск. Ведь я примечания должен иметь на великие тысячи бурлаков, кои на судах к Нижнему приходят».
А то, что все бурлаки присоединятся к повстанцам, никто не сомневался.
Так что Емельян снова получил тайм-аут.
22 июля 1774 года борьбу с пугачевщиной возглавил граф Петр Иванович Панин. Это был опытнейший полководец, более всего прославившийся в русско-турецкую войну. За взятие Бендер (1770 год) он был награжден орденом Святого Георгия I степени. За всю историю существования ордена (1769—1917) такой награды было удостоено всего 25 человек. Пугачев на русско-турецкой войне сражался как раз под началом Панина.
Панин получил верховную гражданскую власть в трех губерниях — Казанской, Нижегородской и Оренбургской. Правда, с военным командованием было хуже — ему подчинялись только те войска, которые были специально выделены для подавления мятежа. Кроме того, ему не подчинялись Секретные (следственные) комиссии. Петр был заодно со своим братом Никитой, видным государственным деятелем. А последний всегда был сторонником провозглашения императором Павла I. Так что особо усиливать его она не хотела. Как бы чего не вышло.
29 июля 1774 года Екатерина писала Петру Панину: «Намерение наше в поручении вам от нас сего государственного дела не в том одном долженствует состоять, чтоб поражать, преследовать и истреблять злодеев, оружие против нас и верховной нашей власти восприявших, но паче в том, чтоб поелику возможно, сокращая пролитие крови заблуждающихся, возвращать их на путь исправления, чрез истребление мглы, души их помрачавшей».
И что самое неприятное для Пугачева — 23 июня был подписан Кучук-Кайнарджийский мир с Турцией. Теперь у правительства были полностью развязаны руки. Екатерина писала П.С. Потемкину в Казань: «Теперь осталось усмирить бездельных бунтовщиков, за коих всеми силами примусь, не мешкая ни единой минуты».
Как полагала императрица, «противу воров столько наряжено войска, что едва ли не страшна таковая армия и соседям была».
Но для подхода и развертывания этой силы нужно было время. Пока что пугачевцы действовали в Поволжье практически безнаказанно.
Примечания
1. Священные рощи у чувашей-язычников
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |