Ох ты батюшка, Ленбурх-город!
Про тебя, Ленбурх, идет славушка,
Слава добрая, наречье хорошее,
Будто ты, Ленбурх, на красе стоишь,
На крутой горе,
На крутой горе, на желтым песке...
Казачья песня об осаде Оренбурга повстанцами.
Пока руководители повстанцев в Сакмарском городке были заняты пополнением своего войска и улучшением его вооружения, губернатор Рейнсдорп принимал срочные меры по укреплению Оренбурга. Важнейший военный форпост на востоке, Оренбург был одной из сильнейших крепостей страны. Город был обнесен мощным крепостным валом, облицованным «плитным камнем» и достигавшим высоты 12 футов. Крепость окружностью в 5 верст 192 сажени имела 12 бастионов. Ее опоясывал ров глубиной в 12 и шириной в 35 футов. Гарнизон крепости составляли 3269 регулярных солдат и корпус оренбургских казаков (1422 человека). Накануне появления под Оренбургом повстанцев, в город прибыло еще 378 «послушных» яицких казаков во главе со старшиной Мартемьяном Бородиным и 246 солдат под командой майора Наумова.
Для Оренбурга, как для окраинного торгового и военного форпоста империи, характерно было наличие среди его жителей значительного числа купцов, чиновников и вообще привилегированных элементов. Как указывалось в географическом справочнике того времени, «домов всякого звания людей, а по большей части служивых воинских и статских чинов» тут было 2866, а купечества «2061 человек, в том числе торговых татар 1986, а притом и оренбургским казакам, коих много людей зажиточных, торги иметь дозволено и торгуют они немало». Оренбургские казаки получали к тому же жалованье из казны по 15 рублей в год, сотники же их — по 30 рублей, есаулы — по 50 рублей и т. д. В городе проживало немало бедноты, а также ссыльных, но условия для открытого протеста были тут менее благоприятны, чем в других городах страны. Оренбург располагал многочисленной и мощной крепостной артиллерией. На одних крепостных валах размещалось 55 орудий, не считая имевшиеся в самом городе полевые пушки1.
Еще к 28 сентября 1773 г. губернатор Рейнсдорп привел крепость в полную боевую готовность. В городе было объявлено осадное положение, вход и выход без особого разрешения запрещен. Все солдаты были расставлены по валам, «а к ним в прибавок употреблены еще и разночинцы из купцов и других чинов и слуг, коим ружья, порох и свинец розданы»2. Жителей пригородных слобод принудили переселиться в город, а всех «неблагонадежных», в том числе ссыльных польских конфедератов, из него выселили. Были разрушены мосты через реку Сакмару и в других местах, предана огню примыкавшая непосредственно к городскому валу крупнейшая Егорьевская слобода и тем самым расчищено место для действия артиллерии — для «обороны пушками». Чтобы настроить жителей Оренбурга, особенно зажиточных, против повстанцев, 30 сентября была издана прокламация, в которой губернатор Рейнсдорп уверял их, что Пугачев, принявший имя Петра III, старается всех преданных правительству людей «ввергнуть в бездну погибели, а притом имением их набогатиться». Эта прокламация призывала напрягать все силы для борьбы против Пугачева, «для сохранения общества, а притом особливо дому и имения своего»3.
Вечером 5 октября повстанческое войско подошло к Оренбургу со стороны Егорьевской слободы. Объятая пламенем слобода уже догорала, и надежды руководителей восстания проникнуть в город именно через нее не оправдались. По словам Пугачева, людей у него было тогда около 2500 (в том числе 500 яицких и 300 илецких казаков, 600 оренбургских и других казаков и Калмыков, около 400 Каргалинских и сакмарских татар и т. д., а также около 700 башкир)4. Зарубин также говорил, что повстанцев тогда насчитывалось «тысячь до трех». Вооружение повстанцев было плохим. Хотя, как сообщал губернатор Рейнсдорп, пушек у них было «с лишним с двадцеть», но пороху имелось всего десять бочек, не хватало ядер и свинца. Чтобы произвести впечатление на жителей города мнимой многочисленностью своей рати, Пугачев велел ряды «растянуть в одну шеренгу». Но как только конница повстанцев приблизилась к городским валам, ее встретили сильным пушечным огнем и она вынуждена была отойти. После этого боя повстанцы отступили вверх по Яику и тут, приблизительно в трех верстах от города, расположились лагерем.
Уже этот первый штурм крепости, во многом напоминавший недавнюю неудачную попытку овладеть Яицким городком, должен был убедить руководителей восстания, что взятие оренбургской твердыни будет делом чрезвычайно сложным и, во всяком случае, затяжным. Это понимал, в первую очередь, сам Пугачев, который осознавал преимущества противника, укрывшегося за крепкой оренбургской стеной, оснащенной мощной артиллерией, и который первую неудачу объяснял именно тем. что «стена Оренбургская довольно крепка», почему, мол, и вынужден был «отворотить... назад». Взятие Оренбурга, по словам Пугачева, было трудной задачей еще и «в разсуждении так великаго города людей», то есть многочисленности оренбургского населения.
В связи с создавшейся обстановкой перед повстанцами вновь возник вопрос о том, целесообразно ли задерживаться под Оренбургом и, тем самым, дать правительству возможность принять меры против восстания, мобилизовать свои войска. Пугачев, как сказано, придавал решающее значение благоприятной в данный момент обстановке в центре страны, настаивал на возможно более быстром походе к Москве, неоднократно подчеркивая, что там «ныне нет никакого войска» и что можно всегда надеяться на поддержку угнетенного народа, на то, что «вся чернь» его «везде с радостью примет, лишь только услышит». Вообще Пугачев и другие радикально настроенные руководители восстания были решительными противниками прозябания на окраинах страны. Главной задачей восстания они считали немедленное продвижение повстанцев в центр государства, взятие Москвы и т. д. По словам Василия Горского, например, Пугачев впоследствии (в 1774 г.) говорил атаманам: «...пройдем мы в Москву, так как в главное место... чем нам по хвостам-то хватать, так хвосты-та все тогда к главе приклонятся»5. Однако умеренные руководители восстания во главе с М. Шигаевым, Д. Лысовым, А. Овчинниковым и другими и слушать не хотели об уходе с Яика. Они решили срочно принять меры для увеличения сил повстанцев и нового штурма города. Пугачев отмечал, что «по приходе под Оренбург, того же дня, по совету Овчинникова и, одним словом, всех яицких казаков и каргалинских татар, послал он... для подговору... с манифестами... 2-х человек, а именно — в русские селении помянутого Хлопушу, а в Башкирию Каргалинского татарина»6. Вверх по Яику собирать по форпостам людей, пушки и т. д. отправился сам М. Шигаев, к калмыкам поехал Д. Лысов.
Оренбургский губернатор, между тем, ободренный успешным отражением приступа повстанцев, 6 октября выслал против них из города майора Наумова с 1500 солдат и оренбургских казаков и «пристойным числом артиллерии». Пугачев выступил навстречу этому отряду с 2000 повстанцев и 8 пушками. Стремительно атаковав врага, повстанцы принудили его отступить. В связи с этой неудавшейся первой «вылазкой» из осажденного города на военном совете 7 октября Рейнсдорп был вынужден напомнить «о колеблющемся здешнем народе состоянии» и о том, что «вчерашняя вылазка доказывает крайнее на казаков и татар безнадежность». Ввиду того, что, по отзыву всех офицеров, «они в подчиненных своих слышат роптание... и к выходу, де, против изменнической толпы отзыв невозможностью», военный совет решил, «в рассуждении могущих произойти вредных следствий», впредь «остановиться в городе в одном оборонительном состоянии», а из Петербурга просить «как возможно скорее о присылке войска и хороших командиров в предварении дальнейшего вреда и государственного предосуждения»7. Успешное отражение вылазки из Оренбурга ободрило руководителей восстания и всех повстанцев. К Оренбургу с указом «царя» был отправлен яицкий казак И. Солодовников. Указ призывал городских жителей прекратить сопротивление и обещал пожаловать их «чинами и... рякою, и землею, и травами, и морями, и денежным жалованьем... и вечною вольностью». С подобными указами для передачи их городским властям посылались и другие лица, в том числе Зарубин. Число повстанцев довольно быстро увеличивалось за счет, главным образом, помещичьих и заводских крестьян, работных людей и т. д. из соседних с Оренбургом селений. Под Оренбургом в войско Пугачева входило несколько сот башкир во главе с Кинзей Араслановым.
Губернатор Рейнсдорп, видя, что к Пугачеву «стекался народ со всех сторон», и боясь навлечь на себя гнев правительства за свое бездействие, решил предпринять новую вылазку против повстанцев. 12 октября в 9 часов утра майор Наумов на этот раз с корпусом в 2000 солдат и казаков снова выступил из города. Завязался жаркий бой, длившийся в течение нескольких часов. Наумовым было произведено 633 пушечных выстрела, со стороны же повстанцев, как отмечается в Летописи П. Рычкова, «выстрелов не только не меньше, но гораздо еще больше было». В результате, пишет Рычков, дело дошло до того, что у повстанцев ядер осталось всего около 30 и, уверяли некоторые из пленных, «ежели б, де, еще немного времени продолжалась от городской команды пушечная пальба, тоб они, оставя пушки и лагерь свой, все разбежались врозь»8. Но Наумов, видя, что его «нерегулярные (оренбургские казаки. — И.Р.) находят себя в робости», и опасаясь попасть в окружение, стал стремительно отступать к городу. Повстанцы бросились преследовать врага, намереваясь вслед за ним ворваться в крепость, но вскоре они «остановлены и не допущены были в близость высланной из города команды пушечными выстрелами с городских валов». Таким образом, крепостная артиллерия вновь приостановила продвижение повстанцев, вынудила их отойти. В бою 12 октября обе стороны понесли значительные потери, а именно, Наумов — 123 человека, повстанцы же, по данным Летописи П. Рычкова, «гораздо больше». К тому же внезапно «сделалась дождливая с снегом погода», выпал обильный снег, так что утром следующего дня стали ездить на санях. Наступили «нарочитые уже морозы, и на реке Яике появились ледяные закраины».
Преждевременное наступление зимы осложнило и без того нелегкое положение повстанцев. 18 октября они спешно покинули свой лагерь у Оренбурга и вблизи Маячной горы заложили новый, который «из города стал быть не виден». С другой стороны, быстрое приближение зимы побудило руководителей восстания предпринять еще одну решительную попытку овладеть Оренбургом до тех пор, пока зима окончательно не вступит в свои права.
22 октября под прикрытием густого тумана Пугачев повел наступление на город со стороны Орских ворот. Но повстанцы все время должны были держаться в отдалении от валов, чтобы «ядра, горизонтально из города пущаемыя, доставать их не могли»9. Под вечер Пугачев вынужден был отступить от крепости.
Новый штурм, который был сначала назначен на 28 октября, а затем отложен, руководители восстания стали готовить уже более тщательно. Повстанцы строили подвижные башни из досок, «из-за коих бы им безопаснее стрелять». Маячную гору укрепили рвами и валами, а на валах и на сооруженных батареях поставили пушки. Работы велись так, что в городе ничего не заметили. Наступило 2 ноября. Еще накануне Пугачев отдал приказ о том, что «поутру будет к городу генеральный приступ». По сигналу вестовой пушки повстанцы начали «из всех батарей по городу палить». В то время, когда часть повстанцев устремилась к Орским воротам, другая, — более многочисленная, под руководством Пугачева пошла в наступление на город со стороны бывшей Егорьевской слободы. Продвижение шло довольно успешно, повстанцы уже приближались к валу, но осажденные, разгадав их намерения, перебросили на этот вал артиллерию, а в тыл к ним по льду Яика отправили егерей во главе с майором Наумовым. Очутившись между двух огней, повстанцы вынуждены были отступить. Правда, и после отхода повстанцев от вала перестрелка продолжалась всю ночь, а утром следующего дня бой возобновился с новым ожесточением. Однако Рейнсдорп успел за ночь переправить через Яик часть своих пушек, которые теперь обстреливали осаждающих с тыла. Артиллерия же Пугачева, расстрелявшая накануне основную часть зарядов, «убавила» свой огонь, и стрельба ее, как отмечал Рычков, «не так была многочисленна, как во вчерашний день». В конце концов повстанцы вынуждены были вновь отступить, оставив на поле боя немало убитых и раненых. Такого грандиозного штурма, как 2—3 ноября 1773 г., можно смело сказать, Оренбург не знал за все время осады. «Как ни сильно было означенное по 22 число октября... устремление к городу, — пишет П. Рычков, — но сего 2 числа ноября произведенное ими несравненно было сильнее и отважнее». То же отметил и Е. Пугачев: «После ж сего, хотя с городовыми стычки и были, однакож больше выезжали на переговорку». 2 ноября городская артиллерия произвела 1800 выстрелов, повстанческая же, надо полагать, не меньше: «В последние два приступа к городу, — показали 4 ноября некоторые из плененных повстанцев, — разстреляли они ядер столько, что осталось у них уже малое число, а потому и заготовили, де, они три телеги чугуннаго черепья, употребляя на то... котлы». Мощная оренбургская артиллерия наносила огромный вред повстанцам, и, по свидетельству М. Горшкова, именно из-за ее действий они, «будучи многия из пушек убиваемы, отходили прочь»10.
Но ни понесенные потери, ни настояния Пугачева и его соратников на необходимости воспользоваться выгодной для захвата Москвы обстановкой в центре страны в связи с отвлечением войск на турецкий фронт, ни опасность прибытия в район восстания правительственных частей не заставили умеренные элементы, которые фактически руководили восстанием, отказаться от мысли о взятии Оренбурга. Наоборот, ради осуществления этого своего замысла они решили мобилизовать все ресурсы — всемерно увеличить под Оренбургом число повстанцев, пушек, количество ядер, пороха и т. д., то есть готовились перейти к затяжной осаде.
Утром 5 ноября 1773 г. повстанцы покинули свой лагерь у Маячной горы и переехали в Бердскую слободу (приблизительно в 7 верстах от Оренбурга). Поскольку жилья в слободе не хватало, они принялись рыть в окрестностях ее землянки и строить шалаши. Воспользовавшись уходом повстанцев, оренбургские власти тотчас же разрушили Маячную гору и другие объекты вблизи городской стены, так как они «из города выстрелам делали много помешательства», повстанцам же, наоборот, оказывали «прикрытие и способность».
Чтобы окончательно укрепить свое положение, умеренные элементы из руководства восстанием решили создать с формальной санкции Пугачева высший военный и административный орган на повстанческой территории, назвав его Военной коллегией. Последняя, по определению ее секретаря Максима Горшкова, мыслилась как «такое место, которое бы, не докладываясь ему (Пугачеву. — И.Р.), давало свои резолюции»11. «Умеренные», как видим, хотели создать верховный орган управления, который на деле был бы совершенно независимым от «царя». Членами Военной коллегии (или судьями) были «определены» Максим Шигаев, Андрей Витошнов, Иван Творогов и близко стоявший к Шигаеву казак Данила Скобычкин, думным дьяком ее — Иван Почиталин, а секретарем — Илецкий казак Максим Горшков. Фактическим руководителем Военной коллегии и, несомненно, инициатором ее создания был Максим Шигаев. Например, М. Горшков утверждал, что «Шигаев хотя и ниже их (А. Витошнова и И. Творогова. — И.Р.) сидел, но как он был их замысловатее... то они следовали больше его советам, а равно Почиталин и я слушались больше его»12. Будучи человеком в высшей степени осторожным и осмотрительным, что проявилось еще в его поведении во время восстания 1772 г. на Яике, когда он выступил как глава соглашательской части казачества, Шигаев и теперь старался по возможности не афишировать своей роли руководителя Военной коллегии и в своих действиях неизменно «прикрывался» Пугачевым. Как учреждение Военной коллегии, так и назначение ее членов «умеренные» всегда стремились выдавать за «затею» самого «царя».
Резиденцией Е. Пугачева в Берде был дом Ситникова, как один «из лутчих». Этот дом стали называть «дворцом государевым». У «дворца», по словам Т. Мясникова, «непременной стоял караул... из выбранных нарочно для сего лутчих яицких казаков двадцатипяти человек», которые, куда бы Пугачев ни ехал, «всегда за ним ездили и для сего и назывались они гвардиею»; «дежурным всегда при нем (Пугачеве. — И.Р.) был из яицких казаков Яким Давилин». При этом не может быть сомнения, что как «выбор» гвардейцев, охранявших Пугачева, так и назначение при нем постоянного дежурного исходило от «умеренных», в первую очередь от М. Шигаева. «Дежурный» Я. Давилин жил в Берде на одной квартире с Шигаевым и, конечно, докладывал ему о каждом шаге «государя»13.
Члены новоучрежденной Военной коллегии принимали срочные меры для улучшения вооружения повстанцев под Оренбургом, отправляли людей на ближайшие заводы для организации литья пушек и немедленной доставки их, а также прочего боевого снаряжения в Берду. На соседний, Воскресенский завод Шигаевым был послан яицкий казак Яков Антипов, а на Авзяно-Петровский — А. Соколов (Хлопуша). Когда перед отъездом Хлопуши Шигаев представил его «царю», то Пугачев его напутствовал: «Возьми, де, двух казаков да вожатова с Овзяно-Петровского завода... и поезжай туда. Объяви заводским крестьянам указ, и когда будут согласны мне служить, то осмотри, есть ли мастера или мортиры, и когда есть, то вели лить». Поскольку Я. Антипов долго не давал знать о себе с Воскресенского завода, туда отправился сам М. Шигаев. Побывав на заводе «для понуждения делать скорея пушки», Шигаев затем вернулся в Берду с заводской казной — 8000 рублей медью.
Не успели еще повстанцы как следует обосноваться в Берде, а весть о восстании на Яике во главе с «Петром III», об осаде повстанцами Оренбурга долетела до Петербурга. В день получения этого известия, 14 октября 1773 г. Екатерина II отправила в район восстания карательный отряд под командой генерал-майора Кара, а 15 октября на чрезвычайном заседании Государственного совета поставила вопрос о принятии более крупных мер против восстания. Совет единодушно решил «отправить тотчас о предосторожности указы на Дон, во Вторую армию и к... Демедему (в Кизляр. — И.Р.) и умножить скорее на Дону число войск», а от оренбургского и казанского губернаторов потребовать оказания Кару «всякого вспоможения»14.
5 ноября в Берде было получено известие о приближении с севера по казанской дороге карательного отряда правительственных войск. Это был отряд Кара, насчитывавший 1467 солдат и 5 орудий. Одновременно с запада по самарской дороге к Оренбургу следовал другой отряд в 3468 человек во главе с симбирским комендантом полковником Чернышевым. Последний должен был занять Татищеву и тем отрезать повстанцам путь для отступления на Яик. Наконец, с востока, от Орской крепости, к Оренбургу двигались с немалыми войсковыми частями бригадир Корф, а за ним генерал-поручик Деколонг.
Таким образом, действия «умеренных», не внявших уговорам Пугачева и «радикалов», которые предлагали овладеть инициативой и стремительно наступать на Москву, привели к тому, что повстанцы сами дождались концентрированного наступления правительственных сил, правда, пока еще в ограниченных размерах.
Угроза вражеского окружения поставила повстанцев, находящихся в Берде, в тяжелое положение. Необходимо было действовать решительно, чтобы не допустить объединения сил врага и разгромить его по частям. «В оное время, — говорил И. Почиталин, — слышно было в Берде, что генерал-майор Кар, бригадир Корф и полковник Чернышев шли к Оренбургу на сикурс (на помощь. — И.Р.), что от Пугачева всячески наблюдаемо было, дабы их не пропустить»15. 5 ноября Пугачев подписал указ оренбургским жителям, в котором требовал от них прекратить сопротивление, «приклонить знамена и оружие», обещая простить «чиновных, и солдат, и казаков, и всякаго звания людей», если они это требование выполнят. В противном случае, заключал указ, «не будет вам от великого государя прощения и власти всевышнего созидателя нашего избегнуть не можете, никто вас от нашея сильные руки защитить ни можети»16.
Первый удар повстанцы решили нанести по Кару, так как его отряд был сравнительно небольшим и находился ближе к Берде. Навстречу Кару выступили А. Овчинников и И. Зарубин во главе 500 казаков, главным образом яицких, с 4 пушками и 2 единорогами. Кар, который не сомневался в успехе своего похода, приближался в то время к деревне Юзеевой. Тогда же И. Зарубину, стоявшему в деревне Бикуловой, донесли, что Кар готовит засаду Хлопуше, который во главе 500 крестьян и работных людей с 6 пушками и прочим шел с Авзяно-Петровского завода в Берду. Узнав об этом, Зарубин сумел предупредить Хлопушу об опасности. Перетянув на свою сторону отряд конных башкир в 1500 человек (среди них находился Салават Юлаев — в будущем славный предводитель повстанцев), посланных на помощь Кару, Зарубин выступил навстречу врагу. По пути он встретил отряд гренадер в 150 человек (одним из офицеров отряда был подпоручик Михаил Шванович, ставший впоследствии в Берде атаманом повстанцев-солдат), который также шел на соединение с Каром, но сдался без сопротивления. Повстанцы действовали согласованно, поэтому Кар и его помощники — генерал И. Фрейман, душитель восстания 1772 г. на Яике, и генерал Варнстедт, — выступив с войском из Юзеевой 7 ноября, неожиданно для себя очутились в окружении. Они были атакованы повстанцами под командой И. Зарубина и А. Овчинникова одновременно с двух противоположных сторон. Не выдержав натиска и потеряв 123 человека, отряд Кара стал поспешно отступать. Казаки преследовали его по пятам и остановились лишь тогда, когда у них кончились боеприпасы. Разгромленный повстанцами Кар был изумлен их умению воевать: «Сии злодеи..., — рапортовал он, — как ветер по степи рассеиваются, а артиллериею своею чрезвычайно вредят... и стреляют не так, как бы от мужиков ожидать должно»17.
Известие о поражении Кара было с ликованием встречено в Берде. Пугачев, однако, упрекнул Овчинникова за то, что тот не сумел задержать весь отряд Кара: «Да для чего ж вы его упустили?» — спросил он с укоризной. Овчинников ответил, что продолжать преследование было нельзя, ибо «не достало у нас картузов (зарядов. — И.Р.)». В разгроме отряда Кара большая заслуга принадлежала И. Зарубину как командиру, хотя он и был подчинен А. Овчинникову. Высокой похвалы Пугачева удостоился Хлопуша, который привел в Берду несколько сот работных людей, а также доставил сюда пушки, порох и другие боеприпасы. Хлопуша был назначен полковником, командиром всех заводских крестьян и работных людей, из которых вскоре был образован особый полк. Это был первый с начала восстания случай возведения неказака в чин полковника. Не исключено и то, что этим назначением Пугачев стремился увеличить число и влияние радикально настроенных командиров в руководстве восстанием. То, что Хлопуша принадлежал к числу именно таких, увидим дальше.
Несмотря на разгром отряда Кара, положение повстанцев в Берде все еще оставалось опасным. По самарской дороге к Оренбургу приближался корпус под командой полковника Чернышева. Корпус насчитывал 600 гарнизонных солдат, 500 калмыков, 100 казаков из различных крепостей и 15 орудий. Прибыв в крепость Чернореченскую в ночь на 13 ноября 1773 г. и узнав тут о поражении Кара, Чернышев немедленно двинулся снова в путь, чтобы проникнуть в Оренбург под покровом темноты. Однако, как только один из Чернореченских казаков привез в Берду весть о приближении врага, Пугачев поднял по тревоге часть повстанцев и повел их к бывшей Маячной горе. 13 ноября около 8 часов утра, когда корпус Чернышева, направляясь на переправу через реку Сакмару, приблизился к этой Маячной горе, пушки повстанцев внезапно открыли огонь, а корпус оказался с разных сторон окруженным казаками Пугачева. В корпусе наступило замешательство, хотя до Оренбурга осталось не более четырех верст. Солдаты, говорил Пугачев, «тотчас... бросили ружья... только одни офицеры, собравшись в одну кучу, противились и стреляли из ружей»18. Другие пытались спастись бегством, но, «в воду сами от страха бросавшись, утонули». Разгром корпуса Чернышева был полный: 15 пушек, снаряды и другое снаряжение попали в руки повстанцев. Сам Чернышев, который, пытаясь скрыться, переоделся в крестьянский кафтан и выдавал себя за извозчика, был опознан и схвачен повстанцами. Из Оренбурга Чернышеву не помогли. Очевидцы, например И. Почиталин, отмечали, что «взятие корпуса Чернышева было в виду города Оренбурга, однакож выласки не было и никакова сикурса Чернышев не имел»19. Все плененные солдаты, доставленные в Берду, были «в казаки поверстаны», а полковник Чернышев и офицеры за оказанное сопротивление и нежелание признать «царя» повешены.
Как раз в то время (13 ноября), когда повстанцы праздновали свою победу над Чернышевым, со стороны Верхне-Озерной крепости к Оренбургу подошел корпус бригадира Корфа, насчитывавший 2500 солдат с 22 пушками. Около четырех часов дня дозорный яицкий казак Яков Пономарев прискакал в Берду с известием о приближении врага. Но повстанцы оказались застигнутыми врасплох. Это обстоятельство отметил впоследствии сам Пугачев. «По взятии корпуса Чернышева, — говорил он, — было у меня дело в разстройке; обольстясь того важною победою, я пооплошал, ибо дал приказ всем людям толпы моей обедать». Кто-то из атаманов даже распорядился выдать людям вино. Поэтому, когда Пугачев приказал: «Казаки, на кони!», — собралось всего около 2000 человек. Во главе с Овчинниковым они бросились преследовать Корфа, который двигался к Оренбургу со всеми предосторожностями вдоль реки Яика, надежно защищавшей его фланг. Напрасно пытался Овчинников преградить корпусу дорогу. Соединившись с отрядом, высланным навстречу ему губернатором Рейнсдорпом, и поддерживаемый огнем крепостной артиллерии, Корф вошел в Оренбург, не потеряв почти ни одного человека.
Военные силы в Оренбурге с приходом туда Корфа значительно пополнились. В результате уже 14 ноября из города была совершена новая крупная вылазка против повстанцев: генерал фон Валленстерн с корпусом в 2500 человек и 26 орудиями направился прямо на Берду. К этой вылазке губернатора Рейнсдорпа, очевидно, побудил слух, будто полковнику Чернышеву с частью команды удалось спастись и он «засел лагерем» на берегу Сакмары. Навстречу Валленстерну на сей раз выступил Пугачев с 3000 повстанцев. Сражение продолжалось с четырех часов дня до самого вечера. Валленстерн не жалел снарядов и сделал 473 выстрела из своих пушек. Но его люди, не выдержав натиска повстанцев, дрогнули. И как только потемнело, Валленстерн поспешно отступил к Оренбургу, потеряв на поле боя более 100 человек и 7 пушек. Рейнсдорп выслал ему навстречу старшину Мартемьяна Бородина с «послушными» яицкими казаками. Последние, вступив с повстанцами «в ручной бой копьями», остановили их всего в пушечный выстрел от города и тем спасли корпус Валленстерна от полного разгрома. Эта новая неудача еще раз убедила Рейнсдорпа в целесообразности придерживаться оборонительной тактики и дожидаться подхода к городу более крупных отрядов правительственных войск.
Примечания
1. Новый и полный географический словарь Российского государства. Ч. IV, М., 1788, стр. 29; Вскоре после окончания оренбургской осады капитан Маврин сообщал отсюда, что в Оренбурге разных пушек «пропасть... на Артиллерийском дворе... валяется» (Государственный архив Оренбургской области (далее ГАОО), ф. 6, оп. 1, д. 1, л. 6—9. См. также; ЦГАДА, ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 275—276).
2. Летопись П. Рычкова, стр. 94.
3. ЦГАДА, ф. 1100, оп. 1, д. 2, л. 280—280 об.
4. Восстание Емельяна Пугачева, Сб. документов, док. 26, стр. 141—142.
5. Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов (далее — Дон и Нижнее Поволжье...) Сб. документов, Ростов, 1961, док. 107, стр. 206.
6. Восстание Емельяна Пугачева Сб. документов, док. 26, стр. 142.
7. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 400—415, 332, 322; д. 512, ч. I, л. 457; д. 506, л. 368—378, 483—500; Летопись П. Рычкова, стр. 98, 99, 103, 100, 104.
8. Летопись П. Рычкова, стр. 109.
9. Там же, стр. 120—121.
10. История классовой борьбы в России. Сб. документов, т. I, Л., 1926, док. 5, стр. 222—223; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 473, 84, 400—415, 214; Летопись П. Рычкова, стр. 108—112, 120—123, 126—131.
11. Пугачевщина. Сб. документов, т. II, док. 34, стр. 113.
12. Там же.
13. Летопись П. Рычкова, стр. 132; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 112—113, 86.
14. АГС, т. I, стр. 439.
15. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 194 об.
16. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, док. 35, стр. 53.
17. «Красный архив», т. 69—70, М., 1935, стр. 231. Канонирами в этом бою, по словам Хлопуши, были илецкие казаки.
18. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 400—410.
19. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 2, л. 208; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 195 об.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |