Весь черный народ был за Пугачева... Одно дворянство было... на стороне правительства.
А.С. Пушкин. История Пугачевского бунта.
Сразу после своего прибытия под Уфу (в Чесноковку) И. Зарубин-Чика принял энергичные меры, направленные на распространение восстания в этом районе и особенно в западном направлении. Прежде всего он ввел организованный набор в повстанческую армию с целью скорейшего ее увеличения. Так, указом от 24 декабря 1773 г. старшине Б. Канкаеву им было поручено «из находящихся в окружности башкирцов, мещеряков, татар, черемис и россиян, какого б звания ни были, взять в службу с каждых двух домов по человеку»1.
Сначала обстановка в повстанческом лагере в Чесноковке требовала упрочения положения Зарубина как командира. Старшины отдельных крупных повстанческих отрядов допускали бесчинства по отношению к крестьянам и заводским людям, грабили их и стремились сохранить свою независимость от Зарубина. 20 декабря 1773 г. Зарубин выхлопотал в Берде указ, повелевавший таким старшинам немедленно возвратить отнятое «имение... хозяевам». Одновременно указ предоставлял Зарубину право, «естли ж такие злодеи хотя из малого чего окажутся, то... не возя сюда (в Берду. — И.Р.), чинить им смертную казнь, дабы впредь того чинить другие отважиться не могли»2.
С прибытием И. Зарубина в Чесноковку осада Уфы приобрела более упорядоченный характер. Однако основное свое внимание Зарубин обратил на распространение восстания в направлении Казани (см. рис. 2). Кратчайшая дорога из Оренбурга и из Уфы в Москву шла именно через Казань. В связи с этим Казани отводилась особая роль в планах Зарубина и его соратников. В 20-х числах декабря 1773 года отряд повстанцев во главе с ближайшим помощником Зарубина Ильей Ульяновым и казаком Василием Торновым захватил Нагайбацкую крепость (в 200 верстах на запад от Уфы). Увеличив тут свой отряд за счет местных повстанцев, атаман В. Торнов (Нагайбак) с 900 человеками двинулся далее на запад. В конце декабря 1773 года или в первых числах января 1774 г. он занял город Заинск Казанского уезда (в 200 верстах на восток от Казани).
Довольно успешно шло также наступление повстанческих отрядов, подчиненных И. Зарубину, и несколько севернее линии Нагайбак — Заинск. Здесь примерно в тот же период был занят город Бирск на реке Белой, а затем осажден Мензелинск, на правом берегу реки Ик, вблизи впадения ее в Каму.
В 20-х числах января отряды повстанцев из-под Мензелинска появились уже на правом берегу Вятки, под Елабугой. Отсюда отряд старшины Мясогута Гумерова отправился далее на запад — прямо к Казани. В Курмыше Гумеров набрал «из окольных жительств человек с лишком тысячи три» и продолжал свой путь, намереваясь, как отмечал писарь этого отряда, в прошлом корабельный мастер Иван Костылев, «приближаться к Казани и встать в пригороде Арске с тем, чтобы во оном ожидать подкрепления из главной... толпы, состоящей под Оренбургом... а потом итти на Казань»3.
В дальнейшем повстанцы Зарубина-Чики все более активизировали свои действия в направлении Казани. Например, в село Вознесенское, или Заводское, Арской дороги Казанского уезда (всего в 80 верстах на восток от Казани) 4 января 1774 г. прибыло конных повстанцев — «восемь человек иноверцев... в синих епанчах и при саблях и назывались казаками, а при них было понятых из ближних... татарских деревень великое множество, по примеру человек с двести». Они тотчас «въехали прямо на двор к помещику..., который накануне только... приехал из Казани», арестовали его и повезли в деревню Кукмар к атаману отряда4. Отдельным повстанцам удалось проникнуть даже в саму Казань. Имеется, например, свидетельство современника, некоего Белькура, о том, что когда генерал А. Бибиков, командующий военными действиями против повстанцев, проезжал по Казани в своей коляске, к нему подскочил всадник-татарин и сказал: «Поспеши окончить твои тиранства! Мы тебя захватим, и будь уверен, что мы люди слова!» Произнеся это, всадник ускакал, а Бибиков «сделался весьма задумчив и меланхоличен»5.
Появление повстанческих отрядов на правом берегу реки Вятки — последнем крупном водном рубеже на подступах к Казани — в конце 1773 — начале 1774 года — одно из самых примечательных событий первого периода Крестьянской войны. Все эти отряды были подчинены штабу И. Зарубина в Чесноковке и действовали по его указаниям. «Находящиеся по Каме и Вятке старшины, — отмечал писарь атамана М. Гумерова Иван Костылев, — имели переписки татарскими и русскими письмами с находящимися ж старшинами в Уфимском уезде и около Мензелинска, в том числе и с называемым графом Иваном Никифоровым сыном Чернышевым (И. Зарубиным. — И.Р.)»6. Характеризуя угрожавшую Казанской губернии опасность в связи с тем, что повстанческие отряды начали действовать на правобережье Вятки и проникать в пределы самого Казанского уезда, казанский губернатор фон Брандт 8 января 1774 г. с тревогой доносил Сенату о «злодейских башкирских действиях», которые, «столь много усилились, что заразившаяся чернь... везде их приемлют», и они «уже по сию сторону реки Вятки (то есть на правом берегу. — И.Р.) разъезды и разглашения производят, и жители сих мест не только провиант и фураж в башкирские партии посылают, но людей им на службу дают»7. В связи с продвижением повстанческих отрядов И. Зарубина к внутренним пределам Казанской губернии генерал А. Бибиков, несмотря на концентрацию им уже значительных войсковых сил в Казани, 17 января 1774 года попросил от правительства присылки новых частей, подчеркивая при этом, что ему «без прикрытия ж и саму Казань со стороны Башкирии оставить нельзя». Под впечатлением событий в Башкирии и дальнейшего продвижения повстанцев в направлении Казани, на Вятке, Каме и т. д. Бибиков настаивал на немедленном заключении мира с Турцией. Сведения о действиях повстанцев в казанском направлении насторожили и Екатерину II. Однако о мире с турками она и думать не желала и не хотела снимать войска с турецкого фронта. Тем не менее, в письме князю А. Вяземскому в январе 1774 г. Екатерина II предлагала, чтобы «на станции от Москвы до Казани поставили лошадей по сорок», так как, по ее мнению, «и сие самое уже сделает в людях импрессию (впечатление. — И.Р.) о сильных мерах, кои берутся»8.
Действия повстанцев на Вятке и в других районах расценивались казанскими властями как подготовительные меры, предпринятые И. Зарубиным-Чикой в целях более широкого наступления на Казань, а затем на Москву. В связи с этим поспешно стягивались к Вятке новые правительственные войска. 14 января 1774 года, например, князем П. Голицыным «из порученного ему корпуса... командированы на появившихся около Вятки реки злодеев два деташемента. Первый под командой г. полковника... Хорвата, а другой под командою г. подполковника... Филисова, а 16 числа командирован и третий деташемент к пригороду Билярску (в 45 верстах юго-западнее Чистополя. — И.Р.) под командою премьер-майора Елагина; а 18 числа и сам его сиятельство (П. Голицын. — И.Р.) со всеми войсками... выступил и на короткое время остался в селе Шуранске, на самой реке Каме, и был он здесь по 25 число января, делая к дальнейшим движениям и к поискам над злодеями разныя распоряжения»9. Несколько позже были приняты также меры, чтобы ударить в тыл И. Зарубину, в случае, если бы он решил снять свое войско из-под Уфы и двинуться на соединение с отрядами на Вятке для похода к Казани и Москве. Так, 13 марта 1774 года командующий казанским ополчением генерал-майор Ларионов в ордере одному из своих подчиненных писал: «Господина полковника Толстова рапорт о намерениях злодейских я имею. Вам остаиотся примечать на движении злодея Чернышева (И. Зарубина. — И.Р.)... и ежели узнаете, что он, оставя Уфу, пойдет к московской дороге, то онаго вам преследовать или отрезать должно, а к Уфе на избавления послать надежной и силной деташемент»10.
Для дальнейшего развития восстания в Башкирии, успешного продвижения повстанцев на запад, к Казани и от нее к Москве необходимо было заботиться об укреплении повстанческой армии, улучшении ее вооружения, пополнении артиллерии. Вот почему И. Зарубин и его соратники стремились возможно скорее овладеть прикамскими металлургическими заводами и укрепиться в Прикамье. 22 декабря 1773 года двухтысячный отряд конных повстанцев-башкир, переправившись через Каму, занял слободу Сарапуль, на правом берегу реки. В тот же день другой отряд повстанцев во главе со старшинами Бакеем и Кинзеем Абдулловыми вступили в город Осу, на левом берегу Камы. В Осе, как и в других местах, по указанию И. Зарубина было введено казачье самоуправление, учреждена земская изба, поддерживавшая постоянную связь с Чесноковкой и получавшая подробные инструкции оттуда.
После занятия повстанцев Елабуги, Сарапуля и Осы три крупнейших прикамских металлургических завода — Ижевский, Воткинский и Рождественский — оказались как бы отрезанными от Казани. Из Осы часть повстанцев отряда старшин Абдулловых направилась 24 декабря на северо-восток и 29 декабря овладела Юговским заводом. В это же примерно время повстанцы заняли Варзино-Алексеевский медеплавильный завод вблизи Елабуги. Командир повстанческого отряда, старшина Бакей Абдуллов, как доносили местные правительственные власти, имел указ И. Зарубина, повелевавший, «чтобы... где есть какие заводы, обирать и отослать в Чесноковку». Работные люди заводов оказывали активную помощь повстанцам, пополняли их ряды. На Юговский завод к Бакею Абдуллову и его помощнику, Ю. Кудашеву, явилась депутация от Ижевского завода во главе с заводским крестьянином Андреем Носковым, приглашавшая их прибыть на завод и сообщавшая о переходе заводских крестьян на сторону повстанцев. Вслед за Ижевским заводом 1 января 1774 г. небольшим отрядом повстанцев во главе с А. Носковым, избранным атаманом, был занят также Рождественский завод. Прибывшему в Чесноковку 10 января 1774 года А. Носкову И. Зарубиным было указано распространить восстание в районе прикамских заводов — «собрать себе команду вооруженную... сот до пяти или более и иметь... в пристойных и опасных местах хорошия заставы»11. Вернувшись на Ижевский завод и набрав отряд «казаков», Носков тотчас отправился к соседнему Воткинскому заводу и 27 января при поддержке заводских жителей занял его. Управителем Воткинского завода был избран «плотинный мастер» С. Митюков. Ему было вручено письменное «Наставление... от командированного от его высокографского сиятельства Ивана Никифоровича Чернышева (И. Зарубина. — И.Р.)... от атамана Андрея Носкова». Новый управитель и его помощники обязывались наставлением заботиться, «дабы Воткинский завод з живущими при оном мастеровыми и работными людьми обижен и разорен не был», а также они должны были всем «находящимся... на лице мастеровым и работным людям имеющейся по наличию в казенных магазеинах правиант, смотря по семейству, выдавать...»12. Когда повстанцы овладевали заводами, И. Зарубин направлял их внимание на то, чтобы наладить на них производство, превратить заводы в базу снабжения повстанческой армии необходимым вооружением и снаряжением. Например, «Наставление» И. Зарубина управляющему Рождественским заводом А. Губанову от 22 января повелевало изготовить на месте сабли и другое оружие «и по зделании присылать в сию ж армию, сверх же сего... что окажется до оной армии, то есть: седлы, кожи и протчее... присылать сюда в немедленном времени»13. Особенно заботился И. Зарубин об улучшении вооружения конницы, рассчитывая, очевидно, в дальнейшем использовать ее при наступлении на Казань. Невольно вспоминаются приведенные выше слова Пугачева: «Естьли, де, мне удастся взять Оренбург и Яик, то я с одною конницею пойду в Казань, а по взятии оной в Москву и в Петербург».
Однако прикамские заводы не могли играть существенную роль в снабжении повстанческой армии вооружением, и в первую очередь артиллерией, так как начальство, покидая заводы, сумело вывезти с собой на запад пушки, ядра, некоторое оборудование и даже часть мастеровых. Вот почему И. Зарубин стремился также занять заводы, расположенные в менее благоприятных для эвакуации районах — к северу и востоку от Уфы. В декабре 1773 г. атаман Иван Грязнов, один из ближайших соратников Зарубина, занял Златоустовский (Косотурский) металлургический завод (в 200 верстах к северо-востоку от Уфы). Правда, вскоре по приказу руководителей Военной коллегии Грязнов был послан в Исетскую провинцию, которая славилась своим плодородием и откуда они решили организовать снабжение армии под Оренбургом продовольствием. Подчиняясь приказу из Берды, Грязнов уехал с Златоустовского завода под Исеть. Салават Юлаев говорил, что перед своим отъездом Грязнов «порох и свинец, также и толпы своей большую часть отправил к называемому тогда графом Чернышевым, яицкому казаку, под Уфу», сам же «поехал с оставшею толпою под Исеть». Лишив И. Зарубина такого талантливого помощника, известного предводителя восставшего крестьянства, руководители Военной коллегии нанесли немалый ущерб развитию восстания в этом районе. Старшины Канзафар Усаев и Салават Юлаев после отъезда Грязнова отправились со своим отрядом, насчитывавшим около 500 человек, сначала к Красноуфимску, а после занятия его в 20-х числах января 1774 г. далее на северо-запад, к Кунгуру. В селе Богородском Кунгурского уезда к ним присоединился крестьянин Иван Белобородов, впоследствии один из знаменитых вождей восстания. Кунгур и Екатеринбург имели важное значение: через них проходил главный путь, связывавший Москву с Уралом и Сибирью. По приказу К. Усаева И. Белобородов с сотней повстанцев отправился на восток, к Екатеринбургу — центру уральской промышленности (в 200 верстах на восток от Красноуфимска), чтобы расширить восстание в этом районе и овладеть имеющимися тут металлургическими заводами — Шайтанским, Нижне- и Верхне-Тагильским, Невьянским и др. На эти заводы И. Зарубин и его соратники возлагали большие надежды. 19 января 1774 года под Кунгур прибыл атаман Иван Кузнецов, назначенный И. Зарубиным главным командиром повстанческих отрядов в этом районе. После отъезда Кузнецова на северо-запад командиром повстанческих отрядов в этом районе стал Салават Юлаев. Он обратился к жителям Кунгура с новым воззванием, в котором ссылался на успехи, достигнутые «главным предводителем Иваном Никифоровичем Чернышевым», то есть И. Зарубиным, под Уфой, в Сибири и т. д., и призывал их сдать город.
Взяв Красноуфимск и продолжая развивать активные действия в Казанском уезде и в Прикамье, повстанцы под руководством И. Зарубина предприняли одновременно еще одну важную операцию в районе Бугульмы (в 220 верстах на юго-запад от Уфы). Бугульма являлась крупнейшей крепостью на так называемой новомосковской дороге, связывавшей Оренбург с Чистополем, Казанью, Нижним Новгородом и Москвой. В Бугульме, как городе, имеющем стратегическое значение, находились правительственные войска. Тут стоял корпус генерал-майора Фреймана, постоянно подкрепляемый новыми частями, артиллерией и др. Пока Бугульма оставалась в руках врага, для повстанцев была исключена возможность продвижения по новомосковской дороге к Казани. Во взятии этой крепости были одинаково заинтересованы и в Берде, и в Чесноковке. И. Зарубину удалось заручиться обещанием помощи от руководителей Военной коллегии. 28 декабря 1773 года они вручили указ старшине М. Мустафину, находившемуся в Берде. «Ехать тебе, — говорилось в указе, — в находящуюся под Бугульмою в свою команду, где и стоять с оною до графа Чернышева (И. Зарубина. — И.Р.); а как он со своим корпусом туда прибудет, то находится в ево повелениях. А ныне, до него... сколько есть команды около той Бугульмы башкирцов взять к себе под ведения, да из протчих жителств верноподданным... для состоящих в реченой Бугульме недоброжелателей»14. Прибыв из Берды под Бугульму и начав тут военные действия против передовых заслонов Фреймана, старшина Мустафин установил связь с И. Зарубиным. 22 января 1774 года он сообщил атаману В. Торнову в Нагайбак о получении им «от... графа Ивана Никифоровича Чернышева наставления, который изволил подтверждать, чтоб башкирским и мещеряцким командам» находиться в распоряжении Мустафина и «быть послушными и никакого б прекословия» не чинить.
В то время как повстанцы во главе с Мустафиным вели тяжелые бои под Бугульмой, атаман И. Белобородов занял 18 января 1774 г. Билимбаевский завод, затем Шайтанский и подошел к Екатеринбургу. Отряд Белобородова состоял приблизительно из 600 повстанцев, имел пять пушек и пять пудов пороха. Гарнизон же Екатеринбурга под командой полковника В. Бибикова насчитывал 900 человек и располагал 16 орудиями. Взять Екатеринбург штурмом повстанцам не удалось, и Белобородову пришлось ограничиться блокадой города. О положении под Екатеринбургом Белобородов сообщил в Берду, но помощи от руководителей Военной коллегии он не получил. В первой половине февраля Белобородову удалось занять один из Уткинских металлургических заводов, затем Сылвинский и Илимский заводы. Отряд Белобородова, осаждавший Екатеринбург, увеличился в это время до 1500 человек, а пушек у него было уже свыше 20. Однако у повстанцев по-прежнему мало было пороха. «Хотя б вас... — писал 6 февраля 1774 года Белобородов красноуфимскому атаману М. Чигвинцову, — пушками снабдить и можно, но пороху у меня в войске и у самого недостаточно».
Итак, в то время как главная повстанческая армия безуспешно пыталась овладеть Оренбургом и яицким кремлем, в январе — феврале 1774 года на севере, под Уфой, образовался новый крупный очаг восстания. Во главе повстанцев тут стоял яицкий казак И. Зарубин-Чика («граф Чернышев»). Этот район восстания по размерам охваченной им территории не уступал, а, возможно, даже превосходил тот район, который подчинялся непосредственно Берде. Он простирался от реки Вятки на западе до Екатеринбурга на востоке и от Кунгура на севере до Бугульмы и Табынска на юге. Руководя восстанием в этом районе, И. Зарубин — ближайший соратник Пугачева, представитель «радикалов», стремился продвигаться быстрее в основном на запад, в направлении к Казани, укрепиться в тех районах, откуда открывалась дорога для наступления в центр государства.
Хотя у повстанцев и не было четкой программы социального переустройства общества, но во всем сказывалось их стремление к демократизации новой власти.
Повсеместно на подвластной повстанцам территории уничтожались старые, крепостнические отношения и вводились новые, казацкие порядки, провозглашалось равенство прав всех, независимо от социальной или национальной принадлежности. Новые власти были выборными, все жители в занятых повстанцами районах объявлялись казаками, то есть лично свободными людьми. Осинскому воеводе Пироговскому, например, и его помощникам, явившимся с повинною в Чесноковку, И. Зарубин заявил, «что отныне во всех местах будут народные судьи, а воевод и канцелярий не будет». И. Зарубин и его атаманы придавали большое значение соблюдению новых законов, утверждению выборности всех кандидатур на избрание в представители власти, укреплению дисциплины и боеспособности повстанческого войска. И. Белобородов, например, в своем отношении красноуфимскому есаулу М. Чигвинцову от 6 февраля 1774 года предписывал всегда на должности атаманов и других начальников «выбрать по общему войска согласию верного, смелого и в нужных случаях неробкого человека, ибо армия всегда одним доброго распоряжения человеком против неприятеля ободрена»15. Заботясь о строгой дисциплине в отрядах повстанцев, И. Белобородов в приказе сотникам С. Варенцову, Е. Азбаеву и другим от 31 января 1774 года подчеркивал: «Сим... вам накрепко подтверждаю, чтоб имевшую в ваших сотнях русскую и татарскую воинскую команду содержать во всякой строгости и вам крайне наблюдать, чтоб были все к службе... усерди. А если кто из... казаков оказыватся будут в самоволствах... и вам в непослушаниях... наказывать вам без всякой пощады... при собрании... команд»16.
В это время руководители Военной коллегии в Берде основное внимание уделяли осаде Оренбурга. В ночь на 26 декабря 1773 года под прикрытием бурана повстанцы во главе с Пугачевым предприняли еще одну попытку овладеть Оренбургом, но из-за непогоды вынуждены были вскоре отступить, так и не начав штурма. Днем повстанцы предприняли еще две попытки штурмовать крепостные валы, но также неудачно.
В первых числах января 1774 года в Берду из Яицкого городка прибыли двое видных деятелей «умеренных» — казаки Афанасий Перфильев и Иван Фофанов. Перфильев недавно вернулся в Яицкий городок из Петербурга, куда он с казаком Иваном Герасимовым уехал летом 1773 г. с челобитной на имя Екатерины II (см. выше). Стремясь подавить восстание под руководством Пугачева, правительство решило воспользоваться прибывшими в столицу яицкими казаками. Оно обещало А. Перфильеву и И. Герасимову удовлетворить все просьбы казаков «войсковой стороны» при условии, если они выдадут или убьют Пугачева и положат конец восстанию. Вернувшись в конце декабря 1773 года в Яицкий городок с соответствующими документами от правительства, Перфильев и Герасимов предъявили их коменданту Симанову. Последний отправил Перфильева в Берду для организации заговора против Пугачева, а Герасимова «для подговора» казаков послал на нижние яицкие форпосты, где в это время уже действовал М. Толкачев. Вместе с Перфильевым в Берду отправился Иван Фофанов, вероятно для негласного обсуждения с руководителями Военной коллегии предложения правительства. Однако по приезде Перфильева и Фофанова в Берду оказалось, что обстановка тут для организации заговора неблагоприятна: восстание расширялось с каждым днем, один успех следовал за другим, популярность «царя» быстро возрастала и т. д. Поэтому А. Перфильев вначале скрыл свою истинную миссию даже от своего, как он его называл, «большого приятеля» — атамана А. Овчинникова. Через несколько дней он все же «по дружески открылся ему, что из Петербурга послан... для уговору яицких казаков» и что в случае выдачи Пугачева яицкими казаками правительство согласно на решение «их войсковой прозбы в их пользу». Услышав об этом, А. Овчинников решительно высказался против: «Нет, Афанасий, — сказал он Перфильеву, — выкинь все это из своей головы... а на обещания их (петербургских правителей. — И.Р.) смотреть нечего, довольно уже и так мы от них потерпели, теперь-де мы сами у себя все в руках иметь будем». Чтобы данные о «миссии» Перфильева не дошли окольными путями до Пугачева и до повстанцев, Овчинников сам доложил об этом «царю» и затем представил ему Перфильева, который подробно изложил, с чем он был послан из Петербурга. К его удивлению Пугачев ответил: «Ну вот, ведь я угадывал... однакож я не боюсь, знаю, что ты сего не зделаешь, да и никто на меня зла не помыслит»17. Как один из лидеров непослушного казачества, Перфильев остался при Военной коллегии, но пока никакого официального поста тут не занял. С его прибытием положение умеренных элементов в руководстве восстанием еще более окрепло.
1 или 3 января 1774 года в Оренбурге было получено известие о крупной победе русских войск над турками за Дунаем. В связи с этим, сообщает П. Рычков, оренбургское начальство устроило в городе торжества — «в Соборной церкви благодарственный молебен, а чтоб находящихся под Берлинскою слободою... привесть в размышление, то выпалено с валу от Берлинских ворот из 31 пушки». Известие о победе на Дунае, свидетельствовавшее о возможности скорого завершения войны с Турцией, а значит, переброски войск с фронта на подавление восстания, и на этот раз не стало грозным предостережением для «умеренных», стоявших во главе Военной коллегии. Несмотря на то, что в создавшейся обстановке продолжение осады Оренбурга, локализация восстания на Яике становились с каждым днем все опаснее, «умеренные» и теперь не хотели слушать о походе главного повстанческого войска или хотя бы части его через Волгу к Москве, о поднятии на борьбу широких масс крестьянства и городских жителей центральных областей страны.
Более того, в этот тревожный период свое внимание предводители Военной коллегии вновь направили на Яицкий городок. Когда Военная коллегия получила рапорт М. Толкачева «с требованием в помощь людей, пушек и пороху», в Яицкий городок тотчас отправился атаман А. Овчинников с 100—150 яицкими казаками и башкирами и тремя-четырьмя пушками. Прибыв в Яицкий городок 7 января 1774 года, А. Овчинников возобновил атаки кремля, но они также были безуспешными. В этот же день в Яицкий городок из Берды прибыл сам Е. Пугачев в сопровождении И. Почиталина и еще нескольких яицких казаков. Поездка Пугачева на Яик в обстановке, когда царские войска 29 декабря захватили Самару и продолжали наступление по Самарской линии к Оренбургу и когда правительство, по всем признакам, торопилось закончить войну с Турцией, чтобы развязать себе руки для подавления восстания, была более чем нецелесообразной. Она осуществлялась по настоянию руководителей Военной коллегии — М. Шигаева, Д. Лысова, которые являлись теперь «главными предводителями» в Берде.
Остановившись в городке в доме М. Толкачева, Пугачев пытался сначала овладеть кремлем без кровопролития. В день своего приезда он обратился к коменданту Симанову с указом, в котором предлагал ему сдаться без боя. Но поскольку ответа не последовало, Пугачев начал приготовления к штурму, уделяя особое внимание подкопу, который делали под вал кремля, чтобы взорвать стоявшую тут батарею Симанова. Подкоп для минирования вала выполняли полтораста работников во главе с крестьянином Яковом Кубарем, но «главное над работою смотрение» осуществлял сам Пугачев18.
Руководители Военной коллегии в это время изо всех сил старались скрыть от повстанцев в Берде отъезд «царя» на Яик. Тем не менее, оренбургский губернатор Рейнсдорп, узнав от перебежчиков, что Пугачева и Овчинникова в Берде нет и что у повстанцев «пороху... пушечных и ружейных снарядов осталось... очень немного», решил воспользоваться этим. 13 января 1774 года в 5 часов утра почти весь оренбургский корпус во главе с генералом Валленстерном, соблюдая все предосторожности, двинулся к Берде четырьмя отдельными колоннами. Артиллерия Валленстерна начала внезапный обстрел слободы, истратив за короткое время 2195 снарядов. Однако застать повстанцев врасплох не удалось. Под Бердой развернулось ожесточенное сражение, закончившееся позорным поражением Валленстерна. Последний поспешно отступил в Оренбург, понеся большие потери (более 400 человек было убито, множество взято в плен, 12 пушек, 150 ядер отбито повстанцами). Все это происходило на глазах у оренбургских жителей, которым Рейнсдорп, не сомневавшийся в успехе организованной им вылазки, разрешил наблюдать бой с городских валов. В поражении Валленстерна немалую роль сыграло нежелание солдат и яицких казаков атамана М. Бородина сражаться против повстанцев. В своем рапорте Рейнсдорпу от 4 февраля Валленстерн пояснял, что яицкие казаки под командой старшины Бородина, «которые должны были выступить из ворот (Орских. — И.Р.) и следовать наперед», прибыли «к корпусу почти на половине маршу» и тем нарушили всю «диспозицию»19.
С известием о поражении вылазки врагов под Оренбургом и письмами Шигаева из Берды в Яицкий городок 18 января 1774 года приехали А. Перфильев и И. Фофанов. Перфильев передал письма А. Овчинникову, а тот — Пугачеву. Руководители Военной коллегии стремились внушить Пугачеву, что положение под Оренбургом улучшается и поэтому он может «спокойно» заняться штурмом яицкого кремля. Однако сообщение о битве под Оренбургом и отступлении врага не так обрадовало Пугачева, как встревожило его. Оставалось не совсем понятным, почему М. Шигаев и Д. Лысов не воспользовались добытым успехом и не пытались ворваться в Оренбург, преследуя войско Валленстерна. Все это заставило Пугачева, желавшего быстрее вернуться в Берду, поторопиться со штурмом яицкого кремля. 19 января Пугачев приказал приостановить минные работы, заявив, что, по его расчетам, крепостной вал уже достигнут. Тотчас прекратив подкоп, повстанцы установили в конце минной галереи бочку с девятью пудами пороха.
На следующий день, 20 января около 4 часов утра фитиль мины был зажжен и все покинули подземную галерею. Вскоре последовал взрыв. Увидев тучи дыма и пыли, повстанцы решили, что вал рухнул, и устремились к месту предполагаемого пролома. Оказалось, однако, что вал тут, у Старицы, лишь несколько осел, но ни он, ни тем более батарея Симанова серьезно не пострадали; минные работы были прекращены преждевременно, вследствие чего, как признал сам Пугачев, «мина введена была вместо батареи в пустой погреб, почему вся работа и пропала втуне». Тем не менее двум сотням повстанцев удалось пробиться к валу и они начали взбираться на него. В это время все в городке — не только мужчины, но и женщины, и не только казаки, но и, как отмечал Симанов, «купцы, боярские люди и крестьяне, татары, калмыки и мещеряки», под руководством Пугачева начали штурм кремля и в других местах. С крепостных стен по осаждающим открыли смертоносную картечную и ружейную стрельбу, их обливали «гретою в котлах водою и горячею золою». Бой длился с невероятным ожесточением около десяти часов. Заметив, что у повстанцев боеприпасы на исходе и потери большие, Симанов собрал гарнизон и предпринял контратаку из кремля. Он заставил их отступить от валов в крепостной ров, затем, вытеснив оттуда, стал расстреливать из крепостных орудий. Пугачев, потеряв около четырехсот человек убитыми, решил отступать.
Одна из причин неудачи повстанцев 20 января заключалась в явном превосходстве позиции противника и в его хорошей вооруженности, другая — в отсутствии единства в самом повстанческом лагере. Казаки «послушной», или старшинской, стороны, насильно зачисленные в ряды осаждающих, не хотели сражаться, почему Пугачев, по словам Симанова, «напоследок из своих рук колол уже и копьем их», побуждая на штурм. В этот свой приезд в Яицкий городок Пугачев по «представлению» М. Толкачева, А. Перфильева и других велел казнить 18 наиболее видных деятелей «послушной» (старшинской) стороны, среди них Макара Бородина, Михаила Миронова и др. Неудача штурма 20 января была в немалой мере обусловлена отсутствием у повстанцев пороха и свинца, а также ружей и другого вооружения. Запасы пороха имелись в Гурьеве городке (верстах в 700 южнее Яицкого), который все еще продолжал оставаться в руках правительственного гарнизона. Для захвата Гурьева и вывоза оттуда пороха отправился атаман А. Овчинников с двумя-тремя сотнями казаков и несколькими малыми пушками20.
В самом Яицком городке с момента занятия его повстанцами 31 декабря 1773 года власть перешла к «умеренным» представителям «непослушных» казаков — Никите Каргину, Михаилу Толкачеву и другим. Во имя установления «согласия» и «единства» между казаками они всячески добивались компромисса с руководителями «послушных». После неудачного штурма яицкого кремля 20 января 1774 г. М. Толкачев, Н. Каргин и их единомышленники решили воспользоваться приездом «царя» на Яик для того, чтобы он их официально утвердил в фактически уже ранее занятых ими должностях. Все эти меры должны были убедить «послушных» в кремле в благосклонности «царя» к казакам, в его готовности восстановить старинные права казачества и тем самым побудить их прекратить сопротивление. С этой целью на центральной площади Яицкого городка, на виду у кремля, была устроена церемония «выборов» новых войсковых властей. Казакам, собравшимся на круг, говорил А. Перфильев, был сначала объявлен указ «царя», в котором он милостиво «жаловал Яицкое войско рекою Яиком с вершин до устьев... всеми выгодами, свинцом, порохом» и т. д. и повелевал казакам «выбрать... в кругу общим советом кого сами захотят для их управления — войскового атамана и других старшин». После того как чтение указа было закончено, к казакам обратился сам Пугачев: «Извольте, — сказал он, — Яицкое войско, выбирать себе атамана и старшин по прежнему вашему обыкновению, кого хотите, отдаю на вашу волю!» В ответ на слова «царя» казаки, чтобы их услышали «послушные» из кремля, громко закричали: «То-та, отец-та, отдает, посмотри как отдает на нашу волю выбор атамана; он-де старинной наш обычай попрежнему хочет возстановить!» В результате «выборов» Никита Каргин оказался избранным войсковым атаманом, а А. Перфильев и И. Фофанов — старшинами. Не может быть сомнения в том, что эти выборы, как и указ «царя», прочитанный на кругу, были заранее подготовлены тем же Каргиным, Перфильевым, Толкачевым и другими умеренными представителями «непослушных» казаков. Таким образом, выборы были просто инсценированы ими. Хотя новые старшины, по всей вероятности, и не совсем приходились Пугачеву по душе, он их утвердил в соответствующие должности: «Ну, когда вам угодно, — заключил он, — будь по вашему, я воли в вас не снимаю!» С этими словами Пугачев покинул круг. Присутствующие же кричали ему вслед: «Благодарствуем, надежда-государь, на твоей царской милости!» Пугачев торопился возвратиться в Берду. Он выехал из Яицкого городка примерно 24 января 1774 года. Перед отъездом Пугачева Никита Каргин, Михаил Толкачев и другие уговорили его отдать приказ о прорытии новой минной галереи, на этот раз под шестиярусную колокольню кремля, в которой, как уверяли они, находилась пороховая «казна» гарнизона. Руководство работами по устройству галереи, которая должна была быть значительно длиннее прежней, было поручено отставному солдату Матвею Толкачеву, очевидно родственнику атамана Михаила Толкачева21.
Отряд под командой А. Овчинникова, отправившийся в Гурьев достать порох и пушки, необходимые для осаждавших яицкий кремль, 26 января 1774 года прибыл под городок. Гурьев был расположен на правом берегу Яика «от Каспийского моря расстоянием 12 верст, обнесен каменною стеною из кирпича на извести, высотою до двух сажен, фигурою четвероугольника, длинною и шириною по 100 сажен». В гурьевском кремле находилась каменная палата для казны, артиллерийский цейхгауз, «провиантский магазейн», церковь, комендантский дом, около 30 казачьих домов и т. д. Учитывая стратегическое значение Гурьева и то, что в нем имелось немало пушек, снарядов и другого снаряжения, власти заблаговременно приняли меры для его укрепления. Комендант Гурьева прапорщик Иван Микешин еще 14 января 1774 года известил астраханского губернатора о взятии М. Толкачевым Яицкого городка и просил срочной присылки помощи для «предосторожности к сохранению и подкреплению того Гурьева городка от бунтовщиков». Астраханский губернатор П. Кречетников тотчас отправил ему на помощь майора Арбекова с офицерами, 130 солдатами, «со всем казенным ружьем, мундиром, амунициею и полевою артиллериею». Однако атаман А. Овчинников прибыл к Гурьеву городку раньше Арбекова. Прапорщик Микешин пытался организовать отпор повстанческому отряду Овчинникова. Но гурьевские казаки, большинство которых составляли «непослушные», сразу перешли на сторону повстанцев и вместе с ними участвовали во взятии кремля. Микешин, атаман Филимонов, двое священников и другие представители власти, укрывшиеся в кремле, были схвачены и казнены — Микешин расстрелян, остальные повешены, а человек пять астраханских купцов арестовано и имущество их конфисковано. Население Гурьева было приведено к присяге «царю Петру III», атаманом же городка был избран яицкий «непослушный» казак Евдоким Струняшев. Через три дня (29 января), забрав с собой две пушки, около 60 пудов пороха и другое военное снаряжение, отряд А. Овчинникова спешно двинулся в обратный семисотверстовый путь к Яицкому городку. Накануне своего отъезда Овчинников составил инструкцию для Е. Струняшева, повелевающую ему «сочинить именной список о наличном числе людей и лошадей с военною исправою» в Гурьеве городке и «по указу его императорского величества... всех вравне в службу употреблять», а также организовать оборону Гурьева от врагов, в том числе от соседних казахских и других феодалов, в случае, если они попытаются напасть на город. На обратном пути из Гурьева, проходя опять через крепости и форпосты Нижнеяицкой линии, Овчинников забрал с собой часть казаков, значительно пополнив свой отряд22.
Таким образом, к концу января 1774 года восстание достигло еще более крупных размеров. Под контролем повстанцев находилась теперь огромная территория, простиравшаяся от прикамских заводов, Кунгура и Екатеринбурга на севере др Гурьева городка на юге (более 1000 верст), от Елабуги, Заинска, Бузулукской крепости и Яицкого городка на западе до Шадринска, Кургана и Челябинска на востоке (около 800 верст). Антифеодальные выступления крестьян охватывали один район за другим также в центральных областях государства, в Сибири и т. д. Крестьянская война широким фронтом шла по стране. Вместе с тем она имела и свои слабые стороны, как-то: раздробленность выступлений, наличие внутренних противоречий в лагере повстанцев, прикованность главной повстанческой армии к Оренбургу и Яицкой крепостной линии, образование отдельных очагов восстания, не получавших помощи от Военной коллегии из Берды, и т. д. Все это дало возможность царскому правительству прийти в себя от первого замешательства и принять срочные меры для разгрома восстания. Вместо того, чтобы двинуться из-под Оренбурга в центр страны и тем самым захватить инициативу в свои руки, умеренные руководители Военной коллегии в Берде своей пагубной пассивной тактикой дождались наступления правительственных войск на главный район восстания. Упустив благоприятную возможность для наступления повстанцев на Москву и крепостнический центр страны, они тем самым нанесли непоправимый вред восстанию в целом.
Примечания
1. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, док. 88, стр. 93—94.
2. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 422, л. 1.
3. Пугачевщина. Сб. документов, т. II, Примечание 111, стр. 427.
4. Там же, стр. 426.
5. «Анналы», т. III, Пб., 1923, стр. 166.
6. Пугачевщина. Сб. документов, т. II, Примечание 111, стр. 428.
7. К истории Пугачевского движения в правобережье Камы. Сб. документов, составил П.Н. Луппов; «Записки Удмуртского научно-исслед. ин-та истории...», Сб. 4, Ижевск, 1936, стр. 137.
8. Сб. РИО, т. XIII, стр. 385.
9. Летопись П. Рычкова, стр. 223.
10. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, док. 251, стр. 248.
11. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, док. 145, стр. 131.
12. Там же, док. 214, стр. 178.
13. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, док. 251, стр. 204—205.
14. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 420, л. 6.
15. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 429, л. 16.
16. Там же, л. 13.
17. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 425, л. 32—38.
18. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 236—237; там же, ф. Тайная экспедиция сената, д. 7345, л. 4.
19. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 99 об.; Летопись П. Рычкова, стр. 217—219.
20. Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, док. 26, стр. 151; ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 168—172; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 505, л. 164.
21. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 369—372.
22. ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 355, св. 2, л. 6—10; Летопись П. Рычкова, стр. 203; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 595, ч. II, п. 12, л. 242; РО ГПБИЛ, ф. 222, кн. 9, ч. I, док. 58, л. 46—47.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |