По морю плыли корабли с брегов турецких дальних,
И Каспий нежен был и тих для смелых, непечальных
Уральских дружных казаков, домой что возвращались,
На мачтах крылья-паруса ретиво колыхались.
Дарил попутные ветра Стрибог в пути далёком,
Бог Посейдон не слал шторма — не заслужил упрёка.
Летели брызги волн седых, да ветер дул солёный,
Добычей полнилась корма, как никогда — хвалёной.
«Без боя нынче обошлись, к нам турок стался добр,
Клинки свои не заострил, что злее диких кобр, —
Лихой кичился атаман успехами похода, —
Знать, испугался басурман сраженья хоровода».
В ответ кивали казаки, да весело смеялись,
Давно с Османской стороной уж стычки продолжались.
Столетья два тому назад схлестнулись русский с турком,
Гремел зловещий пляс войны, как на балу мазурка:
То с крымским ханом заодно к Москве пойдут с войною
Отряды турок, коих тьма, грозясь попрать святое;
То русский дух подымет стяг, Азов возьмёт в охапку,
С победы кличем на устах закинет в небо шапку.
Так дерзкий зачастил казак к османским землям плавать —
Бурлит в крови шальная кровь горячей, жгучей лавой.Но ныне вышли русаки к реке Яик родимой,
О доме грезя по ночам, насытившись чужбиной.
Их ждал Яицкий городок, в нём жёны да детишки:
В разлуке полнится любовь — в пути ей нет излишка.
«Ну что, Неждан, когда ещё поход предпримешь новый?», —
У атамана вопрошал соратник-друг суровый.
«Теперь нескоро захочу увидеть стран заморских —
Хочу обнять жену, детей, к дороге ж стался чёрствым, —
Сказал с улыбкою вожак соратнику Добрыне. —
Во снах, брат, вижу край родной — вот главная святыня».
И вскоре встретил мирный дом, в нём отпрыски и жёны;
Объятья радостны, крепки, разлукой искушённых.
Теперь судьба пусть потечёт счастливо, полнокровно,
Еду согреет в доме печь — не ратная жаровня.Но после встречи, тёплых слов, да отдыха с дороги,
По городу пронёсся слух, в сердцах родил тревогу.
Мол, собирают казаков для дела, но вот чести
В нём сложно будет отыскать, то дело пахло местью.
Жену тогда позвал Неждан, завёл беседу тихо:
«Я жизни мирной возжелал, но в дверь стучится лихо».
Жена-красавица молчит, немного побледнела,
Знать, не того она ждала, лишь счастия хотела.
А муж-казак продолжил речь, нахмурил в думах брови:
«Зовёт начальство в скверный бой — не обойтись без крови.
Отдал приказ наш генерал1 побить калмыков мирных,
Вина же непослушных в том, кочуют что настырно.
Сейчас уйти в Китай хотят от тяжких угнетений —
Дворянство в жадности своей не взвесило стремлений».Здесь слово надобно сказать о житии казацком —
Известно доблестью своей, сплочённой силой братской.
Но не по нраву этот кон начальству из столицы:
Народ смиренным должен быть и волей не кичиться.
Указ такой в Яик пришёл: всех казаков — в гусары,
Им бороды густые сбрить, унять крутые нравы.
Пускай народ прижмут к ногтю, хоть сами из народа.
Гляди ж, не хочет с честью люд терпеть свои невзгоды!
Крепчал в то время гнёт крестьян и крепостных рабочих2.
Налогом барин обирал до барышей охочий;
Дворянство в дикий страшный пляс желания пускало:
Не знал чтоб воли русский муж — его порабощало.
В Яике весь народ роптал — взовьётся знамя духа!
И глас тот мухой раздражал императрицы ухо.
Тогда направила она в Яик Траубенберга,
Пусть гордый дух у посельчан он силою низвергнет.
Желала тем решить вопрос София Фредерика,
Не думала, что в тех краях ей смерть покажет лико.
Среди казачества на том пошло разъединенье,
Цепями, стражей не унять народное волненье.
Два лагеря больших теперь: «согласных», «несогласных»;
Для власти эти части две — смиренных и опасных.
Одна поддерживает власть — готова на калмыков,
В беде блуждающих, напасть орудием безликим.
Другая супротив идёт — не мило ей гоненье,
Да и в оковах крепостных не разглядит спасенья.Наш атаман среди вторых: не гнётся его воля,
В опалу, верно, попадёт — такая, видно, доля.
«Неждан, а может, переждёшь, пока утихнет буря?», —
Любава мужа обняла богиней белокурой.
«Ох, не могу сидеть и ждать, — казак ответил твёрдо, —
Коль злая воля, словно ночь, над миром распростёрта».
И братский круг Яик собрал из казаков да прочих —
Всё обсудить, совет держать, да взвесить «за» и «против».
Так, через споры и слова, решенье укрепилось;
В сердца горячие, умы когтями уцепилось:
Идти к начальникам своим, сидели что в Яике,
Авось, послушают народ, не скорчат лица в рыке.
Пускай калмыки прочь уйдут — стремленье их законно,
Да казаков желанье брить в гусары — не резонно!
И за собой народ повёл казак старшой, мятежный,
Императрице бить челом ему случалось прежде —
Иван Кирпичников лихой, что сотником был в войске,
Его в Яике знают все, здесь всем казак тот свойский.
Неждан в отряде тоже был, Добрыня шёл с ним рядом;
Смеялись невпопад мужи: «Тюрьма ждёт иль награда!?».
А с казаками во толпе шли дети их и жёны,
В руках иконы вдаль несли, оклады золочёны.
То было в мёрзлом январе, земля в убранстве белом;
Звёзд доля — воспылать в ночи, бороться — доля смелых.
«Теперь пусть местный капитан речам правдивым внемлет! —
Кричал Иван, воззвал с собой — дух равенства не дремлет, —
Да супостаты на местах в покое люд оставят
И более простой народ жить бедно не заставят!».
«Всё, что украли — отдадут, мы честно заслужили!», —
Устали люди от невзгод, спокойствие забыли.
Но миром дело не срослось — смерть показала когти,
Сменить собрались краски цвет в крови, дыму и дёгте.
А генерал Траубенберг, что прислан из столицы,
Готовил пушки и солдат, как Клавдий колесницы,
Да воинов посылал на бой: «Мятежных не щадите!
Императрицы нашей власть пребудет здесь в зените!».
Драгуны все, да егеря, в полку что генерала,
Толпу увидев вдалеке, вниз сдвинули забрала.
На то народ не стал молчать: «Из города уйдите,
Мы не хотим смертельных драк, детей своих растите».
Часть несогласных казаков от массы отделилась
И в окруженье драгунов неспешно заструилась.
Тут грянул выстрел, словно гром, порвал слова на части,
А следом выстрелов гурьба, как смерти жадны пасти!
И падали тела на снег — и взрослых, и младенцев:
Людей не видел генерал в народных поселенцах.
Так жизни вмиг оборвались у сотни из Яика,
А у семей и их родных жизнь сделалась безликой.
Да стон от раненых пошёл, надрывны в боли крики —
В том воли не было богов, молчат архистратиги.«Кто за оружием со мной? Отмстим столичным главам! —
Неждан позвал народ на бой. — Не будем кротки нравом!».
Любава ранена его, лежит бледна, но дышит,
Казак домой её понёс, как сердце бьётся слышит.
Там уложил жену в кровать — ранение не сильно:
Скользнула пуля по руке — кровь не идёт обильно.
Любаве матерь подозвал, чай, последит за дочкой,
Пока казак поддержит бой, поставит в споре точку.
Тем временем лился мотив сраженья неуёмно,
И день, что светел был и мил, вдруг стался страшным, тёмным.
Сбегались молча казаки к отрядам Фредерики,
Теперь с оружием они, в пылу сраженья дики.
Стреляли с крыш и из домов, создали окруженье.
Артиллеристы не смогли сломить их наступленье:
Вдруг пушки бросили свои и в спешке разбежались —
Восставшим вскоре пушки те целёхоньки достались.
«Стреляй в убивцев! Метче пли! Накажем супостатов! —
Кирпичников давал указ. — Да не жалей снарядов!».
И ружья вторили пальбе вослед прочь убежавшим.
Неждан с Добрыней тоже здесь, среди людей восставших.
Траубенберг-хитрец хотел укрыться от погони,
Но не умчать — не улететь от ястреба вороне.
Лежит сейчас зарублен он, нить мойры оборвали,
Медали, званья, ордена в посмертье не забрали.
Теперь всех пленных посчитать, да посадить под стражу,
Покойных семьям разнести, смыть с кожи кровь и сажу...* * *
Набатный колокол собрал назавтра круг-собранье:
Желанье есть студить беду, дать правду мирозданью.
Старшины долго речь вели, глаголя, как быть дальше,
Каратели чтоб не пришли с жестоким мщенья вальсом.
«Нам челобитные нужны — Екатерине вручим,
Поведаем о бедах ей, события озвучим.
Узнает — властью высшею здесь злоупотребляли,
Законы низкие свои в бесстыдстве навязали.
Попросим выборность вернуть старшинам, атаманам;
Проворовавшихся убрать немилости тараном.
Для государства наш народ, что монолит-фундамент,
Пусть с населеньем будет власть сердцами и умами!
Гонца отправим в Оренбург, там местный управленец —
Услышит Рейнсдорп о цепях неправедных давлений...И делегация пришла в Санкт-Петербург зимою,
Покамест властвовал февраль, но мир дышал весною.
Все думали: «Ещё чуть-чуть — восторжествует правда!», —
Не знали наши казаки — капкан уже расставлен.
Там, в Петербурге, храбрецов без слов арестовали,
В большую крепость упекли, под рученьки забрали.
То губернатора был план, что Рейнсдорпом кличут —
Напал на яицкий народ, как коршун на добычу.
И государственный совет Екатериной созван:
Отряд, что выслан на Яик, карательным обозван.
Узнают все: идти на власть — большое преступленье,
Люд должен с кротостью терпеть все беды и лишенья.
В главе отряда Фрейман встал — муж генералом ныне,
Он волю высшую несёт — пребудет бунт в руинах!
За то ль боролись казаки, да жизни отдавали?
Их вольности, что грели дух, бесстрастно забирали.Пока карательный отряд шёл из столицы споро,
Наш Рейнсдорп тоже не дремал, поймал стезю задора.
В Яик посыльного погнал с приказом вызнать планы:
Мятежники собой просты, возьмём-ка их обманом.
Посыльный атаманом был в Яицком граде прежде —
Узнает у народа вдруг все чаянья-надежды.
И созван войсковой вновь круг с посыльным уж в Яике,
Сошлись мужи степенные в шумливом споре-крике.
«Пленённых нужно отпустить, за нас вдруг похлопочут,
Тогда, глядишь, и выстрелы в тиши не загрохочут.
Поговорим о мире лишь, да вольности получим,
Не станет ссора длительной, боёв не будет жгучих», —
Призвал народ Кирпичников, надеялся на разум,
Хотел для дела избежать смертельного окраса.
Неждан с Добрыней вместе с ним — угомонили злобу,
Но много шумных казаков, что мыслят по-другому:
«Императрица пусть решит — мы только ей поверим.
И пленным воли не дадим, не станем лицемерить».
Речь долго пламенем лилась, но нету соглашенья,
В умах лишь разные пути, да царствуют сомненья.
Посыльный к Рейнсдорпу пришёл, поведал о метаньях
Посредь мятежных казаков, в решениях шатанья:
«Нет войска цельного в рядах, не слажена команда,
Их можно скоро одолеть без дюжего таланта».
Рейнсдорп услышанному рад, он потирал ладони:
Как Фрейман войско приведёт — мятежников погонит.
И в мае корпус егерей да драгунов летучих
Ко граду прибыл казаков, подобно тёмной туче.
В Яицком ж граде сборы шли — оружье, порох, кони;
Клинки казачьи чищены до блеска, заострёны.
Пока ещё не ведомо — быть миру или схватке,
Хоть столкновенью ражему причины есть в достатке.
«Сразим, — кричали, — Фреймана! А позже на столицу!
К нам люд простой прибавится, в сраженьях пригодится!», —
Одни желали казаки, готовились к атаке.
Другие чтили сдержанность — всегда успеешь к драке.
Решили у Генварцева форпоста встретить рати,
Вести беседу с Фрейманом о нынешнем разладе.
Так в лета самый первый день ушёл переговорщик —
Перфильев, сотником служил, работу взял, не морщась.
И Фрейман сотника встречал, готовил речи к спору:
Казак желает милости — не быть такому вздору!«Ну, Афанасий, скажешь что, озвучишь предложенья?
Неправедный поддержишь бунт иль дашь ему забвенье?», —
Беседу начал генерал, глядел с прищуром хитрым,
Желая поскорее сжечь бунта-восстанья гидру.
«Не можем, значит, разуметь, зачем вы в град идёте —
Напасть волком замыслили иль проявить заботу?
Ступайте ж лучше по домам, — промолвил Афанасий, —
Коль будем спорить продолжать — нам не найти согласий».
«А много ль вас, кто не поймёт, зачем привёл я войско?», —
С улыбкой Фрейман вопрошал, как будто сотник свойский.
«Тех, с ружьями что — тыщи три, да казаков несчётно», —
Хотел Перфильев обмануть, превысил счёт охотно.
«Я б, Афанасий, рад уйти, но нужно мне немного.
Отдайте главарей своих — я не прошу другого.
Да скиньте ружья вон из рук, сидите тихо-мирно;
Мои войска во град войдут, не будут там настырны».
Перфильев не принял совет, сказал: «Ты битвы узник:
Все во сражении помрём — вас в городок не пустим!».В июне, третьего числа, атаку Фрейман начал,
Врасплох застал простой народ — не захотел иначе:
Под утро самое напал, рассвет ещё рождался,
И гомон выстрелов, огня вдруг в тишину ворвался.
Недоглядели казаки за тем перемещеньем,
Навстречу наспех собрались — досадно упущенье —
Да подожгли в степи траву, чтоб дым движенья прятал,
Скатили пушки для стрельбы, упорство бой сосватал.
Пошла такая тут пальба — снаряд свистел игриво!
Вот только дыма пелена снаряды слала мимо.
«Для конницы пришла пора — пускай её в атаку!
Побьём зарвавшийся народ — бандитскую ватагу! —
Приказы Фрейман раздавал, махал блестящей саблей, —
Не одолеет нас бунтарь, внезапностью ослаблен!».
И отошли тут казаки, не выдержав напора —
Поболе пушек у властей, чернеют, как вороны.
Тогда мятежные мужи дорогу обступили —
Холмы, что были по бокам, в редуты превратили.
Нет, не пройти по ней во град у Фреймана отрядам:
Обстрел с холмов начнёт казак свинцовым плотным градом.
Так первый боя день прошёл, был на победу жаден,
Да не скупился на урон — людскою смертью смраден.
И в городок ушли гонцы: «Враг не прошёл сегодня,
Да завтра выстоять должны — дышите в ночь свободно».
И не осталось в граде тех, кто примиренья жаждал,
Не смог народ простить к себе немилость злую дважды.А Фрейман снова хитрый план придумал к нападенью.
Решил коварством город взять, преград нет для стремленья.
Вид сделал, что послал войска к реке для переправы,
Сам пушки выше разместил — собрать жатву кроваву.
«Эй, гренадёры, веселей ж палите из засады! —
Давал указы генерал. — Не береги бравады!».
И поддалися казаки на переправу войска,
Ложь не разгадана была, удар из пушек — жёсток.
Умылись кровью храбрецы, ко граду отступили,
Лишь за собой пожгли мосты, враги чтоб не спешили.
Погиб Добрыня в том бою, Неждан сердит-печален:
Свою друг волю защищал, в бою стал смертью славен.
«Любава, нужно уходить, бежать к границе персов.
Коль здесь останемся сейчас, наш станет мир истерзан», —
Жене казак то говорил, слова бросал скупые,
Любава слёзы уняла — лета идут лихие.
Их тысяч тридцать собралось, кто уходить решился,
В сердцах настойчивость жила — никто не примирился
С разгулом гнёта на народ от власти чужеземной.
Жизнь вольностью должна дышать — не затхлостью тюремной!
И через реку перешли, Чаган что прозывалась:
Войска, когда во град пришли, людей не досчитались.
«Отправим к жителям послов — нужны переговоры.
Витошнов, Журавлёв пойдут, пусть затевают сборы, —
Распоряженье отдавал начальник Фрейман споро, —
Чтобы вернулся люд простой, не дал поспешно дёру».Так сотники ушли вперёд — работать языками,
Народ обратно зазывать прощёнными грехами:
«В родной вернитесь городок, оружие сложите,
Иначе казнь страшна вас ждёт, себя ж скорей спасите!
По следу вашему пойдут каратели-убивцы,
Управу сыщут на беду бунтовщиков-спесивцев».
И многие пришли назад — с детьми кто или болен,
Но Фрейман — хитрый генерал — не до конца доволен:
«Сто двадцать восемь из дворов стоять пусты остались.
Те, кто прийти не захотел — с судьбою заигрались.
Пускай Яицкий городок в осаде пребывает,
Его же жителям ловить я рыбу воспрещаю».
Так к разоренью казаков повёл посол столичный,
Свои хотенья средь людей провозглашая зычно.
Для пущей страсти был введён надсмотрщик-полицмейстер,
Народ простой чтоб осознал — он участью плебейский.
На поиск тех, кто не пришёл, погоню снарядили,
Прервать спасительный побег мятежников спешили.
«Награду крупную дадим, кто беженцев споймает, —
Вояка Фрейман объявил. — Пусть всякий это знает!».
И вот погоня понеслась из тысячи ретивых —
Две сотни пленных привели упрямых да бодливых.
Средь них Кирпичников казак, что в бунте был из первых.
«Ответят пленные за всё, судьба их ныне — стерва», —
Шептал тихонько генерал, писал Екатерине,
Что, мол, слуга её удал в провинции-чужбине.Но вскоре Фрейман вызван был Рейнсдорпом вон из града,
Вернулся мигом генерал, забрал свои награды.
Потом судебный приговор мятежным обсуждали:
Хотели множество казнить, но опосля смягчали.
Вердикт же вынесен таков: шестнадцать бить кнутами,
А позже ноздри вырывать калёными щипцами.
Да на заводы их сослать, словно рабов навечно:
Там вольницы им не видать, жизнь станет скоротечной.
Других же сорок бить кнутом, носы ж целы оставить,
На поселение в Сибирь их с семьями отправить.
Смутьянов тридцать отослать в полки — пусть с турком бьются,
Всех остальных оштрафовать — пущай-ка посмеются!
Ну и, конечно же, казнить десяток самых рьяных —
Четвертовать за страшный бунт злодеев гадких главных.
Узнает на Руси народ — его исчезла воля,
Не вправе громко защищать свои свободы боле.
Гнёт должен удержать в узде, стать крепкими цепями,
Но в цепи дух не заковать, не оградить стенами.
И в людях глас был порождён, летел вперёд стрелою:
«Ещё не сломлена страна, ещё тряхнём Москвою!».
Тартария3 жила в умах, хоть не сильна, как прежде,
Мир справедливости желал, не умерла надежда.
Воссел бы на престоле царь, Петром что величали,
Но скинут Фредерикой стал, из тела дух изгнали.
А царь к народу ближе был, давал заботу людям;
Как вдруг пронёсся чудный слух — царь Пётр жив, не умер...
Примечания
1. Полный чин генерал-майор.
2. Здесь работные.
3. Тартария — термин, использовавшийся в литературе и картографии в отношении обширных областей от Каспия до Тихого океана и до границ Китая и Индии.
| К оглавлению | Следующая страница |