Сентябрь—октябрь 1773 г.

Происхождение и содержание рескриптов Е.И. Пугачева

В августе — первой половине сентября 1773 г. Е.И. Пугачев, встречаясь на степных хуторах под Яицким городком с первыми своими сторонниками — яицкими казаками И.Н. Зарубиным-Чикой, М.Г. Шигаевым, Д. Караваевым, Т.Г. Мясниковым, А. А. и М.А. Кожевниковыми, В.С. Коноваловым, С.В. Кожевниковым, Г.М. Закладновым и другими, обсуждал вопросы предстоящего вооруженного выступления, вылившегося впоследствии в грандиозную Крестьянскую войну 1773—1775 гг. На этих встречах речь шла о военной стороне предприятия (пополнение рядов участников выступления, выбор даты и ближайшей цели и др.), но основное внимание было посвящено обсуждению политических вопросов движения.

Казаки-заговорщики после некоторых колебаний согласились признать Пугачева «императором Петром III». Они усматривали в самозванстве Пугачева несомненные выгоды для дела восстания. Признание Пугачева «Петром III» облегчало действия повстанцев, ибо все движение приобретало характер справедливой борьбы за восстановление на престоле «законного царя», изгнанного с царства происками Екатерины II и дворян за намерение, имевшееся якобы у него, облегчить положение народа. Иллюзии в отношении политики и личности Петра III легко объяснимы. Этот правитель, погибший вскоре после дворцового переворота в 1762 г., завоевал широкую популярность в народе отдельными льготными решениями, принятыми в его Недолгое царствование (перевод крестьянства монастырских и церковных вотчин в разряд экономических крестьян, запрещение приобретать крестьян для работы на купеческих фабриках и заводах, отмена гонений на раскольников, снижение казенной цены на соль и др.). Для большинства яицких казаков признание Пугачева «Петром III» открывало возможности законной борьбы за восстановление старинных казачьих привилегий (выборы на казачьих кругах атаманов и старшин, справедливые начала в распределении войсковых доходов и др.), систематически притесняемых центральной властью при поддержке войсковой старшины. Особенно тяжелый удар казачьей автономии нанес царизм после подавления восстания казаков «мятежной» стороны на Яике в январе—июне 1772 г.¹ Позицию казаков-заговорщиков в отношении использования самозванства Пугачева для возрождения утраченных казачьих привилегий ярче всего осветил сотник Т.Г. Мясников в разговоре с илецким казаком М.Д. Горшковым: «По многим советываниям приметили мы в нем [Пугачеве] проворство и способность, вздумали взять его под свое защищение и его зделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и почти упадших обрядов и обычаев, которые вить правительство давно старается у них переменить введением к ним какого-то новаго штата на основании военном, чего они никогда не хотели принять. И хотя по бывшим у нас на Яике происшествиям принуждены мы остаться без всякого удовольствия, как то думают, — в спокойном духе, однакож искра злобы за такую несправедливость всегда у нас крылась до тех пор, пока изобрели удобный к тому случай и время. И так для сих-то самых причин вздумали мы назвать его, Пугачева, покойным государем Петром Федоровичем, дабы он нам восстановил все обряды, какие до сего времени [были], а бояр, какие больше всего в сем деле умничают и нас разоряют, — всех истребить»².

Известное неудобство, связанное с появлением на исторической арене «Петра III», который в действительности был убит приспешниками Екатерины II 6 июля 1762 г. на мызе Ропша, решено было уладить, пустив в ход устойчиво жившую в народе легенду о царе-изгнаннике, который со временем объявится и освободит трудовой народ, прежде всего крестьянство, от бесправия, произвола помещиков и чиновников. Народ наивно верил в то, что реальный Петр III, бывший будто бы «народным заступником», чудесным образом спасся в дни дворцового переворота 1762 г. и вот уже двенадцатый год укрывается от дворян и Екатерины II, странствуя по чужим странам и России. Показательно то, что за время с 1764 г. и до того, как Пугачев взял себе имя Петра III, в России действовало семь самозванцев, выдававших себя за царя Петра Федоровича³. Вступая на путь самозванства, Пугачев, несомненно, рассчитывал на то, что крестьяне с большим доверием примут желанную волю и землю от «законного» «императора и самодержца Всероссийского», нежели от беглого донского казака. В условиях XVIII в. при господстве в психологии народа патриархальных наивно-монархических представлений и иллюзий самозванство Пугачева — нового «Петра III» — явилось средством, облегчавшим вовлечение социальных низов в восстание как законную борьбу против узурпаторши верховной власти — Екатерины II и ее пособников-дворян — душителей народной вольности⁴. Крестьянство, вынашивая идею борьбы за утверждение на престоле справедливого и «доброго» монарха, милостивого к нуждам угнетенных, не созрело до осознания необходимости революционного выступления против самодержавия, защищавшего господствующее положение дворянства и крепостнические порядки в России.

Обсуждая вопросы, связанные с подготовкой восстания, радикально настроенные казаки принимали во внимание то, что выступление Пугачева под именем популярного в народе царя Петра Федоровича позволило бы привлечь крестьянство на сторону казаков. Казачий сотник Т.Г. Мясников, касаясь перспектив движения, надеялся на то, что «сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черного народа, который также от господ притеснен и вконец раззорен»⁵. Такого же мнения придерживался и Пугачев. Рассказывая казакам о своих скитаниях на Украине, Дону и в центральных губерниях России, он говорил, что всюду «примечал, что везде народ раззорен, и вы-де также терпите много обид и налог»⁶. Поддержка казачьего выступления крестьянством могла, по замыслу Пугачева, обеспечить успех восстания. Обсуждая с казаком М.А. Кожевниковым планы похода повстанцев, Пугачев заявил, что «он с войском следовать будет в Русь, которая-де вся к нему пристанет»⁷. И сам Пугачев, и ближайшие его сторонники, решительно высказываясь за ориентацию на крестьянство как союзника казаков в предстоящем выступлении, учитывали, несомненно, уроки восстания 1772 г. на Яике, поражение которого было обусловлено просчетами его руководителей, придерживавшихся оборонительной тактики и не пожелавших установить связь с другими антикрепостническими силами в стране, и прежде всего с крестьянством⁸.

Присвоив себе имя и титул «императора Петра III», Пугачев брал на себя и определенные обязательства облегчить участь народа, недовольного правлением Екатерины II. При первой встрече на Таловом умете с Зарубиным, Шигаевым и Караваевым Пугачев заявил, что «приехал к вам и слышу, что вы-де и вся чернь обижены, так я хочу за вас вступитца и удовольствовать»⁹. И если «удовольствование» требований казаков заключалось в восстановлении утраченных казачьих привилегий, то в отношении крестьян речь шла об освобождении их от крепостной зависимости. Утрату владельческих прав на крестьян предполагалось компенсировать дворянам путем назначения высокого жалования из государственной казны. На хуторе братьев Кожевниковых Пугачев, касаясь этого вопроса, говорил Зарубину: «От дворян-де деревни лутче отнять, а определить им хотя большое жалованье»¹⁰. Это намерение он подтвердил и в первые дни восстания, выступая 21 сентября 1773 г. с речью перед жителями Илецкого городка: «У бояр-де села и деревни отберу, а буду жаловать их деньгами»¹¹. Позднее, в ходе восстания, это половинчатое решение в отношении дворянства было заменено радикальным призывом к истреблению дворян.

Важнейший вопрос, обсуждавшийся Пугачевым с казаками накануне восстания, заключался в установлении тех условий, на которых «мятежная» сторона Яицкого войска соглашалась на участие в этом выступлении. Казаки стремились возродить старинные порядки в войске, упраздненные правительством Екатерины II. Казачество требовало восстановления войскового круга как высшего органа управления, предоставления ему права выбора и отчетности атамана и старшин, широких прерогатив в отношении распределения войсковых доходов, полной выплаты денежного жалованья, кормового и вещевого довольствия, не выдаваемого правительством за многие годы. Пугачев полностью согласился с требованиями казаков и дал им от имени «Петра III» клятвенное обещание: «Обещаюсь пред богом любить и жаловать Яицкое войско так, как и прежние цари. И буду вас жаловать рекою Яиком и впадающими во оное реками и протоками, рыбными ловлями, землею, сенокосными и всеми угодьями безданно и беспошлинно, и распространю соль на все четыре стороны — вези, кто куда хочет. И оставлю Яицкое войско при прежней их вольности»¹². Некоторые из этих положений получили отражение в первом именном указе Пугачева, адресованном 17 сентября 1773 г. яицким казакам¹³.

Политические и военные вопросы, обсуждавшиеся Пугачевым с казаками-заговорщиками накануне восстания, не были оформлены каким-либо единым документом программного значения. Некоторые из высказанных тогда мыслей не были впоследствии реализованы. Но в целом была выработана известная система согласованных взглядов на основные задачи и требования намеченного выступления. Пугачев и его сторонники образовали «заговорщицкий центр», который взял на себя практическую подготовку восстания. Появление подобной (во многом еще элементарной) организации стало возможным потому, что восстание готовилось в среде казаков. Они издавна отличались сплоченностью, боевым опытом, воспитывались в традициях борьбы против наступления на их права, опирались в этой борьбе на старинные формы казачьей жизни и самоуправления, противостоящие феодальным порядкам, были более «артельными людьми», нежели другие трудовые сословия феодального общества. Что же касается яицких казаков, зачинщиков Крестьянской войны 1773—1775 гг., то они имели большой опыт борьбы в многолетних волнениях XVIII в., и особенно в восстании 1772 г. Успешная подготовка нового вооруженного выступления в иной социальной среде была бы в условиях 1773 г. невозможна. Наличие при подготовке восстания в сентябре 1773 г. повстанческого центра, который наметил, правда в весьма общих чертах, решение ряда принципиально важных вопросов политического и военного характера, — свидетельство заметной зрелости Пугачевского движения по сравнению с предшествовавшими ему стихийными народными выступлениями XVII—XVIII вв., учитывая не только крестьянские, городские и казачьи восстания, но и крестьянские войны того времени.

В исходе августа 1773 г., вскоре после первой встречи с казаками, Пугачев был озабочен подысканием «письменного человека», который мог бы, руководствуясь его указаниями, составить воззвание к казакам в виде именного указа от самозванного «Петра III». С этой целью он вместе с содержателем Талового умета С.М. Оболяевым отправился 27 августа в старообрядческий монастырь в Мечетную слободу (ныне г. Пугачев в Саратовской обл.), объявив своему спутнику, что поездка эта предпринята им потому, что «казаки в середу¹⁴ приедут к ним и что-нибудь положут¹⁵, так вить это надобно написать, а у нас грамотея нет, так я хочю съездить в Верхней монастырь и там взять писаря, — так он покуда и станет всякия дела писать»¹⁶. Однако поездка в Мечетную слободу, чуть не стоившая Пугачеву свободы, окончилась неудачей — «письменного человека» не нашли, а Оболяев был арестован монастырскими старцами.

Две недели спустя Пугачев, укрывавшийся на речке Усихе, отправил в Яицкий городок своих эмиссаров, казаков Д.С. Лысова и К.И. Фофанова, приказав им прислать к нему «какова ни есть письменного человека», ибо ему «для переписывания набело писарь потребен»¹⁷. Посланцы Пугачева обратились к старому казаку Я.Ф. Почиталину с просьбой отправить к «Петру III» сына Ивана. «Да чем-де далеко-то ходить, да еще искать, вот у тебя Иванушка, — указав на сына его, — свой грамотей, пошли-тка ево». Почиталин усомнился: «Как-де ево послать? Он-де человек еще молодой, небывалой при таких делах, где-де ему ето исправить!» Казаки возразили на это: «Вот те-ка пустяки какия! Как не исправить? Вить на нем взыскивать государь не будет, знает, что он в таковых делах небывалой. А он человек молодой, так лутче понатореет. А за ето-де, сам ты знаешь, он будет человек и не будет оставлен». Почиталин согласился, наконец, с этими доводами. Отправляя сына Ивана к Пугачеву, он велел ему «верно служить государю и все делать, что не заставит, учиться добру и привыкать к делам»¹⁸. 16 сентября 19-летний казак Иван Яковлевич Почиталин¹⁹ явился в стан «Петра III» на Усихину росоошь. Пугачев сказал ему: «Будь при мне и пиши, что я велю». Почиталин предупредил его: «Я пишу худо». На что Пугачев уверил его: «Письма будет мало, и человек-де ты молодой, еще выучисся»²⁰. Вскоре выяснилось, что Почиталин и вправду был человек не очень твердый в грамоте, но, безусловно, преданный Пугачеву и делу восстания. Пугачев сразу увидел в Почиталине верного человека, оценил его готовность к службе: «Благодарствую, я тебя не оставлю, и будь ты при мне секретарем»²¹. Перу Почиталина принадлежат первый именной указ Пугачева и ряд других его указов, а также распоряжений повстанческой Военной коллегии начального этапа Крестьянской войны (сентябрь 1773 — март 1774 г.).

§ 1. Именной указ Е.И. Пугачева яицким казакам (17 сентября 1773 г.). В полдень 17 сентября Пугачев и его спутники отправились с речки Усихи на хутор братьев Толкачевых. Вечером, на привале в степи, Пугачев приказал Почиталину написать указ²² «в той силе, что государь Петр Третей император принял царство и жалует реками, морями, крестом и бородою, ибо сие для яицких казаков было надобно»²³. Сходное показание об этом событии привел на следствии и Почиталин, сообщив, что Пугачев велел ему написать в указе: «Я-де точно государь, и послужите мне верою и правдою, за что жалую вас реками, морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и порохом и всякою вольностию; а знаю, что вы во всем обижены и лишают вас всей вашей привилегии, и всю вашу вольность истребляют; а напротив того, бог вручает мне царство по-прежнему, то я намерен вашу вольность возстановить и дать благоденствие»²⁴. Показания Пугачева и Почиталина согласно говорят о том, что содержание будущего документа было объявлено Пугачевым, роль же Почиталина сводилась к фиксации сказанного ему в форме именного указа. Это и понятно. Пугачев, часто обсуждавший с казаками политические вопросы поднятого ими восстания, имел более полные представления о требованиях яицкого казачества и лучше знал то, что следовало написать в своем первом указе, нежели молодой казак Почиталин, только что примкнувший к повстанцам²⁵.

Приехав на хутор Толкачевых, Пугачев обратился к собравшимся казакам: «Слушайте, детушки, што будет читать Почиталин, и будьте мне верны и усердны, а я вас буду жаловать». Когда Почиталин читал указ, «то все люди были тогда в великом молчании и слушали, как он приметить мог, весьма прилежно». По зачтении же указа Пугачев спросил: «Што, хорошо ль? И вы слышали ль?» На что все единогласно закричали: «Хорошо, и мы слышали, и служить тебе готовы!»²⁶

Единодушное одобрение казаками-повстанцами указа Пугачева свидетельствовало о том, что в этом документе были отражены требования казачества о восстановлении старинных казачьих привилегий, попранных правительством Екатерины II. Казаки издревле пользовались известной автономией в управлении войсковыми делами и получали государственное обеспечение за службу по охране юго-восточных границ России от набегов степных кочевников и за участие в других военных предприятиях правительства в XVII—XVIII вв. В среде казаков жили предания, что эти права были пожалованы Яицкому войску грамотами прежних царей. В 1774 г. на следствии в Яицком городке казаки И. Герасимов, Ф. Таликов и А. Чигинахов заявили чиновнику Оренбургской секретной комиссии гвардии капитан-поручику С.И. Маврину, что яицкие казаки помнят грамоту царя Михаила Федоровича, который «позволил им на том месте, где они ныне обитают, поселиться и пожаловал их, по собственной их просьбе, пользоваться следующим: рекою Яиком с вершины и до устья и впадающими в нее реками и протоками, рыбными ловлями и звериною ловлею, а равно и солью безпошлинно, также крестом и бородою»²⁷. Все эти права казаков торжественно подтверждались указом Пугачева, но при том условии, чтобы казаки верно «служили до капли своей до крови» своему отечеству и ему, «Петру Третьему», как служили их деды и отцы «прежным царям».

Учитывая пестрый национальный состав Яицкого войска, Пугачев адресовал свой указ как казакам русского происхождения, так и калмыкам и татарам, поверстанным в казачью службу. Содержащееся в указе прощение «во всех винах» тех, которые «винныя были» «Петру Федоровичу», следует, видимо, понимать как амнистию всем невольно изменившим Петру III в 1762 г. принятием присяги на службу Екатерине II.

Выше сообщалось, что первый указ Пугачева был составлен вечером 16 сентября, однако в тексте проставлена дата «1773 году сентября 17 числа». Расхождение в датах может быть объяснено тем, что Почиталин обозначил на указе дату его обнародования, а это имело место в ночь с 16 на 17 сентября. Именно тогда, как свидетельствовал В.С. Коновалов, Пугачев с хутора Толкачевых «посылал указ, которой писал Почиталин, на форпосты, с коим ездил казак Петр Володимеров, которой, возвратясь, привел казаков человек с дватцать»²⁸.

17 сентября на стан к Пугачеву собралось до 60 казаков, с которыми он и выступил в поход к Яицкому городку. Ночевав вблизи Бударинского форпоста, Пугачев утром 18 сентября отправил в Яицкий городок «запечатанной и подписанной на имя старшины Акутина указ» с казаком П. Быковым, «и велено тот указ отдать Акутину и в кругу вычесть»²⁹. К вечеру Быков и его спутник по этой поездке казак Кирпишников добрались к городку, у предместья которого встретили выступивший против Пугачева отряд — 6-ю легкую полевую команду во главе с капитаном А.П. Крыловым (отец баснописца И.А. Крылова) и казачью команду во главе со старшиной И.К. Акутиным³⁰. Посланцы Пугачева, приехавшие с его указом и «имевши оной на голове, кричали, чтоб войско Яицкое того указу послушало» и «приклонилось» к «Петру III», и «требовали, чтоб принял тот указ не иной кто, а старшина Акутин и всему войску прочел. Когда же капитан Крылов, того не учиня, а взяв оной от старшины, и, не читая, положил в карман, а присланных приказал схватить», то этому воспрепятствовали многие казаки, которые вскоре перебежали к Пугачеву, подошедшему к Яицкому городку³¹. 28 сентября комендант Яицкого городка подполковник Симонов отправил перехваченный пугачевский указ оренбургскому губернатору генерал-поручику И.А. Рейнсдорпу³², а тот послал указ в числе других приложений при рапорте 7 октября 1773 г. в Военную коллегию³³.

Хотя указ, посланный Пугачевым в Яицкий городок, и не дошел до казаков, устная агитация его сторонников возымела огромное воздействие на рядовую казачью массу. Из рапорта Симонова к Рейнсдорпу от 21 сентября видно, что в стан Пугачева в течение 18—19 сентября перешли 462 казака, примыкавшие в большинстве своем к «мятежной» стороне Яицкого войска³⁴.

И.Я. Почиталин на допросе в Оренбургской секретной комиссии 8 мая 1774 г. по памяти воспроизвел текст именного указа Пугачева, посланного будто бы им 18 сентября 1773 г. с казаком А. Боряновым:

«Войска Яицкаго коменданту и казакам, и всем служивым, и всякого звания людям мое именное повеление.

Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и мне послужите, великому государю. И за то будете жалованы крестом и бородою, реками и морями, и денежным жалованьем, и всякою вольностию. Повеление мое исполняйте и со усердием меня, великого государя, встречайте. А естли будете противиться, то возчувствуете как от бога, так и от меня праведный гнев».

Оной указ подписал я по приказу Пугачева тако: «Великий государь Петр Третий Всероссийской»³⁵.

Основываясь на показаниях Почиталина и приведя цитируемый текст в своем исследовании о Пугачевском восстании, Н.Ф. Дубровин утверждал, что в данном случае речь идет об указе, написанном будто бы Почиталиным 18 сентября непосредственно перед первым приступом повстанцев к Яицкому городку³⁶.

Аналогичной точки зрения придерживается В.В. Мавродин³⁷. Однако показания Почиталина об этом событии, как это выяснилось при их сопоставлении со свидетельствами других источников, содержат ряд фактических ошибок, вызванных просчетами памяти. Так, из протоколов допросов Е.И. Пугачева³⁸ и Т.Г. Мясникова³⁹, а также из рапорта подполковника И.Д. Симонова к губернатору И.А. Рейнсдорпу от 28 сентября 1773 г.⁴⁰ видно, что Пугачев послал казака А. Борянова в Яицкий городок не 18, а 19 сентября, перед вторым приступом повстанцев к городку, и что Борянов повез туда указ Пугачева, написанный 19 сентября⁴¹, но не Почиталиным, а другим пугачевским секретарем — пленным сержантом Д.Н. Кальминским (см. об этом § 3). Что же касается текста указа, приведенного в протоколе допроса Почиталина, то это, как свидетельствовал Почиталин, был указ, который он «в первый еще раз» писал по приказанию Пугачева⁴² и, следовательно, являлся известным нам указом 17 сентября, посланным 18 сентября в Яицкий городок с казаком Быковым.

Первый историограф Пугачевского восстания А.С. Пушкин, отмечая значение указа 17 сентября, писал о нем, как о выдающемся памятнике народной публицистики, который по силе своего воздействия превосходил официальные публикации екатерининских властей: «Первое возмутительное воззвание Пугачева к яицким казакам есть удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного. Оно тем более подействовало, что объявления, или публикации, Рейнсдорпа были писаны столь же вяло, как и правильно, длинными обиняками, с глаголами на конце периодов»⁴³. В советской литературе раскрыта связь содержания первого указа Пугачева и ряда последующих его обращений с живым разговорным языком, сказовой и песенной культурой и с умонастроениями простого народа⁴⁴.

§ 2. Именной указ Е.И. Пугачева правителю Младшего казахского жуза хану Нуралы (18 сентября 1773 г.). Указ⁴⁵ составлен пугачевским секретарем яицким казаком Балтаем Идеркеевым (Идоркиным) рано утром 18 сентября в лагере повстанцев у реки Кушум. Происхождение указа и его датировка устанавливаются по допросам повстанцев и по документам екатерининской администрации.

В середине сентября 1773 г. хан Нуралы, узнав о появлении в Прияицкой степи у казаков неведомого человека, который выдает себя за Петра III, отправил в его лагерь с целью разведки своего чиновника — бывшего казанского муллу Забира Карамуллина. К вечеру 16 сентября Забир и сопровождавший его яицкий казак Уразгильда Аманов явились на речку Усиху, где узнали, что Пугачев и его сторонники уехали на хутор Толкачевых. Отправившись вслед за ними, Забир и Уразгильда лишь к утру 18 сентября настигли Пугачева у реки Кушум. Здесь Забир был представлен Пугачеву и вручил ему ханские подарки (жеребца, саблю, чекан, халат)⁴⁶. Забир сказал, что он послан с поклоном от хана, а также и с тем, чтобы и «вас посмотреть для того, что я бывал в Москве и в Петербурге и государя видал». На вопрос же Пугачева, узнал ли он, Забир, «что я государь», тот ответил: «Как-де не узнать? Я узнал, что ты государь». Потом добавил, что хан Нуралы «приказал ваше величество просить, чтоб вы написали к нему письмо»⁴⁷. Забир заверил Пугачева: «Я-де верно уповаю, что Нурали-хан даст помощь»⁴⁸. В действительности, как вскоре выяснилось, хан с самого начала не намеревался оказывать какой-либо поддержки повстанцам. Посылка Забира в стан Пугачева, равно как и верноподданнические послания Нуралы к русским властям (оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу, астраханскому губернатору П.Н. Кречетникову, яицкому коменданту И.Д. Симонову), служили прикрытием двойной политической игры хана, пытавшегося выторговать у обоих сторон существенные экономические уступки в пользу ханской семьи и байской верхушки Младшего жуза⁴⁹.

По совету с яицким казаком Идеркеем Баймековым⁵⁰ и ближайшими соратниками Пугачев принял решение «послать к Нуралы-хану указ и требовать у него на вспоможение людей»⁵¹. Указ писал Балтай Идеркеев⁵². Он показал на следствии, что 18 сентября написал со слов Идеркея указ к хану Нуралы, в котором объявлялось будто бы, что «государь Петр Федорович вступает опять на царство и что, естли кто из его ханского владения желает ему служить, те бы к нему приезжали, да и сам бы он, хан, естли хочет, приезжал бы. И за то обещал его жаловать землями и водами»⁵³. При сопоставлении этого показания с текстом сохранившегося указа видно, что пересказ документа в показании Балтая Идеркеева неточен⁵⁴. В указе речь идет лишь о присылке в ставку Пугачева ханского сына с сотней джигитов, но не содержится каких-либо обещаний о земельных пожалованиях казахам. Вероятно, Балтай Идеркеев воспроизвел по памяти содержание какого-то другого указа Пугачева к правителям Младшего жуза, возможно это был указ от 26 сентября 1773 г., адресованный султану Дусали, где в числе прочих пожалований казахам за верную службу «Петру III» было обещано предоставить им в пользование земли и воду⁵⁵.

С указом к хану Нуралы 18 сентября отправился казак Уразгильда Аманов. Однако, отъехав всего лишь три версты от стана Пугачева, он был схвачен командой старшины Акутина и доставлен в Яицкий городок вместе с обнаруженным у него указом. В тот же день комендант Симонов отправил рапорт губернатору Рейнсдорпу, приложив к нему оригинал пугачевского указа и его перевод⁵⁶. В свою очередь Рейнсдорп 24 сентября послал рапорт в Военную коллегию с сообщением о попытках Пугачева «требовать к себе помощи» от хана Нуралы⁵⁷.

Пугачев, узнав об аресте своего посланца, в тот же день, 18 сентября, по просьбе муллы Забира велел Балтаю Идеркееву написать к хану Нуралы второе послание «в такой же силе, как и первое к нему было послано, то есть, чтобы он прислал к нему на помощь своего войска»⁵⁸. С этим указом к хану Нуралы поехали Забир и яицкие казаки Мурат Чинаев и Жумачильды Сеитов, сбежавшие по дороге⁵⁹. Забир благополучно добрался до ставки хана Нуралы, находившейся в то время на левом берегу Яика.

Обращаясь с этими и последующими указами к хану Нуралы, Пугачев не возлагал, впрочем, особых надежд на поддержку хана. Важно было использовать иллюзорную готовность правителей Младшего жуза оказать помощь повстанцам в политических целях, для упрочения престижа «всероссийского самодержца», которому будто бы покоряются и кочевые полунезависимые народы. Пугачев заявлял на следствии, что он от Нурали-хана «силу требовал себе» не столько для помощи, «как для славы такой, что ему и уже орды прикланяютца»⁶⁰. Для успешного развертывания восстания существенное значение имела даже и нейтральная позиция казахов, поскольку благодаря этому обеспечивались тылы повстанческих сил.

§ 3. Именной указ Е.И. Пугачева солдатам и офицерам, гарнизона Яицкого городка (19 сентября 1773 г.). Оригинал указа, сохранившийся в делах Секретной экспедиции Военной коллегии⁶¹, не имеет даты. Н.Ф. Дубровин, впервые опубликовавший этот указ, отнес его к 5 октября 1773 г. — дню первого приступа повстанческого войска к Оренбургу, когда будто бы казак-пугачевец Иван Солодовников привез к стенам города «воззвание самозванца, обращенное к гарнизону»⁶². Хотя Дубровин и не назвал источников своего рассказа о миссии Солодовникова, но, несомненно, он опирался на следственные показания Пугачева в Яицком городке и в Москве относительно того, что при подходе его войска к Оренбургу наперед был выслан казак Солодовников с указом о сдаче города⁶³. Однако, как выяснилось при изучении источников, современных событиям осени 1773 г. (журнал Оренбургской губернской канцелярии, дневниковые и мемуарные свидетельства очевидцев оренбургской осады), 5 октября никакой пугачевский указ в Оренбург не посылался, а показания Пугачева хронологически неточны и в действительности касаются событий более позднего времени. Следовательно, предложенная Дубровиным датировка указа «регулярной команде» ошибочна. Построение Дубровина без какой-либо критики и аргументации было принято в последующих публикациях и исследованиях, которыми указ «регулярной команде» отнесен к 5 октября⁶⁴.

А в то же время обращение к источникам как повстанческого, так и правительственного происхождения дает основания утверждать, что этот указ был составлен 19 сентября 1773 г. и адресован «регулярной команде» гарнизона Яицкого городка. Пугачев на первом допросе, вспоминая события 19 сентября, показал, что в тот день, перед вторым приступом повстанцев к Яицкому городку, он велел «сержанту Дмитрию Николаеву⁶⁵ написать еще в войско Яицкое указ, чтоб они одумались и встретили меня, яко великого государя. По написании оного указа велел я Почиталину приложить вместо себя руку, и когда оной был готов, то послал в городок с казаком, которой назад уже не возвратился»⁶⁶. В показании Пугачева содержатся две неточности. Неверно его заявление, что указ был послан «в войско Яицкое» (т. е. к казакам Яицкого войска), в действительности, судя по рапорту коменданта Симонова, он был адресован «воинской команде» Яицкого гарнизона. Неточно также и то, что указ был скреплен подписью «Петра III», сделанной Почиталиным. Графический анализ текста свидетельствует, что весь указ, включая и подпись, написан одним почерком — рукой Кальминского⁶⁷. Пугачев не назвал имени казака, посланного в Яицкий городок с этим указом, но из следственных показаний пугачевцев Т.Г. Мясникова, С.В. Кожевникова и С. Мякушева известно, что это был Алексей Борянов⁶⁸. От него и попал указ в руки подполковника Симонова, а тот сообщил губернатору Рейнсдорпу, что 19 сентября от Пугачева «к воинской команде прислано возмутительное письмо», которое и препровождается им, Симоновым, в Оренбург⁶⁹. Это сообщение Симонова — одно из решающих свидетельств, позволяющих датировать указ Пугачева «регулярной команде» (или, по терминологии Симонова, «воинской команде») 19 сентября 1773 г.

Происхождение и содержание этого указа были продиктованы событиями 18 сентября, когда выяснилось, что наличие в Яицком городке крупного гарнизона регулярных войск (6-я и 7-я легкие полевые команды, насчитывавшие свыше 1100 человек при 18 пушках) сдерживало переход значительной части казаков так называемой мятежной стороны к повстанцам и в конечном счете воспрепятствовало Пугачеву овладеть городком. Приготовившись на Другой день, 19 сентября, ко второму приступу к Яицкому городку, Пугачев решил сперва отправить туда указ, адресованный солдатам и офицерам «регулярной команды». Примечательно то, что в указе внимание акцентировано на разнице положения и интересов офицерства и рядовой солдатской массы, рекрутируемой из крестьян и городских низов. Сознавая, что обещанные в указе льготы вряд ли могут побудить офицеров-дворян перейти на сторону восставших, Пугачев, обращаясь к солдатам, призывал их, «оставя принужденное послушание к неверным командирам», положить «оружие свое пред знаменами моими».

Нельзя, на наш взгляд, согласиться с мнением А.И. Андрущенко, который, анализируя содержание указа «регулярной команде», рассматривал его в качестве акта, реализующего одно из важнейших звеньев стратегического замысла Пугачева, а именно намерение использовать солдат в качестве основной вооруженной силы восстания наряду с казачеством⁷⁰. В действительности у руководителей движения не было подобной ориентации на солдат; в своих замыслах и планах они опирались в то время на казачество, рассчитывая в перспективе на поддержку восстания крестьянами. Поэтому обращение Пугачева к солдатам с указом 19 сентября следует рассматривать лишь как тактический шаг, направленный на решение конкретной боевой задачи по овладению Яицким городком. Но попытка Пугачева привлечь солдат яицкого гарнизона на сторону восстания не удалась ни в сентябре 1773 г., ни в дни блокады Яицкого городка повстанцами в январе—апреле 1774 г.

§ 4. Именной указ Е.И. Пугачева атаману Л.И. Портнову, старшинам и казакам Илецкого городка (20 сентября 1773 г.). Потерпев неудачу со вторым приступом к Яицкому городку, Пугачев в тот же день, 19 сентября, отошел вверх по Яику и остановился в урочище Белые Берега. Чтя старинный казацкий обычай, он предложил собрать круг, на котором повстанцы выбрали в походные атаманы Андрея Афанасьевича Овчинникова; из числа близких к Пугачеву людей были избраны полковники, есаулы и сотники повстанческого войска. Здесь же казаки, отклонив первоначальное намерение Пугачева «пойти на Русь», настояли на походе к Оренбургу, захватывая на пути прияицкие форпосты и крепости. К вечеру 20 сентября войско Пугачева вышло к Кинделинскому форпосту. Отсюда Пугачев отправил свой указ в Илецкий казачий городок к атаману, старшинам и казакам⁷¹.

Указ, судя по сохранившимся его копиям, не имеет даты, но то, что он был составлен 20 сентября, устанавливается показаниями очевидцев событий, происходивших в тот день в стане Пугачева у Кинделинского форпоста⁷². Пугачев говорил на следствии, что указ был написан его секретарем Дмитрием Николаевым (Д.Н. Кальминским) и «в такой же силе, как и в Яицкий городок»⁷³, и это подтверждается при сопоставлении текстов этих указов, устанавливающем сходство в литературной манере и в содержании ряда формулировок⁷⁴.

Следует рассмотреть вопрос о числе пугачевских указов, посланных 20 сентября в Илецкий городок. Вопрос о том, один или два указа были посланы в этот день, был запутан противоречивыми показаниями самого Пугачева. На допросе в Яицком городке он вполне определенно говорил об отправлении лишь одного указа⁷⁵, а на следствии в Москве заявил, что послал два указа: один из них был адресован Лазареву (Л.И. Портнову), а другой — илецким казакам⁷⁶. Последнее свидетельство Пугачева — без какой-либо проверки по другим источникам — прочно вошло в литературу⁷⁷. Если же обратиться к показаниям видных пугачевцев М.Г. Шигаева, Т.Г. Мясникова, И.Я. Почиталина, М.Д. Горшкова, И.И. Зарубина и илецких казаков А. Второва, Л.А. Творогова, А. Шаешникова, то можно установить, что все они единогласно говорят о присылке в Илецкий городок лишь одного указа⁷⁸. Эти свидетельства имеют решающее значение. Противоречивы показания источников и о человеке, доставившем пугачевский указ в Илецкий городок. Не могли вспомнить его имени на следствии Шигаев, Мясников и Горшков, а также и Пугачев на допросе в Яицком городке⁷⁹. Но при дознании в Москве Пугачев заявил, что в Илецкий городок отправился с двумя указами⁸⁰ Овчинников, причем из контекста протокола допроса видно, что речь идет об атамане Андрее Овчинникове⁸¹. Московское показание Пугачева, подкрепленное к тому же сходным свидетельством атамана И.Н. Зарубина⁸², было принято на веру и вошло в литературу⁸³. Вопреки этому следует отдать предпочтение показаниям илецких казаков А. Второва, Л.А. Творогова, А. Шаешникова, которые, будучи непосредственными свидетелями событий в Илецком городке, единогласно утверждали, что вечером 20 сентября в городок явился с пугачевским указом Овчинников, но это был не походный атаман Андрей Овчинников, а Илецкий казачий сотник Василий Овчинников; что же касается Андрея Овчинникова, то он приехал в городок лишь утром 21 сентября для разведки, агитации среди казаков в поддержку «Петра III» и устройства ему и его войску торжественной встречи⁸⁴. Следователи Тайной экспедиции, допрашивая Илецкого казака И.А. Творогова (служившего в повстанческой Военной коллегии), задали ему вопрос: привозил ли какие бумаги от Пугачева в Илецкий городок атаман Андрей Овчинников? На что Творогов вполне определенно отвечал: «Манифеста ж злодейского никакого Овчинников не привозил»⁸⁵.

Обращаясь с именным указом к илецким казакам, Пугачев обещал пожаловать их теми же льготами, которые были обещаны яицким казакам в его обращении 17 сентября, объявлял о намерении сделать казачество первым сословием в государстве после победоносного завершения предприятия «Петра III».

Выше уже отмечалось сходство содержания некоторых положений в указах 19 и 20 сентября, составленных Д.Н. Кальминским. Характерно содержащееся в обоих указах противопоставление интересов рядовой служилой массы (в первом указе — солдат, во втором — казаков) и командного состава (в первом указе — офицеров, во втором — казачьей старшины); причем в обоих документах выражено враждебное отношение к командному составу, пытающемуся склонить рядовых служилых людей к сопротивлению новоявленному «Петру III»⁸⁶.

Обнародование пугачевского указа в Илецком городке склонило большинство казаков на сторону повстанцев. Атаман Л.И. Портнов, пытавшийся с некоторыми старшинами организовать сопротивление, был арестован казаками, а позднее казнен с санкции Пугачева, торжественно, под колокольный звон вступившего 21 сентября в городок со своим войском. Три дня спустя Пугачев отправился в поход к Оренбургу, присоединив к своему отряду до 300 илецких казаков, в числе которых был и М.Д. Горшков⁸⁷, определенный писарем в помощь к Почиталину.

§ 5. Именной указ Е.И. Пугачева гарнизону и жителям Рассыпной крепости (24 сентября 1773 г.). Простояв три дня в Илецком городке, повстанческое войско утром 24 сентября отправилось в поход вверх по правому берегу Яика и в тот же день подошло к Рассыпной крепости, куда Пугачев «послал наперед указ⁸⁸, чтоб здались без супротивления»⁸⁹. Комендант крепости майор И.Ф. Веловский приготовился к отпору, но, вступив в бой, не получил поддержки от местных казаков и оробевших солдат гарнизона. После недолгого сопротивления крепость была взята штурмом, а захваченные в плен Веловский и офицеры команды казнены повстанцами.

Пугачевский указ в Рассыпную крепость не имеет даты, но то, что он был составлен 24 сентября, устанавливается событиями, происходившими в тот день у крепости, а также по рапорту коменданта Татищевой крепости полковника Г.М. Елагина, который 25 сентября писал Рейнсдорпу, что он получил утром рапорт Веловского о начавшемся накануне приступе повстанцев к Рассыпной крепости и о присланном туда указе Пугачева⁹⁰. Составителем указа был, несомненно, Д.Н. Кальминский, в чем убеждает нас сходство содержания и стиля этого документа с другими указами, написанными этим же пугачевским секретарем⁹¹. Один из современников восстания, житель Татищевой крепости, сообщил в 1833 г. А.С. Пушкину, что пугачевский указ в Рассыпную крепость был написан Кальминским (в пушкинской записи он назван Карницким)⁹².

Указ адресован «всякаго звания людям» в Рассыпной крепости, не различая их социального и служебного статуса (солдаты и офицеры гарнизонной команды, казаки, состоящие в штате, «своекошные» жители, не получающие жалованья, и др.). Всем им обещано (при условии верной службы «Петру III») пожалование «вечною вольностию, реками, лесами, всеми выгодами, жалованьем, правиантом, порохом и свинцом, чинами и честию», т. е. всеми теми льготами, которые известны и по предшествующим указам Пугачева. Не вполне ясна содержащаяся в данном указе оговорка: «А вольность, хоть и нелегулярные, но всяк на веки получит». Следует ли понимать это как уравнение в правах на льготы всей массы «нерегулярных» (казаки и «своекошные») с «регулярными» (солдаты и офицеры), или же оговорка касается прав «своекошных» (не состоящих в казачьем штате и не получающих жалованья), которым обещаны милости «Петра III» наравне с «регулярными»? Следует, пожалуй, предпочесть последнее предположение, учитывая всеобщность пожалований Пугачева населению крепости.

После захвата Рассыпной крепости, в ходе дальнейшего наступления к Оренбургу, Пугачев обращался с именными указами сходного содержания к казакам Татищевой крепости (27 сентября), Чернореченской крепости (29 сентября), татарам Сеитовой слободы (30 сентября), атаману Сакмарского городка Д.Д. Донскову и Сакмарским казакам (1 октября), но эти документы не сохранились, а их содержание реконструировано по свидетельствам других, современных им источников⁹³.

§ 6—7. Именные указы Е.И. Пугачева башкирам Ногайской дороги Оренбургской губернии (1 октября 1773 г.). В начале октября 1773 г. Пугачев, обосновавшись со своими отрядами вблизи Оренбурга, вошел в контакт с теми районами, которые были населены не только казаками Яицкого и Оренбургского казачьих войск, но и помещичьими и заводскими крестьянами, татарами, башкирами, калмыками, казахами и другими народностями Юго-Востока. Ставка Пугачева не могла не обратить внимания на возможности вовлечения в восстание этих групп населения Оренбургской губернии, учитывая то, что по своей численности они в сотню раз превышали общее число казаков Яицкого и Оренбургского войск (около 12 тыс. человек). Казаки же составляли основу повстанческих отрядов при их движении от Яицкого городка к Оренбургу, а при первом приступе трехмесячного войска Пугачева к этому городу в рядах повстанцев было не менее 2 тыс. казаков (остальную часть войска составляли солдаты, башкиры, калмыки, татары и др.).

1 октября 1773 г. Пугачев обратился с именными указами к башкирам⁹⁴. На московском следствии, вспоминая обстоятельства составления и отправления этих указов, Пугачев рассказывал, что по приходе под Оренбург он по совету атамана А.А. Овчинникова, яицких казаков и Каргалинских татар послал «для подговору в его... толпу с манифестами... в Башкирию Каргалинского татарина, — кто таков, не знает, потому што он тот... манифест отдал каргалинскому старшине Мусалею⁹⁵, которой и послал от себя. Те манифесты писаны были... по-татарски Идоркиным сыном Болтаем»⁹⁶. Несколько в ином освещении представлены эти события в показании пугачевского секретаря Балтая Идеркеева. Он сообщил, что, когда Пугачев находился в Сеитовой слободе (30 сентября 1773 г.), к нему приехал старшина Кинзя Арсланов с шестью башкирами. Башкиры «объявили свое усердие служить» Пугачеву и «сказывали, что вся их башкирская орда, буде он пошлет к ним свой указ, приклонится к нему». После этого Пугачев, «призвав меня, чрез Идеркея приказывал написать к старшинам Кинзею Арсланову⁹⁷, Алибаю Мурзагулову⁹⁸ и Кутлугильде [Абдрахманову]⁹⁹ указ свой, коим призывал он их с командами к себе на службу. Да и другим о том же повестить им приказывал и обещевал за то жаловать всю орду землями, водами и всякою вольностью»¹⁰⁰. Помимо этих трех указов, посланных старшинам Ногайской дороги, еще один указ был отправлен к старшине Суун-Кипчакской волости той же Ногайской дороги Емансары Епарову (Пугачев именует его Яман-Сарай)¹⁰¹. Большинство этих указов имели, видимо, сходное содержание, о чем говорят, в частности, сохранившиеся их переводы, выполненные осенью 1773 г. в Оренбурге и Уфе¹⁰². Некоторые различия в редакциях этих переводов следует отнести на счет индивидуальных особенностей квалификации разных переводчиков¹⁰³.

Один из указов был сразу же по его отправлении из ставки Пугачева перехвачен и доставлен в Оренбург, где переводчик губернской канцелярии А. Иманов 4 октября 1773 г. перевел его на русский язык. В делах этой канцелярии сохранился черновик перевода¹⁰⁴, а в материалах Секретной экспедиции Военной коллегии — его беловик¹⁰⁵, присланный туда при рапорте губернатора Рейнсдорпа от 7 октября 1773 г.

Другой указ был прислан в Уфу 9 октября 1773 г. мишарским старшиной Мендеем Тупеевым, получившим его от старшины Ногайской дороги Бикаша Зимакаева (Чумакова), а 12 октября «подобный же сему» указ был прислан от секунд-майора И.К. Маршилова, переданный ему старшиной Кусепкулом Азятеевым¹⁰⁶. Перевод с татарского на русский язык был сделан переводчиком Уфимской провинциальной канцелярии А. Васильевым¹⁰⁷, после чего экземпляры переводов были посланы из Уфы в местные провинциальные и губернские учреждения, а те, в свою очередь, отправили копии с них в Военную коллегию¹⁰⁸ и в Сенат¹⁰⁹.

Для датировки указов важно указание, содержащееся в тексте обеих редакций переводов («оренбургской» и «уфимской»), что они начали составляться в «последних числах» сентября (а точнее, 30 сентября, когда Пугачев находился в Сеитовой слободе), а утверждены («подтверждены», «скреплены») 1 октября 1773 г. «в день Покрова», который в том году приходился на вторник, что совершенно точно отмечено в текстах переводов.

Указами обещано пожаловать башкир за верную службу «Петру III» землями, водами, лесами и прочими угодьями, денежным и хлебным жалованьем, боеприпасами; этот перечень в основном совпадает с номенклатурой пожалований яицким казакам (см. § 1). Однако в указах 1 октября учтено специальное для условий Башкирии обещание обеспечить свободу веры и местных обычаев мусульманского населения (пожалование «верою и законами вашими»).

Распространение этих и ряда последующих указов Пугачева, обращенных к башкирам, а также активная агитация его сторонников в Башкирии привлекли в лагерь повстанцев значительную массу новых бойцов, тысячи башкир Ногайской, Сибирской, а отчасти и Казанской дорог, причем многие из них пришли в лагерь Пугачева из состава тех команд, которые были мобилизованы для участия в карательных операциях.

§ 8. Именной указ Е.И. Пугачева башкирам, татарам и калмыкам Ногайской и Сибирской дорог Оренбургской губернии (1 октября 1773 г.). Этот указ¹¹⁰ в отличие от рассмотренных выше посланий Пугачева, отправленных в тот же день, 1 октября, в Башкирию, адресован не только башкирам, но и другим мусульманским народностям («мухаметанцам»), а также и калмыкам Ногайской и Сибирской дорог Уфимского уезда. Не известно, где именно был выполнен перевод текста указа с татарского на русский язык, можно предположить лишь, что это было сделано в Кунгуре, судя по имеющимся на копиях переводов¹¹¹ скрепам канцеляриста Пермской провинциальной канцелярии Н. Кадешникова. В оригинале и переводах сказано, что он был составлен 1 октября 1773 г., в субботу, но день недели указан неверно, так как 1 октября приходилось в том году не на субботу, а на вторник.

В указе, помимо известных пожалований нерусских народностей землями, водами, «пажитью», денежным жалованьем, а также «верою и молитвою», обещано пожалование солью, что имело важное значение для башкир и мишарей, которые с 1754 г. взамен уплаты ясака обязаны были покупать соль у казны по высокой цене (35 коп. за пуд). При большом потреблении соли в домашнем обиходе каждой семьи косвенный налог на соль во много раз превышал обычные размеры ясачного сбора и вызывал массовое недовольство башкир и мишарей, что и было учтено составителем указа при включении в перечень пожалований обещания отменить покупку соли у казны по фиксированной цене.

Указом дано распоряжение о немедленном освобождении всех «содержащихся в тюрьмах и у прочих хозяев имеющихся в невольности людей». В. Забиров, специально изучавший оригинал указа и его переводы с лингвистической стороны, установил, что русскому слову «хозяин» (в переводах) соответствуют, согласно буквальному прочтению оригинала, понятия «бай», «богатый», «имущий» с их более точной социальной окраской¹¹². Это дает основание утверждать, что указ был направлен против феодальной верхушки Башкирии (старшины, тарханы, мурзы и др.).

«Петр III» обещал в указе жаловать своих подданных за верную службу точно так же, «как вы... жалованы» были Петром I Алексеевичем, который в действительности никогда не выступал в роли защитника интересов трудового народа и многое сделал для укрепления феодальных порядков в стране. Обращение к авторитету Петра I, возвеличивание «благодетельности» его политики по отношению к социальным низам, отразившиеся в данном указе, а также некоторых последующих указах и манифестах Пугачева¹¹³, были навеяны практикой законотворчества императрицы Елизаветы Петровны и ее преемников, которые, обнародуй крупные решения в области внутренней политики, часто ссылались в своих манифестах на пример «блаженныя памяти» Петра Великого и его деяния.

§ 9. Именной указ Е.И. Пугачева оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу, чиновникам губернской канцелярии, солдатам и казакам гарнизона, жителям Оренбурга (1 октября 1773 г.). В лагере повстанцев у Сакмарского городка секретарем И.Я. Почиталиным были составлены и отправлены в тот же день в Оренбург два именных указа Пугачева. Первый из них был адресован губернатору Рейнсдорпу¹¹⁴, второй — атаману Оренбургского казачьего войска подполковнику В.И. Могутову¹¹⁵. Обстоятельства составления и посылки указа к Рейнсдорпу освещены в следственных показаниях Почиталина. «Когда-де пришли мы в Сакмару», то Пугачев «приказал мне написать к господину губернатору указ, чтоб он, не противясь ему, здался. А как я оной написал, то самозванец отправил оной с двумя казаками, не упомню с какими, но те казаки более в нашу толпу не возвращались»¹¹⁶.

Пугачевский указ к Рейнсдорпу не имеет даты. Н.Ф. Дубровин, впервые опубликовавший этот документ в своей монографии, отнес его к 4 октября 1773 г., дню первого приступа повстанческого войска Пугачева к Оренбургу¹¹⁷. А между тем свидетельства ряда документальных и мемуарных источников позволяют бесспорно точно датировать этот указ 1 октябрем. В «Реестре важных колодников», содержавшихся в оренбургском остроге, записано, что 1 октября в Оренбург явились местные казаки П. Мякутин и Д. Кадошников, которые доставили указы от Пугачева «на имя здешнего губернатора и подполковника Могутова, под титулом бывшаго императора Петра Третьяго»¹¹⁸. На допросе Мякутин показал, что он с Кадошниковым был послан в Оренбург «с двумя запечатанными конвертами». При этом Пугачев, отправляя их, сказал: «Ето-де мои указы, одно к губернатору, другое к атаману Могутову, и вы-де отдайте их в городе»¹¹⁹. Факт присылки указов в Оренбург отмечен в журнале Оренбургской губернской канцелярии¹²⁰, в записках очевидцев оренбургской осады священника И. Осипова¹²¹ и известного ученого П.И. Рычкова¹²², причем все эти источники относят упомянутое событие к 1 октября.

Пугачевский указ, призывая жителей Оренбурга к добровольной сдаче города войскам «Петра III», обещал пожаловать их за это «рякою и землею, и травами, и морями, и денежным жалованьям, и хлебным правиянтом, и свинцом, и порахам, и вечною вольностию». И если все эти пожалования могли привлечь на сторону Пугачева казаков, солдат и рядовых горожан, ибо это соответствовало их интересам и требованиям, то эти же проявления «монаршей милости», будучи одновременно адресованы губернатору генерал-поручику Рейнсдорпу, высшим чинам оренбургской администрации, гарнизонным и казачьим офицерам, лишались реального смысла¹²³. Подобные промахи пугачевских секретарей в выборе адресатов и средств их «обольщения», характерные и для ряда других посланий «Петра III»¹²⁴, едко высмеивались противниками восставших. Так, например, Рычков, рассматривая один из пугачевских указов, полученных 1 октября 1773 г. в Оренбурге, писал, что в нем «смеха достойно было обнадеживание» атамана оренбургских казаков подполковника Могутова, крупного помещика и душевладельца, тем, что его за верность и службу награждать будут «кафтанами, реками и озерами, и морями, бородами и крестами»¹²⁵. Позднее, в феврале 1774 г., в ответ на посланный повстанцами в осажденный Далматов монастырь манифест Пугачева, обещавший наградить верноподданных «крестом и бородою, травами и морями и всякою вольностию», монастырские власти писали, что всеми этими льготами «мы и без его [«Петра III»] награждения от милостивой нашей монархини довольствуемся; крест Спасителя нашего всякой из нас православной христианин чтит и поклоняется, а бороды природныя у всякаго по человечеству имеются, растущие на ней волосы по своей воле кто стрижет и бреет, а иной и отпущает, в том принуждения нет; травами же и морями мы без награждения вашего довольны, и недостатка не имеем»¹²⁶. Саркастически высмеивая пугачевский манифест, власти Далматова монастыря обошли, однако, пожалование этим манифестом «всякой вольности» народу и сделали вид, что не поняли провозглашенную в документе отмену гонений на старообрядчество.

Возвращаясь к рассмотрению указа Пугачева от 1 октября, адресованного в Оренбург, следует отметить, что его содержание послужило стереотипным образцом текста для ряда последующих указов Пугачева от октября и ноября 1773 г.¹²⁷

§ 10. Именной указ Е.И. Пугачева коменданту Красногорской крепости капитану Б.С. Уланову, Сакмарским казакам и населению крепости (не позднее 4 октября 1773 г.). Указ этот¹²⁸ был составлен Почиталиным в лагере повстанцев под Оренбургом, отправлен с Сакмарским казаком В. Дураковым в Красногорскую крепость, куда он и прибыл с четырьмя провожатыми 5 октября 1773 г.¹²⁹ Так как указ не датирован, время приезда Дуракова в Красногорскую крепость служит отправным моментом для установления точной даты указа. Учитывая то, что Дураков находился в стане Пугачева под Оренбургом всего лишь один день¹³⁰, а путь от Оренбурга до Красногорской крепости (около 70 верст) при конной езде занимал не более суток, ясно, что указ был составлен и вручен ему не позднее 4 октября.

Приехав в Красногорскую крепость и явившись в комендантскую канцелярию, Дураков обратился к капитану Уланову и «тот указ, держа над головою, отдал, ибо таким образом от Пугачева все указы велено было отдавать»¹³¹. С опрометчивого разрешения Уланова поручик Ф. Глазатов огласил указ собравшимся в канцелярии солдатам и казакам. Это, несмотря на уверения Уланова, будто указ «фальшивый» (т. е. исходящий не от реального Петра III), вызвало волнение. Вскоре Уланов арестовал Дуракова и четырех его товарищей и отправил их под конвоем в Верхне-Озерную крепость к бригадиру Корфу. На допросе у Корфа Дураков показал, что одновременно с ним «Петр III» отправил с точно таким же указом¹³² сакмарского казака М. Курочкина в Пречистенскую крепость. На вопрос Корфа: «Каков приметами и ростом человек», выдающий себя за «Петра III», Дураков описал внешность Пугачева, на что Корф воскликнул: «Ето неправда! Настоящий государь не таков!»¹³³ Посланная Корфом в Красногорскую крепость команда капитана С.И. Абакумова арестовала Уланова и доставила в Верхне-Озерную крепость, где он в течение 8 месяцев содержался под стражей в кандалах¹³⁴.

7 октября 1773 г. Корф писал коменданту Верхне-Яицкой крепости полковнику Е.А. Ступишину, что накануне он отобрал у пугачевского посланца Дуракова «под именем покойнаго Петра Третьяго указ, по которому требовано в подданство к преступлении, а как штиль во оном явствует на склад крестьянской, следственно, потому и надобно думать, сие несправедливо»¹³⁵. Этот указ исходил не от реального Петра III, в чем, видимо, у Корфа и были поначалу сомнения. Сохранилось до полутора десятков копий данного указа Пугачева, чему способствовало служебное рвение Корфа, который рассылал их при своих донесениях в Оренбург, Казань, Челябинск, Тобольск, Петербург, Троицкую крепость и в другие места¹³⁶. Благодаря широкой огласке указ стал известен в районах, отдаленных сотнями верст от главного очага восстания. Так, в декабре 1773 г. он был изъят у дьячка села Семеновского Владимирского уезда И. Козьмина, который списал его у некоего проезжего из Казани серпуховского купца¹³⁷.

В основной своей части указ в Красногорскую крепость дублирует содержание указа Пугачева, посланного 1 октября в Оренбург (см. § 9 данной главы), и потому не рассматривается здесь.

В середине октября 1773 г., когда остатки гарнизона Красногорской крепости были выведены Корфом в Верхне-Озерную крепость, красногорские казаки перешли на сторону Пугачева и находились в рядах его войска до начала апреля 1774 г.

§ 11. Именной указ Е.И. Пугачева атаману Верхне-Озерной крепости И.В. Немерову, старшинам, казакам и населению крепости (6 октября 1773 г.). Указ¹³⁸ был составлен Почиталиным в лагере повстанцев под Оренбургом и отправлен в Верхне-Озерную крепость с табынский казаком Т.А. Красильниковым. Вспоминая об этом, Красильников показал на следствии, что Пугачев, встретив его в своем лагере, решил отправить с ним указ в Верхне-Озерную крепость и, подозвав к себе Почиталина, «назвавши его «Ванюшка», велел ему написать... туда указ... Когда ж указ написали, то Пугачев говорил ему, Красильникову: «На, возьми етот указ, отдай коменданту в вашей крепости и никак не моги утратить»». В сопровождении двух провожатых Красильников отправился в путь и два дня спустя, в ночь на 8 октября, добрался до Верхне-Озерной крепости¹³⁹. Здесь он встретился с казаком С.С. Новокрещеновым, рассказал ему о своей миссии, а тот той же ночью устроил ему встречу с местными казаками. Красильников передал пугачевский указ казачьему старшине, который сказал: «Эдакой-де указ и до вас еще прислан с казаком¹⁴⁰, но бригадир Корф нам его не объявил и того казака держит под караулом. Так завтра-де отнесите к нему сами етот указ. А мы-де все пойдем к нему и будем ево просить, чтоб он нам силу онаго указа объявил». Собравшиеся казаки «рады были» тому, что «государь Петр Федорович проявился и прислал к нам свой указ»¹⁴¹.

На другой день поутру казаки, «собравшись большой толпою», направились во главе с Красильниковым к комендантскому дому к бригадиру Корфу, неся «запечатанный указ — в показание народу — на ружье», и требовали от Корфа, чтобы он огласил послание «Петра III» всем жителям крепости. Отказ Корфа выполнить это требование вызвал мятеж, который с трудом подавила поднятая в ружье гарнизонная команда, после чего и удалось арестовать зачинщиков выступления — казаков Красильникова и Новокрещенова¹⁴².

Наличие крупного военного гарнизона в Верхне-Озерной крепости позволило властям удержать казаков от перехода на сторону повстанцев и в октябре 1773 г., и при штурмах крепости отрядами Пугачева и атамана Л.Т. Соколова-Хлопуши в конце ноября того же года.

Здесь не рассматривается содержание пугачевского указа в Верхне-Озерную крепость, поскольку оно сходно с текстами указов в Оренбург и в Красногорскую крепость (см. § 9, 10).

§ 12. Именной указ Е.И. Пугачева башкирам Оренбургской губернии (14 октября 1773 г.). Указ¹⁴³ составлен в лагере повстанцев под Оренбургом пугачевским секретарем Балтаем Идеркеевым и послан (возможно, в нескольких идентичных экземплярах) в Башкирию при письме видного пугачевского атамана Кинзи Арсланова от 17 октября 1773 г.; в письме подтверждалась подлинность «Петра III», на сторону которого перешли 11 башкирских старшин, а в помощь ему идет будто бы цесаревич Павел Петрович с 72 тыс. донских казаков¹⁴⁴.

Башкирские старшины Алибай Мурзагулов и Кусепкул Азятов, получившие татарские оригиналы указа Пугачева и письма Кинзи Арсланова, передали их одному из руководителей карательных команд капитану И.Г. Уракову, он отправил их в Уфимскую провинциальную канцелярию, а их переводы послал казанскому губернатору Я.Л. Бранту. В Казанской губернской канцелярии перевод указа размножили; идентичные его тексты Брант 27 октября 1773 г. отправил при своих донесениях в Петербург Екатерине II¹⁴⁵ и в Военную коллегию¹⁴⁶, а 26 февраля 1774 г. — в Сенат¹⁴⁷. Еще один экземпляр перевода сохранился в бумагах походной канцелярии генерал-аншефа П.И. Панина¹⁴⁸.

Содержание указа сводится к уверениям истинности «Петра III», который выступает как радетель и «оберегатель» всех своих подданных независимо от их социального положения — «больших и меньших в одном классе почитатель, скудных обогатейший». Обращаясь к башкирским старшинам, рядовым джигитам — «богатырям» и казакам, ко всем подданным, Пугачев призывает их не бояться и не слушать неприятелей, а верить только ему, ибо он защитит и обережет их. В отличие от предшествующих посланий Пугачева в Башкирию, где отчетливо выражена ориентация на рядовую массу башкир-общинников¹⁴⁹, социальное звучание указа 14 октября заметно приглушено. Это может быть объяснено тем, что указ 14 октября был адресован башкирским старшинам, которые вместе со своими командами были мобилизованы в состав карательных отрядов, формируемых в районах Стерлитамацкой пристани и Кичуевского фельдшанца. Переход этих старшин на сторону Пугачева мог повлечь за собой одновременный переход рядовых башкир их команд в лагерь восставших. На этом, видимо, строился расчет Пугачева и его советника Кинзи Арсланова. И расчет этот вполне оправдался: под воздействием указов Пугачева и агитации его эмиссаров значительная часть башкир в конце октября — начале ноября 1773 г., покинув карательные отряды, примкнула к повстанцам, что способствовало разгрому экспедиции генерала В.А. Кара в боях 7—9 ноября под Юзеевой.

§ 13. Именной указ Е.И. Пугачева приказчикам Авзяно-Петровского завода М.О. Копылову (Осипову), Д. Федорову и заводским крестьянам (17 октября 1773 г.). Указ¹⁵⁰ составлен Почиталиным в лагере повстанцев под Оренбургом и отправлен на Авзяно-Петровский завод с атаманом А.Т. Соколовым-Хлопушей. Событие это упоминается в следственных показаниях Пугачева¹⁵¹ и Почиталина¹⁵². Атаман М.Г. Шигаев, сидевший прежде вместе с Соколовым в оренбургской тюрьме и знавший, что он «человек проворной», рекомендовал Пугачеву послать Соколова «на заводы для уговаривания крестьян на свою сторону, и после зделал онаго Хлопушу над заводскими крестьянами полковником, и получил от него с заводов пушки и разныя добычи, и провиант»¹⁵³. Наиболее интересные сведения о поездке с пугачевским указом на Авзяно-Петровский завод содержатся в показаниях самого Соколова. Когда он явился вместе с Шигаевым к Пугачеву, тот, обратившись к нему, Соколову, сказал: «Возьми-де двух казаков да вожатова с Авзяно-Петровского завода, крестьянина Дорофея Иванова¹⁵⁴, и поезжай туда, объяви заводским крестьянам указ, и когда будут согласны мне служить, то осмотри тут, есть ли мастера лить мартиры, и когда есть, то вели лить мортиры». Приехав 22 октября на завод, Соколов велел огласить собравшимся крестьянам пугачевский указ, «а как во оном написаны были все крестьянские выгоды, то крестьяна закричали: «Рады ему, государю, послужить!», и выбралось охотников к Пугачеву в службу пятьсот человек», с которыми Соколов и отправился под Оренбург и, будучи в пути, вступил вместе с отрядами атаманов А.А. Овчинникова и И.Н. Зарубина-Чики в бой против корпуса генерала В.А. Кара под Юзеевой (7—9 ноября 1773 г.)¹⁵⁵.

Пугачевский указ, призывая авзяно-петровских крестьян послужить «Петру III» «верно и неизменно до капли крови», обещал пожаловать их за это «крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованьем, и хлебом, и провиантом, и свинцом, и порохом, и всякою вольностию», т. е. всеми теми льготами, которые обещаны были прежними указами Пугачева оренбургским и яицким казакам (см. § 9—11 данной главы) и в большей их части соответствовали требованиям казачества, а не крестьянства (понятное в отношении казаков пожалование их денежным и провиантским жалованьем и боеприпасами, будучи адресовано крестьянам, теряло какой-либо смысл)¹⁵⁶. Указ предписывал авзяно-петровским крестьянам и мастеровым изготовить две мортиры с бомбами к ним и немедленно доставить их в ставку «Петра III» под Оренбург. На заводе сразу же развернулась работа по этому заказу и уже в начале ноября 1773 г. в Бердскую слободу поступили первые пять бомб¹⁵⁷. Работами по литью чугунных мортир, пушек, бомб и ядер руководили доменные мастера П. Колесников и Т. Жаринов¹⁵⁸. До конца марта 1774 г. завод снабжал этой продукцией войско Пугачева. Помимо этого, авзяно-петровские литейные мастера налаживали производство орудий и боеприпасов на Воскресенском заводе¹⁵⁹.

Приказчиков Авзяно-Петровского завода Копылова (Осипова), Федорова и Набатова, ослушавшихся пугачевского указа, атаман Соколов увез в Бердскую слободу, где их вскоре казнили¹⁶⁰.

Имеются данные об использовании атаманом Соколовым «авзянского» указа Пугачева для агитации среди мастеровых и крестьян ряда других предприятий Южного Урала в октябре 1773 г. (на Воскресенском, Кухторском, Каганском заводах). Авзяно-Петровский крестьянин П. Моисеев с группой повстанцев приехал 26 октября 1773 г. на Белорецкий завод и объявил собравшимся крестьянам копию этого указа. Крестьяне заявили, что они «все готовы служить головами» Пугачеву, арестовали представителей администрации, «а от господ своих, асессора Мясникова и директора Твердышева, отказались», остановили заводское производство, «а сами себя все готовыми подвергнули итти в службу к Третьему императору в партию». Сообщая обо всем этом коменданту Верхне-Яицкой крепости полковнику Е.А. Ступишину, контора Белорецкого завода приложила к своему донесению¹⁶¹ копию «авзянского» указа Пугачева. Ступишин препроводил копию указа при своем рапорте от 29 октября к командующему войсками Сибирской пограничной линии генерал-поручику И.А. Деколонгу¹⁶², а тот послал новую копию пугачевского указа в Военную коллегию при рапорте от 9 ноября 1773 г.¹⁶³ Таково происхождение сохранившихся копий «авзянского» указа Пугачева.

§ 14. Именной указ Е.И. Пугачева приказчику Кано-Никольского завода Н.П. Сорокину (22 октября 1773 г.). Указ¹⁶⁴ составлен Почиталиным в лагере повстанцев под Оренбургом и послан на Кано-Никольский завод с приказчиком Н.П. Сорокиным. Указ предписывал Сорокину взять на заводе «пушки и ядры, и свинец, и порох, и всякия государевы припасы, и поспешить... скорым поспешением» к Оренбургу, набирая в пути подводы, «сколько... потребно».

Приехав на завод, Сорокин собрал отряд из 120 крестьян и мастеровых и, взяв пушки и боеприпасы, пошел к Оренбургу. Однако в пути, раскаявшись в своем проступке, Сорокин подговорил к побегу заводского целовальника и крестьянина, с которыми и явился 2 ноября 1773 г. в Верхне-Озерную крепость. Отряд кано-никольских крестьян возглавил конторщик Лупоглаз зов, привел его под Оренбург и сдал пугачевскому полковнику М.Г. Шигаеву. Отряд этот участвовал в боях под Оренбургом 12—13 ноября 1773 г.¹⁶⁵

Помимо упомянутой выше копии пугачевского указа 22 октября, сохранились еще две его идентичные копии. Одна из них была прислана в Оренбург от бригадира А.А. Корфа (а он получил ее при рапорте полковника Демарина от 2 ноября)¹⁶⁶, другая — получена в Военной коллегии при рапорте генерала А.И. Бибикова от 18 декабря (а он получил ее от генерала Деколонга 5 декабря 1773 г.)¹⁶⁷.

§ 15. Именной указ Е.И. Пугачева Л.И. Травкину и крестьянам деревни Михайлова Ставропольского уезда (23 октября 1773 г.). Указ¹⁶⁸ составлен Почиталиным в лагере повстанцев под Оренбургом и послан в деревню Михайлова с крестьянином Л.И. Травкиным. Из материалов следствия, происходившего в декабре 1773 г. в Казанской секретной комиссии, устанавливаются данные о происхождении этого указа и о его обнародовании в селениях Ставропольского уезда. В середине октября 1773 г. в деревню Михайлова (Карамзиху), принадлежавшую помещику М.Е. Карамзину (отцу историографа Н.М. Карамзина), приехали 11 яицких казаков-повстанцев и объявили собравшимся к церкви крестьянам, что они посланы «из армии от государя Петра Федоровича разорять помещичьи домы и давать крестьянам свободу», причем казачий хорунжий сказал: «Смотрите жа-де, мужики, отнюдь на помещика не работайте и никаких податей ему не платите».

Крестьяне, «желая осведомиться о подлинности сей сказанной им вести», выбрали депутацию в составе Л.И. и Г.Ф. Травкиных и Е.К. Сидорова, послав их в лагерь повстанцев под Оренбург. Там Травкина и его товарищей представили Пугачеву, он спросил их: «Зачем они к нему приехали, послужить, што ли?» Но так как Травкин «от службы отрекся и сказал, што-де мы приехали только по приказанию вашей команды», то Пугачев заявил, «што-де у меня нет никого невольников» и приказал дать ему «милостивой указ, чтоб крестьянам быть свободным от податей помещичьих и от работ»¹⁶⁹. В действительности же этот указ, дублируя содержание ряда указов Пугачева от октября 1773 г.¹⁷⁰ и обещая крестьянам в числе прочих льгот наградить их «вечною вольностию», не раскрывал конкретных сторон этого пожалования. Однако в понимании крестьян «вечная вольность» означала, как видно, не только освобождение от личной зависимости помещикам, но и свободу от подневольной работы на них и платежа податей. Следует отметить, что и Л.И. Травкин и другие михайловские мужики, согласившиеся нести военную службу «Петру III», называются не крестьянами, а казаками (характерная для ставки Пугачева политика оказачивания всех повстанцев вне зависимости от их социальной и сословной принадлежности).

Возвратившись в родные края, Л.И. Травкин созвал 1 ноября в село Ляховка до 500 крестьян этого села и окрестных деревень, которым, по требованию Травкина, священник П. Моисеев «троекратно» зачитал указ Пугачева. Затем Травкин, назвав себя старшиной и определив семерых крестьян в капралы, приступил к формированию повстанческого отряда. Два дня спустя после отъезда Травкина в Михайлову ляховский священник П. Степанов бежал в Бузулуцкую крепость к коменданту подполковнику Д. Вульфу, представив ему «письменное объявление» о событиях в Ляховке и снятую им, Степановым, копию пугачевского указа¹⁷¹. С нее бузулуцкий комендантский писарь Е. Нечаев 5 ноября изготовил другую копию, приобщенную к материалам следственного дела¹⁷². Вульф отправил Степанова в Сорочинскую крепость к находившемуся там с карательной командой симбирскому коменданту полковнику П.М. Чернышеву. Чернышев отрядил капитана Токмовцева с командой в деревню Михайлова, где и были вскоре арестованы Травкин и шестеро ближайших его помощников, а позднее отправлены в Казань. Травкин умер в казанском остроге 13 декабря 1773 г.

Помимо упомянутых выше двух копий указа Пугачева, сохранилась еще одна копия¹⁷³. Она была отобрана в Цивильске у воеводского товарища В.Г. Колбецкого, который на допросе 10 января 1774 г. в Казанской секретной комиссии сообщил, что «получил я письмо города Свияжска от секретаря Алексея Зиновьева, который мне зять, при котором и приложил указ от известного самозванца к какому-то крестьянину Леонтию Травкину», и что он, Колбецкий, «читал ту копию без всякого умыслу, а единственно для смеха и з бранью», а присутствовавший при чтении капрал Коркин сделал о том донос властям¹⁷⁴.

§ 16. Именной указ Е.И. Пугачева султану Младшего казахского жуза Дусали (26 октября [шабана 20 дня] 1773 г.). Указ¹⁷⁵ составлен Балтаем Идеркеевым в лагере повстанцев под Оренбургом и отправлен в ставку султана Дусали с яицким казаком Аптышем Тангаевым. Пугачев на допросе в Москве показал, что он послал этот указ к Дусали, надеясь получить от него в «помощь человек хотя двести»¹⁷⁶. Аптыш Тангаев, говоря о своей поездке к правителям Младшего жуза, рассказывал на следствии, как он был послан Пугачевым к хану Нурали и султанам «с письмами, коими требовал от него и других султанов себе помощи, и просил их в свою толпу, но они не поехали, с чем он, Аптыш Тангаев, возвратился к Пугачеву назад и привез ответные к нему письма»¹⁷⁷.

Писарь Дван-Аббас, осведомитель русских властей, служивший в ставке хана Нурали, писал в ноябре 1773 г. коменданту Яицкого городка подполковнику И.Д. Симонову, что султан Дусали, получив пугачевский указ, отправился с Тангаевым к хану Нурали и тот бранил Дусали за отправку ого сына Саидали в стан Пугачева. Для вызволения Саидали хан Нурали отправил с Тангаевым к Пугачеву одного казаха¹⁷⁸. Дван-Аббас послал Симонову копию пугачевского указа на татарском языке¹⁷⁹, а также копии писем Нурали и Дусали к Пугачеву¹⁸⁰. Оба правителя Младшего жуза отказались послать военную помощь предводителю восстания. Хан Нурали, извещая Пугачева о получении его указа и приемля его «за самое благо», мнимо радуясь успехам восставших, в то же время писал, что оба они, Нурали и Дусали, хотя и «намерение было имели» послать двести джигитов к «Петру III», но «токмо народ... разсуждая, что-де посланной туда Саидалей-салтан не возвращается, а без того, почитая за невозможность, остановились». Аналогичные мотивы отказа Пугачеву в помощи привел в своем письме и султан Дусали¹⁸¹. 17 ноября хан Нурали писал Симонову, что султану Дусали сделан строжайший выговор за сношения с Пугачевым, а его посланца Тангаева он, хан, не задержал, боясь за судьбу султана Саидали, находящегося заложником в лагере восставших под Оренбургом¹⁸².

Полученную от Дван-Аббаса копию пугачевского указа на «татарском диалекте» Симонов 20 ноября отправил без перевода в Сенат, мотивируя это отсутствием в Яицком городке «искусных переводчиков, кои бы те письма на российской без ошибок перевесть могли»¹⁸³. В Петербурге указ был переведен в Коллегии иностранных дел¹⁸⁴. При первой публикации этого перевода была допущена неточность в датировке («ранее 17 ноября 1773 г.»; указ датирован на основании письма хана Нурали к Симонову от 17 ноября)¹⁸⁵. А между тем имеющаяся в тексте перевода дата по календарю хиджры «месяца шабана... 20 дня» позволяет точно отнести документ к 26 октября 1773 г.

Одновременно с донесением в Сенат Симонов отправил рапорт о тех же событиях и казанскому губернатору Я.Л. Бранту с копией пугачевского указа на татарском языке, изготовленной в Яицком городке муллой Халилом. Эту копию перевел на русский язык переводчик Казанской губернской канцелярии Е. Иванов (Алкин)¹⁸⁶, причем перевод был выполнен со многими дефектами и пропусками. Он напечатан в книге «Пугачевщина» (т. 1, док. № 3); так как он был помещен там перед октябрьскими указами Пугачева и не имел обозначения месяца (упомянуто лишь, что он написан «20 дня 1773 году»), то исследователи ошибочно принимали его за указ от 20 сентября 1773 г.¹⁸⁷

Указ Пугачева обещал пожаловать султана Дусали и подвластных ему казахов «землею, водою, лесами, оружием, свинцом, провиантом, одеждою и всяким съестным припасом и деньгами», но лишь в том случае, если они будут верно служить «Петру III», чтобы «никто, ни в которую сторону не передавался... генеральских и боярских речей на слушался». Обещанные пожалования повторяли те льготы, которые прежними указами Пугачева сулились казакам, солдатам, заводским крестьянам и горожанам (см. § 9—11, 13, 15 данной главы). Указ предписывал султану Дусали прислать в войско «Петра III» отряд из 200 джигитов для совместных действий против общего врага («как на тебя, так и на нас злодеев весьма много»). Султан Дусали, следуя совету хана Нурали, уклонился от оказания помощи Пугачеву.

Распространение и воздействие указов Е.И. Пугачева. Контрмеры екатерининской администрации

Из ставки Пугачева, помимо рассмотренных выше документов, в октябре 1773 г. были присланы именные указы предводителя восстания, адресованные казакам Сакмарского городка, Оренбурга, Яицкого городка, Пречистенской крепости, форпостов Верхне-Яицкой дистанции, ставропольским калмыкам, украинцам («черкасам») Кинель-Черкасской слободы, крестьянам и мастеровым Воскресенского, Вознесенского, Кано-Никольского и Белорецкого заводов. Тексты одиннадцати этих указов не сохранились, но содержание их установлено по свидетельствам источников иного происхождения¹⁸⁸.

Рассматривая в едином комплексе обе группы пугачевских посланий за октябрь 1773 г. (11 сохранившихся и 11 реконструированных указов), можно сделать ряд наблюдений относительно особенностей действий ставки Пугачева в этот период. В сравнении с первыми двумя неделями восстания (сентябрь 1773 г.), когда послания Пугачева были обращены преимущественно к казакам Яицкого и Оренбургского казачьих войск, октябрьские его указы адресовались к различным социальным и национальным группам населения Оренбургской губернии, к тем же казакам, к русским заводским и помещичьим крестьянам, мастеровым, горожанам, солдатам, к башкирам, калмыкам, татарам и казахам. Изменились масштабы и диапазон распространения указов. Они не только расходились в районе непосредственных действий войска Пугачева, но и посылались в пункты, отдаленные сотнями верст (Ставропольский уезд, Исетская провинция, Прикаспийская степь и др.). Произошли изменения в содержании и назначении посланий Пугачева. Среди массы указов, воззваний, призывавших народ перейти на сторону «Петра III» и поставить в его войско годных к военной службе людей, появились указы, содержавшие конкретные предписания о создании местных отрядов, производстве артиллерийских орудий, боеприпасов и о доставлении их с заводов в повстанческий лагерь под Оренбург. Вместе с тем следует отметить, что в пугачевских указах, суливших народу за подданство «Петру III» «вечную» и «всякую вольность» и стереотипную для всех номенклатуру пожалований, не было достаточно точного учета конкретных интересов той или иной социальной и национальной группы населения. Пугачев и его секретари полагали, что пожалованные указами «Петра III» вольности и льготы одинаково приемлемы и для казаков, и для крестьян, и для горожан, и для нерусских народностей края; для всех них важно было то, что народ освобождался от присяги и подданства Екатерине II, ликвидировалась власть ее администрации и отменялись прежние крепостнические порядки. Пугачевским эмиссарам и всем получившим указы «Петра III» поручалось фактическое их исполнение в соответствии с конкретными нуждами и требованиями населения в том или ином пункте. И они широко пользовались этими правами, выходили из подчинения властям, помещикам и заводчикам, прекращали работу на заводах и в помещичьих имениях, отказывались от выплаты подушной подати, ясачных сборов и оброчных платежей, от поставки рекрутов и от несения различного рода повинностей. Действия пугачевских эмиссаров и населения шли значительно дальше тех положений, которые провозглашались указами «Петра III», и со временем эти действия стали оказывать заметное влияние на характер социальной политики ставки Пугачева, ориентируя ее на учет требований русского и нерусского крестьянства, ибо оно ужо с октября 1773 г. стало выполнять роль ведущей опоры повстанческого движения.

Руководители и рядовые участники восстания, а также их противники из лагеря екатерининской администрации отмечали тот факт, что с появлением повстанцев в начале октября 1773 г. под Оренбургом ставка Пугачева приступила к активному распространению указов «Петра III», а это сыграло решающую роль в быстром и мощном развертывании повстанческого движения, охватившем многие районы Оренбургской губернии. Сам Пугачев говорил на следствии, что по приходе под Оренбург он послал указы к башкирским старшинам, к казакам прияицких крепостей, «на Воскресенской и на протчия заводы крестьянам со обещанием им вольности и всяких крестьянских выгод, с требованием, чтоб шли все в службу, да и во все места, откуда чаял себе получить помощь. В сходствие чего в короткое время прислали ко мне башкирцов при их старшинах тысяч десять, завоцких крестьян и всякого сорту семнатцать тысяч, в том числе несколько из отставных солдат»¹⁸⁹. В беседе с чиновником секретной комиссии гвардии капитан-поручиком С.И. Мавриным Пугачев не без гордости заявил, что он имел в простом народе неограниченные резервы для пополнения своих сил и не нуждался в посторонней помощи: «Да и на что-де мне? Я и так столько людей имел, сколько для меня потребно, только люд нерегулярной»¹⁹⁰, т. е. не имеющий военной выучки. Пугачевский полковник И.А. Творогов показал на допросе: когда повстанцы «к Оренбургу пришли», Пугачев «разослал в ближния места указы свои (сочинял оные яицкой казак Иван Почиталин, названный потом думным дьяком), извещая о явлении своем и обольщая народ вольностию, свободою от платежа податей, также крестом и бородою и всякими выгодами», приказывая своим посланцам «набирать народ в службу... Почему народ, прельщаясь на сказанныя выгоды, с радостию со всех сторон стекался кучами в нашу толпу. И в короткое время одних башкирцов пришло к нам тысячи с две, а крестьян — великое множество»¹⁹¹. Вспоминая события октября 1773 г., судья повстанческой Военной коллегии М.Г. Шигаев рассказывал на следствии, что Пугачев «ни на какую чужестранную помощь надежды не полагал и никогда о том не проговаривал; надежду большею частию имел он на чернь, которую обольщал он вольностию и льготою и старою притом верою. Да и в самом деле простой народ со всех сторон стекался к нему до пришествия верных войск кучами и, почитая его за истиннаго государя, приклонялись к нему с усердием»¹⁹². Аналогичные данные о воздействии пугачевских указов, суливших народу «все крестьянские выгоды», содержатся в следственных показаниях ближайших сподвижников Пугачева, ого секретаря И.Я. Почиталина¹⁹³ и атамана И.Н. Зарубина¹⁹⁴. Многие из рядовых повстанцев, оказавшихся позднее в плену, сообщали на следствии о восторженном принятии указов Пугачева яицкими и оренбургскими казаками, крестьянами и мастеровыми заводов Южного Урала, помещичьими крестьянами, новопоселенцами-украинцами («черкасами»), ставропольскими калмыками, башкирами¹⁹⁵. Интересные сведения о воздействии пугачевских указов и их распространении в селениях Ставропольского уезда содержатся в следственных материалах Казанской секретной комиссии. Помещичьи крестьяне этих селений показали на допросах, что в октябре 1773 г. к ним приезжали яицкие казаки-пугачевцы и бранили мужиков: «Для чего они на помещика работают?» — и говорили им, что «государь Петр Федорович дает вам вольность». Эти же казаки, будучи в деревнях Пополутовой, Гасвицкой и Араповой, «всем крестьянам объявляли указ Петра Федоровича, что они будто освобождены от господ и от податей, и притом запрещали им, под смертною казнию, делать повиновение господам, чему крестьяна, по глупости своей и простоте, и уверились». Казаки при участии крестьян разгромили помещичьи имения, захваченную пажить «разделили по себе» и, сверх того, дали на каждое тягло по пяти баранов и по одному теленку¹⁹⁶. Во второй половине октября 1773 г. значительная часть Ставропольского уезда, примыкавшего к юго-восточной границе Казанской губернии, была охвачена выступлениями русских помещичьих крестьян, пахотных солдат, мордвы, чувашей и калмыков, открыто примкнувших к повстанческому движению¹⁹⁷.

Сила воздействия антикрепостнических посланий Пугачева на крестьянство была своевременно уловлена и верно оценена как деятелями местной администрации, так и правительством Екатерины II. Уже 26 сентября 1773 г. оренбургский губернатор Рейнсдорп предупреждал своего казанского коллегу генерал-аншефа Бранта о возможных последствиях прорыва Пугачева в Казанскую губернию, куда он может пойти «помещичьими жилами, преклоняя на свою сторону крестьян, обольщая их дачею вольности»¹⁹⁸. В свою очередь Брант, донося 3 октября Военной коллегии о развитии восстания в Оренбургской губернии, отмечал, что успехи Пугачева есть следствие его продуманной политики, большого внимания к нуждам народа. «Удивления достойно, — писал Брант, — что Пугачев такую на себя, как говорят, важность принял, что куда в крепости не придет, всегда к несмысленной черни будто бы оказывает свое сожаление, яко и подлинно бы государь о своих подданных, что он ничево доныне не знал, в каком они утеснении и бедности находятся. И теми своими лживыми словами и обнадеживаниями и уловляет глупых сих людей»¹⁹⁹. Сообщая Военной коллегии об обстановке в Оренбургской губернии, Рейнсдорп 7 октября писал, что Пугачев, склоняя на свою сторону народ, «намерение имеет зделать во всем целом государстве замешание. А между тем, разсевая листы свои и приводя к своей присяге», утверждает свою власть. «Словом, во всем обитающем в здешней губернии народе по поводу сих обстоятельств зделалось генеральное колебание»²⁰⁰. Эта красноречивая оценка положения дел со стороны царских чиновников, указывающая на значение посланий Пугачева в развертывании повстанческого движения, подтверждалась и последующими донесениями (губернаторов Рейнсдорпа и Бранта, командиров карательных войск генералов И.А. Деколонга и В.А. Кара, комендантов пограничных дистанций бригадиров А.А. Корфа, А.А. Фейервара, коменданта Яицкого городка подполковника И.Д. Симонова), отправленными в октябре 1773 г. Екатерине II, в Военную коллегию и ее президенту фельдмаршалу З.Г. Чернышеву, главнокомандующему к Москве генерал-аншефу М.Н. Волконскому²⁰¹. Аналогичные рапорты от тех же лиц посылались в октябре 1773 г. в Сенат²⁰². Сведения о распространении пугачевских указов отражены в записках современников восстания²⁰³ и в частной переписке. Архимандрит Спасского монастыря в Казани Платон Любарский писал 24 октября 1773 г. в Москву известному архивисту Н.Н. Бантышу-Каменскому: «Пугачев опубликовал не один манифест, коими объявляет, что он (поелику Petrus III) похищенное отечество приемлет, приглашает к себе всякого звания людей, за что освобождает от податей и накладок, от злодеев и правительств, от набору рекрутского и от всех обид и наглостей, дает волю курить вино, владеть всякими угодьями и торговать безданно и беспошлинно; словом — будете яко звери в поле жить»²⁰⁴. Священник И. Михайлов писал 7 октября 1773 г. своим родственникам о торжественной встрече в Сакмарском городке «Петра III», которым «сказана воля» явившимся к нему крестьянам заводов и рудников заводчика Я.Б. Твердышева, и о том, что «башкирцы все пришли в покорность и их соизволили жаловать»²⁰⁵.

Оренбургская секретная комиссия, объясняя причины успехов Пугачева в октябре 1773 г. и в последующие месяцы восстания, писала Екатерине II, что «по приходе под Оренбург самозванец не умедлил отрядить... верных своих людей по жительствам для разсеяния своих манифестов», которые «для простаков поселенцев казались... полезными, в разсуждении обещеваемой им вольности, льготы, креста и бороды, что самое... и послужило ему главным удостоверением в простом народе. И шли в толпу его служить с охотою, а равно и возили провиант и фураж, почти без чювствования тягости, обнадеясь на обещеваемые им льготы и вольности». По мнению комиссии, заводские крестьяне были «всех прочих крестьян к самозванцу усерднее, потому что им от него также вольность обещана, тож и уничтожение всех заводов, кои они ненавидят в разсуждении тягости работ и дальних переездов». Резюмируя свои наблюдения, комиссия писала, что успехам Пугачева способствовали, «во-первых, яицкие казаки», а во-вторых, «народное здешняго краю невежество, простота и легковерие, при помощи вымышленного [от Пугачева] обольщения их расколом, вольностию, льготою и всеми выгодами»²⁰⁶, косвенно признавая тем самым справедливость антикрепостнического выступления народа. Чиновник той же комиссии С.И. Маврин отправил тогда же Екатерине II личный рапорт, в котором писал, что «способники» Пугачева, разъезжая с его указами, «дело свое со успехом исправляли, и, куда б не пришли, везде их принимали с честию и покорялись власти Пугачева с восхищением». А причина этому «не последняя и та, что истинна во утеснении, а потому и чернь жестоко разными способами ожесточена». Однако смелое это высказывание Маврин завершил обычной, официозной сентенцией относительно невежества народа, наивно верившего в возможность ниспровержения извечных, установленных свыше феодальных порядков: «Невежды, не разумевая точно своей пользы, льстясь сему мнимому благоденствию, составляли изверговы [Пугачева] намерения событочными». Много внимания в рапорте Маврина уделено характеристике положения крестьян, особенно приписных к заводам, и объяснению причин их большой приверженности к Пугачеву. Для заводских крестьян Пугачевым «зделан указ был со включением того, чтоб на помещиков не работать». И крестьяне, «как скоро услышали жадную для них милость, сами, раззоряя многия помещиков своих, заводы, забрав деньги, хлеб и скот, явились к самозванцу и все нужное, касающееся до артиллерии, привезли»²⁰⁷.

Уже с октября 1773 г. екатерининская администрация в центре и на местах приняла ряд мер, направленных против дальнейшего распространения антикрепостнических воззваний Пугачева. 15 октября на заседании императорского совета в Петербурге рассматривались донесения оренбургского и казанского губернаторов о начавшемся восстании, а также приложенные к этим донесениям указы Пугачева. Совет одобрил решения Екатерины II и Военной коллегии но организации военного подавления повстанческого движения (отправление карательной экспедиции во главе с генералом В.А. Каром, передача ему воинских частей с артиллерией из Новгорода, Москвы и Казани), а что касается до «рассеянных в той стороне от самозванца манифестов», рекомендовано было подтвердить «указами от Сената, чтоб никто письменным обнародованиям не верил»²⁰⁸. Это означало брать на веру лишь указы и манифесты, изданные в правительственных типографиях. Так именно и объявлялось в сенатском указе от 17 октября 1773 г.²⁰⁹ Но еще за два дня до того, 15 октября, был издан манифест Екатерины II — первое правительственное заявление по поводу восстания. Манифестом объявлялось, что Пугачев «дерзнул принять имя покойного императора Петра III» и «сим названием малосмысленных людей приводит в разврат и совершенную пагубу». Не раскрывая существа воззваний Пугачева, императрица призывала народ «немедленно от сего безумия отстать, ибо мы таковую продерзость по сие время не самим в простоте и неведении живущим нижняго состояния людьми приписываем, но единому их невежеству и коварному упомянутого злодея и вора уловлению»²¹⁰. Неделю спустя, 22 октября, Екатерина II отправила письмо к митрополиту казанскому и свияжскому Вениамину²¹¹, призывая его обратиться к пастырскому увещеванию народа, подпавшего под «пагубное» воздействие пугачевских воззваний²¹². Позднее к этому делу был привлечен и святейший Синод.

Задолго до этого местная администрация принимала необходимые, но малодейственные меры к пресечению пугачевской агитации. Еще 30 сентября, когда войско Пугачева подошло к Оренбургу, вступив в Сеитову слободу, Оренбургская губернская канцелярия обратилась к жителям города и губернии с публикацией, в которой объявлялось, что Пугачев старается поколебать народ и тем его «ввергнуть в бездну погибели», во избежание чего предлагалось «стоять против толпы его до последней капли крови своея... и отнюдь никаким ложным разглашениям не верить»²¹³.

Местная гражданская и военная администрация стала использовать и такое средство борьбы с распространением пугачевских указов-воззваний, как публичное истребление: палачи сжигали их у позорного столба на городской площади. Известно, что такая церемония происходила 14 октября в Уфе²¹⁴. 27 октября генерал-поручик И.Л. Деколонг разослал ордера комендантам дистанции и крепостей Сибирской линии, предписывающие все «от имени бывшаго императора Петра Третьяго манифесты, буде в разсеянии найдутся, собирать и истреблять»²¹⁵. В январе 1774 г. подобная практика была по указанию Екатерины II узаконена (с некоторыми, правда, уточнениями) центральной властью.

Впрочем, Екатерина II и ее сотрудники, получив первые донесения о восстании, сосредоточили основные усилия не на идейном противоборстве с пугачевской агитацией, а на организации военного подавления восставших и карательных акций против населения, поддерживающего Пугачева, отправив в середине октября 1773 г. экспедицию генерала В.А. Кара в Оренбургскую губернию.

Особенности построения и оформления указов Е.И. Пугачева

В ходе работы секретарей И.Я. Почиталина, Балтая Идеркеева, Д.Н. Кальминского, М.Д. Горшкова по составлению посланий Пугачева шел процесс становления внутренней формы указа, его структуры и стилистических свойств. Применяя терминологию дипломатики, можно говорить о становлении формуляра указа параллельно с эволюцией его содержания²¹⁶. К концу рассматриваемого периода (вторая половина сентября—октябрь 1773 г.) формуляр указа сложился в составе следующих его компонентов-формул:

1) обозначение вида акта — «указ»;

2) указание титула и имени лица, от которого исходит акт — «самодержавный император Петр Федорович Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая»;

3) указание адресата — лицо или группа лиц, к которым адресован акт;

4) предписание о верной службе «Петру III», следуя тому примеру, «как деды и отцы ваши служили предкам моим»;

5) объявление о пожаловании за верную службу «Петру III» с конкретным перечнем обещанных льгот и «вольностей»;

6) предписание о запрещении уклоняться от исполнения акта или противиться ему, угрожая за это «божьей карой» и мщением самого «Петра III» вплоть до применения смертной казни;

7) обозначения даты составления (выдачи) акта;

8) удостоверительная подпись «Петра III».

Обратимся к рассмотрению отдельных формул пугачевского указа в связи с процессом становления его формуляра.

Обозначение вида акта. С первых дней восстания пугачевские секретари обозначали любое послание «Петра III» как «именной указ», варьируя это определение в самом тексте термином «именное повеление». Большинство сентябрьских и октябрьских посланий предводителя восстания являлись по их содержанию манифестами, т. е. актами, с которыми носитель верховной власти обращался ко всем своим подданным, объявляя им «во всенародное известие» важнейшие решения²¹⁷. Однако ни пугачевские секретари, ни тем более сам Пугачев не называли такие послания манифестами. Когда на допросе в Москве следователи, поправляя Пугачева, заметили, что первое его воззвание к яицким казакам является не именным указом, а манифестом, то Пугачев заявил, что «он не знал, чтоб сказать» в то время Почиталину: «Манифест напиши»²¹⁸. В последующей части допроса Пугачев именовал все свои послания, в том числе и именные указы, манифестами. Наряду с указами, имеющими явные особенности манифестов, Пугачев с октября 1773 г. посылал именные указы в «чистом» их виде (например, указ 22 октября, адресованный приказчику Кано-Никольского завода Н.П. Сорокину)²¹⁹.

Указание титула и имени «Петра III». Во вступительной части (начальном протоколе) пугачевских посланий титул «Петра III» указывался в кратком виде — «самодержавный император Петр Федорович Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая». Как исключения выглядят написанные Балтаем Идеркеевым указы на татарском языке, адресованные казахам, татарам и башкирам, где титул «Петра III» передан в напыщенных и цветистых выражениях, свойственных языку и стилю восточного письма²²⁰.

Указание адресата. Послания Пугачева направлялись как групповым адресатам (сословной группе, например яицким казакам; национальной группе, например башкирам и др.; всему населению города, крепости, завода, селения), так и отдельному должностному лицу. В тех случаях, когда послание адресовалось какому-либо индивидуальному корреспонденту или в определенный пункт, это указание имело чаще всего условный характер, носило, по верному наблюдению Б.Г. Литвака, чисто «почтовую, адресную» нагрузку²²¹, ибо фактически предназначалось всему сообществу подданных «Петра III» в данном районе, «всякого звания людям». Характерно в этом отношении показание Пугачева на допросе в Симбирске относительно того, что он в большинстве случаев рассылал свои указы «не на лицо кому-либо, но вообще, или для устрашения, или для обольщения черни»²²². Это подтверждает высказанное выше суждение о том, что многие из посланий Пугачева, называя себя именными указами, являлись в действительности манифестами.

Предписание о верной службе «Петру III». Призыв к послушанию и верной службе «Петру III», следуя примеру «как деды и отцы ваши служили предкам моим... верно и неизменно до капли своей крови», впервые (правда, несколько в иной редакции, с включением призыва «послужити за свое отечество мне, великому государю») был введен Почиталиным в текст указа Пугачева 17 сентября яицким казакам. В таком виде эта формула почти постоянно входила в послания Пугачева вплоть до декабря 1773 г.²²³, после чего из нее было исключено положение о службе подданных предкам Петра III. Балтай Идеркеев в написанных им указах Пугачева на татарском языке особо выделял (по личному, вероятно, пристрастию) из числа предков Петра III императора Петра I и призывал подданных служить «Петру III» так же, как прежде «служили деду моему, блаженному багатырю государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованы, так и я ныне и впредь вас жаловать буду»²²⁴. Ссылка на некие пожалования Петра I народу не имела каких-либо реальных оснований, но была продиктована общим пиететом к личности этого выдающегося государственного деятеля.

Общий призыв к верной службе «Петру III» дополнялся в отдельных указах предписаниями об исполнении конкретных повелений (требования о сдаче Яицкого и Илецкого городков, Оренбурга, об изготовлении артиллерийских орудий, боеприпасов, о доставлении их в повстанческий лагерь, о присылке пополнений в войско «Петра III» и др.).

Объявление о пожаловании за верную службу «Петру III». В первом послании Пугачева (17 сентября) объявлялось, что яицкие казаки при условии верной их службы «Петру III» будут пожалованы земельными угодьями, денежным и хлебным жалованьем и боеприпасами²²⁵. Многие из последующих указов Пугачева нормативного («конституционного») звучания, объявленных в сентябре — начале декабря 1773 г., содержали положение о пожаловании подданных различными льготами, «выгодами» и «вольностями». Номенклатура этих пожалований, сохраняя в основе своей известную устойчивость, дополнялась и варьировалась применительно к интересам той сословной или национальной группы населения, к которой конкретно адресовался указ Пугачева. Так, в указе от 19 сентября гарнизону Яицкого городка солдатам, помимо «первых выгод... в государстве», обещано пожалование их денежным жалованьем и чинами²²⁶. Такое пожалование объявлено в указе от 20 сентября казакам Илецкого городка, которым сверх того (по установившемуся порядку казачьей службы) обещано обеспечение от казны боеприпасами²²⁷. Указ населению Рассыпной крепости от 24 сентября²²⁸, свидетельствующий о первых попытках Пугачева и его сподвижников расширить социальную базу восстания, ибо он обращен был ко «всякого звания людям», интересен в том плане, что в нем впервые приведен развернутый перечень льгот, пожалованных «Петром III» народу за послушность, истинную верность и любовь («жаловать буду вас... вечною вольностию, реками, лесами, всеми выгодами, жалованьем, провиантом, порохом и свинцом, чинами и честию. А вольность, хотя и нелегулярные, но всяк навеки получит»). Перечень этот лег в основу формулы пожалования ряда последующих указов Пугачева²²⁹. В указах от 1 октября башкирам в число пожалований включены дополнительно земли, рыбные ловли, жилища (жительства), «вера и закон ваш» (свобода веры и местных обычаев), а также (необъяснимо, почему именно) и моря, пожалование Же «вечной вольностью» подменено аллегорическим «бутте подобными степным зверям»²³⁰. В сравнении с указом в Рассыпную крепость формула пожалования в указе в Оренбург от 1 октября дополнена обещанием наградить землею и морями²³¹. В указах, адресованных казакам и населению крепостей Красногорской от 4 октября и Верхне-Озерной от 6 октября, крестьянам Авзяно-Петровского завода от 17 октября и крестьянам деревни Михайлова Ставропольского уезда от 23 октября из формулы пожалования исключается, естественно, обещание наградить «чинами», но вводится пожалование «крестом и бородою»²³². Эта льгота не означала, видимо, одного лишь намерения «обольщения» народа расколом, о чем доносила Оренбургская секретная комиссия в рапорте, посланном 21 мая 1774 г. Екатерине II²³³. Чиновник этой комиссии С.И. Маврин тогда же писал императрице, что Пугачев позволял «креститца крестом, кто каким хочет»²³⁴, т. е. не отдавая предпочтения сторонникам раскола и не чиня препятствий прихожанам официальной церкви. Такого же, кажется, мнения придерживался и П.И. Рычков, писавший, что Пугачев обещал жаловать крестьян «бородами и крестами, то есть позволением носить бороду и креститься, как они обыкли», а отсутствие положения о «кресте и бороде» в указах, адресованных яицким казакам, объяснял тем, что Пугачев знал их склонность к расколу и потому, видимо, не имел оснований касаться их исповедания и обрядов. Можно предположить также, что, провозглашая право на «крест и бороду», Пугачев освобождал народ от присяги верности Екатерине II, освященной авторитетом официальной церкви.

В указе Пугачева крестьянам Авзяно-Петровского завода от 17 октября формула пожалования «вечная вольность», известная по предшествующим указам, заменена «всякой вольностью»²³⁵, хотя формула «вечная вольность» упоминается и в числе пожалований, объявленных в последующих указах Пугачева²³⁶. Лишь со второй половины ноября формула «всякая вольность» начинает постоянно фигурировать в пугачевских указах²³⁷, а будучи включена в текст манифеста 2 декабря 1773 г. (распространявшегося во множестве списков вплоть до июня 1774 г.)²³⁸, становится нормой, обозначавшей совокупность прав и свобод, пожалованных народу.

Уделяя много внимания раскрытию понятий «всякая вольность» и «вечная вольность», Б.Г. Литвак справедливо замечает, что понятие «вечная вольность» нечленимо, а «всякая вольность» предполагает собирательность, комплекс прав, и вместе с тем считает, что ни «вечная вольность», ни «всякая вольность» не означали будто бы освобождения народа от крепостной неволи или иной формы зависимости, что впервые было четко сформулировано лишь в манифесте Пугачева от 31 июля 1774 г.²³⁹

Если бы исследователь, пытаясь раскрыть содержание понятий «вечная вольность» и «всякая вольность», не ограничивал свои разыскания наблюдениями над текстами сохранившихся указов Пугачева, а обратился и к изучению обильного материала о происхождении, распространении и воздействии этих указов²⁴⁰, то нашел бы много свидетельств тому, что и руководители движения, и рядовые повстанцы, и народ, и, наконец, представители правительственного лагеря рассматривали указы предводителя восстания от сентября и октября 1773 г. как акты, обещавшие народу за верную службу «Петру III» не только экономические льготы, но и освобождение от крепостной зависимости²⁴¹. В этом именно смысле и можно, на наш взгляд, толковать значение термина «вечная вольность». Не следует, видимо, понятия «вечная вольность» и «всякая вольность» противопоставлять одно другому — утвердившийся в указах Пугачева со второй половины ноября 1773 г. термин «всякая вольность» как комплекс прав и свобод включил в себя «вечную вольность» в свойственном ей значении.

Формула пожалования, включенная в первые указы Пугачева яицким и оренбургским казакам и учитывающая чисто казачьи интересы, приобрела позднее всеобщее значение, входя в несколько видоизмененном виде в указы, адресованные другим сословиям Оренбургской губернии: заводским и помещичьим крестьянам, горожанам, башкирам, казахам. Возможно, что на это оказывала воздействие политика ставки Пугачева, направленная на оказачивание всего населения, перешедшего на сторону восставших. Не случайно, например, крестьяне деревни Михайлова именуются в указе Пугачева «казаками»²⁴². Почиталин говорил на следствии о намерении Пугачева «во всем государстве людей, кто б какого звания ни был, зделать казаками»²⁴³.

Предписание о запрещении уклоняться от исполнения указа или противиться ему. Впервые это предписание появилось в пугачевском указе, адресованном гарнизону и жителям Яицкого городка от 19 сентября, где объявлялось: «Ежели же кто, позабыв свою должность к природному своему государю Петру Федоровичу, дерзнет сего имянного моего повеления не исполнить и силою оружия моего в руки моего вернаго войска получен будет, тот увидит на себе праведный мой гнев, а потом и казнь жестокую»²⁴⁴. В различных вариациях эта формулировка вошла в последующие указы Пугачева от сентября — начала октября 1773 г. Указ в Рассыпную крепость от 24 сентября угрожал ослушникам: «Кто ж сего моего указа преслушает, тот сам узнает праведный гнев противникам моим»²⁴⁵. В указе к башкирам от 1 октября Пугачев, «заклинаясь богом», предупреждал, что всех противящихся исполнению его повелений ожидают смертная казнь и конфискация имущества («пажити»)²⁴⁶. В формуле запрещения в указе, посланном 1 октября в Оренбург, появилась новая угроза. Объявлялось, что ослушники примут не только возмездие со стороны «Петра III», но и божью кару: «А ежели вы моему указу противитца будити, то повскорости и восчювствовати на себя праведный гнев мой, и власти всевышняго создателя нашего, и гнева моего избегнуть не может никто, тебя от сильной нашей руки защитить не может»²⁴⁷. В таком виде эта формула (с незначительными редакционными различиями) постоянно входила в текст ряда октябрьских и ноябрьских указов Пугачева²⁴⁸.

Б.Г. Литвак отмечает, что в указах Пугачева первого этапа Крестьянской войны (сентябрь 1773 — март 1774 г.) не обозначено социальное лицо «изменников», «непослушных», «неприятелей», «противников» власти «Петра III»; единственное исключение — указ от 1 декабря 1773 г., где «помещики и вотчинники» отнесены к разряду «сущих преступников закона и общего покоя, злодеев и противников против воли моей императорской», коих надлежит «лишить их жизни, то есть казнить смертию, а домы и все их имение брать себе в награждение». Но это положение было сведено На нет последующими указами Пугачева, в частности указом от 2 декабря, где не обозначен социальный признак противников данной «Петру III» «от создателя высокой власти», коих «неминуемо» ожидает «праведный и неизбежный гнев»²⁴⁹. Поэтому, полагает Б.Г. Литвак, представляется крайне сомнительным рассматривать пугачевские указы первого этапа движения как акты, направленные против дворянства. Такую окраску, по мнению исследователя, они стали приобретать с июня 1774 г., но лишь манифест от 31 июля 1774 г. четко квалифицировал дворян как «противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян», а потому «злодеи-дворяне» и подлежат безусловному и полному истреблению²⁵⁰. Во всем ли верна подобная оценка указов Пугачева первого этапа Крестьянской войны, данная в резком контрасте с характеристикой манифестов второго и третьего этапов движения? Даже оставаясь в рамках текстов октябрьских указов Пугачева помещичьим и заводским крестьянам о пожаловании их при условии послушания и верности «Петру III» вольностью и экономическими льготами, нельзя не заметить того, что это фактически означало лишение помещиков и заводчиков прав собственности на личность и труд крепостных, на земли со всеми угодьями, заводами, рудниками и фабриками, а следовательно, было объективно направлено против дворянства, его феодальных прав и привилегий. Это подтверждается многочисленными источниками, освещающими события начального этапа восстания. Укажем лишь на одно высказывание, характеризующее отношение Пугачева к дворянству в рассматриваемый период. Высказывание это принадлежит И.Я. Почиталину, доверенному лицу и любимцу Пугачева. Будучи захвачен в плен 1 апреля 1774 г., Почиталин показал на следствии, что «сначала от Пугачева приказано было никого [из] дворян и офицеров не щадя» казнить, «а потом проговаривал о тех, кои сами к нему явятся и принесут повинную, таковых прощать и писать в казаки»²⁵¹, из чего и видно, что даже при добровольном переходе дворян на сторону «Петра III» они лишались прежнего социального статуса и переводились в разряд казаков.

Обозначение даты составления (выдачи) акта. Из шестнадцати указов Пугачева рассматриваемого периода (сентябрь—октябрь 1773 г.) восемь обозначены полными датами их составления²⁵², а восемь — не датированы²⁵³. Это свидетельствует о том, что пугачевские секретари поначалу не придавали значения датировке указов, иногда проставляли дату, а чаще нет. Лишь с середины октября дата становится постоянным реквизитом указа. Отсутствие дат порождало у исследователей ошибки в отнесении ряда указов к событиям, к которым они не имели отношения (так, например, произошло с указом регулярной команде²⁵⁴, который ошибочно относили к началу осады Оренбурга; указ султану Дусали²⁵⁵ из-за неверного перевода даты с хиджры на юлианский календарь ошибочно датировали то 20 сентября, то 17 ноября, тогда как он был составлен 26 октября). Ошибки такого рода исправлены при подготовке сборника «Документы ставки Е.И. Пугачева...» путем изучения комплекса источников, характеризующих обстоятельства составления и объявления каждого указа Пугачева.

Удостоверительная подпись «Петра III». Вопрос о скреплении пугачевских указов подписью «Петра III» не раз поднимался следователями при дознании над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками. Пугачев на допросе в Яицком городке, касаясь обстоятельств подписания первого указа яицким казакам от 17 сентября 1773 г., показал, что сам он, не зная грамоты и скрывая это, вынужден был прибегнуть к неуклюжей уловке: «Когда сей указ был готов и Почиталин давал мне подписывать, то я приказал, чтоб подписал он, а мне-де подписывать неможно до самой Москвы, для того, что ненадобно казать мне свою руку, и есть-де в оном великая причина»²⁵⁶. Признание Пугачева подтвердило показание Почиталина, данное четырьмя месяцами раньше, 8 мая 1774 г., на допросе в Оренбургской секретной комиссии. По словам Почиталина, он неоднократно просил Пугачева, чтобы тот «подписывал указы сам», но Пугачев «говорил иногда из сердцов: «Ты-де подписывай, а я своей руки показать никому не хочу до тех пор, покудова не благословит меня бог взятьем всей России, и в то время подписывать буду я уже сам»»²⁵⁷.

Указ подписывался именем «Петра III» тем секретарем, который его составлял: указы на русском языке подписывались соответственно И.Я. Почиталиным или Д.Н. Кальминским, а на татарском — Балтаем Идеркеевым, хотя в последних удостоверялось, что будто «Петр III» сам «руку приложил»; но ясно, что подпись проставлялась не Пугачевым, который не знал не только татарской, но и русской грамоты.

Подписи под указами варьировались. Указ яицким казакам от 17 сентября подписан: «Я, великий государь анператор, жалую вас, Петр Федаравич»²⁵⁸; подпись под указом регулярной команде от 19 сентября дана в ином виде: «Великий государь Петр Федорович Всероссийский»²⁵⁹. Впоследствии указы, составленные на русском языке, скреплялись подписью утвердившегося образца: «Великий государь Петр Третий Всероссийский», применявшейся вплоть до середины ноября 1773 г.²⁶⁰ Более пестр набор подписей на указах, составленных на татарском языке: «Император Петр Федорович», «Доброжелатель, тысячью великой и высокой един великой император государь Петр Федорович руку приложил», «Доброжелатель, великой император, государь Петр Федорович и царь сам Третий руку приложил», «Великий государь, царь Российской, император руку приложил Петр Третий», «Император сам Петр Третий руку приложил», «Государь император, Российской державы содержатель, сам Петр Третий руку приложил», «Я, великий Петр Третий, своеручно подписую»²⁶¹. Впрочем, эта пестрота подписей может быть объяснена индивидуальными особенностями перевода этих указов с татарского на русский язык.

В заключительной части указа султану Дусали от 23 октября упомянуто, что он послан «за подписанием нашей руки с приложением печати»²⁶². Это первое по времени свидетельство о скреплении указа Пугачева печатью, что прочно вошло в практику делопроизводства пугачевских секретарей несколько месяцев спустя. Однако неизвестно, как выглядела эта первая печать, так как подлинник указа, посланного к Дусали, не сохранился.

Следует упомянуть о «внетекстовых» знаках удостоверения подлинности указов. Пугачев словесно приказывал своим посланцам вручать указы, держа их на голове, над головой, на ружейном штыке (см. § 1, 10, 11 данной главы). Это не что иное, как заимствование стародавнего русского народного обряда удостоверения подлинности и истинности какого-либо акта или действа (при обращении к народу, к властям).

О языке и стиле указов Пугачева. Проблема эта получила отражение в специальных работах филологов и историков²⁶³. Их наблюдения сводятся к констатации того, что языку и стилю некоторых из первых указов Пугачева свойственна близость к живому разговорному языку народа, к сказовой и песенной народной традиции. Об этом писал Пушкин²⁶⁴. По мере появления в ставке Пугачева опытных канцеляристов, стремившихся подражать в писании указов образцам правительственных бумаг подобного жанра, первоначальная самобытность стиля и языка посланий Пугачева постепенно утрачивалась, вытесняясь книжной, казенной манерой письма со свойственными ей канцелярскими штампами и оборотами. Заимствование формы, стиля и языка императорских указов и манифестов, направленное на укрепление «державного» авторитета самозванного «Петра III», ни в коей мере не влияло на антикрепостническую направленность посланий Пугачева.

Язык и стиль указов Пугачева определялись уровнем грамотности его секретарей. Не вполне грамотны, но живы и выразительны по звучанию указы, составленные И.Я. Почиталиным²⁶⁵. Высокими литературными достоинствами отличаются указы, написанные Д.Н. Кальминским²⁶⁶; ему же принадлежит заслуга в выработке формуляра указа-воззвания. Указам на татарском языке, составленным Балтаем Идеркеевым²⁶⁷ в манере восточного письма со среднеазиатскими архаизмами и османизмами, свойствен в то же время и глубокий радикализм.

Примечания

1. Рознер И.Г. Яик перед бурей. М., 1966.

2. Протокол показаний М.Д. Горшкова на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 421, л. 2—2 об.

3. Мордовцев Д.Л. Самозванцы и понизовая вольница. СПб., 1867, т. 1, с. 72—97; Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII века. — Исторические записки, 1950, т. 31, с. 98—133; Мавродин В.В. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1961, т. 1, с. 469—478.

4. Мавродин В.В. Указ. соч., с. 477—478; Сивков К.В. Указ. соч., с. 133; Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969, с. 21—35; Фирсов Н.Н. Пугачевщина. Опыт социолого-психологической характеристики. М., 1924.

5. Протокол показаний М.Д. Горшкова на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 421, л. 2—2 об.

6. Протокол показаний И.Н. Зарубина на допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — В кн.: Пугачевщина. М.; Л., 1929, т. 2, с. 131.

7. Протокол показаний М.А. Кожевникова на допросе 16 сентября 1773 г. в Яицкой комендантской канцелярии. — В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1940, т. 9, кн. 2, с. 694.

8. Рознер И.Г. Указ. соч., с. 157—161.

9. Протокол показаний И.Н. Зарубина па допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — Пугачевщина, т. 2, с. 135.

10. Там же.

11. Протокол показаний Е.И. Пугачева на допросе 16 сентября 1774 г. в Яицком городке. — Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

12. Протокол показаний М.Л. Кожевникова на допросе 24 июля 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 180.

13. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773—1774 гг. М., 1975, док. № 1 (далее: Документы ставки Е.И. Пугачева...).

14. Ближайшая среда приходилась на 28 августа 1773 г.

15. «Положут» — т. е. примут решение относительно восстания и признания Пугачева «Петром III».

16. Протокол показаний Пугачева на допросе 4—14 ноября 1774 г. в Московском отделении Тайной экспедиции Сената. — Красный архив, 1935, № 69/70, с. 185.

17. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 113.

18. Протокол показаний Я.Ф. Почиталина на допросе 19 августа 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 231 об.

19. Почиталин И.Я., первый секретарь Пугачева, принадлежал к числу казаков «мятежной» стороны Яицкого войска. Примкнув к восстанию, он постоянно находился при Пугачеве, всегда сопровождал его во всех походах и, по свидетельству многих повстанцев, был его первым любимцем. При учреждении в ноябре 1773 г. повстанческой Военной коллегии был назначен думным дьяком. Захвачен в плен карателями в битве 1 апреля 1774 г. у Сакмарского городка. По приговору Сената, утвержденному Екатериной II, был подвергнут тяжкому телесному истязанию, а затем сослан на пожизненную каторгу в г. Рогервик (ныне г. Палдиски Эстонской ССР). Последнее документальное свидетельство о Почиталине относится к 1797 г.

20. Протокол показаний И.Я. Почиталина на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 188 об.

21. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 188.

22. Подлинник указа 17 сентября 1773 г. сохранился среди бумаг Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 76); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1.

23. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 113.

24. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 189 об.

25. Показания Пугачева, что он будто бы «ни одного слова не знал, как бы писать надобно» первый указ, и якобы Почиталин сам «писал, что хотел», могут быть объяснены тактикой его поведения на следствии в Москве (Красный архив, 1935, № 69/70, с. 189).

26. Там же.

27. ЦГАДА, ф. 6, д. 505, л. 40.

28. Протокол показаний В.С. Коновалова на допросе 17 ноября 1774 г. в Тайной экспедиции. — Там же, д. 512, ч. 1, л. 304.

29. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 114; Красный архив, 1935, № 69/70, с. 190.

30. П. Быков показал на допросе, что он «ездил от Пугачева с указом со своего хутора, состоящего у россошей под Бударинским форпостом, к старшине и депутату Акутину». (ЦГАДА, ф. 6, д. 505, л. 207).

31. Рапорт майора С.Л. Наумова подполковнику И.Д. Симонову от 20 сентября 1773 г. — ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 18.

32. Там же, л. 214.

33. ЦГВИА, (б. 20, д. 1230, л. 69—70.

34. ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 213.

35. Там же, ф. 6, д. 506, л. 191.

36. Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884, т. 2, с. 6.

37. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. М.; Л., 1966, т. 2, с. 107.

38. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

39. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 111 об.

40. Там же, ф. 1100, д. 2, л. 214—214 об.

41. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 3.

42. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 191.

43. Замечания о бунте. — В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч., 1938, т. 9, кн. 1, с. 371.

44. Елеонский С.Ф. Пугачевские указы и манифесты, как памятники литературы. — В кн.: Художественный фольклор. М., 1929, т. 4/5; Голуб А.В. Язык указов Пугачева: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1950. См. также вступительную статью Г.П. Макогоненко к публикации пугачевских документов в кн.: Русская проза XVIII века. М.; Л., 1950, т. 1, с. 203—208.

45. Оригинал указа на татарском языке хранится в ЦГАДА (ф. 1100, д. 2, л. 34, 41—41 об.), там же находится и перевод с него, выполненный в Яицкой комендантской канцелярии (л. 35), он опубликован в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 2.

46. Протокол показаний Уразгильды Аманова на допросе 18 сентября 1773 г. в Яицкой комендантской канцелярии. — ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 33.

47. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 192.

48. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 114.

49. Бекмаханова Н.Е. Легенда о Невидимке (участие казахов в Крестьянской войне под руководством Пугачева в 1773—1775 годах). Алма-Ата, 1968, с. 56—59.

50. Идеркей Баймеков, яицкий казак из татар, переводчик с восточных языков в ставке Пугачева, пропал без вести в заволжских степях в сентябре 1774 г.

51. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 114.

52. Балтай Идеркеев (род. 1750 г.), яицкий казак из туркмен, участник восстания 1772 г. па Яике, писарь в ставке Пугачева в сентябре 1773 — марте 1774 г., где вел всю корреспонденцию на восточных языках, автор указов Пугачева к башкирам, казахам, татарам. Захвачен в плен карателями в битве 1 апреля 1774 г. под Сакмарским городком. По приговору Сената был отдан в пожизненную солдатскую службу в Архангельский гарнизон (подробнее см.: Овчинников Р.В. Сподвижники Пугачева свидетельствуют. — Вопросы истории, 1973, № 8, с. 100—101).

53. Протокол показаний Балтая Идеркеева на допросе в Оренбургской секретной комиссии в июле 1774 г. — Вопросы истории, 1973, № 8, с. 109.

54. Ср.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 2.

55. Там же, док. № 16.

56. ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 32, 34, 41—41 об., 35.

57. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 58; к рапорту был приложен второй экземпляр перевода указа.

58. Красный архив, 1935, № 69—70, с. 192. См. также: Протокол показаний Балтая Идеркеева на допросе в Оренбургской секретной комиссии в июле 1774 г. — Вопросы истории, 1973, № 8, с. 109.

59. Протокол показаний Мурата Чинаева и Жумачильды Сеитова на допросе 21 сентября 1773 г. в Яицкой комендантской канцелярии. — ЦГАДА, ф. 349, д. 7183, л. 8.

60. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 192.

61. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 77; Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 3.

62. Дубровин Н.Ф. Указ. соч., т. 2, с. 73—74.

63. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 116; Красный архив, 1935, № 69/70, с. 198.

64. Пугачевщина, 1926, т. 1, с. 225; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 2, с. 30, 127; Андрущенко А.И. Первые призывы повстанцев Крестьянской войны 1773—1775 гг. К вопросу об идеологии восстания. — В кн.: Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран: Сб. статей к 70-летию акад. М.Н. Тихомирова. М., 1963, с. 337.

65. Речь идет о Дмитрии Николаевиче Кальминском, сержанте 7-й легкой полевой команды. 17 сентября он был отправлен из Яицкого городка в крепости Нижне-Яицкой линии с «публикацией», призывающей казаков к аресту Пугачева; день спустя арестован повстанцами и доставлен к Пугачеву, который «простил» его и определил писарем к И.Я. Почиталину. Кальминский писал пугачевские указы в Яицкий и Илецкий городки, Рассыпную и Татищеву крепости. Казнен повстанцами 27 сентября 1773 г. вскоре после захвата Татищевой крепости, будучи изобличен в измене.

66. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

67. Принадлежность указа руке Кальминского подтверждается полным совпадением графики этого документа и оригинала письма Кальминского, посланного им 23 сентября 1773 г. своей матери (ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 226—226 об., 231 об.; Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 94).

68. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 11 об.; д. 467, ч. 13, л. 185 об.; ф. 349, д. 7329, л. 423.

69. Рапорт от 28 сентября 1773 г. (ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 214—214 об.). Пугачевский указ был отправлен Рейнсдорпом в Военную коллегию в числе приложений к рапорту 7 октября 1773 г. (ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 69—70 об.).

70. Андрущенко А.И. Первые призывы повстанцев..., с. 337.

71. Указ хранился в копии (ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 54), посланной комендантом Татищевой крепости полковником Г.М. Елагиным в Оренбург при рапорте от 22 сентября 1773 г. (там же, л. 53); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 4. Более поздняя копия этого указа находится в делах Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 60—60 об.), куда ее прислал губернатор Рейнсдорп при рапорте от 25 сентября 1773 г. (там же, л. 123—123 об.).

72. Протоколы показаний в Оренбургской секретной комиссии яицких казаков М.Г. Шигаева, Т.Г. Мясникова, И.Я. Почиталина, илецких казаков А. Второва, Л.А. Творогова, А. Шаешникова. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 82 об., 111 об., 191 об.; ф. 349, д. 7329, л. 196, 216, 288.

73. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

74. Ср. док. № 3 и 4 в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева...

75. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

76. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 194.

77. Пугачевщина, т. 1, с. 233; Жижка М.В. Емельян Пугачев. М., 1950, с. 65: Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 2, с. 110, 423.

78. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 82 об., 11 об., 191 об., 211 об., 352; ф. 349, д. 7329, л. 196, 216, 288 об.

79. Там же, ф. 6, д. 506, л. 82 об., 111 об., 211 об.; Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

80. В действительности, как показано выше, в Илецкий городок был послан лишь один указ.

81. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 194.

82. И.Н. Зарубин показал на следствии, что в Илецкий городок «послан был наперед Андрей Овчинников с увещанием» (ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 352).

83. См. Примеч. 77.

84. ЦГАДА, ф. 349, д. 7329, л. 196, 216, 288 об.

85. Протокол показаний И.А. Творогова на допросе 17 ноября 1774 г. в Тайной экспедиции Сената. — ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 1, л. 282.

86. Ср. док. № 3 и 4 в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева...

87. Горшков Максим Данилович (род. 1745 г.), участник казачьего восстания на Яике в 1772 г., писарь при Пугачеве и секретарь в его Военной коллегии, захвачен в плен карателями 1 апреля 1774 г. в битве у Сакмарского городка. По утвержденному Екатериной II решению Сената был отправлен на каторжные работы в г. Рогервик (ныне г, Палдиски Эстонской ССР).

88. Указ сохранился в копии, посланной 28 сентября 1773 г. губернатором Рейнсдорпом в Военную коллегию (ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 8); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 5. Не дошли до нас, к сожалению, оригинал указа, а также две его ранние копии (первая — отправлена 24 сентября комендантом Рассыпной крепости майором И.Ф. Веловским коменданту Татищевой крепости полковнику Г.М. Елагину; вторая — послана 25 сентября Елагиным к Рейнсдорпу).

89. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 115.

90. ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 132.

91. Ср. док. № 3, 4 и 5 в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева...

92. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 2, с. 496.

93. См. ч. II, гл. 1, § 1—4.

94. Один из оригиналов этих указов на татарском языке сохранился в делах Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 73а—75б), куда он был прислан при рапорте Рейнсдорпа от 7 октября 1773 г. (там же, л. 70).

95. Старшина Сеитовой слободы (Каргалы) Муса Улеев (Мусалей) на допросе в Оренбургской секретной комиссии показал, что он полученные от Балтая Идеркеева в запечатанном пакете пугачевские указы отправил, «нимало не мешкав», с муллой деревни Айсуяк Уфимского уезда Якшеем (ЦГАДА, ф. 349, д. 7297, л. 150).

96. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 198.

97. Башкирский старшина Бушмас-Кипчакской волости Ногайской дороги, впоследствии главный полковник в войске Пугачева.

98. Башкирский старшина Кыркули Минской волости Ногайской дороги, в октябре 1773—марте 1774 г. находился в рядах повстанцев.

99. Племянник Кинзи Арсланова, повстанец.

100. Протокол показаний Балтая Идеркеева на допросе в Оренбургской секретной комиссии в июле 1774 г. — Вопросы истории, 1973, № 8, с. 110.

101. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 117.

102. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 6 и 7.

103. См. также: Панеях В.М. О степени участия народностей Башкирии в Крестьянской войне 1773—1775 годов на первом ее этапе. — Учен. зап. Перм. гос. ун-та им. А.М. Горького, 1966, № 158, с. 50—59.

104. ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 256—257; опубл. в кн.: Пугачевщина, т. 1, док. № 4.

105. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 73в—75; опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 6.

106. Рапорт Уфимской провинциальной канцелярии губернатору Рейнсдорпу от 28 октября 1773 г. — В кн.: Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975, с. 37. Оригиналы этих указов на татарском языке не сохранились.

107. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 16—17 (экземпляр, посланный из Уфы в Сенат); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 7.

108. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 115—116, 119—120.

109. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 2—3; д. 504, ч. 1, л. 9—10.

110. Сохранился оригинал указа на татарском языке (ЦГАДА, ф. 6, д. 416, ч. 2, л. 7), присланный в Сенат при рапорте казанского губернатора Я.Л. Бранта. Особенности графики, стиля и содержания оригинала указа рассмотрены в статье: Забиров В. Новые источники об участии националов в Пугачевщине. — В кн.: Проблемы источниковедения. М.; Л., 1933, вып. 1, с. 36—37.

111. Первая копия хранится в ЦГАДА (ф. 6, д. 416, ч. 1, л. 13) (опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 8); вторая копия — там же (л. 27).

112. Забиров В. Указ. соч., с. 36—37.

113. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 22, 25.

114. Оригинал указа хранится в ЦГВИА (ф. 20, д. 1230, л. 71); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 9.

115. Указ не сохранился; см. его реконструкцию: ч. II, гл. 1, § 5.

116. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 209 об.

117. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884, т. 2, с. 47.

118. ЦГАДА, ф. 6, д. 510, л. 17.

119. Там же, д. 467, ч. 13, л. 140.

120. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 183.

121. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 2, с. 554.

122. Там же, кн. 1, с. 221.

123. Литвак Б.Г. Об изучении документов предводителей крестьянских восстаний. — В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1971. Вильнюс, 1974, с. 24.

124. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 4, 10, 11, 16, 18, 20, 26—29.

125. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 221.

126. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде и окрестностях его. — В кн.: Пермский сборник. М., 1859, т. 1, с. 65.

127. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 10, 11, 15, 18.

128. Там же, док. № 10; опубликован по копии (ЦГАДА, ф. 1100, д. 3, л. 40). Оригинал указа в делах Оренбургской губернской канцелярии не сохранился.

129. Протокол показаний капитана Б.С. Уланова на допросе 13 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, Д. 467, ч. 13, л. 115—116.

130. Протокол показаний Дуракова на допросе 14 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — Там же, л. 118.

131. Там же, ф. 6, д. 467, ч. 13, л. 119.

132. Указ не сохранился, см. его реконструкцию: ч. II, гл. 1, § 9.

133. ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 13, л. 118—120. До мая 1774 г. Дураков содержался под стражей в Верхне-Озерной крепости, после чего переведен в Оренбургскую секретную комиссию, по приговору которой нещадно бит плетьми и назначен в прежнюю казачью службу (там же, ф. 349, д. 7309, л. 30).

134. ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 13, л. 116 об. — 117. Приговор Оренбургской секретной комиссии от 26 мая 1774 г., зачтя Уланову в наказание 8-месячное тюремное заключение, определил посадить его на две недели на хлеб и воду, а после освободить (там же, ф. 349, д. 7309, л. 29 об.).

135. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 2, л. 77 об.

136. Там же, д. 415, л. 3 об. — 4, 8, 22—22 об.; д. 504, л. И, 33;д. 510, л. 54; д. 527, л. 290—290 об.; д. 627, ч. 2, л. 77, 101, 229; ф. 1100, д. 3, л. 40, 50; ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 148 об., 167; ф. ВУА, д. 143, л. 275.

137. ЦГАДА, ф. 349, д. 7399, л. 3—3 об.

138. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 11. Опубликован по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 23—23 об.). Оригинал указа в делах Оренбургской губернской канцелярии не сохранился. В бумагах Казанской секретной комиссии имеется еще одна копия данного указа (там же, ф. 6, д. 415, л. 29).

139. Эти данные позволяют установить, что недатированный указ в Верхне-Озерную крепость был составлен 6 октября 1773 г.

140. Речь идет о казаке В. Дуракове.

141. Протоколы показаний Т.А. Красильникова и С.С. Новокрещенова на допросе 9 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 13, л. 84—87 об.

142. Рапорт Корфа губернатору Рейнсдорпу от 14 октября 1773 г. — Там же, ф. 1100, д. 2, л. 417—420. Красильников и Новокрещенов до конца апреля 1774 г. содержались под стражей в Верхне-Озерной крепости, а потом переданы Оренбургской секретной комиссии, по приговору которой оба биты кнутом и сосланы на пожизненные каторжные работы (там же, ф. 349, д. 7309, л. 24 об.).

143. Оригинал указа на татарском языке не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 12) напечатан русский перевод указа (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 143, л. 276), приложенный к донесению Бранта Екатерине II (там же, л. 270—270 об.).

144. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 126.

145. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 143, л. 276, 270—270 об.

146. Там же, ф. 20, д. 1230, л. 139—139 об., 134.

147. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 24 24 об.; д. 416, ч. 1, л. 58.

148. Там же, ф. 1274, д. 171, л. 9.

149. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 6—8.

150. Оригинал указа не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 13) указ напечатан по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 25), присланной в Сенат при рапорте губернатора Бранта от 26 февраля 1774 г. (там же, д. 416, ч. 1, л. 58).

151. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 198.

152. Пугачев решил послать Соколова «на заводы для приклонения в подданство людей... и доставления к нему пушек и пороху... и, написав указ, туда ево отправил» (ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 193 об.).

153. Протокол показаний М.Г. Шигаева на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 107.

154. В действительности это был Дорофей Макарович Загуменнов, служивший после полковником в войске Пугачева.

155. Протокол показаний А.Т. Соколова-Хлопуши на допросе 10 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — Красный архив, 1935, № 68, с. 165. О Соколове см.: Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачев и пугачевцы. Л., 1974, с. 138—151.

156. Большинство авзяно-петровских крестьян поняли указ Пугачева как акт, освобождающий их от заводских работ. 23 октября 1773 г. они составили протокол об этом и, получив на следующий день отпускной билет (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 128, 129), отправились с завода на места постоянного жительства, в прикамские села и деревни Казанского уезда.

157. Об этих бомбах писал пугачевский полковник Т.И. Падуров атаману оренбургских казаков В.И. Могутову (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 103).

158. Протокол показаний С.Е. Понкина на допросе 31 октября 1773 г. в Казанской губернской канцелярии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 7, л. 47.

159. Донесение приказчика Воскресенского завода П. Беспалова губернатору Рейнсдорпу от 4 мая 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 511, л. 76 об. Тот же Беспалов писал подполковнику И.И. Михельсону 7 апреля 1774 г., что на Воскресенском заводе остались неотправленными к Пугачеву отлитые на Авзяно-Петровском заводе 50 чугунных «больших единорогих глухих ядер» (ЦГВИА, ф. 20, д. 1237, л. 112).

160. Реестр Оренбургской губернской канцелярии. — ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 201.

161. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 259.

162. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 2, л. 153, 152.

163. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 259 об., 244—246.

164. Оригинал указа не сохранился, в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 14) опубликован по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 2, л. 323), посланной комендантом Верхне-Яицкой крепости полковником О.Х. Демариным к генералу И.А. Деколонгу при рапорте от 10 ноября 1773 г. (там же, л. 320—320 об.).

165. Изложение показаний Сорокина в рапорте полковника Демарина к генералу Деколонгу от 10 ноября 1773 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 2, л. 320—320 об.; Протокол показаний пугачевского сотника А.П. Зверева на допросе в Царицынской комендантской канцелярии в сентябре 1774 г. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 207.

166. ЦГАДА, ф. 1100, д. 3, л. 55, 54.

167. ЦГВИА, ф. 20, д. 1232, л. 148, 129, 130—131.

168. Оригинал указа не сохранился, в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 15) опубликован по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 21).

169. Протокол показаний Е.К. Сидорова на допросе 18 декабря 1773 г. в Казанской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина, 1931, т. 3, с. 8.

170. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 15. Ср. с док. № 10, И.

171. Протокол показаний священника П. Степанова на допросе 9 декабря 1773 г. в Казанской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина, т. 3, с. 6—7.

172. ЦГАДА, ф. 6, д. 433, л. 19—19 об.

173. Там же, д. 416, ч. 2, л, 358.

174. Там же, д. 470, л. 2 об.

175. Оригинал указа на татарском языке не сохранился, в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 16) печатается по переводу (ЦГАДА, ф. 6, д. 504, ч. 1, л. 172), выполненному переводчиком Коллегии иностранных дел И. Муратовым (там же, л. 165—168).

176. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 203.

177. Протокол показаний Аптыша Тангаева на допросе 31 августа 1774 г. в Яицкой комендантской канцелярии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 3, л. 224.

178. Там же, д. 504, ч. 1, л. 171—171 об.

179. Там же, л. 165—168.

180. Там же, л. 161—164. Переводы писем на русский язык см.: там же, л. 78—79.

181. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 546, 547.

182. ЦГАДА, ф. 6, д. 504, ч. 1, л. 169—171 об.

183. Там же, л. 158—158 об.

184. См. примеч. 175.

185. Овчинников Р.В., Слободских Л.Н. Новые документы о Крестьянской войне 1773—1775 гг. в России. — Исторический архив, 1956, № 4, с. 131.

186. ЦГАДА, ф. 6, д. 416, ч. 1, л. 65 об. — 66.

187. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 2, с. 29, 109, 158.

188. См. реконструкцию содержания этих указов: ч. II, гл. 1, § 4—16.

189. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 117.

190. Рапорт С.И. Маврина генералу П.С. Потемкину от 15 сентября 1774 г. — Вопросы истории, 1966, № 3, с. 132.

191. Протокол показаний И.А. Творогова на допросе 27 октября 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 142.

192. Протокол показаний М.Г. Шигаева на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 94—94 об.

193. Протокол показаний И.Я. Почиталина на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 194—194 об.

194. Протокол показаний И.Н. Зарубина на допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 133.

195. См. § 8, 10—16 данной главы; ч. II, гл. 1, § 6—16.

196. Пугачевщина, т. 3, с. 11—12.

197. Там же, с. 3—10.

198. ЦГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 147.

199. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 12.

200. Там же, л. 69—70 об.

201. Там же, л. 9—10, 12—14, 46—48 об., 54—55, 78—78 об., 107, 109—112 об., 117—118 об., 134—138 об., 142—145 об., 149—149 об., 156—158 об., 163—172, 174—175, 178—180, 185—186, 191—191 об.; ф. ВУА, д. 143, л. 271—274 об, 278—279 об.

202. ЦГАДА, ф. 6, д. 494, 504, ч. 1—6.

203. Записки П.И. Рычкова, И. Осипова, И. Полянского. — В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 221; кн. 2, с. 554, 591.

204. ЦГАДА, ф. 6, д. 527, л. 22—22 об.

205. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 97.

206. Рапорт Оренбургской секретной комиссии от 21 мая 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. 2, л. 5 об. — 6 об.

207. ГПБ, ОР, F-IV, д. 668, ч. II, папка 2, л. 130 об., 134 об.

208. Архив Государственного совета. СПб., 1869, т. 1, ч. 1, с. 439.

209. Полное собрание законов Российской империи I (далее: ПСЗ I). СПб., 1832, т. 19, № 14047.

210. ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. I, типограф. экз.; в ПСЗ I не включен; опубл. в кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 164—165.

211. В его епархию входили Оренбургская и Казанская губернии.

212. ЦГАДА, ф. 6, д. 527, л. 21—21 об.

213. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 220.

214. Игнатьев Р.Г. Осада г. Уфы (эпизод из истории Пугачевского бунта). — В кн: Памятная книжка Уфимской губернии. Уфа, 1873, ч. 2, с. 109.

215. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 5, л. 17.

216. Значение формулярного анализа указов Пугачева в связи с изучением эволюции их содержания раскрыто Б.Г. Литваком в специальном исследовании (Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 22—28).

217. Филиппов А.Н. Новые материалы по истории Пугачевского движения. — Учен. зап. Ин-та истории РАНИОН, 1929, т. 4, с. 181—185.

218. Красный архив, 1935, № 69/70, с. 189.

219. При обозначении вида посланий Пугачева автор придерживается, как правило, терминологии самих этих документов, аналогично тому, как это применялось и при их публикации в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...».

220. Подробнее см.: Забиров В. Указ. соч., с. 36—37; Голуб А.В. Указ. соч. с. 6—7; Алишев С.Х. Документы повстанцев Крестьянской войны 1773—1775 гг. на татарском языке. — Советские архивы, 1973, № 5, с. 63.

221. Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 22.

222. Вопросы истории, 1966, № 5, с. 115.

223. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1—13, 15, 16, 18, 22.

224. Там же, док. № 8; см. также манифесты Пугачева от декабря 1773 г., составленные Балтаем Идеркеевым (там же, док. № 22, 25).

225. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1.

226. Там же, док. № 3.

227. Там же, док. № 4.

228. Там же, док. № 5.

229. Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 22.

230. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 6—8; в док. № 8 дополнительно включено обещание пожаловать башкир солью.

231. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 9.

232. Там же, док. № 10, 11, 13, 15. Судя но «Хронике» П.И. Рычкова, первое упоминание о пожаловании подданных «бородами и крестами» содержалось в указе Пугачева (несохранившемся), отправленном 1 октября 1773 г. к атаману оренбургских казаков подполковнику В.И. Могутову (Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 221).

233. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. II, л. 6 об.

234. ГПБ, ОР, F-IV, д. 668, ч. II, папка 2, л. 134 об.

235. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 13, ср. с док. № 5, 9—11.

236. Там же, док. № 15, 18.

237. Там же, док. № 20—22.

238. Там же, док. № 23; см. также примечания к нему.

239. Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 22, 24—25. Автор делает этот вывод на основании того, что указы Пугачева о пожаловании «всякой вольности» адресовались не только крестьянам и казакам, но и оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу, и горнозаводчику И.Л. Тимашеву (с. 24). Однако эти факты свидетельствуют всего-навсего лишь о необдуманном, шаблонном подходе пугачевских секретарей к выбору средств идейного воздействия на представителей екатерининской администрации и правящего класса.

240. См. разделы «Распространение и воздействие указов Е.И. Пугачева...» в гл. 1—3.

241. Пугачев вспоминал, что в октябре 1773 г. он разослал на заводы «и во все места» указы «крестьянам со обещанием им вольности и всяких крестьянских выгод» (Вопросы истории, 1966, № 4, с. 117). Если бы эта «вольность» не означала освобождения от крепостной зависимости, то что бы могло привлечь массу заводских и помещичьих крестьян в повстанческий лагерь под Оренбург?

242. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 15.

243. Пугачевщина, т. 2, с. 111.

244. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 3. См. близкую по содержанию формулировку в тексте указа 20 сентября атаману, старшинам и казакам Илецкого городка (там же, док. № 4).

245. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 5.

246. Там же, док. № 6—8.

247. Там же, док. № 9.

248. Там же, док. № 10, 11, 13, 15, 18.

249. Литвак В.Г. Указ. соч., с. 25. Следует, на наш взгляд, назвать и другие указы Пугачева сентября—декабря 1773 г., в которых более или менее отчетливо выступает сословная принадлежность противников «Петра III»: в указе в Яицкий городок (19 сентября) — офицеры, в указе в Илецкий городок (20 сентября) — атаман и старшины, в указе султану Дусали (26 октября) — генералы и бояре, в манифесте от 3 декабря — бояре, генералы и офицеры (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 3, 4, 16, 24).

250. Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 25—28.

251. Пугачевщина, т. 2, с. 111.

252. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1, 6—8, 12—16.

253. Там же, док. № 2—5, 9—11.

254. Там же, док. № 3.

255. Там же, док. № 16.

256. Вопросы истории, 1966, № 4, с. 113. На допросе в Москве Пугачев, вспоминая этот эпизод, сообщил, что когда Почиталин, обратившись к нему, сказал, что указ «надобно-де вашему величеству подписать самому», то он ответил: «Подпиши ты, а я до времени подписывать не буду» (Красный архив, 1935, № 69/70, с. 189).

257. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 206,

258. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1.

259. Там же, док. № 3.

260. Там же, док. № 4, 5, 9—11, 13—15, 17—20.

261. Там же, док № 2, 6—8, 12, 16.

262. Там же, док. № 16.

263. Филиппов А.Н. [Ред. на кп.:] Пугачевщина, т. 1. — Северная Азия, 1926, № 5/6, с. 172—175; Он же. Новые материалы по истории Пугачевского движения, с. 181—193; Елеонский С.Ф. Указ. соч., с. 63—75; Забиров В. Указ. соч., с. 22—49; Макогоненко Г.П. Народная публицистика XVIII века. — В кн.: Русская проза XVIII века. М.; Л.; 1950. т. 1; Голуб А.В. Указ. соч.

264. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 371.

265. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 1, 9—11, 13—15, 17—19.

266. Там же, док. № 3—5.

267. Там же, док. № 2, 6—8, 12, 16.