Р.В. Овчинников. Документы свидетельствуют

I

Кризисные явления общественной жизни такого масштаба, как Крестьянская война в России в 1773—1775 гг., замечательны тем, что они выдвинули на авансцену истории выходцев трудового народа, людей большого природного ума, беззаветной отваги. Люди эти, прозябавшие дотоле в безвестности обыденной жизни, стали в ходе драматических событий народной борьбы героями исторических хроник, их боевые дела запечатлены на страницах архивных документов и в поэтической памяти народа.

Довольно хорошо изучена и освещена в нашей литературе деятельность таких выдающихся предводителей Крестьянской войны 1773—1775 гг., как Емельян Иванович Пугачев, Иван Никифорович Зарубин-Чика, Иван Наумович Белобородое, Иван Никифорович Грязнов, Кинзя Арсланов, Салават Юлаев и другие¹. Пристальное внимание историков и литераторов к биографиям Пугачева и его ближайших соратников обусловлено ведущей ролью этих деятелей в событиях Пугачевского восстания. Изучение их жизненного пути и боевой деятельности облегчает наличие довольно значительного количества исторических источников: документов, принадлежащих их перу или исходивших от их имени подробнейших протоколов их следственных показаний, официальной переписки военных и гражданских властей правительственного лагеря, мемуарных свидетельств современников и очевидцев восстания.

Меньше повезло в этом отношении в литературных и в исторических источниках тем деятелям Пугачевского восстания, которые находились как бы на втором плане событий 1773—1774 гг. Здесь имеются в виду руководители небольших отрядов восставших, организаторы борьбы в отдаленных очагах повстанческого движения. Имена этих деятелей лишь эпизодически встречаются в опубликованных исторических материалах, отрывочные сведения о них не дают возможности представить в полном объеме и последовательности характер их личного участия в Крестьянской войне. Между тем изучение их жизненного пути и боевой деятельности имеет первостепенное значение в исследовании генеральных и частных проблем истории Пугачевского восстания. Как эмиссары главной ставки Пугачева, эти деятели «второго плана» являлись инициаторами народных выступлений в отдаленных районах повстанческого края, способствовали развитию восстания вширь и вглубь. Они вступали в командование созданными ими же повстанческими отрядами. Боевые операции этих отрядов облегчили действия главных сил Пугачева, занятых осадой Оренбурга. Они обеспечивали пополнение Большого войска восставших новыми бойцами, снабжали его провиантом, фуражом, деньгами, оружием и боеприпасами. Они же первыми испытывали на себе тяжесть арьергардных боев против регулярных частей карательной армии, наступавшей зимой и весной 1774 г. к блокированным восставшими Оренбургу, Уфе, Челябинску и Яицкому городку. Бойцов отрядов ждали тяжкие испытания, многие из них пали в бою, другие оказались в плену, где подвергались жестоким телесным наказаниям, приговаривались к смертной казни, каторжным работам и к ссылке на вечное поселение. Они капитулировали перед властями Екатерины II лишь в безысходных ситуациях разгрома движения и стоически переносили репрессии.

Воссоздать жизненный опыт этих людей — благородная задача советской исторической науки. Необходимы большие трудоемкие усилия, чтобы среди множества документов о Пугачевском восстании, хранящихся в Государственных архивах СССР, обнаружить новые, доселе неизвестные источники. В этом отношении автору настоящей статьи за последние годы сопутствовали определенные удачи.

В Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА) и Центральном государственном военно-историческом архиве СССР (ЦГВИА) внимание автора привлекли документы, о существовании которых прежде не знали. Наибольший интерес среди них представляют протоколы следственных показаний пленных повстанцев. Содержание этих документов, принадлежащих к разряду правительственных, освещает и оценивает события Пугачевского восстания с позиции его участников. Протокольные записи велись судейскими чиновниками, им присущи официозная фразеология и терминология: Пугачев именуется не иначе, как «государственный злодей, разбойник и самозванец», повстанческая Военная коллегия — «злодейской коллегией», а отряды восставших — «злодейскими толпами, шайками» и т. п. Но сквозь эти наслоения, сквозь «суздальскую мазню» застеночных протоколов отчетливо проступает подлинная история в том виде, как запечатлелась она в памяти подследственных, проступает реальный облик людей — участников восстания. В известном смысле протоколы следственных показаний следует рассматривать как автобиографические воспоминания повстанцев, записанные с их слов следователями.

Указ пугачевской Военной коллегии есаулу Н. Чулошникову о наборе добровольцев в повстанческие отряды и о совместных боевых действиях с атаманом И.Ф. Араповым 21 декабря 1773 г. Фотокопия воспроизводится впервые

Говоря о значении протоколов, как исторических источников, необходимо учитывать специфические условия их появления. Во время следствия, о чем нетрудно догадаться, проходила своеобразная психологическая борьба между следователем и подследственным. Первый из них, используя пытки и истязания, стремился (иногда в ущерб истине) добиться показаний, усугубляющих вину и участь подследственного. А последний, стремясь избежать новых истязаний, спасая свою жизнь, старался умалить свою истинную роль в событиях, связанных с восстанием. Его показания сводились к тому, что он примкнул к восставшим не по доброй воле, а «подневольно», что он исполнял поручения руководителей восстания, «из страха смерти», что он «по скудоумию» верил в то, что Пугачев — это подлинный «император Петр III», а затем, узнав об обмане, решил добровольно сдаться властям, и теперь, находясь «в руках следствия», осуждает Пугачева за самозванство и раскаивается в содеянном и т. п. Такие заявления, чаще всего не соответствующие истине, не принимались обычно всерьез следователем при вынесении приговора подследственному. Тем более подобного рода показания не должны приниматься в расчет современным исследователем, который, располагая многими другими документальными источниками, может установить истинную роль того или иного участника восстания в событиях 1773—1774 гг.

Из числа выявленных протоколов следственных показаний повстанцев в настоящей статье публикуются протоколы допросов двух пугачевских деятелей — отставного драгуна Ефима Ярыгина и атамана казаков Тоцкой крепости Никифора Чулошникова.

Ефим Ярыгин примкнул к восстанию в начале декабря 1773 г. Первоначально он исполнял обязанности курьера у пугачевских атаманов Г. Давыдова, Н. Чулошникова и И. Арапова. В этой должности Ярыгин и посетил в начале января 1774 г. Бердскую слободу под Оренбургом. Здесь располагалась главная ставка Пугачева и находилась повстанческая Военная коллегия. Позднее, исполняя предписание этой коллегии и атамана Н. Чулошникова, Ярыгин сформировал повстанческий отряд из жителей Сарбайской, Саврушинской и Аманатской слобод, с которым нес караульную службу в окрестностях этих слобод. В начале февраля 1774 г. он привел свой отряд в Бузулукскую крепость и присоединился к отрядам атамана И. Арапова — руководителя повстанческого движения в Волжско-Самарском районе восстания. Тут 14 февраля 1774 г. Ярыгин участвовал в сражении против карательного корпуса генерала Мансурова, которое закончилось для повстанцев неудачно, позднее командовал небольшим отрядом, прикрывавшим Самарскую дорогу у Тоцкой крепости. После ряда арьергардных стычек с наступающим неприятелем, отряд отошел к Рассыпной крепости. Здесь Ярыгину стало известно о разгроме главных сил Пугачева в битве под Татищевой крепостью 22 марта 1774 г. Отступая с отрядом атамана А. Овчинникова к Яицкому городку, Ярыгин, поддавшись начавшейся панике, покинул этот отряд с группой повстанцев и вскоре сдался военным властям. Следствием его дела занималась Оренбургская секретная комиссия.

Показания Ярыгина представляют интерес как источник, довольно полно освещающий начало повстанческого движения в западных уездах Оренбургской губернии (район Бугуруслана). В декабре 1773 г. Ярыгин сообщил ценные сведения об организации повстанческих сил в этом районе, о действиях таких видных атаманов, как И. Арапов, Г. Давыдов, Н. Чулошников, об их постоянной связи с Военной коллегией Пугачева. Вместе с тем показания интересны и в том отношении, что они дают отчетливое представление о стихийном распаде движения по мере разгрома главных сил Пугачева — об явлении, столь характерном для Крестьянской войны.

Более крупным предводителем восставших в этом районе был Никифор Чулошников. Имя его чаще встречается в литературе и исторических источниках. Среди документов повстанческого движения сохранился адресованный ему указ Военной коллегии от 21 декабря 1773 г.² Протокол следственных показаний Чулошникова не только содержит последовательное описание деятельности этого видного пугачевца, но и позволяет отмести ошибочное утверждение о гибели Чулошникова в битве 22 марта 1774 г. под Татищевой крепостью, появившееся за последнее время в литературе³.

Наказание кнутом. Гравюра XVIII в.

Чулошников примкнул к восстанию в октябре 1773 г., до ноября того же года находился под Оренбургом, участвуя в осаде города. В конце ноября в чине есаула был послан Военной коллегией Пугачева в Бузулукскую и Тоцкую крепости для заготовления провианта, который и был позднее доставлен в Бердскую слободу. В конце декабря 1773 г., исполняя предписание Военной коллегии, сформировал отряд (93 человека), с которым пошел в Алексеевск под Самару на соединение с атаманом И. Араповым. Позднее, отступая вместе с ним по Старо-Московской (Самарской) дороге, вел арьергардные бои под Алексеевской, у Борской и Бузулукской крепостей (14 февраля 1774 г.), у Сорочинской крепости; 22 марта 1774 г. вместе с главными силами Пугачева участвовал в битве под Татищевой крепостью. После поражения здесь вместе с отрядом атамана А. Овчинникова отошел к Илецкому городку. В начале апреля 1774 г. был взят в плен и доставлен в Оренбург. До конца июня того же года находился под следствием в Оренбургской секретной комиссии.

Показания Чулошникова очень скупы, он старательно обходил те эпизоды, которые могли бы раскрыть его видную роль в событиях зимы и весны 1774 г. в западных уездах Оренбургской губернии. Тем не менее в этих показаниях можно найти интересный материал о том, при каких обстоятельствах перешли жители Сорочинской крепости на сторону повстанцев после прибытия туда отряда пугачевского полковника Д. Лысова, о мероприятиях Военной коллегии Пугачева, предусматривавших заготовление провианта для главного войска восставших под Оренбургом, о действиях отрядов атамана И. Арапова. Основная же ценность показаний Чулошникова заключается в том, что они освещают неизвестные ранее страницы биографии этого человека.

Рассматривая дело Чулошникова, Оренбургская секретная комиссия не поверила его показаниям о том, что он добровольно решил сдаться в плен властям. В приговоре комиссии говорилось: «Тоцкой крепости атаман Чулошников. Хотя из допроса его видно, что намерение имел явитца, но другие товарищи ево в том не утвердили. А потому не видно его истинного и чистосердечного раскаяния. Лишить атаманскую чину, высечь нещадно плетьми и написать в простые казаки до выслуги»⁴.

Публикуемые ниже протоколы допросов Ефима Ярыгина и Никифора Чулошникова извлечены из документов делопроизводства Оренбургской секретной комиссии, находящихся в ЦГАДА. Документы снабжены примечаниями, содержащими необходимые фактические сведения об упоминаемых лицах, о событиях, учреждениях и т. п., а также раскрывающими ошибочные показания по конкретным вопросам.

Протокол показаний отставного драгуна Ефима Ярыгина на допросе в Оренбургской секретной комиссии 23 июня 1774 г.

В 1774 г. июня 23 дня отставной драгун Ефим Ярыгин (на которого показано, что он был от злодейских начальников послан в жительства для уверения о самозванце и набирания людей к нему в службу) в секретной комиссии допрашивай и показал.

В службу я вступил в 1750 г. из солдатских детей и продолжал оную 20 лет в Билярском конном полку. При вступлении в оную в верной ея императорскому величеству службе у присяги был. За что ведено чинить штраф и наказание знаю. О смерти покойного императора Петра Третьего я слышал.

А в 1771 г. за преломлением ноги из оного полку отставлен на свое пропитание и поселен в Аманатской слободе, в которой и жил.

А как в прошлом 1773 г. проявился в Оренбургской губернии самозванец, беглой донской казак Емелька Пугачев, о том публикованныя ея императорского величества манифесты я слышал⁵.

Но декабря 6 числа ездил я из дому своего для покупки соли в Бугурусланскую слободу, где и ночевал две ночи у тестя своего, потому что тогда у них был храмовой праздник чудотворца Николая. А на третий день приехал в тое слободу из самозванцовой толпы, называющейся полковником ис калмык Ганбунг⁶ и с ним Кинельской слободы черкас человек с 50. А как он, Ярыгин, в то время пошел было купить соли к анбарам, то меня, не допустя до оных, взяли вышеописанные черкасы и привели обще с тремя малолетками, солдатскими детьми Аманастской же слободы, к реченому Ганбунгу, который их спросил, что мы за люди и кому мы служим. На что я сказал, что служим всемилостивейшей государыне Екатерине Алексеевне. А Ганбунг на сие сказал: «Как? Разве ты не слыхал, что ныне есть государь Петр Федорович?» На что я отвечал, што про государя Петра Федоровича более ничего не слыхал, как только, што он скончался. А Ганбунг азартно закричал на меня: «Врешь, дурак! За едакие слова должно тебя повесить! Но естли де ты пойдешь к государю в службу, то останесся жить. А когда не пойдешь, то не довольно тебя велю умертвить, но и всю вашу слободу разорю». Чего я испугавшись, сказал ему: «Рад батюшке государю Петру Федоровичу служить». Где тот самой час и обрезали у меня волосы по-казачьи. Потом приказал он, Ганбунг, своему писарю написать приказ в нашу Аманатскую слободу к командиру, отставному вахмистру Карнаухову в такой силе, чтоб он приехал к нему с 30 человеками служить государю. С которым приказом и послал он ис предписанных малолетков двух человек. Почему на другой день тот вахмистр Карнаухов с 30 человеками к нему, Ганбунгу, и приехал, которые и находились тут трои сутки. Потом пожаловал Ганбунг того Карнаухова в нашу слободу атаманом и отпустил всех в домы, в том числе и меня, приказав притом: когда будут спрошены, чтоб были в готовности. А потом после их и сам он, Ганбунг, уехал неведомо куда.

Потом от самозванца в Бугуруслан прислан был начальником той же слободы депутат Гаврила Давыдов⁷.

В бытность же мою в доме пришел к нам в слободу капитана Толстого беглой человек, как зовут, — не знаю, которой атамана Карнаухова просил, чтоб принят был в службу к самозванцу. Карнаухов послал его со мною в Бугуруслан к депутату Давыдову. Куда приехав, Давыдов, приняв от меня онаго человека, определив в казаки, а меня послал с сообщением к атаману Арапову⁸ в Борскую крепость. Но я его тут не застал, а сказывали, что он поехал в Бузулук, но я и тут его не нашел. Но как в Бузулуке сказали мне, что в Тоцкой крепости находится команды Арапова есаул Чюлошников,⁹ то, приехав туда, подал Чюлошникову посланное со мною от Давыдова сообщение, но что в нем было написано, не знаю.

Однако ж Чюлошников, написав рапорт, послал меня с оным в Берду, в злодейскую коллегию¹⁰. И я, приехав туда, рапорт подал дежурному Шигаеву, а Шигаев¹¹, велев отнести в коллегию, где тот рапорт, распечатав, прочли и говорили, что Чюлошников требует к себе людей.

Тут пробыл я только один день, а ночью отправлен обратно к тому Чюлошникову, также и к Арапову с указами.

С коими я, приехав в Тоцкую крепость, указ Чюлошникова подал, а от него поехал к Арапову в пригород Алексеевск¹², которому также указ отдал. Арапов, прочтя оной, написал к Чюлошникову приказ, чтоб он как можно старался набирать людей сам, и для того б послал от себя по жительствам. И с тем приказом послал меня Чюлошников же по сему приказу, списав с полученного из злодейской коллегии копию, при письменном приказе отдал мне, в котором написал меня сотником и с оным послал в Сарбайскую, Саврушинскую и Аманатскую слободы для набору в казаки людей. Почему, во-первых, приехав в Сарбайскую слободу и собрав тутошных обывателей, прочел данную мне Чюлошниковым с указу копию, чему все поверили и сказали, что государеву приказу противиться не будем.

А в самое то время явился тут у меня гвардии отставной сержант Сомов,¹³ которой, объявя мне свое желание служить государю, говорил: «Я бы де набрал людей много в его службу, да также знаю, где взять пушки и порох, только де не знаю, как пробраться к Арапову». Почему я, написав билет, чтоб он, Сомов, до Арапова пропускаем был без задержания, отдал ему, с коим он и уехал.

Потом приказал я Сарбайской слободе приготовить к службе людей столько, сколько они годных выбрать могут, с тем: когда я за ними обратно заеду, чтоб были в готовности.

И потом ис той слободы ездил в Саврушинскую и Аманатскую слободы, где также данную мне копию жителям объявлял, и набрал в оных в казаки: в Аманатской — 17, в Саврушинской — 60 человек, коих всех, вооружа копьями, заехал в Сарбайскую слободу. А как приехал, то мне обыватели объявили, что приготовленных с их слободы в службу людей, всего 40 человек, взял с собою атаман Ломухин¹⁴ в село Тимашево. Почему я с набранными мною казаками приехал в оное село и явился у Ломухина, которой с теми набранными мною казаками послал меня на эаетаву в деревню Кротову и приказал иметь разъезды и присматривать верных ея императорского величества войск, и где будет небольшее против нас число, — оных, ловя, представлять к нему, Ломухину. Где я и стоял недели с четыре.

А потом прислан был ко мне от Арапова приказ, чтоб я заступал место Ломухина, о котором давал знать, что он выступил в поход под Сарбайскую слободу, что я исполнил, и был тут двои сутки. А потом выступил с командою своею под тое ж Сарбайскую слободу, но тут Ломухина не застал, ибо он был верными ея императорского величества войсками разбит. А нашел уже ево в Кинельской Черкасской слободе, у которого отпросился я Аманатской слободы с казаками в дом свой, куда приехав, ночевал только одну ночь.

А потом пошел в Бузулук и явился у атамана Арапова, куда на другой день приехал с шайкой яицкой казак Степан Речкин¹⁵. А на четвертый день прихода Речкина с пришедшею в Бузулук верных войск командою имели сражение, на котором и я был же, где всех нас разбили¹⁶.

А по разбитии побежали мы в Сорочинскую крепость. Из Сорочинской послан я был в Тоцкую крепость с тремя стами казаков, где и имели разъезды для присмотру верных войск. Но как и тут были разбиты ж, то возвратились в Сорочинскую крепость¹⁷. Но увидя, что уже оная Пугачевым вызжена, пошел было я с своею командою в Илецкий городок. Но, не доходя до оного верст с семь, остановился на хуторах, где выпросил я у Речкина для стойки в Рассыпную крепость, куда и пришел с двумя стами человек, и стоял во оной до тех пор, как спросили под Татищеву крепость.

А как тогда был я болен, то скоро выступить не мог, но хотя и с нуждою, однако вышел. Не доходя ж Татищевой, встретились мне бегущие ис под оной яицкие казаки, атаманы Овчинников¹⁸ и Речкин, кои сказывали мне, что все их войско генерал князь Голицын¹⁹ разбил, и артиллерию с ними бывшую всю отнял. Почему я и поворотился с ними назад в Илецкой городок, где были Недолгое время.

И потом Овчинников взял тут три пушки и всех бывших злодейской толпы казаков, в том числе и меня, пошел к Яицкому городку²⁰. Но не доходя до оного, прошел Кинделинской форпост, от Овчинникова бежал с пятью человеками, слободы своей малолетками. И приехав на хутор Лутохина, остановились кормить лошадей, куда также приехали есаул Чюлошников, да называвшейся полковником татарин Аитов²¹ (которой теперь содержится здесь) с пятью человеками, где условились все явиться к верным командам. И для того проехав Сорочинскую крепость, пришли на Погромной редут и явились тут у отставного прапорщика Шкапского, с коим хотели ехать в Бузулук и еще явиться. Но приехавшим во оный редут майором Залесским взяты и везены были в Бугульму. Но как повстречался им на дороге ехавший по почте солдат и объявил, что господин генерал-аншеф Бибиков в Бугульме скончался²², то Залесский, поворотя назад, привез их всех в Бузулуцкую крепость, где и отдал майору Обухову, а Обухов послал их в Сорочинскую крепость к подполковнику Мильковичу, а от него присланы сюда, в Оренбург.

Пугачева почитал я за государя, потому что все находящиеся в его толпе таким его почитали, а притом и был об нем уверен чрез издаваемые от него манифесты, ибо я думал тогда так, что естли бы он не был прямо государем, так как бы он осмелился такия указы издавать? Теперь же, видя, што войски истребляют его толпу, верю, что он не государь, но злодей и разбойник.

К сему допросу отставной драгун Ефим Ярыгин руку приложил.

ЦГАДА, ф. 6 (Госархив, разряд VI — Уголовные дела по государственным преступлениям), д. 467, ч. XIII, лл. 196—199 об. Подлинник.

Протокол показаний атамана казаков Тоцкой крепости Никифора Чулошникова в Оренбургской секретной комиссии. Июнь 1774 г.

Тоцкой крепости казачий атаман Никифор Чулошников.

В службе он состоит с 1763 г., из казачьих детей. В верной ея императорского величества службе у присяги был. За что велено чинить штраф и наказание знает. О смерти императора Петра Третьего знал. И что донской казак Пугачев принял на себя высокое название слышал.

Прошлого 1773-го года командирован он был Бузулуцкой крепости комендантом Вульфом²³ в Сорочинскую крепость для принятия пороху, куда он и приехал, и, взяв требуемое число пороху, хотел было ехать назад. Но в самое то время в крепости зделалась тревога пришествием злодейского атамана Дмитрия Сергеева (которой потом за злодейство Пугачевым повешен)²⁴. Но как бывший в Сорочинской крепости комендант Иван Брентингам о пришествии того злодея по самое то время, как вошел в крепость, не знал, то и находился в великой трусости, что в таком случае делать. А наконец решился тем, чтоб того злодея встретить со всякой честию и позволить делать что он хочет. Оный разбойник был сперва в церкве и служил молебен по злодейскому обыкновению. Потом всю крепость ограбил, взяв многих жителей с собою, в том числе и ево, Чулошникова, приказав команду в крепости хорунжему Сумарокову, выехал. И быв несколько дней в пути, приехал в Берду, где он, Чулошников, в числе протчих и находился долгое время, исполняя всякие злодейские повеления.

Потом послан он был в Бузулуцкую крепость за провиантом и привесть оной в Тоцкую крепость и пересушить в сухари, и отправить в Берду.

Когда ж он, Чулошников, те сухари ис Тоцкой крепости в Берду отправил, то вскоре прислан был к нему из злодейской коллегии указ²⁵, чтоб набрать охотников в службу к самозванцу, сколько может, и соединица с атаманом злодейским Араповым, в помощь ему. Почему он в разных местах, в силу того злодейского повеления, и собрал 93 человека, с коими и пошел для соединения к Арапову к Самаре²⁶. Но, не доходя оной, в пригороде Алексеевне попался ему Арапов навстречу, выгнанный из Самары²⁷, с которым и пошли они в Борскую крепость, оттуда — в Бузулуцкую, из Бузулуцкой в Сорочинскую, куда и самозванец приехал, а оттуда в Татищеву, где Пугачев князем Голицыным разбит и бежал²⁸.

А он, Чулошников, ушел же²⁹, но не с теми мыслями, чтоб следовать за самозванцем, а искать случаю, как бы ни есть ис той разбойничьей толпы уйти³⁰. И пришел на Погромной редут, где явился у прапорщика Шкабского, а оной Шкабской прислал ево в Оренбург.

Пугачева за государя не признает, а уйти от него боялся, опасаясь смерти.

ЦГАДА, ф. 349 (Оренбургская секретная комиссия), д. 7279, лл. 128 об. — 129 об. Подлинник.

II

Как императрица Екатерина II расценивала Пугачевское восстание?

Связанная необходимостью поддерживать в европейском обществе авторитет просвященной и милостивой правительницы, она была крайне обеспокоена международным мнением относительно выступления Пугачева. «Европа подумает, что мы еще живем во временах Иоанна Васильевича; такова честь, которой мы удостоимся, вследствие этой выходки преступного мальчишки», — писала Екатерина II новгородскому губернатору Я.Е. Сиверсу в декабре 1773 года.

Екатерина не желала понять, что восстание было вызвано кризисными явлениями в социально-экономической жизни России, что Крестьянская война вспыхнула в результате стихийного возмущения трудового народа против крепостнической эксплуатации, что Пугачев и его соратники, выражая волю восставших, объективно стремились к коренной ломке социальных отношений в стране.

В одной из неизданных записок (декабрь 1774 г.) Екатерина высказывала недоумение и обиду по поводу неблагодарности народа, который, невзирая на «непрерывное излиянье милосердия», поднял мятеж и исказил картину «золотого века» ее правления:

«Кротость царствования, непрерывное излиянье милосердия на всякого рода подданных, неутомленные труды о поправлении законодательства в искоренении неправосудия лихоимства, взяток, притеснений и всякого рода пороков; одним словом, о постановлении и споспешествовании общего собственного блага, не обещали ничего окроме плодов признания и благодарности, но невежество, злость, суеверие и пороки, борющиеся противу истины и всякого рода доброго намерения и порядка сему противное показали»³¹.

Именной указ Пугачева («императора Петра III») яицким казакам 17 сентября 1773 г.

Однажды, в минуту «высочайшего» гнева, императрица не удержалась от недостойных ее сана бранных слов в адрес восставших, заявив, что среди них «ни единого человека нету, которого имени назвать можно, — одна сволочь в невежестве, пьянстве и глупости погруженных подлых людей» (Из письма к Ю.Ю. Броуну от 7 апреля 1774 г.)³². Но самую, пожалуй, наиболее отчетливую характеристику Пугачеву и возглавляемому им восстанию дала императрица в письме 24 октября 1774 г. к тому же Ю.Ю. Броуну, лифляндскому губернатору. Тогда Пугачева «связанного, скрученного, словно медведя»³³ везли в Москву, и Екатерина уже успела ознакомиться с протоколами его допросов в Яицком городке и Симбирске. Вот что говорилось в этом письме:

«Пугачева я считаю на дороге к Москве. Он во всем винится и сам себя почитает всякой казни достоин. Он действительно донской казак Зимовейской станицы, и многие донские казаки его знают, и они никогда сами к нему не приставали³⁴. А шалили с ним яицкие казаки, и башкиры, и татары, и волжские бурлаки, да беглые, коих на Волге много. Протчих же везде из деревень брали и гнали силою и застращивая. А иногда и мужики, надеясь на свободу и на неплатеж податей, к ним пристали.

Теперь же везде и все тихо. Чужестранного ни единого человека при Пугачеве никогда не было. Он сам ни читать, ни писать не умеет. Служил в Прусском походе и в нынешней войне две кампании. Дворян он везде вешал по злобе. Сей разбойник неустрашим, но не видно в нем лишней остроты (ума), а еще меньше систематической смысл или дух, но урывками действовал, как на ум ни пришло. И наипаче прямой его предмет был грабежи, а потом — пить, есть хорошо.

Его гистория сходствует во всем гистории разбойника Стеньки Разина, который завладел Астраханью³⁵ при царе Алексее Михайловиче и многими городами, называл себя царем Федором Федоровичем³⁶ и посылал послов в Персию. И четыре года его из Астрахани не могли выбить³⁷. Проказы те же, и в тех же местах, и теми же людьми. Сей край еще в великом невежестве, то есть Оренбургской, Астраханской и Низовыя земли»³⁸.

Из письма видно, что справедливая борьба народа против крепостнической неволи квалифицировалась Екатериной II как незаконное покушение на коренные основы жизни управляемого ею государства, в выступлении Пугачева она видела лишь проявление духа необузданной еще разбойной вольницы. Признавая, что успехи Пугачева во многом объяснялись поддержкой крестьянства, которое получило от самозванного «императора Петра III» свободу, землю и освобождение от подушной подати и рекрутских наборов, императрица твердо исходила из того, что все эти «мечтательные выгоды» никогда «несбыточны» для трудового народа, а само провозглашение этих свобод является тягчайшим преступлением против государственных законов Российской империи и «божественных установлений». Пренебрежительно отзываясь о Пугачеве и о конечной цели его предприятия, она не пожелала увидеть в манифестах, объявленных им, «систематического смысла или духа», хотя знакомство с этими документами должно было бы убедить ее, что в них проводилась весьма ясная и определенная линия на коренную ломку социальных отношений в стране.

Пугачев в оценке чиновников Оренбургской секретной комиссии

Заслуживает внимания характеристика личных свойств Пугачева, которую дали ему А.М. Лунин и С.И. Маврин. Эти гвардейские офицеры — сотрудники Оренбургской секретной комиссии — в мае—июне 1774 г. вели следствие и вершили суд над ближайшими соратниками предводителя восстания. В докладе императрице Екатерине II от 21 мая 1774 г., аттестуя Пугачева, они писали: «Бывшие при самозванце ближайшими сказывают.., что они отличающихся от них умами людей, разными случаями в толпу попавшихся, ни в какия советы не принимали. И Пугачев их не любил. Из сего оного можно понять, что Пугачев — не дурак, ибо он, знав сам себя, не приглашал в советы умных да и не искал дружбы для того, чтоб они не усмотрели его невежества и не зделали в том противу его возстания, ибо он грамоте не знал, но, обманывая глупцов, хвастал пред ними, что он умеет на 12-ти языках чужестранных, а во уверение того и писывал пред ними тарабарские (по народной пословице) грамоты...»³⁹

«Из показания многих видно, что он в злодеяниях прехитрой, лукавой и весьма притворной человек, ибо, уверяют об нем, что он мог плакать, когда только хотел, во всякое время, а сие и служило простому народу удостоверением, что вымышляемыя им слова не ложны»⁴⁰.

«Обольщал он вольностию»

Манифесты самозванного «императора Петра III» — Пугачева пользовались необычайной популярностью среди простого народа. Следствие этого — постоянный приток свежих людских сил в повстанческие отряды. Один из ближайших соратников Пугачева, член его Государственной военной коллегии, яицкий казак Максим Григорьевич Шигаев на допросе 8 мая 1774 года в Оренбургской секретной комиссии рассказывал: «Надежду же большею частию имел он (Пугачев) на чернь, которую обольщал он вольностию, льготою и старою притом верою. Да и в самом деле, простой народ со всех сторон стекался к нему (до пришествия верных войск)⁴¹ кучами, и, почитая его за истинного государя, преклонялись к нему с усердием, да и все бывшие в его толпе таким же его почитали»⁴².

«Обнадеясь на обещанныя им льготы и вольность»

Объясняя успехи антикрепостнической агитации Пугачева и его ставки, Оренбургская секретная комиссия в докладе императрице Екатерине II от 21 мая 1774 года писала: «По приходе под Оренбург самозванец не умедлил отрядить из своей шайки верных своих людей для разсеяния лжесоставных своих так называемых манифестов, хотя и глупо написанных, но для простаков-поселенцев казались они полезными в рассуждении обещаемой им вольности, льготы, креста и бороды. Что самое, а может статься, и вкравшееся в народ издавна сомнение о смерти покойного государя послужило ему главным удостоверением в простом народе.

И шли в толпу его служить с охотою, а равно и возили провиант и фураж, почти без чувствования тягости, обнадеясь на обещанные им льготы и вольность.

Но что касается до заводских крестьян, то они были всех прочих крестьян к самозванцу усерднее, потому что им от него также вольность обещана, тож и уничтожение всех заводов, кои они ненавидят в разсуждении тягости работ и дальних переездов, для чего и исполняли с усердием насылаемыя к ним на заводы из злодейской названной Коллегии указы...»⁴³

«А народу у меня как песку...»

В ноябре 1773 г. граф А.Г. Орлов с одобрения императрицы Екатерины II уговорил находившихся в Петербурге яицких казаков Афанасия Перфильева и Петра Герасимова отправиться с секретным поручением в повстанческие отряды под Оренбург. Прибыв на место, они должны были разоблачить перед казаками-повстанцами самозванство Пугачева и, опираясь на своих сторонников, арестовав, выдать его властям. В декабре Перфильев прибыл в Бердскую слободу под Оренбургом и встретился с Пугачевым. Между ними произошел знаменательный разговор. Впоследствии, в сентябре 1774 г., Перфильев на допросе в Яицком городке вспомнил и рассказал об этом разговоре. При встрече Пугачев спросил у Перфильева:

«Что, де, как обо мне в Петербурге говорят?» На то он, Перфильев, отвечал: «Да бог знает, батюшка! Мы от больших господ ничего не слыхали. А слышали в кабаках от черни, да и то, не вьявь, а тихонько говорят, что явился, де, около Оренбурга император Петр Третий и берет города и крепости». Самозванец говорил: «Ето правда! Ты сам видишь: сколько теперь взято крепостей. А народу у меня как песку. А дай сроку, будет время и к ним в Петербург заберемся, — моих рук не минуют. Я, де, знаю, что вся чернь меня везде с радостию примет, лишь только услышит.»⁴⁴

Перфильев посвятил Пугачева в тайну заговора, направленного против него, открыл ему цель своего приезда. Перфильев был прощен Пугачевым и позднее стал верным его сподвижником, служил полковником в повстанческом войске. Оказавшись в плену после поражения восстания, он, как и Пугачев, принял смерть на эшафоте в Москве 10 января 1775 г.

Примечания

1. Ю.А. Лимонов, В.В. Мавродин, В.М. Панеях: Пугачев и его сподвижники. М.—Л., 1965; М.В. Жижка. Емельян Пугачев, М., 1951; М.Н. Мартынов. Пугачевский атаман Иван Белобородов. Пермь, 1958; Салават Юлаев. К 200-летию со дня рождения. Уфа, 1952; А.Н. Усманов. Кинзя Арсланов — выдающийся сподвижник Пугачева. — «Исторические записки», т. 71, М., 1962; Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева. Т. I—III. Л., 1961—1970 (отв. редактор В.В. Мавродин; автор I тома — В.В. Мавродин, II и III тома — коллективная монография).

2. «Пугачевщина». Т. I. М.—Л., 1926, док. № 42 (стр. 58).

3. Т.И. Беликов. Участие калмыков в Крестьянской войне под руководством Е.И. Пугачева (1773—1775 гг.). Элиста, 1971, стр. 100. Здесь же ошибочно утверждается, что в этом же сражении погиб и другой пугачевский атаман — Степан Речкин.

4. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. II, л. 336.

5. Имеется, в виду манифест Екатерины II от 15 октября 1773 г. об отправлении карательной команды генерал-майора В.А. Кара для подавления восстания, поднятого в пределах Оренбургской губернии Е.И. Пугачевым (А.С. Пушкин. Полн. собр. соч. Т. 9, ч. I, М.—Л., 1938, стр. 164), а также, возможно, манифест от 23 декабря 1773 г. «О бунте казака Пугачева и о мерах, принятых к искорению сего злодея» (Полное собрание законов Российской империи. Т. XIX, № 14091).

6. Калмыцкий повстанческий отряд пугачевского полковника Ганбунга был одним из отрядов, действовавших в Ставропольско-Самарском крае Заволжья в октябре 1773 — январе 1774 г. (Т.И. Беликов Участие калмыков в Крестьянской войне под руководством Е.И. Пугачева (1773—1775 гг.). Элиста, 1971, стр. 68—92).

7. Давыдов Гаврила — депутат Уложенной комиссии 1767 г. от жителей Бугурусланской слободы. В декабре 1773 г. приехал в ставку Пугачева под Оренбургом, получил от повстанческой Военной коллегии указ о назначении его атаманом Бугурусланской слободы с поручением склонять народ на сторону восставших, набирать желающих служить казаками в повстанческие отряды и «защищать как Бугурусланскую слободу, так и ближайшие к ней деревни... всеми силами» от неприятельских войск. В декабре 1773 — марте 1774 г. Давыдов — видный руководитель повстанческого движения под Бугульмой и Бугу Русланом — в апреле 1774 г. был захвачен в плен карателями, доставлен в Казань, где содержался под следствием в местной секретной комиссии. 12 июля 1774 г. при нападении отрядов Пугачева на Казань был заколот конвойными офицерами секретной комиссии (ЦГАДА, ф. 6, д. 431).

8. Арапов Илья Федорович — беглый крестьянин заволжского помещика М. Арапова. Примкнул к Пугачевскому восстанию в октябре 1773 г., а вскоре, получив от Пугачева чин атамана, был направлен им для организации повстанческого движения в Заволжье. Наступая со своим отрядом по Самарской линии крепостей и селений, захватил в декабре 1773 г. Бузулукскую, Ельшанскую, Борскую и Красносамарскую крепости, а также Алексеевск и Самару. Действуя по указаниям Пугачева и его Военной коллегии, осуществлял общее руководство движением в Заволжском крае; помимо командования своим отрядом, руководил боевыми операциями отрядов Г. Давыдова, Н. Чулошникова, И. Чернеева, С. Речкина, О. Ломухина, А. Аитова, А. Размаметова, А. Сомова и других пугачевских атаманов. Оказывал ожесточенное сопротивление войскам генерала Мансурова, наступающим по Старо-Московской (Самарской) дороге к Оренбургу. Погиб в битве под Татищевой крепостью 22 марта 1774 г. (Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева. Т. II. Л., 1966, стр. 406—409; Т. III, Л., 1970, стр. 12—15, 20—27).

9. Чулошников Никифор — атаман казачьей команды в Тоцкой крепости (См. о нем в вводной части статьи и протокол его следственных показаний в Оренбургской секретной комиссии (док. II).

10. Государственная военная коллегия была образована по инициативе Пугачева и его ближайших соратников в ноябре 1773 г. в Бердской слободе под Оренбургом как военно-политический и административный центр восстания. Коллегия занималась вопросами формирования повстанческих отрядов, их вооружения и снабжения, руководила главным повстанческим войском под Оренбургом и в некоторых других важных очагах движения, пыталась наладить гражданское управление на освобожденных территориях. Помимо этого она выполняла роль личной канцелярии Пугачева, изготовляя и рассылая манифесты и указы от имени самозванного «императора Петра III». Прекратила свою деятельность в конце августа 1774 г. после разгрома главных сил Пугачева в битве под Черным Яром (Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева. Т. II. Л., 1966, стр. 444—465; И.Г. Рознер Казачество в Крестьянской войне 1773—1775 гг. Львов, 1966, стр. 66—67, 78—83 и др.).

11. Шигаев Максим Григорьевич (1724—1775), яицкий казак. В 1772 г. один из видных руководителей восстания яицких казаков, глава делегации от повстанцев в Петербурге. В сентябре 1773 г. открыто примкнул к Пугачеву, вскоре стал его ближайшим помощником. В октябре 1773 г. поднял восстание казаков Верхне-Яицкой линии крепостей. При организации в ноябре 1773 г. повстанческой Военной коллегии Пугачев назначил туда судьей Шигаева, поручив ему ведать вопросами снабжения повстанческого войска провиантом, фуражом, боеприпасами. Во время отсутствия Пугачева в Бердской слободе Шигаев руководил Военной коллегией и был главнокомандующим отрядами восставших под Оренбургом. Руководил операцией по разгрому войск оренбургского гарнизона в сражении 13 января 1774 г. После поражения восставших под Оренбургом весной 1774 г. был захвачен в плен в Илецком городке и содержался под следствием в Оренбургской секретной комиссии, а в ноябре 1774 г. перевезен в Москву. По приговору суда, происходившего 29—31 декабря 1774 г. был приговорен к смертной казни и повешен 10 января 1775 г. одновременно с Пугачевым и другими главными руководителями восстания (Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева, Т. II—III. Л., 1966—1970).

12. Алексеевск (пригород Самары) — главная база отрядов И.Ф. Арапова в начале января 1774 г.

13. Сомов Андрей, отставной гвардии сержант, атаман одного из повстанческих отрядов, действовавших в январе—феврале 1774 г. в Заволжье, под Тиинском, Черемшанской крепостью и некоторыми другими селениями. После взятия в плен казнен в Тиинске по приговору Казанской секретной комиссии.

14. Ломухин Осип, атаман Черкасской слободы на реке Черемшан. Примкнул к Пугачевскому восстанию в октябре 1773 г. Во главе крупного отряда повстанцев действовал в районе Бугульмы, Бугуруслана, Красного Яра и Кинеля зимой и весной 1774 г. Лишь летом этого года карательным командам удалось разбить его немногочисленный отряд. Сам Ломухин, захваченный в плен, был казнен по приговору Казанской секретной комиссии.

15. Речкин Степан Леонтьевич (1725—1744), яицкий казак, участник восстания. Примкнул к пугачевцам в сентябре 1773 г. Участник осады Оренбурга. В январе 1774 г. повстанческой Военной коллегией был командирован на помощь отрядам атамана И. СР. Арапова, сдерживающим наступление карательных войск к Оренбургу. Один из руководителей восставших в боях под Бузулукской и Татищевой крепостями. После поражения в битве под Татищевой крепостью вместе с атаманом А.А. Овчинниковым Речкин отступил к Яицкому городку. Продолжал борьбу в низовьях Яика и на Иргизе вплоть до лета 1774 г. Захваченный в плен Речкин и его ближайшие товарищи по приговору генерала Мансурова были казнены в Яицком городке 16 июня 1774 г. (ЦГВИА, ф. 20 — Секретная экспедиция Военной коллегии, кн. 9 (1239), л. 309).

16. Имеется в виду сражение отрядов И. Арапова, С. Речкина и Н. Чулошникова против карательной команды генерала Мансурова, происходившее 14 февраля 1774 г. под Бузулуцкой крепостью и закончившееся тяжелым поражением повстанцев.

17. Сорочинская крепость была сожжена Пугачевым 7 марта 1774 г. из тактических соображений: накануне этого дня отряды, предводительствуемые им, в бою под деревней Пронкиной потерпели поражение. Отступая через Сорочинскую крепость, Пугачев решил сжечь ее, чтобы лишить неприятеля базы для дальнейших операций.

18. Овчинников Андрей Афанасьевич (1739—1774), яицкий казак. Участник восстания на Яике в 1772 г. Присоединился к Пугачеву в сентябре 1773 г., вскоре был избран походным атаманом яицких казаков-повстанцев. В ходе восстания вырос в крупного военного руководителя, являлся одним из главных советников и помощников Пугачева. Руководил важными операциями повстанческого войска (разгром корпуса генерала В.А. Кара в ноябре 1773 г. под Оренбургом, осадой Яицкого городка, захватом Гурьева и др.), отличился в боях под Татищевой крепостью, Казанью, Саратовом. После поражения Пугачева в битве 22 марта 1774 г. под Татищевой крепостью Овчинников вывел остатки повстанческих отрядов к Илецкому городку, а затем, после неудачного боя с корпусом генерала Мансурова у реки Быковки под Яицким городком, 15 апреля 1774 г. с частью оставшихся сил кружным путем через заволжские степи и Башкирию пошел на соединение с Пугачевым, с которым и встретился у Магнитной крепости 7 мая 1774 г. 23 августа Пугачев произвел Овчинникова в «генерал-фельдмаршалы», а два дня спустя Овчинников погиб в битве у Соленниковой Ватаги под Черным Яром. (Допрос Пугачева в Москве. — «Красный архив», 1935, № 69—70; «Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева», Т. II—III, Л., 1966—1970).

19. Командующий авангардным корпусом карательных войск генерал-майор князь П.М. Голицын в битве 22 марта 1774 г. под Татищевой крепостью нанес тяжелейшее поражение повстанческим отрядам Пугачева. Тем самым был открыт путь для беспрепятственного продвижения к Оренбургу и для деблокады этого города, находившегося в осаде с начала октября 1773 г.

20. Отступая после сражения у Татищевой крепости к Илецкому, а затем к Яицкому городку, атаман А.А. Овчинников намеревался остановить продвижение корпуса генерала Мансурова. Однако после неудачного исхода боя 15 апреля 1774 г. у реки Быковки вынужден был покинуть район Среднего Яика и пойти на соединение с Пугачевым, отступившим в Уральские горы.

21. Абдрешит Аитов, ясачный татарин деревни Абдуловой Бугульминского уезда. Примкнул к восстанию в декабре 1773 г., сначала служил в отрядах пугачевских полковников И. Чернеева и Аита Размаметова. В январе 1774 г. отправился с рапортом в ставку Пугачева под Оренбург, где указом Военной коллегии был назначен полковником. Командовал повстанческим отрядом в боях под Бузулуком (14 февраля), под деревней Пронкиной (6 марта) и Татищевой крепостью (22 марта). В апреле 1774 г. был захвачен в плен карателями и препровожден в Оренбург, здесь содержался под следствием в секретной комиссии (Допрос А. Аитова от 23 июня 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. XIII, лл. 192—195 об.).

22. Командующий карательными войсками правительства в декабре 1773 — апреле 1774 г. генерал-аншеф А.И. Бибиков умер в Бугульме 9 апреля 1774 г. Его смерть на некоторое время парализовала руководство боевыми операциями против повстанцев, потерпевших поражение в результате зимнего и весеннего наступления карательных войск. Новый командующий этими войсками, генерал-поручик Ф.Ф. Щербатов, был назначен на должность указом Екатерины II от 1 мая 1774 г., а фактически вступил на этот пост лишь 8 мая.

23. Комендант Бузулуцкой крепости подполковник Вульф за самовольное оставление крепости при подходе повстанцев был позднее привлечен к военному суду, которым лишен офицерского чина и уволен со службы.

24. Имеется в виду полковник из яицких казаков-повстанцев Лысов Дмитрий Сергеевич, казненный в январе 1774 г. по приказу Пугачева за мародерство и покушение на жизнь самозванного «императора Петра III».

25. Речь идет об указе повстанческой Военной коллегии Н. Чулошникову от 21 декабря 1773 г. о наборе добровольцев в повстанческий отряд из числа жителей Самарской линии и о присоединении набранной команды к отрядам атамана И.Ф. Арапова. Указ сохранился в подлиннике, напечатан в «Пугачевщине». Т. 1. М.—Л., 1926, док. № 42.

26. Отряды атамана И.Ф. Арапова захватили Самару 25 декабря 1773 г.

27. И.Ф. Арапов, оказав ожесточенное сопротивление команде премьер-майора К. Муфеля в бою 29 декабря 1773 г. за Самару, вынужден был оставить этот город и отойти к Алексеевску. Сражение за Самару положило начало тяжелым арьергардным боям повстанческих отрядов против регулярных войск генерала Бибикова, начавших с конца 1773 г. наступление на широком фронте от Казани до Самары.

28. Имеется в виду сражение 22 марта 1774 г. под Татищевой крепостью, закончившееся тяжелым поражением главных повстанческих сил, предводительствуемых Пугачевым, Овчинниковым и Араповым.

29. После поражения под Татищевой крепостью Н. Чулошников в составе отряда А. Овчинникова отступил к Илецкому городку. Сам же Пугачев с несколькими своими ближайшими соратниками (И. Почиталин, В. Коновалов, Е. Кузнецов и др.) бежал в Бердскую слободу под Оренбург.

30. Вместе с Н. Чулошниковым в плен сдались полковник из татар-повстанцев А. Аитов, сотник Е. Ярыгин, М. Дмитриев (Кизылбышенин) и др.

31. ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. IV, л. 368.

32. «Осмнадцатый век». Т. I. М., 1869, стр. 228.

33. Из письма Екатерины II к барону Мельхиору Гримму от октября 1774 г. — «Русский архив», 1878, № 9, стр. 10.

34. В действительности, значительная часть донских казаков перешла на сторону Пугачева под Саратовом (5—6 августа 1774 г.) в битве на реке Пролейке (16 августа 1774 г.) и под Царицыном (20—21 августа 1774 г.).

35. Отряды С.Т. Разина овладели Астраханью летом 1670 г.

36. Это заявление Екатерины II свидетельствует о нетвердом знании ею событий Разинского восстания. В действительности С.Т. Разин никогда не выступал под именем царевича Федора Федоровича (царевича с таким именем вообще не было в русской истории).

37. Неправа Екатерина II и в этом утверждении. На самом деле, разницы владели Астраханью немного более двух лет, они сдали Астрахань царским войскам уже в ноябре 1672 г.

38. «Осмнадцатый век». Т. I. М., 1869, стр. 232.

39. В архиве сохранились четыре подлинных рукописи Пугачева. (См.: Р.В. Овчинников. «Автографы Пугачева». — «Вопросы архивоведения», 1960, № 6, стр. 56—59).

40. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. II, лл. 7—10.

41. Имеется в виду прибытие карательных войск Екатерины II к Оренбургу в конце марта 1774 г.

42. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 37.

43. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. II, лл. 5—6.

44. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 373.