После неудачи, испытанной под Кунгуром1, мятежники расположились вокруг города и не предпринимали ничего решительного. Один из прародителей, Салават Юлаев, был ранен, другой, Канзафар Усаев, как посланный самим Пугачевым, не хотел подчиняться Кузнецову, и между предводителями толпы произошли раздоры и весьма крупная ссора. Кузнецов приказал заковать Усаева в железа и отправился в Чесноковку с жалобою к Зарубину (Чике). Начальником над инсургентами оставался красноуфимский писарь Михаил Малцев, не мечтавший уже об овладении Кунгуром, а заботившийся только о том, чтобы удержать свою толпу под городом и не выпустить из него майора Попова, энергические действия которого наводили страх на бунтовщиков. «Сей майор, — доносил А.И. Бибиков императрице2, — есть первый из всех поныне мне известных здешних гарнизонных офицеров, который должность свою делает как верному подданному и расторопному офицеру надлежит».
«Объявите сему достойному штаб-офицеру, — отвечала императрица3, — что я жалую его подполковником, и отпишите ко мне, в каких он летах4 и не можно ль от него надеяться и впредь службы». Не зная лично Попова и не находя в Казани никого, кто бы его знал, так как Попов только осенью прибыл из первой армии, А.И. Бибиков не решился сделать никакого заключения о его способностях, но был уверен, что до прибытия подкреплений Попов удержит столь важный пункт, каким был Кунгур.
Город этот находился на пути из Сибири и Екатеринбурга, был главным городом обширной провинции, и, следовательно, освобождение его от блокады являлось делом крайне необходимым. Сосредоточивая силы для нанесения удара главному скопищу мятежников под Оренбургом, главнокомандующий мог отделить к Кунгуру лишь незначительные силы. Недостаток в силах приходилось возместить достоинствами начальника отряда, и А.И. Бибиков выбрал для этой цели Нарвского пехотного полка секунд-майора Гагрина, как человека надежного и лично ему известного своей храбростью. Передав в распоряжение Гагрина всего 200 человек Владимирского полка и два орудия, главнокомандующий поручил ему не только освободить Кунгур, но очистить дороги к Екатеринбургу и, войдя в сношение с Башмаковым, находившимся на Юговском заводе, вместе с ним принять меры к уничтожению волнений в крае5. С отрядом Гагрина была отправлена запасная амуниция и несколько ружей, для вооружения рекрут «достойного», как выразился главнокомандующий, майора Попова и граждан Кунгура.
Приближение майора Гагрина заставило мятежников отступить, и 25 января он беспрепятственно вступил в город6. Не имея точных сведений, куда направились инсургенты, Гагрин оставался несколько дней в Кунгуре, а затем, узнав, что они расположились по сибирской дороге в селениях Ординском (Ильинский острожек тож) и в Сабарке в 27—30 верстах от города, он в ночь на 30 января выступил для их преследования. Присоединив к своему отряду майора Попова с 10 человеками солдат Казанского батальона и 120 рекрутами, Гагрин взял с собою две городские пушки и 700 человек обывателей, пеших и конных, из числа собранных воеводою Миллером и коллежским асессором Башмаковым7.
По дороге Гагрин узнал, что селения Ординское и Сабарка находятся в 15 верстах друг от друга и что наибольшее сборище мятежников расположено в селе Ординское. Приближаясь к последнему, отряд был замечен пикетом, состоявшим из 30 человек. В селении ударили в набат, инсургенты в числе до 2 тысяч человек заняли крайние строения и старую ветхую крепость, бывшую впереди селения. Крепость имела с трех сторон стены с башнями и двое ворот, в которых были поставлены по три пушки. Четвертой стены вовсе не было, и потому здесь группировалось большое число мятежников с шестью пушками, положенными на санях. Окружив себя со всех сторон рогатками, расположившись по башням и стенам, инсургенты ожидали приближения отряда.
Густой лес по обеим сторонам дороги, глубокий снег и вьюга заставили майора Гагрина двигаться в одной колонне. Мятежники встретили наступающих выстрелами и, бросившись в лес, охватили отряд с обоих флангов. Выслав на обе стороны по небольшому отряду пехоты, майор Гагрин с главными силами двинулся к крепости и ворвался в ворота. Защитники засели в домах и на колокольне, но, выбитые оттуда, зажгли селение в трех местах и обратились в бегство, преимущественно по дорогам сибирского тракта.
«Башкиры и казаки, — доносил Зарубину есаул Матвей Чигвинцов8, — вскочив на коней, через реку переплыли, а иные, укрывшись кому где можно было, спасшись до ночного времени, пешком выбежали». Конница преследовала бегущих на протяжении трех верст, и бой, начатый в семь часов утра, окончился лишь к двум часам пополудни. Мятежники бросили 18 пушек и много снарядов; они потеряли 62 человека пленными и до 100 человек убитыми, в числе которых был и канцелярист Петр Лутохин. Атаман Мальцов с остатками своей толпы бежал в Красноуфимск, захватив с собою и содержавшегося в оковах Канзафара Усаева. Из Красноуфимска он отправил Усаева в Чесноковку, но тот успел бежать с дороги и поехал в Берду с жалобою на Зарубина (Чику). Раненый Салават еще до начала сражения уехал домой, и мятежники, лишившись своих предводителей, рассеялись в разные стороны. Майор Гагрин возвратился в Кунгур, потеряв всего 4 человек убитыми и 12 ранеными, причем сам Гагрин был ранен дробиной в ногу, но не считал свою рану препятствием «продолжать поиски над злодеями»9.
Пробывши несколько дней в городе и получая известия, что толпы инсургентов собираются у Красноуфимска, майор Гагрин двинулся туда преимущественно через те селения, которые выказывали наибольшее сочувствие к мятежу10. Следуя через села Сабарка и Златоустенское, Гагрин 5 февраля остановился в деревне Кашаевой, в 75 верстах от Кунгура и в 25 верстах от Красноуфимска. Здесь он узнал, что в Красноуфимске уже собралось до 4 тысяч мятежников, и потому, не полагаясь на свой отряд, состоявший преимущественно из обывателей, Гагрин пошел обратно в Кунгур11. Силы инсургентов оказались чересчур преувеличенными, и потому, лишь только майор Гагрин получил от Башмакова 442 человека пеших и 152 конных, набранных из горнозаводских селений12, он тотчас же опять двинулся к Красноуфимску.
Собравшаяся здесь толпа имела уже новых начальников, во главе которых стоял красноуфимской станичной избы есаул Матвей Чигвинцов. Он организовал оборону, выставил передовые посты и зорко следил за движениями правительственных войск. Получив 15 февраля известие, что майор Гагрин остановился в селе Соксунское, в 50 верстах от Красноуфимска, есаул Чигвинцов просил помощи у Белобородова, стоявшего близ Екатеринбурга на Уткинском заводе. Сообщая, что к Красноуфимску подходит Гагрин с отрядом в 2500 человек и что для защиты города он имеет не более тысячи человек, Чигвинцов просил прислать ему подкрепления, «дабы, — писал он, — нашей армии, по малолюдству и за малоимением артиллерии и пороху, напрасно не погибнуть»13. Оставаясь «благонадежным в вышеписанном одолжении», Чигвинцов не получил, однако же, помощи.
«Вам чрез сие объявляю, — писал ему в ответ Белобородов14, — я с моею армиею, которая уже, но власти всемогущего Бога, мне в управление поручилась, имею с лишком три тысячи и с крайним моим усердием занимаю самые к Екатеринбургу нужнейшие места и сам нахожусь поблизости оного. Итак, отступить или для вас из своего войска уделить никак невозможно, а хотя б вас артиллериею, т. е. пушками снабдить и можно [было], но пороха у меня в войске у самого недостаточно. Я же, усматривая из вашего требования, а паче же дошедшими до меня слухами, уверен, что кунгурское войско [отряд Гагрина], над армиею его величества взыграя, получило себе добычу от слабости предводителей, не имея настоящего при войске распоряжения, допуская солдат к богомерзкому пьянству... Для чего предаю вам мое наставление к распоряжению и лучшему управлению находящейся при вас армии, хотя в помощь себе выбрать, по общему войска согласию, верного, смелого и в нужных случаях неробкого человека, ибо армия всегда одним доброго распоряжения человеком против неприятеля ободрена бывает. И при сем вам накрепко подтверждаю, чтобы предводитель был выбран из верных рабов, который, по довольной уже вашей знаемости к его величеству, чистосердечные своя ревности оказует, а не из льстецов, кои только одним видом и обманством свои заслуги оказывают и в том крайне наблюдать, дабы от такого хищника впредь не можно было обмануться».
Пока предводители мятежников переписывались между собою, майор Гагрин 19 февраля подошел с отрядом к Красноуфимску. Построившись в боевой порядок, он приказал майору Попову с небольшим отрядом двигаться по правой дороге, пересекавшей реку Уфу, а капитану Дурново следовать по левой дороге и стараться обойти крепость; сам Гагрин с остальными силами намерен был штурмовать с фронта. Но как обе дороги расходились в самом ущелье, на ружейном выстреле от башен, то лишь только Попов показался в этом пункте, как был встречен огнем и атакой мятежников. Он остановился и открыл огонь; выход на дорогу вправо был ему прегражден, и план атаки должен был измениться.
Подкрепив Попова, майор Гагрин двинулся со всеми силами на укрепление и после незначительного сопротивления овладел им. Мятежники бежали по двум дорогам и были преследуемы на протяжении 10—11 верст, пока не рассыпались в разные стороны15.
Бой продолжался до трех часов, причем мятежники потеряли 8 пушек, 40 человек убитыми и 55 пленными. В числе последних были: атаман Мальцов, одетый в кольчугу и потому отчаянно бросавшийся впереди всех в атаку, есаул Матвей Чигвинцов, управлявший Красноуфимском, и другие.
Отсюда Гагрин прошел в Ачитскую крепость, привел жителей к присяге, приказал майору Попову следовать обратно в Кунгур, а сам намерен был следовать к Екатеринбургу, обложенному толпою Белобородова16.
Возвратившись в Кунгур, Попов узнал о своем производстве в подполковники и о том, что мятежники по-прежнему собираются с разных сторон к Красноуфимску17. Он тотчас же двинулся на их преследование, имея в отряде свою рекрутскую команду, 16 человек волжских казаков и 740 человек собранных из кунгурского купечества и окрестных обывателей, пеших и конных, вооруженных ружьями, копьями и луками; при отряде находилось четыре пушки с достаточным запасом зарядов18.
Двигаясь через деревню Галухину, село Медянский Острожек и Преображенское, подполковник Попов прибыл 10 марта в Ачитскую крепость. Здесь он узнал, что мятежники собрались в деревне Ева, в 20 верстах от Красноуфимска, по ту сторону реки Уфы, и что число их простирается будто бы до 3 тысяч человек19. Подходя к Красноуфимску, Попов 14 марта был встречен передовою партией, но рассеял ее и вступил в крепость20. Отсюда он двинулся на Саранинский завод и 17 марта разбил инсургентов у деревне Бугалыша. Предводительствовавший ими Салават Юлаев бежал21. Подполковник Попов пошел к селению Богородскому22, а затем вниз по реке Ирени «по татарским неспокойно живущим селениям»23. Хотя мятежники терпели повсюду поражение, но успели разграбить окрестности. Так, жители города Кунгура и ближайших деревень понесли убытку на 4393 руб. 76 коп., а в Красноуфимской крепости и Медянском острожке бунтовщики взяли все орудия, порох, ружья и деньгами от соляного сбора 3987 руб. 55 коп.24
Видя невозможность борьбы с правительственными войсками, мятежники частью возвращались в дома и старались скрыть свое участие в мятеже, а частью скрывались в лесах и пробирались в толпу, собравшуюся в окрестностях Екатеринбурга.
Еще выступая из Шуртанского Осокина завода, Канзафар Усаев, именем Пугачева, наименовал полковником отставного солдата Ивана Белобородова, дал ему 100 человек из своей толпы и приказал следовать к Екатеринбургу. Белобородов был уполномочен всем противящимся рубить головы, «а которые склонятся, тех жаловать вольностью, стричь волосы по-казацки и приводить к присяге» на верность императору. Двигаясь через Ачитскую, Бисерскую и прочие крепости и заводы, Белобородов набирал себе ополчение и 18 января 1774 г. пришел на Билимбаевский завод. Он потребовал к себе писаря горного ведомства, Дементия Верхоланцева, в распоряжении которого находилось 500 человек горнорабочих, и приказал ему рано утром следующего дня «выставить свою команду во фронт» и сделать перекличку по горным спискам. «Ночью на 19 января, говорит Верхоланцев25, я выстроил 500 человек в одну линию против квартиры полковника [Белобородова] и ждал рассвета; Белобородов встал рано, ему доложили обо мне, и я тотчас был допущен».
— Что, любезный друг, — спросил Белобородов, — исполнил ли ты мой приказ?
— Исполнил, ваше высокоблагородие, — отвечал Верхоланцев.
Белобородов надел лисий малахай и вышел к команде.
Проходя вдоль фронта, он выбрал для себя 300 человек, а остальных забраковал по малолетству или по телесным недостаткам. Потом вынул свою саблю и, обратившись к Верхоланцеву, пожаловал его чином походного сотника.
— А вас, ребята, — прибавил он, — поздравляю с товарищем.
Верхоланцев поклонился; ему тотчас же остригли волосы показачьи и дали саблю.
Мастеровые и крестьяне бросились в кабак, но Белобородов, не желая допустить до пьянства, приказал разбить бочки, и лишь охотники пили вино из грязных луж. Народ бушевал по улицам, грабил дома начальников и заводское правление, конторские бумаги и архив были вынесены на площадь и зажжены.
— Горите, наши долги! — кричали рабочие, с криком и смехом бросая в огонь расчетные книги.
Усилив на Билимбаевском заводе свою толпу до 600 человек и имея 5 пушек, Белобородов пытался ввести среди своего ополчения некоторый порядок и разделил его на три части, назначив для командования ими сотников. Все русские рабочие были отданы сотнику Семену Варенцову, башкиры — Егафару Азбаеву, а черемисы — Оське Оскину. Каждому сотнику было выдано особое наставление, которым, писал Белобородов26, «накрепко подтверждаю, чтоб имеющуюся в ваших сотнях русскую и татарскую воинские команды содержать во всякой строгости и вам послушании и крайне над оной наблюдать, чтоб были все в единодушном к службе его императорского величества усердии. А если кто из находящихся в ваших командах казаков оказываться будет в самовольствах, озорничествах и вам в непослушании, за то таковых упорственников и противников воли его величества наказывать вам без всякой пощады плетьми: русских при собрании русской и татарской команд, татар по тому ж, при собрании татарской и русской команд, дабы, смотря на то [каждый] мог страшиться самовольств и озорничеств, а паче противных поступков против воли его величества чинить не могли. Если же и затем кто-либо окажется в наивящем своем упорстве, то уже, для настоящего усмирения, присылать ко мне».
Из Билимбаевского завода Белобородов перешел на Шайтанский (Васильевский) Ширяева завод и, остановившись всего в 40 верстах от Екатеринбурга, отправил 30 человек на Уткинский казенный завод с требованием, чтобы население покорилось и шло на службу к государю. Жители не противились, а унтер-шихтмейстер Павел Жубринский отправился к Белобородову и привез ему 1500 руб. казенных денег27. Назначив Жубринского сотником, Белобородов приказал ему ехать обратно на завод и набирать там ополчение, а сам двинулся к Екатеринбургу, оборона которого была в плохом состоянии.
Екатеринбургские горные заводы находились в главном ведении полковника Василия Бибикова, не отличавшегося ни энергией, ни твердостью и решимостью характера. При первых известиях о начале волнений в Башкирии члены правления горных заводов указывали на необходимость принять меры к защите, но все предложения их отвергались Бибиковым с презрением. Он не допускал, чтобы замешательства под Оренбургом могли распространиться столь далеко, и потому первые распоряжения относительно обороны последовали только тогда, когда толпы мятежников уже ворвались в Исетскую провинцию.
В конце декабря для защиты Екатеринбурга с его ведомством было собрано 1235 человек заводских крестьян и от сибирского губернатора Чичерина прислано 405 человек солдат при офицерах. За рассылкой на посты и отправкой в разъезды, в самом Екатеринбурге оставалось вместе с солдатами горного ведомства 646 казаков, 28 солдат, 200 вооруженных заводских крестьян и 16 орудий28. Впоследствии часть и этих людей разослана была по постам, не принесшим никакой пользы. Небольшие команды эти были захвачены мятежниками или добровольно присоединялись к ним. Полковник Бибиков, писал Охлебинин29, «сделал по границе пикеты из малого числа солдат, а большей частью из казаков, собранных из крестьян; никого из них не приготовил к службе, ни к тому, как им Пугачева разуметь должно, хотя время на то около двух месяцев было».
Получая известия, что восстание распространяется все шире и шире, что мятеж охватил всю Исетскую провинцию, полковник Василий Бибиков ограничивался сначала изданием одних объявлений, в которых призывал жителей Екатеринбурга к верности престолу и отечеству. Требуя от них присяги, по особой сочиненной им форме30, полковник Бибиков, в своих периодических объявлениях сообщал краткие известия о ходе мятежа, о назначении главнокомандующим А.И. Бибикова, об изгнании инсургентов из Самары, об отбитии их от Кунгура и проч.
«Я не думаю, — прибавлял он31, — чтоб кто, быв прямой сын отечества, для собственной и общей пользы великой нашей государыни, не восчувствовал от такого известия духа бодрости и усердия на поражение злодеев, которые большей частью есть башкирцы, стремящиеся оскорбить нашу православную веру, попрать освященный данный нам на пользу от великих государей закон, похитить и осквернить наших жен и детей, не говоря уже об имении, как то ими во многих русских селениях, к несчастью своему, или к ним приклонившихся, или на стремлении их лежащих и делается.
Где же отмщение мы получим за учиненное от них православным оскорбление, если не будем готовы на их поражение? Таковые обстоятельства, конечно, должны возбудить во всяком праведный гнев и обратить его на главы виновников нашего оскорбления. Не сомневаюсь я, чтобы всякий теперь остался при своей должности установленной Вечным существом и чтоб кто так был зол, чтоб стал одобрять воров и, к ним прилепясь, к совершенному своему несчастно, обратился разрушать покой любезного своего отечества, а думаю, всякий готов будет на таковых доносить».
Донесения эти были самого неутешительного свойства. В конце декабря и в самом начале января 1774 года известно было, что большая часть заводов с приписным к ним населением передались на сторону самозванца32. Тогда, 4 января, полковник Бибиков собрал совет, в который пригласил находившегося в Екатеринбурге генерал-майора Данненберга и всех членов главного заводского управления. Заявивши собравшимся, что в Каслинском заводе мятежники захватили 350 человек команды, а в Ачитской крепости 50 человек и что в распоряжении у него осталось всего 700 человек необученных рекрут, Бибиков отказывался защищать Екатеринбург. Такое заявление озадачило собравшихся на совещание, после шумных и горячих споров совет не пришел ни к какому решению, но положил, однако же, чтоб каждый член на другой день подал письменное свое мнение о мерах, какие принять необходимо. Все сходились на том, что необходимо укрепить город, запастись провиантом, вооружить людей, прочитать манифест императрицы и истолковать им предстоящие обязанности по защите города. Несколько дней полковник Бибиков рассматривал эти мнения и, наконец, 8 января собрал опять совет. В нем принимали участие генерал-майор Данненберг, коллежский советник Сокольников, надворный советник Охлебинин, коллежские асессоры Маслов и Метлин и секунд-майор Пушкарев. По прочтении поданных мнений полковник Василий Бибиков заявил, что, не надеясь на людей, назначенных для защиты города, дабы не быть бесполезной жертвою, не находит другого средства, как, согласно 120-й главе военного артикула, оставить город и вместе «с благородными» из оного выехать.
Предполагая, что все члены будут согласны с этим мнением, Бибиков заранее заготовил постановление совета и предложил членам подписать его. В постановлении этом предлагались следующие меры: 1) поручить премьеру-майору Пирогову приступить немедленно к укреплению города, обнесению домов рогатками и к возведению на важнейших пунктах батарей; 2) усилить со всех сторон пикеты и для того вооружить всех свободных людей, а недостающее число ружей и канониров к орудиям требовать от сибирского губернатора; 3) по городу делать «под крепким присмотром беспрестанные разъезды», а по всем главнейшим дорогам выставить в три линии пикеты с маяками так, чтобы первый пикет стоял в 5, второй в 10, а третий в 15 верстах от города.
«Но ежели сие, — сказано было в проектированном Бибиковым постановлении33, — со всей верностью и усердием к ее императорскому величеству не будет иметь желаемого успеха и приметится в людях, которыми защищаться определятся, легкомыслие, склонность к измене и предательству начальников, то дабы не сделаться напрасной и бесполезной извергов жертвою, всем благородным в такой крайности позволяется выехать отсель в безопасные места, по их рассуждению. Но сколь возможность допустит всеми силами стараться сохранить интерес и военных людей, с военными снарядами вверенных в правление каждого; которых же из орудий забрать не можно, те испортить».
— Не видав еще никакой крайности, — говорил надворный советник Охлебинин, — постыдно подписывать определение, которое не согласуется ни с честью, ни с должностью и присягою.
Эти слова были поддержаны генерал-майором Данненбергом, коллежским советником Сокольниковым и коллежским асессором Масловым. Собравшиеся разделились на две партии: одна готова была подписать определение, а четверо от этого отказывались. Видя разногласие, полковник Бибиков прочел полученные им в тот день известия о возмущении в Исетской провинции и требовал разрешения на выезд из города. Охлебинин возражал, что полученные сведения преувеличены, что Исетской провинции, а тем более Екатеринбургу особой опасности еще не предстоит, и члены совета разошлись без всякого решения. Тем не менее происходившее в совете не было тайной, и проект определения, составленный Бибиковым, в тот же день сделался известным в городе. Народ «пришел в великую робость и большее еще потом уныние, когда увидел, что у полковника 50 подвод на дворе к побегу были в готовности». По улицам стали собираться народные толпы, и ежеминутно можно было ожидать возмущения. Тогда надворный советник Рооде собрал подведомственную ему монетную роту и рабочих с золотых промыслов и, производя сам разъезды днем и ночью, удержал порядок в городе. Распоряжения Рооде не нравились Василию Бибикову, и, считая их самовольными, он жаловался главнокомандующему А.И. Бибикову и сибирскому губернатору Чичерину. Последний требовал, чтобы силы, назначенные для защиты Екатеринбурга, не были разбрасываемы и приняты были меры к укреплению города. «Ваше высокопревосходительство, — отвечал Василий Бибиков34, — справедливо изволите рассуждать, что, рассылая за злодеями малые партии, следствие [можно] обессилиться и погубить людей напрасно. Но ежели в обстоятельства войти, то также, кажется, я не без важной причины то делаю. Может быть, злословие или неосновательные вести другой вид дают моим распоряжениям, так я на то и ничего уже сказать не могу».
Полковник Бибиков говорил, что он разослал небольшие команды по заводам для ободрения жителей тогда, когда они еще не волновались, а «театр бунта» находился от одних во 100, а от других в 400 верстах. Небольшие команды эти, по словам Бибикова, легко могли, при содействии населения, защищаться от мятежников, потому что почти на всех заводах были орудия с достаточным запасом пороха и снарядов. «Но можно ли, — спрашивал Бибиков, — от своих воров быть где-нибудь безопасным? Следствие показало, сколь много свои плуты в состоянии зла наделать». На Кыштымском заводе, например, могло собраться до 10 тысяч человек мещеряков, «которые верности своей многие знаки показали», но когда мятежники подошли ночью к заводу и прочли манифест самозванца, то все жители взбунтовались, арестовали майора, офицеров и солдат. «Вот успех моих распоряжений, — писал Василий Бибиков, — и плод наших сил! Что ж бы я еще тут делать начал? Дожидаться воров в городе, а сие легко быть может; дорога близка и беспрепятственна, жители принять их [мятежников] лесть готовы».
Видя в каждом измену, Василий Бибиков не оставлял своего намерения покинуть город и с этою целью 10 января созвал опять совет, которому прочитал вновь полученные известия о восстании всей Исетской провинции и о занятии будто бы мятежниками Челябинска. Тогда генерал-майор Данненберг и коллежский советник Сокольников перешли на сторону большинства и подписали определение, а Охлебинин и Маслов отказались исполнить желание членов главного заводов правления. Охлебинин просил себе паспорта, а Маслов заявил, что он города ни в каком случае не оставит и с ним не расстанется. На другой день единомышленники Бибикова, собравшись вновь в канцелярии, постановили просить помощи из Казани и от сибирского губернатора, а Охлебинина и Маслова, как лиц, делающих «одно промедление в таком нужном и время не терпящем деле, оставить при их мыслях, а исполнение сделать по учиненному определению, согласно с указом 1714 года и впредь их по таким медлительностям в подобные сему рассуждения не приглашать35.
Представляя это последнее определение главнокомандующему, полковник Василий Бибиков вместе с тем писал генерал-прокурору князю Вяземскому36: «Я почти не знаю, что в такой крайности и начать. Собран был совет из всех в здешнем городе находившихся штаб-офицеров, которые, по несогласию, родившемуся у них еще прежде, ни того, ни другого не делают. Я же, к несчастью, больше еще ненавидим за свои прежние распоряжения, для чего они без их совета делались (если можно назвать советом сборище вздору)».
Бибиков жаловался, что у него команды не более 100 человек, а собранные в помощь ей вооруженные крестьяне заявляют претензию, что они взяты не по очереди, что они стары и просятся домой за продовольствием и фуражом. То же самое писал Чичерину и генерал-майор Данненберг, просивший позволение вывезти из города присутственные места и деньги.
«Здесь, в городе, денежной казны имеется такая сумма, — писал он37, — что с великим только сожалением сказать о том можно. Город вовсе не укреплен, и воинской команды в нем не более ста человек; рекрутов же хотя считается до 700, но многие распущены по домам; да хотя бы и все были налицо, токмо пальбе нисколько не учены».
В Екатеринбурге не было никакого порядка; команда полковника Бибикова была до того распущена и не знала своих обязанностей, что однажды ночью надворный советник Рооде отобрал все ружья у солдат, стоявших в карауле на гауптвахте у дома главного командира38.
Беспорядки эти крайне опечалили главнокомандующего, и он, не зная всех подробностей, а основываясь на донесении полковника Бибикова, предписал всем чинам главного правления горных заводов находиться в полном повиновении последнего, хотя и младшего чином, но за действия которого он принимает всю ответственность на себя. Вместе с тем Александр Ильин приказал полковнику Василию Бибикову, по прибытии в Екатеринбург майора Гагрина с отрядом, передать в его распоряжение все находившиеся в Екатеринбурге средства горного ведомства. Гагрин мог прибыть нескоро, и распоряжение главнокомандующего нельзя назвать удачным. С предоставлением власти Василию Бибикову все члены правления отступились и не вмешивались в дело обороны города, а главный распорядитель думал только о том, как бы самому скорее удрать из Екатеринбурга.
При таких условиях и не встречая никакого препятствия, Белобородов постепенно окружал город, распространял свою власть на заводах и приводил население на верность императору Петру III.
«Для прельщения простых людей, — писал Яков Волегов39, — разъезжает с партией в знатной одежде наряженный казак, имеющий на голове золотой колпак с портретом якобы покойного императора Петра III, и носит с собой указ на показание за его рукой народу, и приводит многих простяков в свою пагубную шайку».
Встречая сочувствие в населении, Белобородов усиливал свою толпу, обеспечивал ее продовольствием, добровольно доставляемым жителями, захватывал деньги и разорял заводы почти до основания. Расположенные по реке Белой и около Кунгура железные и медные заводы были разграблены, уголь сожжен, плотины разрушены, вода из прудов выпущена, строения разломаны, и все конторские дела уничтожены. «Приказчики, которые в руки им попались и скверной их присяги не приняли, замучены, конский и рогатый скот колют и жрут в домах господских; товары купеческие грабят, в питейных домах вино пьют безденежно, провиант и конские кормы обирают и женский пол сквернят блудом».
Опасаясь подвергнуться такой же участи и видя бездеятельность главного начальства, жители Екатеринбурга стали выселяться из города и потянулись к Верхотурью. Попытка Василия Бибикова остановить переселение не увенчалась успехом, и он подвергся насмешкам как оставшихся в городе, так и удалявшихся. «Честные и неустрашимые ваши поступки, — писал Башмакову асессор Москвин40, — дали многим пример не трусить злодейской гнусной толпы, коя для всякого разумного, — в рассуждении трусов, в том числе и екатеринбургских, кои на соблазне подлости обозы свои через Верхотурье неведомо куда отпустили, с крайним уездным обывателям в подводах разорением, — ничто оное значит, как один только смех, а в самом деле произвел в народе возмущение, да и у нас с Камских заводов, все командующие, в том числе и друг наш Иван Яковлевич Ялымов, оставя свои места, не видев в глаза неприятелей, разбежались».
Власти бежали, а мятежники пользовались этим и окружали Екатеринбург. Аванпосты Белобородова стояли в 20—25 верстах от города и прервали сообщение, за исключением дороги, проходившей к Невинскому заводу. Доставка в Екатеринбург хлеба пресеклась. Скоро оказался такой недостаток в продовольствии, что лавки были запечатаны и вольная продажа запрещена. В течение нескольких дней пуд хлеба с 8 коп. поднялся до 17 коп. Отправленный для закупки хлеба и фуража, по единственной свободной дороге к Верхотурью, капитан Ярополков пробрался в Краснослободск, но назад вернуться не мог, потому что и этот путь был уже занят мятежниками.
«Вот, ваше сиятельство, наши дела, — писал Василий Бибиков князю Вяземскому41. — Я было испытывал счастье и посылал отсель партии поражать злодеев, человек по пятисот, но что же? Вместо боя от нерегулярных вооруженных крестьян, выходит с бунтовщиками дружеский разговор и только зовут один другого передаться на свою сторону. Многие же с нашей стороны, при первом выстреле из пушек, не только расстраиваются, но и бегают назад и к злодеям, а удержать таковой беспорядок и зло нет возможности, потому что при такой команде не больше состояние наше позволяет военных послать, как двух офицеров и человек 30 солдат, которым должно или своих удерживать в порядке, или оберегать начальника и артиллерию.
Не последнее зло угнетает нас и то, что крестьяне хлеба и сена сюда не везут, о чем, однако ж, старание еще от меня продолжается, и не знаю, успею ли что. К восстановлению ж покоя и пресечению зла не оставил я испытать всех средств, т. е. ласку, денежные награждения, обнародование с увещанием вестей, о поражении где-либо чудовищ; привел всех не только мастеровых вновь, но и сельских крестьян к присяге, по особо учиненной на сей случай форме, а наконец и самую строгость и страх, но очень мало вижу от того желаемого успеха».
Простоявши на Шайтанском заводе недели с три, Белобородов отправился на Уткинский казенный и Демидова заводы. На Уткинском заводе находился сержант Тобольских рот Курдов с шестью солдатами и набранными с заводов мастеровыми.
Курлов успел так организовать оборону, что Белобородов встретил здесь упорное сопротивление. Три дня сряду мятежники производили нападение на завод, но безуспешно, и лишь на четвертый, пользуясь своей многочисленностью, успели овладеть им. Курлов был изрублен, и потеря с обеих сторон простиралась до тысячи человек42.
Овладевши здесь 15 орудиями, Белобородов побывал на Сылвинском, Илимском заводах и потом возвратился опять на Шайтанский. Повсюду он верстал рабочих в казаки, забирал деньги, назначал правителей и оставлял гарнизоны. Только один Сысертский Турчанинова завод не хотел покориться и признать власти самозванца. Владелец завода обнес его рогатками и надолбами, насыпал снежный с хворостом вал и полил его водою. Построив на выдающихся местах батареи и снабдив рабочих оружием, Турчанинов дал наставление, как действовать против мятежников, и такими мерами отстоял свои заводы от разорения43. С 15 и по 17 февраля, в течение трех дней, толпа инсургентов в тысячу человек44 пыталась овладеть Сысертским заводом, но была отбита. На помощь осажденным была выслана из Екатеринбурга команда в 600 человек с пятью орудиями45, которые заставили мятежников отступить.
С этого времени положение Екатеринбурга стало улучшаться. 15 февраля прибыл в город с командою подполковник Лазарев, посланный главнокомандующим уговорить башкирцев оставить самозванца и возвратиться в свои дома. Прежнее влияние Лазарева на башкирцев возбуждало большие надежды, и население города стало успокаиваться. Полковник Бибиков, сделавшись смелее, отправил несколько отрядов для очищения окрестностей Екатеринбурга. Высланный по сибирской дороге подпоручик Озеров, с командою около ста человек, имел дело с мятежниками у деревни Златогоровой. Численное превосходство неприятеля заставило его отступить и идти к Белоярской слободе на соединение с поручиком Костиным, высланным для его поддержки. Отправленный же по московской дороге с 700 человек секунд-майор Фишер дошел 14 февраля до Шайтанского завода, прогнал мятежников, преследовал их по билимбаевской дороге, отнял у них четыре пушки и образа. Предоставив всем желающим отправить своих жен и детей в Екатеринбург под охраной отряда, майор Фишер зажег завод в шести местах и возвратился в город без всякой потери. «Вот возмездие за нарушение покоя и измену, — писал полковник Василий Бибиков в своем объявлении жителям Екатеринбурга46. — Но сие еще начало болезней (?) их ожесточения. Никак и никогда не могут они себя ласкать благоденствием, продолжая зло.
Таковое сведение сообщая публике, надеюсь, что всякий подражать и ревновать будет обратиться на сих чудовищ и извергов, несмотря на злые их и бедственные прелести и удаляясь всегда от сообщения с ними».
«Вот плод бунта, — говорил полковник Василий Бибиков в другом своем объявлении47. — Мы, к несчастью, теперь ополчаться должны не только на своих единоземцев, но и на родственников, которых ожесточение ужасно: забыть свою должность, присягу, разрушить собственный покой и не надеяться никогда его возвратить. А для чего? Чтобы только слепо последовать главных бунтовщиков пагубным прелестям...» Так смело писал он по получении известия о приближении к Екатеринбургу отряда майора Гагрина.
Выступив из Ачитской крепости и проходя через Бисертскую и Кленовскую, Гагрин не находил в селениях жителей, кроме самых престарелых, а остальные были поголовно забраны в толпу Белобородова48.
Переночевавши в Бисертском Демидова заводе, майор Гагрин 26 февраля подошел к Уткинскому заводу, половина которого прикрыта была снежным валом в 1½ сажени высотою; другая половина прикрывалась прудом с крутыми берегами, а затем шли рогатки, прикованные друг к другу толстым полосовым железом, за которыми были поставлены большие туры, набитые снегом. Поверх снежного вала был протянут частый ельник, а в четырех выходах поставлены пушки за рогатками. Завод защищался 700 человек под начальством самозваного подполковника Паргачева.
Часа за два до света Гагрин штурмовал укрепления и после незначительного сопротивления выгнал мятежников из Уткинского завода. Потеря инсургентами 15 человек была, конечно, ничтожна, но «от страху» сдалось 587 человек, взято 5 пушек со снарядами, много ружей, сабель и два знамени.
Для преследования отступавших была отправлена вся кавалерия отряда, и в подкрепление ее егеря посажены на лошадей.
Неприятель потерял 45 человек убитыми, 308 человек пленными, 4 орудия, много оружия и лошадей. Вся потеря Гагрина в оба сражения состояла из 4 человек убитых и 6 раненых нижних чинов.
На помощь разбитым спешил Белобородов с толпою в 425 человек49, но опоздал и прибыл тогда, когда войска преследовали остатки разбитой шайки Паргачева. Белобородов вступил было в дело и атаковал отряд Гагрина «с превеликим криком, при пушечной пальбе», но встретил контратаку, веденную «с таким стремлением, что она [толпа] с того же скоростью, с какой вперед стремилась, в бег обращена, оставя пушки»50.
Белобородов бежал на Каслинский Демидова завод, где начал строить укрепление51. Окрестное население приходило с покорностью, принимало присягу и распускалось по домам. Из числа пленных виновные в подстрекательстве и бунте 803 человека были отправлены в Екатеринбург, 235 человек отпущены по домам, а 255 человек хорошо вооруженных присоединены к отряду; все укрепления, построенные мятежниками в разных селениях, были разрушены. Гагрин видел ясно, что большинство населения не преступно, что оно вовлечено в мятеж обманом и верит искренно, что называющий себя государем есть действительно император Петр III. Чистосердечное раскаяние многих давало надежду, что убеждения не останутся бесплодными, и потому Гагрин, выбрав нескольких человек, наиболее уважаемых, передал им манифест императрицы и увещание главнокомандующего и отправил их в Шайтанский завод и Илимскую казенную пристань, где находились еще мятежники, под предводительством есаула Павла Зубрицкого.
«Зубрицкий, — доносил А.И. Бибиков52, — велел оное прочесть при собрании (конечно, от неосторожности), а посланные сказывали, что на Уткинском заводе тем наказания никакого не сделано, кто добровольно явился. Сйе произвело такое действие, что как только начальник воровской Зубрицкий намерился бежать, то прочие до того не допустили», а майор Гагрин тотчас же отправил в эти селения команды под начальством капитанов Дурново и Морсошникова. На Шайтанском заводе и Илимской пристани было взято четыре орудия, 388 человек добровольно покорившихся и захвачены главнейшие предводители и зачинщики: Петр Паргачев, Павел Зубринский, Сергей Шепелев, Антип Менщиков и Федор Кощунов.
1 марта майор Гагрин ночевал на Уткинском заводе и 3-го числа вступил в Гробовскую крепость. Здесь он получил уведомление, что полковник Василий Бибиков высылает ему на помощь отряд из Екатеринбурга, «но как я, — доносил майор Гагрин53, — и к разбитью злодейской толпы их не требовал, а по теперешнему обстоятельству оные [силы] мне не надобны, о чем к нему с прописанием резону рапортовал».
«Полковник [Бибиков], — стыдясь, писал (Охлебинин54, — что сей предводитель [Гагрин] с малою командою произвел толь великие успехи, спешил себе сколько-нибудь предоставить славы». Он командировал майора Фишера на Каменский завод со всеми силами, какие только были в Екатеринбурге, и приказал ему, преследуя мятежников, идти на соединение с майором Гагриным. Последний не принял этого содействия и, оставив Фишера в Коневской крепости, сам пошел на Каслинский завод, где Белобородов успел собрать до тысячи человек. Утром 12 марта майор Гагрин штурмовал Каслинский завод; мятежники были разбиты, и Белобородов бежал в Саткинский Лугинина завод. Он потерял 57 человек убитыми, 420 человек захваченными в плен и добровольно явившимися, 300 лошадей и четыре знамени, которые были публично сожжены55.
Таким образом, очистив от мятежников весь край, от Кунгура к Екатеринбургу, и приведя к покорности большую часть заводов56, Гагрин победоносно вступил в город с своим небольшим отрядом, состоявшим всего из 120 солдат и 670 человек полувооруженных крестьян. Заслуги Гагрина были оценены императрицею, и он был произведен в премьер-майоры57. Екатеринбург был избавлен от предстоявшей ему гибели, и тогда полковник Василий Бибиков не постыдился написать канцелярии главных заводов правления, «что посланными от него командами злодеи из слобод выгнаны»58.
Со вступлением майора Гагрина в Екатеринбург мятежники рассеялись в разные стороны, но край этот еще нельзя было считать окончательно усмиренным. Белобородов с небольшим числом своих сообщников ушел, через селения Верхние и Нижние Киги, на соединение с Пугачевым, а бывшая с ним толпа, разделившись на мелкие шайки, бродила по разным направлениям и частью соединилась с толпою атамана Грязнова, хозяйничавшего в окрестностях Челябинска.
Примечания
1. См. главу 28, т. I. (Примеч. ред.)
2. Во всеподданнейшем донесении от 29 января 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 120.
3. В письме Бибикову от 9 февраля // Сборник Императорского исторического общества, т. VIII, с. 386.
4. По донесению Бибикова, Попову было 39 лет // См.: Записки Академии наук, т. I, прилож., с. 60.
5. Рапорт А.И. Бибикова императрице от 17 января 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 108.
6. Рапорт майора Гагрина Бибикову от 26 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
7. Рапорты майора Гагрина А.И. Бибикову 29 января и 3 февраля; Рапорт Пермской провинциальной канцелярии А.И. Бибикову 29 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
8. Гос. архив, VI, д. № 422.
9. Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А).
10. Рапорты Гагрина А.И. Бибикову от 30 января и 3 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
11. То же от 6 февраля 1774 г. // Там же.
12. Рапорт коллежского асессора Башмакова А.И. Бибикову от 2 февраля 1774 г. // Там же.
13. Донесение есаула Чигвинцова Белобородову от 15 февраля 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 429.
14. Там же.
15. Рапорт Гагрина А.И. Бибикову от 20 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
16. Рапорт майора Гагрина от 22 февраля // Там же, кн. VII.
17. Рапорт Попова А.И. Бибикову от 7 марта 1774 г. // Там же.
18. Рапорт Пермской провинциальной канцелярии Бибикову от 8 марта // Там же, кн. VI.
19. Рапорт Попова А.И. Бибикову от 10 марта // Там же.
20. То же от 15 марта // Там же.
21. То же от 18 марта // Там же.
22. То же от 23 марта // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
23. То же от 25 марта // Там же.
24. Пермский сборник, 1860, кн. II, с. 21. Пермские губернские ведомости, 1869, № 59.
25. Рассказ Верхоланцева о Пугачеве // Чтения Общества истории и древностей, 1862, кн. III. Два года спустя рассказ этот был перепечатан в «Пермских губернских ведомостях» (1864, № 2).
26. Наставление Белобородова сотникам 31 января 1774 г., № 66 // Гос. архив, VI, д. № 429.
27. Показание Белобородова 30 июля 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 429.
28. Рапорт полковника Василия Бибикова главнокомандующему от 20 декабря 1773 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 80.
29. Записка Охлебинина, поданная князю Вяземскому // Архив кабинета его величества, особое дело о Пугачеве.
30. Клятвенное обещание было следующего содержания: «Аз, ниже поименованный, обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым его Евангелием, в том, что желаю и обязан ее императорскому величеству, Богом избранной на Всероссийский престол помазаннице, благоверной, благочестивейшей и великой нашей государыне императрице Екатерине Алексеевне и высокому ее законному наследнику, благоверному государю цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу и супруге его благоверной государыне и великой княгине Наталии Алексеевне, верно и нелицемерно служить, повинуясь во всем приставленным и учрежденным от высокой ее императорского величества власти начальникам, не щадя живота своего до последней капли крови, стремиться всегда на поражение и совершенное истребление появившегося, к несчастию православных, вора, клятвопреступника, возмутителя общего покоя и тишины, государственного злодея и изверга Емельяна Пугачева, его сообщников и к ним приклонившихся. Об ухищрениях которых или к ним в партию о намеряющихся бежать, так и об одобряющих сих злодеев, сколь скоро уведаю, то немедленно командирам своим доносить, не смотря ни на какие от них скаредные и злые обольщения, в чем да поможет мне Господь Бог; а за противное сему, да поразит меня его Всемогущество и да буду лишен всех от него к роду человеческому благодеяний и наследую в жилище себе, обещанный вероломным и клянущимся всуе Его Пресвятым именем, ад; здесь же градскую казнь и в заключение сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь».
31. В одном из своих объявлений. См. Архив кабинета его величества, особое дело о Пугачеве.
32. Каслинский, Кыштымский, Златоустовский, Саткинский екатеринбургского ведомства, все заводы Твердышева, Иргинский, Соксунский и Ашанский, принадлежавшие Пермской провинции.
33. Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
34. В письме Чичерину от 9 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
35. Сообщение генерал-аншефу Бибикову из канцелярии главного правления сибирских, казанских и оренбургских заводов от 12 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
36. От 12 января 1774 г. // Архив Кабинета его величества, особое дело о Пугачеве.
37. Письмо Данненберга Чичерину от 11 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
38. Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 184.
39. В письме к неизвестному, от 24 января 1774 г. // Архив Кабинета его величества.
40. Присутствовавший в гороблагодатском горном управлении, в письме от 30 января 1774 г, // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
41. В письме от 11 февраля 1774 г. // Архив кабинета его величества.
42. Записка Охлебинина. Показание Белобородова 30 июля 1774 г.
43. Рапорт Турчанинова Бибикову от 22 февраля. У Алексея Турчанинова было три завода: Сысертский, Полевский и Северский. См.: Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
44. Человек 700 башкирцев и 300 заводских крестьян.
45. Письмо Дьячкова Турчанинову 18 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
46. От 16 февраля 1774 г. // Архив Кабинета его величества.
47. От 22 февраля 1774 г. // Там же.
48. Рапорт Гагрина А.И. Бибикову от 24 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
49. С Ревдинского завода 200 человек, с Шайтанского 200 человек и 25 человек своей свиты. Показание Белобородова // Гос. архив, VI, д. № 429.
50. Всеподданнейший рапорт А.И. Бибикова от 8 марта 1774 г. // Военно-ученый архив, д. № 104 (А), л. 164.
51. Рапорт Гагрина главнокомандующему от 28 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII; Показание Белобородова // Гос. архив, VI, д. № 429.
52. Императрице от 8 марта 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 165.
53. В рапорте А.И. Бибикову от 3 марта 1774 г. // Там же.
54. Записка Охлебинина, поданная князю А.А. Вяземскому // Архив Кабинета его величества.
55. Рапорт майора Гагрина А.И. Бибикову от 14 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.
56. Заводы эти были: Уткинский, Сильвинский, Шайтанский, Собакин, Бисертский, Верхний и Нижний Сергинские, Биламбаевский, Ревдинский и др.
57. Предложение З.Г. Чернышева Военной коллегии, от 12 мая 1774 г. // Архив Сената, копии высочайших повелений, кн. № 207.
58. Записка Охлебинина.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |