26 ноября 1773 года Сибирский губернатор Чичерин сообщал из Тобольска генералу Деколонгу: «У нас все благополучно, здешнее смятение прекращено и виновные жесточайше наказаны; этим вся молва пустая и вредная пресеклась»1. Насколько действительно жестоко было то наказание, которым подвергнуты были виновные в тобольских смутах, видно из объявления, разосланного Чичериным в разные местности Сибири для всеобщего сведения. Приводим дословно это интересное объявление, характеризующее эпоху:
«От генерала-порутчика, лейб-гвардии премьер-майора, Сибирского губернатора Чичерина.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Появившийся в Астраханской губернии преступник и злодей, бежавший из Нерчинска с каторги, бывший разбойнический атаман, пойманный посыланною из Тобольска военною командою в Верхотурье, Григорий Рябов, злодейский яд свой распространяя в те места, наименовал себя императором Петром Третьим, начал собирать партию таковых же злодеев; однакож тамо верноподданными Ея Императорского Величества, не имея никаких военных команд к тому во употребление, собственно сами собою крестьяне как того злодея, так и сообщников его поймав, представили команде, за что они отменно Высочайшею Милостию Ея Императорского Величества и награждены; из которых означенный злодей отправлен в Москву, а сообщники его расстрига Никифор Григорьев, донские казаки Степан Певцов, Иван Серединин, которые хотя и заслужили за их преступление смертную казнь, но Ея Императорское Величество из Высочайшего своего материнского милосердия изволила от того их освободить, уповая, что они приидут в раскаяние, но, напротив, они — распопа Григорьев, Певцов и Серединин, не только в раскаяние не пришли, а услыша, будучи уже ведены, что вместо их самозванца Рябова явился в Оренбургской губернии таковой же злодей бывший донской казак Емельян Пугачев, который так же, как и прежний, называя себя Петром третьим, начал собирать изменническую злодейскую партию, то и сии прежние изменники, распопа Григорьев, Певцов и Серединин, невзирая на Высочайшее Ея Императорского Величества о них милосердие и пожалование животом, отважились не только дорогою всех жителей уверить об означенном самозванце, но и в Тобольске о том разглашать.
2-е. Беглый с линии, сосланный туда за преступление с наказанием, малороссиянин Василий Гноенко отважился там всякого народу людей, однакож самых подлых, каторжных, содержащихся в остроге и работах, в сию злодейскую партию подговаривать и в Сибирской губернии сделать возмущение, уверяя также о сем самозванце, к которому и пристали бывшие солдаты Федор Сорокин, Данило Долотов, которые и прежде за таковые же преступления присланы в ссылку в Тобольск были.
Всем оным определено учинить следующее наказание: начав у острога, по всем переулкам сечь кнутом и, вырвав обои ноздри, сослать в Нерчинск, вечно в ссылку, с таковым при том повелением, чтобы во всяком от Тобольска городе чинить им наказания и кнутом же, что им в Тобольске 1-го числа ноября учинено.
Я не сумневаюсь, что верноподданные Ея Императорского Величества в Сибирской губернии всякого звания люди из сего явно увидят, что сие злодейское собрание состоит единственно из каторжных злодеев; следственно, ни один честный человек не только пристать и поверить тому не может, а напротив, всякий по своей присяжной должности не оставит стараться о таковых зловредных разглашениях разведывать и сих злодеев или поймать, или оных объявить, так как верная присяга от каждого требует, за что и ожидать Высочайшей Ея Императорского Величества милости. Ноября 5 дня 1773 года. Денис Чичерин».
Жестокая программа, естественно, не могла быть выполнена во всей полноте: люди, присужденные к наказанию, не вынесли даже и той доли истязаний, которые им определены были в Тобольске. Все перечисленные в объявлении лица умерли под ударами кнута в Тобольске. По-видимому, никакого расследования о преступном разглашении сведений о Пугачеве сообщниками Рябова — Григорьевым, Певцовым и Середининым не производилось и потому осталось неизвестным: кому именно и в каком виде эти лица производили то разглашение, в котором они обвинялись.
Сибирскому губернатору Чичерину нужны были жертвы для выполнения над ними такой казни, которая устрашила бы население, полагая этими мерами восстановить спокойствие. Поэтому при поимке в Тобольске бежавшего с Иртышской линии казака Гноенко, заподозренного в соучастии с яицкими казаками, Чичериным определены были к казни и такие лица, от которых можно было ожидать выражения сочувствия самозванцу.
Казак Гноенко задержан был 25 октября 1773 года в Тобольске, близ острога, вооруженный ружьем и пистолетом. При допросе дал следующее показание: «Побег учинил назад тому месяца с полтора с Иртышской линии крепости Полуденной, где находился в казачьей службе, оттого что обще с казаком же Данилою Гричениным убили идущих их дорогою двух киргизцев и ограбили у них двух лошадей, два котла с таганом, два волка, с намерением пробраться в Тобольск и подговорить находящихся в Тобольске из запорожцев казаков и бежать в Яицкое войско. Для того он имел согласие с находящимися, с таковыми же казаками, Шпагом, Федором Горновениным, Степаном Горновениным, Сидором Даниловым, которые уже у яицких казаков были и каковые, по отлучке к тем казакам, и ныне находятся в бегах. А заводчик этому запорожец Григорий Рот, который остался в Плоском редуте. То намерение они начали сего году летним временем. По прибытии в Тобольск с имеющим у него одним казенным пистолетом пристал к живущей на загородном архиерейском доме малороссийке Пелагее, а чья дочь не знает, по знакомству такому, что он Гноенко, будучи в Тобольске в казенной работе, к ней хаживал, где и ночевал три ночи, а что он беглый о том ен не сказывал, да в городе у казака Кудрина, у присыльного Ивана Горева, у расстриги Степана Никитина, у присыльного Панфила, а чей прозывается не знает, по одной ночи ночевал, объявляя о себе, яко бы он с линии в Тобольск приехал за препровождением поляков.
Затем был из малороссиян у казаков Голубя и Ермолаева и подговаривал бежать и пробраться к яицким казакам и сообща с ними учинить измену и воевать, кои к тому были согласны. Будучи же в Тобольске, хаживал на квартиры к сержанту Родичеву, гусару Никите Коробченину, у коего одну ночь ночевал. У сержанта Родичева, купя на собственные свои деньги вина, обще оное пили, у коего он и плащ казенный унес. К острогу он ходил двукратно, по посылке казака Голубя, для того, чтобы вызвать присланных яицких казаков на рынок для подговорения к побегу. Однако, по не отпуску, они на рынке не были и просили, чтобы оный Голубь пришел к ним к острогу сам, кои речи он, Гноенко, ему и пересказывал; а был ли тот Голубь у острога и с ними виделся ль, — он не знает. Взятое же у него, Гноенко, ружье он украл у находящегося в Тобольске на своем пропитании малороссиянина, а как зовут и чей называется — не знает, только квартиру указать может. А всего куплено было на тринадцать коп. двадцать патронов, а деньги он употребил из вырученных за проданную лошадь. Да виделся на рынке с распопом Бабичем, который был за караулом одного из поляков казака и имел по подговору его Гноенко согласие учинить общее с ним»2.
Это показание, которым оговаривались в соучастии и многие лица как в Тобольске, так и в особенности на Иртышской линии казаки, было проверено уже много времени по совершении казни.
Личность Гноенко произведенным расследованием, первоначально комендантом Петропавловской крепости бригадиром Сумароковым, а затем комендантом Омской крепости бригадиром Клавером, была установлена согласно показаний, данных им при задержании; обвинения же его в соучастии с ним других казаков с Иртышской линии было совершенно отвергнуто этими казаками, также установлена была ложность его показания относительно бытности в бегах на Яик казаков, им оговоренных в единомыслии с ним.
Совершенная казнь не прекратила смятения: население Сибири находилось в страхе, ожидая нашествия самозванца. 10 ноября 1775 года комендант Верхнеяицкой дистанции Ступишин донес Чичерину, «что пойманные близ Белорецкого завода беглые из толпы изменника Пугачева Белорецкие же крестьяне по допросам их показали, что злодей намерен с своими сообщниками от Оренбурга идти, по нынешнему времени, для стоянки в Тобольск или в Яицкий городок, так как все люди в его толпе находятся от холода и голода в истощенных силах»3.
В то же время воевода Исетской провинции Веревкин донес генералу Деколонгу, что медные заводы Мясниковых и Твердышевых — Богоявленский, Преображенский, Архангельский и Воскресенский — злодейскою толпою уже захвачены и все заводские жители присягнули злодею; в той же опасности находятся и другие заводы той же компании, а также заводы Лугинина — Троицкий и Саткинский4.
Башкиры большими толпами разъезжали с целью грабежа русских сел и заводов, почему Уфимская провинциальная канцелярия, от 26 ноября 1773 года, описывая стесненное положение города Уфы, окруженного толпами башкир, грабящих пригородные русские селения и не дающих проезда к городу, муча и умерщвляя жителей, просила у Исетского воеводы помощи.
Этой помощи, однако, воевода Веревкин оказать не мог, так как и город Челябинск, место его резиденции, находился в одинаковых условиях с Уфою и других войск кроме башкир, уже в значительной своей части передавшихся на сторону бунтовщиков, он в своем распоряжении не имел; почему обращение о помощи Уфимской провинциальной канцелярии было представлено воеводою Веревкиным на распоряжение генерала Деколонга и Сибирского губернатора Чичерина5.
Появление башкирских полчищ, передавшихся на сторону самозванца, вынудило генерала Деколонга, ордерами от 1 и 7 декабря 1773 года, предложить командовавшему войсками на Сибирской линии генералу Скалону иметь бдительное наблюдение за состоящими в войсках по линии башкирами, которых насчитывалось до 1000 человек; в особенности обращалось внимание на башкир, находившихся в Тобольской, Ишимской и Тарской дистанциях, «которые взбунтовавшись могут разбежаться в свои жительства и удержать их от сего на местах нет никаких сил, а потому, в предупреждение сих неполезностей», генерал Деколонг просил Сибирского губернатора Чичерина командировать из ближайших дистриктов до 600 казаков с их старшинами для размещения их от Пресногорьковской крепости до Омской6.
«Башкирцами воровски немало народу побито, — писал Деколонг из Верхнеяицкой крепости, — явным образом на крепость нападают, редуты совсем разоряют и огнем истребляют, со всех сторон пресекли коммуникацию, словом, всей Оренбургской губернии башкирской народ генерально взбунтовался и сущим неприятелем сделался, так что уже по нестерпимости принужден был я с ними здесь иметь небольшое сражение. Потому теперь вся линия подвержена ежеминутной опасности и по сим же обстоятельством на Сибирских линиях башкирцы остаются сомнительны».
При этом Деколонг выражал опасение, чтобы и киргизы не поколебались в своей верности, и потому предписывал «всем воинским командам, на линии расположенным, стоять готовыми к действию против неприятеля, посылать не малолюдные разъезды по утру, а с вечера и конвой посылать с заряженными ружьями и во всем воинском ополчении». Земляные укрепления в крепостях, по всей Сибирской линии, предлагалось всюду привести в порядок и в оборонительное состояние, «пушек с их снарядами, имея также во всякой исправности, поставить в надлежащих местах на батареях и, одним словом, не дремать и всегда наблюдать безопасность».
Для увеличения военных сил, находившихся в его распоряжении на Оренбургской линии, генерал Деколонг поручал генералу Скалону немедленно командировать из состоящей в Омской крепости полевой артиллерии шесть орудий со всеми положенными по штату запасными снарядами, со служителями, и притом «таких орудий, которые для полевой атаки и разбития неприятеля способнее». Также сделано было распоряжение о командировании на Оренбургскую линию 2-й легкой полевой команды. Неудовлетворительное состояние Оренбургской линии, о подкреплении которой военными силами озабочивался генерал Деколонг, удостоверялось и генералом Станиславским, который в конце ноября 1773 года из Орской крепости доносил генералу Деколонгу, находившемуся в Верхнеяицкой крепости, что линия Оренбургская во внутреннем и внешнем состоянии весьма слаба7.
На обращение о присылке войск в помощь на пограничные линии Сибирский губернатор Чичерин (30 ноября 1773 года) уведомил генерала Деколонга, что в его распоряжении осталась только одна первая рота в 400 солдат, в составе которых значительное число конфедератов, но «на них, однако, никакой надежды положить не можно, как и в Оренбурге, где оные от службы отказываются, бегут к злодеям. Эти конфедераты из злейших продерзателей, некоторые начали в Тобольске не только разглашать, но и всех явно уверять о злодее и даже с такою дерзостью, что, подходя к острогу, где содержатся пересланные за возмущение из Оренбурга яицкие казаки, числом более 300 человек, подавали милостыню о здравии злодея самозванца. Сии возмутители все переловлены, и публичное наказание учинено и тем смятение пресеклось»8.
25 ноября полчище Пугачева подступило к Ильинской крепости9, в которой находился секунд-майор Заев с командою, доносивший генералу Станиславскому: «Ожидаю от вашего превосходительства секурса: злодей сего числа в полдень крепость Ильинскую взял в блокаду, для того покорно прошу — не возможно ли учинить секурс, ибо оный имея силу превосходит, по-видимому, тысяч до двух и с артиллериею. Секунд-майор Ефрем Заев»10.
Это было последнее обращение Заева об оказании помощи: 29 ноября Ильинская крепость была взята Пугачевым, причем значительная часть войск, в ней расположенных, была уничтожена.
Из донесения генерала Станиславского генералу Деколонгу (рапорт 3 декабря 1773 года, № 276), а также из произведенных расследований и показаний лиц, участвовавших при взятии и обороне Ильинской крепости, выяснилось, что падение этой крепости и уничтожение только что вступивших в нее войск произошло при нижеследующих обстоятельствах:
Согласно данных предписаний, генерал Станиславский с 14-ю легкою полевою командою прибыл 21 числа ноября в Орскую крепость, куда прибыл тоже 22 числа ноября и секунд-майор Заев с ротами губернскою и двумя батальонными мушкетерскими. Все эти войска предназначались в защите крепостей Орской, Губерлинской и Ильинской. Полевая команда должна была быть размещена по квартирам в Орске, а губернская и мушкетерские роты должны были занять крепости Губерлинскую и Ильинскую.
Получив сведения от исправлявшего должность коменданта Озерной крепости полковника де-Марина о движении к Озерной крепости башкирских и яицких войск, собравшихся за рекою Сакмарою, генерал Станиславский 23 числа ноября командировал к Озерной крепости секунд-майора Заева с тремя ротами, всего в составе 406 человек11, с придачею казаков для авангарда, флангов и арьергарда, в количестве 91 человека, под командою капитана Преволоцкого. В ночь на 27 число генерал Станиславский получил ордер от генерала Деколонга, которым ему предписывалось немедленно следовать с полевою командою и с казаками форсированным маршем к Озерной крепости к коменданту де-Марину. 27 числа 14-я полевая команда с ротою казаков, в количестве 75 человек, выступила из Орской крепости и дошла до редута Разбойного, где, однако, войска должны были остановиться вследствие сильного мороза и бурана.
Выступив в полдень 28 числа к Губерлинской крепости, генерал Станиславский оставил в этой крепости для отдыха весь свой обоз и с одной артиллерией двинулся к Подгорному редуту, откуда в скором времени, 29 ноября, на стороне к Ильинской крепости увидел зарево. Недоумевая, отчего происходит это зарево: от пожара ли в крепости Ильинской, зажженной злодейскою толпой, или от разведенных огней в стане бунтовщиков, генерал Станиславский не мог, однако, продолжать дальнейшего движения до вечера 30 числа вследствие сильного мороза и бурана. Посланный генералом Станиславским 30 числа, пятидесятник Бараков с несколькими казаками из запорожцев для осведомления о крепости Ильинской вскоре возвратился в Подгорный редут с известием о падении Ильинской крепости; тогда генерал Станиславский вновь распорядился о посылке сотника Шундеева и капрала Ситникова с десятью казаками для определения, в каком именно положении находится Ильинская крепость и что в ней осталось12.
«Прибыв часов в 5 утра и декабря, — доносил сотник Шундеев, — в крепость Ильинскую, пристал он с казаками на одну квартиру, в которой нашли Тобольской роты тяжко израненных солдат человек двадцать пять. Эти люди стали нас опрашивать, на что мы им и ответили, что приехали с злодейской толпой. И побыв у тех людей с час, пошли к священнику, которого насилу добудились; он впустил нас к себе в избу и на вопрос мой показал, что подлинно крепость разбита весьма превосходною силою. Майор Заев убит, коего и тело мне в то же время он, священник, показывал, и видел, что лежит у ворот его квартиры, где он, майор, стоял, а прочие офицеры, сказал он мне, якобы все увезены. Более ничего от священника не слыхал да и мертвых побитых тел не видал, по причине, что их замело происходившим в эту ночь бураном»13.
Более определенные и точные данные как о движении и действиях злодейской толпы под Озерной крепостью, так и о подробностях защиты и падении Ильинской крепости, добыты были из показаний бежавших из злодейской толпы и приставших к отряду генерала Станиславского сотника яицкого казака Ивана Белоносова и сотника Исетского казака Ивана Сутормина, также и из показаний приведенных в отряд генерала Станиславского из Ильинской крепости раненых Тобольской губернской роты фурьера Ивана Панова, Тобольской губернской роты гренадера Ивана Ахлестина и Тобольской гарнизонной роты капрала Ивана Кайгородова.
Ильинская крепость, по показаниям казаков Белоносова и Сутормина, взята была прежде партиею полковника Хлопуши, «а оный из ссыльных и ноздри у него рваные до самых хрящей»; «в толпе было тогда сот до пяти, пушек шесть». «Взявши крепость, Хлопуша всю команду ее приколол, поручика Лопатина на дороге изрубил, а также заколол на дороге двух женщин. Затем Хлопуша соединился с Пугачевым под Озерной, где 26 ноября, под предводительством самого злодея, стояли с утра до вечера, но взять оную не могли. В это же число от Озерной злодей отступил в деревню башкирскую за 12 верст, где и ночевал две ночи. 28-го, услышав, что идет какой-то майор с командою, дабы захватить его на дороге, пошел с этою толпою; однако майора на дороге не застал, а нашел его в крепости Ильинской. В бытность в злодейской толпе слышали от самого злодея Пугачева, что он, по взятии Ильинской и Озерной крепостей, хочет идти на Берды, а затем зимовать в Яицком городке. Крепость Озерную взять намеревается, чтобы захватить казну, пушки, порох, а более для бригадира Корфа жены, которую, если возьмет, хочет повесить и живот ее весь ободрать в отместку за обиду, нанесенную ему Корфом через захват посланного им казака с его указами.
Сверх того, усиленно намеревается взять с войском следующего генерал-майора Станиславского. Пугачев роста среднего, волосы и борода черные, под правым глазом рубец, лицом бел, немного сухощав, платье на нем казацкое, шаровары малинового бархату, мерлушка черная, рубашка белая косой ворот, волосы обриты под кружало и немножко сверху спущены. Богу молится по-раскольнически. Грамоте не умеет, а находится при нем писарь из яицких казаков, который указы пишет. Пугачев всегда на верховой лошади, имеет при себе оружие — два малые пистолета и саблю. Многие из яицких казаков хотят тоже бежать от него, но опасаются напрасной смерти, потому что злодей вешает за самомалейшие вины. Со всех убитых людей, как с своих, так и с наших, он, злодей Пугачев, всю одежду приказывает снимать и на оных ничего не оставлять, и все те мертвые тела валяются без всякого прибору. В крепости Ильинской злодей оставил только одних женщин да священника, который приходил к нему в татарскую деревню с крестом, однако же злодей к тому кресту не подошел и отослал священника в крепость. Довольствие Пугачев в войске своем производит только яицким казакам, жалованье и одежду выдает из разграбленного имущества, лошадей отбирает у башкирцев косяками, также отбирает у них провиант. Из прочих же всяк довольствуется сам собою, что где разграбит. Только нашим казакам ничего еще не давал, обещает дать, как возьмет Оренбург»14.
Нижние чины, бывшие в отряде Заева, дали следующие показания: «Из редута Подгорного отряд выступил 27 ноября поутру, шел с заряженными ружьями. В Ильинскую крепость пришел 27 же числа часа в три пополудни. По прибытии в крепость услыхали от обывателей, что командовавший крепостью поручик Лопатин, еще до прибытия нашего, злодейскою командою под начальством полковника, называемого Хлопушею, взят и по дороге на 10 версте от крепости изрублен. По прибытии в крепость расположились по квартирам, человек по двадцать на квартиру. Караул поставлен был при главной гауптвахте и четырех бастионах и при двух воротах. Имевшиеся при ротах пушки поставлены были на три бастиона, на четвертом же бастионе находилась полуфунтовая пушка. В сумерки 28-го злодейская толпа в небольшом числе, вооруженная копьями, стрелами и ружьями, стала разъезжать кругом крепости не в далеком от нее расстоянии, крича часовым и увещевая их не палить, не терять пороху, а чтобы все без всякого сопротивления из крепости вышли, ибо подступил к крепости государь15; другие же кричали, что государь Петр Федорович и сын его Павел Петрович здесь, он-де вас всех простит и пожалует16. На что с бастиона от часовых ответствовано: у нас в России есть Государыня Императрица Екатерина Алексеевна и Наследник Ея Государь Цесаревич и Великий Князь Павел Петрович; а кроме них никакого у нас в России государя нет. Затем секунд-майор Заев приказал с одного бастиона сделать выстрел, после чего вскоре злодейская толпа удалилась от крепости версты за две. Через полчаса злодейская толпа в 1500 чел. подошла к крепости со стороны дороги, позицией к Губерлинской крепости, и не доходя 100 сажен до бастиона залегла в лощине, затем выпалила в означенный бастион раз 10, на что и с бастиона также было выпалено столько же раз. Затем злодейская толпа вся отошла в татарскую деревню в полуторах верстах от крепости. 29 ноября по утру часов в десять Пугачев со всеми своими единомышленниками вновь подступил к крепости, везя впереди пять возов сена, а за оными две пушки, из которых и производилась пальба. Все свое внимание Пугачев обратил на тот бастион, на котором не было пушек. Увидя это, майор Заев приказал перевести на осаждаемый бастион 2 пушки, но злодеи этот бастион разрушили и, войдя в крепость, стали пришедших в замешательство солдат колоть. Во время схватки изрублен был саблями и исколот копьями секунд-майор Заев, из офицеров убиты капитаны — Палицын, Преволоцкий, поручики — Пивоваров, Абрамов и подпоручик Николин17, лекарь Егерсон приколот копьями18, нижних чинов убито до 200 человек. Казаки, бывшие под командою Преволоцкого, во время нападения злодейской толпы были спешены и расставлены по бастионам между гарнизонными солдатами. Злодеи этих казаков не кололи и не били, а только говорили им: отчего-де вы к нам не вышли? На что казаки отвечали, что если бы из крепости стали выходить, то нас бы солдаты побили19. Вообще, как майор Заев, так и обер-офицеры и нижние гарнизонные чины усердно отбивались и никакого от них предательства не было; что же касается до бывших с капитаном Преволоцким казаков, то усердия у них к обороне не было, потому что по взятии крепости они с казаками Пугачевской партии дружелюбно разговаривали, в плен с солдатами казаков не забирали, лошадей и прочее от них не отбирали20. Гренадер Ахлестин слышал от своих товарищей, что будто бы некоторые гренадеры, а также и некоторые мушкетеры, а особливо польские конфедераты, просили майора Заева, чтобы он им дал лучших казачьих лошадей и выпустил бы их на вылазку против неприятеля; но майор Заев ответил им: "Раз вы хотите к нему злодею предаться, оставайтесь здесь и защищайте крепость"21. Капитаны Башарин, Камешков и прапорщик Воронов и оставшиеся нижние чины препровождены были из крепости в татарскую деревню. По приводе означенных лиц в деревню Пугачев приказал привести к себе капитана Камешкова и прапорщика Воронова, исправлявшего должность адъютанта, а также состоявшего при капитане Преволоцком сотника, фамилия неизвестная, и стал им говорить: "Для чего вы против меня, когда я ваш государь?" Получив ответ, что он бунтовщик-самозванец, Пугачев приказал всех этих лиц тотчас же повесить, которые и были повешены в этой татарской деревне. Один из допрошенных свидетелей, а именно гренадер Ахлестин, видел капитана Камешкова и прапорщика Воронова незадолго перед казнью нагих, привязанными к артиллерийским ящикам»22.
«Потом привели к Пугачеву капитана Башарина; с ним Пугачев ничего не говорил, а отдал только приказание повесить. Но бывшие тут Тобольской губернской роты солдаты, в числе 30 человек, стали просить Пугачева помиловать капитана, так как он для них был всегда добр и их солдатских нужд не оставлял. На эту просьбу Пугачев ответил: "Когда он был до вас добр, то я его от смерти прощаю"23. Затем велел капитану Башарину и всем солдатам остричь волосы по-казачьи, а всех раненых, которых было человек до 60, велел отвести в крепость Ильинскую. После того все пленные солдаты, приведенные в татарскую деревню, поставлены были против заряженного единорога. Когда выстроились, подъехавшие казаки приказали всем стать на колена против единорога; тогда подъехал сам Пугачев и сказал: "Прощаю вас, Бог с вами, государь Петр Федорович третий император". Потом приказал всем встать, а из единорога, обратя в степь, выпалить»24.
«По взятии крепости, забрав всех пленных и навьючив на верблюдов, отнятых у бухарцев, бывших случайно в Ильинской крепости с караваном товаров, приобретенное имущество и военные трофеи, ружья, тесаки, того же 29 числа, в сумерки, Пугачев со всею своею толпою двинулся к Оренбургской стороне. Оставленным башкирам приказал татарскую деревню, в которой имел становище, сжечь, а раненых солдат из крепости Ильинской гнать за ним в степь. Однако по просьбе раненых он их оставил, сказав: "За вами скоро пришлю"».
Поспешный уход Пугачева от Ильинской крепости и принятое им направление к Оренбургу допрошенные лица объяснили слухами, ходившими среди злодейской толпы, о том, что Пугачевым получено будто бы было известие о поражении преданных ему войск под Оренбургом.
Приведенные с Оренбургского тракта башкиры уверяли при допросе, что они имеют от государя императора Петра Третьего указ, которым им велено всех проезжающих мимо из чиновных людей, «яко то капитанов, майоров, а особливо главнокомандующих, ловить и снимая с них платья отправлять связанными к нему, государю, к Оренбургу»; а сверх того приказано, ежели генерал-майор Станиславский поедет, то и его также поймать, «коему лучше сказать, чтобы он в те места с командою не ходил, ибо инако худо будет»25.
Сообщая генералу Деколонгу подробности о печальной участи, постигшей отряд секунд-майора Заева, на успехи которого возлагал большие надежды Денис Иванович Чичерин, генерал-майор Станиславский находил видимую опасность дальнейшего движения к Озерной крепости с одною 14 полевою командою, при жестоких морозах и буранах в степи, где нет никакого прикрытия и хотя бы прутьев для обогревания изнеможенных солдат, а также где нет фуража, а потому, «не считая возможным противоборствовать, дерзновенно возвратился в Губерлинскую крепость»26. Затем, сделав распоряжения о сосредоточении всего обоза в Орской крепости, генерал Станиславский стал дожидаться в этой крепости прихода 10-й легкой полевой команды, командированной генералом Деколонгом к Орску, под командою секунд-майора Зейферта, а также прихода Тобольской гарнизонной роты под командою капитана Иванова, испрашивая у генерала Деколонга «снабдить его повелением, что ему чинить», тем более что коммуникация с Озерной крепостью пресеклась. Для выяснения опасности своего положения генерал Станиславский сообщал, что Пугачев в каждом месте и в каждой крепости имеет шпионов и уведомляем о каждом движении военных команд. Как только майор Заев вступил в Ильинскую крепость, в то же время прискакали к Пугачеву в стан его вестовщики и объявили точно численный состав команды. «Разосланные башкирцы примечают и мои движения в Губерлинских горах, на высотах коих лазят как козы, и усмотреть за ними невозможно»!
Примечания
1. Д. № 134.
2. Д. № 132. Отношение Чичерина генералу Деколонгу 30 ноября 1773 г. Показание Гноенко.
3. Д. № 132. Отношение Чичерина к генералу Деколонгу 10 декабря 1773 г.
4. Д. № 132. Донесение Веревкина генералу Деколонгу 18 ноября 1773 г.
5. Д. № 132. Донесение Веревкина генералу Деколонгу 5 декабря 1773 г.
6. Д. № 33. Ордера господина генерал-порутчика Деколонга во время внутреннего замешательства 1773—1774 гг.
7. Д. № 132. Донесение Станиславского генералу Деколонгу 27 ноября 1773 г. Крепость Орская.
8. Д. № 132. Отношение Чичерина к генералу Деколонгу 30 ноября 1772 г.
9. Д. № 132. Рапорт Станиславского генералу Деколонгу 29 ноября 1773 г. Крепость Губерлинская.
10. Ильинская крепость по составленному в 1773 г. краткому описанию капитаном Андреевым, командированным по линии генералом Деколонгом, состояла всего из 30 казенных и частных домов, от крепости вверх по реке Яику татарская деревня в 30 дворов и около башкирская деревня. Д. № 134, 1773 г.
11. Д. № 132. Рапорт генерала Станиславского генералу Деколонгу 1 декабря 1773 года, крепость Губерлинская. Со скольким числом людей секунд-майор Заев из крепости Орской выступил. В Губернской роте: капитан 1, поручик 1, сержантов 4, капралов 4, фурьеров 1, каптенармус, 1, барабанщик 1, флейтщик 1, цирюльник 1, рядовых 115; всего 130. В двух гарнизонных: капитанов 2, поручиков 2, подпоручиков 2, прапорщиков 2, сержантов 6, каптенармусов 2, фурьеров 2, капралов 8, барабанщиков 4, флейтщик 1, рядовых 220, лекарь 1, лекар. учен. 1; всего 276. Артиллерии 23.
12. Д. № 132. Рапорт генерала Станиславского генералу Деколонгу 3 декабря 1773 г. Крепость Губерлинская.
13. Д. № 132. Рапорт Исетского сотника Шундеева генералу Станиславскому 1 декабря 1773 г. Крепость Губерлинская.
14. Д. № 134. 1. «Вопросные пункты выбегшему из толпы изменника Емельяна Пугачева Исетскому сотнику Ивану Белоносову». 2. «Вопрос, учиненный выбегшему из толпы изменника Пугачева Исетскому сотнику Сутормину».
15. Д. № 132. «Вопросные пункты 3 декабря 1773 г. привезенному из крепости Ильинской Тобольской гарнизонной роты раненому фурьеру Ивану Иванову сыну Панову».
16. Д. № 123. «Допрос 2 декабря Тобольской губернской второй роты гренадера Ивана Васильева сына Ахлестина».
17. Д. № 132. Допрос Тобольской гарнизонной роты капрала Ивана Кайгородова: «Каким образом крепость Ильинская взята и с майором Заевым три роты побито, декабря 3 дня».
18. Д. № 132. Показания Панова.
19. Показания Панова.
20. Показания Панова.
21. Показания Ахлестина.
22. Показания Ахлестина.
23. Показания Панова.
24. Там же.
25. Д. № 134. 1773 г.
26. Д. № 132. Рапорт генерала Станиславского генералу Деколонгу 3 декабря 1773 г. № 276.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |