Вернуться к Р.В. Овчинников. Пушкин в работе над архивными документами («История Пугачева»)

7. Поездка Пушкина осенью 1833 г. в Поволжье и Оренбургский край для сбора материалов о Пугачевском восстании

К середине лета 1833 г. Пушкин обстоятельно изучил русскую и зарубежную литературу о Пугачевском движении, «пугачевские» книги из архивов Военного министерства, отдельные документы и неопубликованные мемуары фамильных архивов и коллекций. Но собранные материалы не могли вполне удовлетворить поэта. Он решил посетить Поволжье и Оренбургский край, где за 60 лет до того происходили основные события Крестьянской войны, с тем чтобы лично осмотреть эти места, собрать предания еще живых очевидцев восстания и ознакомиться с «пугачевскими» делами в местных архивах. 22 июля 1833 г. Пушкин обратился к А.Х. Бенкендорфу с просьбой о разрешении уехать на 2—3 месяца в Нижегородскую губернию, Оренбург и Казань: «Обстоятельства принуждают меня вскоре уехать на 2—3 месяца в мое нижегородское имение — мне хотелось бы воспользоваться этим и съездить в Оренбург и Казань, которых я еще не видел. Прошу его величество позволить мне ознакомиться с архивами этих двух губерний» (XV, 69, 318). Пушкин не раскрыл в этом письме характера своих творческих планов, связанных со сбором дополнительных материалов для «Истории Пугачева» и романа «Капитанская дочка», не указал причин, по которым ему необходимо было ознакомиться с архивами Казани и Оренбурга. Управляющий III отделением собственной е. и. в. канцелярии А.Н. Мордвинов письмом от 29 июля 1833 г. от имени Николая I запросил Пушкина о конкретных целях его поездки в Оренбург и Казань: «Его величество... изъявил высочайшую свою волю знать, что побуждает Вас к поездке в Оренбург и Казань и по какой причине хотите Вы оставить занятия, здесь на Вас возложенные» (там же, 69). В ответном письме от 30 июля Пушкин, не открывая истинную цель своих занятий историей Пугачевского восстания, неизвестную пока что III отделению, писал о необходимости «отдохнуть от важнейших занятий» и «кончить книгу, давно... начатую», а касаясь причины своей поездки в Казань и Оренбург, неопределенно отвечал: «Может быть, государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии» (там же, 70). 7 августа 1833 г. последовало «высочайшее дозволение» Николая I на четырехмесячный отпуск Пушкина для поездки в Оренбург и Казань, объявленное письмом Мордвинова (там же, 71). Одновременно III отделение дало секретные предписания губернаторам и местным полицейским органам об установлении негласного надзора за путешествующим поэтом.

17 августа 1833 г. Пушкин выехал из Петербурга в Москву. В поездку он взял с собой уже написанную черновую редакцию «Истории Пугачева», книги, нужные ему для справок, а также, очевидно, и «архивные тетради», необходимые ему для окончательной обработки своей книги, которую он предполагал завершить после поездки в Казань и Оренбург, остановившись для этого на длительный срок в Болдине. После недолгого пребывания в Москве (25—29 августа) Пушкин отправился в Нижний Новгород, куда приехал 2 сентября.

В Нижнем Новгороде поэт провел два дня — 2 и 3 сентября 1833 г. Не останавливаясь подробно на обстоятельствах, связанных с недолгим пребыванием Пушкина в Нижнем Новгороде, которые достаточно полно освещены в литературе,1 рассмотрим вопрос о возможности обращения Пушкина к «пугачевским» документам Нижегородского архива.

До нас не дошло каких-либо сведений о наличии, составе и содержании документальных материалов о восстании Пугачева в Нижегородском архиве в 1833 г. Но по некоторым косвенным данным (в частности, по материалам хорошо сохранившегося архивного фонда Арзамасской провинциальной канцелярии за 1773—1775 гг. В ЦГАДА)2 можно представить обширный объем переписки Нижегородской губернской канцелярии, пытавшейся предотвратить распространение повстанческого движения в пределах губернии, и особенно в июле—августе 1774 г., когда Пугачев переправился на правый берег Волги и развернул активные операции по вовлечению поволжского крестьянства в восстание. Трудно сказать, могли ли сохраниться в неприкосновенности до 1833 г. эти архивные документы, страдавшие от многочисленных пожаров, расхищения и плохих условий хранения. Дошедший до нас архивный фонд Нижегородской губернской канцелярии содержит до 1089 дел с документами 1709—1778 гг., но не имеет каких-либо материалов, отражающих события Пугачевского восстания.3 Не сохранилось таких документов и в Государственном архиве Горьковской области, где имеются лишь отдельные материалы фонда Курмышской воеводской канцелярии за 1775 г., освещающие хозяйственные последствия набега отрядов Пугачева на Курмышский уезд в июле 1774 г.4

Исследователи, рассматривая «архивные» результаты посещения Нижнего Новгорода Пушкиным, указывают обычно на то, что он получил из местного архива рапорт курмышских инвалидных офицеров на имя нижегородского губернатора А.А. Ступишина от 27 июля 1774 г.,5 ссылаясь при этом на ремарку самого Пушкина «Из Нижегородского архива» (IX, 658). Не отрицая в принципе такой возможности, следует указать, что упомянутый рапорт курмышских инвалидных офицеров (адресованный, правда, не Ступишину, а Московской конторе Военной коллегии) был известен Пушкину еще до приезда в Нижний Новгород. Копия этого рапорта, дословно совпадающая с пушкинским конспектом (кроме адресата), находилась в составе четвертой «пугачевской» книги Секретной экспедиции Военной коллегии,6 полученной Пушкиным из Московского отделения архива Инспекторского департамента 29 марта 1833 г.

Н.В. Измайлов в подтверждение довода о нижегородском происхождении рапорта курмышских офицеров ссылается на графические особенности пушкинского конспекта: он написан «торопливым почерком, с рядом сокращений, позволяющих предполагать... большую поспешность при списывании... На большую спешность работы указывает... и внешний вид текста — документ мог быть переписан (а частью пересказан) в несколько минут».7 Но пушкинский конспект не имеет существенных графических отличий от других конспектов и копий, снятых Пушкиным в Петербурге с документов, расположенных по соседству с рапортом курмышских офицеров в той же самой четвертой книге Секретной экспедиции. Мы имеем в виду прежде всего два документа: 1) рапорт капитана П. Бутримовича воронежскому губернатору Н.Л. Шетневу от августа 1774 г. и 2) рапорт Суворова Военной коллегии от 2 июля 1774 г.8

Палеографические аналогии пушкинских конспектов этих трех документов проявляются в том, что все они написаны на одинаковой бумаге (по формату, качеству, водяным знакам), одинаковыми чернилами, имеют полное сходство в характере почерка, в принятой манере сокращения слов. Исходя из этого, можно сделать вполне обоснованный, на наш взгляд, вывод об одновременном (петербургском) происхождении этих трех конспектов.

Косвенным подтверждением нашего предположения о петербургском происхождении пушкинского конспекта рапорта курмышских офицеров может служить письмо нижегородского губернатора М.П. Бутурлина к оренбургскому губернатору В.А. Перовскому. Бутурлин, принимавший Пушкина в своем доме и несомненно знавший все о его времяпровождении в Нижнем Новгороде, писал: «У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная, кто он, обласкал его, но, должно признаться, никак не верю, чтобы он разъезжал за документами об Пугачевском бунте, должно быть, ему дано тайное поручение собрать сведения о неисправностях».9 Если бы Пушкин занимался в Нижегородском архиве, это было бы наверняка известно Бутурлину, и вряд ли он стал бы в этом случае выражать сомнение в том, что поэта в действительности интересовали документы о Пугачевском восстании.

До нас, к сожалению, не дошла полностью черновая редакция «Истории Пугачева», законченная Пушкиным 22 мая 1833 г., и поэтому невозможно определить, находился ли в черновом тексте VIII главы пересказ рапорта курмышских офицеров (IX, 70) или он появился там лишь в беловой редакции, подготовленной в октябре — начале ноября 1833 г. в Болдине и окончательно завершенной в декабре 1833 — январе 1834 г. в Петербурге, т. е. после путешествия Пушкина в Нижний Новгород, Казань и Оренбург.10 Если бы до нас дошла черновая редакция VIII главы, вопрос о происхождении рапорта курмышских офицеров был бы решен более определенно.

Несмотря на прямое указание Пушкина, что рапорт курмышских офицеров был извлечен им из Нижегородского архива, нижегородское происхождение этого документа представляется нам сомнительным. В подтверждение этого, помимо приведенных выше доводов, следует сослаться и на то, что подобные же указания Пушкина об использовании им материалов Оренбургского архива не только не находят документальных подтверждений, но, как мы увидим ниже, прямо опровергаются фактами. Пушкин вынужден был идти на подобные мистификации, желая скрыть от Николая I и III отделения то, что он без их ведома получил доступ к секретным архивным делам Военного министерства. А поскольку, отправляясь в поездку, он получил официальное разрешение изучать материалы местных губернских архивов, поскольку в необходимых случаях он и ссылался на эти архивы (Нижегородский и Оренбургский), хотя, в действительности, указанные документы были извлечены им из «пугачевских» книг Военной коллегии. Характерно то, что Пушкин ни разу в «Истории Пугачева» не привел ссылок на дела архива Военного министерства, хотя подавляющее количество документальных данных для своей монографии он извлек именно из этого источника. Ё этих вынужденных подлогах отразился нередкий в литературной деятельности Пушкина прием «эзопова» языка, который не раз вводил в заблуждение не только современников поэта-историка, но и последующих исследователей его творчества. В случае с рапортом курмышских офицеров Пушкин, указав, что документ был взят им из Нижегородского архива, вынужден был обосновать его нижегородское происхождение переменой адресата: он заменил контору Военной коллегии, куда был послан рапорт в действительности, именем нижегородского губернатора А.А. Ступишина.

Если вопрос о посещении Пушкиным Нижегородского архива и об использовании его документов в «Истории Пугачева» вызывает большие сомнения, то вопрос о Казанском архиве для нас совершенно ясен. В Казани, куда Пушкин приехал 5 сентября 1833 г. и где провел два дня — до 8 сентября, документов о Пугачевском восстании не имелось. Впервые этого вопроса коснулся Н.В. Измайлов, указавший, что в материалах Пушкина «нет ни одного документа несомненно казанского происхождения». «По-видимому, — пишет далее исследователь, — он отказался от обследования архивов (скудость которых после пожара при взятии города войсками Пугачева могла стать ему известной от К.Ф. Фукса и других лиц) и ограничился лишь собиранием устных сведений от того же Фукса и от местных старожилов — В.П. Бабина и Л.Ф. Крупенникова».11 Нужно лишь отметить, что материалы Казанской губернской канцелярии, в том числе документы 1773—1774 гг. о Пугачевском движении, пострадали не столько от пожара при нашествии отрядов Пугачева на Казань 12 июля 1774 г. (архив губернской канцелярии находился в казанском кремле, который удалось отстоять от захвата повстанцами), сколько от грандиозного пожара 1815 г., истребившего центральную часть города с присутственными местами и архивами.12 Чудом сохранившаяся часть архивного фонда Казанской губернской канцелярии, содержащая всего 749 дел с документами за 1707—1780 гг., материалов о Пугачевском восстании в своем составе не имеет.13

Но не получив в Казани каких-либо архивных документов о Пугачевском восстании, Пушкин был вознагражден другими ценными для него источниками и наблюдениями. Он слушал и частично записывал воспоминания местных старожилов Бабина и Крупенникова (IX, 494).14 Много дали ему беседы с казанскими литераторами и краеведами К.Ф. Фуксом, Э.П. Перцовым, М.С. Рыбушкиным. Поэт посетил в Казани и под городом места, связанные с событиями Пугачевского восстания: Суконную слободу, откуда повстанцы 12 июля 1774 г. начали штурм Казани, Арское поле и Троицкую мельницу, где находился стан Пугачева и произошло кровопролитное сражение повстанческих отрядов с корпусом подполковника И.И. Михельсона, казанский кремль, с трудом выдержавший обстрел батарей Пугачева, пожар и яростные атаки повстанцев. Пушкин был доволен плодотворными итогами посещения Казани. В письме к жене от 8 сентября он сообщал: «Здесь я возился со стариками, современниками моего героя, объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону» (XV, 78).15

11—12 сентября 1833 г. Пушкин провел в селе Языкове, близ Симбирска, в имении своего друга поэта Н.М. Языкова и его братьев, П.М. и А.М. Языковых. Самого Н.М. Языкова он здесь не застал, но много беседовал с П.М. Языковым, великолепным знатоком истории Поволжья. От него Пушкин мог узнать подробности о пребывании пленного Пугачева в Симбирске, о публичном допросе, устроенном ему графом П.И. Паниным на городской площади. Поездка в Языково завершилась важным для Пушкина приобретением: из фамильного архива братьев Языковых он получил список сочинения П.И. Рычкова об осаде Оренбурга войсками Пугачева. Впрочем, рукописная хроника Рычкова была уже известна ему по другому списку, доставленному ранее Г.И. Спасским. Когда «История Пугачева» вышла в свет, А.М. Языков в письме к В.Д. Комовскому отметил: «Почти вся 2-я часть доставлена нами»,16 имея в виду опубликованную в приложениях к книге «летопись» П.И. Рычкова, которая действительно занимает там наибольшую часть текста.17

Путь Пушкина из Симбирска в Оренбург проходил через Самару, куда он мог прибыть в середине сентября 1833 г. Среди «Пушкинских заметок» А.И. Маркевича, профессора Новороссийского университета в Одессе, сохранилась запись рассказа А.А. Арцимовича о посещении Пушкиным Самарского архива. Арцимович сообщил Маркевичу, «что он видел в самарских архивах дела, которыми пользовался Пушкин для Истории Пугачевского бунта; причем он не давал себе труда списывать необходимые ему документы или отдельные места в них, а просто вырывал или вырезывал то, что ему было нужно».18 Рассказ Арцимовича недостоверен потому, что Самарский архив не имел ни тогда, ни теперь каких-либо архивных дел о Пугачевском движении,19 а сохранившиеся в «архивных тетрадях» Пушкина единичные подлинные документы 1773—1774 гг. имеют явно несамарское происхождение.

18 сентября 1833 г. Пушкин приехал в Оренбург, где пробыл не более двух суток. Пребыванию Пушкина в Оренбурге и его занятиям по сбору местных материалов для «Истории Пугачева» посвящена обширная литература.20

Рассмотрим вопрос о возможности занятий Пушкина в Оренбургском архиве и об использовании документальных материалов этого архива в «Истории Пугачева» и в романе «Капитанская дочка».

В отличие от Нижегородского и Казанского архивов, Оренбургский архив обладал ценнейшим собранием документальных источников о Пугачевском восстании. В архиве Оренбургской пограничной комиссии хранилось 13 огромных книг с документами Оренбургской губернской канцелярии за 1772—1775 гг., отражавшими ход подавления восстания яицких казаков в 1772 г. (кн. № 1) и борьбу с повстанческим движением на территории Оренбургской губернии и смежных уездов соседних губерний с сентября 1773 по май 1775 г. (кн. №№ 2—13).21

Основываясь на свидетельствах Пушкина о том, что им были извлечены из Оренбургского архива протокол допроса Алексея Кириллова, ясачного крестьянина Оренбургской губернии (IX, 101, 622—623), и журнал Оренбургской губернской канцелярии, или «Журнал Рейнсдорпа» (там же, 512), исследователи утверждали, что Пушкин использовал в «Истории Пугачева» документы Оренбургского архива.22

Наиболее обстоятельно вопрос о работе Пушкина над материалами Оренбургского архива изучил Н.В. Измайлов, который не только пересмотрел всю относящуюся к этому вопросу литературу, но и впервые обратился непосредственно к детальному обследованию архивного фонда Оренбургской губернской канцелярии в ЦГАДА, надеясь отыскать архивные первоисточники, на которые ссылался поэт (протокол допроса А. Кириллова и «Журнал Рейнсдорпа»). Предпринимая эту работу, Н.В. Измайлов исходил из предположения, что «Пушкин мог конспективно списать показание Кириллова, как и некоторые другие документы, в те немногие часы 19 и 20 сентября, которые он, вероятно, провел в архиве Пограничной комиссии. На эти (нам полностью неизвестные) документы он мог обратить внимание, перелистывая толстые «фолианты». Свойственная ему огромная память и быстрота соображения могли помочь мгновенно определять и важность документа, и то, не встречался ли он уже в делах Военной коллегии. Можно думать, что, помимо показания Кириллова, из Оренбургского архива были извлечены «Журнал Симонова» об осаде войсками Пугачева Яицкого городка и «Журнал Мясоедова» («Журнал осады города Уфы»)».

Н.В. Измайлов отметил в своей статье, что пушкинская «помета «Из Оренб.<ургского> архива» при начале «Журнала Рейнсдорпа» могла значить только то, что первоначальный черновой текст Пушкин видел в Оренбурге», поскольку беловой экземпляр «Журнала Рейнсдорпа» был известен ему по «пугачевским» книгам Военной коллегии. Но в делах Оренбургской губернской канцелярии не оказалось ни «Журнала Симонова», ни «Журнала Мясоедова», ни допроса Кириллова.23

Даже если бы все указанные Н.В. Измайловым документы находились в делах Оренбургского архива, то вряд ли бы Пушкин в немногие часы 19 и 20 сентября 1833 г. накануне отъезда в Уральск мог просмотреть 13 огромных «пугачевских» книг и сделать конспективную запись «Журналов» Рейнсдорпа, Симонова и Мясоедова, которые в «архивных тетрадях» занимают около 60 листов, исписанных с двух сторон,24 а в печатном тексте — 38 страниц большого формата (IX, 501—537, 778). Признавая невозможность выполнения столь трудоемкой работы в ограниченный срок, Н.В. Измайлов выдвигает гипотезу о том, что некоторые из «пугачевских» книг Оренбургского архива были вывезены Пушкиным в Болдино и затем в Петербург и возвращены в Оренбург через несколько месяцев — не позже, однако, конца 1834 г., поскольку уже в феврале 1835 г. над этими материалами работал служивший в Оренбурге прапорщик К.А. Бух.25 При этом Н.В. Измайлов опирается на свидетельство историка П. Юдина, который на основании каких-то оренбургских преданий утверждал, что «Перовский так увлекся Пушкиным, что отдал ему из своей канцелярии все дела о Пугачеве, и Пушкин увез их с собой».26 Подобный факт Н.В. Измайлов считает весьма вероятным, указывая, в частности, на доброжелательное отношение к поэту «всесильного в Оренбурге губернатора В.А. Перовского, давнего и довольно близкого приятеля Пушкина». Н.В. Измайлов отмечает, что Пушкин мог взять не все 13 «пугачевских» книг, а лишь некоторые наиболее ценные из них, «в особенности книги 2, 3, 4, 5, 6, 7, обнимающие события от сентября 1773 года по май 1774 года», и это предположение может объяснить, по его мнению, известные слова Пушкина в статье 1836 г. о том, что он «прочел со вниманием... 18 толстых томов in-folio разных рукописей, указов, донесений и проч.». По мнению Н.В. Измайлова, «десять томов из этих восемнадцати составляли дела Военной коллегии, пять-шесть томов могли быть привезены из Оренбурга, остальные приходятся на иные сборники материалов (полученные от Д.Н. Бантыша-Каменского и пр.)».27

Предположения Н.В. Измайлова о работе Пушкина над «пугачевскими» делами Оренбургского архива сначала в Оренбурге, а затем в Болдине и Петербурге имели бы основания лишь в том случае, если бы протокол допроса Кириллова, «Журнал Рейнсдорпа», а также «Журналы» Симонова и Мясоедова действительно находились среди документов фонда канцелярии Рейнсдорпа. Как в этом убедился и сам Н.В. Измайлов, просматривая дела этого фонда в ЦГАДА, упомянутых документов там не имеется. Следовательно, Пушкин своими ссылками ввел в заблуждение не только первых читателей «Истории Пугачева», но и последующих исследователей этой книги.

Какими же архивами и архивными фондами пользовался Пушкин, конспектируя названные документы в своих «архивных тетрадях»?

Как нам удалось установить, все эти документы были извлечены Пушкиным из «пугачевских» книг Секретной экспедиции Военной коллегии (из архивов Инспекторского департамента) в первой половине 1833 г., т. е. еще до поездки в Поволжье и Оренбург. В частности, показания ясачного крестьянина Кириллова от 7 октября 1773 г.28 о захвате отрядами Пугачева Сакмарской слободы и Каргалы под Оренбургом (IX, 622) находятся среди документов первой «пугачевской» книги Военной коллегии.29 Документ этот имеет явно неоренбургское происхождение хотя бы потому, что допрос Кириллова производился не в Оренбурге, а в Казанской губернской канцелярии. Что касается «Журнала Рейнсдорпа», то, как указал сам Н.В. Измайлов, отдельные части этого журнала находятся среди документов второй, третьей и четвертой книг Военной коллегии.30

Пушкин, утверждая, что некоторые документы были извлечены им из Оренбургского архива, шел на вынужденный подлог, стремясь скрыть от Николая I и Бенкендорфа то обстоятельство, что он без их ведома получил доступ к секретным материалам архивов Военного министерства. К такому же приему он прибегал и в случае со ссылкой на Нижегородский архив, из которого он якобы взял рапорт курмышских инвалидных офицеров.

«Журнал Симонова» и «Журнал Мясоедова», отмеченные Н.В. Измайловым как документы, принадлежавшие Оренбургскому архиву, в действительности также находятся среди документов четвертой книги Военной коллегии.31

Если Пушкин, как мы установили, не использовал документов Оренбургского архива, то естественно возникает вопрос: просматривал ли он «пугачевские» материалы этого архива в порядке беглого ознакомления с их содержанием? Нам думается, что такая возможность весьма вероятна. Н.В. Измайлов привел в своей статье отрывок из воспоминаний некоего казачьего офицера А.А. Щиголева, служившего в 1833 г. в Оренбурге («Оренбургские губернские ведомости», 1883, № 12). Щиголев рассказывал, в частности, что Пушкин просмотрел в архиве Пограничной комиссии 12 «пугачевских» дел. Н.В. Измайлов справедливо замечает, что содержащиеся в рассказе Щиголева сведения, «восходящие так или иначе к устойчивому в Оренбурге преданию», заслуживают внимания, поскольку в них содержится зерно истины, но что касается трех чиновников, занимавшихся для Пушкина переписыванием документов, то это «чистая выдумка: почти все известные нам материалы», вошедшие во вторую часть IX тома Большого академического издания сочинений поэта, «переписаны Пушкиным собственноручно, а немногие писарские копии сделаны, вероятно, в Петербурге»,32 и в основном уже в 1835—1836 гг., добавим мы от себя. Занятия Пушкина в Оренбургском архиве ограничились, очевидно, беглым просмотром «пугачевских» книг. Наиболее ценные документы Оренбургского архива дублировали и дополняли материалы Военной коллегии (в частности, «Журнал Рейнсдорпа»), изученные и законспектированные Пушкиным в Петербурге еще до поездки в Оренбург. Некоторые материалы, освещающие частные подробности борьбы с повстанческим движением, не могли заинтересовать его. Не исключено и то, что при спешном просмотре дел мимо внимания поэта могли пройти и более интересные источники. Кратковременность пребывания в Оренбурге не позволила Пушкину более внимательно изучить местный архив и извлечь из него некоторые ценные документы, которые он мог бы, наряду с рассказами очевидцев и местными фольклорными материалами, использовать при доработке «Истории Пугачева».33

21 сентября 1833 г. Пушкин приехал в Уральск, где провел три дня. Тепло принятый уральскими казаками, Пушкин слушал и записывал местные предания о восстании 1773—1774 гг., об осаде Яицкого городка повстанцами; здесь он встретился со старожилами, хорошо помнившими Пугачева, его свадьбу с Устиньей Кузнецовой. Описывая свое пребывание в Уральске, поэт сообщал жене: «Последнее письмо мое должна ты была получить из Оренбурга. Оттуда поехал я в Уральск — тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за мое здоровье, наперерыв давали мне все известия, в которых имел нужду — и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной» (XV, 83). Радушные и хлебосольные хозяева забыли, однако, показать Пушкину Уральский войсковой архив, хранивший ценное собрание документальных материалов об участии яицкого казачества в Пугачевском восстании.34

29 сентября Пушкин возвратился в симбирскую вотчину Языковых, где застал поэта и его братьев, много рассказывал им о своей поездке, о встречах с современниками Пугачевского восстания. А.М. Языков в письме К брату однокашника Пушкина по Царскосельскому лицею В.Д. Комовскому от 1 октября 1833 г. сообщал: «Вчера был у нас Пушкин, возвращавшийся из Оренбурга и с Яика в свою нижегородскую деревню, где пробудет месяца два, занимаясь священнодействием перед алтарем. Он ездил собирать изустные и письменные известия о Пугачеве, историей времени которого будто бы теперь занимается».35

1 октября 1833 г. Пушкин приехал в Болдино и прожил здесь до 9 ноября, приводя в порядок собранные материалы и завершая работу над «Историей Пугачева». Осенняя поездка 1833 г. в Поволжье и Оренбургский край, вопреки ожиданиям, была бедна по своим «архивным» результатам, но дала Пушкину обильный художественный материал, широко использованный им и в «Истории Пугачева», и в «Капитанской дочке». Пушкин общался с народом, который помнил и чтил Пугачева, как народного заступника, «мужицкого царя» освободителя. Он первый собрал воспоминания, рассказы и песни о Пугачеве и его времени, скопил богатый запас наблюдений над особенностями народной жизни и природы местного края, которые в виде характерных историко-бытовых деталей вошли в ткань его исторической и художественной прозы. Фольклорный материал, собранный Пушкиным в Поволжье и Оренбургском крае, позволил ему правильнее понять Пугачева и социальный смысл поднятого им народного восстания, помог во многом преодолеть официально-казенную оценку этих событий, отразившуюся в огромной массе документов, которые исходили из лагеря екатерининской администрации.36

Примечания

1. См. библиографию работ о путешествии Пушкина в комментариях Л.Б. Модзалевского к письмам Пушкина (Пушкин. Письма. 1831—1833. Т. III. М.—Л., 1933, стр. 620—621), а также в кн.: А.А. Еремин. Пушкин в Нижегородском крае. Горький, 1954; Н.В. Измайлов. Об архивных материалах Пушкина для «Истории Пугачева». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, т. III. М.—Л., 1960, стр. 446—447.

2. М.Д. Курмачева. Крестьянская война 1773—1773 гг. в Среднем Поволжье. Автореф. дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. М., 1965.

3. ЦГАДА, ф. 409 (Нижегородская губернская канцелярия).

4. Государственные архивы СССР. Краткий справочник. М., 1956, стр. 100.

5. П.Г. Софинов. Пушкин — исследователь Пугачевского движения. «Исторический журнал», 1937, № 2, стр. 44; Н.В. Измайлов. Об архивных материалах Пушкина для «Истории Пугачева», стр. 445—446; А. Чхеидзе. «История Пугачева» А.С. Пушкина, стр. 50.

6. ЦГВИА, ф. 20 (Секретная экспедиция Военной коллегии. Дела о Пугачеве), оп. 47, кн. 4 (1233), лл. 449—452.

7. Н.В. Измайлов. Ук. соч., стр. 446.

8. См. Каталог, №№ 213, 217.

9. Воспоминания графа В.А. Соллогуба («Русский архив», 1863, стр. 1212—1213); см. также комментарий Л.Б. Модзалевского к письму Пушкина к жене от 2 сентября 1833 г. в кн.: Пушкин. Письма, т. III, стр. 620.

10. О датировке беловой редакции VIII главы «Истории Пугачева» см.: IX, 798 (примечания В.Л. Комаровича к «Истории Пугачева»); А. Чхеидзе. «История Пугачева» А.С. Пушкина, стр. 128—129.

11. Н.В. Измайлов. Об архивных материалах Пушкина для «Истории Пугачева», стр. 447.

12. «Древности». Труды археографической комиссии имп. Московского археологического общества. Т. II, вып. 1. М., 1900, стр. 149—150.

13. ЦГАДА, ф. 407 (Казанская губернская канцелярия).

14. К.Ф. Фукс. Сказание казанского купца Л.Ф. Крупенникова о пребывании Пугачева в Казани. «Казанские губернские ведомости», 1843, № 51.

15. Вопросу о пребывании Пушкина в Казани и о собирании им здесь материалов для «Истории Пугачева» посвящена специальная литература: воспоминания А.А. Фукс «А.С. Пушкин в Казани» («Казанские губернские ведомости», 1844, № 2); статья Е.А. Боброва «Пушкин в Казани» («Пушкин и его современники», вып. III. СПб., 1905); комментарии Л.Б. Модзалевского к письмам Пушкина (Пушкин. Письма, т. III, стр. 622—623, 633); работа Н. Калинина «Пушкин в Казани» (Казань, 1942); статья Е.Н. Дунаевой в сборнике «Здесь жил Пушкин. Пушкинские места Советского Союза. Очерки» (Л., 1963, стр. 439—444). — Сведениями о пребывании Пушкина в Казани располагал Д.В. Давыдов, сообщавший Н.М. Языкову в письме от 3 октября 1833 г.: «Кстати о Пушкине: знаете ли, что я слышал от людей, получивших письма из Казани? В Казани были Пушкин и Баратынский, отыскивающие сведения о Пугачеве. Из этого я заключаю, что они в союзе для сочинения какого-нибудь романа, в котором будет действовать Пугачев. Итак, вот решение загадки появления Пушкина в нашей и в Оренбургской губерниях. Если это так, то, дай бог, авось ли мы увидим что-нибудь близкое к Вальтер Скотту» (Д.В. Давыдов. Сочинения, т. III. СПб., 1895, стр. 186). С Баратынским Пушкин встретился в Казани случайно.

16. Д.Н. Садовников. Отзывы современников о Пушкине. «Исторический вестник», 1883, № 12, стр. 539.

17. В 1940 г. в Гос. историческом архиве Саратовской области была обнаружена рукопись сочинения Рычкова (инв. № 314), принадлежавшая некогда историку Д.Л. Мордовцеву. На титульном листе рукописи имеется помета: «Этой рукописью пользовался Пушкин» (IX, 797). Возможно, это и есть тот самый список хроники Рычкова, который принадлежал Языковым и находился в 1833—1835 гг. у Пушкина.

18. Пушкин и его современники, вып. III, стр. 104—105.

19. Государственные архивы СССР, стр. 131—133.

20. См.: Д.Н. Соколов. Пушкин в Оренбурге. «Пушкин и его современники», вып. XXIII—XXIV. Пгр., 1916, стр. 67—100, 301—304; сб. «Пушкин в Оренбурге». Оренбург, 1937. — Наиболее полная сводка исследовательской, мемуарной, эпистолярной литературы по этой теме дана в статье Н.В. Измайлова «Об архивных материалах Пушкина для «Истории Пугачева»», стр. 447—448.

21. ЦГАДА, ф. 1100 (Канцелярия оренбургского губернатора И.А. Рейнсдорпа), кн. 1—13. — За год до приезда Пушкина в Оренбург, в сентябре 1832 г., канцелярист Янченко взял шесть «пугачевских» книг из архива Оренбургской Пограничной комиссии (с сентября 1773 по апрель 1774 г.) «для чтения служащим канцелярии оренбургского военного губернатора», о чем и дал соответствующую расписку. Позднее Янченко выехал на службу в Уфу и увез с собой эти книги. По требованию Пограничной комиссии, они были 8 июля 1833 г. возвращены в архив, но без 50 листов, оставшихся у Янченко в Уфе (см.: В.В. Мавродин. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Т. I, Л., 1961, стр. 49; «Здесь жил Пушкин», стр. 453).

22. П.Г. Софинов. Пушкин — исследователь Пугачевского движения, стр. 44—45; Н.В. Измайлов. Ук. соч., стр. 443—444, 447—454; А. Чхеидзе. «История Пугачева» А.С. Пушкина, стр. 50.

23. Н.В. Измайлов. Ук. соч., там же.

24. ПД, ф. 244, оп. 1, № 1227, лл. 1—37 об.; № 1228, лл. 1—4; № 1234, л. 1; № 1225, лл. 1—8 об.; № 1226, лл. 1—9 об.

25. «Записки Отдела рукописей ГБЛ», вып. 1. М., 1938, стр. 7—10.

26. П. Юдин. Памяти Пушкина. «Русский архив», 1899, № 5, стр. 138.

27. Н.В. Измайлов. Ук. соч., стр. 453—454. — В состав 18 томов архивных документов, помимо 10 томов Секретной экспедиции, Пушкин, вероятно, включал четыре «суворовских» дела, а также рукописи, полученные от Г.И. Спасского, И.И. Лажечникова, Языковых, Д.Н. Бантыша-Каменского и др.

28. В примечаниях к III гл. «Истории Пугачева» Пушкин ошибочно датирует допрос 6 октября (IX, 101).

29. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, кн. 1 (1230), лл. 49—50.

30. Там же, кн. 2 (1231), лл. 179—197; кн. 3 (1232), лл. 416—427; кн. 4 (1233), лл. 2—13, 75—98.

31. «Журнал Симонова» см.: ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, кн. 4 (1233), лл. 169—174; «Журнал Мясоедова» — там же, лл. 278—301 об.

32. Н.В. Измайлов. Ук. соч., стр. 432.

33. В бумагах Пушкина сохранилось письмо прапорщика К.А. Буха, служившего в 1835—1836 гг. в Оренбурге. Ознакомившись с «Историей Пугачева», он обратился в местный архив и поделился с Пушкиным итогами собственных архивных изысканий в письме от 9 октября 1835 г., где писал: «Я начал делать выписки из всего, что нашел любопытного в этом архиве, и после восьми месяцев усидчивой работы над двенадцатью толстыми фолиантами я в конце получил обзор их содержания, обнимающий историю Пугачева от его побега из Казани до битвы под Татищевой» (XVI, 55, 374—375). При этом Бух бесцеремонно предложил Пушкину составленные им конспекты за 500 рублей, а в своих позднейших воспоминаниях бездоказательно утверждал, что поэт «в местные архивы не заглядывал» («Записки Отдела рукописей ГБЛ», вып. 1, стр. 9). Ср.: Н.В. Измайлов. Ук. соч., стр. 451.

34. В 1900 г. в Уральском войсковом архиве работал В.Г. Короленко, собиравший материалы для исторической повести «Набеглый царь» из времен Пугачевского восстания. Писатель просмотрел здесь восемь больших дел по Пугачевскому бунту и сделал из них обширные выписки (В.Г. Короленко. Избранные письма, т. I. М., 1932, стр. 167, 174—176, 188). Интересный замысел В.Г. Короленко по ряду причин не был осуществлен. В настоящее время архивные конспекты писателя хранятся в Отделе рукописей Гос. библиотеки СССР им. В.И. Ленина.

35. Д.Н. Садовников. Отзывы современников о Пушкине, стр. 337.

36. Н.В. Измайлов. Оренбургские материалы Пушкина для «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Труды III Всесоюзной Пушкинской конференции. М.—Л., 1953, стр. 297.