На какой текст мы будем опираться (вместо предисловия)

Разумеется, на тот, который написан Пушкиным. Точнее, не только написан, но и утвержден им: напечатан при его жизни и с его согласия.

Черновики «Капитанской дочки» поэт, очевидно, уничтожил, осталось только несколько разрозненных черновых кусков — «Введение», от которого Пушкин впоследствии отказался, «Заключение» — это название поэт снял, отделив его текст в окончательном варианте от остального чертой, и так называемая «Пропущенная глава». Но «беловая» рукопись сохранена почти полностью (без главы УП). «Беловая» — это, так сказать, перебеленная рукопись, которую автор отдает наборщикам, порой считая нужным внести и в нее необходимую ему правку.

Бывает, что и на этом работа над текстом не заканчивается: получив гранки, автор волен что-то в них вычеркивать, что-то вписывать, что-то изменять.

Но нам-то с вами какое до этого дело?

Никакого бы и не было, не останься в бумагах Пушкина помянутого белового автографа (о других материалах, связанных с «Капитанской дочкой», оставшихся в пушкинских бумагах, мы скажем позже).

Этот беловой автограф, беловая пушкинская рукопись открыла для текстологов огромные возможности для субъективных манипуляций с текстом «Капитанской дочки». Многие не ограничились тем, что напечатано самим Пушкиным, но, опираясь на его рукопись, по своему усмотрению дополняли или изменяли текст романа. К великому сожалению, такие дополнения и исправления попали даже в академическое Полное собрание сочинений поэта в 16 томах (21 книга), которое узаконило для позднейших изданий романа текст не пушкинский, а правленный советскими публикаторами.

Поэтому, хотя во всех остальных случаях мы будем обращаться именно к этому шестнадцатитомнику, «Капитанскую дочку» мы с вами читать по нему не будем. Наш путеводитель основан на том тексте, который напечатан при жизни Пушкина и перепечатан в популярной серии «Литературные памятники» (вышло два издания, и хотя текст пушкинского романа в них идентичен, мы обращаемся к последнему, второму изданию 1984 года).

Правда, и в этой книге в целом добросовестные публикаторы не удержались от своеволия — от таких вставок из рукописи в текст, отсутствие там которых, по их мнению, «бесспорно объясняется цензурными опасениями»¹.

Слава Богу, что таких вставок не так уж и много. Всего три.

В главе I, где разочарованный решением отца послать его служить не в гвардейский петербургский полк, к какому Петруша был приписан с рождения, а в Оренбург к боевому отцовскому приятелю-генералу, который должен был определить место прохождения армейской службы Гринева, тот сетует: «Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной». Здесь для чего-то публикаторы восстановили эпитет «гарнизонная» к слову «скука», вычеркнутый Пушкиным. Хотя при чем здесь «цензурные опасения»? Скорее всего эпитет убран из текста для того, чтобы показать явную осведомленность Гринева, что в Петербурге жить несравнимо веселее, чем «в стороне глухой и отдаленной». К тому же каково служить в гарнизоне, — Петруша пока что не знает.

В главе X, где, выслушав донесение Гринева, прибывшего из только что взятой Пугачевым Белогорской крепости, оренбургский генерал собирает военный совет, публикаторы восстановили характеристику этого совета, вычеркнутую Пушкиным: «Между ими, кроме самого генерала, не было ни одного военного человека». И хотя пустое дело — решать за Пушкина, почему он выбросил подобную фразу, можно предположить, что он почувствовал, что, оставив ее, бросает тень на компетентность совета, который принял в принципе разумное, хотя и не устраивающее Петрушу решение.

Наконец, в главе XIII, где Гринев воюет в гусарском отряде Зурина. «Не стану описывать нашего похода и окончания войны, — вспоминает Петруша. — Скажу коротко, что бедствие доходило до крайности». «Мы проходили через селения, разоренные бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей то, что успели они спасти», — продолжил в рукописи Пушкин, но впоследствии вычеркнул эту фразу, за которой следует: «Правление было повсюду прекращено; помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно...» Очевидно же, что Пушкин убрал эту фразу не из опасения перед цензурой, а из-за некоего алогизма вырисовывающейся картины событий: Петруша, заявивший: «Не стану описывать нашего похода...» — вдруг забывает об этом и начинает именно его описывать, начинает вдаваться в его детали. Так что, восстановив зачеркнутое, публикаторы вернули тексту алогичность (иными словами, исказили его!). А ведь в данном случае Пушкин явно стремился к предельной обобщенности. К тому, чтобы его Гринев смог завершить свое описание беспредела и беззакония фразой, вошедшей в лексикон нашей национальной мудрости: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

Зряшное это дело — восстанавливать то, что отбросил Пушкин!

Поэтому договоримся: мы не будем обращать внимание на три этих «добавления». Отмахнемся от них как от досадных недоразумений. Тем более что остальной текст романа, изданного в этой серии, пушкинский.

Примечания

1. Пушкин А.С. Капитанская дочка. 2-е изд., доп. 1-е изд. подготовил Ю.Г. Оксман. Л., 1984. С. 281.