После подавления Пугачевского восстания и казни 10 января 1775 г. его предводителя правительство всячески старалось предать забвению величайшее в истории России народное выступление и истребить память о нем. Уже 16 января был издан указ: «Для совершеннаго забвения сего на Яике последовавшаго нещастного произшествия, реку Яик... переименовать Уралом, а по тому и оное войско наименовать Уральским, и впредь Яицким не называть, равно и Яицкому городу называться от ныне Уральск...».
Особым манифестом предписывалось «предать вечному забвению и глубокому молчанию» имя Пугачева. В казенных бумагах для него утвердился «официальный титул» без упоминания фамилии — «известный бунтовщик, самозванец и государственный злодей».
Преследовались все и всё, что напоминало о восстании. Жестоко пресекалось распространение песен, преданий, легенд, сказов и других видов народного творчества, отражавших борьбу народных масс и прославлявших их представителей. В секретных делах оренбургского губернатора за 1776—1780 гг. говорится о привлечении разных лиц за «непристойные» выражения. «Разглашателей» хватали, заковывали в железа, пытали, прогоняли «сквозь строй», гноили в тюрьмах.
Екатерина II безжалостно расправилась с участниками «пугачевщины»: тысячи казненных, наказанных кнутом, батогами, плетьми с вырванными ноздрями и каторжными клеймами, сожженные дома* бунтовщиков, всевозможные штрафные санкции.
Репрессиям зачастую подвергались лица, непосредственно не принимавшие никакого участия в восстании. Так было с семьей Емельяна Ивановича Пугачева. Обе его жены и трое малолетних детей были сосланы в Кексгольм (ныне г. Приозерск) — на западном берегу Ладожского озера, где и прожили до самой смерти. Впрочем, прожили, пожалуй, сказано слишком сильно. Точнее — прозябали, влачили жалкое существование, подвергаясь при этом издевательствам, надругательствам, унижениям, насмешкам. Даже фамилии и те были у них отняты...1.
На первом допросе в Яицком городке 16 сентября 1774 г. Пугачев о своей семье рассказал следующее: «На осьмнадцатом году своего возраста (1759 г. — В.С.) написан я в казаки в объявленную же Зимовейскую станицу на место отца своего, ибо оной пошел тогда в отставку. А на другом году казачьей службы женился Донскаго же войска Ясауловской станицы на казачьей Дмитрия Недюжева дочери Софьи, и жил с нею одну неделю: наряжен был в пруской поход. Возвратясь из того похода в дом свой, жил я в своем доме 4 года, в которое время прижил с женою своего сына Трофима, коему отроду ныне 10 лет, и дочь Аграфену, оной ныне шестой год... меньшую дочь свою Христину, коей ныне четвертой или пятой год»2.
Уклоняясь от дальнейшей службы в армии, Пугачев в конце 1771 г. бежал на Терек и с этого времени фактически не жил с семьей, находясь в скитании.
На допросе в Москве Софья Пугачева, в частности, сказала: «Чорт его знает, што он это наделал. А я о злодействе его прежде никогда от него не слыхивала, и он меня бросил уже три года»3.
По распоряжению главнокомандующего карательными войсками генерал-аншефа Бибикова Софья Пугачева с детьми были присланы в Казань, надеясь, по словам императрицы, что они там могут пригодиться для «устыдения тех, кои в заблуждении своим самозванцовой лжи поработились». Бибиков в письме к члену Секретной комиссии Лунину от 19 марта 1774 г., давая указания о жене Пугачева, в частности, писал: «А между тем не худо, чтоб пускать ее ходить и чтоб она в народе, а паче черни могла рассказывать, кто Пугачев и что она его жена»4.
С семьей Пугачев встретился в июле 1774 г. в Казани. Во время штурма города повстанцы захватили тюрьму, где находилась семья Пугачева. Об этом случае Пугачев рассказал следующее. «В остроге содержащихся колодников выпустил, где нашел и жену свою — Софью, которую увидя, говорил: «Ба! Друга моего, Пугачева, жена, у которага в бедности я жил, и он за меня пострадал», — говоря притом: «Я де тебя, бедная, не покину». И так велел ее и 3 детьми взять с собою, и возил их в коляске по самое последнее разбитие, кое было под Чорным Яром»5.
Следует напомнить, что с начала восстания Пугачев выдавал себя за покойного императора Петра III и, естественно, при сложившихся обстоятельствах не мог публично признать Софью своей женой. 25 августа Пугачев был окончательно разбит у Черного Яра (ниже Царицына) и с немногочисленными остатками войска переправился на левый берег Волги. Жена и сын были с ним, но дочери попали в плен. «Отойдя от Царицына верст шестьдесят, напал на меня сзади, не знаю, какой-то начальник (Михельсон. — В.С.) с великим корпусом. И на утренней заре было сражение, на котором я был разбит, потерял почти всех людей, пушки, двух малолетних дочерей и весь ограбленный мною во многих местах багаж. Бежал я с яицкими казаками и с несколькими крестьянами, с женою и с большим сыном к Волге. И в торопости многия вплавь, а я с женою в лодке переехали на остров»6.
Вскоре после выдачи заговорщиками Пугачева (это произошло 8 сентября 1774 г.) его жена и сын были арестованы. 4 ноября 1774 г. генерал-аншеф князь М.Н. Волконский послал Екатерине II доношение. «Сего числа по полуночи в десять часов злодей Пугачев и старая его жена и сын под стражею гвардии капитана Галахова в Москву привезены и злодей посажен в уготованное для его весьма надежное место на Манетном дворе, где сверх того, что он в ручных и ножных кандалах, прикован к стене; жена же с сыном в особом номере»7. Вскоре сюда были доставлены обе малолетние дочери Пугачева и его вторая жена Устинья Петровна Кузнецова. Интересны обстоятельства женитьбы Пугачева на Устинье Кузнецовой. Безусловно, это был заранее обдуманный общественно-политический шаг. Казачий «круг» хотел этим браком закрепить связь «Петра III» с казачеством и привлечь на свою сторону колеблющуюся часть рядовых казаков. Однако сам Пугачев относился к женитьбе без особого энтузиазма, предполагая возможные отрицательные последствия этого брака. То, что он был женат на Софье, вероятно, его не очень смущало, но на российском престоле находилась Екатерина II — «законная» жена Петра III — Пугачева. Да и странным в глазах народа выглядела бы женитьба «императора» на простой казачке. Но, подчиняясь окружению, Пугачев дал согласие.
В конце января 1774 г. Пугачев женился на дочери простого казака Петра Кузнецова семнадцатилетней красавице Устинье. Впоследствии на допросе Пугачев показал: «Венчался я в церкви Петра и Павла, и в песнях церковных во время венчания велел я жену мою именовать государынею императрицею Всероссийскою. По окончании венчальной церемонии Устинью посадили в сани, а я сел верхом и со всеми моими ближними приехал в дом к Толкачеву, был обеденный стол, и несколько повеселились.
Жил я в Яицком городке после свадьбы неделю...»8.
Опасения Пугачева в отношении того, как будет воспринята его женитьба в народе, были не напрасными. Среди определенной части яицкого казачества распространялись слухи, невыгодные для Пугачева: «Как де етому статца, чтобы царь мог женитца на казачке», да еще «в такое время, когда надлежало ему стараться утвердиться на царстве».
Кексгольмская башня
Эти же мотивы звучат и в преданиях о вожде восстания. Сила Пугачева была в наивной и глубокой народной вере, в обаянии страдальца-царя, познавшего на себе гонения, несущего волю народу. Но отношение народа изменилось, когда он женился на Устинье. Народное предание, записанное И.И. Железновым, женитьбу «при живой жене (Екатерине II) считает роковым событием, круто изменившим дальнейшую судьбу Пугачева. Его войска стали терпеть поражения. «Как узнали в миру про женитьбу Петра Федоровича, так народ-то усумнился и весь отшатнулся от него, а то бы, глядишь, не то было»9.
Итак, побыв в Яицком городке несколько дней, Пугачев уехал в Берду, оставив семнадцатилетнюю «царицу» со всем «штатом». Больше с мужем Устя не встречалась...
«Царствование» ее кончилось в апреле 1774 г., когда правительственные войска захватили Яицкий городок. Устя была арестована и в числе других колодников отправлена в Оренбург, а оттуда в Казань. Затем ее привезли в Москву и более двух месяцев вместе с Софьей и ее детьми содержали в казематах Монетного двора.
В приговоре по делу Пугачева было вынесено следующее решение: «Жен самозванца — первую Софью, дочь донского казака Дмитрия Никифорова (Недюжева. — В.С.), вторую жену Устинью, дочь яицкого казака Петра Кузнецова, и малолетних от первой жены сына и двух дочерей, как все они ни в каких преступлениях не участвовали, отдалить без наказания куда благоволит Правительствующий Сенат»10. Сенат с одобрения Екатерины II «благоволил» пожизненное заключение семьи Пугачева, «ни в каких преступлениях не участвовавшую», в одну из самых мрачных государственных тюрем — Кексгольмскую крепость. Вскоре после казни Пугачева приговоренных отправили из Москвы в Выборг. Инструкцией Тайной экспедиции, выданной начальнику конвоя подпоручику И. Ушакову, было предписано «колодниц злодея Пугачева жен первой Софьи Дмитриевой, второй Устиньи Петровой и первой жены детей малолетних сына и двух дочерей... посадя... в разные сани по двое, ехать в Выборг, не заезжая в Петербург, а объехав оной стороною, не останавливаясь нигде праздно нималое время. Будучи в пути содержать тех женок под караулом и никого к ним посторонних не допускать; ножа, яду и прочих орудиев, чем человек может себя и другова повредить, им не давать; за ними же смотреть, чтоб они из-под караула каким-нибудь образом уйтить не могли. Никаких с ними разговоров не иметь»11.
24 января 1775 г. семью Пугачева из Выборга доставили в Кексгольм и поместили в крепости: женщин в тюремной камере круглой башни, а десятилетнего Трофима в отдельном каземате на гауптвахте. Военный комендант должен был регулярно информировать Тайную экспедицию Сената о состоянии и поведении секретных арестантов.
Прошло 12 лет. В связи с 25-летним юбилеем вступления на престол Екатерины II издала манифест, в котором объявлялась амнистия ссыльным и заключенным. Комендант Кексгольмской крепости Я. Гофман запросил генерал-прокурора Сената князя А.А. Вяземского, распространяется ли эта амнистия на семью Пугачева. Вяземский доложил об этом Екатерине II, которая дала отрицательный ответ: «...сии секретные арестанты... не подходят под изъявленные в помянутом манифесте над погрешившими милости, и для того тем арестантам остаться на прежнем положении», — писал статс-секретарь императрицы граф А.А. Безбородько Гофману12.
Прошло еще несколько лет. В 1796 г. умерла Екатерина II и на престол вступил Павел I. Ненавидевший свою мать, из чувства мести к ней, император отменил целый ряд ее указов, сместил многих должностных лиц, освободил из ссылки и заключения политических противников Екатерины II, в том числе А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, Тадеуша Костюшко и других. Казалось бы, можно было ожидать каких-то изменений и по отношению семейства Пугачева, уже 21 год находящегося в заточении. Тем более, что Павел I направил обер-секретаря Тайной экспедиции Сената А.С. Макарова в Нейшлотскую и Кексгольмскую крепости для осмотра там секретных арестантов. В поданном по возвращении в Петербург рапорте Макаров, в частности, писал следующее. «В Кексгольмской крепости: Софья и Устинья жонки бывшего самозванца Емельки Пугачева, две дочери, девки Аграфена и Хрестина от первой и сын Трофим с 1775 г. Жонки и девки содержатся в замке и особливом покое, а парень на гауптвахте в особливой комнате. Содержание получают от казны по 15 копеек в день. Живут порядочно. Женки Софья (55 лет), Устинья около 36 лет. Девки одной лет 24, а другой лет 22, малый же лет от 28 до 30... Имеют свободу ходить по крепости для работы, но из оной не выпускаются. Читать и писать не умеют»13.
Однако Павел I ничего не изменил в положении семьи Пугачева. Из года в год Кексгольмский комендант продолжал посылать в Тайную экспедицию Сената о женах и детях Пугачева однотипные донесения «никаких дурных поступков не замечено и ведут себя скромно».
В марте 1801 г. офицеры-заговорщики убили Павла I и на престол вступил его сын Александр I. Несмотря на проведение некоторых умеренно-либеральных реформ и пересмотра, в частности, прежних судебных дел, участь лиц, имеющих отношение к восстанию Пугачева, осталась без изменений. «Всем остаться в нынешнем их положении» — такова была резолюция царя. В 1803 г., совершая инспекционную поездку по войскам, расквартированным в Петербургской и Выборгской губерниях, Александр I 12 июня прибыл в Кексгольм. Здесь ему была представлена семья Пугачева. Царь приказал освободить их, разрешил проживать в Кексгольме, но под постоянным надзором. Как видно, император не пошел на полное освобождение несчастных узников, и они, по существу лишенные свободного передвижения, остались в том же положении с несколько облегченным режимом содержания. Фактически же, судя по следующим известиям, жены и дети Пугачева жили не в городе, а в крепости14.
В марте 1811 г. в Кексгольме побывал чиновник Министерства внутренних дел Ф.Ф. Вигель. Он уже не застал в живых Софью и Устинью, но дочери и сын Пугачева были еще живы. «...Ходил смотреть упраздненную крепость и в ней показывали мне семейство Пугачева, не знаю зачем все еще содержавшееся под стражей, хотя и не весьма строго. Оно состояло из престарелого сына и двух дочерей; простой мужик и крестьянки, которые показались мне смирными и робкими»15.
В 1826 г. в казематы Кексгольмской крепости были заключены декабристы А.П. Барятинский, И.И. Горбачевский, В.К. Кюхельбекер, А.В. Поджио, М.С. Лунин, П.А. Муханов и другие. Они видели дочерей Пугачева, Трофим к тому времени уже умер.
Где-то в промежутке между 1826 и 1833 гг. умерла младшая дочь Пугачева Христинья, а 2 мая 1833 г. финляндский генерал-губернатор князь А.С. Мешников доносил начальнику Третьего отделения А.Х. Бенкендорфу: «Получил донесение кексгольмского коменданта плац-майора подполковника Меева от 15 апреля за № 117, что жившая под надзором полиции в г. Кексгольме дочь казака Емельки Пугачева Аграфена 5 числа того месяца от болезни и старости лет умерла, и тело ее по обряду христианскому благочинным священником Алексеем Владыкиным предано земле»16.
* * *
Я давно хотел собственными глазами увидеть «особливые покои», в которых двести с лишним лет назад находились несчастные узники. И хотя от Ленинграда, где мне приходилось бывать довольно часто, до Приозерска было не так уж далеко — всего 140 километров, возможность поехать туда, да и то лишь на несколько часов, представилась только летом 1984 г. С Финляндского вокзала пригородный поезд часа за три доставил меня до места.
Попадая в незнакомые места, я обычно сразу не спрашиваю дорогу, иду куда глаза глядят. Это очень интересно. Самому, без расспросов, бродить, смотреть, что-то представлять. Меня обычно не тянет к современным строениям, хотя многие из них прекрасны, оригинальны, но они не могут рассказать о прошлом, о старине...
С вокзала, не мудрствуя лукаво, я пошел вверх по улице, надеясь рано или поздно добраться до историко-краеведческого музея, на территории которого находилась Пугачевская башня. Старины, к сожалению, попадалось маловато. Однако определенный интерес представлял в первой половине XIX в. собор Рождества Христова. Интересен был и памятник Петру I. Далее ряд современных домов: гостиница, универмаг, Дом культуры целлюлозного завода, кинотеатр и т. д. Благоприятные климатические условия способствовали созданию здесь санаториев, курортов, домов отдыха. Очень красива река Вуокса. Виден остров. Невысокие крепостные стены, сложенные из необработанного серого камня, раньше выглядели, вероятно, весьма внушительно. Даже и теперь, поросшие мхом и местами обвалившиеся, они все равно производят впечатление былой мощи. Внутри несколько строений и возвышающаяся башня, построенная еще в 1364 г. и до сих пор сохранившая свой первозданный вид — свидетельница многих славных дел и печальных страниц истории. Перехожу по мосту к крепости. Музей здесь находится в сравнительно небольшом доме, но туда пока идти не спешу. Хожу по крепости, торопясь (не знаю почему!), фотографирую все подряд, но, конечно, прежде всего с разных точек башню. Круглое каменное сооружение, высотой около пятнадцати метров, с узкими зарешеченными окнами-бойницами, покрыто деревянной шатровой крышей со сторожевой башней, которую венчает деревянный шпиль. Вход в башню закрыт большими деревянными створами с огромным замком. Это обстоятельство как-то сразу насторожило меня. Неужели нельзя будет проникнуть внутрь? Несколько раз обхожу башню. Гадаю, за каким же окошечком находилась камера несчастных женщин. Затем иду в музей. Все экспонаты, рассказывающие об истории Корелы-Кексгольма-Приозерска, расположены в одной комнате длиной метров около пятнадцать. Как раз в это время там проходила экскурсия. Небольшая экспозиция была посвящена истории башни. Рассказывая о ее истории, экскурсовод обратил внимание на портреты узников, в разное время содержавшихся в башне. Среди них был и небольшой портрет Устиньи Кузнецовой. Это меня несколько удивило, так как доподлинных изображений лиц, имевших отношение к народному выступлению 1773—1775 гг., кроме Пугачева, тем более женщин, не было известно. Какова же история создания портрета молодой женщины?
«К сожалению, — продолжала экскурсовод — башня уже три года находится на ремонте, и мы не можем показать «особливые покои», где содержалась семья Пугачева». Далее я воспринимал рассказ вполслуха. Ну как же так?! Думать, мечтать, стремиться, наконец, добраться и, увы, не взглянуть на бывшее в течение нескольких десятков лет «жилище» осужденных!
После окончания экскурсии, представившись, я попросил экскурсовода (как выяснилось, старшего научного сотрудника музея Галину Анатольевну Кораблеву) уделить мне несколько минут. Прежде всего я поинтересовался портретом Устиньи Кузнецовой. В целом он производил неплохое впечатление, хотя в моем представлении Устя должна была выглядеть несколько иначе. Лицо ее не совсем типично для яицкой казачки, платочек, повязанный опять-таки не так, как это было принято в тех местах. На портрете ей приблизительно лет двадцать. В то же время художник, конечно, задумал показать героиню до заточения в крепость, то есть примерно семнадцати лет. На лице еще не отражены горе и переживание, праздничная кофта (вряд ли она могла иметь такую одежду после перенесенных мытарств).
— Это творение нашего местного художника, — сказала Галина Анатольевна. Такой, видимо, он представлял Устинью Кузнецову, ведь о ней мало что известно.
Я назвал несколько источников, в том числе небольшую повесть В. Чеботарева «Царица Устя» и рассказ Н. Щербанова «Казачья царица Устинья Петровна». Напомнил, что в газете «Уральские Войсковые Ведомости» за 1882 год сообщалось, что «в народе не только помнят и сочувствуют этой мученице, но изображают ее в народных представлениях». В настоящее время свадьбу Пугачева и Устиньи мастерски представляют артисты Оренбургского народного хора в одной из своих хореографических картинок. А в Уральске, в доме, где жила Устинья Петровна, создан музей.
Конечно, было жаль уезжать, не осмотрев башню, но что поделаешь. Зная, что подобные ремонтно-реставрационные работы обычно ведутся не один год, к тому же в данный момент по какой-то причине они были приостановлены, я с вежливо-кислым видом пожелал успешного и скорейшего завершения работ, высказав довольно туманную надежду, что, может быть, когда-нибудь смогу еще раз приехать и уже тогда...
Видимо, вид у меня в тот момент был довольно «красноречивым» и произвел определенное впечатление, ибо через несколько минут, почтительно сопровождая Галину Анатольевну, несущую ключ от огромного висячего замка, рассыпаясь в благодарностях (совершенно искренних), я подходил к заветной башне. Ключ дважды с большим трудом повернулся в замке, который выполнял свои функции если не с пугачевских времен, то по крайней мере где-то близко к этому периоду и явно нуждался в реставрации, заскрипели ржавые петли, открывая доступ в башню. День был ясный, теплый, но в башне было сумрачно, прохладно и в то же время душно, пахло сыростью. Над строительными лесами далеко вверх поднимался шатер крыши, а слева находился полукруглый вход, ведущий в «особливые покои», где столько лет томились невинные жертвы царского произвола. Пригнувшись, я сделал несколько шагов по коридору в стену башни к маленькому зарешеченному окошечку. Тусклый свет едва проникал в этот каменный мешок, вокруг мертвая тишина. Трудно представить, что здесь содержались люди — несчастные женщины и дети.
В каком-то подавленном состоянии вышел я из башни и, поблагодарив Галину Анатольевну, не торопясь направился к вокзалу. Асфальтированные улицы, современные дома...
А где-то здесь сто пятьдесят лет назад была похоронена последняя представительница рода Емельяна Ивановича Пугачева, проведшая в неволе 58 из 63 лет. Может быть, ее могила находилась рядом с могилами матери, брата, сестры или Устиньи — «красивого мотылька, захваченного и сорванного бурей исторических событий», как назвал ее В.Г. Короленко. Впрочем, вряд ли. Не думаю, что равнодушные тюремщики после кончины «объединили» семью «государственного преступника». Несколько раз я оглянулся, башня становилась все меньше и меньше...
Примечания
*. Так, войсковому атаману Семену Сулину в январе 1774 г. был прислан из Петербурга указ следующего содержания: «Двор Емельки Пугачева, в каком бы он худом или лучшем состоянии не находился, и хотя бы состоял он в развалившихся токмо хижинах... собрав священный той станицы чин, старейших и прочих оной жителей, при всех сжечь и на том месте через палача пепел развеять, потом это место огородить надолбами или рвом окопать, оставя на вечныя времена без поселения...». Однако к моменту получения указа дом Пугачева в Зимовейской станице оказался проданным его женой Софьей, находившейся без средств, в Есауловскую станицу. Дом был вновь поставлен на старое место и сожжен. Станица же из Зимовейской переименована в Потемкинскую («Исторический вестник». Июнь 1884. С. 612—613). Напомним, что уроженцем Зимовейской был и Степан Разин, родившийся за сто с небольшим лет до Пугачева.
1. Согласно «Высочайшему указу» от 5 февраля 1775 г. Софье, Устинье и детям «на всю жизнь» запрещалось называться именем Пугачева. Все они должны были «сказываться только именами и отчествами» (РГАДА, Госархив, разряд 6, д. 512, ч. III, л. 223).
2. Документы о следствии над Е.И. Пугачевым // Вопросы истории. 1966. № 3. С. 132—133.
3. Вопросы истории. 1966. № 7. С. 96.
4. Буганов В. Е.И. Пугачев. М., 1984. С. 196
5. Вопросы истории. 1966. № 4. С. 121—122.
6. Там же. С. 121—122.
7. Там же. С. 96.
8. Вопросы истории. 1966. № 4. С. 122.
9. Щербаков Н. Казачья царица Устинья Петровна // Волга. 1970. № 3. С. 184.
10. Вопросы истории. 1966. № 9. С. 114.
11. РГАДА, Госархив, разряд б, д. 512. Ч. III. С. 169.
12. Крестьянская война в России в 1773—1775 годы. Восстание Пугачева. Т. III. Л.: ЛГУ, 1970. С. 481.
13. Гернет М.Н. История царской тюрьмы. Т. I. М., 1951. С. 163.
14. Крестьянская война в России в 1773—1775 годы. С. 484.
15. Вигель. Ф. Ф. Воспоминания. Т. II. М., 1866. С. 162.
16. Крестьянская война в России 1773—1775 годы. С. 485.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |