(Оренбургская повѣсть).
Прекрасный Майскій день приближался къ вечеру. Послѣдніе лучи заходящаго солнца, быстро пробѣжавъ по куполу прибрежнаго Золотаго Собора, мгновенно умерли въ неизмѣримомъ пространствѣ воздуха. Сердитыя волны Урала утомились и утишили ревъ свой. Огромныя тѣни растущихъ на лѣвомъ берегу рѣки вѣковыхъ вязовъ, трепещущихъ осинъ и печальныхъ осокорей — улеглись на поверхности водной, и напомнили собою баснословныхъ гигантовъ. Любимецъ весны, легкокрылый вѣтерокъ, рѣзвясь, перелеталъ изъ куста въ кустъ, и увивался около бѣлыхъ ландышей и душистыхъ дубравокъ. Дикій и пронзительный крикъ галокъ и грачей, старинныхъ и всегдашнихъ обитателей прибрежной рощи, раздавался въ воздухѣ, и терзалъ слухъ Оренбургскихъ жителей. Въ отдаленіи свистѣлъ любимецъ и пѣвецъ природы, соловей, который, къ сожалѣнію, рѣдко, очень рѣдко посѣщаетъ здѣшнія пустынныя мѣста. Наконецъ шумъ и крикъ смѣнились совершенною тишиной: самые величайшіе крикуны изъ галокъ и грачей умолкли и задремали въ своихъ гнѣздахъ. Любитель мрака, филинъ, отправился на ночную добычу и, какъ предвѣстникъ злосчастія, угрожавшаго Оренбургу, сѣлъ на самый верхній крестъ Зеленаго Собора, и громкимъ ауканьемъ огласилъ воздухъ. Изрѣдка раздавался окликъ часовыхъ, стоявшихъ на крѣпостныхъ бастіонахъ. Сводъ темноголубаго неба горѣлъ безчисленнымъ множествомъ звѣздъ. Луна печально плыла въ воздухѣ; серебристые лучи ея падали на каменную стѣну, окружающую Оренбургъ и напоминающую незабвеннаго Неплюева. На форштатской церкви Св. Георгія зазвучалъ колоколъ... «Разъ, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одинадцать, двѣнадцать. Двѣнадцать часовъ! Какъ скоро пролетѣло время; смотри пожалуй, ужъ наступила полночь!“ вскричали Иванъ и Дарья, которые стояли у воротъ одного изъ форштатскихъ домиковъ, и тихо между собою разговаривали. «Полночь, повторили они: а мы не успѣли еще наговориться!»...
Дарья. Ахъ, Иванъ, намъ время разстаться. И ты ѣдишь въ Яицкъ1 непремѣнно?
Иванъ. Непремѣнно.
Дарья. Да какая причина понуждаетъ тебя туда ѣхать?
Иванъ. Какая причина? Ужели ты не знаешь, Даша, что въ Яицкѣ находится православный Русскій Царь?
Дарья. Едва ли это правда. Всѣ говорятъ, что Русскій Царь давно уже скончался, а въ Яицкѣ находится какой-то бродяга, который обманываетъ народъ и ложно называетъ себя Царемъ. Лучше, Иванъ, не ѣзди!
Иванъ. Нѣтъ, Даша; ѣду, непремѣнно ѣду. Если я найду въ Яицкѣ обманщика, то немедленно возвращусь въ Оренбургъ; если же тамъ находится настоящій Царь, то я послужу ему вѣрою и правдою, и, быть можетъ, успѣю дослужиться до хорошаго чина.
Дарья. У тебя только чины на умѣ; да что за польза въ этихъ чинахъ? Ужели отъ чина тебя прибудетъ?
Иванъ. Я желаю себѣ чина только для того, чтобы тебя сдѣлать госпожею.
Дарья. Нѣтъ; получивши хорошій чинъ, ты забудешь меня, милый Иванъ!
Иванъ. Не думай этого, Дашенька! Вотъ передъ нами церковь Божія; клянусь Св. Георгіемъ, я никогда тебя не забуду; ты мнѣ всѣхъ милѣе и всего дороже!
Дарья. Не знаю, у меня что-то сердце ноетъ безпрестанно. Вѣрно ожидаетъ насъ что нибудь худое! Съ тѣхъ поръ; какъ ты задумалъ ѣхать въ Яицкъ, мнѣ каждую ночь видятся самые страшные сны. Меня часто давитъ домовой, и каждый разъ, когда я спрошу его: къ добру или къ худу? онъ глухимъ, сиповатымъ голосомъ отвѣчаетъ: къ худу! Вотъ четыре утра сряду у насъ пѣла курица: а это, ты самъ знаешь, предвѣщаетъ какое нибудь большое несчастіе. Я прошедшаго дня была въ рощѣ, тамъ услышала голосъ кукушки, спросила ее: сколько лѣтъ осталось мнѣ жить на бѣломъ свѣтѣ? и она прокукувала одинъ только разъ. Ахъ! милый Иванъ, съ нами непремѣнно случится что нибудь худое. Знаешь ли, четвертаго дня филинъ цѣлую ночь просидѣлъ на кровлѣ нашего дома; а третьяго дня зловѣщій воронъ прилетѣлъ и сѣлъ на ставень нашего окошка: — все это не къ добру! Какъ хочешь думай, любезный Иванъ, а намъ угрожаетъ злое несчастіе; съ нами случится какая нибудь тяжкая бѣда!
Иванъ, Не кручинься, милая Даша, чаще молись Богу: Господь сохранитъ насъ отъ всякой бѣды, отъ всякаго несчастія.
Дарья. И такъ прости, любезный Иванъ: я боюсь, какъ бы меня не хватилася матушка!
Иванъ. Прости, душа моя Дашинька.
Дарья. Дай Богъ тебѣ счастливаго пути.
Иванъ. А тебѣ дай Богъ добраго здоровья, и чтобы ты безъ меня не скучала и вѣрила, что я никогда тебя не забуду. Прости, милая!...
Любовники простились и разстались. Иванъ съ глубокимъ вздохомъ пошелъ домой, а Дарья заперла за собою калитку, и отерла горячія слезы, которыя по румяному и полному лицу ея катились градомъ.
Кто таковъ Иванъ? Кто такова Дарья? Иванъ — Илецкій Казакъ, причисленный къ Оренбургскому войску, сынъ урядника Творогова, прекрасный двадцатилѣтній мужчина; неученый, необразованный, но отъ природы умный, пылкій и честолюбивый. Дарья — прелестная шестнадцатилѣтняя дѣвушка, дочь вдовы, жены Оренбургскаго Хорунжаго Бавина, скромная, тихая, милая. Болѣе года уже прошло, какъ Иванъ и Дарья полюбили другъ друга; но любовь ихъ была младенческая, чистая, невинная, святая. Всѣ желанія ихъ состояли въ томъ, чтобы чаще видѣться, чаще говорить другъ съ другомъ. Иванъ увѣрялъ Дарью, что онъ скоро на ней женится; Дарья отъ души, отъ сердца вѣрила Ивану, и заранѣе почитала себя счастливою... Но туча мрачныхъ горестей невидимо собиралась надъ головою бѣдной дѣвушки!..
По наступленіи утра, Иванъ осѣддалъ вѣрнаго коня своего, и, вооружась саблею, пикою и ружьемъ, отправился въ Яицкъ, искать счастія. Бѣдная Дарья, разлучась съ нимъ, тосковала, печалилась, каждое воскресенье ходила въ молельню2, и тамъ съ чистою душей умоляла Всевышняго о ниспосланіи счастія милому ея другу.
* * *
Благословенные берега тихаго Дона были свидѣтелями рожденія такого человѣка, который, впослѣдствіи времени, забывъ законъ Всевышняго, явился преступникомъ передъ Самимъ Творцемъ небеснымъ; презрѣвъ присягу, данную Государю, сдѣлался не только измѣнникомъ, но, похитивъ священное имя Монарха, сталъ возмутителемъ народа, виновникомъ ужаснѣйшихъ бѣдствій и кровожаднымъ губителемъ множества невинныхъ людей; нарушивъ обязательство передъ отечествомъ, оказался врагомъ ему и злодѣемъ, а разрушивъ всѣ права естественныя передъ человѣческимъ родомъ, сдѣлался врагомъ всѣму роду человѣческому3. Я говорю объ извѣстномъ извергѣ Пугачевѣ4. Отецъ сего злодѣя былъ Донской казакъ Зимовѣйской станицы5, Иванъ Измайловъ Пугачевъ, который между товарищами своими пользовался особеннымъ уваженіемъ. Въ то время, когда безсмертный Петръ бросалъ бранные перуны въ дерзновеннаго Карла, Измайловъ сражался на поляхъ Полтавскихъ, какъ храбрый казакъ, какъ истинный сынъ отечества. Возгорѣлась новая война: Россійскій Орелъ мощными когтями своими началъ сжимать рога Турецкой луны — и мужественный Измайловъ снова явился на полѣ брани. Храбрость, не знающая границъ, или, лучше сказать, дерзновенная запальчивость, доставила возможность Туркамъ схватитъ Измаилова, и увести въ плѣнъ. Побѣгъ возвратилъ ему свободу; онъ снова явился въ войско, снова сражался противъ поклонниковъ Магомета, и палъ на полѣ битвы. Послѣ него остался сынъ, Емелька Пугачевъ, подъ присмотромъ развратной матери и безпечнаго дяди. Природа наградила Емельку стройнымъ, мужественнымъ станомъ, красивымъ лицемъ, проницательнымъ взоромъ, острымъ умомъ и геройскимъ духомъ. Но худое воспитаніе и дурные примѣры испортили добрыя качества Пугачева. Онъ, въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ, женился на дочери Донскаго казака Димитрія Никифорова, Софьѣ, съ которою прижилъ трехъ дѣтей, одного сына и двухъ дочерей. Потомъ Пугачевъ служилъ во время семилѣтней войны, и находился при взятіи Бендеръ, гдѣ оказалъ отличіе, за которое получилъ чинъ Есаула, но, почитая себя мало награжденнымъ, оставилъ родину, мать, дядю, жену, дѣтей и бѣжалъ въ Польшу; тамъ скитался между раскольниками, свелъ знакомство съ бѣглымъ гренадеромъ Алексѣемъ Семеновымъ, и питался мірскимъ подаяніемъ. Изъ Польши перешелъ Пугачевъ въ Малороссію, потомъ удалился въ Уральскъ. Опасаясь заслуженнаго наказанія и узнавъ междоусобное несогласіе Уральскихъ казаковъ, Пугачевъ старался подговорить ихъ бѣжать на Кубань; причемъ обѣщалъ имъ большія выгоды. Побудительною причиной къ сему подговору было предположеніе Пугачева, что казаки, согласись бѣжать, изберутъ его своимъ атаманомъ, почему онъ можетъ съ ними начать разбой, и, хотя на нѣсколько времени, укрыться отъ поимки. Но безумное предположеніе Пугачева не имѣло успѣха: онъ былъ пойманъ Дворцовой волости въ селѣ Малыковкѣ и отправленъ въ городъ Симбирскъ, а оттуда отвезенъ въ Казань. Здѣсь Пугачевъ содержался въ тюрьмѣ, судился и былъ приговоренъ къ отсылкѣ въ Сибирь; но, познакомясь съ раскольничьимъ попомъ, и подговоривъ караульнаго солдата, бѣжалъ6, и снова явился къ Уральскимъ казакамъ, по множествѣ находившемся при Камышъ-Самарскомъ озерѣ. Здѣсь честолюбивый злодѣй возъимѣлъ самые дерзкіе, самые безумные замыслы, и торжественно объявилъ себя Императоромъ Петромъ Третьимъ. Легковѣрные Уральцы повѣрили Пугачеву, и вездѣ старались распространять слухи, что онъ дѣйствительный Государь. Основываясь на этомъ слухѣ, простой народъ каждодневно стекался къ самозванцу толпами, и предлагалъ ему свои услуги. Главные любимцы Пугачева, казаки: Аѳанасій Перфильевъ, Иванъ Чика, Максимъ Шигаевъ, Василій Плотниковъ, Денисъ Караваевъ, Григорій Закладновъ и другіе, приняли на себя имена первостепенныхъ Русскихъ вельможъ. Хитрьй Пугачевъ, притворясь смиреннымъ, увѣрялъ своихъ приверженцевъ, что онъ желаетъ возвратить престолъ не собственно для себя, но для Наслѣдника; самъ же имѣетъ намѣреніе удалится въ Филаретовскій скитъ, чтобы тамъ посвятить остатокъ дней своихъ набожности и уединенію. Желая болѣе привлечь къ себѣ Уральцевъ, Пугачевъ увѣрялъ ихъ, что они составляютъ самое лучшее войско въ Россіи; что, по возвращеніи престола, онъ предоставитъ имъ самыя знатнѣйшія выгоды, и что почитая храбрыхъ казаковъ, намѣренъ вступить съ ними въ родство, дабы доказать цѣлому свѣту любовь и уваженіе, которыя онъ питаетъ къ знаменитому казацкому войску. Въ самомъ дѣлѣ, коварный Пугачевъ устоялъ въ своемъ словѣ: по любви, или по какимъ либо расчетамъ, онъ женился на дочери Уральскаго казака Петра Кузнецова, Устиньѣ7, и приказалъ своимъ приверженцамъ почитать ее настоящею Императрицею.
* * *
Искатель счастія, Иванъ, благополучно прибылъ въ скопищѣ злодѣя Пугачева, и старался развѣдать, кто таковъ этотъ человѣкъ: самозванецъ или настоящій Царь? Всѣ казаки увѣряли Ивана, что Пугачевъ не обманщикъ, не самозванецъ, но дѣйствительный Императоръ Петръ III, и что его многіе изъ нихъ коротко знаютъ: ибо видали въ Петербургѣ въ то время, когда онъ былъ еще на престолѣ. Простодушный и неопытный Иванъ повѣрилъ словамъ обманщиковъ, и горѣлъ желаніемъ, какъ можно скорѣе вступишь въ службу мнимаго Царя, чтобы нещадить для него ни крови, ни жизни. Нѣкоторые изъ Уральцевъ представили нетерпѣливаго Ивана къ варвару Чикѣ, называвшемуся Графомъ Чернышевымъ. Сей злодѣй, выслушавъ и одобривъ желаніе молодаго казака, отвелъ его къ самому Пугачеву, который, увидя нашего героя, спросилъ съ казацкою важностію: кто онъ таковъ и чего хочетъ? Иванъ, рѣшительно почитая Пугачева Царемъ, съ большимъ подобострастіемъ отвѣчалъ, что онъ Илецкій казакъ, пріѣхалъ изъ Оренбурга нарочно для того, чтобы послужить Его Величеству вѣрою и правдою до послѣдней капли крови, и что онъ почтетъ себя чрезмѣрно счастливымъ, если удостоится вступить въ службу православнаго Царя Русскаго. Отвѣтъ и прекрасный видъ Ивана совершенно понравились Пугачеву, который велѣлъ привести его къ присягѣ, поздравилъ съ чиномъ Есаула, и оставилъ при себѣ Адъютантомъ. Какая радость, какое восхищеніе для честолюбиваго Ивана! Ему не приходило въ голову, что онъ, посвятивъ себя на службу не Царю, но обманщику и величайшему злодѣю, самъ содѣлался важнымъ преступникомъ прошивъ законовъ и противъ отечества. Говорятъ, что радость, сколь ни пріятна сама по себѣ, но еще дѣлается пріятнѣе, когда есть съ кѣмъ раздѣлить ее. Такъ точно и обрадованный Иванъ желалъ раздѣлить свою радость: онъ поспѣшилъ отправить письмо къ милой Дашѣ, которымъ увѣдомилъ ее о своемъ счастіи и увѣрялъ, что нашелъ не обманщика, не самозванца, а настоящаго Русскаго Царя, который чрезмѣрно добръ, чрезмѣрно милостивъ; почему онъ будетъ служить Его Величеству, не щадя живота своего, и со временемъ надѣется дослужиться до знатнаго чина; тогда-то поспѣшитъ явиться къ милой Дарьѣ и предложить ей свою руку. Дарья получила это письмо въ воскресенье, и, слушая его, проливала слезы. Влюбленные никому и ничему столько не вѣрятъ, какъ другъ другу и тому, чего желаютъ. Дарья повѣрила Ивану, что онъ вступилъ въ службу не къ обманщику, а къ истинному Государю, она радовалась счастію своего возлюбленнаго, и желала, чтобы милый Иванъ, какъ можно скорѣе, возвратился въ Оренбургъ и сдѣлался ея мужемъ. Желаніе самое невинное, самое естественное въ такой дѣвушкѣ, коей наступила уже семнадцатая весна — то роковое время, въ которое сердце каждой красавицы начинаетъ биться сильнѣе, начинаетъ напоминать о потребности — любить. Обрадованная Даша тотчасъ надѣла на себя праздничный гранитуровый сарафанъ, обложенный золотою сѣткою и широкими позументами, съ серебряными напереди пуговицами и на голову повязала богатую ленту, убранную крупнымъ жемчугомъ и составляющую самое лучшее украшеніе казацкихъ дѣвушекъ. Потомъ она отправилась въ молельню и, во все время Богослуженія, думала объ одномъ только Иванѣ, молилась за одного только Ивана, желала счастіе одному только Ивану. Съ этого времени милая Дарья начала почитать себя счастливою: она забыла мучительную тоску; поблѣднѣвшее лице ея снова покрылось розами; унылые взоры заблистали прежнимъ огнемъ; румяныя уста оживились прежнею улыбкой; высокая, полная грудь начала трепетать по прежнему. Она разлюбила уединеніе, стала посѣщать хороводы, веселилась со своими подружками, рѣзвилась какъ ласточка; пѣла какъ малиновка. Всѣ подруги любили веселую Дарью, всѣ молодые казаки на нее засматривались, всѣ старики и старушки хвалили ее. Милая дѣвушка часто, очень часто мечтала: вотъ скоро возвратится любезный Иванъ, вотъ скоро онъ будетъ моимъ: ахъ, какое счастіе, какая радость!.. Но радость Даши промчалась быстро какъ стрѣла, исчезла какъ метеоръ во мракѣ ночи!
Пугачевъ полюбилъ проворнаго Ивана, и произвелъ въ Маіоры, Новопожалованный Маіоръ увидѣлъ одну изъ Уральскихъ красавицъ и полюбилъ ее; онъ не столько плѣнился красотою дѣвушки, сколько ея несмѣтнымъ богатствомъ. Новая любовь Ивана была счастлива: онъ томился не долго — предложилъ руку красавицѣ, получилъ ея согласіе и, не тратя времени, женился на ней. Жестокій, безчеловѣчный Иванъ! кто могъ подумать, чтобы ты въ столь короткое время могъ забыть милую Дашу? Не ты ли клялся Св. Георгіемъ, что будешь вѣчно любить ее? Не ты ли утверждалъ, что она тебѣ всѣхъ милѣе, всего дороже? Коварный, безсовѣстный человѣкъ! ужели ты не постыдился измѣнить той, которая тебя полюбила всѣмъ сердцемъ, всей душею? Ужели ты забылъ, что есть Всевышній Судія, Который отомститъ тебѣ за нарушеніе клятвы и за то, что ты обманулъ простосердечную дѣвушку? Нѣтъ, нѣтъ, друзья мои!
Иванъ не измѣнилъ Дарьѣ: онъ не плѣнился другою красавицею; онъ даже никогда не думалъ о новой любви: только одна несправедливая и вымышленная пустословіемъ и злоязычіемъ молва достигла до слуха Даши, что будто бы ея милый другъ женился — и бѣдная дѣвушка повѣрила ложной молвѣ. Легкокрылое веселье улетѣло, рѣзвая радость сокрылась: Даша начала кручиниться, начала печалиться, стала вянуть, стала сохнуть, захворала и — слегла въ постель...
Шайка разбойника Пугачева день ото дня увеличивалась; онъ разорилъ уже нѣсколько селеній и приступилъ къ Уральску, съ тѣмъ, чтобы сжечь этотъ городъ и всѣхъ, кто осмѣлится не признать его Царемъ и не покориться ему — предать мучительнѣйшей казни. Секретарями Пугачева были казаки, Уральскій Иванъ Почиталинъ, и Илецкій Максимъ Горшковъ. Сіи нарушители закона составляли разныя возмутительныя бумаги и, подъ именемъ Императорскихъ манифестовъ, указовъ и граматъ, посылали оныя въ разныя мѣста и къ разнымъ лицамъ. Самозванецъ отправилъ строжайшіе указы къ Уральскому Коменданту, Полковнику Симонову, и къ Войсковому Старшинѣ Мартемьяну Михайловичу Бородину, отъ которыхъ требовалъ сдачи Уральска; въ противномъ случаѣ, угрожалъ имъ висѣлицею и самыми мучительнѣйшими пытками, Но Симоновъ и Бородинъ, какъ вѣрные сыны отечества, не устрашились угрозъ варвара, и рѣшилась защищать ввѣренный имъ городъ до послѣдней капли крови. Пугачевъ, видя неудачу въ своемъ предпріятіи, оставилъ Уральскъ и рѣшился итти къ Оренбургу. Въ слѣдъ за нимъ была выслана воинская команда; но на сей разъ счастіе обратилось на сторону злодѣя: онъ разбилъ вѣрныхъ сыновъ отечества, и взялъ въ плѣнъ 12 Старшинъ Уральскаго войска, надъ которыми явилъ первый опытъ неслыханной лютости и жесточайшаго тиранства; предалъ несчастныхъ самой мучительнѣйшей, самой позорнѣйшей казни. Во время пути отъ Уральска къ Оренбургу, варваръ Пугачевъ все предавалъ огню и мечу. Деревни и крѣпости пылали, кровь невинныхъ людей орошала пустынные берега быстраго Урала. Злодѣй не щадилъ ни пола, ни возраста: вырывалъ младенцевъ изъ объятій отчаянныхъ матерей, и убивалъ ихъ; какъ молодыхъ, такъ и стариковъ предавалъ мучительной смерти; невинныхъ дѣвъ со злобною радостью отдавалъ на поруганіе буйной толпѣ своей; осквернялъ и разорялъ храмы Божія, и ничего не почиталъ священнымъ. Самый адъ улыбался дѣяніямъ своего любимца! Извергъ Пугачевъ прибылъ къ Оренбургу, окружилъ его, и отъ Губернатора Рейнсдорпа требовалъ сдачи. Между тѣмъ въ станъ самозванца безпрестанно стекались казаки, заводскіе крестьяне, Башкирцы, Тептяри, Чуваши, Мордва в другая сволочь. Шайка разбойниковъ умножилась до 20 т. Съ нѣкоторыхъ заводовъ были доставлены къ Пугачеву пушки, мортиры, бомбы, ядра и другіе воинскіе снаряды.
Злодѣй день ото дня сильнѣе и сильнѣе приступалъ въ Оренбургу; но не могъ причинить ему никакого вреда, почему рѣшился продолжать осаду, и голодомъ принудить жителей къ сдачѣ. Въ то время, какъ Пугачевъ осаждалъ Оренбургъ, нѣкоторые злодѣи изъ его шайки разоряли окрестныя селенія. Оренбургскій неслужащій казакъ Василій Торновъ превратилъ въ пепелъ Нагайбацкую крѣпость, а любимецъ Пугачева, Чика, осадилъ городъ Уфу; но немогши взять его, разорилъ многіе заводы, села и деревни. Пугачевъ отъ Оренбурга ѣздилъ иногда къ Уралу; въ то время, вмѣсто его, начальникомъ разбойнической шайки оставался казакъ Максимъ Шигаевъ, который производилъ неслыханныя злодѣйства, убійства и грабежи, и повѣсилъ посланнаго въ Оренбургъ, отъ Генералъ-Маіора Голицына, Лейбъ-Гвардіи Коннаго полка рейтара, за то, что сей послѣдній не хотѣлъ нарушить присяяги и должной Монаршему Престолу вѣрности.
Иванъ, служившій съ большимъ усердіемъ и ревностію самозванцу Пугачеву, получилъ отъ сего злодѣя чинъ Полковника. Онъ чрезмѣрно любилъ Дарью, и всячески желалъ увидѣться съ нею; но исполнить сіе желаніе не находилъ ни малѣйшей возможности, ибо Оренбургскія ворота были во всякое время крѣпко заперты и форштатскіе жители всѣ находились въ городѣ. Чтожъ осталось дѣлать пылкому любовнику? Онъ написалъ письмо и нашелъ случай переслать его къ Дарьѣ. Сіе письмо содержало увѣдомленіе о полученіи Полковничьяго чина, удостовѣреніе въ неизмѣнной любви и нетерпѣливое желаніе увидѣться, хотя на нѣсколько минутъ, съ предметомъ своей страсти. Дарья, получивъ это письмо, чрезмѣрно обрадовалась и забыла мучительную горесть свою; она въ самое короткое время совершенно выздоровѣла; письмо любезнаго друга подѣйствовало на нее лучше всѣхъ аптекарскихъ микстуръ, всѣхъ тинктуръ, капель, порошковъ и эссенцій. Теперь она заботилась только объ одномъ: какъ бы увидѣться съ милымъ Иваномъ; выдумывала тысячу способовъ, тысячу возможностей — и всѣ отвергала; думала, думала и наконецъ рѣшилась на самое отважное предпріятіе. Во время ночной темноты влюбленная дѣвушка нашла средство укрыться изъ города; но не успѣла отойти нѣсколькихъ саженъ, какъ встрѣтилась съ разбойническимъ разъѣздомъ. Кто идетъ? вскричали злодѣи. Дарья ужасно перепугалась. Кто идетъ? повторили они. Дарья отъ страха не могла выговоришь ни слова и была окружена разъѣздомъ, который состоялъ изъ 5 Татаръ Каргалинской слободы, которая иначе называется Сеитовскимъ посадомъ. Сіи злодѣи старались, сколько дозволяла ночная темнота, разсмотрѣть испуганную дѣвушку; потомъ, что-то пошептавъ между собою, они схватили Дарью, связали ей руки, посадили на лошадь и повезли неизвѣстно куда. За чѣмъ же Дарья вышла изъ Оренбурга? Какъ за чѣмъ? Она имѣла намѣреніе пробраться въ станъ Пугачева, чтобы отыскать своего милаго друга, увидаться и поговорить съ нимъ. Теперь она, вмѣсто свиданія со своимъ возлюбленнымъ, попала въ когти разбойниковъ, которые отвезли ее въ Киргизскую степь, верстъ за 300 отъ линіи, къ знакомому имъ старшинѣ Джагалбалинскаго рода, Бузбешскаго отдѣленія, извѣстному богачу Тюлькѣ. Злодѣи, забывшіе честь и Всемогущаго Бога, продали несчастную дѣвушку упомянутому старшинѣ за 200 барановъ8 и бѣдная Дарья сдѣлалась невольницею полудикаго Киргизъ-Кайсака. Къ счастію нашей дѣвушки, старшина Тюлька былъ семидесятилѣтній старикъ, а потому онъ и не могъ быть опаснымъ для дѣвической ея добродѣтели. Дарья поступила въ прислужницы къ младшей женѣ Тюльки, по имени Латышѣ, которая при первомъ разѣ полюбила юную невольницу, обласкала ее и увѣрила въ своей милости. Несчастная дѣвушка по неволѣ должна была привыкнуть къ Киргизскому образу жизни; она скоро познакомилась съ башбармакомъ, каймакомъ, крутомъ, казами, кумызомъ и айраномъ9. Не смотря на то, что ея житье было довольно хорошо, она безпрестанно печалилась и часто плакала, воспоминая свою родину, свою мать и своего милаго друга. Ктожъ виноватъ, любезная Дарья? Пеняй сама на себя. За чѣмъ ты желала имѣть свиданіе съ Иваномъ? За чѣмъ вышла изъ Оренбурга? Ты бы жила подъ родительскимъ покровомъ; и жила бы покойно. Теперь страдай, теперь томись въ неводѣ, несчастная дѣвушка! оплакивай свою горькую участь и желай свободы. Но кто знаетъ, получишь ли ты драгоцѣнную свободу? Можетъ быть тебѣ не суждено уже видѣть милой родины, милой матери и милаго друга. Можешь быть ты, какъ подкошеный цвѣтокъ, увянешь безвременно и горестные дни окончишь въ пустынныхъ степяхъ Киргизъ-Кайсацкихъ? Жаль тебя, несчастная дѣвушка!..
Злодѣйства разбойника Пугачева при самомъ началѣ не обращали на себя вниманія Правительства, которое почитало ихъ незначительными и не могущими имѣть важныхъ послѣдствій; но какъ скоро сдѣлались извѣстными варварскіе замыслы его и дѣйствія, тогда Премудрая и Великая Императрица Екатерина, къ скорѣйшему потушенію сего опаснаго пожара, изволила назначить Генералъ Аншефа Бибикова. Сей достойный мужъ, желая оправдать довѣренность Императрицы, поспѣшно прибылъ въ городъ Казань и объявилъ Дворянству о своемъ назначеніи. При семъ случаѣ нашимъ безсмертнымъ поэтомъ Державинымъ была произнесена прекрасная, убѣдительная рѣчь, которая имѣла самое сильное вліяніе на благородное сословіе. Помѣщики Казанской губерніи, ревнуя общему благу, изъявили единодушное желаніе вступить подъ начальство Бибикова и дѣйствовать противу изверга Пугачева. Екатерина, получивъ о семъ донесеніе, изволила изъявить Дворянству Высочайшую благодарность и наименовала Себя Казанскою помѣщицею. Отряженный Генералъ-Аншефомъ Бибиковымъ Генералъ-Маіоръ Князь Голицынъ принудилъ Пугачева оставить осаду Оренбурга и разбилъ варвара подъ Татищевскою крѣпостью. Къ сожалѣнію, не предвидѣнная и рановременная смерть Генерала Бибикова не дозволила ему окончить дѣла, на него возложеннаго. Между тѣмъ Князь Голицынъ вторично разбилъ Пугачева подъ Сакмарою и принудилъ удалиться въ рудокопные заводы Оренбургской губерніи. Въ семъ послѣднемъ сраженіи Иванъ былъ раненъ въ правую ногу пулею на вылетъ; но отъ сей раны скоро излѣчился. Злодѣй Пугачевъ, вмѣсто того, чтобы раскаяться и обратиться къ милосердію Великодушной Монархини, старался о пріумноженiи разбойнической толпы и о приготовленіи пушекъ и разныхъ воинскихъ снарядовъ. Варваръ, не смотря на пораженія, претерпѣнныя имъ отъ храбрыхъ Мансурова и Михельсона, успѣлъ разорить нѣсколько селеній и заводовъ, взявъ пригородокъ Осу, переправился черезъ рѣку Каму и пришелъ къ Казани. Здѣсь разбойникъ Пугачевъ былъ встрѣченъ храбрымъ и мужественнымъ Генералъ-Маіоромъ Павломъ Потемкинымъ. Злодѣи, не надѣясь устоять противу вѣрныхъ сыновъ отечества, пользуясь измѣною суконщиковъ, нашли способъ прорваться въ предмѣстіе города съ Арскаго поля и зажгли жительство. Генералъ-Маіоръ Потемкинъ, желая спасти отъ злодѣевъ Казанскій Кремль, вошелъ въ оный и до тѣхъ поръ оборонялся, пока не пришелъ на помощь городу неутомимый Полковникъ Михельсонъ съ отрядомъ. Злодѣи, узнавъ о приходѣ сего отряда, кинулись въ поле; но три раза, въ три разные дни, были сильно разбиты и принуждены разбѣжаться. Нѣкоторая часть разбойниковъ, вмѣстѣ съ Атаманомъ своимъ Емелькою Пугачевымъ, устремилась къ Волгѣ, переправилась черезъ оную и начала производить ужасныя варварства. Злодѣи разорили и превратили въ пепелъ нѣсколько селеній и два города, Цывильскъ и Курмышъ; потомъ, съ величайшею поспѣшностію отправились къ Алаторю.
Для искорененія бунта, для прекращенія убійства и грабительства и для поимки изверга Пугачева, былъ назначенъ, по собственному вызову, Генералъ Графъ Панинъ. Между тѣмъ Пугачевъ, умноживъ разбойническую шайку, бросился къ Саранску и Пензѣ; но бывъ преслѣдовавъ корпусомъ Полковника Михельсона, прошелъ оные, устремился черезъ Петровскъ къ Саратову и овладѣлъ симъ городомъ. Комендантъ Саратова, Полковникъ Бошнякъ, сражавшись мужественно, пробился сквозь злодѣйскую толпу съ 5о человѣками Офицеровъ и солдатъ и приплылъ въ Царицынъ.
Разбойники, ограбивъ Саратовъ и оросивъ улицы его кровью невинныхъ жителей, устремились къ Царицыну; но здѣсь встрѣтили сильное сопротивленіе и принуждены были отступить. Проходя къ Черноярску по Астраханской дорогѣ, въ 40 верстахъ за Царицынымъ, злодѣи были настигнуты корпусомъ дѣятельнаго Полковника Михельсона, къ которому подоспѣли на помощь Донскіе козаки. Здѣсь-то злодѣйская толпа была разбита на голову и Пугачевъ, съ немногими приверженцами, едва успѣлъ спасти жизнь свою. Онъ, переплывъ черезъ рѣку Волгу на луговую сторону, имѣлъ намѣреніе пробраться на Саратовскія степи, именуемыя Узенями; но судьбы Всевышняго уничтожили намѣреніе изверга.
Умственная слѣпота нашего Ивана изчезла; онъ ясно увидѣлъ, что служилъ не Царю Русскому, а злодѣю, разбойнику, обманщику, самозванцу. Иванъ почуствовалъ сильное угрызеніе совѣсти; пришелъ въ совершенное раскаяніе и, желая загладить преступленіе свое, уговорилъ Уральцевъ Чумакова и Федулева предать Емельку въ руки правосудія; къ чему убѣдили они и другихъ козаковъ, всего человѣкъ до 25. Раскаявшійся Иванъ и его товарищи схватили Пугачева, связали и доставили къ Уральскому Коменданту Симонову, а сей представилъ его къ прибывшему въ Уральскъ безсмертному герою Суворову, имѣвшему тогда чинъ Генералъ-Порутчика. Пугачевъ, окованный и за крѣпкою стражею, былъ отправленъ въ Симбирскъ, а оттуда въ Москву, гдѣ съ сообщниками своими, за всѣ варварства и злодѣянія, получилъ достойную казнь10. Иванъ и всѣ тѣ, которые предали Пугачева въ руки правосудія, получили прощенiе и дозволеніе возвратиться въ свои жительстства11.
Иванъ желалъ имѣть крылья, что бы какъ можно скорѣе быть въ Оренбургѣ. Въ продолженіи пути ему казалось, что время течетъ очень медленно; онъ изчислялъ дни, часы и минуты, которыя должно было провести въ дорогѣ. Любовь не давала покоя нетерпѣливому Ивану; она пылала въ немъ съ новою силою и образъ милой Даши не оставлялъ его ни на минуту; онъ мечталъ объ ней на яву; онъ видѣлъ ее во снѣ; онъ не зналъ еще о несчастій бѣдной дѣвушки. Время текло; путь Ивана продолжался. Въ одно утро сердце молодаго козака сильно затрепетало; взоръ заблисталъ радостію и огненный румянецъ раздался по щекамъ его; — глазамъ Ивана показались въ отдаленности куполы церквей и стѣны Оренбурга. Нетерпѣливый любовникъ взъѣхалъ уже въ предмѣстіе форштата и встрѣтился съ однимъ изъ своихъ давнишнихъ друзей. Первый вопросъ Ивана былъ о милой Дарьѣ в первый отвѣтъ его друга былъ о несчастіи Дарьи. Какое извѣстіе для Ивана! Пріятнѣйшія надежды его изчезли; пылкія мечты молодости улетѣли; обманчивая радость сокрылась; — печаль и горесть отуманили развеселившееся лице молодаго любовника. Иванъ явился къ роднымъ своимъ, которые приняли его съ величайшею радостію. Ни предметы милой родины, ни ласки нѣжныхъ родныхъ, не могли развеселить, не могли утѣшишь печальнаго и огорченнаго Ивана; онъ безпрестанно думалъ о прекрасной Дарьѣ и горѣлъ желаніемъ освободить ее изъ тяжкой неволи. Прошло уже 2 мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ Иванъ возвратился въ Оренбургъ; онъ наконецъ придумалъ средство, могущее послужить въ освобожденію милой Дарьи. Сіе средство состояло въ томъ, что нетерпѣливый любовникъ уговорилъ нѣсколько отважнѣйшихъ удальцевъ изъ своихъ товарищей и нѣсколько Каргалинскихъ Татаръ, съ которыми тайнымъ образомъ отправился въ Киргизскую степь. Въ тогдашнее время черта Оренбургской линіи не имѣла нынѣшняго устройства и самовольные переѣзды черезъ границу были очень обыкновенны. Иванъ отъ встрѣтившихся Киргизцевъ развѣдалъ о всѣхъ подробностяхъ, относящихся къ старшинѣ Тюлкѣ и къ прелестной его невольницѣ. Наши удальцы ѣхали со всевозможною поспѣшностію; Киргизскіе степи были имъ такъ извѣстны какъ почталіону большая столбовая дорога, по которой онъ проѣзжалъ уже до 5о разъ. Въ исходѣ 5-го дня Иванъ и его товарищи приближились къ кочевью старшины Тюлки и рѣшились дождаться ночи. Солнце закатилось, вечерняя заря разлилась по лазуревому своду; звѣзды заиграли на чистомъ небѣ; луна распространяла блѣдный свѣтъ свой... Наступила полночь. Козаки и Татары грозно грянули на Киргизскій аулъ; опрокинула нѣсколько кибитокъ и привели въ ужасъ сонныхъ Киргизъ-Кайсаковъ. Раздался крикъ; раздался вой; раздалися громогласныя восклицанія: Алла! Алла! Худай ярлыка12! Отважное предпріятіе неустрашимаго Ивана увѣнчалось счастливѣйшимъ успѣхомъ: онъ отыскалъ милую Дарью; не теряя временя посадилъ ее на заводную лошадь, и вмѣстѣ съ путешественниками своими оставилъ разстроенные кочевья. Козаки не прикоснулись къ имуществу Киргизцевъ; но корыстолюбивые Татары не оставили поживиться нѣсколькими халатами, нѣсколькими коврами и тому подобнымъ. Обратный путь Ивана былъ очень веселъ: онъ ѣхалъ рядомъ съ Дарьей; онъ безпрестанно смотрѣлъ на Дарью; онъ описывалъ свои приключенія Дарьѣ; онъ слушалъ расказы Дарьи. На седьмой день счастливыя любовники были уже въ Оренбургѣ.
* * *
Черезъ недѣлю послѣ возвращенія въ Оренбургъ, Иванъ послалъ сваху просить руки Дарьиной. Сваха пришедъ въ домъ Дарья, помолилась Святымъ иконамъ и поклонилась на всѣ четыре стороны; потомъ, по старинному обыкновенію, сѣла на лавку противу самой матицы и объявила о причинѣ своего прихода. Мать Дарьи, не думая долго, дала слово — и въ тотъ же день назначено бытъ рукобитью. Наступилъ вечеръ. Къ Дарьѣ, по приглашенію ея матери, собрались подруги, красныя дѣвушки; потомъ явился женихъ со свахою и родственниками своими и сѣлъ за длинный столъ, въ передній уголъ. Изъ за занавѣса выступила невѣста, поклонилась гостямъ и жениху; сему послѣднему поднесла на тарелкѣ платокъ, за который получила отъ него серебреный рубль; послѣ того сѣла съ женихомъ рядомъ; по сторонамъ ихъ усѣлись свахи и родственники. Матери Дарьиной женихова сваха поднесла стаканъ зеленаго вина, который старушка приняла и начала пить. Въ то время дѣвушки запѣли:
Матушка пей,
Да меня не пропей —
Дочь свою любимую,
Дочь свою послушную,
Дочь свою Дарьюшку,
Да по батюшкѣ Андреевну!
Матушка! пей,
Да меня не пропей!..
Когда старушка окончила стаканъ, тогда всѣ гости принялись за рюмки и за серебреныя чарки; началась пирушка, которая продолжалась около трехъ часовъ; потомъ гости встали изъ за стола, помолились Святымъ иконамъ и отправились по домамъ своимъ. Дъвушки пошли провожать жениха и дорогою пѣли и повторяли слѣдующее:
Взвѣйте же вы,
Буйные вѣтры!
Снесите же вы
Съ горъ бѣлы снѣги,
Чтобъ наши гости
У насъ посидѣли,
У насъ посидѣли,
На насъ поглядѣли!
Взвѣйте же вы ... и проч.
Послѣ того каждый вечеръ начались такъ называемые вечорки, которые состоятъ въ томъ, что женихъ приходитъ къ невѣстѣ; садится съ нею за занавѣсъ, между тѣмъ дѣвушки веселятся, играютъ съ молодцами въ фанты, поютъ пѣсни, пляшутъ и проч. Такимъ образомъ протекла цѣлая недѣля; наступила суббота, — день дѣвишника. Дѣвушки отправились къ жениху за мыломъ; потомъ вмѣстѣ съ невѣстою пошли въ баню, гдѣ ей расплели темнорусую косу; возвратясь оттуда поѣхали на кладбище; тамъ невѣста поплакала надъ могилою своего отца.
Наступилъ вечеръ. Въ домѣ невѣсты собрались гости и начался дѣвишникъ, то есть пирушка, которая продолжалась до полуночи.
На другой день, послѣ обѣдни, дружка пріѣхалъ въ домъ Дарьи; спросилъ готова ли невѣста и, получивъ утвердительный отвѣтъ, удалился. Вскорѣ послѣ того онъ пріѣхалъ вторично съ женихомъ и со всѣмъ поѣздомъ. Невѣста сидѣла уже за столомъ; подлѣ нея находился семи или осьмилѣтній мальчикъ, со скалкою въ рукахъ, который долженъ былъ продавать дѣвичью косу. Мальчикъ, получивъ отъ дружки нѣсколько денегъ, удалился, а на мѣсто его сѣлъ женихъ со свахою и поѣзжанами. Дружка напомнилъ, что время уже ѣхать въ храмъ Божій; почему всѣ изъ за стола вышли и начали молиться Святымъ иконамъ.
Мать Дарьи и, вмѣсто отца, одинъ изъ родственниковъ ея, благословили невѣсту и жениха образомъ Св. Николая Чудотворца, хлѣбомъ и солью. Невѣста, покрытая фатою, сѣла со свахами въ телѣгу, а женихъ, съ тысяцкимъ и большимъ бояриномъ, въ другую; дружка же верхомъ — и всѣ отправились въ церковь. Между тѣмъ въ домъ жениха была доставлена постель невѣсты и все ея приданое. По совершеніи брачнаго обряда, невѣсту привезли къ жениху и они оба заняли мѣсто въ переднемъ углу; по сторонамъ ихъ сѣли дружка, свахи, поѣзжане и приглашенные гости. Длинный дубовый столъ былъ накрытъ бѣлою скатертью. Дружка закричалъ громогласно: Поварушка матушка!встань на куньи лапки, достань до судной лавки: что есть въ печи, все на столъ мечи! Вмигъ появились на столѣ большіе круглые пироги, огромныя части жаркаго, соленые окороки, запеченные въ тѣстѣ и проч. и проч. Застучали стаканы, рюмѣи и серебреныя чарки. Зеленое вино полилось рѣкою. Дружка кричалъ безпрестанно: за здоровье князя новбрачнаго и княгини новобрачной — кушайте, гости!
Оренбургскіе козаки, сколь храбры противу злодѣевъ Киргизцевъ, столь же неустрашимы и противу даровъ вѣчноюнаго Вакха. — Вскорѣ лбы ихъ покраснѣли, носы побагровѣли, щеки запылали румянцемъ. Острыя шутки посыпались, слова полились рѣкою; громкій хохотъ раздавался безпрестанно. Развеселившіеся старики, разглаживая закрученые усы свои и длинныя бороды, по которымъ текло вино и масло, разстроенными голосами затянули слѣдующую пѣсню:
Козаки свой умъ имѣютъ,
Жизнь прекрасную ведутъ;—
Пикой, саблею владѣютъ
И горѣлку славно пьютъ!*
Со врагомъ козакъ сразится, —
Побѣдитъ врага за разъ;
Еслижь вздумаетъ напиться, —
То напьется на заказъ!*
Для Киргизца лиходѣя —
У него готовъ арканъ;
Для горѣлки чудодѣя —
У него готовъ стаканъ.*
Съ пикой, саблею и водкой
Онъ умѣетъ въ дружбѣ жить;
И съ молоденькой красоткой
Онъ умѣетъ пошалить.*
Есть враги, — съ врагами бьется —
И враговъ онъ вмигъ побьетъ;
Есть вино, — онъ вмигъ напьется —
Тотчасъ пѣсни запоеть!*
Козаки свой умъ имѣютъ,
Жизнь прекрасную ведутъ; —
Пикой, саблею владѣютъ
И горѣлку славно пьютъ!
Оренбургѣ
Примечания
1. Яицкомъ назывался прежде городъ Уральскъ.
2. Молельнею называется часовня старообрядцевъ.
3. См. сентенцію, заключенную по дѣлу изверга Пугачева 1775 года Января 9 дня, которая была публикована во всеобщее свѣдѣніе.
4. При описаніи злодѣйствъ, поимки и казни Пугачева сочинитель сей повѣсти руководствовался Русскою Исторіею С.Н. Глинки, оффиціальными бумагами, расказами Оренбургскихъ старожиловъ, сентенціею, оффиціальнымъ описаніемъ дѣяній Пугачева, и жизнеописаніемъ Генералиссимуса Графа Суворова.
5. Сія станица названа Зимовѣйскою въ книгѣ: Ложный Петръ III, или жизнь, характеръ и злодѣянія бунтовщика Емельки Пугачева, — напечатанной въ Москвѣ 1809 года, а въ Русской Исторіи С.Н. Глинки она наименована Замовянскою. Которое изъ сихъ названій справедливо, — я рѣшишь не могу.
6. Сей побѣгъ учиненъ Пугачевымъ 19 Июня 1775 года.
7. Самовидцы расказываютъ, что сія дѣвушка была первѣйшая красавица изъ всего Уральска.
8. Во время замѣшательства, произведеннаго Пугачевымъ, не только Татары, но и Русскіе схватывали другъ друга и продавали Киргизцамъ.
9. Башбармакъ — мѣлко искрошенное баранье мясо, смѣшанное еъ небольшими кусочками тѣста; каймаки — сливки, смѣтана; крутъ — родъ сыра, имѣющаго хотя острую, но довольно пріятную кислоту; казы — конскія копченыя колбасы; кумызъ — кобылье заквашенное молоко; айранъ — кислое коровье молоко, разведенное водою.
10. Пугачевъ четвертованъ въ Москвѣ; голова его была взоткнута на колъ, части тѣла разнесены по четыремъ частямъ города и положены на колеса, а послѣ на тѣхъ же самыхъ мѣстахъ созжены. Перфилъевъ также четвертованъ въ Москвѣ. Чикѣ была отсѣчена голова въ городѣ Уфѣ, взоткнута на колъ для всенароднаго зрѣлища, а трупъ его вмѣстѣ съ эшафотомъ созженъ. Шигаевъ и Торновъ повѣшены. Плотниковъ, Караваевъ, Закладной, Иванъ Почиталинъ и Горшковъ наказаны кнутомъ, и по поставленіи знаковъ и вырвавіи ноздрей, сосланы на каторгу. См. сентенцію, заключенную по дѣлу Пугачева.
11. По сему предмету вотъ что сказано въ 9 пунктѣ вышеупомянутой сентенціи: «Илецкаго козака Ивана Творогова, да Яицкихъ: Ѳедора Чумакова, Василія Коновалова, Ивана Бурнова, Ивана Федулева, Петра Пустобаева, Козьму Кочурова, Якова Почиталина и Семена Щелудякова, въ силу Высочайшаго Ея Императорскаго Величества милостиваго Манифеста, отъ всякаго наказанія освободить; первыхъ 5 человѣкъ потому, что, внявъ гласу и угрызенію совѣсти и возчувствуя тяжесть беззаконій своихъ, не только пришли сами съ повинною, но и виновника пагубы ихъ Пугачева связавъ, предали себя и самаго злодѣя и самозванца законной власти правосудію. Пустобаева за то, что онъ отдѣлившуюся шайку отъ самаго злодѣя Пугачева склонилъ притти съ повиновеніемъ, равномѣрно и Кочурова, еще прежде того времени явившагося съ повинною; а послѣднихъ двухъ, за оказанные ими знаки вѣрности, когда они были захвачены въ толпу злодѣйскую, и были подсылаемы отъ злодѣевъ въ Яицкій городъ, то они приходя туда, хотя отстать отъ толпы опасались, однако возвѣщали всегда о злодѣйскихъ обстоятельствахъ о приближеніи къ крѣпости вѣрныхъ войскъ; а потомъ, когда разрушена была злодѣйская толпа подъ Яицкимъ городомъ, то сами они къ военноначальнику явились. И о семъ Высочайшемъ милосердіи Ея Императорскаго Величества и помилованіи сдѣлать имъ особое объявленіе чрезъ отряженнаго изъ соббранія Члена сего Генваря 11 дня, при всенародномъ зрѣлищѣ предъ Грановитою Палатою, гдѣ и снять съ нихъ оковы."
12. Алла! Алла!.. Худай ярлыка! Боже! Боже! Господи помилуй!