Во второй половине XVIII века в хозяйственной жизни крепостной России стали все более и более выявляться важные изменения. Известно, что еще в XVI в. начал складываться национальный рынок. В XVII в. этот рынок в основном сформировался. Товарно-денежные отношения охватывали все отрасли народного хозяйства. Однако производство как в земледелии, так и в промышленности, было по преимуществу мелким. Крупное производство в области сельского хозяйства, в помещичьих латифундиях, строилось на основе барщинного труда крепостных крестьян. В промышленности крупные предприятия мануфактурного типа насчитывались единицами. Но и эти немногочисленные мануфактуры носили крепостнический характер. Такой же характер они сохранили и при Петре I, когда число их значительно возросло.
Во второй половине XVIII в. капиталистический уклад хозяйства становится ведущим, определяющим судьбы хозяйственного развития страны, хотя далеко еще не стал преобладающим, господствующим. Помещики стремились приспособить свое хозяйство к этому укладу путем усиления крепостнических форм эксплуатации труда. На юге, в центральном черноземном районе, где земля давала сравнительно высокие урожаи, помещики стали увеличивать барщину в целях повышения доходности своих хозяйств. Обычно крестьяне работали на барской запашке три дня в неделю. Но три дня в неделю барщинного труда — это была среднегодовая норма. Основная же масса барщинных дней падала на летние месяцы, наиболее горячее время сельскохозяйственных работ. Поэтому, при трехдневной барщине, во время пахоты или уборки урожая крестьяне были вынуждены работать на своем поле в лунные ночи и в праздничные дни.
Очень тяжелой была также и извозная повинность крестьян. Помещичий хлеб нередко приходилось продавать не на месте, а возить для продажи туда, где можно было получить наиболее высокие цены. В нечерноземных губерниях урожаи были невелики. В связи с этим помещики предпочитали переводить своих крестьян на оброк. Размеры же оброка во второй половине XVIII в. помещики почти непрерывно увеличивали. В 1760-х годах стоимость всех повинностей оброчных крестьян в среднем составляла два рубля; в 1790-х годах она возросла до 7 руб. с тягла (в крестьянское тягло обычно входило два человека — муж и жена). Значительную часть оброка крестьяне уплачивали деньгами. В 90-х годах XVIII в. стоимость натуральной части оброка составляла только 2 руб., а 5 руб. крестьянин платил деньгами. Рост денежного оброка был возможен только в условиях развивавшихся товарно-денежных отношений.
«Сначала спорадическое, — указывал К. Маркс, — потом все более и более совершающееся в национальном масштабе превращение ренты продуктами в денежную ренту предполагает уже более значительное развитие торговли, городской промышленности, вообще товарного производства, а с ним и денежного обращения».1
Очень важно отметить, что увеличение оброка совсем не отражало повышения производительности земледельческого труда, а было связано с развитием неземледельческих промыслов крестьян. Характерной чертой крестьянского хозяйства, прежде всего в оброчных губерниях страны, было развитие во второй половине XVIII в. отхожих промыслов крестьян. В Московской губернии, например, на отхожие промыслы уходило до 10% крестьян, в Ярославской — 20%. Число крестьян, уходивших на отхожие промыслы, непрерывно росло. Но крестьяне уходили на заработки и из черноземных губерний, где преобладали барщинные повинности. Затяглые крестьяне жили обычно на стороне по найму, продажей своей рабочей силы.
Так, в условиях еще господствовавшей крепостнической экономики, создавалась категория наемных рабочих. Привлечение крестьян к работе по найму не было сплошным обеднением крестьянства. Это был процесс расслоения в крепостной деревне. Наряду с обеднением части крестьянства, в деревне вырастала зажиточная верхушка, начинавшая эксплуатировать труд обедневших крестьян.
Крепостные отношения задерживали процесс расслоения крестьянства, но не могли его предотвратить. Богачи скупали крестьянский хлеб, арендовали, иногда в скрытой форме, земельные наделы бедноты, которая в силу своей бедности уже не могла вести земледельческое хозяйство; нередко беднота нанималась в качестве работников к зажиточным крестьянам. В одном из ответов на анкету Сената автор сообщал: «Деньги весьма свободно стали, оттого прожиточные люди как работных людей и землю нанимают, так и хлеб и прочие продают дорогою ценою». В то же время «многие жители пришли в оскудение и оттого земли свои прожиточным мужикам в наем отдают, а сами идут в работу на водение судов и в другие промыслы, а прочие к тем же прожиточным мужикам нанимаются работать».
Автор правильно подметил, что в деревне происходил процесс классового расслоения. Этот процесс особенно ярко проявился в развитии предпринимательского хозяйства зажиточной верхушки деревни. Из крепостного крестьянства выделились и богатые купцы и промышленная буржуазия. Но и те и другие продолжали оставаться крепостными своих помещиков. Наиболее зажиточные из крестьян организовали крупную торговлю. Они торговали на крупнейших ярмарках — Макарьевской и Ирбитской. Обозы и струги, принадлежавшие крестьянам, везли товары в отдаленные сибирские города: в Томск, Иркутск и даже в Селенгинск и Якутск. Крестьяне вели торг на Волге хлебом и рыбой. Некоторые из них имели свои баржи, на которых хлеб и продукты перевозились в Москву, Петербург, в Астрахань. Купцы из крестьян появлялись на Оренбургской и Троицкой ярмарках, где шел, в основном, торг со Средней Азией. Несмотря на сословный характер торгового законодательства, стеснявшего торговлю крестьян и значительно ограничивавшего права крестьянства по вступлению в купеческие гильдии, развитие товарно-денежных отношений неотвратимо втягивало крестьянство в торговые отношения и неизбежно приводило к выделению из его среды зажиточного купечества.
Капиталы, накапливавшиеся в руках зажиточной группы крестьянства, использовались в области не только торговли, но и промышленности. Образование крепостной промышленной буржуазии — явление новое в истории России, возникшее во второй половине XVIII в. Появились фамилии крепостных крестьян, владельцев крупных промышленных предприятий мануфактурного типа. Такими фамилиями о с. Павлово были Ворожейкины, Анифьевы, Варыпаевы и другие — всего 48 фамилий. Все они были крепостными Шереметьевых. Фактически все металлообрабатывающее производство в Павлове держала в своих руках небольшая кучка зажиточных крестьян, жестоко эксплуатировавшая своих односельчан. Крупное хлопчатобумажное производство Ивановского района также оказалось в руках крепостной буржуазии.
Классовое расслоение крестьянства явилось наиболее ярким показателем развития капитализма в деревне. Но крупное капиталистическое производство сделало успехи по преимуществу не в сельском хозяйстве, а в некоторых отраслях промышленности. К концу XVIII в. в хлопчатобумажной промышленности работало около 85% наемных рабочих. Много наемных рабочих работало в полотняной и шелковой промышленности.
Но зато металлургическая промышленность сохраняла еще крепостнический характер. На металлургических заводах в конце XVIII в., не считая приписных крестьян, работало 14% наемных рабочих. Такой же крепостнический характер носила суконная мануфактура. Всего на мануфактурах в конце XVIII в. работало около 47% наемных рабочих.
Если в промышленности наемный труд уже прочно вошел в производство, то крупное сельское хозяйство еще основывалось почти везде, за вычетом разве только южных степных районов, на крепостном труде.
В сложном переплетении общественных отношений во второй половине XVIII в. — старого, начинающего отмирать, и нового, нарождающегося, политика царского самодержавного правительства в основном была направлена на поддержание старых крепостнических отношений. Никогда раздача государственных крестьян в крепостные помещикам не принимала таких широких размеров, как во второй половине XVIII в. Екатерина II раздала помещикам (по преимуществу своим приближенным), 400 000 ревизских душ — не менее 800 000 крестьян обоего пола. Относительно ко всему населению число крепостных в великорусских губерниях приблизительно оставалось стабильным; оно колебалось во второй половине XVIII в. в пределах 53,9—53,1%, но абсолютно количество крепостных возросло весьма значительно. В 1743 г., по второй ревизии, было зарегистрировано 3 443 293 ревизских душ крепостных крестьян, а в 1794—96 гг., по пятой ревизии, уже 5 700 456 душ.
Одновременно с раздачей крепостных душ правительство расширяло власть помещиков над крестьянами. При Петре I крестьянин еще мог избавиться от крепостной неволи, поступив в солдаты. Существовали и некоторые другие ограничения произвола помещиков. После смерти Петра эти ограничения постепенно отменялись. В 1727 г. крестьянам было запрещено записываться в солдаты без разрешения помещиков. Позднее, при Елизавете Петровне, за попытку таким путем избавиться от крепостного состояния, для крестьян были введены тяжелые телесные наказания. В 1736 г. помещики получили право самостоятельно определять меру наказания для крестьян за попытку к побегу.
В 1760 г. дворянство получило право, по своему произволу, ссылать крестьян в Сибирь на поселение, при чем органы государственной власти не могли даже потребовать от помещика объяснений о причинах ссылки. За каждого сосланного крестьянина помещик получал рекрутскую квитанцию и тем самым освобождался от поставки рекрута в очередной набор. Это открыло возможность для бесчисленных злоупотреблений. В 1761 г. было значительно ограничено право крестьян вступать в денежные обязательства: занимать деньги они могли только с согласия помещиков. В то же время крестьянам было запрещено выступать в качестве поручителей.
В следующем году крестьянам было запрещено торговать без увольнительных записок от помещиков. Еще через три года, в 1765 г., помещики получили право ссылать своих крестьян уже не на поселение, а на каторжные работы.
В 1767 г., под страхом жестокого наказания, крестьянам было запрещено жаловаться на своих помещиков. Тем самым, косвенно, закон, отказываясь от защиты крестьян, брал произвол помещиков под свое покровительство.
Все эти мероприятия преследовали одну цель: правительство рассчитывало путем ограничения правоспособности крестьянина, путем почти безграничного расширения власти помещика над трудом и личностью крестьянина, создать в стране «твердый порядок», укрепить диктатуру дворянства.
Особенно сложная обстановка складывалась в восточных губерниях империи. Здесь к крепостническому Поволжью примыкали с востока башкирские земли. Далее на среднем и южном Урале были разбросаны горные заводы. Если средний Урал в основном был освоен еще при Петре I, то в 40-х и, особенно, в 50-х годах шло усиленное промышленное освоение южного Урала. Здесь, один за другим, на отнятых или за бесценок скупленных у башкир землях возникали крупные железоделательные и медеплавильные заводы. Многие из этих заводов принадлежали титулованной знати: Шувалову, Воронцову, Строгановым. В руки этой знати был за бесценок передан ряд казенных горных заводов. Так Гороблагодатские заводы, которые, по признанию дворянского публициста и историка кн. Щербатова, стоили сотни тысяч рублей и могли приносить до 200 тыс. руб. дохода в год, — были переданы П.И. Шувалову за 40 тыс. рублей, которые Шувалов так и не выплатил государству.
Наряду с титулованной знатью, энергичную предпринимательскую деятельность развернули на Урале и представители купечества: Турчаниновы, Походяшины, Осокины, Твердышевы, а с конца 60-х годов Савва Яковлев. По размаху промышленной деятельности Яковлева можно сравнить с крупнейшими уральскими заводчиками первой половины XVIII в. — Никитой и Акинфием Демидовыми. Один из их наследников — Н.Н. Демидов — продолжал энергичную промышленную деятельность на Урале и во второй половине XVIII в.
Горная промышленность Урала, которая давала 9/10 всего выплавлявшегося в России чугуна, при чем эта продукция находила в XVIII в. широкий сбыт на заграничных рынках, была построена на крепостном труде. Наиболее тяжелые работы: рубка леса, жжение угля, перевозка руды, угля и леса с места выработки на заводы лежала на приписных крестьянах. К 60-м годам XVIII в. к горным заводам Урала было приписано не менее 40 тыс. душ государственных крестьян.
Яркое описание бедственного положения приписных крестьян на уральских заводах дал в 1774 г. капитан-поручик, член следственной комиссии по восстанию Пугачева, С. Маврин. В своем рапорте из Оренбурга он не без страха «за сию дерзость» писал: «Обратите взор свой на крестьян заводских, а паче на приписных, которые отданы совершенно в жертву заводчикам, а оные хищники ни о чем другом не помышляют, как о своем прибытке и алчно пожирают все крестьянское имущество, ибо многие приписные крестьяне ходят на иго работы от четырех до семисот верст... Работа-жь сия на заводах большею частью тогда потребна, когда крестьянин должен доставать насущное пропитание, а когда земледелец не достанет себе из земли сокровища, то он нищий... При заводах же есть ухватка и та, хотя, впрочем, нечестивая, когда крестьянин работает на заводе, то как выше сего сказано, за семьсот верст на треть года хлеба завесть не можно, а у другого и вести нечего и потому должен он хлеб и все нужное для себя получать у заводчика же из лавки и брать за такую цену, какая положена будет, и за все то, что крестьянин заберет, должен заработать по заводскому расположению. И как при том на счет работных людей несравненно ставят дороже как бы надлежало, то крестьяне почти бессменно и должны быть в работе у них».
Такое положение не было всеобщим, но оно встречалось нередко. Крепостными же в своей массе были и работные люди, т. е. постоянные рабочие на уральских заводах. Это были крестьяне, купленные к заводам по указу 1721 г. Петра I, и крепостные крестьяне, переведенные на заводы помещиками или купцами, получившими право владеть крепостными душами. Один Твердышев перевел на свои уральские заводы 14 тыс. душ крестьян. Рабочие уральских заводов явились, наряду с крепостными помещичьими крестьянами, основной движущей силой в восстании Пугачева.
В восточных губерниях феодальный крепостнический гнет неразрывно переплетался с национальным гнетом дворянского государства. Особенно активную роль в восстании Пугачева играли башкиры. Башкиры населяли обширные земли по обе стороны Уральского хребта. Башкирское общество в классовом отношении не было однородным, в нем господствовали классовые патриархально-феодальные отношения. Господствующим классом среди башкир были князья — мурзы и тарханы. На более низкой ступени феодальной лестницы стояли батыры. К той же классовой категории принадлежали феодалы из служилых татар и мишарей, а также высшие представители местного феодального духовенства в лице ахунов и, особенно, ходжей. Этим представителям класса феодалов противостояли трудящиеся массы башкиров и других нерусских народностей края: татар, мишарей, удмуртов, мари, чувашей и мордвы, поселения которых были разбросаны между кочевий башкир. Наиболее обездоленной группой эксплуатируемого населения края являлись бобыли и тептяри, выходившие из обездоленных и разоренных прослоек местного населения.
К гнету местных феодалов прибавлялся колониальный гнет царизма. С 40-х, а особенно с 50-х годов XVIII в. значительно усилились земельные захваты в Башкирии, в связи с постройкой на башкирских землях горных заводов. В 1745 г. купцами Твердышевым и Мясниковым близ Табынска был построен Воскресенский завод. Вслед за ним возникли на башкирских землях заводы Назе-Петровский и Преображенский, были начаты постройкой еще несколько заводов, которые вошли в эксплуатацию в начале 50-х годов: Златоустовский, Верхне-Авзяно-Петровский, Каслинский и ряд других; всего до 1755 г. было открыто 11 заводов.
Постройка каждого завода была связана с изъятием из пользования башкиров обширных земель. Помимо постройки горных заводов земельные захваты в южных районах Башкирии были связаны с образованием в 50-х годах XVIII в. Оренбургского казачьего войска и ростом землевладения местного дворянства и чиновничества. Тяжелым бременем, помимо земельных захватов, лежала на башкирах повинность содержания почтовых станов, а также служба в местных нерегулярных или иррегулярных войсках.
Тяжело отозвалось на положении бедных слоев башкирского населения запрещение в 1754 г. безденежной добычи соли. Это увеличивало денежные повинности башкир приблизительно втрое.
На колониальные насилия башкирский народ отвечал неоднократными восстаниями. Последнее крупное восстание башкир перед крестьянской войной Пугачева произошло в 1755 г., под руководством Батырши. Бегством большой массы башкир, при подавлении этого восстания, в Казахские степи царская администрация, в лице оренбургского губернатора Неплюева, воспользовалась для того, чтобы натравить казахов на башкиров. Казахские народные массы не поддались на призывы Неплюева, но казахские феодалы во главе с ханом начали грабить бежавших башкиров, захватывать их детей и жен в рабство. В результате политика Неплюева породила глубокую вражду между башкирами и казахами, с которой впоследствии пришлось считаться Пугачеву.
Глубокое недовольство нарастало и среди казахского народа, особенно в Малой орде, кочевавшей в областях, пограничных с Оренбургской губернией. Трудящиеся массы казахов-скотоводов были опутаны сложною сетью отработочных и оброчных повинностей в пользу как султанов, так и родовых биев, в руках которых находилось и распоряжение родовыми пастбищами.
Недовольство широких масс трудящихся казахов вызывала и земельная политика царского правительства. Казахи западных районов Казахстана крайне нуждались в зимних пастбищах для своих стад. Такие пастбища находились по берегу Каспийского моря и в Нарын-песках, расположенных между Яиком (так тогда называлась р. Урал) и Волгой. Но царское правительство еще в 50-х годах XVIII в. запретило казахам перегонять свой скот в эти районы. Эти ограничения кочевий вызывали острую земельную нужду прежде всего среди трудящихся масс казахов, так как феодальная верхушка казахского общества, пользуясь правом распоряжения кочевьями, имела возможность захватить под пастбища своих стад ограниченные, удобные для зимовки скота на подножном корму земли на так называемой степной стороне, то есть по левобережью Яика. Крайне страдали казахи и от так называемых воинских поисков в степь, т. е. от набегов вооруженных отрядов пограничных войск, особенно отрядов Яицкого казачьего войска.
Но восстание Пугачева началось не на горном Урале и не среди крепостного крестьянства центральных губерний. Начало восстания было связано с волнениями в Яицком казачьем войске, которые происходили почти непрерывно в течение всех 60-х годов и привели к кровавым событиям 1772 г. Эти волнения были связаны с борьбой между старшинской или послушной и войсковой или непослушной партиями Яицкого войска. Яицкое казачье войско не являлось в XVIII в. однородным в социальном отношении. Казачья старшина, в которую входили зажиточные казаки, захватила в свои руки те органы управления войском, которые еще сохранялись за ним царским правительством. Формально в казачьем самоуправлении высшим органом считался войсковой круг, выбиравший войсковую избу и трех кандидатов, из которых правительством назначался войсковой атаман.
В руках атамана и войсковой избы и находилась реальная власть, хотя эта власть и контролировалась царским правительством. Атаман наряжал казаков на службу, в его руках находилась казна войска. Он, совместно с войсковой избой, собирал с казаков налоги и выдавал им жалование. Рыбные промыслы на Яике и на Каспийском море, которые являлись основной отраслью хозяйства казаков, питейные и таможенные сборы, доходы, получаемые правительством от продажи соленой рыбы, находились с 1752 г. на откупе Яицкого войска. Ежегодно казаки платили в казну 10 450 руб. откупной суммы, сбор и распоряжение которой также находились в руках войсковой старшины.
Все это открывало широкие возможности для злоупотреблений. Старшина в течение ряда лет не отдавала отчета войску в сборе и расходовании войсковых денег. Более того, с казаков удерживалось жалование, под предлогом, что собираемых платежей не хватает для покрытия откупов. Казаки глухо волновались и требовали отчета. Та и другая сторона неоднократно обращались в Военную коллегию со взаимными жалобами. На Яик посылались следственные комиссии, но они, как правило, поддерживали старшинскую партию.
В 1770 г. к прежним причинам недовольства войсковой стороны прибавилась новая: требование правительства мобилизовать 334 человека в регулярную армию, в так называемый Московский легион, и послать команду в 500 человек в Кизляр, на смену находившемуся там отряду. Волнения получили настолько серьезный характер, что мобилизация казаков в легион была отменена указом императрицы. В Яицкий городок была послана новая следственная комиссия, в составе гвардейского капитана Дурново и генерала Давыдова. Казаки решительно отказывались посылать в Кизляр команду, требовали смены атамана и ряда старшин и уплаты им задержанного жалования.
Так прошел 1771 год.
В декабре 1771 г. на смену Давыдову в Яицкий городок был послан генерал Траубенберг, начавший свою деятельность с репрессий против войсковой стороны. Это еще больше обострило положение. 13 января 1772 г. казаки, во главе с Шигаевым, будущим сподвижником Пугачева, двинулись к войсковой избе в надежде закончить дело переговорами, но были встречены орудийными выстрелами. Произошла схватка. Казаки быстро захватили орудия, рассеяли солдат и казаков старшинской партии. Траубенберг был убит, Дурново тяжело ранен. Власть в городе перешла в руки войска.
Эти события явились в глазах правительства бунтом. Против яицких казаков был направлен крупный отряд регулярных войск во главе с генералом Фрейманом. Казаки решили сопротивляться, но на р. Ембулатовке потерпели поражение. Начались многочисленные аресты. Арестованных отправляли в Оренбург. Управление войском было передано в руки коменданта. Казачий круг был уничтожен. Комендантом был назначен полковник Симонов, а в помощники ему ненавистные казакам вожаки старшинской партии Мартемьян Бородин и Мостовщиков.
Вероятно это вооруженное столкновение войсковой стороны с правительством закончилось бы так же, как заканчивались и прежние восстания казаков, — их разгромом. Но волнения в яицком войске происходили в грозной для правительства обстановке — повсюду в стране вспыхивали крестьянские восстания. В 60-х годах волнениями было охвачено около 100 000 крестьян церковных имений, не менее 100 000 крестьян, приписанных к горным заводам, и не менее 50 000 помещичьих крестьян,
В самой Москве в 1771 г., в связи со вспыхнувшей эпидемией чумы, произошли крупные народные волнения.
Ненависть к царскому режиму жила и среди нерусских народностей. Недовольство казахов Малой Орды проявлялось в непрекращающихся набегах на пограничные укрепления и в попытках прорываться в зимнее время на внутреннюю сторону, т. е. в степи между Уралом и Волгой. Глухо волновались башкиры. Назревало общенародное восстание.
Вскоре явился и человек, который возглавил восстание народа. Этим человеком был донской казак Емельян Пугачев.
Емельян Иванович Пугачев родился в 1742 г. на Дону в станице Зимовейской. Его отец принадлежал к бедным казакам. Вместе с отцом Пугачев в юношеские годы занимался земледелием. Семнадцати лет он женился на казачке Есауловской станицы Софье Дмитриевне Недюжевой, но прожил с женою только неделю и был отправлен в Пруссию в действующую армию, на театр Семилетней войны. Он принимал участие в Гросс-Эгерсдорфском сражении и в битве у Кюстрина.
После окончания войны донские казаки вернулись на Дон. Вместе с остальными возвратился в родную станицу и Пугачев. Вскоре, года через полтора, он был послан на Ветку, в Могилевской области, находившейся тогда в составе Речи Посполитой, где скрывалось много беглых крестьян-раскольников. Команда, во главе с есаулом Яковлевым, вывела беглецов в Чернигов, а затем была возвращена на Дон.
Дома Пугачев прожил около четырех лет. Началась первая русско-турецкая война, которую правительство Екатерины II вело за обладание Крымом. На эту войну были мобилизованы и донские казаки. Пугачев, в чине хорунжего, в составе полка Кутейникова участвовал в осаде Бендер, под общим командованием графа П.И. Панина, будущего карателя восстания Пугачева. После падения Бендер полк Кутейникова был отправлен на зимние квартиры в село Голую Каменку. Здесь Пугачев серьезно заболел «и гнили у него грудь и ноги». Как больной, он, в составе команды, посланной на Дон для «исправления казаков лошадьми», возвратился в свою станицу. Пугачев решил проситься в отставку и с этой целью в феврале 1771 г. поехал в Черкасск. Но отставки он не получил.
Вскоре Пугачеву пришлось скрываться от властей за содействие мужу своей сестры — Павлову, который бежал за Дон. Он прожил дома тайно до конца декабря 1771 г., а затем уехал из Зимовейской станицы и тайно пробрался на Терек. Здесь казаки Галючаевской, Ищорской и Наурской станиц согласились избрать его своим ходатаем перед Военной коллегией об увеличении им жалования, но 9 февраля 1772 г. в Моздоке он был арестован.
Однако из-под ареста Пугачеву удалось бежать. Он вернулся в родную станицу, но там был опять арестован и вместе с другими колодниками направлен в Черкасск.
По дороге в Черкасск Пугачев снова бежал. Короткое время он скрывался от царских властей на р. Койсухе, где жило много выведенных из Польши раскольников. Отсюда, после долгих странствований, он ушел в пределы Польши — на Ветку. Ему было известно, что царское правительство всем добровольно возвращавшимся из Польши беглецам выдавало паспорта с правом свободного проживания в районе, избранном самим возвращавшимся. На Ветке Пугачев прожил только неделю. Он явился в Добрянский форпост и сказался уроженцем Польши. Это освобождало Пугачева от неизбежного следствия. Когда окончился санитарный карантин, Пугачев получил паспорт для свободного проезда на Иргиз для поселения в дворцовой Малыковской волости (село Малыковка — ныне Вольск). Это было в августе 1772 г.
Пугачев возвращался в Россию с непримиримой ненавистью к царскому правительству. Он видел бедственное положение и бесправие крепостного крестьянства, видел безудержный произвол помещиков. Пугачев долго жил среди преследуемых правительством раскольников; он на себе испытал произвол и своевольство казацкой старшины. Пока он еще искал свободы в старых, веками сложившихся формах сопротивления царским властям — в бегстве туда, где власть царской администрации еще не была сильна. Этой жаждой свободы было вызвано его бегство на Терек, его жизнь среди раскольников.
Однако очень скоро Пугачев понял, что не в бегстве, а в активной борьбе против правительства и дворянства нужно искать свободы. Он вернулся в Россию в очень тревожное для царского правительства время. Всеобщее недовольство начинало выливаться в определенные формы. Среди народных масс крепла и росла легенда об императоре Петре Федоровиче III, погибшем еще в 1762 г. в Ропшинском замке. Он потерял власть в результате дворцового переворота, совершенного дворянской гвардией. Та же гвардия возвела на русский престол его жену, немецкую принцессу Екатерину II.
Некоторые из указов, изданных в короткое царствование Петра III, были сочувственно встречены народом. Так, была значительно снижена казенная цена на соль. Монастырские и другие категории церковных крестьян были переведены в разряд государственных крестьян, были запрещены преследования раскольников. Купцам и вообще лицам не дворянского происхождения было запрещено покупать к фабрикам и заводам крепостных крестьян.
Но едва ли эти мероприятия Петра III могли создать легенду о нем, как крестьянском царе, если бы не крепостническая политика Екатерины II, беспощадно подавлявшей всякое проявление народного протеста, как это было, например, в начале 60-х годов, когда вспыхнули волнения на Камских и Уральских горных заводах, или при волнениях в Яицком войске. Не менее беспощадно подавлялись и отдельные вспышки возмущения среди помещичьих крестьян. Вместе с тем, хорошо было известно, что Петр III пострадал от своей жены Екатерины и возникла мысль, что пострадал он за то, что стоял за народ.
Это было очень далеко от исторической правды. Однако шли слухи, что Петр не умер, что он бежал от дворян и своей жены и до времени скрывается. В 1772 г. среди волжских казаков, мобилизованных в Московский легион, распространились слухи, что среди них находится император Петр III. Вскоре некто Богомолов в Царицыне (ныне Сталинград) принял на себя имя убитого императора. Волнения возникли в станицах Донского войска. Богомолов и ряд его сторонников летом 1772 г. были схвачены и сосланы в Сибирь. Правительство сделало это тайно, опасаясь распространения слухов о явившемся среди народа императоре Петре Федоровиче. Но таинственность исчезновения Богомолова только породила новые слухи: стали говорить, что Петр III снова спасся от властей. Ждали его нового появления.
В это время Пугачев возвращался на Иргиз — центр старообрядчества в районе средней Волги. Прибыв в с. Малыковку, Пугачев посетил раскольника старца Филарета и узнал от него подробности событий, происшедших в 1772 г. в яицком войске. После этого он решил ехать в Яицкий городок, чтобы на месте познакомиться с настроениями казаков. Сказавшись купцом, он отправился в Яицкий городок, переживавший тревожные дни: ждали результатов работ следственной комиссии по делу об убийстве генерала Траубенберга. Пугачев остановился в доме казака войсковой партии Дениса Пьянова. Городок был полон слухами о жестокой расправе, которая ожидала участников возмущения. На базарах в то же время ходили осторожные слухи о государе Петре Федоровиче, объявившемся в Царицыне и спасшемся от преследования царской администрации.
Вероятно здесь у Пугачева и созрела мысль объявить себя царем Петром III. Он еще вел с Пьяновым разговоры о бегстве на Кубань, но, по-видимому, об этом серьезно уже не думал. Под большой тайной он, отвечая на вопрос Пьянова, подтвердил, что государь Петр Федорович жив и что скоро снова появится среди народа. Вскоре Пугачев уехал из Яицкого городка, но, по доносу своего спутника по поездке в Яицкий городок, был арестован и за подговор казаков к бегству отправлен в Симбирск, а оттуда в Казань. 6 мая состоялся указ Екатерины о наказании Пугачева плетьми и ссылке его в Пелым, «как бродягу и привыкшего к праздной и продерзостной жизни».
Но этот указ не застал Пугачева в Казани. 29 мая Пугачев, вместе с заключенным купцом Дружининым, бежал из-под ареста. В июле он появился вблизи Яицкого городка на Таловом умете у казака Омелина, знакомого ему еще по поездке в Яицкий городок в 1772 году.
Между тем, пока отсутствовал Пугачев, слухи о скором появлении государя Петра Федоровича распространились среди народа. В апреле в Оренбурге было получено окончательное решение по делу Траубенберга. По приговору Военной коллегии 16 человек были приговорены к наказанию кнутом, к вырыванию ноздрей и ссылке в Нерчинские рудники на каторгу вечно; 25 человек — к наказанию кнутом и вечной ссылке в Сибирь на поселение, 5 человек — посылке в службу против неприятеля без очереди и 25 человек было приказано распределить в службу по армейским полкам. На все войско была наложена огромная по тем временам контрибуция в 36 757 руб. 80 коп. 2 июля на кругу в Яицком городке приговор был приведен в исполнение. Казаки были близки к новому восстанию.
Обо всем этом Пугачев знал и понимал, насколько благоприятны были условия для выступления. Не случайно, что именно теперь он открылся Омелину и проживавшему на умете казаку Закладникову, как император Петр III.
Слух, что на Таловом умете появился государь, которого с таким нетерпением ждали, очень скоро распространился в Яицком городке. Но слухи распространялись осторожно среди надежных людей. Вскоре вокруг Пугачева образовался небольшой круг готовых служить ему лиц. Это были крестьянин Чучков и казаки Зарубин, прозванный Чикой, Мясников, Шигаев и Караваев.
Между тем в Таловом умете оставаться было небезопасно: Омелин случайно, в результате неосторожности Пугачева, был арестован. Окружавшие Пугачева казаки решили отвести его на хутор Кожевниковых, но затем, ради осторожности, было решено укрыть Пугачева на реке Усихе, приблизительно в 50 км от Яицкого городка. Число сторонников Пугачева росло. Не все верили, что Пугачев истинный Петр III, да и сам Пугачев открыл своим наиболее верным сподвижникам — Зарубину, Шигаеву и Караваеву, а также и Пьянову свое настоящее имя. Вскоре об этом узнал и Мясников.
Но для будущих руководителей восстания вопрос о том, кто такой Пугачев, не играл роли, и сам Пугачев, особенно к концу восстания, по-видимому, тяготился принятым на себя именем. Мясников впоследствии показал о казаках, руководителях восстания, что «вздумали мы принять его (т. е. Пугачева) покойным государем Петром Федоровичем, дабы он восстановил прежние наши обряды, а бояр, которые в этом деле умничают, всех истребить, надеясь на то, что сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черни, которая тоже вся притеснена и в конец разорена».
Успех восстания, таким образом, Мясников связывал не с именем, которое на себя принял Пугачев, а с поддержкой, которую должно было оказать восставшим закрепощенное крестьянство. Так думал и сам Пугачев.
Впоследствии ряд его видных сподвижников показал, что Пугачев им говорил: «Во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения, для нее-то я хочу теперь показаться и она ко мне пристанет».
С самого начала борьбы Пугачев видел главную силу, на которую он сможет опереться, в крестьянстве. Мысли о бегстве на Кубань были давно оставлены. Пугачев готовился не к бегству, а к борьбе. Предполагалось, что он явится перед войском, когда казаки выйдут на плавни, но эти планы скоро пришлось оставить. Пребывание Пугачева на Усихе было открыто и комендант Яицкого городка выслал команду, чтобы схватить Пугачева. Но Пугачев был вовремя предупрежден о грозившей опасности. Он уехал со своими сторонниками с Усихи на хутор Толкачева, находившийся в 100 км от Яицкого городка. Это было 15 сентября 1773 г.
Почва для восстания была подготовлена. Повсюду по хуторам шла молва о появившемся государе Петре Федоровиче. Это дало возможность Пугачеву действовать теперь быстро и решительно. По призыву Зарубина все новые казаки примыкали к восстанию и отряд Пугачева уже к утру 16 сентября вырос до 30—40 человек, а 17 сентября под знаменами Пугачева находилось не менее 80 человек. Было несомненно, что при движении к Яицкому городку к отряду будут присоединяться все новые и новые бойцы. Здесь, на хуторе Толкачева, Пугачев привел своих сторонников к присяге и обратился к Яицкому войску с первым своим манифестом:
«Будете мною, — говорил Пугачев в этом манифесте, — жалованы казаки, калмыки и татары... и жалую я вас рекою с вершины и до устья и землею, и травами и денежным жалованием и свинцом и порохом и хлебным провиантом».
В этот же день отряд Пугачева с развернутыми знаменами двинулся к Яицкому городку. Это было началом великой народной борьбы.
Когда на другой день, 18 сентября, Пугачев приближался к Яицкому городку, в его отряде насчитывалось до 300 человек. Помимо казаков здесь находились жители яицких русских селений и отряд татар. Тогда же Пугачев послал казахскому хану письмо с требованием прислать заложников и вооруженный отряд в 100 человек. Он надеялся не только усилить свой отряд за счет казахских джигитов: обладание заложниками, если и не обеспечивало активной поддержки его дела ханом, то гарантировало от выступления хана на стороне царской администрации.
Слухи о приближении Пугачева вызвали в Яицком городке тревогу. Половина авангарда казачьего отряда, высланного против Пугачева — около 100 человек — тотчас же перешла на сторону повстанцев и увлекла за собой еще 50 человек. Много казаков тайком уходило из крепости и присоединялось к Пугачеву. Среди перешедших был и будущий судья военной коллегии Пугачева, старик Витошнов.
19 сентября Пугачев подступил к Яицкому городку. Против него Симонов вывел гарнизон крепости. Но Пугачев не принял боя. В это время, по показаниям самих повстанцев, в его отряде насчитывалось уже до 700 человек, но не было артиллерии. Пугачев решил двинуться вверх по Яику, рассчитывая усилить свой отряд за счет гарнизонов, расположенных по Яику крепостей, и захватить артиллерию. Казаки, составлявшие гарнизон крепости Илецкий городок, связав атамана, сдались Пугачеву без боя. 24 сентября то же произошло в Рассыпной крепости. На пути из Рассыпной к Нижне-Озерной крепости на сторону Пугачева перешла высланная против него рота солдат. Отказались стрелять по Пугачеву и солдаты гарнизона Нижне-Озерной крепости. Крепость была взята восставшими.
27 сентября Пугачев подступил к крупной крепости, защищавшей подступы к Оренбургу, — Татищевой. Казаки гарнизона перешли на его сторону и к вечеру того же дня крепость была взята. 29 сентября была взята крепость Чернореченская, а 2 октября жители Сакмарского городка, расположенного в непосредственной близости от Оренбурга, встречали Пугачева с хлебом и солью и колокольным звоном, как царя. Путь к Оренбургу, главному административному и военному центру края, был открыт.
Оснований беспокоиться за Оренбург у губернатора было более чем достаточно. На казаков оренбургская администрация положиться не могла; основная их масса только и ждала случая, чтобы соединиться с Пугачевым. Были случаи перехода на сторону Пугачева солдат. Можно было ожидать со дня на день восстания башкир. Под Татищевой отряд в 500 башкир перешел к Пугачеву. Казахский хан Нуралы, изъявлявший покорность царскому правительству, в то же время находился в тайных сношениях с Пугачевым и именовал его в своих письмах царем Петром Федоровичем.
Весть о появлении государя Петра Федоровича вызвала волнение среди крестьян Оренбургской и смежных с нею губерний. Пополнялись и руководящие кадры движения. Под Татищевой перешел с отрядом казаков на сторону Пугачева сотник Падуров, ставший одним из ближайших помощников Пугачева. В Сакмарском городке примкнул к нему крестьянин с. Мошкович Тверской губ. Хлопуша, который долгое время жил в Берде, близ Оренбурга и хорошо знал край и настроения работных людей горных заводов. Он несколько раз судился, ссылался, но бежал из заключения. В момент восстания Пугачева Хлопуша находился в Оренбургской тюрьме и был послан в стан Пугачева Оренбургским губернатором Рейнсдорпом с увещевательными письмами к восставшим и разведывательными заданиями. Явившись к Пугачеву, он передал ему все письма губернатора и вскоре стал одним из важнейших руководителей восстания.
3 октября передовые отряды Пугачева появились под Оренбургом, а через два дня, 5 октября, Пугачев со своей армией расположился вблизи города. Военный совет, собранный губернатором, решил придерживаться оборонительной тактики, войска были ненадежны и положиться на них царская администрация не решалась. Предпринятые вылазки закончились поражением высылаемых из города отрядов. Связь с внешним миром у Оренбурга была прервана. Вскоре начал сказываться недостаток в фураже и провианте.
Но Пугачев медлил со штурмом города — он надеялся взять его измором. «Не стану тратить людей» — говорил он. Рано наступившие холода побудили Пугачева несколько отойти от города; он перешел в Бердскую слободу, расположенную в семи верстах от Оренбурга и основал там свою ставку.
В восточных губерниях империи в начале восстания вооруженные силы правительства были очень слабы. Население этих губерний, полное ненависти к царским властям и помещикам, стихийно восставало. В этом сыграли большую роль воззвания Пугачева и энергичная деятельность ряда его ближайших помощников. Еще из Сакмарского городка Пугачев обратился с воззванием к башкирам. «Ныне я вас, — писал он в этом воззвании, — во-первых, даже до последка землями, водами, лесами, жительствами, травами, реками, рыбами, хлебом, пашнями, денежным жалованием, как вы желали, пожаловал по жизнь вашу... и даю волю детям и внукам вашим вечно».
К русскому народу крестьянский царь обращался с призывами, близкими и дорогими трудящимся. Он звал народ на борьбу за землю и волю. «И как предки ваши, отцы и деды служили деду моему блаженному богатырю, государю Петру Алексеевичу, — писал Пугачев в своих воззваниях, — и как вы от него жалование получали, так и я ныне и впредь вас жаловать буду и пожаловал землею, водою, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованием, за что вы служить до последней погибели, и буду вам за то отец и жалователь». Он требовал освобождения «у хозяев имеющихся в невольности людей». И под знамена Пугачева стекались заводские и помещичьи крестьяне, башкиры, татары, черемисы, мордва и другие народности Поволжья.
В окрестностях Оренбурга все селения были охвачены восстанием. Помещики бежали. Посланцы Пугачева повсюду призывали крестьян не повиноваться своим господам и объявляли крестьянам волю.
Особенно существенной для Пугачева была поддержка его дела работными людьми уральских заводов. На заводы был послан Хлопуша. Его деятельность увенчалась полным успехом. В начале октября восстали рабочие Воскресенского завода. Управляющий заводом был убит и рабочие, захватив пушки, ядра и имевшийся на заводе порох, отправились в Берду. Вскоре Хлопушей был прислан отряд рабочих с Преображенского завода. Рабочие Авзяно-Петровского завода передали Пугачеву всю имевшуюся на заводе артиллерию, ядра и, захватив казну, вместе с Хлопушей пришли в ставку Пугачева. Силы повстанцев росли, и вскоре им была придана довольно стройная организация Войско повстанцев делилось на полки, во главе которых стояли наиболее близкие Пугачеву лица. Овчинников командовал полком яицких казаков, Кинзя-Арасланов — башкирским полком, Хлопуша — полком заводских работных людей и т. д. Присоединился к Пугачеву и казахский султан Сеид-Али, с отрядом в 200 человек казахских джигитов.
К началу декабря в отрядах Пугачева только под Оренбургом насчитывалось до 15 тысяч бойцов и на вооружении находилось. 86 орудий. Организацией армии повстанцев и ее снабжением ведала учрежденная еще в начале октября военная коллегия во главе с казаком Витошновым.
Успехи повстанцев породили большую тревогу в правительственных кругах Петербурга. Местные власти явно не могли потушить пожар народной войны. Для подавления восстания был: послан генерал-майор Кар. Под командование Кара были переданы войска, собранные в Казани губернатором Брандтом, и отправленные специально для подавления восстания полки из Новгорода и Москвы. Кар рассчитывал на легкую победу. «Опасаюсь только того, — писал он в одном из донесений Екатерине II, — что сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег». Чтобы не допустить отступления повстанцев, он поручил полковнику Чернышеву занять Татищеву крепость.
Пугачев приготовился к борьбе. Отряды, которые должны были принять на себя удар Кара, стали сосредоточиваться в деревне Биккулова. Во главе этих отрядов стоял Овчинников. Им был отправлен к деревне Юзеевой Зарубин с заданием наблюдать за движением правительственных войск.
7 ноября Зарубин с небольшими силами атаковал авангард Кара. Часть конных татар тотчас же передалась на сторону восставших, другая часть была удержана в отряде только огнем пехоты. Солдаты отступили в Юзееву, туда же с основными своими силами прибыл Кар. Здесь к нему должна была присоединиться рота гренадер.
Но Овчинников внимательно следил за движением неприятеля. В ночь с 8 на 9 ноября рота была окружена войсками Пугачева и перешла на сторону восставших. Кар решил отступать, но едва он вышел утром 9 ноября из Юзеевой, как был окружен войсками Овчинникова. С большим трудом Кару удалось избежать полного разгрома.
Чернышев, получив сообщение о поражении отряда Кара, решил пробиваться к Оренбургу. Но 13 ноября вблизи Оренбурга он был окружен крупными силами Пугачева. Ставропольские калмыки и казаки, находившиеся в отряде Чернышева, немедленно передались Пугачеву, скоро прекратили сопротивление и солдаты. Они были приняты Пугачевым в состав его войск. Чернышев и несколько офицеров были взяты в плен и по приказанию Пугачева казнены.
Две крупные победы, одержанные восставшими над правительственными войсками, в дальнейшем сыграли большую роль в распространении восстания. Восставшие поняли, что солдаты не хотят воевать против народа.
В ноябре—декабре восстание быстро распространялось на новые районы. Восстанием была охвачена вся Оренбургская губерния. Вместе с тем, движение распространялось на Пермскую губернию и, частично, на Симбирскую. Рабочие большинства уральских заводов примкнули к Пугачеву. Восстанием была охвачена Башкирия. Казахи, через головы хана и султанов, общались с восставшими и все чаще нападали на пограничную линию. Такие нападения имели место и раньше. Новое заключалось в том, что нападениям теперь стали подвергаться не селения, а крепости и отдельные отряды царских войск. Постепенно в процессе борьбы изживались недоверие и вражда между народностями, усиленно насаждавшаяся царским правительством. Султан Сеид-Али, единственный из султанов прочно примкнувший к восставшим, обращался с письмами к башкирам и призывал их, забыв старую вражду, бороться под знаменами Пугачева против общего врага. Верный сын башкирского народа, наиболее активный сторонник Пугачева, Юлай, отец Салавата, в своем обращении к старейшинам Катавского завода призывал забыть национальную вражду. «Против русских тружеников, — писал он, — в сердцах у нас нет злобы», и далее: «Нам, русскому и башкирскому народам, не следует вести споры и разорять друг друга».
Все же до конца преодолеть национальную вражду Пугачеву не удалось. В этом заключалась одна из слабых сторон его движения. Другой слабой стороной в движении Пугачева была разрозненность различных очагов восстания, что позволяло правительству наносить поражение движению по частям. Помимо Оренбурга, мощные очаги восстания образовались в районе Уфы, Екатеринбурга, Кургана и Красноуфимска, Самары и Ставрополя. Значительные силы восставших были отвлечены на осаду Яицкого городка. В ноябре башкиры окружили Уфу. Отряды, действовавшие под Уфой, быстро пополнялись татарами, дворцовыми, экономическими и помещичьими крестьянами. Для руководства борьбой в этом районе Пугачев назначил Зарубина. С рабочими Воскресенского завода Зарубин в начале декабря прибыл в Чесноковку, находившуюся в 12 км от Уфы, и основал здесь свою ставку. Он сразу же развил кипучую деятельность по привлечению в ряды повстанцев местного населения.
Повсюду рассылались манифесты Пугачева и силы повстанцев быстро росли. В течение короткого времени на сторону Пугачева перешли и влились в отряды Зарубина около 8 тысяч заводских крестьян. Это были наиболее стойкие борцы. Как правило, рабочие привозили с собой захваченную на заводах артиллерию и казну. Некоторые заводы продолжали работать и снабжали орудиями и ядрами как отряды самого Пугачева, так и Зарубина. Власть Зарубина распространялась почти на весь Закамский край. Он стремился придать движению известную организованность. Произвол, насилие и грабежи строго карались. Для пополнения своей армии он применял правильные наборы, — в армию призывались лица от 18 до 50 лет. Для снабжения армии Зарубиным были созданы общественные магазины, из которых выдавались также пособия семьям, призванных в армию.
Зарубин стремился объединить разрозненные действия возникавших в различных районах Закамского края повстанческих отрядов. С этой целью он послал казака Кузнецова, в звании «главного российского и азиатского войска предводителя», с предложением занять главный город Пермской провинции — Кунгур, а атамана Грязнова — центр Исетской провинции — Челябинск. Еще до приезда Кузнецова, в начале января 1774 г., башкиры под руководством Салавата Юлаева и Канзафара Усаева заняли Красноуфимск. После этого Салават Юлаев направил два отряда — один, под командованием Батыркая, к Кунгуру, а другой, под командованием крестьянина, отставного солдата, пожалованного Пугачевым полковником, Ивана Белобородова — к Екатеринбургу. 23 января восставшими был обложен Кунгур. Однако обстрел и штурм города окончились неудачно. 25 января, с прибытием к Кунгуру отряда правительственных войск, повстанцы должны были отступить.
В начале января грозная для правительства обстановка сложилась в районе Челябинска. 5 января расквартированная в городе казачья команда захватила артиллерию и только грубая оплошность восставших, которые оставили орудия почти без охраны, позволила местным властям подавить восстание. Но вокруг города селения и горные заводы перешли на сторону Пугачева.
Через несколько дней после восстания в городе к Челябинску с отрядами казаков и башкир подошел Грязнов. Его отряд достигал 5 тысяч человек. Но предпринятый штурм города осажденными был отбит. 13 января в город вступил отряд правительственных войск во главе с генералом Деколонгом. Однако город оставался прочно блокированным отрядами Грязнова. Попытка Деколонга 1 февраля нанести поражение восставшим у деревни Першиной окончилась неудачно и Деколонг, не рассчитывая удержать город, 8 февраля покинул его вместе с гарнизоном и царской администрацией. Город был занят Грязновым. Это был крупный успех восставших.
Отступление Деколонга к Шадринску послужило сигналом к дальнейшему распространению восстания. Связь Екатеринбурга с Сибирью была прервана. Отряды крестьян заняли Курган; волновались крестьяне Ялуторовского и Тюменского уездов. Создавалась реальная угроза распространения восстания на Сибирь. Только в марте правительству удалось занять Курган и предотвратить дальнейшее распространение восстания. Несколько позже, в апреле, отрядом генерала Деколонга был занят Челябинск.
Активную деятельность развил под Екатеринбургом Белобородов. В январе, пройдя ряд крепостей и заводов, Белобородов занял Билимбаевский завод. Заняв затем Шайтанский завод, отряды Белобородова двинулись к Екатеринбургу. Их аванпосты приблизились на 20—25 км к городу. Сообщение города с внешним миром было прервано. В Екатеринбурге среди властей царила растерянность. Росла дороговизна. Заводы, один за другим, передавались на сторону Пугачева. Работные люди вступали в отряды повстанцев.
Но в середине февраля в борьбе наступил перелом. Против Белобородова были направлены крупные части правительственных войск. Белобородов отступил на Каслинский завод. Екатеринбург был освобожден от блокады. 12 марта Каслинский завод был занят войсками майора Гагрина. Белобородов отступил на Саткинский завод, а оттуда двинулся на соединение с основными силами Пугачева. Ряд заводов продолжал оставаться в руках восставших.
Если перелом в борьбе в пользу правительственных войск на среднем Урале явственно обнаружился в феврале, то в Поволжье этот перелом наметился еще раньше. Правда, здесь войсками Пугачева в ноябре и начале декабря были достигнуты крупные успехи. В ноябре повстанцами был занят Бузулук и почти вся Самарская линия укреплений. Крестьяне селений, расположенных вокруг Самары, поголовно переходили на сторону Пугачева. Так же поступили многие селения в окрестностях Сызрани и Ставрополя. Самара была окружена отрядами восставших и 25 декабря жители города с образами встречали пугачевского атамана Арапова.
Однако долго удержать Самару восставшим не удалось. Уже 29 декабря правительственные войска под командой Муфеля подошли к городу и после ожесточенного боя заняли его. Но население города, по словам Муфеля, оказало победителям «более суровости, чем ласки». Последним успехом восставшего народа в этом районе было занятие в феврале калмыками Ставрополя, но это уже не имело существенного значения для укрепления здесь власти Пугачева. Не улучшило положение Пугачева и взятие его войсками в январе 1774 г. Гурьева городка и в феврале Илецкой защиты. Что лее касается осады войсками Пугачева крепости Яицкого городка и блокирования здесь значительных сил оставшихся верными правительству яицких казаков из старшинской партии, то это был один из неудачных эпизодов восстания. Осажденные, под командой коменданта Симонова, держались упорно, несмотря на голод и недостаток боеприпасов. Дважды предпринятые попытки взять Яицкое укрепление путем подкопов окончились неудачей.
Крупные неудачи Пугачева, которые явственно стали обнаруживаться с начала 1774 г., объяснялись не только разрозненностью действий повстанческих отрядов, стихийностью движения, но и значительным усилением войск правительства в районах, охваченных восстанием.
В конце ноября главнокомандующим войсками, действующими в Казанской и Оренбургской губерниях, был назначен один из наиболее видных и опытных генералов — А.И. Бибиков. Одновременно в Казань были направлены крупные воинские части. Бибиков был отправлен на подавление восстания с весьма широкими полномочиями: ему были подчинены не только военные, но и гражданские и духовные власти края. Прибыв 26 декабря в Казань, Бибиков нашел край почти полностью охваченным восстанием, а местную администрацию в растерянности. Многие воеводы бежали. «Наведавшись о всех обстоятельствах, — писал Бибиков в одном из своих писем, — дела здесь нашел прескверны, так что и описать, буде бы хотел, не могу; вдруг увидел себя в гораздо худших обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мной было».
В январе в Казань стали прибывать посланные правительством войска. Посылая отряды для подавления очагов восстания на горных заводах Урала, Бибиков, однако, свое главное внимание обратил на освобождение Оренбурга, рассчитывая поражением находившихся там основных сил Пугачева положить конец восстанию, и на освобождение от осады Уфы — центра всего Башкирского края.
Главное командование над войсками, действовавшими против Оренбурга, было поручено кн. П. Голицыну. 4 февраля войска Голицына подошли к Бугульме, где соединились с отрядом Фреймана. Вскоре правительственными войсками был занят Бугуруслан, имевший важное значение для восставших, как база снабжения войск Пугачева продовольствием. В конце февраля сюда же прибыл Голицын. Путь к Оренбургу шел через Сорочинск, куда Пугачев направил атамана Овчинникова с крупными силами и вскоре прибыл сам. Однако, оценив положение, Пугачев решил здесь не защищаться. Он приказал Овчинникову в случае наступления неприятеля отойти к Илецкому городку, а сам возвратился в Берду. Овчинников, отступая, приказывал уводить жителей и, чтобы затруднить наступление Голицына, уничтожал на пути все продовольствие. Заняв 11 марта Сорочинск и усилив здесь свои силы отрядом Мансурова, Голицын продолжал наступление и 17 марта занял Ново-Сергиевскую крепость.
Теперь путь к Оренбургу преграждала Татищева крепость. Здесь Пугачев и решил задержать наступление правительственных войск. Оставив в Берде, для продолжения блокады Оренбурга, Шигаева, сам он с крупными силами отправился к Татищевой и стал принимать срочные меры к ее укреплению. Пугачев сам расставил артиллерию, вымерил расстояния, доступные обстрелу, и поставил здесь обозначительные знаки.
Тактика Пугачева сводилась к тому, чтобы допустить атакующие войска на пушечный выстрел и затем открыть по ним губительный артиллерийский огонь. С этой целью гарнизону крепости было приказано соблюдать полную тишину, чтобы противник посчитал крепость покинутой войсками.
Однако эта хитрость удалась лишь частично: наличие защитников в крепости было обнаружено. Но Голицын не мог получить сведений, насколько силен ее гарнизон.
Утром 22 марта подошедшие к Татищевой войска открыли по крепости артиллерийский огонь. Защитники Татищевой ответили на этот обстрел огнем 30 крепостных орудий. Артиллерийский бой продолжался три часа и не принес никакого успеха осаждавшим. Тогда Голицын решился на штурм крепости. Восставшие дрались самоотверженно. Бой продолжался с переменным успехом несколько часов. Голицын был вынужден ввести в действие свои последние резервы. Часть войск Голицын послал в обход крепости, чтобы занять дорогу, идущую в Оренбург. Заметив это движение, Пугачев, по настоянию Овчинникова, покинул поле боя и отступил к Берде. Бой продолжался. Войскам Голицына удалось ворваться в крепость, но повстанцы отчаянно продолжали драться и на ее улицах.
Победа под Татищевой стоила правительственным войскам небывало больших за всю кампанию потерь. Однако потери Пугачева были еще более серьезными. Здесь, под стенами Татищевой, легла лучшая часть его войск.
Одновременно с движением отрядов Голицына против Оренбурга, Бибиковым были посланы значительные силы против Зарубина, осаждавшего Уфу. Выступившие из Казани еще в начале февраля правительственные войска только в середине марта, под командованием подполковника Михельсона, подошли к Уфе. Движение отряда задержалось всеобщим возмущением населения.
Зарубин, не дожидаясь нападения Михельсона, выслал против него сильный отряд в 7 тысяч человек с 10 орудиями. Бой произошел у деревни Зубовка. Восставшие дрались самоотверженно и в плен не сдавались. Про башкир Михельсон доносил после боя, что они дрались с такою яростью, «что редкий живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших». Бой 24 марта длился несколько часов и закончился победой правительственных войск. Зарубин бежал во главе небольшого отряда — в 20 человек — в Табынск, там был схвачен казачьим есаулом и выдан Михельсону.
Победа Михельсона ликвидировала крупный очаг восстания под Уфой, но не привела к ликвидации восстания в Башкирии. Борьба отдельных партизанских отрядов продолжалась. С появлением Пугачева на южном Урале она вспыхнула с новой силой.
Потерпев поражение под Татищевой, Пугачев очистил Бердскую слободу и, после ряда колебаний, отступил к Каргале, расположенной в 20 верстах от Оренбурга. С остатками своих сил Пугачев 1 апреля дал здесь бой правительственным войскам.
Под давлением многочисленных, хорошо организованных правительственных отрядов пугачевские войска вынуждены были отступить к Сакмарскому городку. Здесь бой закончился поражением повстанцев.
Пугачеву, во главе небольшого отряда, удалось скрыться от преследования. Местные власти на время потеряли его из вида. В битве под Каргалой Пугачев потерял большое число верных своих сотрудников. Погиб старик Андрей Витошнов, возглавлявший военную коллегию Пугачева. Попали в плен Максим Шигаев, один из первых яицких казаков, примкнувший к Пугачеву, Иван Почиталин — секретарь Пугачева, Тимофей Падуров и многие другие.
Пугачев лишился и своих войск и своих наиболее преданных кадров. Другие верные люди были оторваны от Пугачева. От Екатеринбурга Белобородов отступал на юг. Бежавшие из-под Яицкого городка, после занятия его 16 апреля отрядом генерала Мансурова, атаманы Перфильев и Овчинников блуждали по степям, стремясь соединиться с Пугачевым. Незадолго до битвы у Каргалы одним из сотников был захвачен и выдан властям Хлопуша. Он был вскоре казнен в Оренбурге.
Но правительство ошибалось, когда оно думало, что после победы под Татищевой осталось ликвидировать только разрозненные отряды повстанцев, чтобы окончательно погасить пожар народной войны. Сила Пугачева была во всеобщем сочувствии к нему народных масс. Его нового появления ждали и работные люди горных заводов Урала, и крестьяне, и угнетенные царизмом нерусские народности. Вскоре пламя народной борьбы вспыхнуло с новой, еще более грозной для правительства силой.
В Оренбургском крае после поражения Пугачева продолжали волноваться калмыки. Несмотря на ряд серьезных ударов, нанесенных им царскими войсками, все же часть их в конце мая успела прорваться через заграды и ушла в Башкирию. В районе Камы, между Мензелинском и Осой находились многочисленные отряды повстанцев, неуловимые для царских войск. В районе Красноуфимска продолжались волнения казаков, которые открыто ожидали нового появления государя Петра Федоровича. За рекой Уфой группировались отряды башкир — около 3000 человек — под руководством Салавата Юлаева. На Саткинском заводе находился Белобородов с отрядом в тысячу человек. Сам Пугачев после поражения под Сакмарским городком скрывался на Воскресенском заводе. Отсюда он еще в апреле перешел на Авзяно-Петровский завод и затем на Белорецкий.
На Белорецком заводе Пугачев провел несколько недель, употребив это время на организацию новой повстанческой армии. Его воззвания вновь подняли всю Башкирию. Заводские работные люди массами присоединялись к Пугачеву. За ним последовали крестьяне уральских сел и деревень. Восстание на южном Урале вновь принимало всеобщий характер. К Пугачеву приходили отрядами и в одиночку башкиры, калмыки, татары, заводские рабочие, помещичьи и экономические крестьяне, яицкие, сакмарские и красногорские казаки. Если по приходе в Белорецкий завод армия Пугачева состояла из 400 заводских крестьян и небольшого отряда башкир, то к началу мая в распоряжении Пугачева была армия численностью около 5 тысяч человек.
С этими силами Пугачев 2 мая выступил из Белорецкого завода и пошел к Магнитной крепости. 6 мая Магнитная пала. Здесь, у Магнитной соединился с Пугачевым Белобородов со своим отрядом заводских рабочих и Овчинников с Перфильевым с отрядом яицких казаков. Это была серьезная помощь Пугачеву.
Повстанческая армия не только выросла количественно. С Пугачевым соединились энергичные и преданные делу восстания руководители, на которых можно было положиться. Пугачев наносил удары в направлениях, в которых их менее всего ожидало командование царских войск. Горными дорогами, уничтожая за собой все мосты и переправы, он пошел к Карагайской крепости, занял ее почти без сопротивления и через крепости Петропавловскую и Степную направил свой главный удар против Троицкой крепости. 19 мая после упорного боя Троицкая сдалась Пугачеву. Теперь он обладал большими силами: его армия насчитывала до 10 тысяч человек.
21 мая значительные силы правительственных войск подошли к лагерю Пугачева. В происшедшем бою Пугачев потерпел поражение. Он отступил с остатками своей армии и в течение нескольких дней царские власти ничего не знали о его местопребывании.
Основные силы, стянутые против Пугачева во время осады им Оренбурга, находились, главным образом, в Оренбургской губернии, охраняя подступы к ней на случай нового нападения повстанческих войск. Командовал ими после смерти А.И. Бибикова (умершего 9 апреля) генерал Ф. Щербатов. Непосредственно против Пугачева действовали подвижные отряды под командованием майоров Гагрина, Желобова и некоторых Других.
Но особенно энергичную деятельность по борьбе с повстанческими отрядами развил подполковник Михельсон. 15 мая Михельсон находился у Саткинского завода. Узнав о движении Пугачева, он выступил к вершинам Яика. В верховьях реки Ай он столкнулся с крупным отрядом башкир. В упорном сражении Михельсон разбил их, но потерял из своего отряда свыше 60 человек. В рапорте князю Щербатову от 22 мая он объяснял свои большие потери тем, что башкиры дрались отчаянно. «Живых злодеев, — писал он, — я едва мог получить из забежавших в озеро... каждый из сих варваров кричал, что хочет лучше умереть, чем сдаться».
На другой день, 23 мая, Михельсон неожиданно натолкнулся на отряд Пугачева. После поражения, понесенного у Троицкой крепости, Пугачев за два дня сумел привести в порядок свои рассеянные силы. В происшедшем бою около деревни Лягушиной Пугачев был разбит и потерял около 1000 человек убитыми и пленными, по преимуществу из заводских крестьян, но сам сумел скрыться. Михельсон двинулся к Чербакульской крепости и далее к Златоустовскому заводу, относительно которого были получены сведения, что туда прибыли от Пугачева 100 яицких казаков. Но, не доходя 7 верст до Златоуста, Михельсон получил сведения, что Пугачев движется на Саткинский завод, где его уже ждет Салават Юлаев с большим отрядом башкир. У самого Пугачева, несмотря на только что понесенное поражение, было снова 2000 человек.
Всеобщее восстание работных людей и крестьян позволяло Пугачеву быстро пополнять свои потери. При приближении отряда Михельсона Салават начал отступать и занял Симский завод. Стремясь задержать продвижение правительственного отряда, башкиры уничтожили все переправы на реке Ай и заняли на противоположном берегу сильные оборонительные позиции. С большим трудом Михельсону удалось осуществить переправу, разбить башкир и подойти к деревне Кигам.
Между тем сам Пугачев находился на реке Миасе, успев значительно усилить свои войска за счет, главным образом, работных людей Саткинского, Златоустовского и других заводов. 3 июня он неожиданно напал на отряд Михельсона, но снова потерпел поражение. На другой день он снова атаковал Михельсона, но опять не имел успеха.
В отрядах Пугачева было мало опытных воинов, как это было до поражения при Татищевой. Плохо вооруженные, неопытные в военном деле отряды восставших с трудом выдерживали натиск кадровых войск.
Но и Михельсону его успехи дались дорого. Отряд потерял много убитыми, ранеными и больными. Лошадей не хватало, продовольствие доставлялось с большим трудом. Михельсон должен был на время выйти из борьбы и вывести свой отряд в Уфу на отдых и пополнение.
Пугачев отошел за Миас и энергично приступил к формированию новых сил. Он стремился привлечь в свои отряды как русских, так и другие народности края, особенно башкир. В этом отношении ему оказывал большую помощь Салават Юлаев.
По заводам, селам и башкирским селениям распространялись новые манифесты Пугачева. Они ясно раскрывали те цели, которые ставил перед восставшим народом Пугачев.
«Мы отеческим нашим милосердием и попечением, — говорилось в манифесте, — жалуем всех верноподданных наших, которые помнят долг свой к нам присяги, вольностью, без всякого требования в казну подушных и прочих податей и рекрутов набору... Сверх того, в России дворянство крестьян своих великими работами и податями отягощать не будет, понеже каждый восчувствует преписанную вольность и свободу».
Эти манифесты оказывали огромное впечатление на народные массы. Восстание разрасталось. В начале июня повстанцами были заняты Воскресенский, Верхотурский, Богоявленский, Архангельский и другие, расположенные в Башкирии заводы. Повсюду повстанческие отряды находили поддержку среди работных людей.
Правительство было не в силах подавить всеобщее возмущение. В это время на севере Башкирии в районе Красноуфимска действовал Белобородов. Под его командованием находился отряд в 3 тысячи человек, состоявший из заводских рабочих и красноуфимских казаков. 11 июня повстанцы нанесли сильное поражение отряду подполковника Попова, высланному против них из Кунгура.
Вскоре под Красноуфимском появился сам Пугачев. Заняв город, он двинулся к Кунгуру. Однако, изменив направление движения своих войск, Пугачев через Иргинский завод повернул к Осе, небольшой крепости, расположенной близ Камы, откуда шел большой тракт на Казань.
Переход Пугачева на Каму и движение его к Казани означали перенос центра восстания в Поволжье, расширение социальной базы за счет крепостного крестьянства приволжских и центральных губерний. Основной причиной резкого изменения направления в движении Пугачева было то, что, в результате ряда поражений, он был оттеснен правительственными войсками от горных заводов южного и, в значительной мере, среднего Урала, откуда он черпал и наиболее стойкие свои людские резервы и вооружение.
Пробиться снова в горнозаводские районы было невозможно. По следам Пугачева шли сильные правительственные отряды. Момент для движения к Казани Пугачевым был выбран несомненно удачный. Войска, сосредоточенные для подавления восстания, продолжали оставаться в пределах Оренбургской губернии, где острота борьбы уже прошла. Другие части правительственных войск были расположены в укреплениях среднего Урала — Екатеринбурге, Челябинске, Кунгуре и других. Путь на Казань по существу был не защищен. Основная масса правительственных войск еще была на турецком театре войны, далеко на юге, и снять их оттуда правительство не могло. Крепостное крестьянство России глухо волновалось. В мае открытые крестьянские восстания вспыхнули в районах Воронежа и Тамбова.
Пугачев повсюду встречал в народных массах сочувствие. 21 июня ему сдалась Оса, вскоре был занят Ижевский завод. Путь на Казань был открыт. Казанский губернатор Брандт не имел возможности выставить против Пугачева сколько-нибудь значительные силы. Он просил начальников отрядов, действовавших против восставших в Башкирии, поспешить на помощь, но только один отряд Михельсона, еще 17 июня покинувший Уфу, спешно двинулся к Казани.
Между тем, силы Пугачева непрерывно росли. По показаниям одного из помощников Пугачева, его армия в это время насчитывала до 20 тысяч человек, но большинство ее бойцов было плохо вооружено. Башкиры шли с луками и копьями, крестьяне с дубинами, топорами и вилами. Только казаки и часть работных людей имели ружья. Почти не было опытного командного состава. 10 июля Пугачев разбил высланный против него из Казани отряд Толстого, при чем значительная часть отряда перешла на его сторону. 11 июля он подошел к городу.
12 июля Пугачев повел свои войска со стороны Арского поля на приступ к Казани. Выставленные против восставших отряды быстро были смяты и отступили в крепость. Слободы и город, за исключением кремля, оказались в руках Пугачева. Артиллерия начала обстрел кремля. Город горел.
Но в разгар боя Пугачев вывел часть своих войск из города. Он получил сведения, что отряд Михельсона приближается к Казани. Бой произошел в семи верстах от города, близ Царицына и продолжался пять часов. К вечеру Пугачев отступил в свой лагерь, а на утро вновь атаковал приблизившегося к городу Михельсона, но успеха не имел и отступил за реку Казанку в село Сухую реку, расположенное в 20 верстах от города.
15 июля он вновь начал наступление на Казань, но был отражен отрядом Михельсона и гарнизоном крепости. Это было крупным, но еще далеко не решившим судьбу восстания поражением Пугачева. Войско Пугачева разбилось на отдельные небольшие отряды. Многие из них были рассеяны правительственными войсками. В одном из этих отрядов был пленен верный сторонник Пугачева — Иван Белобородов. Вскоре он был казнен в Москве. Некоторые отряды впоследствии вновь присоединились к Пугачеву.
Падение Казани произвело огромное впечатление как в правительственных кругах, так и среди народа. Куда пойдет Пугачев, — не знали. Опасались его движения на Москву. Были приняты срочные меры к укреплению старой столицы. Спешно стали стягиваться войска к Москве и Нижнему. Положение представлялось тем серьезнее, что больших сил у правительства между Москвой и Казанью не было. В то же время падение Казани послужило сигналом для подъема крестьянского движения в поволжских губерниях.
Между тем Пугачев отходил на север. Пройдя около 100 верст вверх по Волге, Пугачев 18 июля с отрядом в 400 человек перешел на правый берег около деревень Нерадиво и Сундыри. Предстояло решить основной вопрос — о направлении дальнейшего движения.
Пугачев, несмотря на советы своих приближенных, не пошел на север, к Нижнему, а повернул на юг. Вероятнее всего предположить, что это решение Пугачева было принято не под влиянием слухов о сильном укреплении Нижнего. У Пугачева после отступления от Казани не было стратегической базы. Он был теперь отрезан и от горных заводов Урала и от Башкирии. Углубиться при этих условиях во внутренние губернии России, пораженные в 1773—1774 гг. голодом, он не решался. Найти новую стратегическую базу он рассчитывал среди родного ему Донского казачества. Направляясь теперь на юг, он обратился с новым манифестом к населению края, через который ему предстояло пройти.
«Жалуем сим именным указом, — говорилось в этом манифесте, — с монаршим и отеческим нашим милосердием, всем находящимся прежде в крестьянстве и подданстве у помещиков, быть верноподданными рабами собственно нашей короны и награждаем древним крестом и молитвою... вольностью и свободою, вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, во владение землями, лесами, сенокосными угодьями, рыбными ловлями, соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем от всех прежде чинимых — от злодеев дворян, градских мздоимцев и судей — крестьянам и всему народу налагемых податей и отягощениев... А как ныне имя наше властью всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим именным указом: кои дворяне в своих поместьях и вотчинах оных противников нашей власти, возмутителей империи и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с своими крестьянами, по истреблении которых противников и злодеев дворян каждый может восчувствовать тишину, спокойную жизнь, кои до века продолжаться будут».
Пожалуй, ни в одном из своих более ранних манифестов Пугачев не излагал с такой полнотой и четкостью целей борьбы. Это был манифест крестьянского царя об освобождении крестьян от крепостной зависимости и тягот, налагаемых на них крепостническим государством. Освобождение должно было сопровождаться наделением крестьян землей и всеми угодьями. Манифест намечал и путь к освобождению: беспощадная борьба с дворянством, вплоть до его уничтожения.
После перехода на правый берег Волги силы Пугачева начали быстро расти: к нему стали присоединяться бурлаки, чуваши, окрестные крестьяне. В дальнейшем, по мере продвижения Пугачева на юг, крестьянство поголовно восставало. То, что Пугачев обещал в своем манифесте, отвечало жизненным, насущным интересам народа. Восстание в Поволжье становилось всеобщим. «Почти нет той деревни, — доносил Михельсон, — в которой бы обыватели не бунтовали и крестьяне не старались бы сыскивать своих господ или других помещиков или приказчиков к лишению их бесчеловечным образом жизни». В записках другого очевидца мы читаем: «Кто только мог сесть на коня и идти добрыми шагами пешком с косами, пиками и всякого рода дубинами, присоединялись к пугачевской армии».
Конечно, далеко не все входили непосредственно в армию Пугачева: он брал с собой тех, кто имел коня, — пешее ополчение связывало маневренность его армии. Остальные по предложению Пугачева образовывали партизанские отряды и действовали в тылу правительственных войск. Таких отрядов было много. К августу во всех районах, охваченных восстанием, от Нижегородской губернии до Дона, действовало до 60 повстанческих отрядов. Некоторые из этих отрядов были очень большими. В Пензенской губернии в отряде крестьянина Ивана Иванова насчитывалось до 3000 человек. Под Инсаром отряд крестьянина Петра Евстафиева кроме Инсара захватил Троицк, Краснослободск, Темников и подходил к Ардатову. Отряды крестьян подходили к Тамбову, действовали в Воронежской и Нижегородской губерниях. Партизанские отряды угрожали Арзамасу.
Вблизи Симбирска действовал крупный крестьянский отряд Фирса Иванова. Вышедший против него симбирский комендант Рычков был разбит и погиб. Восстание грозило переброситься в Московскую губернию.
Отряду Михельсона было предписано идти с левого фланга армии Пугачева, чтобы в любой момент быть готовым перерезать ему пути на Москву. Но Пугачев шел на юг форсированным маршем и уже в первые дни отступления сумел оторваться от преследовавших его отрядов Михельсона, Муфеля и Меллина. 20 июля им был занят Курмыш, 23 июля — Алатырь, 27 июля — Саранск. 1 августа он подошел к Пензе и 2 августа занял этот город. 4 августа был взят Петровск, а через четыре дня Пугачев вступил в Саратов.
Везде повторялась одна и та же картина: воеводы и помещики бежали, народ переходил на сторону Пугачева. Пугачев пополнял свои отряды добровольцами. Местами на его сторону переходили и отряды регулярных войск. Пугачев забирал артиллерию и боеприпасы, пополнял свою казну, ставил в занятых городах комендантов, но нигде не задерживался. Он спешил на юг, чтобы здесь привести в порядок свои войска, создать новую боеспособную армию.
Правительство, напуганное расширением народной войны, принимало все новые меры. Оно стремилось воздействовать на население манифестами, использовать духовенство для агитации, за выдачу Пугачева назначило крупные суммы. Эти меры не приносили успеха. Но в основном правительство рассчитывало подавить восстание террором и вооруженным путем.
23 июля в Петербурге было получено извещение о заключении графом Румянцевым мира с Турцией. Это открывало широкие возможности для использования против Пугачева вооруженных сил, действовавших на турецком театре войны. Все новые и новые части отправлялись против Пугачева. В конце июля против Пугачева действовали 7 полков и 3 роты пехоты, 9 легких команд, 18 гарнизонных батальонов, 7 полков и 11 эскадронов кавалерии, 4 донских полка, 1000 украинских казаков и 2 дворянских корпуса — казанский и пензенский. Сама Екатерина II писала графу Панину, что против Пугачева «столько наряжено-войска, что едва не страшна ли таковая армия и соседям была».
Чтобы сосредоточить дело подавления в одних руках, было решено назначить в район восстания нового главнокомандующего, с подчинением ему всех местных властей. Таким главнокомандующим 29 июля был назначен граф П. Панин. Ему же были подчинены гражданские власти в Нижегородской, Оренбургской и Уфимской губерниях. Полномочия нового главнокомандующего были почти неограничены. Вскоре на театр военных действий был направлен А.В. Суворов, но он прибыл уже тогда, когда Пугачев у Сальникова завода потерпел последнее поражение.
Движение Пугачева к нижней Волге вновь подняло на борьбу против правительства почти всех калмыков. В то же время в огромной степени возросло движение казахов на Нижнем Урале. Колебания казахской аристократии, султанов, давно закончились. После того как Пугачев потерпел поражение под Татищевой в марте 1774 г., хан и окружавшие его султаны, а также родовая верхушка бесповоротно перешли на сторону царского правительства.
Но те причины, которые вызвали движение казахского народа осенью 1773 г. — земельные стеснения и насилия пограничных отрядов, особенно старшины яицкого войска, — далеко не были устранены. Казахский народ продолжал бороться за жизненно необходимые ему пастбища на нижнем Урале.
Но теперь, в июле и августе 1774 г., он выступал помимо султанов и подавляющей массы старшин. Среди казахов выдвинулся и энергичный предводитель, один из старшин, батыр Срым Датов. Но эта борьба казахского народа организационно не была связана с действиями армии Пугачева. Тем не менее, отвлекая на себя часть царских войск, казахи во главе со Срымом объективно облегчали борьбу русского народа во главе с Пугачевым против общего врага — царского правительства.
11 августа Пугачев во главе отряда, насчитывавшего до 6 тысяч человек, взял Камышин, 17 августа им была взята Дубовка — центр волжского казачества. Волжские казаки в своей массе присоединились к Пугачеву, который еще обладал достаточными силами, чтобы наносить отдельные поражения царским войскам. 16 августа на реке Пролейке Пугачев разбил значительный отряд царских войск. Калмыки и часть солдат перешли на сторону Пугачева. При взятии Дубовки потерпел поражение от Пугачева другой правительственный отряд. То же произошло 19 августа в бою на реке Мечетной.
Но в главном, к чему стремился Пугачев, двигаясь после поражения у Казани на юг, — найти поддержку в донском казачестве — он потерпел полную неудачу.
Правда, когда он 21 сентября подступал к Царицыну, в его войске было около 1000 донцов, примкнувших к нему в разное время, в последний раз в битве на реке Мечетной. Но через день, заклепав пушки, они покинули Пугачева.
Попытка взять Царицын, хорошо укрепленный еще до прихода повстанческой армии, не удалась. После этого Пугачев ее не повторял. Не повторял не только потому, что подходили отряды Михельсона, но и потому, что после неудачной попытки опереться на донское казачество среди яицких старшин в его армии шло глухое брожение. В успех его дела многие уже не верили и среди старшин зрело предательство.
Пугачев обошел Царицын и продолжал отступление на юг. У Сальникова завода, в 100 км от Царицына, произошло последнее сражение крестьянской армии Пугачева с правительственными войсками, которыми командовал Михельсон. Артиллерия Пугачева почти не оказала сопротивления. Она находилась под руководством Чумакова, а у того уже созрело решение выдать вождя восстания властям. В битве 24 августа при Сальниковом заводе пропал без вести атаман Овчинников. Пугачев потерял 2000 убитыми, 6000 пленными. Сам Пугачев во главе небольшого отряда вскоре перебрался на луговой (левый) берег Волги. Он рассчитывал пройти к Гурьеву городку, там перезимовать, потом уйти за Каспий и поднять на восстание кочевников. Пугачев еще и теперь говорил своим спутникам о возможности в будущем пойти на Москву; еще верил, что не все потеряно.
Но яицкие атаманы, остававшиеся с ним, думали о другом — об аресте и выдаче властям Пугачева. Они медлили потому, что в отряде, который перешел за Волгу, у Пугачева еще были сторонники. Но отряд таял от голода, недостатка лошадей.
У Узеней заговорщики — Творогов, Чумаков, Федульев, Железнов и Бурнов — осуществили свой черный замысел. Пугачев был ими схвачен и обезоружен. В ночь с 14 на 15 сентября его привезли в Яицкий городок и сдали властям. На другой день в Яицк приехали Суворов и Голицын. Вскоре привезли захваченного в степи последнего из крупных сподвижников Пугачева — Перфильева.
Пугачев — пленный и закованный в кандалы — все еще представлялся опасным. Боялись, что его отобьют его сторонники. При отправлении Пугачева с семьей в ночь на 18 сентября в Симбирск его конвоировали две роты (по другим сведениям два батальона) пехоты при двух орудиях и две сотни казаков. 1 октября Пугачев был доставлен в Симбирск, куда прибыли главнокомандующий Панин и начальник следственной комиссии П.С. Потемкин.
В Симбирске Пугачеву был учинен допрос, один из них публичный, при народе, в целях убедить народные массы в самозванстве Пугачева. 25 октября Пугачева с женой и сыном Трофимом отправили в Москву. Переезд был совершен с большими предосторожностями: заключенных сопровождал сильный конвой. По дороге в селах, на расстоянии не более 60 верст, было расположено по роте солдат.
В Москве Пугачева поместили в Монетном дворе (в Охотном ряду) и никого к нему не допускали. Следствие над ним и его ближайшими сотрудниками вел главнокомандующий Москвы князь Волконский совместно с обер-секретарем Сената Шешковским, известным своей жестокостью к заключенным.
30 декабря начался суд. Он продолжался два дня. Суд состоял из Сената, Синода и чиновничества первых трех классов, находившегося в Москве. Подсудимых на суде не допрашивали. Был вызван только Пугачев для подтверждения данных на следствии показаний.
10 января в Москве на Болоте состоялась казнь осужденных. Эшафот был окружен плотной стеной войск с ружьями наизготове. За эту живую стену не пропускали никого, кроме крупнейших дворян и чиновников. Площадь за строем солдат и соседние улицы были полны народа. Вот как описывает казнь Пугачева один из очевидцев, И. Дмитриев: «Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам. Потом с уторопленным видом стал прощаться с народом: кланялся во все стороны, говоря прерывающимся голосом: "прости народ православный, отпусти мне в чем я согрубил перед тобой, прости народ православный". При этом слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его: сорвали белый бараний тулуп, стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он, всплеснув руками, опрокинулся навзничь и в миг окровавленная голова уже висела в воздухе».
Так же был казнен и Перфильев. Тут же на Болоте в момент казни Пугачева были повешены его три соратника: Падуров, Шигаев и Торнов. 18 осужденных были приговорены к вырыванию ноздрей, наказанию кнутом и ссылке в Сибирь. Иван Зарубин был отправлен в Уфу и там обезглавлен. Лица, предавшие Пугачева, получили прощение и были поселены в Рижской губернии. Семья Пугачева была заточена в крепости.
Пленение Пугачева и последующая его гибель на эшафоте не означали конца восстания. В Башкирии продолжал борьбу Салават со своим отцом Юлаем. Только в ноябре правительственным отрядам удалось захватить Салавата и Юлая в плен. Партизанскую борьбу продолжали и крестьяне русских губерний.
С необычайными даже для XVIII в. жестокостями правительство старалось подавить последние вспышки крестьянской войны. Главнокомандующий граф Панин, выехавший из Москвы на театр военных действий только 17 августа 1774 г., т. е. в самом конце восстания, фактически не руководил и не мог руководить, из-за отдаленности театра военных действий, войсками, боровшимися против отрядов Пугачева. Но зато он, с первых же дней своей деятельности, развернул исключительно энергичную деятельность по «умиротворению» порученного ему края. Но это была деятельность не военачальника, а палача. Казням не было конца. Людей вешали, привешивали за ребра к так называемым глаголям, запарывали на смерть. Целые селения сжигались карателями, а их население, не успевшее бежать, подвергалось истязаниям и казням. До конца 1775 г. продолжала свою деятельность следственная комиссия, когда особым манифестом было объявлено прощение всем участникам восстания. Но тогда «прощать», собственно, было уже некого.
Правительство стремилось изгладить даже самую память о мужицком царе. О Пугачеве нельзя было упоминать в печати; станицу Зимовейскую, из которой происходил Пугачев, перенесли в другое место и назвали Потемкинской; дом Пугачева был сожжен еще в январе 1774 г. Река Яик была переименована в Урал; яицкое войско — в уральское, а Яицкий городок — в Уральск.
Но народ крепко запомнил мужицкого царя, вставшего за замордованного, униженного крестьянина и погибшего за него на эшафоте.
Причины поражения движения Пугачева коренились в тех общих условиях, которые обрекали крестьянские движения эпохи феодализма на неуспех. На эти причины с исчерпывающей ясностью указал товарищ Сталин.
«Крестьянские восстания, — говорил товарищ Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, — могут приводить к успеху только в том случае, если они сочетаются с рабочими восстаниями, и если рабочие руководят крестьянскими восстаниями. Только комбинированное восстание во главе с рабочим классом может привести к цели».2
Рабочий класс в то время в России еще только зарождался. Работные люди Урала еще не обособились, как класс, от крестьянства и руководящей роли в движении Пугачева не играли. Отсутствие руководства со стороны рабочего класса, отсутствие ясно осознанной программы, стихийность движения, его разновременность и разрозненность, несогласия среди руководителей восстания по ряду вопросов неизбежно обрекали его на поражение. Несмотря на это, значение восстания русского и других угнетенных царизмом народностей под руководством Пугачева исключительно велико.
Чтобы понять его место в истории, надо вспомнить, в каких условиях оно возникло и развивалось. Вторая половина XVIII в. ознаменовалась зарождением в России капиталистического уклада. Как уже указывалось, развитие капиталистических отношений происходило в условиях господства крепостничества и явно крепостнической политики правительства. Как бы ни была неясна программа Пугачева, одно в ней несомненно — Пугачев поднимал народные массы на борьбу с крепостничеством, на «мужицкую» чистку земли от помещичьих латифундий.
Победа Пугачева означала бы расчистку пути для развития крестьянства по буржуазному пути, без дворянства, без дворянского землевладения. Именно эту программу объективно выдвигал Пугачев, в противоположность местническим устремлениям казацких старшин, на которых он должен был опираться. Таков был бы объективно неизбежный путь развития России в случае победы Пугачева, хотя сам руководитель восстания этого и не сознавал.
Мечты Пугачева о казацком круге, как форме политического устройства, были утопичны. И они скоро бы рассеялись. Осталась бы эксплуатация человека человеком, только одна ее форма — крепостническая, сменилась бы другой — капиталистической. Но русское крестьянство было бы избавлено от того мучительного пути постепенной перестройки крепостнической системы в капиталистическую, на который вступила Россия и который ее правящие классы так и не могли пройти до конца. С этого, мучительного для крестьянства, пути перерастания крепостнической экономики в капиталистическую и свернул бы Россию мужицкий царь Емельян Иванович Пугачев, если бы его восстание могло победить.
Но неизбежное поражение восстания не снимает большой прогрессивной роли, которую оно играло в качестве одной из наиболее ранних и значительных, хотя и стихийных попыток крестьянства расчистить путь для буржуазного развития России не путем реформ, а путем беспощадной борьбы с крепостничеством.
Примечания
1. К. Маркс. Капитал, 1949, т. III, стр. 810.
2. И.В. Сталин. Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом, Партиздат, 1938, стр. 9.