Вернуться к В.А. Багров. Емельян Пугачев

III. Двор меновой

Что мне шумит, что мне звенит
Далече рано перед зорями?

1

Гуще и гуще наплыв синевы
В бледном вечернем лазорье.
На колокольнях, на гребнях травы
Вянут багряные зори.

Скоро на тройке коней вороных,
Ряженных в звездную сбрую,
Ночь налетит со степной стороны,
Кованый бубен заместо луны
Бросит в яицкие струи.

Город над Яиком ночи темней,
Глуше земли. А в заречье
Посвист казачий, и топот коней,
И голоса человечьи.
Разноязыкая речь у огней
Слышится.
Что там, в заречье?

Или опять боевых сыновей
Кликнула степь под оружье?
Свистнула ветром:
Сожги и развей
Город тоски и неволи моей,
Вытопчи все его гнезда в окружье
Сотнями диких киргизских коней!

Что там шумит,
Что там звенит,
Вставши стеною пред зорями?
Пики башкирские колют зенит
Или камыш над озерами?

Месяца нет, и вода на пути.
Лучше рассудимте мудро:
Вплавь не пускаться И вброд не брести —
Все нам поведает утро.

2

Белою зорькой на синем лимане
Чайка всплеснет белоперым крылом,
Белою зорькой по пояс в тумане
Тополь встряхнет серебристым листом.

Но поднялся и задвигался по полю
Стан за рекой в неумытую рань.
Говор, как ропот зеленого тополя,
Разноголосая брань.

А погодя
К водопою затопали
Сотнями ног табуны,
Белую зорьку из Яика допили,
Пену хватали с волны.

Фыркали громко, гремели цепями.
Плыли, одетые в розовый дым.
Степи. И солнце взошло над степями,
Небо раздвинув щитом золотым.

И, опьяненный простором зеленым,
Белый султан черногривых кобыл
Воду копытом разбил обагренным,
Вытянул шею и затрубил —

Звонче голодного ворона, звонче
Медного рога, серебряных труб
Ветра степного!

Жидкое солнце
В гриве струилось
И капало с губ.

Где ж боевые, победные крики,
Свист забубенный, стремян перезвон,
Где же сквозь ветер летящие пики,
Хлопанье волноподобных знамен?

Ночь обманула.
Киргизские орды
Городу били покорным челом,
Пестрыми шкурами бобров
И гордым
Звонкокопытным степным табуном.

Что же! И город смеялся степенно:
— Милости просим с богатой казной.
Он им построил для торга и мена
Прямо над Яиком двор меновой.

3

Двор меновой. В неуемном веселье,
В выкриках, в блеске азартных огней
Он закружился цветной каруселью
Потных людей и визжащих коней.

Всюду мелькали, подбитые ватой,
Огненно-красные, будто пожар,
Будто бы крытые степью халаты
Медных киргиз и латунных татар.

Пыль застилала осенние дали,
Пыль, как собака, брела по пятам,
Оси визжали, лошади ржали,
Плыл на возах, перехваченный в талии,
Красный да синий яицкий кафтан.

Из-под копыта — ошметками грязи —
В глаз богомольцу, на рясу попу,
На тюбетейку татарскую князю, —
Всадники вплавь проезжали толпу,

Грудью сбивали, горланили в раже.
Крики покрыл оглушительный рев —
И над базаром с осанкой лебяжьей
Плавно проплыл
Караван верблюдов.

Он пробирался к торговому городу
Через барханное море жары,
Через степные разбойные орды
От минаретов седой Бухары.

В пыльных тюках —
Виноградные кисти,
Яблоки, персики, груши, алча,
Винные ягоды, жаркие ситцы,
Искристый шелк, золотая парча.

А на верблюжьих горбинах бухарец
Молча кусал индевеющий ус,
Будто не видел косматые хари,
Лисьи глаза и поклоны урус.

Что Бухара!
Тут во всем изобилии
Стелются степи киргизской орды,
Битые звери зеленой Башкирии,
Рыба из быстрой яицкой воды.

Шкуры медвежьи, как звездные ночи,
Черные, с отблеском. Лис с огоньком.
Будто вода, серебристые волчьи
И драгоценный бобер с колоском.

Рыси, куницы, белые стаи
Заячьих шкурок качались везде,
И голубые, как снег, горностаи
С черною кисточкою на хвосте.

Лисы лежали, как золота груды;
Вспыхивал по ветру солнечный ворс.
Русский торгаш:
— Зверь-то откуда,
Слышь-ка, батырь?
— Зверь эта Орск.
Искрились, будто бы желтые руды,
Желтые шкуры.
— За много ли верст?

— Пять верст до Бекова,
Да везти некова,
Садись на веник —
Довезу без денег.

Грохнули сзади. Что за причина?
Смотрит торгаш: вороной казачина
Прет на него сквозь гогот и гам.
— Што покупаешь — продам!

— То, што в кармане.
— Вошь на аркане,
Да блоха на цепи,
Да ветер в степи —
Купи.

— Ну, это, братец, не ходкий товар.
Много его по синему миру, —
Но казак повернулся к башкиру:
— Што разболтался, джуляр1?..

Он тебя выспросит, он оберет,
Черт востроглазый. Плюнь ему в рожу!
Не токмо што с зверя — с тебя сдерет,
Сдерет и выдубит кожу.

И не по злобе, а так, по привычке:
С волка — шкуру, с неба — звезду,
С липки — лычку,
С каждой сучки сдерет по хвосту.

— Ты, краснобай, поубавил бы спесь.
Сам-то, поди, приспособился даром
Хлеб добывать не по базарам,
А по дорогам. Тоже, купец!

— Вот еще, рук я не пачкал червонцем.
Чай, не простой я купец, а казак.
Он засмеялся. Яицкие солнца
Долго плясали в широких глазах.

— Вот што, батырь, — повернулся снова.
— Твой товар — яман товар.
Скоро другой открываем базар,
Так и вези ты товару другого.

Пики, копья, каленые стрелы —
Все покупаем! —
Меняясь с лица,
Бедный башкирин глядел ошалело:
— Што такое? Што за купса?

И вдруг догадался:
— Бачка яу2?
Русский мигнул:
— Шулай, шулай3.
Ну, и базар же откроем — на славу.
Всем рассказывай, всех созывай.

— Где же базар?
— И далеко и близко.
Твоя кош, моя кош.
Скоро откроем — хошь не хошь!
Ну, а пока гуляйте к Яицку.
В гости к купцу Иванову. Хош4.

Ходит купец в неказистом наряде.
Встретил татарина:
— Здравствуй, знаком.
В бороду хмыкнул. Забавы ради
Перехлестнулся с седым казаком.

Рыбу понюхал, потрогал рукою.
Глаз, будто искрой, подернут смешком.
— Эх, пропадает добро-то какое!
— Как пропадает?
— Да этак. С душком.

— Будет брехать-то, она присолена.
— Чем присолена, станишник, песком
С батюшки Яика?
— Ну ты, едрена...
Ловок, што баба, трясти языком.

— Ловок — не ловок. А правда, што ли,
Или неправда про вас на слуху:
Яик, мол, гузном сидит на соли
Да несоленой хлебает уху?

— Не береди! Ишь затеял беседу,
Черт неподмазанный! — и на груди
С треском рубаху.
— Да што ты, деду?
К слову я только.
— Не береди!

Гей, казаки, проучить его, черта!
— Што ты, отец?
— Зачесались бока?
Ну-ка, Степан, проучи дурака.
В морду его, поганого, в морду!

...Тут-то вгляделся старик в казака.
В редких морщинах, пропитанных пылью,
С горькой усмешкой обветренных губ
Весь он, как осенью тронутый дуб.
Искристым инеем, белой кобылью
Переплетен вороной его чуб.

— Ба, Емельян! Какими ветрами?
— Мне, старина, все ветра по пути.
— Все еще бродишь да старую рану
Все ковыряешь — не береди!

Нынче казачеству не до воли,
Нынче казачество стало умно,
Рыбы не выловить, под боком поле.
Чо не хватает казачеству?
— Ой ли!
Соли, слышь, мало, а солоно.

— Шо у тебя, Емельян? Ни станицы,
Ни кола, ни двора, ни забот.
Бросить пора, угомониться.

— Жжет, старина. Понимаешь ты — жжет.
Будто бы уголь мне бросили в душу —
Нету покоя ни ночью, ни днем.
Жжет да и только. И не затушишь.
Чем ни тушил я — кровью, вином.

Сколько я видел! Моей обиде
Тесно в груди за себя и за вас,
За слезы, за кровь, за все, что я видел.
Видел! Никто не закроет мне глаз.

Мать не закроет своими руками,
Тыщи острогов, никто, нипочем.
Мертвому — медными пятаками,
А живому — и звонким рублем!

— Так, Емельян, и останешься вором,
Вечным бродяжкой,
Какой ты казак?
Видишь таких — и слезы в глазах.

— Нет, старина, не казак я, а ворон.
Мне все равно — што Яик, што Русь,
Только бы трубы трубили к обеду.
— Не опоздаешь?

— Вот и боюсь.
— Путь-то далекий?
— По Яику, деду.

Он снова нырнул в стоголосый базар,
Где рев по просторам верблюд изрыгал,
Где слушали кони свои бубенцы,
И в гаме орды запевали слепцы:

— Всколыхалася мати — сыра земля,
Перед господом богом стоючи...
А он их не слышал. Дорога, пыля,
Его уводила в седые поля,
В седые яицкие полночи.

Примечания

1. Джуляр — Дурак.

2. Я у — война.

3. Шулай — правильно, верно.

4. Хош — прощай.