Вернуться к В.А. Багров. Емельян Пугачев

IV. Степи

Никнет трава от жалости, а дерево с тоскою к земле приклонилось.

Кто расплеснул этот сизый простор?
Сотнями верст от черемух Прикамья
К плесам яицким — пырей да костер,
Степь гулевая — ни леса, ни камня.

Только далекое ржанье коня,
Только глухие шаги по яругам.
Коршун под облаком плавает кругом,
Невозмутимый покой хороня.

Только далеких становищ огни...
Что ей мерещится, дремлющей молча,
В белые марева, в синие дни,
В лисьи закаты и в полночи волчьи?

Что это день спозаранок грустит,
Что это дальние дали тоскуют,
Хмурится солнце и птицы жалкуют,
В звонкую ветер тростинку свистит?

Все об одном, все об одном...
Где эти дни, когда, землю не меря,
Люди в степи кочевали, как звери,
Зверь к водопою ходил табуном?

Люди молились беззлобным богам,
С ними ночующим в радужных травах,
Плачущим с ними на желтых потравах,
С ними смеющимся сочным лугам.

С берега Волги под синие скирды
Небом одетых уральских хребтов
Катится травное море Башкирды
Выше, чем гривы ее табунов.

Чище, чем гривы ее скакунов,
Льется река Юрузень,
Мечется рыбой между берегов...
Что ты, река Юрузень?

Разве лицо твое не светло,
Косы твои не волнисты?
Солнце Башкирии в них заплело
Все золотые монисты.

Девок с своих берегов собери
Самой большой красоты,
Гибких, с губами краснее зари,
Кто из них лучше, чем ты?..

...А за Самарой седые холмы
Степь стерегут до пустынь астраханских.
Вплоть до кочевий киргизских, до ханских
Знойных владений гуляет калмык.

Лук перетянутый, верный сайдак,
Зорче орлов оперенные стрелы.
Визг, да нагайка, да посвист. Айда!
Травы нетоптаны, лебеди белы.

А на восток, за поемный Иргиз,
Издавна русский уходит в соседи
К дымным стоянкам башкир и киргиз,
К знойным пустыням, окованным медью.

Здесь разгнездились по Яику вниз
Белые стаи казачьих станиц.
Ходит на многие версты в окружье
Слава с яицких крутых берегов,
Песни поет про уловы белужьи,
Про золотые пласты осетров.

Край богаченный, отколотый, дальний.
Травы, как гривы, — коси не коси.
Звон колокольный, скрежет кандальный
Ветер сюда не доносит с Руси.

Горек Москве этот жир осетровый,
Солон яицкий запененный вал.
С кистью бордовой шапки бобровой
Яик еще перед ней не ломал.
Вдосталь приволья! Расшива тесова,

Парус — на мачту и крой на майдан!
Сказывай, деды, пути в понизовья,
Сшейте, маманя, шелковый гайтан.

С богом! И парни, не пившие горя,
Первой не тронутые сединой,
Свистнут. И в песнях хваленное море,
Море Хвалынское грянет волной.

Эх, атаманы, смоленные солнцем.
Чубы соленые! Вам не впервой
Брякать в походе добытым червонцем,
Море давить нагруженной кормой.

В ус усмехаться: — Молокососы!
Все бы им рыскать, искать табуны,
Все бы ловить им за черные косы
Девок кайсацких желтее луны.

...Что это день спозаранок грустит?
Что это дальние дали тоскуют?
Хмурится солнце и птицы жалкуют,
В звонкую ветер тростинку свистит?

Яик! Не с горького ль моря надуло
В очи твои неуемной тоской?
Солнце лицо от тебя отвернуло,
Месяц обходит тебя стороной.

Конниц твоих звонкокованных лава,
Посвист и гром атаманских имен —
Все позабыто. Потоптана слава,
Слава твоих многоцветных знамен.

Слышишь, орлица заходится с голоса,
Верно, в гнезде не нашла сыновей.
Беглых сынов твоих русые волосы
Чешут ветра чужедальних степей.

Яик! Раздвинь поседевшие брови,
Сон отряхни и назад оглянись:
Степь заржавела от пролитой крови
Русских, казаков, башкир и киргиз.

Горько в степи от полынного ветра,
Белая соль пропитала ростки —
Травы седеют средь белого лета,
Ветер горчит от казачьей тоски.

Земли потрескались, будто от зноя,
Будто от голых поземок, от вьюг.
Это на самое сердце степное
Пяткой своей наступил Оренбург.

Встал он, зубастой стеной окруженный,
Рвом — и на многие версты окрест
Вспыхнул над степью, как меч обнаженный,
Пятиконечный сверкающий крест.

Глаз своих город не сводит с востока,
Шлем деревянный надвинув на лоб,
С полдней ручьистых, где встало высоко
Море барханов — сугроб на сугроб.

А за барханами огненной пряжей,
Розой ферганской расшиты ковры,
А за барханами стелют миражи
Ткани Хивы и ковры Бухары.

Горы в чалмах, перевалы туманные,
Где караваны степные везут
Золото в слитках. Пути караванные
В Индию вьются и сердце зовут.

Чудится городу: плещется пьяно
Парус российский по знойным морям,
И, разрывая полотна тумана,
Волны Индийского океана
Лижут подошвы московским царям.

Много путей у зеленого мира,
Много и кочек на них. А пока —
Город степной усмиряет башкира
Да прибирает к рукам казака.

Много ль осталось чубов неразвитых?
Много ль взошло неоплаканных зорь?
Крест на разъезде да кровь на копытах,
Столб с перекладиной, реченька Орь.