§ 1. Положение государственных, дворцовых, помещичьих крестьян и заводского населения

Государственные крестьяне (черносошные, ясачные, однодворцы, отставные нижние чины, экономические), тептяри и бобыли. Государственные крестьяне составляли одну из крупных групп феодально-зависимых производителей. В сословие в процессе его роста и оформления вошли черносошные, экономические и ясачные крестьяне, однодворцы, пахотные солдаты, новокрещенцы и другие. По своему положению государственные крестьяне отличались от частновладельческих. «Внеэкономическое принуждение, которое тяготело над государственными крестьянами, имело более ослабленную и смягченную форму: оно выражалось в виде различных правоограничений, но никогда не достигало этой формы вещного права, которая характеризовала взаимные отношения между помещиком и его крепостными в XVIII и первой половине XIX века»¹. В то же время казенные землепашцы подвергались жестокой эксплуатации и не были защищены от произвола, незаконных поборов и вымогательств со стороны представителей феодальной государственной власти.

С 1766 г. государственным крестьянам было запрещено продавать свои земельные участки. Тем самым правительство заявляло, что земля, где живут и трудятся крестьяне, принадлежит государству, и чтобы те «впредь названных земель собственными своими не называли».

Как держатели казенной земли крестьяне платили государству оброк, т. е. вносили феодальную ренту в денежной форме. В течение рассматриваемого периода оброчный сбор увеличился в 5 раз: в 1760 г. он от прежних 40 коп. поднялся до 1 руб., а в 1769 г. — до 2 руб. с ревизской души. А кроме того, крестьяне выплачивали и государственный налог — подушную подать, которой облагалось все мужское население независимо от возраста и трудоспособности, в размере 71½ коп. с души м. п. Феодальная рента превышала государственный налог в 2,5—3 раза².

В Оренбургской губернии повинности различных категорий государственных крестьян имели свои отличия.

Большая часть государственных черносошных крестьян, свыше 40 тыс. душ м. п. по III ревизии, проживали в Исетской провинции. Судя по их наказу в Уложенную комиссию, 26,8 тыс. душ м. п. платили денежный оклад, 14,3 тыс. душ м. п., вместо оклада, поставляли оброчный провиант для армии. На собственных подводах они привозили хлеб и фураж на Уйскую и Яицкие дистанции Оренбургской пограничной линии, «куда сколько в каждой год на довольствие воинских команд и государевых лошадей затребовано бывает»³. Каждый двор в 4 души м. п. ежегодно должен был выдать натурой по 3 четверти^* 6 четвериков^** ржи и столько же овса.

Провиантский оброк был обременителен, и крестьяне постоянно просили об его отмене. Видя «излишнее отягощение и нужду крестьян», с ходатайством за них обратился в Сенат губернатор А.А. Путятин. Сенат начал было склоняться на сторону просителей, но 8 марта 1770 г. Екатерина II «высочайше указать соизволила хлебной сбор чинить, зачитая за каждую четверть по 1 руб. вместо 40 коп»⁴. И все равно за доставку провианта государственным крестьянам платили намного ниже, чем пришлым наемным.

Очень тяжелой для исетских крестьян была работа на заводах, где они посменно отрабатывали свой подушный налог. Заводские конторы платили им по ценам, установленным законом — Плакатом 1724 г. Подробнее о несении этой натуральной повинности будет рассказано в разделе о временном населении южноуральских мануфактур.

Работоспособные мужчины из каждой крестьянской общины должны были зарабатывать деньги на подушную подать за выбывших налогоплательщиков (беглых, ушедших на промыслы и др.), нетрудоспособных (детей, стариков, инвалидов). При общинной раскладке учитывались даже умершие за годы с последней ревизии (а между ревизиями было по 10 лет). В 1769 г. был принят специальный указ об общественной ответственности каждой деревни за своевременную уплату денежных окладов на основе круговой поруки⁵.

В именном указе от 12 октября 1760 г. провозглашалось, что, в связи с увеличением феодальной ренты, «с черносошных крестьян сверх платежа подушных денег никаких без указу доходов, подвод и работ не брать и не требовать»⁶. Но на деле власти обременяли крестьян многочисленными натуральными и денежными повинностями. Исетских крестьян определяли в канониры для обслуживания артиллерии по крепостям Оренбургской линии. Крестьяне бесплатно прокладывали и ремонтировали дороги и мосты⁷.

Русская девушка с Урала в старинном наряде. Фото нач. XX в.

Больших расходов требовала подводная и ямская гоньба, содержание почтовых станций. Крестьяне постоянно жаловались на проезжавших, которые брали подвод больше, чем указано в подорожных, а платили меньше. К тому же подводы часто перегружались и лошади становились в дальнейшем непригодны к работе.

Сельские общества обязаны были оплачивать работу различных крестьянских выборных, на что также шла часть мирских сборов.

С введением казенной соляной монополии на черносошных крестьян легла новая повинность — «безденежно» заниматься приемом и продажей соли в государственных магазинах. В 1772 г. в Исетской провинции было 23 соляных склада — магазина. По требованию губернатора Главное Оренбургских соляных дел правление закрыло 11 магазинов. Но оставшиеся продолжали обслуживать государственные крестьяне. Поскольку многие крестьяне были неграмотны или малограмотны, им приходилось прибегать к найму работников, тратиться на заполнение ведомостей, счетов, рапортов «из собственного их кошта»⁸.

После перерасчета оброка в 1764 г. крестьяне стали платить больше не только за действующие предприятия, но и за «запустелые» мельницы, кузницы, красильни и мыловарни, хозяев которых «уже в живе нет и наследников никого не осталось»⁹. Обращаясь в Уложенную комиссию, черносошные крестьяне просили не взыскивать оброчных денег с заброшенных заведений и производств.

Исетские крестьяне писали в Уложенную комиссию о поборах со стороны судебных чиновников и церковнослужителей, которые «вымогательством своим... от венчания и погребения рубли по 2 и по 3 и от молитвы копеек по 30 и по 50 берут, а сверх того... збирают с каждого венца хлебом по четверику и по два»¹⁰.

При сборе налогов крестьяне терпели «от старост и выборных всякие претеснения и даже побои»¹¹. В марте 1773 г. крестьяне Исетского дистрикта через своего поверенного И. Петрякова жаловались воеводе на управителей «в усильном с тех исетских крестьян взятье ими немалого числа вымогательством денег и прочаго». «Лихоимственные подарки» составили около 1700 руб. В челобитной они уличали и старост, которые в 1771—1772 гг. вымогательством присвоили 1685 руб.¹²

Часть государственного крестьянства губернии составляли ясачные народы — татары, чуваши, мордва, марийцы, удмурты, переселившиеся из Поволжья. Они платили подушную подать и государственный оброк.

По Ново-Московской дороге ясачные казанские татары жили в 10 деревнях и 2 слободах¹³, где насчитывалось около 2 тыс. душ м. п. Указом Сената от 6 июня 1757 г. их освободили от полного подушного налога, переведя на 80-копеечный, «с тем, что они возили почту и проезжающих по подорожным бесплатно»¹⁴. Рекрутская повинность с них была снята.

С увеличением объема перевозок между Оренбургом, Казанью и Москвой к почтовой гоньбе были привлечены и крестьяне из районов, прилегавших к дороге. Почту и курьеров они возили бесплатно, а остальных — за прогонные деньги¹⁵. Эта натуральная повинность в связи с интенсивностью движения была очень обременительна. К тому же в официальном «Почтовом календаре» расстояния между селениями были занижены. Так, между Оренбургом и Бугульмой в нем указывались 274 версты, а верстовые столбы отмечали 349 верст. Крестьянам недоплачивали прогонные за 75 верст, «и тако уездные обыватели от таковых... несут отягощения»¹⁶.

Казанские татары. Фото 1860-х гг.

В своем общем наказе в Уложенную комиссию ясачные крестьяне Уфимской провинции писали, что «платят в казну по 1 руб. 73 коп. в год, а между тем имеют в пользовании своем весьма малое количество пахотной земли». За земельные угодья они платили оброк башкирам-вотчинникам¹⁷. По сообщению Уфимской провинциальной канцелярии в губернскую в начале 70-х годов, ясачные татары, марийцы, чуваши — «сходцы из других мест, в здешнее ведомство приписанныя [после III ревизии] разного рода иноверцы» платили по 2 руб. 70 коп. с ревизской души. Они поставляли также рекрутов¹⁸.

Ясачные крестьяне для выплаты денежных налогов подряжались перевозить соль с Илецкой защиты. По справке Оренбургского соляного правления, с 1 января по 10 марта 1768 г. ясачные татары Ново-Московской дороги (Бугульминское ведомство) и деревень Казанской и Ногайской дорог Уфимской провинции вывезли более 10 тыс. пудов соли¹⁹.

К государственным крестьянам относились и новокрещенцы. После крещения они освобождались от налогов и податей на три года, а затем включались в подушный оклад на общем основании. В 60-е годы новокрещенные из татар, чувашей, марийцев, удмуртов, мордвы платили подушных по 1 руб. 70 коп. По нарядам они возили сено в близлежащие города и крепости, несли подводную и другие повинности в пользу государства. В наказах в Уложенную комиссию новокрещенцы просили снизить подушные сборы до прежних 1 руб. 10 коп., жаловались на малоземелье и сообщали, что новокрещенцы Нагайбакской крепости (109 душ м. п.) вовсе не имеют земли и «шатаются около крепости у разных людей в работах»²⁰. Для уплаты государственных налогов новокрещенцы продавали своих «доморощенных лошадей», выплачивая при этом еще и конские пошлины. Как и других крестьян, их разоряла подводная повинность, когда военные и гражданские чиновники с «женами и детьми и со всяким своим скотом, псовою охотою и протчим по подорожным и без подорожен проезжают и берут у нас насильно подводы и вымогают съестные всякие харчи и для скота овес и сено безденежно». Проезжавшие не только обирали крестьян, но и, случалось, «безвинно били»²¹.

Кроме того, новокрещенные дополнительно платили башкирам за купленную или взятую в оброк землю по 25 коп. со двора в год, «а с инных более и менее» этой суммы по договоренности. Они же строили мосты на землях башкир-вотчин-ников²².

Донимали их и долговые обязательства.

О массовом обращении ясачного населения края к купцам за ссудой говорил на Большом собрании Уложенной комиссии уфимский купец А. Подъячев²³. Ясачные крестьяне брали в долг у помещиков, представителей башкирской и мишарской старши́ны. Многие из них не могли вовремя возвратить деньги, и кабальные условия записей фактически превращали их в крепостных работников. В этой связи характерна работная запись новокрещенных крестьян из деревень Бугульчан и Урал (Симушкина) заводчику Я.Б. Твердышеву от 20 декабря 1766 г. Люди шли в кабалу к заводчику, соглашаясь работать на Каргалинских рудниках, чтобы выплатить долг за недопоставку соли из Илецкой защиты на Стерлитамакскую пристань и иметь некоторую сумму «на необходимые наши нужды, яко то для обзаведения домов и домовой нашей экономии и платежа подушных денег»²⁴.

Депутат Уложенной комиссии от государственных крестьян Уфимской провинции А. Стариков, выступая на заседании Большого собрания, посвященного обсуждению «законов о юстиции», вскрыл буквально преступные порядки и явления в судопроизводстве. С возмущением он говорил о том, что правители «довели народ до крайнего разорения»; что они корыстолюбивы и подкупны: беря взятки, они богатого и знатного подсудимого объявляют «правым, а бедного правого человека — виноватым». Крестьянский выборный привел многие примеры должностных преступлений и произвола представителей местных властей: чиновники требовали мзды при выдаче отпускных билетов, при наборе рекрутов; в страдную пору насильно забирали у крестьян подводы для поездки в город, иногда с единственной целью — прокатиться «для компании к прочим господам»²⁵. А. Стариков свидетельствовал, что воеводы и управители не ограждают крестьян от разных притеснений со стороны помещиков, потому что сами «определяются из помещиков и потому имеют всякую склонность к своим товарищам помещикам, а не к нам, крестьянам»²⁶.

В 1740—1750-е годы на Оренбургскую пограничную линию, Ново-Московскую дорогу, в ряд внутренних крепостей и слобод были переведены из поволжских губерний отставные служилые люди. Как они сами рекомендовали себя в наказах в Уложенную комиссию, это были потомки смоленских шляхтичей, «иноземцев всякого звания», служилых городовых казаков, но в большинстве — отставные унтер-офицеры, капралы, рядовые ландмилицких и драгунских полков.

Отставные делились на три группы. Часть из них именовалась однодворцами, другая — пахотными солдатами, третья — отставными нижними чинами регулярной армии. Но существенной разницы в их положении не было. Потеряв свои прежние права, они несли феодальные повинности государственных крестьян. Единственным отличием была их ландмилицкая служба.

Мордва. Фото 1860-х гг.

Представленные в Уложенную комиссию 15 наказов — челобитных этой категории жителей края убедительно раскрывают их судьбы и нужды. Появление отставных в губернии было прямым результатом политики правительства по насильственной колонизации края русским населением. Переселение производилось «за конвоем», «без всего, безвременно и с немалыми побои, от которых несколько померло»²⁷. Новопоселенцам выделяли «ковыльную землю», а вместо земельных дач «одну окружность» на всех. Большинство наказов содержало жалобу на малоземелье, а отставные из Уфы и Челябинска вовсе писали об отсутствии земли под пашню и сенокосы²⁸. Новопоселенцы строили дома, возделывали целину. Слабая материальная обеспеченность усугублялась нехваткой в хозяйствах работоспособных мужчин. Среди отставных служилых людей было много старых, больных, инвалидов; за долгие годы службы они потеряли навыки земледельческого труда. Губернатор Д.В. Волков после осмотра крепостей, населенных отставными солдатами, сообщил Екатерине II: «Сии люди в такой бедности и в таких тяжких всегда работах, что самим варварам, смотря на них, нельзя не сжалиться»²⁹. Однодворцы и пахотные солдаты облагались подушной податью, несли постойную, подводную, почтовую и другие повинности. От подушного оклада освобождались только отставные нижние чины «из регулярных».

Наиболее обременительной была ландмилицкая служба. Это признавали даже губернаторы. В своем представлении в Уложенную комиссию А.А. Путятин писал, что 15-летние подростки «берутся в солдаты и драгуны, а малолетние — в школы без разбору, сколько б их у отца ни было, все без остатка». В хозяйстве оставались старики и увечные, работать на пашне было некому. Поэтому после рекрутских наборов их «домы разоряются. И как сами, так и дети их женского пола, а у иных и мужского, да самые малолетние, принуждены ходить по миру и питаться чужим хлебом, а оттого и другие беднеют»³⁰. Губернатор просил законодательно решить вопрос об оставлении каждой семье в доме по одному сыну. Рекруты из семей однодворцев, пахотных солдат и отставных нижних чинов служили 15—20 лет, а затем несли караульную службу, конвоировали ссыльных. Много времени отнимало строительство и ремонт фортификаций. Одним из основных пунктов в наказах отставных солдат и драгун, расселенных по Оренбургской линии, была просьба освободить их от фортификационных работ³¹.

Опять же, тяжелой, особенно для живших по Ново-Московской дороге переселенцев, была подводная повинность. По дороге, писали они в Уложенную комиссию, «множество ездят регулярных всякого звания людей из Москвы и Казани с амуничными и мундирными вещами, денежною казною во Оренбург и полки Оренбургского корпуса. Берут подводы некоторые за прогон, а другие без прогон... А берут подвод по 50 и более»³².

Отставных нижних чинов привлекали к службе в различных канцеляриях, соляных стойках (лавках), за что платили ничтожное жалованье.

Как и другие категории государственных крестьян, однодворцы, пахотные солдаты, отставные нижние чины терпели постоянные притеснения со стороны местных чиновников и помещиков, захватывавших их земли. Об этом писали в своих челобитных отставные с Самарской, Сакмарской, Яицких и Уйских дистанций, из Бугульминской и Бугурусланской слобод, деревень Ставропольского уезда³³. Много жалоб было на воеводу Бугульминской земской конторы Р.П. Новокрещенова, который отрезал у поселенцев хорошую «пашенную землю с лесными угодьями»³⁴.

В 1764 г. в результате секуляризации церковно-монастырских владений все принадлежавшие им крестьяне были переданы в ведение Государственной коллегии экономии, стали одной из категорий государственных крестьян³⁵. Вместо прежних повинностей они были обложены подушной податью и единообразным налогом.

Основная масса экономических крестьян губернии проживала в бывших вотчинах Далматова монастыря в Исетской провинции. Крестьяне получили большую часть монастырских земель, на которых раньше сами же несли барщину. Они стали лично свободными, но по-прежнему были прикреплены к земле, платили феодальную ренту и исполняли различные повинности в пользу казны. Общие сборы с крестьян составляли 3 руб. 5 коп., что равнялось средней норме денежного оброка с владельческих крестьян в Центральной России³⁶.

Экономические крестьяне доставляли провиант в казенные склады по Оренбургской линии, что надолго отвлекало их от своих хозяйств. Сбор хмеля в пользу монастыря сменился сбором в казну. Однако для уплаты оброков экономические крестьяне вынуждены были наниматься на работу в монастырь, брали там деньги взаймы на кабальных условиях. Исетские крестьяне жаловались в Казанское экономическое правление и Коллегию экономии на посягательство монастыря на их земли. Монахи распахивали пастбища, присваивали пашню, забирали крестьянский скот³⁷. Крестьяне много терпели и от экономических казначеев. Царские власти рассматривали экономических крестьян как часть крепостного населения. Императрица лишила экономических крестьян права выбора депутатов и составления наказов в Уложенную комиссию³⁸. Указом Екатерины II в 1766 г. цена убитого экономического крестьянина была определена в 100 руб.³⁹

Как видится, в правах и повинностях отдельных категорий населения, входивших в состав государственных крестьян, существовали определенные различия, но государственная власть стала превращать их в единообразную, подчиненную казне и систематически эксплуатируемую ею массу⁴⁰.

Русские крестьяне. Рис. XIX в.

Уникальным феодально-зависимым сословием, оформившимся в Башкирии в 1730—1790-е гг., было тептярское, или тептяро-бобыльское сословие. Оно объединяло в своем составе две близкие по своему экономическому положению группы населения — тептярей и бобылей. Сословие занимало промежуточное положение между служилым сословием и государственными крестьянами⁴¹.

Большая часть безземельных татарских, марийских, удмуртских, чувашских крестьян, переселившихся в Башкирию из Поволжья, становилась припущенниками башкир-вотчинников. Обустроившиеся на башкирской земле по договорным записям переселенцы входили в состав тептярской группы крестьянства Башкирии, а поселившиеся без записи — в бобыльскую группу. Они пользовались земельными угодьями башкирских волостей, выплачивая за припуск обусловленную сумму — оброк. Кроме того, тептяри жили как на казенной земле, жалованной им русскими царями, так и на земле, купленной ими у башкир⁴².

В 1747 г. с тептярей, бобылей и других переселившихся в Башкирию ясачных народов был снят окладный ясак — заменен подушной податью. Однако правительство не решилось уравнять тептярей с черносошными крестьянами и определило так называемый тептярский подушный налог в 80 коп. с ревизской души. Не было отменено и старое название ясак, в документах подушная подать называлась «платежем в казну ясака». Как и другие категории крестьянства, трудоспособные тептяри и бобыли обязаны были платить подушные за престарелых, увечных, малолетних, а также — умерших после последней ревизии.

Вместо выделения рекрутов тептяри несли трудовую повинность. Каждой весной, когда выезжали на ординарную службу башкиры, мишари и служилые татары, тептяри и бобыли снаряжали с 15 дворов по 1 чел. на строительные работы в Оренбург⁴³. Они участвовали также в сооружении Стерлитамакской пристани, Табынской, Зилаирской и других крепостей. Так, «по примеру прошедших лет», весной 1773 г. 200 тептярей были направлены в Зилаир на заготовку соснового леса, дров, изготовление кирпича, а 300 — на строительство в Оренбурге⁴⁴. Работы длились до поздней осени.

В 1766 г., по решению Главного соляных дел правления, на 1200 тептяро-бобыльских дворов была наложена еще одна повинность — перевозка соли от Илецкой защиты до Стерлитамака. Каждые 6 дворов наряжали по одному работнику «о двуконь в зимнее и летнее время, с конскою упряжью, на своем коште»⁴⁵. В 1768 г. «урочное число» доставляемой соли составляло 625 пудов⁴⁶. За доставку платили 5—6 коп. с пуда⁴⁷. К концу 60-х годов объем трудовой повинности значительно возрос. Рабочие команды работали теперь в течение всего года. Возка соли уже не ограничивалась Стерлитамакской пристанью. По специальному расписанию тептярей заставляли доставлять соль намного дальше — на Уфимскую, камские Беткинскую и Чистопольскую пристани, в Бирск, Нагайбак, Шешминск⁴⁸. Новой повинностью стала работа на казенных Ангасякском и Юландинском винокуренных заводах⁴⁹.

Трудовая повинность наносила такой урон хозяйству тептярей, что на их защиту встали губернская и провинциальная администрации. Уфимский воевода и провинциальная канцелярия обращали внимание губернатора на то, что из-за большего объема повинностей тептяри «несут отягощение и крайнюю невозможность»⁵⁰. И.А. Рейнсдорп принял решение не освобождать тептяро-бобыльское население от «фортификационных и других необходимых работ» в Оренбурге и крепостях, но попытаться избавить его от перевозки соли⁵¹. 31 декабря 1770 г. губернатор писал в Главное соляных дел правление о том, что тептяри «от употребления их к воске в разные места из Илецкой защиты соли и в другие работы пришли в великую скудость и в не состояние к той воске... и такого избавления заслуживают»⁵². В октябре 1771 г. губернатор вновь обратился в соляное правление с предложением заменить обязательные наряды тептярей свободным наймом и подрядом, склоняя к этому и тептярей, «ибо чрез то иногда больше можно доставить, нежели нарядом»⁵³. Но соляное правление не пошло на уступки. Вольнонаемным платили в два раза больше, чем тептярям, и это было невыгодно казне. Как ни парадоксально, но тептяри-возчики соли должны были ездить в города и крепости и покупать там соль в казенных магазинах по 40 коп. за пуд. Одной из просьб тептярского наказа в Уложенную комиссию было «учинить збавку» стоимости соли⁵⁴.

Тептяри платили оброк за мельницы-мутовки казне и башкирам, на реках которых они были выстроены, причем даже за те, какие были давно заброшены. С них брали различные земские и мирские платежи. Для уплаты податей тептяри продавали своих лошадей, но с них же с каждого двора взимали конские пошлины.

На рассмотрение Уложенной комиссии тептяри вынесли и статьи семейного права. Калым за невесту в их среде составлял от 50 до 100 рублей «и чрез то неимущие принуждены... вечно быть неженатыми». Тептяри надеялись, что по новому закону сумма калыма не будет превышать 20 рублей⁵⁵. Они просили снять налог на свадьбы, так называемые выводные деньги (по 25 копеек за каждую выдаваемую замуж девушку)⁵⁶.

Тептяри, как и другие категории феодально-зависимого населения, подвергались притеснениям и надувательству со стороны администрации. В 1771 г. марийцы Сибирской дороги из команды старшины Каникея Яшпохтина обратились в Сенат с жалобой на товарища воеводы Красноуфимской крепости Ф. Попова, который заставлял их бесплатно поставлять фураж в Ачитскую и Бисертскую крепости, а вырученные деньги забирал себе. Попов также безвозмездно брал в тептярских деревнях подводы с лошадьми, творил другие беззакония⁵⁷. Среди тептярей, сходцев, новокрещенцев было немало лиц, вынужденных за долги работать в хозяйствах помещиков, башкирской и мишарской старшинской верхушки. Так, из 65 записей 1761—1771 гг. об обязательствах отработать свои долги у заимодавцев, записей, опубликованных в «Материалах по истории Башкирской АССР», 44 были даны ясачными татарами, марийцами, чувашами⁵⁸. Они подвергались двойному гнету, неся все государственные и мирские повинности и одновременно выполняя работу у ростовщиков.

Казанский татарин. С литографии Д. Дадли. 1803 г.

О тяжелом положении тептярского и ясачного населения края говорят данные о систематических недоимках. К 1773 г. сумма недоимки по выплате 80-копеечного, так называемого тептярского, подушного налога у крестьян Уфимской провинции составила 11 248 руб. 80 коп.⁵⁹

Дворцовые крестьяне. Дворцовые крестьяне были собственностью императрицы и членов императорской семьи. Это сближало их с частновладельческими крестьянами. В манифесте Екатерины II о созыве Уложенной комиссии специально подчеркивалось, что «крестьяна ведомства Коллегии экономии и Дворцовой канцелярии... суть крепостные»⁶⁰.

Крестьяне получали землю от Дворца, но свободно распоряжаться ею не могли. За земельный надел они расплачивались натуральными и денежными обязательствами в пользу владельцев. При обложении дворцовая администрация учитывала не только земельный надел, но и все побочные доходы крестьянина, особенно поступления от его торгово-промысловой деятельности. Одновременно дворцовые крестьяне платили через своих управителей подушную подать, несли рекрутскую, постойную, дорожную и другие повинности в пользу государства⁶¹. На крестьян Каракулинской, Бирской, Дуванейской и Богородицкой дворцовых волостей Уфимской провинции до рассматриваемых лет был наложен семигривенный подушный оклад; с 1769 г. денежный оброк составил уже 2 руб.⁶². За счет эксплуатации крестьян дворцовое ведомство в середине века получало ежегодно более 480 тыс. руб. чистого дохода. Небольшая часть этой суммы — 30 тыс. руб. — вкладывалась в производство, остальное расходовалось на царский стол, содержание дворцов и др.⁶³ Обирая крестьян, дворцовые учреждения все же были вынуждены помнить о платежеспособности крестьянского хозяйства и поддерживали в нем некий прожиточный уровень, производственную стабильность: не отдавали в рекруты единственного работника со двора, оказывали в голодные годы хлебную помощь и т. д.

Земельная теснота вынуждала дворцовых крестьян брать в долгосрочное оброчное владение земли у башкир Осинской и Казанской дорог. В 1758 г. две семьи из с. Красный Яр Дуванейской вол. арендовали у башкир Каршинской вол. Казанской дороги земельный участок сроком на 30 лет за 1 руб. в год. На 25 лет взяли в оброчное владение землю башкир Канлинской (Кайлинской) вол. этой же дороги 15 семей дворцовых крестьян Бирска и соседних деревень⁶⁴.

У башкир дворцовые крестьяне арендовали на различные сроки (от 5 до 30 лет) рыбные ловли и мельничные места на реках. Например, 20 августа 1770 г. в Уфимской провинциальной канцелярии была совершена «поступная» башкир Бюлярской волости на мельничное место, уступаемое дворцовым крестьянам на 31 год⁶⁵, а 21 декабря 1772 г. — «запись» башкира Юрминской вол. Ногайбака Асянова об отдаче дворцовому крестьянину М.И. Кусакину мельницы в оброк на 30 лет⁶⁶.

Для уплаты налогов крестьяне нанимались также перевозить соль с Илецкой защиты. Однако доходов, получаемых от хозяйственной деятельности крестьян, часто не хватало на подати и им приходилось занимать деньги с обязательством отработки долга⁶⁷. Так, крестьянин д. Ельховка Дуванейской вол. И.Г. Карманов в 1761 г. взял у капрала С. Тимофеева на 1 год 15 руб., отдав в работу свою дочь. В закладной значилось, что, если деньги не будут возвращены в срок, «владеть ему, Тимофееву, жене ево, детям и наследникам того дочерью моею вечно»⁶⁸.

Как и помещики, дворцовая администрация вмешивалась в личную жизнь крестьян, распоряжалась их имуществом. Крестьян могли насильно переселить, их земли сдать в аренду. За малейшие проступки дворцовых крестьян отправляли в Сибирь в зачет будущих рекрутов. Крестьяне были лишены права участвовать в политической жизни страны, принимать присягу, служить в государственных учреждениях. Они, как сказано выше, не получили права выбрать депутатов в Уложенную комиссию.

В то же время дворцовых крестьян нельзя было продать; они имели право на земельные сделки, могли подать жалобу на администрацию. Это определенно сближало их по положению с государственными крестьянами⁶⁹.

Чуваши. Фото 1860-х гг.

Крепостные крестьяне. Крепостные крестьяне были в полной власти помещиков. Последние определяли размер повинностей крестьян, имели единоличное право за малые провинности ссылать их в Сибирь на каторжные работы, запирать в смирительные дома, отдавать вне очереди в солдаты, подвергать телесным наказаниям, продавать и обменивать. В отличие от других категорий крестьянства крепостные не имели юридического права собственности на движимое и недвижимое имущество. В 1767 г. был издан указ Екатерины II, запрещавший жалобы крестьян властям на помещиков. Крестьяне лишались последнего легального способа защищать свои интересы. Указ завершил узаконение власти помещика над крепостными. Отныне местные органы власти судили крепостных только по уголовным делам.

В докладе Сената, поданном Екатерине II еще в 1763 г., цинично говорилось, что крестьяне привычны к телесным наказаниям, и предлагалось непокорных наказывать еще и материально. Императрица разделила мнение Сената в соответствующем именном указе, и с крепостных стали взыскивать деньги на содержание карательных команд, посылаемых на усмирение крестьян, плату за кнуты, плети и другие орудия экзекуций, даже за стоимость ядер и пуль, которыми расстреливали крестьян. Одновременно Сенат утвердил правила усмирения бунтующих крестьян: военные команды были обязаны расправляться с восставшим народом, как с неприятелем-чужеземцем во время войны⁷⁰. В своем обращении пугачевский полковник И.Н. Грязнов так характеризовал положение крепостных: «Дворянство обладает крестьянами..., но они не только за работника, но хуже почитали полян [собак] своих, с которыми гоняли за зайцами»⁷¹. Крепостные бежали от подневольной жизни. Бежали они и в Башкирию. На заводах, у купцов, казачьей, башкирской, мишарской старши́ны работали крепостные крестьяне из соседних губерний, скрывавшиеся от своих хозяев. Нехватка работников для перевозки казенной соли заставляла власти закрывать глаза на прием возчиков из беглых крестьян. В начале 1770-х гг. разразился скандал в связи с тем, что капитан Мельников, вербуя крестьян Вятской провинции в возчики соли на Стерлитамакскую пристань, набрал много беглых помещичьих крестьян⁷².

Три основные группы сельского тяглого населения: государственные, дворцовые и владельческие крестьяне, — отличались друг от друга своим социальным положением, формами выплачиваемой ими феодальной ренты, видами внеэкономической зависимости. Однако всем им было присуще приниженное податное состояние и политическое бесправие⁷³. Политика государства охватывала и нормировала все сферы жизни крестьянства — в первую голову, социальные отношения на земле и хозяйственно-экономическую деятельность работника. В то же время власти были вынуждены считаться с существованием крестьянской общины, защищавшей, в известных пределах, интересы земледельца.

Заводское население. Характер производства на металлургических мануфактурах, состояние техники того времени требовали значительного количества рабочих рук. Политика властей, направленная на обеспечение заводов дешевой рабочей силой, осуществлялась преимущественно крепостническими методами. Откликаясь на прошения заводчиков, содержавшие в немалой степени угрозы остановить производство из-за нехватки рабочих рук, правительство принимало указы о прикреплении к мануфактурам пришлых наемных людей «навечно». Промышленникам было позволено покупать деревни с крепостными, переводить на заводы своих вотчинных крестьян. Указами Сената приписывались к заводам государственные крестьяне, и часть из них постепенно прикреплялась к заводам навеки.

По участию в производственном процессе, равно и источникам существования заводское население можно разделить на постоянных работников — мастеровых и работных людей и временных — приписных крестьян и вольнонаемных. Среди постоянных жителей были и поселенные на заводах приписные государственные крестьяне.

В 50—60-е годы XVIII в. на Южном Урале в необычайно короткий срок сложился новый социальный слой людей, обслуживавших крупные металлургические мануфактуры — мастеровые и работные люди. Для них характерны отсутствие собственности на средства труда, необходимые в процессе мануфактурного производства, и коллективные формы работы. Труд оплачивался деньгами, которые являлись для многих главным источником существования. Однако мастеровые и работные люди входили в состав основного податного сословия страны — крестьянства⁷⁴.

Кадры мастеровых и работных людей складывались, в первую очередь, из купленных заводами крепостных крестьян или крепостных, переведенных из вотчин; затем из особой категории «вечноотданных», набранных из рекрутов, каторжников, беглых (непомнящих родства), пришедших на заводы по собственной воле и оставленных по указам Сената; наконец, из приписных государственных крестьян, поселенных на заводах. На большинстве южноуральских заводов применялся принудительный труд крепостных и вечноотданных.

Собственные крепостные крестьяне переводились заводовладельцами из разных российских губерний. Демидовы переселили крестьян из своих вотчин в Брянском, Тверском, Симбирском уездах, Мосоловы — из Рязанского, Тульского, Можайского и др. уездов⁷⁵. Многие крестьяне были прикуплены у помещиков Среднего Поволжья. По указам Берг-коллегии от 31 мая 1744 г., 13 мая 1752 г. и 13 марта 1757 г. Твердышев и Мясников поселили на заводах и в заводских деревнях 6217 душ м. п. К 1762 г. они владели здесь 6849 душами м. п., или более 12,5 тыс. крепостных обоего пола⁷⁶. Крепостные находились в полной власти хозяина, их могли заставить выполнять любую работу, могли перемещать с завода на завод.

В соответствии с указами Сената определение к заводу «навечно» не означало закрепощения. Отработав подушный налог, вечноотданные могли работать по найму или заниматься ремеслами, торговлей, подрядничеством. Заводчики не имели права продавать их отдельно от мануфактуры. В отличие от помещичьих крестьян вечноотданные могли подавать жалобу на хозяина.

Чуваши. Фото 1860-х гг.

Но сами заводовладельцы рассматривали вечноотданных как своих крепостных. Тому способствовало лишение этой категории крестьянства прав свободного передвижения и то, что подушную подать они платили не сами, а через заводскую контору. Заводчики могли в зачет рекрутов переселить вечноотданных в Сибирь. В 60—70-е годы вечноотданные фактически были уравнены с крепостными, стали собственностью заводчиков. Поэтому всеми законными и незаконными способами владельцы заводов старались увеличить число вечноотданных. Они выпрашивали у Сената решения о приписке «навечно», занимались подлогами, во время ревизий отбирали у заводских людей документы, чтобы утаить их подлинный социальный статус, а затем и закабалить их. Безотказно действовал прием обращения вольнонаемных в категорию вечноотданных: заводчики обучали наемных мастерству, а потом добивались их прикрепления к заводу. Так, в 1758 г. по прошению Твердышева Сенат отдал ему «в вечное владение» 127 душ м. п. из крестьян Кандызской слободы. До этого крестьяне работали на Воскресенском заводе «ис платы», многие стали квалифицированными специалистами. Последнее и явилось основанием к тому, чтобы перевести их в категорию вечноотданных. В челобитной на имя императрицы в ноябре 1763 г. кандызсцы просили указа «считать государственными крестьяны, а не собственными приписными» Твердышева⁷⁷.

В начале 60-х гг. правительство стало ограничивать желания заводчиков комплектовать рабочую силу принудительными работниками. В ответ на требование помещиков возвращать им крестьян, ставших работными людьми, и ограничить права купцов-предпринимателей в промышленности указом Петра III от 29 марта 1762 г., подтвержденным Екатериной II 8 августа 1762 г., было запрещено заводчикам из купцов покупать крестьян, а «довольствоваться... вольными наемными по паспортам за договорную плату»⁷⁸. Одновременно ограничивалось причисление к заводам вечноотданных по указам⁷⁹. Но заводчики находили различные способы, чтобы обойти закон, да и правительство смотрело на это сквозь пальцы.

За счет переселения купленных и собственных крепостных, приписки вечноотданных, а также естественного прироста населения к 1773 г. на заводах губернии трудилось 17 782 крепостных и вечноотданных. Наибольшее количество их было на Саткинском заводе — 1829 человек, Воскресенском — 1600, Верхоторском — 1548, Авзяно-Петровском — 1309, Катав-Ивановском — 1077 человек⁸⁰.

Стремясь увеличить количество постоянных работников, владельцы заводов добивались разрешения правительства оставлять приписных крестьян. Так, с 1754 по 1767 гг. на Авзяно-Петровском заводе были поселены 992 приписных крестьянина, в т. ч. целая деревня Яжбулдино⁸¹.

Для закабаления приписных крестьян использовались и экономические методы. Низкая оплата труда, штрафы, обман при оформлении нарядов и др. приводили к тому, что крестьяне не могли отработать свои повинности и долги. «А многия как маломощныя, так средния и протчия крестьяне, и не заработав своих окладов, из году в год ис тех заводов за дальностию не выходя, многия и домишка свои покинули впусте»⁸², — жаловались в 1761 г. крестьяне Исетской провинции, приписанные к Каслинскому и Кыштымским заводам, в следственную комиссию Сената. Фактически они стали частью заводского населения.

Как видим, рабочие кадры формировались принудительно. Корень зла — дешевизна крепостного труда. Темпы заводского строительства опережали темпы формирования наемных рабочих кадров. «Крепостное право захлестнуло применение вольнонаемного труда в промышленности»⁸³. Тем не менее процесс первоначального накопления шел живо, начальные формы капиталистических отношений обозначились рельефно. Пестрый контингент лиц разной социальной принадлежности, прикрепленных к мануфактурам, постепенно превращался в большой рабочий коллектив. Работа на заводах становилась для них основным источником существования. Мастеровые и работные люди постепенно превращались «в особую сословную категорию, имевшую права и обязанности, отличные от других податных сословий и групп феодальной России»⁸⁴.

Среди заводского населения казенных и вольнонаемных мастеровых было мало. Заводчикам было выгодно готовить квалифицированные кадры из крепостных и вечноотданных. На заводах Демидовых квалифицированную рабочую силу составляли мастера, переведенные с их первых заводов, построенных в других губерниях, а также крепостные крестьяне. В 1756 г. на Кыштымских заводах было 207 мастеровых, Каслинском — 192. Через 3 года число квалифицированных работников выросло соответственно до 455 и 360 чел.⁸⁵ На Авзяно-Петровских заводах основные кадры мастеровых комплектовались из переведенных приписных крестьян. В 1757 г. их было 198 человек, в 1764 г. — 340, в 1767 г. — 669 (540 из приписных, 118 — из крепостных и вечноотданных, 11 — из добровольно приписных новокрещенцев). Приписные крестьяне составляли основное ядро мастеровых и Вознесенского завода. Заводчики отдавали их «в разныя мастерство... единственно для того, чтобы тем умножить число живущих при заводах»⁸⁶. Мастеровые выполняли не только заводскую работу, — из них готовили кожевников, судостроителей и др.⁸⁷

Процент квалифицированной рабочей силы, по выводам уральских историков, был низок. По данным на начало 60-х гг. на всех действовавших заводах Южного Урала было примерно 30 тыс. работающих, из них всего 2236 мастеровых и работников (656 мастеров, 487 подмастерьев, 423 ученика и 670 работников)⁸⁸. В последующие годы, с расширением производства, количество мастеровых выросло, но и тогда продолжало составлять небольшую часть всех занятых в заводских работах. Но на основании документальных свидетельств о горнозаводских кадрах невозможно раздельно подсчитать мастеровых и работных людей.

Мастеровые и работные люди крепостного состояния платили подушную подать в размере 70 копеек. Они освобождались от оброка и рекрутчины. Но в соответствии с указом Сената от 13 декабря 1760 г. владелец завода мог сдавать в рекруты или отправлять на поселение в Сибирь неспособных к работе мастеровых и работных людей. Заводчики пользовались этим правом, чтобы избавиться от рабочих, получивших производственные травмы или выразивших недовольство своим положением. Во второй половине 1770 г. с заводов Твердышева и Мясникова с формулировкой «за неприлежность к заводским работам» были отосланы в Нерчинский уезд Иркутской губернии 62 человека в возрасте от 18 до 40 лет⁸⁹. Летом 1773 г. для поселения в Сибирской губернии Я. Твердышев отобрал 17 заводских крестьян. Среди них были работники с обожженными ногами, повреждениями глаз, но, по оценке заводчика, у них «к работе никакого препятствия не предвидится»⁹⁰.

Удмурты. Фото 1860-х гг.

Мастеровые и работные люди находились в полном подчинении у заводских контор. Однако в работе мастеровых, составлявших наиболее квалифицированную часть кадров, были заинтересованы и горное начальство, и заводчики. Поэтому им предоставлялись определенные льготы, создавались сравнительно удовлетворительные материальные условия.

Наиболее тяжелым было положение приписных крестьян, переведенных на заводы для постоянной работы. Они платили подать в 1 руб. 73 коп. с ревизской души. Обязательство выплачивать за нетрудоспособных и выбывших увеличивало эту сумму до 4 руб. 35 коп. с каждого работающего. Как писали в Уложенную комиссию крестьяне Авзяно-Петровского завода, среди них было много «негодных в работы и престарелых, малолетних, слепых и дряхлых, увечных мужескаго и женскаго пола, кои живучи пришли в самую бедность и нищету и одолжоны неоплатными долгами». За них, «а сверх того и умерших, положенные работы завсегда исправляем». Подушные деньги они обязаны были «с великою нуждою» вносить за всех учтенных III ревизией⁹¹.

Переведенные приписные несли рекрутскую повинность, а также сдавали лошадей для драгунских полков. Разрешалось отдавать за рекрута и лошадь по 150 руб. денег. При наборе в рекруты одного человека со 150 душ м. п. к подушной подати прибавлялось по 2 руб. с души. В год рекрутского набора на трудоспособного ложилось от 5 руб. 78 коп. до 9 руб. 65 коп. При среднем заработке 12 руб. в год у работника на содержание семьи после выплаты налогов оставалось по 2 руб. 35 коп. на год. Эти заводские люди с трудом могли прокормить себя, жили в нищете и завидовали даже приписным крестьянам, имевшим возможность возвращаться домой. Они сами платили подушную подать провинциальным властям, опасаясь подпасть полностью под власть заводчика⁹².

Главной повинностью мастеровых и работных людей было обслуживание производства. Заводскому населению, приписным крестьянам и вольнонаемным приходилось выполнять огромный объем основных и вспомогательных работ.

По штату 1734 г. одну домну и 6 молотов обслуживали 1026 мастеровых и работных, в то время как непосредственно в цехах было занято всего 125 чел., или 12%. Для действия домны в течение года нужно было нарубить 4373 саж. дров, выжечь из них более 12 тыс. коробов угля и доставить на завод. Сюда же из рудников подвозили до 200 тыс. пудов руды. Этого хватало на 9620 плавок. Для выплавки требовалось также 28 860 пудов песка, 2550 пудов горнового камня, 1830 пуд. щебня, 943 пуд. белой глины, кирпич и др. Только на смазку телег расходовалось до 300 ведер дегтя. Один молот выковывал 10 тыс. пудов железа в год. На это уходило 15 тыс. пудов брускового чугуна, 1800 коробов угля, 200 ведер дегтя⁹³.

К одной печи, выплавлявшей не менее 1000 пуд. меди, разрешалось приписывать по 50 дворов, или примерно 200 душ м. п.⁹⁴

Условия труда на металлургических мануфактурах и в рудниках были тяжелы. Рабочий день длился 10—13 час. Вот как описывает Паллас работу на рудниках Кано-Никольского завода: штольни «столь низки, что должно было в них только ползать и сидя добывать руду. Почти непонятно, как можно было работать в толь неспособном месте. Но как в новой штольне вода усилилась, то сделали шахт несколько глубже 20 сажен, в котором сбирающуюся воду выливают вон ушатами; а другой шахт сделан для вынимания руды»⁹⁵.

Мастеровые и работные люди трудились до глубокой старости, пока были способны работать. Заводчики эксплуатировали также женский и детский труд. И.И. Лепехин отмечал, что «на засыпку руд и прочее употребляют заводских баб и девок, которые нередко и тяжелее сих изправляют заводския работы», а засыпщиками угля, руды и извести ставят «большей частью из малолетков, которым дается по 2 и по 3 копейки в день»⁹⁶. По выводам ученого, «содержание заводских служителей нашим заводчикам не великаго стоит иждивения»⁹⁷.

Эксплуатация заводского населения сочетала феодальные и капиталистические методы и формы. Владельцы мануфактур выступали и в качестве помещиков, и в роли заводчиков одно-временно⁹⁸. Население предприятий, выполнявшее ответственные работы на домне, в кузнице, на плотинах и др., мастера и подмастерья получали годовое жалованье. Молотовым мастерам и подмастерьям платили сдельно — с пуда выкованного железа. В 60-х годах мастерам основных цехов на частных заводах платили по 30—37 руб. в год, подмастерьям на разных производствах — 21—37 руб., работникам основных цехов — 6—17 руб. Ученики получали 13—18 руб. С пуда выкованного полосного железа мастер получал по 2 коп., подмастерье — 3 денежки (1,5 коп.), работник — 3 полушки (¾ коп.). В неделю каждый мастер с помощниками должен был выковывать не менее 80 пудов железа⁹⁹.

Марийцы. Фото 1860-х гг.

Заработок мастеровых и работных людей не обеспечивал прожиточного минимума их семьям, т. к. десятилетиями оставался на одном уровне и не соотносился с темпами роста цен и налогов. Вспомогательные работы до конца 60-х годов оплачивались по расценкам, обозначенным в Плакате, который был утвержден Сенатом в январе 1724 г. Один человек с лошадью получал 10 коп. в день, без лошади — 5 коп., зимой соответственно — 6 и 4 коп. С апреля 1769 г. в летнее время пешему стали платить по 6 коп., конному — по 12 коп., зимой — по 5 и 8¹⁰⁰.

Реальная сумма оплаты труда всех, занятых в производстве, была значительно ниже объявленной, т. к. из нее производились различные вычеты. Заводская контора внимательно следила за ходом производства и, если видела, что «мастер или по своему неискусству или по несмотрению» не выполнил нормы или израсходовал больше положенного угля, немедленно налагала штраф: «вычитается из заработанных денег с каждого рубля по копейке, а за уголь по 30 коп. с короба»¹⁰¹.

Заводское население и приписные крестьяне были обязаны покупать продукты и товары по повышенным ценам в лавках, содержавшихся владельцами заводов. Заводчикам было выгодно закупать хлеб, обувь, одежду, а затем выдавать их, вычитая впоследствии стоимость из жалованья работника. В 1762 г. в амбарах Верхнего Авзяно-Петровского завода хранилось 14 367 пудов ржаной муки, 680 пшеничной, 520 круп и толокна, 453 пуда солода и др. Заводчики запасались и семенным материалом: в складах было 2000 пудов овса, 400 ржи, 60 ячменя, 50 пшеницы, 16 ярицы, 10 гречихи, 30 пудов конопляного семени¹⁰². Продажа по спекулятивным ценам давала промышленникам дополнительную прибыль.

Скромное жалованье заставляло заводское население заниматься сельскохозяйственным трудом. Некоторым из них хозяева предоставляли наделы под пашню и сенокосы. В начале 70-х гг. из 17 южноуральских заводов на 5 пашни было достаточно, чтоб снабжать себя хлебом; на 7 — пашни было мало, на 5 — совсем не было¹⁰³. В наказе в Уложенную комиссию поселенные на Авзяно-Петровских заводах приписные крестьяне жаловались, что «при тех заводах никаких угодий не состоит, кроме каменных гор», хлебопашеством они не занимаются¹⁰⁴. Мастеровые и работные люди, полностью отлученные от земли, подрабатывали сверхурочно или «принуждены были сами для своего прокормления нанимать у башкирцов земли»¹⁰⁵.

Население было опутано долговыми обязательствами. Заводские конторы сознательно запутывали учет выполненных работ, расчеты производили, «основываясь на одной памяти». Делопроизводство велось так, что «вернаго исчисления познать и в недоплате обличить было невозможно»¹⁰⁶. В 1773—1774 гг. на заводах губернии, присоединившихся к Пугачевскому движению, повстанцы уничтожили долговых расписок на сумму около 104 тыс. рублей¹⁰⁷. Хозяева и управители заводов подвергали мастеровых и работных нерегламентированной законами эксплуатации. Их наказывали физически, обирали при расчетах, брали с них взятки и т. д. и т. п. Сравнение положения заводского населения с положением каторжников само просилось на язык. И мы его находим у двух совершенно разных авторов: пугачевского полковника И.Н. Грязнова и ученого-путешественника И.И. Лепехина. Первый с возмущением писал, что заводчики-«компанейщики завели премножество заводов и так крестьян работою удручили, что и в [с]сылках тово никогда не бывало, да и нет». Лепехин же сравнивал заводских работников со ссыльными, работавшими на нерчинских рудниках¹⁰⁸.

Второй по численности группой населения, занятого на мануфактурах, являлись приписные крестьяне. Это была часть государственного крестьянства, принудительно, по специальным указам Сената, привлекаемая в сферу заводского производства. На Южном Урале приписные крестьяне составляли большую часть рабочей силы на семи заводах, принадлежавших К.Е. Сиверсу, П.И. Шувалову, затем братьям Демидовым и казне.

В 1754 г. к Авзяно-Петровскому заводу Шувалова (с 1760 г. владелец Е.Н. Демидов) были приписаны государственные крестьяне Казанской губернии. В начале 70-х годов на заводскую работу ходили 4710 крестьян м. п. из 33 селений. Наиболее крупными из них были села Котловка, Афонасова, Чистое поле, Булдыр, Толкиш¹⁰⁹.

К строившемуся Вознесенскому заводу Сиверса в 1754 г. было приписано все мужское население семи деревень Казанского уезда. В 1766 г. завод перешел в казну, и работало на нем в это время из приписных крестьян 1000 душ м. п., в начале 70-х гг. — 2363 души м. п.¹¹⁰.

На Каслинском и Кыштымских заводах Н.Н. Демидова трудились государственные крестьяне из четырех слобод Краснослободского дистрикта Сибирской губернии. В 1756 г. Демидов добился специального указа Сената о приписке к Кыштымскому заводу крестьян Масленского острога и Барневской слободы Шадринского дистрикта (уезда) Исетской провинции. В 1756—1757 гг. на заводах трудилось 5584 приписных, в начале 70-х гг. — 7667. По данным на 1765 г., на заводах работало 4204 человека из Исетской провинции¹¹¹.

Старинный убор и наряд уральских крестьянок. Фото нач. XX в.

К Сергинским заводам И.Н. Демидова были приписаны государственные крестьяне Пермской провинции Казанской губернии из сел Алтынное, Сретенское (Сабарка) и др. В 1761 г. там числилось 1769 приписных крестьян, в начале 70-х гг. — 2345¹¹².

Всего на семи заводах губернии работало свыше 17 тысяч душ м. п. приписных крестьян, около четверти их составляли государственные крестьяне Оренбургской губернии. Приписные крестьяне были многочисленной, но временной заводской рабочей силой. Они отрабатывали на заводах свою подушную подать, а затем возвращались в свои деревни. На практике заводская работа отнимала у приписных крестьян не менее полугода. Удаленность южноуральских заводов от мест жительства приписных крестьян и бездорожье приводили к тому, что много времени уходило на переходы. А до Вознесенского завода, например, нужно было идти 700 верст, до Авзяно-Петровского — 500, до их рудников — 700 верст, до Каслинского и Кыштымских заводов — в среднем по 250 верст. Каждый трудоспособный мужчина должен был отработать подушную подать не только за себя, но и за стариков, больных, малолетних и даже выбывших членов деревенской общины. П.И. Шувалов к своим 1920 приписным крестьянам, отданным по указам, незаконно присоединил 2800 «негодных к работе», которые оставались дома в деревнях Казанской губернии, но за них надо было отрабатывать¹¹³. Тем самым повинность работоспособных увеличивалась в 2,5 раза. На заводах Н.Н. Демидова 1255 приписных крестьян в рабочем возрасте от 15 до 60 лет отрабатывали за 1752 неработоспособных и взятых в армию¹¹⁴. Аналогичное положение было на казенном Вознесенском заводе, где приписных заставляли работать за 1000 душ м. п., среди которых половину составляли дети, вторую — старики, рекруты, умершие¹¹⁵.

Фактически на каждого трудоспособного ложилось до 2,5—3 подушных податей. Следовательно, сроки пребывания крестьян на заводах значительно удлинялись.

По данным комиссии генерала А.А. Вяземского, расследовавшей причины волнения приписных крестьян на уральских заводах, на отработку податей каждым работником уходило 122 дня, а с увеличением подушной подати в 1760 г. — 158 дней. К этому добавлялось не менее 58 дней на дорогу к заводам¹¹⁶.

Приписные крестьяне выполняли трудоемкую работу на мануфактурах. В наказах в Уложенную комиссию они писали, что на Вознесенском заводе их заставляли ежегодно рубить 3750 саженей дров, выжигать и доставлять к медеплавильным печам 12 тыс. коробов угля. На Авзяно-Петровском заводе они заготовляли 8800 саженей дров, жгли на уголь 602 двадцатисаженных кучи дров, добывали 40 тыс. пудов руды. Многие крестьяне жаловались, что в связи с ростом объема работы они уже не в состоянии выполнять «дневных уроков»¹¹⁷. В своих челобитных исетские приписные крестьяне подсчитали, что «повелительная работа из году в год неуравнительная, на все с велики прибавлением и отягощением»¹¹⁸.

На демидовских заводах в 1757 г. урок по заготовке дров на 1 человека равнялся 4,5 сажени, в 1759 г. — 6,5, в 1766 г. — уже 10 саженей¹¹⁹. С целью увеличения неоплачиваемого объема заводских работ промышленники пользовались так называемой «заводской саженью», превышавшей установленную норму; снижали расценки на отдельные виды работ, по низким «плакатным» ценам заставляли выполнять другие, «не принадлежащие до крестьян» работы. Масленские и барневские государственные крестьяне подсчитали, что им недоплачивали по 75—95 коп. с каждой сажени дров, по 1 руб. 20 коп. за единицу строительных работ. Заводские конторы «не только с насильным принуждением, но и с великими побоями» заставляли крестьян работать «сверх окладов». Стоимость всего объема работ приписных на Кыштымских и Каслинском заводах превышала сумму подушного оклада в 5—8 раз¹²⁰.

Приписные крестьяне Авзяно-Петровских заводов возмущались тем, что были приписаны к одному заводу, а в 60-е — нач. 70-х гг. «они, крестьяне, вместо одного, обрабатывают четыре завода»: «под тем же именем умножено и сделано еще три завода»¹²¹.

Комиссия Вяземского вынуждена была констатировать, что производственные задания для приписных «столь велики, что едва самоприлежнейший и довольно силы имеющий работник исправить оные мог», а «плату за многотрудную работу производили весьма малую»¹²². Оплата труда приписных крестьян была в 2—4 раза меньше, чем у наемных работников. Так, за кладку, жжение и разлом 20-саженной кучи дров на Авзяно-Петровском заводе им платили 6 руб., Каслинском — 3 руб. 40 коп., а наемным работникам — 15—20 руб. За перевозку руды наемный зарабатывал за сезон 3—5 руб., а приписной этих же заводов — 1 руб. 73 коп. Приписные Каслинского, Кыштымских и Сергинских заводов за ведро дегтя получали 3—3,5 коп., а наемные — 12—30 коп. Даже такой высококвалифицированный труд, как строительство лодок-коломенок, оплачивался несправедливо: 15 руб. 70 коп. приписным крестьянам и 40—50 руб. наемным¹²³.

В ходе обсуждения наказа исетских крестьян на Большом собрании Уложенной комиссии представитель Берг-коллегии вынужден был признать, что объем заводской работы, «кажется, требует прибавки платы»¹²⁴.

Мордовка, марийка, чувашка, финн. Рис. 1870-х гг.

Одной из эффективных мер для удержания приписных крестьян на заводах было «задалживание» их хлебом и разными товарами из заводских магазинов. Не успевая рассчитаться, они оставались работать бессменно и попадали в «полную и безысходную кабалу». Заводчики присваивали себе право обращаться с приписными как с крепостными и вечноотданными, право суда и расправы. Челобитные на высочайшее имя и наказы в Уложенную комиссию сообщают о многочисленных фактах издевательств заводчиков, их приказчиков и надсмотрщиков над приписными крестьянами. После побоев молодые люди могли оказаться негодными к военной службе; раны не заживали по несколько месяцев. На совести поверенного В. Кулалеева, переселявшего крестьян на Авзяно-Петровский завод, а также других управителей были «смертельные и кровопролитные мучительства и наглые разорения» крестьян. Заводские конторы «утесняли взятками, вычетами, обманом»¹²⁵. Приписные к Авзяно-Петровскому заводу в своей челобитной в Сенат в декабре 1761 г. писали, что их держат на заводе, «яко пленных или за смертные вины отданных в работу». А исетские приписные называли заводские работы «тяжкими и тиранско-мучительскими, несносными»¹²⁶. В своих челобитных крестьяне на первое место ставили избавление от приписки к заводам, возвращение домой. И все же в наказах в Уложенную комиссию уже не проходило требование полностью освободить от заводских работ. Приписные мирились с неизбежностью этой повинности и просили повысить расценки, взять за правило отрабатывать подушную подать только за работоспособных земляков и родных и тем сократить сроки заводских работ.

Работа на заводах тяжело отражалась на состоянии хозяйства, поскольку надолго отрывала крестьян от сельскохозяйственных занятий. «Как хлеб, так и другое, что к человеческому пропитанию и содержанию служит, остается все несработанным втуне, — писали в 1765 г. приписные крестьяне Авзяно-Петровского завода, — отчего домашние, и их жены и дети, и скот претерпевают великой же голод и изнуренье»¹²⁷. О «великом в минувшие 3 года недопашестве многие земли к севу» сообщали в Сенат в 1762 г. исетские приписные крестьяне¹²⁸.

Упадок хлебопашества, а также волнения приписных крестьян в 50— начале 60-х гг., охватившие заводы Урала и грозившие остановкой производства, заставили правительство умерить приписку к заводам. Указом от 27 мая 1769 г. был уменьшен объем работ приписных и прекращена практика комплектования рабочей силы заводов за счет приписных государственных крестьян. Одновременно «по случаю возвышения во всем государстве на продукты и на всякие вещи противу прежних цен» Сенат пересмотрел расценки по Плакату 1724 г.¹²⁹ Но положение приписных, которых заводчики рассматривали как дешевую и подневольную рабочую силу, не изменилось к лучшему. В своем донесении Екатерине II от 21 мая 1774 г. чиновник Оренбургской секретной комиссии гвардии капитан-поручик С.И. Маврин просил императрицу «обратить взор свой на крестьян завоцких, а паче на приписных, которыя отданы совершенно в жертву заводчикам. А оныя хищники ни о чем другом не помышляют, как о своем прибытке, и алчно пожирают все крестьянское имущество»¹³⁰.

В заводских работах промышленники широко использовали вольнонаемный труд, что было более прогрессивным явлением по сравнению с принудительным трудом и означало известный сдвиг в сторону развития капитализма¹³¹. Но он еще не носил характера купли и продажи свободной рабочей силы¹³².

Наемные работники в большинстве своем были временными. Мало кто оставался на мануфактуре долго, рискуя попасть в кабалу к ее владельцам¹³³. К тому же правительство со второй половины XVIII в. стало сколько-то облегчать получение крестьянами документов на отход. Наемную силу составляли башкиры, государственные, экономические, дворцовые и помещичьи крестьяне из Оренбургской губернии и других регионов страны, искавшие временных заработков. И.И. Лепехин специально отмечает широкое применение наемного труда на заводах: «При сем случае упомяну я о выгоде в Башкирии находящихся заводов пред другими заводами. Башкирцы, как народ гулящий (т. е. вольный. — И.Г.), так и заводной лошадьми, за малую цену возят руду и другия заводския потребности. Поблизу в Оренбургской губернии живущая мордва и чуваши охотно нанимаются для добывания руд, также не из большой платы, а особливо, когда они задатчены будут»¹³⁴.

Наибольшее количество наемных на Южном Урале использовали Твердышев и Мясников, не имевшие приписных крестьян. В 50-х гг. на их мануфактурах было занято от 3,5 до 6,5 тысячи наемных¹³⁵. Они отправляли своих поверенных за работниками в центр страны, вербовали среди переехавших в губернию из Поволжья. По данным П.И. Рычкова, в 60-е гг. на Южный Урал ежегодно приходило на заводы до 20 тысяч крестьян из Казанской и других губерний¹³⁶.

Специального ежегодного учета наемных работников не было. Нет сведений и о числе башкир, добывавших и подвозивших к заводам руду. О том, что их было много, говорят донесения губернаторов императрице и в Сенат, где подчеркивалась огромная помощь башкир заводам.

Крестьяне, приезжавшие на заработки из других губерний, селились в заводских поселках и деревнях. По неполным данным, в 1773 г. на 10 заводах проживало 5875 вольнонаемных. Больше всего их числилось на Златоустовском и Саткинском заводах — 1700, Кано-Никольском — 800, Воскресенском — 700¹³⁷.

Наемных принимали на вспомогательные работы: добычу руды, заготовку дров, выжег угля. Они занимались также транспортировкой готовой продукции до пристаней, сплавом ее до мест сбыта. Им поручали и внутризаводские работы: строительство зданий и плотин, ремонт различных сооружений.

Русский крестьянин. Рис. XVIII в.

Вольнонаемные работали по контракту, заключаемому сроком обычно на три года. Записи содержали объем и условия работы, размеры и порядок оплаты. Отношения наемных с предпринимателями приближались к отношениям капиталистического найма, однако сохраняли черты кабальной зависимости нанимаемых от заводчиков¹³⁸. Труд наемных обходился последним в несколько раз дороже, чем труд крепостных, вечноотданных или приписных крестьян. Многочисленные факты свидетельствуют о стремлении заводчиков превратить наемных в своих работных людей. Они использовали различные формы внеэкономического принуждения (выдача аванса крупной суммой, поселение на заводских землях, штрафы, долговые обязательства и др.), прибегали к грубому произволу и насилию.

На заработки люди шли не только с паспортами. Среди наемных обреталось много беглых, скрывавшихся от рекрутчины, и закабалить их было особенно легко. В указе Сената от 10 сентября 1773 г. с озабоченностью отмечалось, что татары, марийцы, чуваши Поволжья «во избежание рекрутской отдачи, без всякого от мирских людей вида, уходят в Оренбургской и Сибирской уезды на заводы и, забрав у содержателей оных немалою суммою денег, находятся там в работе года по два, по три и более в надежде той, что по неотдаче их за забранные деньги с тех заводов могут они миновать рекрутской отдачи»¹³⁹. Таких крестьян держали на заводах в качестве «вольнопоселившихся» и стремились любыми способами их закабалить¹⁴⁰. По сообщению Оренбургской губернской канцелярии в Бергколлегии), в 1765 г. многие из них работали по просроченным договорам, потому что заводчики умышленно затягивали расчет. Ясачные крестьяне-новокрещенцы жаловались губернской канцелярии, что заводские конторы не возвращают им паспортов, и они, «нанявшись волею в работу», оказались, «как в каторжной работе», не могут уйти с заводов и «делаются почти все кабальными»¹⁴¹.

При найме предприниматели обычно выдавали аванс, задаток, на языке того времени — «обзадачивали» работников. Выдача аванса позволяла удерживать наемных длительное время, превращаясь в цепкий способ феодального принуждения в промышленности. Система обзадачивания отражала невысокий уровень развития рынка труда, товарных отношений в деревне. В найм, по словам Твердышева, шли «только такие неимущие люди, коим подушного оклада оплатить нечем», а «исправный и зажиточный..., — утверждал владелец Златоустовского завода Л.И. Лугинин, — ни за какие деньги в заводскую работу итти не согласятся»¹⁴².

Задаток выдавался по месту найма. Так, в 1769 г. плотинный мастер К. Строчилин из крепостных Е.Н. Демидова составил плотничью артель из 19 экономических и помещичьих крестьян Московской губернии. Контракт предусматривал немедленную выдачу 15 наемным по 20 руб. задаточных денег, остальным по 10 руб. Эти суммы они должны были отрабатывать «по договорной цене» на Авзяно-Петровских и Кагинском заводах¹⁴³.

Твердышев и Мясников «не жалели» на «обзадачивание» крупных сумм. В 1766 г. они выдали крещеным татарам д. Бугульчан и Урал 1440 рублей. Отрабатывать крестьяне обязались на Каргалинских медных рудниках из расчета «на каждой день им урок по 8-ми копеек»¹⁴⁴. Наемные, как и заводские люди, работали по 13 часов, «не включая в число оных обедов и завтраков». Крестьяне Оренбургской губернии специально оговаривали сроки работы: с 1 октября до 15 апреля, до начала сева; привезенные же из других мест не отвлекались на сельхозработы.

Яркий пример закабаления Твердышевым и Мясниковым государственных крестьян чувашей привел в своих записках И.И. Лепехин. «Щедрые» заводчики дали в долг «до 100 рублей на душу с тем, чтоб они деньга зарабатывали на заводах». Затем заводчики предложили чувашам поселиться на заводской территории, где их «всегда завод имеет под руками». «Но не знаю, — высказывал свое сомнение наблюдатель, — могут ли они совершенно заработать свой долг, тем наипаче, что чувашенин, или добывая руду, или в дровосеке, зарабатываемые деньга почти износит на руковицах; и так год от году больше наживают долгу»¹⁴⁵.

Изворотливость заводчиков не знала границ. Компания Твердышев-Мясников столь же «бескорыстно» предоставила свои земли для поселения новокрещенным татарам и чувашам с единственным условием «излишней хлеб... привозить бы на их железной Катав-Ивановский [завод] и продавать... вольною ценою». Крестьяне поселились пятью деревнями: Верхний и Нижний Илек, Тюбеляс, Малояз, Укшуцкая. Но, как писали крестьяне в Уложенную комиссию, вскоре заводчики изменили договорные условия и потребовали за свою землю «каждый год и с каждой положенной в подушной оклад души по 5 сажен дров вырубить. И по тому письму нас в работу из-под неволи загоняют и мучат»¹⁴⁶.

Для удержания наемных заводчики отсрочивали выплату зарплаты, всячески нарушали условия контракта, шли на жестокие преступления. Страшная трагедия, дошедшая до слуха Сената и Берг-коллегии, разыгралась в 50-х гг. на Нязе-Петровском заводе Мосоловых. Два года промышленники не отпускали домой 166 вольнонаемных чувашских крестьян, не выплачивая заработанных ими 1749 руб. 16 коп. А когда 80 работников отправились для подачи жалобы в Красноуфимск, заводская команда нагнала их и открыла стрельбу. Было убито 9 человек, ранено — 27. Следствие длилось много лет, но никто не был наказан, и даже к 1772 г. заводовладельцы не уплатили вольнонаемным заработанных ими денег¹⁴⁷.

Симптоматично, что к найму, кроме промышленников, вынужденно прибегали приписные крестьяне. Не управившись с «уроками» до начала сельхозработ, они нанимали «от себя за собственные свои деньги вольных людей». Нанимали работных людей, а также приходивших со стороны бродяг, которым платили намного больше плакатных расценок. В одном из пунктов наказа исетских крестьян в Уложенную комиссию отмечалось, что они «с немалым отягощением» для себя платили за рубку сажени дров по 60—70 коп., вместо 25 по Плакату, и 4 руб. за приготовление древесного угля, вместо 1 руб. 70 коп.¹⁴⁸ О таком же несоответствии между урочными и реальными ценами писали в своей челобитной крестьяне, приписанные к Авзяно-Петровским заводам¹⁴⁹.

Примечания

*. Четверть — мера сыпучих тел, вмещала 4 пуда.

**. Четверик — мера сыпучих тел, равная ⅛ четверти.

1. Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М.; Л., 1946. С. 34.

2. Там же. С. 50.

3. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 5 об.

4. ГАОО. Ф. 3. Д. 105. Л. 91.

5. Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 51.

6. ПСЗ I. Т. VII, № 4533; ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 790. Л. 197—198.

7. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 5—6.

8. ГАОО. Ф. 3. Д. 105. Л. 96; ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 790. Л. 197—198.

9. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 5 об.

10. Там же. Л. 6.

11. Сборник РИО. Т. 8. С. 127—128.

12. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3. Л. 52—53.

13. РГВИА. Ф. 20. Д. 1060. Л. 2—19.

14. Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска. Оренбург, 1904. Вып. V. С. 18—19.

15. Там же.

16. ГАОО. Ф. 3. Д. 97. Л. 27, 77.

17. Сборник РИО. СПб., 1869. Т. 4. С. 87.

18. Крестьянская война. С. 292.

19. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 782. Л. 90—91; Д. 795.

20. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379. Л. 478 об.

21. Там же. Л. 476—477, 479.

22. Там же.

23. Сборник РИО. Т. 8. С. 326—327.

24. Материалы. Т. IV, ч. I. С. 322.

25. Сборник РИО. Т. 14. С. 221—222; Белявский М.Т. Указ. соч. С. 202—203.

26. Сборник РИО. Т. 14. С. 222.

27. РГАДА. Ф. 342. Д. 109, ч. XI. Л. 183—185, 280—281.

28. Там же. Л. 39—41, 48—50.

29. Материалы, Т. IV, ч. 2. С. 448.

30. Сборник РИО. Т. 8. С. 429—431.

31. РГАДА. Ф. 342. Д. 109. ч. XI. Л. 181.

32. Там же. Л. 318.

33. Там же. Л. 179—180, 184, 194—195.

34. Там же. Л. 185; 318.

35. Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 39.

36. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3338. Л. 233; Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII веке. Курган, 1962. С. 111—112.

37. Кондрашенков А.А. Указ. соч. С. 114—115.

38. Белявский М.Т. Указ. соч. С. 45.

39. ПСЗ I. Т. XVII, № 12386.

40. Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 44.

41. Рахимов Р.Н. Тептяри Башкирии в XVII — 60-е гг. XIX в. (социально-экономическое развитие). Автореф. канд. дис. Уфа, 1993. С. 10—11.

42. Давлетбаев Б.С. Тептяри и их землепользование (с приложением документов) // Малоизученные источники по истории Башкирии. Уфа, 1986. С. 78—158; Асфандияров А.З. История сел и деревень Башкирской АССР. Уфа, 1990. Кн. 1. С. 53—55.

43. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3376. Л. 32, 40—44.

44. ГАОО. Ф. 3. Д. 134. Л. 5.

45. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379. Л. 486.

46. ГАОО. Ф. 3. Д. 90. Л. 51, 181—182.

47. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 787. Л. 189.

48. Там же. Д. 785. Л. 231; Д. 787. Л. 189—190; Материалы. Т. IV, ч. I. С. 398.

49. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3382. № 575, 1281—1283; Ф. 138. Оп. 1. Д. 785. Л. 232.

50. Там же. Ф. 138. Оп. 1. Д. 785. Л. 234.

51. ГАОО. Ф. 3. Д. 77. Л. 80—81; Д. 83. Л. 53; Д. 126. Л. 31—120.

52. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 785. Л. 231.

53. Там же. Д. 787. Л. 189—190.

54. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379. Л. 487.

55. Там же. Л. 496.

56. Там же. Л. 487, 496.

57. ГАОО. Ф. 3. Д. 112. Л. 188—194.

58. Материалы. Т. IV, ч. I. С. 229—232, 239—240, 254—256, 261—263 и др.

59. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 792. Л. 27—29.

60. ПСЗ I. Т. XVII, № 12801.

61. Индова Е.И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII века. М., 1969. С. 28—40.

62. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 7—8; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3381. Л. 233.

63. История СССР. Первая серия. М., 1967. Т. 3. С. 439.

64. Материалы. Т. IV, ч. 1. С. 187, 191, 228, 229, 277, 278.

65. Там же. С. 348—349.

66. Там же. С. 367—368.

67. Там же. С. 163—166, 200, 204—205, 220, 230, 235—237, 253, 267—268, 276—277, 296—299.

68. Там же. С. 206—207.

69. Буганов В.И., Преображенский А.А., Тихонов Ю.А. Эволюция феодализма в России. М., 1980. С. 257—258.

70. Белявский М.Т. Указ. соч. С. 51—52.

71. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. М., 1975. С. 271.

72. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 790. Л. 98—102.

73. Буганов В.И., Преображенский А.А., Тихонов Ю.А. Эволюция феодализма в России. С. 250—251.

74. Черкасова А.С. Мастеровые и работные люди Урала в XVIII в. М., 1985. С. 157—158.

75. Вагина П.А. Формирование рабочих кадров на заводах Южного Урала. С. 316—317.

76. Горные заводы, рудники и месторождения полезных ископаемых в Уфимской губернии. Уфа, 1898. С. 6; Вагина П.А. Формирование рабочих кадров на заводах Южного Урала. С. 313.

77. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. // Орлов А.С. Волнения на Урале в середине XVIII века. М., 1979. С. 262—263.

78. ПСЗ I. Т. XV, № 11490; Т. XVI, № 11638.

79. Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. М., 1983. С. 71.

80. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 376, 377; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328—334.

81. Сборник РИО. Т. 115. С. 302; Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 202.

82. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 196.

83. Переход от феодализма к капитализму. М., 1969. С. 32.

84. История Урала. С. 320.

85. Вагина П.А. Формирование рабочих кадров на заводах Южного Урала в XVIII в. С. 314, 318—319.

86. Там же. С. 323.

87. Крамаренков В.И. Выписка о горных делах, 1777 г. // Седой Урал. М., 1983. С. 417.

88. Вагина П.А. Указ. соч. С. 326.

89. ГАОО. Ф. 3. Д. 109. Л. 301—307, 411—415, 458—459.

90. Там же. Д. 132. Л. 319.

91. Сборник РИО. СПб., 1903. Т. 115. С. 303; Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугачева. С. 140—141.

92. Там же.

93. Черкасова А.С. Указ. соч. С. 136—137.

94. Черноухов А.В. История медеплавильной промышленности России в XVII — первой половине XIX вв. Автореферат док. дис. Екатеринбург, 1993. С. 26.

95. Паллас П.С. Указ. соч. Ч. 1. С. 398.

96. Лепехин И.И. Продолжение дневных записок путешествия по разным провинциям Российского государства. СПб., 1802. Ч. 2. С. 283.

97. Там же. С. 282.

98. Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. М., 1983. С. 68—69.

99. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 282; Черкасова А.С. Указ. соч. С. 151.

100. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 401, 420.

101. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 283.

102. Черкасова А.С. Указ. соч. С. 154.

103. Вагина П.А. Материально-бытовое положение мастеровых и работных людей Южного Урала во второй половине XVIII в. // Вопросы истории Урала. Свердловск, 1963. Вып. 4. С. 14—15.

104. Сборник РИО. Т. 115. С. 302.

105. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 417.

106. Там же. С. 416—417.

107. Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328—335.

108. Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 271; Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 130.

109. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 119; Документы ставки Е.И. Пугачева. С. 111.

110. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 318, 376; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328.

111. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 180—181; Материалы; Т. IV, ч. 2. С. 377; Орлов А.С. Волнения на Урале в середине XVIII века. М., 1979. С. 62, 156.

112. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 268; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 334.

113. Бернадский В.Н. Очерки из истории классовой борьбы и общественно-политической мысли России в третьей четверти XVIII века. Уч. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та. Л., 1962. Т. 229. С. 48.

114. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 6.

115. Белявский М.Т. Указ. соч. С. 130—131.

116. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 413.

117. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 49—50; Белявский М.Т. Указ. соч. С. 136—137.

118. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 194.

119. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 5—6; Кондрашенков А.А. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках. Челябинск, 1969. Ч. 2. С. 235.

120. Кондрашенков А.А. Указ. соч. Ч. 2. С. 236—237; Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 194.

121. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 421.

122. Там же. С. 414, 418.

123. Там же. С. 418; Вернадский В.Н. Указ. соч. С. 49—50; Белявский М.Т. Указ. соч. С. 134—135.

124. Сборник РИО. СПб., 1873. Т. 4. С. 90.

125. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 194—198, 202—212; Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. С. 311—312.

126. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 195, 202.

127. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 55.

128. Челобитные уральского горнозаводского населения середины XVIII в. С. 210.

129. Крамаренков В.И. Указ. соч. С. 420; Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. С. 71, 80.

130. ГПБ ОР. F. IV 668. Л. 135 об. — 136.

131. Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России во второй половине XVIII века // Вопросы истории. 1958. № 6. С. 58.

132. Черноухов А.В. История медеплавильной промышленности России в XVII — первой половине XIX вв. С. 28.

133. Черкасова А.С. Указ. соч. С. 101—102.

134. Лепехин И.И. Указ. соч. Ч. 2. С. 96—97.

135. Вагина П.А. Формирование рабочих кадров на заводах Южного Урала в 50—60-е гг. XVIII вв. С. 315—316.

136. Рычков П.И. Примечания о прежнем и нынешнем земледелии // Труды ВЭО. 1767. Ч. VI. С. 64—65.

137. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 376—377; Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328—334.

138. Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. С. 70.

139. Цит. по: Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России. С. 57.

140. История Урала. С. 317.

141. Цит. по: Черкасова А.С. Указ. соч. С. 145.

142. Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России. С. 47.

143. РГАДА. Ф. 6. Д. 467, ч. 6. Л. 38.

144. Материалы. Т. IV, ч. 2. С. 322—323.

145. Лепехин И.И. Указ. соч. 4.2. С. 246—247.

146. ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3379.

147. Павленко Н.И. Наемный труд в металлургической промышленности России. С. 52—53.

148. РГАДА. Ф. 342. Д. 242. Л. 7—8.

149. Бернадский В.Н. Указ. соч. С. 49.