На любой карте, иллюстрирующей ход пугачевщины, кроме действий Пугачева, его атаманов и правительственных частей, обозначена еще и «территория, охваченная восстанием». Так оно и было.
Еще до отхода в Берды Емельян стремился поднять как можно больше людей. Пугачев направлял во все стороны свои манифесты. Вот образец одного из них. Это грамота, посланная Емельяном из-под Оренбурга.
«Приказание от меня такое: буде окажутся противники, таковым головы рубить, кровь проливать, чтобы детям их было в предосторожность. И как ваши предки, отцы и деды служили деду моему, блаженному богатырю, государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованье получали, так и я ныне и впредь вас жаловать буду, за что вы должны служить до последней погибели, и буду вам за то отец и жалователь. И не будет от меня лжи, а многая будет милость, в чем я дал мою пред богом заповедь. Если кто против меня станет противник и невероятен, таковым не будет от меня милости — голова будет рублена, а пажити граблены».
Слухи об «императоре», который всех жалует волей, распространились очень далеко. Так, осенью 1773 года еще один очаг восстания возник в районе Мензелинска. Это на Каме, в современной республике Татарстан, на расстоянии 450 километров от Бердской слободы. Но туда добрались люди Пугачева. Движущей силой первоначально были калмыки и татары. Про калмыков уже было сказано, а что касается татар — то тут сыграла большую роль слишком уж рьяная деятельность местных духовных властей по насаждению Православия. Которые действовали не словом, а силой местных властей. В итоге отряды по 50—300 человек начали нападать на дворянские усадьбы и сторожевые пункты.
А дальше пошло-поехало. Ниже находились заводы, — а какие настроения царили в среде приписанных к заводам крестьян, я упоминал.
«От Мензелинского района восстание распространилось вниз по Каме. Местные крестьяне и приписанные к заводам работные люди с хлебом и солью встречали посланцев Пугачева и создавали свои вооруженные отряды. Армия восставших быстро пополнялась работниками с Кукморского, Ижевского, Воткинского и других заводов края.
Волны восстания стали постепенно подкатываться к Казани. Уже первые "казацкие рекогносцировки" вблизи города вызвали "трепет и ужас" среди дворянства, а вокруг Казани, как отмечал генерал Бибиков, "всеобщее черни волнения великое" и "всеобщее негодование"».
(Л. Аггева)
В других местах тоже было не скучно. По реке Самаре заволновались крестьяне. 17 октября в селе Ляхово, неподалеку от Бузулукской крепости (город Бузулук), появился отряд пугачевцев в тридцать человек, в котором были казаки и калмыки. Они разграбили помещичий дом и заявили крестьянам: «Смотрите жа, де мужики, отнюдь на помещика не работайте и никаких податей ему не платите».
Мужикам это понравилось. Он выбрали трех человек — Леонтия Травкина, Ефрема Колесникова и Григория Феклистова, которых послали к Пугачеву, чтобы, так сказать, разобраться в обстановке на месте. Пугачев отнесся к делегации положительно и дал им указ, в котором всех жаловал «крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованием, и хлебным провиантом, и свинцом, и порохом, и всякою вольностью». Указ в деревне огласил священник. Травкин добавлял, что ему Емельян сказал такие слова:
«Ежели кто помещика убьет до смерти и дом ево разорит, тому дано будет жалования — денег сто, а кто десять дворянских домов разорит, тому — тыща рублев и чин генеральской».
И пошло-поехало. Поднялись как крестьяне, так и казаки по реке Самаре. Тем более что Пугачев их своим вниманием не оставлял. 30 ноября в Бузулукскую крепость прибыл отряд отставного солдата Ивана Яковлевича Жилкина, который незадолго до этого перебежал из Оренбурга. Сопротивление ему никто не оказал. Да и кому было оказывать? Чуть ли не всех солдат выгреб Чернышев — и теперь, после поражения полковника, они служили Пугачеву. Жилкин вывез из Бузлуксукой крепости казну.
Подоспели и местные кадры. Подошел отряд в 50 человек под руководством Ильи Федоровича Арапова. Он являлся крепостным, а точнее — дворовым человеком помещика П.Н. Чучалова. За два года до бунта его продали вместе с семьей другому помещику. Видимо, новый барин ему сильно не понравился — Арапов ушел в бега и объявился в октябре 1773 года в лагере Пугачева.
У Арапова был к барам свой счет — так что он действовал энергично. Крестьян освобождал, поместья грабил, помещиков, которые не успели убежать — вешал. Заодно отправил Пугачеву обоз с экспроприированным продовольствием.
Вот один из его докладов.
«Его императорскому величеству и всея России государю Петру Федоровичу от атамана Ильи Арапова покорнейший рапорт. При всей случившейся радостной вашего величества оказии, от изверженных и недостойных рабов, которые бесчувственно, осмелясь, сами себя отреклись, захвачено разных сортов кусу и прочих вещей, при сем с нарочным, в покорности моей, посылаются: сахару три головы, винограду сушеного бочонков два, рыбы свежей — осетер один, севрюга одна, белорыбица одна, севрюг провесных две, урюку небольшое число, завернутое в бумажке, сорочинской пшеницы, водки сладкой, сургуча два пучка, бумаги писчей одна стопа, сотов три гнезда, гусей да уток по четыре гнезда, масла коровьего кадка, маку фунтов с десять».
Но на этом он не ограничился. Арапов двинулся вниз по Самаре, взял без боя несколько крепостей, а потом, дойдя до Волги — и сам город Самару. Причем встречен он был колокольным звоном и «великим множеством жителей» с крестом и образами. Впрочем, тогдашняя Самара — это не нынешний мегаполис. Она являлась небольшим заштатным городом1. Но все-таки это был первый серьезный город, перешедший на сторону Пугачева.
Но даже там, где крестьяне не проявляли такой активности, тоже было нездорово. Они нападали на поместья и сеяли панику. Растаскивали помещичьи запасы, а свои прятали. В итоге правительственные войска были вынуждены все тащить с собой. К тому же мелкие отряды мешали связи — ведь отдельного-то курьера поймать нетрудно. А заодно — доставляли сведения пугачевцам. Фактически правительственные войска чувствовали себя как в чужой враждебной стране.
«Пугачев о многих занятых пунктах, за их отдаленностью, даже и не знал. Новые самозваные начальники захваченных укрепленных мест, действуя без его ведома, но его именем, всюду встречали привет и сочувствие народа.
Помещики, видя надвигавшуюся на них грозу, оставляли свое добро и кто куда бежали. Все имения, верст на двести вокруг Оренбурга, были брошены владельцами. Первыми удрали из своих гнезд отставные офицеры Ляхов, Кудрявцев, Куроедов, еще Михайло Карамзин».
(В. Шишков)
Причем крестьяне своим умом дошли до «сетевого метода» распространения пугачевских манифестов. Они находили грамотных (иногда заставляли священников), которые их переписывали — и уже сами распространяли воззвания дальше.
Впоследствии правительству потребовалось проделать огромную работу по поиску и изъятию этих документов. Но все одно — их сохранилось очень много. Примечательно, что в период пугачевщины власти запретили читать населению любые рукописные документы.
Одновременно Пугачев стал расширять зону влияния и на восток. Главной причиной стал недостаток артиллерии. Тут выручил Хлопуша, который во время своих похождений неплохо разузнал, где и что лежит. А что самое главное — представлял настроения на уральских заводах. Он отправился на Авзяно-Петровский завод (это примерно 250 километров на северо-восток от Оренбурга), доставил оттуда пушки, а что самое главное — квалифицированных артиллеристов. Тогда ведь не существовало современного разделения производства на отдельные операции. Если уж люди делали пушку — они ее делали от начала и до конца. Соответственно — и стрелять неплохо умели. Именно благодаря Хлопуше артиллерия повстанцев долгое время будет превосходить правительственную.
Появились и новые вожди. К числу таких принадлежал Иван Никифорович Грязнов. Людей подобного типа мы пока что не встречали на страницах этой книги. Он являлся старшим сыном в симбирской купеческой семье, и в 1773 году ему было уже 48 лет. Старший сын по бытовавшему среди русских купцов обычаю получал большую долю наследства, если вообще не все. Однако предпринимателя из него не вышло — еще в шестидесятые годы Грязнов разорился. Тогда он оставил в Симбирске жену и дочь, а сам перебрался в Оренбургскую губернию. Там он занялся торговлей мясом — но что-то тоже не сложилось. Тогда Грязнов пошел в наемники — стал трудиться приказчиком на металлургических заводах. То есть он принадлежал к заводской элите, чей труд очень неплохо оплачивался. Чего ему не хватало? Так ведь самые ярые революционеры — это разорившиеся собственники...
В октябре Грязнов, получив сведения о Пугачеве, собрал отряд заводских крестьян и занял ряд населенных пунктов по реке Белой (это на северо-востоке от Оренбурга) — в том числе и ряд заводов.
Впоследствии следователь Савва Маврин писал, что приписные крестьяне «как услышали жадную для них милость, сами раззоряя многия помещиков своих заводы, явились к самозванцу и все нужное, касающееся до артиллерии, привезли».
Восстание и в самом деле шло весело. Я уже упоминал, что приписные испытывали к заводам лютую ненависть. Для них они были чем-то вроде толкиеновского Мордора — воплощением зла. Теперь пришел час расплаты.
«Восставшие крестьяне, овладевая ненавистными заводами, гасили огонь в печах, сжигали конторы, грузили в телеги пушки и везли их в Берды, где Пугачев щедро ляпал печатью по листам указов, производя вожаков в полковники. От лапотных полковников Емельян и узнал о неистовом рейдере Грязнове. Конторщик Туманов сообщил Пугачеву, что государь призывает его пред свои светлые очи».
(А. Иванов)
Грязнов встретился с Пугачевым, получил шубу с царского плеча и чин полковника. Его приключения только начинались.
Примечания
1. Города в Российской империи делились на губернские, уездные и заштатные. Самара же бурно разрослась во второй половине XIX века. С тех пор так и росла.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |