Вернуться к Ю.А. Обухова. Феномен монархических самозванцев в контексте российской истории (по материалам XVIII столетия)

Источниковедение и историография

Тема российских самозванцев относится к числу проблем, историография которых одновременно насчитывает немало научных работ и авторов, но, в то же время, практически не имеет до сих пор комплексного монографического воплощения. Иначе говоря, нельзя сказать, что самозванцами не интересовались вовсе, но систематизирующих, обобщающих исследований по данной теме по сути дела не существует. Это утверждение справедливо в отношении российских самозванцев вообще, тем более оправдано оно по поводу лжемонархов и их «родственников» XVIII столетия.

Вся отечественная литература, служившая нам подспорьем при написании монографии, может быть условно разделена по хронологическому критерию: дореволюционная, советская и современная историография. Особо выделим комплекс работ, принадлежащих зарубежным ученым, специально или косвенно затрагивавших проблему ложных претендентов на монархическое имя и/или статус. Полагаем, что такой принцип структурирования лучше позволит проследить динамику изучения феномена российских монархических самозванцев, сможет показать в развитии те перемены в понимании темы, которые происходили на протяжении более чем двух веков под влиянием разного рода историографических революций и методологических трансформаций. К сожалению, не на все указанные в списке литературы книги и статьи сделаны специальные сноски в тексте монографии, что нисколько не должно умалять их историографического значения для изучаемой нами исторической проблемы.

Как особенность и достоинство дореволюционной историографии надо выделить разносторонний подход ученых к данной проблематике, характеризующийся отсутствием каких-то излюбленных ими или приоритетных для них тем и направлений. Внимание в достаточно сопоставимой мере было уделено различным аспектам истории России XVIII столетия, так или иначе связанным с феноменом самозванцев.

Во-первых, уже в XIX веке появился ряд авторов (А.П. Барсуков, П.И. Бартенев, Г.В. Есипов, Е.П. Ковалевский, С.И. Лашкевич, С.В. Максимов, М.Н. Прокопович и др.), которые в сопровождении своих кратких комментариев публиковали подборки документов об отдельных самозванцах XVIII века, либо обращались к непосредственному, так же, как правило, лапидарному анализу конкретных историй некоторых из них. На тот момент любая подобного рода информация становилась откровением для читающей публики, открывая для науки новые яркие страницы российского прошлого.1

Во-вторых, в дореволюционной историографии было опубликовано несколько обзорных работ, в которых историки с разным успехом попытались свести столь разрозненные, неполные сведения воедино и предложить первые опыты обобщающего изучения данного феномена (Д.Л. Мордовцев, С.М. Соловьев). Правда, первый из них ограничился серией очерков под общим названием об отдельных самозванцах XVIII века — С. Малый, Ф. Богомолов, Е. Пугачев и М. Ханин, не утруждая себя серьезными аналитическими выкладками. Что касается статьи С.М. Соловьева, то для нее характерен компаративный взгляд на проблему в сравнении не только одних российских самозванцев с другими, но и в сопоставлении их с аналогичными ложными претендентами, объявлявшимися в других странах мира. При этом в духе своей общеисторической концепции излишнее значение историк придавал казачеству, которое неоправданно считал «главным условием для появления самозванцев и успеха их». Отдельные полноценные аналитические рассуждения о самозванцах как исторической проблеме нашего прошлого можно встретить в трудах дореволюционных ученых, излагавших в целом события царствований тех или иных российских монархов XVIII столетия.2

В-третьих, значительный фактический и аналитический материал о самозванцах был представлен на страницах сочинений, посвященных пугачевскому бунту, самому Е. Пугачеву, а также его предшественникам и последователям на самозванческом поприще (А.И. Дмитриев-Мамонов, Н.Ф. Дубровин, И.И. Железнов, П.К. Щебальский, П.Л. Юдин и др.).3

В-четвертых, большое значение для понимания изучаемой темы имеют публикации и исследования дореволюционных историков (А.В. Арсеньев, В.И. Веретенников, Г.В. Есипов, П.П. Каратыгин, М.И. Семевский и др.), в которых на основе деятельности Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии рассматривались «непригожие речи» как специфическая форма осмысления простонародьем деятельности конкретных вельмож и властителей, а также происходивших в стране событий в целом. И хотя, как правило, в центре внимания ученых непосредственно оказывались сами эти органы политического дознания как таковые, из их работ становится заметной тесная связь «непригожих речей» с критикой существовавших в стране порядков и сидевших на троне правителей, которые осмысливались как «неправедные» и «ложные» монархи. Отсюда оставался буквально один только шаг, до установления прямой зависимости между распространением «непригожих речей» и феноменом российских самозванцев.4

Для нас исследования дореволюционных ученых оказались значимыми и с точки зрения накопленных ими фактических данных, и в плане тех интерпретаций феномена российских самозванцев, а также связанных с ним сюжетов, которые были предложены на страницах их сочинений. Можно утверждать, что работами дореволюционных историков был заложен достаточно прочный источниковедческий и историографический фундамент для дальнейшего изучения феномена российских самозванцев, но уже с использованием новых методологических подходов и познавательных стратегий.

В рамках советской исторической науки, основывавшейся на марксистской методологии истории, приоритетной задачей стало изучение различных страниц истории классовой борьбы российского народа против эксплуатации и эксплуататоров. В контексте тематики нашего исследования, главные усилия историков были направлены на изучение высших точек классовой борьбы закабаленных низов, и прежде всего на восстание под предводительством Е. Пугачева. Назовем только некоторые имена из внушительной когорты советских исследователей данной проблемы: А.И. Андрущенко, М.Т. Белявский, В.И. Буганов, И.М. Гвоздикова, Е.И. Индова, М.Д. Курмачева, Ю.А. Лимонов, В.В. Мавродин, Р.В. Овчинников, А.А. Преображенский, Ю.А. Тихонов и мн. др. Нет никаких сомнений, что благодаря их трудам, история этого крупнейшего народного восстания в дореволюционной России была восстановлена весьма и весьма обстоятельно. Однако проблема самозванчества Е. Пугачева всегда находилась на периферии внимания, о ней, конечно, упоминалось, приводились существенные фактические подробности, но их интерпретациям повезло значительно меньше. Как правило, все они сводились к тривиальной констатации «наивного монархизма» и использования предводителями «крестьянской войны» «царистских иллюзий» социальных низов для борьбы за их светлое будущее.5

В рамках советской историографии все же появилось несколько обобщающих обзоров феномена самозванцев, хотя исключительно в статейном формате. В одном из этих случаев (М.Н. Тихомиров) рассматривались практически только самозванцы XVII века, и, прежде всего, два Лжедмитрия, в другом (С.М. Троицкий) — речь шла о сквозной характеристике самозванцев XVII—XVIII столетий, где большее место, опять же, отводилось лжемонархам «бунташного века», а третья публикация (К.В. Сивков) была посвящена не всем самозванцам XVIII века, а лишь тем из них, кто появился в последней трети этого столетия, т. е. в непосредственной хронологической связи с пугачевским восстанием. Но даже в этом случае историк не стал касаться «вопроса о самозванчестве в восстании Пугачева, так как это особая большая тема монографического характера».6

Тем не менее, один из самых глубоких анализов феномена российских самозванцев был осуществлен также советскими учеными (А.М. Панченко, Б.А. Успенский, К.В. Чистов), причем не историками, а представителями смежных областей знания — этнографии и филологии. В отличие от имманентного марксизму акцентирования социально-экономического фактора формирования классового сознания народных масс, названные авторы взяли на вооружение культурологически ориентированные подходы к изучению прошлого. В результате им удалось показать феномен самозванцев именно в том ключе, который более всего интересует нас в рамках данной исследовательской работы. Выделение и изучение К.В. Чистовым социально-утопических легенд о возвращающихся царях/царевичах-избавителях, трактовка Б.А. Успенским мифа о самозванце на троне сквозь призму специфической русской концепции царской власти, понимание А.М. Панченко «самозванства» в контексте стереотипов традиционного религиозного сознания на долгие годы вперед определили магистральные направления изучения темы в исторической науке. Ярким примером тому могут служить работы советских историков А.С. Мыльникова и Н.Я. Эйдельмана, содержащие интересные авторские находки и рассуждения по поводу самозванцев XVIII века, но в концептуальном плане носящие эпигонский характер по отношению к названым выше исследователям. В определенном смысле наблюдения и выводы А.М. Панченко, Б.А. Успенского и К.В. Чистова не утратили своей познавательной значимости до сих пор, хотя в свете современных достижений в области методологии истории они требуют некоторых корректив.7

Видимо, по указанным чуть выше причинам в советской научной литературе практически не появилось работ, посвященных такому специфическому явлению общественной мысли социальных низов, как «непригожие речи». Понятно, что они должны были казаться советским историкам еще более примитивными и незрелыми формами выражения классовой идеологии народных масс, чем даже «наивный монархизм» трудящихся, воплощавшийся в появлении самозванцев. Потому едва ли не особняком на общем историографическом фоне той эпохи стоят монография Н.Б. Голиковой о политических процессах при Петре I по данным Преображенского приказа и обстоятельная статья К.В. Сивкова о подпольной политической литературе в России в последней трети XVIII века. К сожалению, с точки зрения современной науки эти исследования представляют интерес только богатым фактическим материалом, скрупулезно собранным учеными, но не его истолкованием, целиком укладывающимся в ограниченные рамки марксистской методологии истории.8

Можно полагать, что изучение интересующей нас проблемы советской историографией оказалось достаточно плодотворным, пусть и несколько односторонним. Во-первых, была продолжена, хотя и неравномерно, разработка тех основных направлений в изучении темы, что наметились уже в дореволюционной науке. Во-вторых, произошло накопление значительного массива фактических знаний, прежде всего, за счет пугачевского восстания и некоторых иных смежных с ним сюжетов. В-третьих, применение марксистской методологии позволило увидеть изучаемые аспекты прошлого с социально-экономической стороны, которая прежде преимущественно не интересовала ученых. В-четвертых, именно в условиях советской историографической ситуации были разработаны не утратившие своей актуальности оригинальные подходы к истории России в рамках, например, семиотического и других направлений, что позволило осуществить качественно иные, чем прежде, интерпретации познаваемого феномена.

Современный этап в изучении феномена российских самозванцев в условиях произошедшей смены научных парадигм представляется нам не как отрицание, а как развитие и дополнение предшествующей историографии. Именно в постсоветский период развития исторической науки произошел наибольший прирост специальных исследований по истории самозванцев, которые, однако, не могут быть оценены одинаково положительно.

Существуют авторы, для которых, судя по публикациям, обращение к теме самозванцев стало лишь случайным эпизодом в их научной деятельности (Ю.В. Буйда, Н.А. Васецкий). Несмотря на обобщенно звучащие названия их статей, свои рассуждения они строят исключительно на примере истории Лжедмитриев времен московской Смуты. Едва ли, как нам представляется, этого достаточно для тех обобщающих выводов, к которым приходят названные историки. Зато именно им свойственны слабо аргументированные заявления публицистического свойства об «алхимии самозванства», самозванцах как «явлении русской жизни» и т. п.9

К сожалению, большая часть всех появляющихся современных отечественных работ о самозванцах, в том числе диссертационного и монографического характера, ориентирована на материалы XVII столетия и потому не была привлечена при выполнении нашего исследования. С точки зрения оригинальных подходов к терминологии и концептуальных оценок изучаемого феномена интерес представляют публикации Д.И. Антонова, А.С. Логиновой, В.Н. Козлякова, И.О. Тюменцева и некоторых других российских историков, чьи взгляды были учтены в процессе написания монографии.10

Глубокий анализ самозванцев был предпринят в последние примерно полтора десятилетия историком И.Л. Андреевым и политологом М.С. Арканниковой. Для них обоих характерен сквозной (сквозь века) взгляд на проблему и привлечение информации по лжемонархам, в том числе, и XVIII столетия, что было важным для уточнения наших трактовок изучаемого явления российского прошлого. Но если для И.Л. Андреева главным было выявить «анатомию самозванства» преимущественно с культурологических позиций, то М.С. Арканникова рассматривает «самозванчество» как проявление кризиса легитимности власти, что, с ее точки зрения, делает данный политический феномен актуальным и в наше время. При всех несомненных достоинствах работ названных авторов, серьезным изъяном можно назвать отсутствие у них постоянного внимания к столь «мистически окрашенным» и привлекательным сюжетам российской истории. Это лишает их возможности более развернуто аргументировать свои научные построения.11

Еще одна особенность современной российской историографии заключается в совершенно неоправданном исключении из реестра востребованных наукой исследовательских проблем пугачевского бунта, а, следовательно, и одной из самых заметных самозванческих интриг в нашей истории. Понятно, что таким образом ученые значительно сужают свои возможности в понимании феномена самозванцев в целом. О том, насколько плодотворные результаты можно получить, применив к изучению этой, казалось бы, хорошо знакомой темы новые методологические конструкции, свидетельствуют публикации историка В.Я. Мауля, выполненные в русле междисциплинарных подходов. Они позволили рассмотреть самозванчество Е. Пугачева в совершенно нетривиальных ракурсах и таким образом обеспечить прирост знаний о пугачевском бунте, его предводителе, сподвижниках, и, в целом, о российских самозванцах. Эти познавательные «находки» современного историка были активно востребованы нами при определении собственного «угла зрения» на феномен российских монархических самозванцев и их «родственников» XVIII века.12

Этому же автору принадлежат несколько оригинальных исследований, выходящих за рамки пугачевской тематики, и обращенных непосредственно к проблеме отечественных лжемонархов. И хотя они выполнены только на примере Лжедмитрия I, предложенный в них концептуальный подход, как нам представляется, способен обеспечить познавательную эффективность при изучении других ложных претендентов, в том числе, и по материалам XVIII столетия.13

На протяжении долгого времени целенаправленно занимается изучением феномена самозванцев О.Г. Усенко. Он не только сумел плодотворно развить сложившиеся до него историографические тенденции, но и сам стал основателем ряда новых перспективных направлений в исследовании темы. Наиболее приоритетное среди них можно назвать клиометрией самозванчества. Историк активно использует количественные методы, базы и таблицы данных, статистический анализ, ведет скрупулезный подсчет самозванцев и осуществляет их тщательную систематизацию в контексте типологии, социологии, хронологии, географии самозванчества и т. д.14

Неоднократно О.Г. Усенко с успехом применял познавательные модели, разработанные А.М. Панченко, Б.А. Успенским и К.В. Чистовым, для изучения феномена самозванцев в рамках концепции «диалога культур».15

Большой заслугой исследователя следует считать проделанную им поисковую работу в государственных архивах с целью выявления новых, неизвестных науке самозванцев. Обнаруженная им обширная информация, помимо уже названного, не только позволила историку уточнить дефиниции используемых понятий и общее количество самозванцев XVII—XVIII вв., но и была реализована в цикле богатых фактическим содержанием научно-популярных очерков «Галерея лжемонархов от Смуты до Павла I», опубликованных на страницах журнала «Родина», в которых историк познакомил читателей с биографиями и сюжетной канвой самозванческих интриг многих ложных искателей монархического имени и/или статуса. Среди них нас, конечно, главным образом интересовали публикации о тех самозванцах, что объявляли о своих высочайших претензиях в течение XVIII столетия.16

И это далеко не полный перечень познавательных интересов и эвристических результатов, достигнутых историком О.Г. Усенко в изучении феномена российских самозванцев. Впрочем, не со всеми его выводами и интерпретациями можно вполне согласиться, но спорные моменты в трактовке им тех, или иных нюансов проблемы, которые вызывают у нас сомнение, будут представлены в соответствующих разделах исследовательской работы.

Необходимо отметить, что по сравнению с советской историографией в современных условиях развития исторической науки проявляется большее внимание и к тем сторонам восприятия жизни российскими простолюдинами XVIII столетия, которые были связаны с произнесением ими «непригожих речей». Об этом, в частности, говорит появление нескольких исследований монографического или хотя бы статейного характера на данную тему (Е.В. Анисимов, И.В. Курукин, Е.А. Никулина, П.В. Лукин, И.В. Побережников и др.). Впрочем, монография П.В. Лукина, представляющая значительный интерес в концептуальном контексте темы нашей монографии, посвящена изучению «непригожих речей» XVII столетия, и в фактическим плане мало чем может нам помочь.17

Существенное влияние на реализацию цели и задач монографического исследования оказали работы, авторы которых изучали в целом вопросы формирования образа власти и властителя, способов их политической репрезентации и механизмов воздействия на массовую ментальность. Знакомство с данными трудами позволило лучше представить пути складывания, трансформации и культурную семантику народного монархического сознания в России.18

Понятно, что феномен российских самозванцев существовал в XVIII веке не сам по себе, но был погружен в широкий исторический контекст. Поэтому в ходе исследования пришлось обратиться к монографиям и статьям, рассматривающим развитие России в условиях ускоренной модернизации, проводимой государственной властью с ориентацией на европейские образцы. Их богатое фактическое и концептуальное содержание позволило в монографии ограничиться лишь отсылкой по мере востребованности к соответствующим работам российских историков.19

Что касается научных изысканий зарубежных ученых, то они также не выглядят однородными по своей направленности, содержанию и качеству. Среди тех, что посвящены непосредственно российским лжемонархам, весомым историографическим подспорьем для нас стали несколько работ английского историка М. Перри. Ею были высказаны и обоснованы интересные предположения о социально-политической и психологической сущности феномена российских самозванцев, в том числе опознание их с помощью «царских» знаков, предложена любопытная типология, рассмотрена событийная канва различных самозванческих интриг и т. д. К сожалению, большая часть наработок М. Перри и собранный ею фактический материал не могли быть нами использованы в достаточной мере, т. к. хронологически ограничиваются XVII столетием. К тому же вызывает возражение тезис автора о «самозванчестве» как типично казацкой затее, хотя, возможно, он имеет некоторые основания применительно к «бунташному веку».20

То же самое во многом можно сказать о публикациях французского историка К. Ингерфлома и венгерского исследователя Д. Свака, хотя между ними, конечно, есть и существенные различия. Так, первый из них на основе разинского восстания предлагает содержательное историко-культурологическое истолкование феномена самозванцев с точки зрения форм политической репрезентации власти и народной реакции на них. С этой целью, в частности, он не раз обращается к «непригожим речам» как форме выражения народного мнения о власти и властителях. Некоторые из его выводов вполне работоспособны и на материалах XVIII столетия. Второй историк, адресуясь к историографическому наследию темы, на примере самозванцев Смутного времени в рациональном ключе не очень убедительно пытается показать политическую подоплеку «самозванчества» и полагает, что этот яркий феномен российской истории не что иное, как мошенничество и обман, «польско-казацкая микстура».21

Определенную информацию о взглядах зарубежных исследователей на российских лжемонархов, и, прежде всего, на Е. Пугачева, можно почерпнуть у американского историка Дж. Александера и французского историка П. Паскаля, перу которых принадлежат специальные труды по истории пугачевского бунта. Однако в значительной части они представляют собой компиляцию из работ дореволюционных и советских ученых и опираются на давно известные опубликованные источники. Тем не менее, некоторые оценки, интерпретации и выводы авторов достаточно интересны и были востребованы нами в процессе написания монографии.22

Необходимо также назвать комплексные исследования по российской истории и культуре в целом, о мифах и церемониях русской монархии и т. д., которые дополнили наши представления о взглядах зарубежных ученых на модернизационные процессы в России XVIII столетия и их отражение в сознании современников. Другие их работы позволили увидеть изучаемый феномен российских самозванцев в компаративном ракурсе, т. е. на фоне аналогичных явлений и процессов в Западной Европе.23

Привлеченный корпус отечественных и иностранных сочинений вполне репрезентативен с точки зрения знакомства с опытом решения названной научной проблемы. Он оказал существенную историографическую и методологическую поддержку при раскрытии цели и задач монографического исследования. Однако обобщающих научных трудов по данной теме по сути дела не было написано. Это утверждение справедливо касательно российских самозванцев вообще, тем более оправдано оно по отношению к лжемонархам и их «родственникам» XVIII века. Столь явный пробел призвана отчасти восполнить настоящая работа.

Источниковой базой исследования является комплекс архивных и опубликованных источников разной типо-видовой принадлежности. Главным образом, это судебно-следственные материалы по делам российских самозванцев, над участниками пугачевского бунта, авторами непристойных высказываний в адрес высочайших особ, их родственников или вельмож различной степени знатности. Среди них можно выделить такие разновидности документов, как доносы, протоколы допросов, манифесты, указы тех или иных самозванцев (как правило, Е. Пугачева и пугачевцев), подметные письма и многие другие.

При выполнении работы были привлечены неопубликованные документы, хранящиеся в четырех фондах двух центральных архивов нашей страны. В Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) изучены материалы из Фонда 6 «Уголовные дела по государственным преступлениям» (Д. 405, 421, 506, 512). В них находятся важные для нашей темы документы о самозванце Ф. Каменщикове, действовавшем в Оренбургской губернии в роли «фурьера» императора Петра III, показания секретаря пугачевской военной коллегии М. Горшкова и переписка различных лиц с пугачевским атаманом В. Торновым. Большое значение имели показания, «отобранные генерал-майором Павлом Потемкиным, от Емельяна Пугачева, первой жены его Софьи Дмитриевой, второй жены Устиньи Петровой и первоначальных сообщников самозванца», а также материалы генерального следствия по пугачевскому бунту, которое производилось в Москве Тайной экспедицией Сената24.

Также в РГАДА были исследованы документы из Фонда 7 «Преображенский приказ, Тайная канцелярия и Тайная экспедиция» (Д. 988, 1401, 1408, 2047, 2070), в котором отложились сведения о следственных процессах по делам о «непригожих речах», производившихся специальными органами политического дознания в течение XVIII столетия, а также «Списки и ведомости о лицах, осужденных в Тайной экспедиции». Кроме того, были просмотрены и проанализированы материалы из Фонда 371 «Преображенский и Семеновский приказы» (Д. 30, 491, 788), содержащие информацию о секретных делах, связанных с говорением «непригожих речей» в период с 1689 по 1729 гг.25

В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в Фонде 112 Особого Присутствия Правительствующего Сената отложились в четырех делах (473, 474, 476, 477) представляющие интерес документы (жандармские постановления, протоколы допросов фигурантов дела и обысков у них, Устав Тайного общества, подложный манифест Александра II, обвинительные заключения, текст приговора Киевской палаты Уголовного и Гражданского суда и мн. др.) по так называемому Чигиринскому заговору 1876—1878 гг., когда группа революционеров-народников в некоторых уездах Украины попыталась организовать крестьянский бунт, не без успеха используя в своих целях мистификацию от имени царя. Эти материалы представляют интерес для компаративного изучения некоторых аспектов феномена самозванцев.26

Среди опубликованных источников основное место занимают документы по истории самозванческой интриги Е. Пугачева. Это можно объяснить тем вниманием, какое прежде всего в советской науке уделялось истории восстания под его предводительством. Фундаментальные сборники документов и отдельные публикации включают преимущественно материалы следствия над самим Е. Пугачевым, в незначительной степени, а зачастую фрагментарно — над его сподвижниками, плюс документацию, вышедшую из лагеря Пугачева/Петра III в виде переписки, манифестов, указов, распоряжений и т. п.27

Кроме того, необходимо отметить те редкие случаи публикаций следственных документов (доношений, подметных писем и т. п.) о других самозванцах XVIII столетия или о фактах произнесения простолюдинами «непригожих речей», которые были осуществлены, как правило, еще дореволюционными историками. В советское время по понятным причинам интереса к ним практически не наблюдалось, тем выше их значимость для нашего исследования, поскольку они существенно расширяют востребованный фактический материал по изучаемой проблематике.28

Источниковая основа исследования также формировалась благодаря документам правительственного и повстанческого лагерей, запечатлевшим процесс развития самозванчества Е. Пугачева и его отражение в различных регионах страны с преобладающим нерусским населением.29

Кроме того, анализировалась делопроизводственная документация государственных органов и учреждений в центре и на местах, с целью выяснить реакцию власть предержащих на появление самозванцев, принятие управленческими структурами важных решений по борьбе с ними и их сторонниками, меры по предотвращению повторения таких случаев, пресечению распространения слухов о них и т. д.30

При написании монографии использовались эпистолярные и мемуарные источники (письма, воспоминания, дневники и записки современников), написанные представителями враждебного самозванцам общественного круга. Имеющиеся в них свидетельства в большей степени показывают образ исторического события, отложившийся в сознании авторов. В изученных нами источниках отражено впечатление современников от лжемонархов, прежде всего Е. Пугачева. Поскольку эго-документы из-за крайнего субъективизма их создателей традиционно считаются сложными в источниковедческом отношении, эти трудности преодолевались с помощью перекрестного сопоставления данных из различных видов источников.31

В целом, полагаем, что комплекс привлеченных нами источников вполне репрезентативно отражает фактическую сторону изучаемого феномена. Это позволяет, применяя классические и современные источниковедческие приемы, извлекать из них искомую информацию и полноценно решать задачу рассмотрения российских монархических самозванцев XVIII столетия в качестве феномена отечественной истории.

Особое значение для нас имело разработанное еще А.С. Лаппо-Данилевским и развитое в новейшую эпоху понимание исторического источника как фрагмента культуры, к которой он принадлежит.32

Примечания

1. Барсуков А.П. Рассказы из русской истории XVIII века по архивным документам. СПб., 1885. С. 195—242; О Кременчугском купце Тимофее Курдилове // Осмнадцатый век. Исторический сборник / изд. П.И. Бартенев. М., 1868. Кн. 1. С. 398—402; Есипов Г.В. Люди старого века: Рассказы из дел Преображенского приказа и Тайной канцелярии. СПб., 1880. С. 416—444; О самозванцах, являвшихся при Екатерине II в Воронежской губернии [Приложения] // Ковалевский Е.П. Граф Блудов и его время (царствование императора Александра I-го // Ковалевский, Е.П. Собрание сочинений. СПб., 1871. Т. 1. С. 198—199; Лашкевич С.И. Историческое замечание о смертной казни самозванца Александра Семикова, выдававшего себя за царевича Алексея Петровича // Чтения в Обществе истории и древностей Российских (ЧОИДР). 1860. Кн. 1. С. 141146; Максимов С.В. Сибирь и каторга. СПб., 1900. С. 385—386, 447—460; О извощике 1-го гренадерскаго баталиона (Низоваго корпуса) Евстифие Артемьеве, назвавшемся царевичем Алексеем Петровичем / Сообщ. М.Н. Прокопович // Чтения в Обществе истории и древностей Российских (ЧОИДР). 1897. Кн. 1. Смесь. С. 9—14.

2. Мордовцев Д.Л. Самозванцы и понизовская вольница. СПб., 1901; Соловьев С.М. Заметки о самозванцах в России // Русский архив. 1868. Вып. 2. Стб. 265—281; Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885. С. 198—214.

3. Дмитриев-Мамонов А.И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири: исторический очерк по официальным документам. СПб., 1907; Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники: эпизод из истории царствования Императрицы Екатерины II. СПб., 1884. В 3-х т.; Железнов И.И. Уральцы: очерки быта уральских казаков. СПб., 1858. В 2-х ч.; Щебальский П.К. Начало и характер Пугачевщины. М., 1865; Юдин П.Л. К истории Пугачевщины // Русский архив. 1896. Кн. II. № 6. С. 5—46; 161—184.

4. Арсеньев А.В. «Непристойные речи» (Из дел Преображенского приказа и Тайной канцелярии, XVIII в.) // Исторический вестник. 1897. Т. LXIX. С. 59—80; 375—398; Он же. Старинные дела об оскорблении величества (Очерки из нравов XVIII века) 1701—1797 гг. // Исторический вестник. 1881. Т. 4. Март. С. 578—601; Апрель. С. 822—838; Веретенников В.И. История Тайной канцелярии Петровского времени. Харьков, 1910; Есипов Г.В. Люди старого века... С. 1—415; Он же. Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии. СПб., 1861. Т. 1; 1863. Т. 2; Он же. Тяжелая память прошлого: Рассказы из дел Тайной Канцелярии и других архивов. СПб., 1885; Каратыгин П.П. Язык мой — враг мой (Три рассказа из следственных дел Тайной канцелярии) // Исторический вестник. 1897. Т. LXIX. С. 768—787; Т. LXX. С. 200—215; Семевский М.И. Слово и дело! 1700—1725 // Семевский М.И. Очерки и рассказы из русской истории XVIII в. СПб., 1884. С. 1—339.

5. Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969; Белявский М.Т. Некоторые итоги изучения идеологии участников крестьянской войны 1773—1775 гг. в России // Вестник Московского ун-та. Сер. 8: История. 1978. № 3. С. 34—46; Буганов В.И. Пугачев. М., 1987; Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева. Уфа, 1998; Индова Е.И., Преображенский А.А., Тихонов Ю.А. Лозунги и требования участников крестьянских войн в России // Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков: проблемы, поиски, решения. М.: Наука, 1974. С. 239—269; Курмачева М.Д. Города Урала и Поволжья в крестьянской войне 1773—1775 гг. М., 1991; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачев и его сподвижники. Л., 1965; Мавродин В.В. Крестьянская война в России в 17731775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1961. Т. 1.

6. Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1950. Т. 31. С. 88—135; Тихомиров М.Н. Самозванщина // Наука и жизнь. 1969. № 1. С. 116—121; Троицкий С.М. Самозванцы в России в XVII—XVIII вв. // Вопросы истории. 1969. № 3. С. 134—146. К частным аспектам истории самозванцев обращались еще в ранней советской историографии (А.Н. Коган, Б.Г. Кубалов, И.П. Козловский, С.А. Пионтковский, М.Н. Покровский и др.), но в тот период задача концептуального или обобщающего осмысления проблемы историками не ставилась.

7. Панченко А.М. Русская культура в канун Петровских реформ // Панченко А.М. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб., 1999. С. 6—260; Успенский Б.А. Царь и самозванец: самозванчество в России как культурно-исторический феномен // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. С. 142—183; Чистов К.В. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). СПб., 2003; Мыльников А.С. Искушение чудом: «Русский принц», его прототипы и двойники-самозванцы. Л., 1991; Он же. Самозванчество в контексте Просвещенного абсолютизма (о модификации просветительской идеологии в народной культуре) // Монархия и народовластие в культуре Просвещения. М., 1995. С. 24—35; Эйдельман Н.Я. Грань веков. Политическая борьба в России: Конец XVIII — начало XIX столетия. М., 1982. С. 35—42; Он же. Лже... // Наука и жизнь. 1980. № 7. С. 112—118.

8. Голикова Н.Б. Политические процессы при Петре I. По материалам Преображенского приказа. М., 1957; Сивков К.В. Подпольная политическая литература в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1946. Т. 19. С. 63—101.

9. Буйда Ю.В. Алхимия самозванства // Страна и мир. 1992. № 1. С. 152—154; Васецкий Н.А. Самозванцы как явление русской жизни // Наука в России. 1995. № 3. С. 57—63.

10. Антонов Д.И. Смута в культуре средневековой Руси: Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века. М., 2009; Логинова А.С. Отражение самозванчества в русской публицистике первой трети XVII века // Россия и Запад: Проблемы истории и культуры. Нижневартовск, 2003. С. 26—34; Она же. Провинциальные «лжецаревичи» Смутного времени и отражение самозванчества в русской общественной мысли первой трети XVII века: Автореф. дис. канд. ист. наук. Тюмень, 2004; Козляков В.Н. Лжедмитрий I. М., 2009; Тюменцев И.О. Казачество и самозванцы в 1606—1612 гг. // Казачество России: прошлое и настоящее. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2006. С. 52—75; Он же. Рождение самозванчества в России в начале XVII века // Самозванцы и самозванчество в Московии. Будапешт, 2010. С. 100—130; Он же. Смута в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II. Волгоград, 1999.

11. Андреев И.Л. Анатомия самозванства // Наука и жизнь. 1999. № 10. С. 110—117; Он же. Самозванство и самозванцы на Руси // Знание-сила. 1995. № 8. С. 46—56; Арканникова М.С. Самозванство как объект социально-политологического анализа // Философские науки. 2009. № 12. С. 27—44; Она же. Самозванчество как проявление кризиса легитимности власти в России: автореф. дис. ... канд. полит. наук. СПб., 2005.

12. Мауль В.Я. Емельян Пугачев и его жены (к вопросу о гендерной проблематике русского бунта) // Клио. [СПб.]. 2012. № 11. С. 99—102; Он же. Имя императора Петра III в социокультурной истории русского самозванчества (опыт аксиологической рефлексии) // Тюменский исторический сборник. Вып. VIII. Тюмень, 2005. С. 75—88; Он же. Как яицкая казачка стала «великой государыней» (гендерные страницы политической истории Пугачевского бунта) // Казачья государственность: исторические, правовые и культурные аспекты. Краснодар, 2011. С. 29—36; Он же. Пир и обжорство на свадьбе самозванцев (по материалам Пугачевского бунта) // Коды повседневности в славянской культуре: еда и одежда. СПб., 2011. С. 203—212; Он же. Пугачевская версия «игры в царя» // Историк и художник. М., 2005. Вып. 2. С. 181—194; Он же. Пугачевский бунт в зеркале народной смеховой культуры // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. Вып. 11. М., 2004. С. 275—292; Он же. Самозваные цари и царевичи в социокультурной ретроспективе русского бунта (до Пугачевского восстания) // Вестник Томского государственного университета. Бюллетень оперативной информации. № 40: Социокультурные аспекты изучения русского бунта. Томск, 2005. С. 5—43 и др.

13. Мауль В.Я. Лжедмитрий I: телесный код как культурный маркер самозванца // Мининские чтения: Сб. научн. трудов по истории Восточной Европы в XI—XVII вв. Нижний Новгород, 2011. С. 19—40; Он же. Первый самозванец и «третий император»: pro et contra (к вопросу о возможности сравнительного анализа) // Мининские чтения: Сб. научн. трудов по истории Смутного времени в России начала XVII в. Нижний Новгород, 2012. С. 46—58; Он же. Тело Лжедмитрия I в контексте русской и западной культурных традиций // Петербургские славянские и балканские исследования. 2012. № 2 (12). С. 107—120.

14. Усенко О.Г. Изучение российского монархического самозванчества: «ловушки», проблемы, перспективы // Самозванцы и самозванчество в Московии. Будапешт, 2010. С. 937; Он же. Монархическое самозванчество в России в 1762—1800 гг. (Опыт системностатистического анализа) // Россия в XVIII столетии. Вып. 2. М., 2004. С. 290—353; Он же. Типология самозванцев монархического толка в России второй половины XVIII века // История России сквозь призму борьбы за власть. СПб., 2004. С. 13—16; Он же. Хронология и география монархического самозванства в Российской империи второй половины XVIII в. // Герои и антигерои в исторической судьбе России. СПб., 2004. С. 47—50 и др.

15. Усенко О.Г. Монархическое самозванчество в России XVII—XVIII веков как социокультурное пограничье // Уваровские чтения — VI. Граница и пограничье в истории и культуре. Муром, 2006. С. 59—65; Он же. Психология социального протеста в России XVII—XVIII веков. Тверь, 1997. Ч. 3. С. 36—74; Он же. Самозванчество на Руси: норма или патология? // Родина. 1995. № 1. С. 53—57; № 2. С. 69—72.

16. Усенко О.Г. Еще царь Петр, и еще... // Родина. 2009. № 2. С. 78—80; Он же. Иван, испугавший Анну // Родина. 2008. № 11. С. 55—57; Он же. Из Киева с любовью // Родина. 2009. № 1. С. 38—39; Он же. Как стать султаном и царем одновременно // Родина. 2007. № 5. С. 53—57; Он же. Когда бродяга вровень гренадеру... // Родина. 2007. № 9. С. 42—45; Он же. Когда монархи маршируют // Родина. 2008. № 4. С. 45—49; Он же. Матушкины самозванцы // Родина. 2010. № 2. С. 113—116; Он же. Милый друг царевны Софьи // Родина. 2007. № 2. С. 36—37; Он же. «Назвался сам собою с пьянства.» // Родина. 2007. № 10. С. 48—50; Он же. Петровская родня из Нижнего // Родина. 2007. № 7. С. 62—67; Он же. Три царевича Алексея // Родина. 2007. № 11. С. 119—126; Он же. Царский братец из Лефортова полка // Родина. 2007. № 3. С. 52—56.

17. Анисимов Е.В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999; Он же. Русская пытка: Политический сыск в России XVIII века. СПб., 2004; Курукин И.В., Никулина Е.А. Повседневная жизнь Тайной канцелярии. М., 2008; Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000; Побережников И.В. Непристойные речи про царей-государей // Родина. 2006. № 3. С. 26; Он же. Слухи в социальной истории: типология и функции (по материалам восточных регионов России XVIII—XIX вв.). Екатеринбург, 1995 и др.

18. Гурьянова Н.С. Монарх и общество: к вопросу о народном варианте монархизма // Старообрядчество в России (XVII—XX вв.). М., 1999. С. 126—148; Долгих Е.В. Личность монарха в восприятии сановника николаевского времени (М.А. Корф) // Российская ментальность: методы и проблемы изучения. М., 1999. С. 134—159; Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог (Семиотические аспекты сакрализации монарха в России) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. С. 205—337; Панченко А.М., Успенский Б.А. Иван Грозный и Петр Великий: Концепции первого монарха // Из истории русской культуры. Т. II. Кн. 1. Киевская и Московская Русь. М., 2002. С. 457—478; Трефилов Е.Н. Представления о царской власти участников народных бунтов петровского времени: Дис. соиск. ... канд. ист. наук. М., 2010; Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998 и др.

19. См., напр.: Анисимов Е.В. Афродита у власти: Царствование Елизаветы Петровны. М., 2010; Он же. Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра. М., 1986; Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002; Зицер Э. Царство Преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М., 2008. Каменский А.Б. Реформы и их жертвы // Реформы и реформаторы. М., 2007. С. 587665; Он же. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. М., 1999; Павленко Н.И. Страсти у трона: история дворцовых переворотов. М., 1996; Фаизова И.В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999 и др.

20. Perrie M. Pretenders and Popular Monarchism in Early Modern Russia: The False Tsars of the Time of Troubles. Cambridge, 1995; Perrie M. Pretenders in the Name of the Tsar: Cossack «Tsareviches» in Seventeenth Century Russia // Von Moskau nach St. Petersburg: Das russische Reich im 17 Jahrhundert. Wiesbaden, 2000. P. 243—256; Перри М. Самозванцы XVII века и вопрос о легитимности правящего царя // Самозванцы и самозванчество в Московии. Будапешт, 2010. С. 66—88; Перри М. Символика «царских знаков» российских самозванцев XVII—XIX веков // Верховная власть, элита и общество в России XIV — первой половины XIX века. Российская монархия в контексте европейских и азиатских монархий и империй. М., 2009. С. 123—125.

21. Ингерфлом К. Между мифом и логосом: действие 1. Рождение политической репрезентации власти в России // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю.Л. Бессмертного. М., 2003. Кн. 2. С. 65—96; Ингерфлом К. Политическая история России: этнологическое измерение // Политическая история на пороге XXI века: традиции и новации. М., 1995. С. 141—150; Ингерфлом К. Самозванство и коллективные представления о власти в русской истории (XVII—XX вв.) // Реализм исторического мышления: Проблемы отечественной истории периода феодализма. М., 1991. С. 99—100; Свак Д. Несколько методологических и историографических замечаний о «самозванчестве» // Самозванцы и самозванчество в Московии. Будапешт, 2010. С. 38—65.

22. Александер Дж. Т. Емельян Пугачев и крестьянское восстание на окраине России в 1773—1775 гг. Уфа, 2011; Александер Дж. Т. Российская власть и восстание под предводительством Емельяна Пугачева. Уфа, 2012; Паскаль П. Пугачевский бунт. Уфа, 2010.

23. Биллингтон Дж. Икона и топор: опыт истолкования истории русской культуры. М., 2001; Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998; История ментальностей, историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. — М., 1996; Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2002; Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002; Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. М., 2002.

24. РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 405: О казаке Федоре Каменщикове, производившем возмущение в Оренбургской губернии и уверявшем, что Петр III жив. Л. 1—49; Д. 421: Показание о Пугачеве секретаря пугачевской военной коллегии Максима Горшкова и переписка его и других лиц с пугачевским атаманом Василием Торновым. Л. 1—14; Д. 506: Показания, отобранные генерал-майором Павлом Потемкиным, от Емельяна Пугачева, первой жены его Софьи Дмитриевой, второй жены Устиньи Петровой и первоначальных сообщников самозванца. Л. 106—116, 117—136, 379—384, 387—387 об., 390—391 об., 441—446 об.; Д. 512: Дело о пугачевском «бунте», производившем в тайной экспедиции в Москве под ведением князя Михаила Никитича Волконского. Л. 256—257.

25. РГАДА. Ф. 7. Оп. 1: «Дела Преображенского приказа и Тайной канцелярии». 17121762. Д. 998: О капитане-поручике Григорье Темирязеве, рассказывавшем об отношениях Петра Первого, императриц Екатерины I, Анны и Елизаветы к камергеру Монсу, Бирону, Шубину и Разумовскому. Л. 1—174; Д. 1401: О экипаж-мейстере Александре Ляпунове, осужденном за непристойные разговоры касательно императрицы Елизаветы, и о жене его Марье Ляпуновой, обвиненной в связи с канцеляристом Тайной канцелярии Степаном Шешковским. Л. 1—153; Д. 1408: О лицах, осужденных за бранные выражения или непристойные упоминания об Императрице Елизавете. Ч. 11; Д. 2070: Дело об извете священника Семена Васильева на сына своего пономаря Козьму Васильева в дерзских речах о кончине Петра III. Л. 1—12; Оп. 2: «Дела Тайной экспедиции». 17621817. Д. 2047: Списки и ведомости о лицах, осужденных в Тайной экспедиции. Ч. 1. Л. 168 об.; Ф. 371 «Преображенский и Семеновский приказы». Оп. 1. Ч. 1: Секретные дела Преображенского приказа. 1689—1729. Д. 30. Л. 1—12; Д. 491. Л. 1—13; Д. 788. Л. 1100.

26. ГАРФ. Ф. 112 (Особое Присутствие Правительствующего Сената). Оп. 1. Д. 473. Л. 95—96; Д. 474. Л. 150—151 об., 195—195 об., 261—264, 309—311; Д. 476. Л. 243—244 об., 547—552, 580—583, 584—585 об., 586—590 об.; Д. 477. Л. 1—62, 69—107.

27. Документы о следствии над Е.И. Пугачевым в Яицком городке // Вопросы истории. 1966. № 3. С. 124—138; № 4. С. 111—126; Документы о следствии над Е.И. Пугачевым в Симбирске // Вопросы истории. 1966. № 5. С. 107—121; Документы о следствии над Е.И Пугачевым в Москве // Вопросы истории. 1966. № 7. С. 92—109; Документы о судебном процессе по делу Е.И Пугачева в Москве // Вопросы истории. 1966. № 9. С. 137—149; Протокол показаний сотника яицких казаков-повстанцев Т.Г. Мясникова на допросе в Оренбургской секретной комиссии 9 мая 1774 года // Вопросы истории. 1980. № 4. С. 97103; Пугачевщина. Т. 1: Из архива Пугачева (манифесты, указы и переписка). М.; Л., 1926; Пугачевщина. Т. 2: Из следственных материалов и официальной переписки. М.; Л., 1929; Пугачевщина. Т. 3: Из архива Пугачева. М.; Л., 1931; Емельян Пугачев на следствии. Сб. док-тов и материалов. М., 1997; Сподвижники Пугачева свидетельствуют // Вопросы истории, № 8. 1973. С. 101—113; Документы Ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773—1774 гг. М., 1975 и др.

28. Доношение дьячка Василия Федорова на отставного капрала и Волоколамского помещика, Василия Кобылина, в брани царского величества, государя Петра I-го // Чтения в Обществе истории и древностей Российских (ЧОИДР). 1860. Кн. 2. Смесь. С. 21—25; Мнимый сын Голштинского принца (Из дел тайной экспедиции) // Памятники новой русской истории: Сборник исторических статей и материалов. Т. 3. СПб., 1873. С. 315—322; О извощике 1-го гренадерскаго баталиона... С. 9—14; О Кременчугском купце Тимофее Курдилове... С. 398—402; Подметное письмо государю императору Петру Первому // Чтения в Обществе истории и древностей Российских (ЧОИДР). 1860. Кн. 2. Смесь. С. 27—30; Тайная канцелярия в царствование императрицы Елизаветы Петровны 1741—1761 гг. // Русская старина. 1875. Т. 12. С. 523—539 и др.

29. Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 гг. Сборник документов. Ростов-на-Дону, 1961; Крестьянская война под водительством Е.И. Пугачева в Марийском крае. Док-ты и материалы. Йошкар-Ола, 1989; Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Удмуртии. Сб. док-тов и материалов. Ижевск, 1974 и др.

30. Архив Государственного совета. Т. 1: Совет в царствование императрицы Екатерины II (1768—1796 гг.). СПб., 1869; В правительствующий сенат от Оренбургской губернской канцелярии рапорт // Памятники новой русской истории: Сборник исторических статей и материалов. Т. 3. СПб., 1873. С. 385—396; Материалы для истории пугачевского бунта. Бумаги Кара и Бибикова // Приложение к 1-му тому Записок Имп. Академии Наук. 1862. № 4. С. 1—65; Материалы для истории пугачевского бунта. Бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и к поимке Пугачева // Приложение к XXV-му тому Записок Имп. Академии Наук. 1862. № 4. СПб., 1875. С. 1—144; П.С. Потемкин во время Пугачевщины (Материалы для истории Пугачевского бунта) // Русская старина. 1870. Т. 2. С. 397—414 и др.

31. Бибиков А.И. Письма А.И. Бибикова к А.М. Лунину // Русский архив. 1866. Вып. 3. Стб. 377—388; Бибиков А.И. Письмо А.И. Бибикова к кн. М.Н. Волконскому [от 26 марта 1774 г.] // Русский архив. 1867. Вып. 4. Стб. 500—506; Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738—1793. Т. 3. СПб., 1872; Записки о жизни и службе Александра Ильича Бибикова. М., 1865; Манштейн К.Г. Записки о России. Ростов-на-Дону, 1998; Материалы для истории пугачевского бунта. Переписка Екатерины с графом П.И. Паниным // Приложение к III-му тому Записок Имп. Академии Наук. 1863. № 4. С. 1—37; Переписка Екатерины II-й с Московским главнокомандующим, князем М.Н. Волконским // Осмнадцатый век. Исторический сборник. М., 1868. Кн. 1. С. 52—162; Письма императрицы Екатерины II к А.И. Бибикову во время пугачевского бунта (1774) // Русский архив. 1866. Вып. 3. Стб. 388—398; Письма Екатерины Второй барону Гримму // Русский архив. 1878. Кн. 3. С. 5—240; Пугачевщина (письма графа П.И. Панина к брату его Никите Ивановичу) // Русский архив. 1876. Т. II. С. 7—44 и др.

32. См., напр.: Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. М., 2006. С. 264—616; Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие. М., 1998. С. 19—121.