Глава XVII

Под Казанью Михельсон разбил армию Пугачева. Минеев и Белобородов были взяты в плен и повешены.

Пугачев с малым отрядом бежал на Волгу. Преследуемый правительственными войсками, он теперь не мог двигаться туда, куда хотелось. Тут и там на его пути возникали заслоны.

Некоторое время Пугачев шел левым берегом Волги в сторону Нижнего Новгорода, затем переправился на правый, нагорный берег и двинулся на юг через Цивильск, Курмыш, Саранск, Пензу, Петровск, Саратов, Царицын. В боях с правительственными войсками он терял своих лучших и преданнейших боевых товарищей. Все меньше и меньше в рядах пугачевцев становилось яицких казаков-бедняков.

Татарские отряды рассеялись под Казанью. По мере удаления Емельяна Ивановича от Башкирии башкирская конница все больше отставала от него. После Казани башкирцы в большинстве ушли на родину; они не сложили оружия, продолжали драться с врагом под предводительством своего вождя-батыра Салавата Юлаева.

Оторвавшись от Приуралья, Прикамья, утратив связь с заводскими людьми Урала, особенно верными Пугачеву в боях с екатерининскими войсками, Емельян Иванович отказался от мысли идти на Нижний Новгород, а затем и на Москву. Он понимал, что до Москвы ему не дойти, ибо на пути к матушке-столице против него стоят регулярные войска. Замирившись с Турцией, Екатерина развязала себе руки и теперь могла послать на подавление крестьянского восстания крупные части. Дело дошло до того, что командиром карательных войск против Пугачева был назначен прославленный полководец, любимый народом генерал-поручик Суворов.

Мысли Пугачева устремились к Дону, к родному казачеству. Именно там, подобно своему земляку и предшественнику Степану Разину, Емельян Иванович надеялся обрести силу и дух.

Нижнее Поволжье бурно поднялось по призыву царя-заступника. Вооруженные дубинками, вилами, топорами, а то и просто кольями, крепостные крестьяне, помещичьи и государственные дворовые люди и однодворцы — русские, чуваши, мордовцы, татары — поднимались целыми деревнями, вотчинами, сколачивали повстанческие отряды, примыкали к Пугачеву.

Емельян Иванович конных брал с собой, пеших оставлял на местах и неудержимо, как пламя, катился к югу, к Дону. Волга пылала от Нижнего Новгорода до Царицына. Свет великого народного пожара расплескивался далеко по обоим берегам матушки-реки.

В Казани Емельян Иванович освободил из-под ареста свою жену Софью и детей — сынка Трошку да двух дочурок, оставил при себе под видом семьи своего погибшего друга — казака Пугачева. Некоторые приближенные атаманы, как и Гаян, доподлинно знали, а иные и догадывались, что это единокровная семья вождя, — помалкивали, делали вид, что так оно и есть. Гаян привязался к ребятишкам Емельяна Ивановича всей душой. Особенно радовал и умилял его Трофимка, смышленый, шустрый и нахрапистый малец, очень похожий на отца. Забавляясь с ним, Гаян тосковал о Коле; вспоминал отца, Чипчиргана. Сперва он плохо думал о товарище, гневался за побег; появившиеся в отряде Маденев и ижевский мастеровой рассказали ему, как освободил их Чипчирган из плена. Больше они ничего не могли сказать о парне.

Уже за Волгой пугачевцев догнал Семен Иванов с группой товарищей и рассказал Гаяну о возвращении на Иж Баляна с попом Трифоном, появлении на заводах солдатских команд. Слышал Семен и о том, что Чипчиргана убили, а так ли это — не знал, потому умолчал о мрачных слухах.

Гаян и не помышлял о том, чтоб покинуть Пугачева в столь трудное время. Камай, мастеровой Иванов, Маденев тоже оставались верными своему предводителю. После возвращения из-под Казани Михаил Маденев стал советчиком Емельяна Ивановича, а мастеровой Иванов назначен членом Военной коллегии.

За Саратовом Гаян со своим отрядом был послан Пугачевым на прикрытие отхода. Спасая от разгрома и пленения обоз, отряд смело атаковал правительственный полк. Силы были неравны. Отряд, отчаянно отбиваясь, оказался прижатым к реке. Группы солдат начали обходить повстанцев. Иванов, Маденев и Семен сумели вовремя выйти из сжимавшегося кольца, Гаян же продолжал сдерживать натиск противника, ибо не было от Пугачева приказа отходить. Армия и обоз переправлялись через приток Волги.

Когда на противоположном берегу появился условный сигнал — приказ Пугачева отходить, Гаян с отрядом оставил позиции и кинулся наутек. Опоздал: вокруг затрещали вражеские выстрелы.

— И-эх! — услышал Гаян надрывный возглас Камая, оглянулся и осадил Падыша. Камай стоял около своего павшего коня и скорбно смотрел в землю, зажимая рукой рану на груди. Кровь сочилась сквозь одежду, стекала с пальцев на умирающего коня. Камай словно ума лишился, стоит, вздыхает:

— И-эх!..

Гаян подскакал к товарищу, насильно усадил его на коня впереди себя.

Ружейная трескотня усилилась. Миновав болото, отряд с боем отошел к реке. Вот и мост. Солдаты уже висят на плечах. Без больших потерь не удастся переправиться, а ведь мост еще и разрушить за собой надо.

Падыш еле нес на себе двух всадников. Камай страдал от раны. В эти последние минуты не о себе прежде всего подумал воин, а о товарищах. Поняв беду, Камай вдруг выхватил повод из рук Гаяна, остановил Падыша и сполз с коня на землю. Гаян проговорил осуждающе:

— Камай... Что ты задумал, друг?!.

— Дай и свое ружье! — перебил его Камай. — С двумя ружьями я задержу их. А ты... Прощай. И-эх!

— Да ты с ума спятил!

— Молчи! Я говорю тебе — слушай! Видишь! — Камай показал на свою рану. — Умереть и здесь хорошо. Даже лучше так. Давай свое ружье!

Гаян смешался: он никогда еще не видел во взгляде друга столько непоколебимой твердости. Камай стоял, словно каменный, сжав зубы, напружинив тело и протянув руку к ружью Гаяна. Взгляд его говорил: «Я задержу солдат. Лучше умереть сейчас, чем потом. Лучше одному, чем всем. Не тяни, давай ружье. С двумя ружьями я остановлю их. Давай!»

Гаян задрожал, протянул ружье. Наклонился, обнял товарища. Камай вздохнул, проговорил тихо:

— Сражайтесь до конца. Береги государя. Атаманы черное дело замышляют, нехорошо говорят, потеряли надежду, в кусты смотрят... И не забудь: вернешься домой, за меня принеси в жертву жеребенка. Я обещал, не успел. Жеребенка не имел. И-эх!.. Прощай!

Камай повернулся, огляделся, ища удобное место. Крикнул Гаяну.

— Скачи. Слышишь?! Не надо ссориться, друг. Прощай! И-эх!

Гаян застонал.

— Камай! Друг мой, прощай. Я не забуду тебя! Тебя не забудут. Исполню все. Прощай!

Отряд уже перебрался на противоположный берег и, спешившись, начал торопливо разбирать деревянный настил, рубить стойки и балки.

К мосту устремились гусары с офицером во главе. Камай подпустил конников совсем близко и стал посылать в них пулю за пулей — посылал до тех пор, пока не кончился порох. Истекая кровью, поднялся, выхватил саблю и, бледный, двинулся навстречу врагу. Пуля пронзила его, он упал на колени, не выпустив сабли. Собрал все силы, рубанул подбежавшего солдата и снова упал. Его смяли, топтали в пыли, кололи штыками.

— И-эх!.. — последний раз выдохнул Камай. Подняв голову, взглянул в сторону пугачевцев.

Мост был разобран, Гаян уводил свой отряд в степь.