Глава 3. Манифесты и указы Е.И. Пугачева третьего этапа Крестьянской войны (вторая половина июля—август 1774 г.)

Происхождение и содержание указов и манифестов Е.И. Пугачева

Выход Пугачева в середине июля 1774 г. на правый берег Волги, обнародование им манифестов, прокламирующих освобождение крестьянства, вызвали мощный подъем повстанческого движения в правобережных уездах Казанской, Нижегородской, Астраханской губерний и в смежных с ними восточных уездах Московской и Воронежской губерний¹. Опираясь на многочисленные очаги крестьянских волнений, Пугачев смог быстро преодолеть тяжелые последствия поражения под Казанью, пополнить свое войско, снабдить его артиллерией и на некоторое время стать хозяином положения в Среднем Поволжье. Используя растерянность военного командования неприятеля, малочисленность и небоеспособность местных гарнизонов, а также и то, что преследующие его авангардные карательные отряды отстали на несколько суточных переходов, Пугачев, оторвавшись от преследования, в течение второй половины июля 1774 г. овладел без сопротивления рядом поволжских городов (17 июля взял Цивильск, 20 июля — Курмыш, 23 июля — Алатырь, 27 июля — Саранск), а в августе, продвигаясь далее на юг, к родному Дону, занял 1 августа Пензу, 4 августа — Петровск, 6 августа — Саратов, 11 августа — Камышин (Дмитриевск), 17 августа — Дубовку, к 20 августа вышел к Царицыну, где встретил первый серьезный отпор и вынужден был отступить в безлюдные степи Нижней Волги, потеряв надежду на поддержку донского казачества.

Какие же меры были приняты правительством Екатерины II для вооруженного подавления восстания? Первые донесения о взятии Казани Пугачевым дошли в Петербург 21 июля и вызвали состояние полной растерянности у властей. На другой день был созван императорский совет, где, как свидетельствует канцлер П.И. Панин, «увидели государыню крайне пораженною, и она объявила свое намерение оставить здешнюю столицу и ехать для спасения Москвы и внутренности империи, требуя и настоя с великим жаром, чтобы каждый из нас сказал ей о том свое мнение. Безмолвие между нами было великое»². Но уже в ближайшие дни были предприняты энергичные действия по организации и отправлению новой карательной экспедиции, войскам которой поручалось прикрыть Москву и центр страны от вторжения отрядов Пугачева, а затем нанести ему решительное поражение, подавляя в ходе наступления местные очаги повстанческой борьбы. 29 июля Екатерина II назначила главнокомандующим карательными силами генерал-аншефа графа П.И. Панина, вручив ему всю полноту «политического, военного и гражданского управления» в трех губерниях (Казанской, Оренбургской и Нижегородской), охваченных восстанием³. Под командование Панина перешли как войска, действующие уже против Пугачева (7 пехотных полков, 3 казачьих полка, 1 гусарский полк, 7 гусарских батальонов, 15 легких полевых команд, 15 гарнизонных батальонов), так и войска, спешно отправляемые с северо-западных и западных границ империи и из действующей на Турецком фронте армии (6 пехотных полков, 6 конных полков, 3 казачьих полка). В совокупности, как справедливо отмечала Екатерина II в письме к Панину от 30 июля, против Пугачева «столько наряжено войска, что едва не страшна ли таковая армия и соседям была»⁴ (имеются в виду соседние государства). Большая часть этих сил участвовала в подавлении повстанческого движения в Среднем Поволжье, завершив основные карательные операции к середине сентября 1774 г. А за три недели до того, 25 августа, в приволжской степи, на полпути от Царицына к Черному Яру, авангардный корпус полковника И.И. Михельсона настиг войско Пугачева и в битве у Солениковой ватаги нанес ему решительное поражение. Пугачев с двумя сотнями казаков бежал за Волгу, но там вскоре был арестован заговорщиками, доставлен ими в Яицкий городок и выдан властям.

Обратимся к рассмотрению указов и манифестов Пугачева третьего этапа Крестьянской войны.

§ 1. Именной указ Е.И. Пугачева о производстве прапорщика Е.З. Сулдешева в полковники и назначении управителем г. Алатыря (23 июля 1774 г.). Указ⁵ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Алатырем. Прапорщик гарнизонной команды Е.З. Сулдешев⁶, произведенный этим указом в полковники и градоправители Алатыря (по его словам, случайный среди повстанцев человек, отмеченный вниманием Пугачева по нескольким встречам с ним). На следствии Сулдешев говорил, что Пугачев видел его среди «именитых» граждан Алатыря при вступлении в город, на торжественном молебне в соборе, на обеде в его доме. И, наконец, вызвав в свою ставку, спросил Сулдешева: «А давно ли ты в службе?» Тот ответил: «25 лет». Пугачев сказал на то: «Как же ты служишь давно, а имеешь чин маленький. Ежели ты мне верою и правдою послужишь, так я пожалую тебя полковником и воеводою здешнего города». Сулдешев пытался отказаться от такой службы, ссылаясь на возраст, болезни и раны, но Пугачев объявил: «Будь-де ты отныне полковник и в городе главным смотрителем», приказав своему секретарю Дубровскому написать о том указ. Вскоре Дубровский вручил Сулдешеву бумагу, сказав: «Вот тебе указ, прочти его дома и по оному исполняй»⁷.

Указ, судя по вступлению («Божиею Милостию мы, Петр Третий...»), обращению («объявляется во всенародное известие») и содержанию первой половины текста, написан в форме манифеста. Здесь объявляется, что «Петра III» с «победоносною... армией» встречали «с принадлежащею церемониею» в пригородке Осе и в селениях Казанской губернии «разного звания и чины люди», «чувствуя долг своей присяги, желая общаго спокойствия» и признавая его истинным государем. Однако некоторые из жителей, «а особливо злодеи-дворяне, не хотя быть верноподданными и лишиться дворянства», не только сами вступали в сопротивление, но и побуждали к тому своих крестьян. За это неприятели «Петра III» понесли наказание «по всей строгости... монаршего правосудия», а «грады и жительства их вызжены».

Вторая часть документа имеет характерные свойства именного указа, возлагающего на Сулдешева исполнение обязанностей градоначальника в Алатыре. Здесь констатируется, что духовенство и другие жители города, «по должности своей присяги признавая своего монарха», встретили его «с пристойною церемониею» и «в склонность пришли порядочным образом». Особо отличился при этом прапорщик Сулдешев, не только не противящийся «Петру III», но и склонивший в подданство ему «весь находящейся в городе Алатыре народ», за что он и «награждается рангом полковника, и препоручается ему, как верноподданному рабу, содержать оной город Алатырь под своим ведением и почитаться главным командиром». Управляя городом, Сулдешев должен поступать «в силу законов во всем неупустительно, не чиня никому обид, налог и притеснения». В свою очередь горожане обязаны быть ему «во всем принадлежащем деле послушными». С противниками, а также с бежавшими из Алатыря людьми (дворянами, чиновниками, офицерами, розыск которых возлагался на Сулдешева), указ предписывал поступать как «з действительными злодеями, бунтовщиками и изменниками своему государю» по всей строгости его правосудия.

Оригинал пугачевского указа был послан Сулдешевым при одном из его рапортов губернатору А.А. Ступишину в Нижний Новгород⁸ и там публично истреблен. Интересно происхождение сохранившейся копии указа. 27 июля, в воскресный торг на рынке в Алатыре, Сулдешев встретился с канцеляристом Л. Протопоповым, показал ему пугачевский указ и позволил снять с него копию. Протопопов, будучи позднее в Нижнем Новгороде, «персонально» вручил эту копию Ступишину⁹, а тот отправил ее в Тайную экспедицию Сената, где она и была приобщена к материалам следствия по делу Пугачева и его соратников.

§ 2. Именной указ Е.И. Пугачева о производстве подпоручика В. Косаговского в подполковники (24 июля 1774 г.). Указ¹⁰ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Алатырем. Подпоручик Василий Косаговский¹¹, управитель ямской слободы, был арестован повстанцами 23 июля при вступлении их в слободу. Но по заступничеству ямщиков, заявивших, что Косаговский — человек добрый и каких-либо претензий к нему они не имеют, Пугачев не только освободил его из-под караула, но и оставил при прежней должности, произведя своим именным указом в подполковники.

Указ составлен по образцу документа подобного назначения, применявшемуся ставкой Пугачева с июня 1774 г. (см. гл. 2, § 1). Указ объявляет, что служивший прежде подпоручиком В. Косаговский «за оказанную его к службе ревность и прилежность» пожалован 24 июля 1774 г. в подполковники, почему все и обязаны «признавать и почитать» его в этом чине; в указе выражалась надежда, что Косаговский будет «верно и прилежно» нести свою службу в новом чине.

Отобранный при аресте Косаговского пугачевский указ был приобщен к материалам следствия Тайной экспедиции Сената по делу Пугачева и его соратников.

2 сентября 1774 г., находясь под стражей в Пензе, Косаговский сумел отправить рапорт в Московскую ямскую контору, в котором, оправдываясь в своем поступке, писал, что он был взят на службу к Пугачеву «в великом страхе и ужасе, едва мог ли спасти ся живым», и что Пугачев «своим злодейством назвал меня подполковником, на что и указ дал», но им, Косаговским, потому указу никакого «исполнения не чинено»¹². Это, видимо, и послужило для Тайной экспедиции Сената основанием при вынесении оправдательного приговора.

§ 3. Манифест Е.И. Пугачева, объявленный жителям города Саранска и Саранского уезда (28 июля 1774 г.). Манифест¹³ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Саранском.

Созданием манифеста венчались труды А.И. Дубровского (и ставки Пугачева в целом) по выработке идейной платформы движения, отражающей в то время (лето 1774 г.) по преимуществу интересы крестьянства. При составлении манифеста были использованы формулировки предшествующих указов июня—июля 1774 г.¹⁴, рассмотренных выше (гл. 2, § 2, 4; гл. 3, § 1), но в манифесте 28 июля они приобрели более радикальное звучание. Так, если в тех указах освобождение крестьян обусловливалось обязательством их верности «Петру III», то манифест 28 июля освобождал их от крепостной неволи без каких-либо ограничивающих условий.

Итак, манифест 28 июля освобождал крестьян от крепостной зависимости, называя их людьми, «находившимися прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков», а ныне жаловал их «с монаршеским и отеческим нашим милосердием» быть «верноподданными собственной нашей короне рабами», что, конечно, не означало передачу прав феодальной собственности на крестьян от дворян к монарху или государству¹⁵, как полагают отдельные историки¹⁶.

Бывшие «прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков» крестьяне навечно переводились, согласно манифесту, в казаки — независимое от феодальных пут сословие, которое, по представлениям Пугачева и его ближайших сподвижников — казаков, являлось идеальной формой общественного устройства свободных людей. Перевод крестьян в разряд казачества не освобождал их, конечно, от крестьянского труда; речь могла идти лишь о поочередном несении ими казачьей службы.

Манифест освобождал крестьян от ряда государственных повинностей (рекрутского набора, платежа «подушных и протчих денежных податей»), а в связи с ликвидацией крепостной зависимости, истреблением дворян и чиновников освобождал и от налагаемых ими «податей и отягощениев».

Радикальные перемены провозглашались манифестом и в области экономики — во владение крестьянам передавались земли с «лесными, сенокосными угодьями, и рыбными ловлями, и соляными озерами... и протчими всеми угодьями». Все это переходило в собственность крестьян безвозмездно, «без покупки», без внесения впоследствии оброчных платежей, «без оброку».

Манифест призывал к ликвидации крепостнических порядков в стране, что могло быть достигнуто путем полного истребления дворян и чиновников, ибо они не только разорители крестьян, но и «возмутители империи», от которых сам «Петр III» «вкусил и претерпел... странствие и немалое бедствие». А потому манифест и призывал к уничтожению дворян, коих надлежит, «всячески стараясь, ловить, казнить и вешать, и поступать так, как они, не имея в себе [ни] малейшего христианства, чинили с вами, крестьянами».

Таким образом, средства к разрушению старого строя были указаны вполне четкие и конкретные. Что же касается пути построения и условий существования нового общественного и государственного строя, казацкого государства со справедливым и милостивым к народным нуждам монархом, то они обозначены в манифесте весьма туманно и наивно. Жизнь в будущем государстве «Петра III» изображается в явно идиллическом виде: по истреблении злодеев-дворян «всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет»; народ, завоевавший свободу, получивший землю, уволенный от повинностей государству, будет благоденствовать под правлением чадолюбивого монарха; наступит вечный мир социальной гармонии и материального благоденствия. Эти представления создателей манифеста 28 июля 1774 г. выдержаны в духе народной социальной утопии XVIII столетия¹⁷.

Очевидец обнародования манифеста в Саранске, подпоручик гарнизонной команды С. Иванов, писал 4 августа 1774 г. казанскому губернатору Бранту, что повстанцы объявляли горожанам и «набегшей из разных уездов черни», что «Пугачев прощает их платежем как подушных денег, так и протчих государственных податей вовсе, також и от помещиков свободными. А которые помещики до них немилостивы были, тех приказывали самим им вешать и рубить», поэтому «вся та чернь и доведена до большого возмущения». Пугачевцы раздавали горожанам и уездным крестьянам захваченную в Саранске денежную казну и соль, а крестьяне и повстанческие команды свозили на расправу в город дворян и чиновников¹⁸.

Манифест и другие документы повстанческого происхождения были отобраны у М.М. Шахмаметева — пугачевского градоправителя в Саранске — при его аресте карателями 2 августа 1774 г.

§ 4. Именной указ Е.И. Пугачева о назначении прапорщика М.М. Шахмаметева воеводой Саранска и Саранского уезда (28 июля 1774 г.). Указ¹⁹ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Саранском.

После присылки в Саранск 26 июля 1774 г. указа повстанческой Военной коллегии о торжественной встрече «Петра III», который с «победоносной армией шествовать соизволит через... Саранск для принятия всероссийскаго престола в царствующий град Москву», и о приготовлении к его приходу лошадей, продовольствия и фуража²⁰ воевода В.Г. Протасьев с приказными служителями и некоторыми купцами бежал из города. Во главе горожан стал прапорщик гарнизонной команды Михаил Шахмаметев²¹. Он возглавил депутацию горожан и духовенства Саранска при встрече Пугачева 27 июля, назначил торжественный молебен в соборной церкви, а на другой день дал парадный обед Пугачеву в доме помещицы А.С. Каменицкой.

Естественно, что при решении вопроса о назначении воеводы в Саранске выбор Пугачева пал на Шахмаметева, что и было санкционировано именным указом 28 июля 1774 г. При его составлении за образец взят ранее изданный указ о назначении прапорщика Сулдешева градоправителем в Алатыре (см. § 1 данной главы).

Указ 28 июля оповещал, что жители селений Оренбургской и Сибирской губерний и прочих мест, признавая «Петра III» «за великого своего государя», встречали его «с победоносной... армией» «принадлежащим образом», противились же ему лишь некоторые, «а особливо дворяне», не желавшие лишиться феодальных прав и служебных преимуществ («не хотя своих чипов, рангу и дворянства отстать») и побуждавшие к сопротивлению своих крестьян; но противники «Петра III», говорилось в указе, понесли и впредь будут нести суровое наказание по всей строгости «монаршего правосудия».

В распорядительной части указа отмечалась верность жителей Саранска, которые, «чювствуя должность своей присяги и признавая своего монарха», встретили его «с пристойною церемониею». «Особливо» и «против протчих весьма атлично» зарекомендовал себя прапорщик Шахмаметев, который за это и награждался «главным командиром и воеводою, причем поручаются ему здешняго города и всего уезду обыватели всякого звания и чина, кои даются ему, чтоб быть во всяком послушании». Управляя городом и уездом, Шахмаметев должен поступать «в государственных делах», а также в отношениях с верноподданными «Петра III», руководствуясь «указанными узаконениями», не причиняя «напрасно никому обид и налог». С противниками же и бежавшими от «милосердия» «Петра III», кои сысканы будут, предписано «чинить так, как з действительными злодеями, бунтовщиками и изменниками своему государю».

В дни воеводства Шахмаметева и пребывания Пугачева в Саранске повстанцы роздали народу в городе и уезде деньги из казенных сборов, вино, соль (19 413 пудов ценой на 7765 руб.). Утром 30 июля войско Пугачева направилось к Пензе, взяв из Саранска 7 пушек, боеприпасы, до 30 тыс. руб., несколько десятков добровольцев.

2 августа каратели арестовали Шахмаметева, отобрав у него указы Пугачева, предписания его Военной коллегии и другие документы повстанческого происхождения²², которые позднее были приобщены к материалам следствия по делу Пугачева и его соратников.

§ 5. Манифест Е.И. Пугачева, объявленный жителям Пензы и Пензенской провинции (31 июля 1774 г.). Манифест²³ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере под Пензой. 1 августа 1774 г. он был оглашен жителям Пензы на встрече с вступившим в город Пугачевым.

В июле—августе 1774 г. манифест распространялся ставкой Пугачева во многих дубликатах и копиях. После публикаций 1870-х годов²⁴ манифест получил широкую известность и с тех пор рассматривается в литературе в качестве важнейшего документа конституционного значения, характеризующего политику ставки Пугачева и требования восставших на последнем этапе Крестьянской войны. Общеизвестна оценка манифеста 31 июля, данная в свое время В.И. Семевским, по мнению которого, это «настоящая жалованная грамота всему крестьянскому люду, это хартия, на основании которой предстояло создать новое мужицкое царство»²⁵.

Манифест 31 июля 1774 г. сходен по содержанию с манифестом 28 июля (см. § 3 данной главы). Между ними наблюдаются следующие различия.

В манифесте 31 июля в перечень вольностей, даруемых народу, включено пожалование «древним крестом и молитвою, головами и бородами» — формулировка, воспроизводящая в расширенном виде положения именных указов Пугачева от октября—ноября 1773 г. о пожаловании верноподданных «крестом и бородою»²⁶; слова манифеста 31 июля «о древних кресте и молитве» явно указывают на предоставление свободы старой вере.

В манифесте 28 июля говорится о податях и отягощениях, налагаемых «от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьяном», в манифесте 31 июля сообщается о притеснениях «крестьяном и всему народу» со стороны дворян и чиновников, чем и подчеркивается то, что феодальной эксплуатации подвергаются не только крестьяне, но и другие трудовые сословия общества.

Манифест 28 июля желает подданным «спокойной в свете жизни», в манифесте 31 июля это пожелание дополнено и дано в такой формулировке: «...спасения душ и спокойной в свете жизни».

Манифест 28 июля призывал крестьян к уничтожению дворян, которые не имеют «в себе [ни] малейшего христианства», в манифесте 31 июля слово «малейшего» снято.

В манифесте 28 июля перечень льгот народу завершается словами: «...протчими всеми угодьями». В манифесте 31 июля этих слов нет.

Сохранились следующие списки манифеста 31 июля 1774 г.

1. Печатаемый в сборнике «Документы ставки Е.И. Пугачева...» дубликат манифеста²⁷, найденный в кармане камзола пугачевского атамана М. Елистратова, погибшего в бою с карательной командой капитана С. Веденяпина под г. Пижним Ломовом в конце августа 1774 г. Веденяпин 31 августа отправил манифест воронежскому губернатору Н.Л. Шетневу²⁸, а тот послал его 5 сентября командующему карательными войсками генералу П.И. Панину²⁹.

2. Копия манифеста³⁰, снятая в походной канцелярии Панина с описанного выше экземпляра. Копия была послана Паниным Екатерине II при донесении от 10 сентября 1774 г.; Папин назвал манифест «сильным и обласкательной подлости возмущением на убиение всех над собою начальников и помещиков»³¹.

3. Копия манифеста, хранящаяся в материалах пугачевской коллекции историка и архивиста Н.Н. Бантыша-Каменского³². Несомненно пензенское происхождение этой копии, учитывая то, что в коллекции находится значительное число документов, полученных собирателем от своих корреспондентов из Пензенской провинции³³;

4. Копия манифеста, хранящаяся в собрании повстанческих документов Тайной экспедиции Сената³⁴; это, собственно, копия с другой копии манифеста (несохранившейся), отобранной в октябре 1774 г. у беглых дворовых людей В. Афанасьева, И. Соколова и А. Иванова. При следствии над ними в Московском отделении Тайной экспедиции выяснилось, что они «списывали» копии с «публикованной злодеем Пугачевым возмутительной бумаги» по приказу своего помещика надворного советника П. Татищева для него, а также для себя. Экземпляр манифеста, с которого изготовлялись копии, Татищев взял у прокурора В. Нелидова. Материалы следствия были направлены в Петербург генерал-прокурору Сената А.А. Вяземскому³⁵, который 23 октября 1774 г. определил: объявить строжайшие выговоры Татищеву и Нелидову; последний должен был дать объяснение, где он взял пугачевский манифест, «не давал ли еще кому, кроме Татищева, оной читать или списывать и для чего, зная об истреблении сих вредных писем повеление³⁶, осмелился он в противность того поступать»; все копии манифеста, найденные у Татищева и его дворовых людей, а также те, которые «от Нелидова и от других, ежели он давал кому еще списывать, присланы будут», предписано было сжечь.

Манифест 31 июля 1774 г., распространяемый ставкой Пугачева во множестве списков³⁷, оказал решающее влияние на подъем повстанческого движения в поволжских губерниях и примыкающих к ним районах Черноземного центра страны.

§ 6. Именной указ Е.И. Пугачева о производстве секунд-майора Г.Г. Герасимова в полковники и градоначальники в Пензе и об определении в товарищи к нему пензенского купца А.Я. Кознова (3 августа 1774 г.). Указ³⁸ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Пензой.

Утром 1 августа, незадолго до вступления Пугачева в Пензу, в город приехали его посланцы с указом Военной коллегии о торжественной встрече «Петра III» и о заготовлении для его «армии» лошадей и продовольствия³⁹. Так как за три дня до того пензенский воевода А.А. Всеволожский бежал из города вместе с группой чиновников, офицеров и дворян, то власть в Пензе находилась в руках командира местной гарнизонной команды Г.Г. Герасимова⁴⁰. Он и возглавил депутацию горожан и духовенства на встрече Пугачева 1 августа в предместье Пензы, а на другой день был одним из устроителей парадного обеда, данного пензенским купечеством в доме купца А.Я. Кознова⁴¹. На этом обеде Пугачев, обращаясь к бургомистру Б. Елизарову и купцам, говорил: «Ну, господа купцы, теперь вы и все градские жители называйтесь моими казаками. Я ни подушных денег, ни рекрут брать с вас не буду; и соль казенную приказал я роздать безденежно по три фунта на человека; а впредь торгуй ею, кто хочет, и промышляй всякой про себя»⁴². Эта застольная речь — своеобразный комментарий к манифестам 28 и 31 июля 1774 г. Заявление Пугачева на приеме в Пензе следует, видимо, понимать в том смысле, что нормы его манифестов не только касались крестьян, но и распространялись на горожан; все сословия переводились в разряд казачества, сохраняя при этом привычный для каждого род хозяйственной деятельности («промышляй всякой про себя!»).

Вечером 2 августа войско Пугачева направилось из Пензы к Петровску, взяв с собой 6 пушек с боеприпасами и свыше 13 тыс руб. медной монетой (на 40 подводах). В ночь со 2 на 3 августа Герасимов ездил в стан Пугачева, располагавшийся в семи верстах от Пензы⁴³. Результатом этой поездки и явился именной указ о назначении Герасимова и Кознова градоправителями Пензы; он получен в Пензенской провинциальной канцелярии на другой день утром, о чем и была сделана канцелярская отметка на указе: «Получен 3-го августа 1774-го года».

Указ составлен по образцу именных указов Пугачева о назначениях градоначальниками: в Алатыре — Е.З. Сулдешева от 23 июля, в Саранске — М.М. Шахмаметева от 28 июля 1774 г. (см. § 1, 4 данной главы). В указе от 3 августа сообщается, что жители многих селений, а особенно городов Алатыря и Саранска, «желая общего спокойствия» и по долгу присяги признавая «Петра III», «как и есть, [за] великого своего монарха», обязуясь ему быть «верноподданными... рабами», встречали его «принадлежащим образом». Противились ему преимущественно лишь дворяне, не желавшие лишиться «своих чинов, рангу и дворянства», побуждавшие к сопротивлению крестьян, «прежде имевших в своем ведомстве и подданстве»; но все эти противники «короне» «Петра III» понесли наказание «по всей строгости монаршего правосудия».

Говоря о состоявшейся торжественной встрече «Петра III» и его «победоносной... армии» с жителями Пензы, указ особо отмечает «из оказавшей его верности» секунд-майора Герасимова, который награждается за это рангом полковника. Ему поручалось содержать «город Пензу под своим ведением и почитаться главным командиром». При управлении городом он должен руководствоваться данным ему указом, «не чиня никому обид, налог и притеснениев»; а с противниками и бежавшими от «монаршего милосердия» поступать так, как «обнародованным указом повелено», — ссылка на манифест 31 июля 1774 г., призывавший к истреблению дворян.

Казаки-повстанцы, приехавшие с указом 3 августа в Пензу, передали Герасимову и Кознову устное повеление Пугачева о присылке 500 человек в его войско. В тот же день Герасимов и Кознов обнародовали в Пензе «билет» о назначении их управителями в городе, а также «объявление» о наборе 500 горожан в казаки для отправления «в армию его величества» по норме с шести душ по одному казаку⁴⁴. Вскоре Герасимов отрядил 200 человек, а потом, будучи вызван к Пугачеву, обещал ему ускорить отправление второй партии горожан — трехсот новоизбранных «казаков». Но выполнить это обещание он не успел — 4 августа его арестовали прибывшие в Пензу каратели⁴⁵. Отобранный у Герасимова указ, а также другие документы повстанческого происхождения⁴⁶ были переданы в Казанскую секретную комиссию и приобщены к материалам следствия по делу Герасимова и других пензенских пугачевцев.

§ 7. Именной указ Е.И. Пугачева атаману Антиповской станицы Волжского казачьего войска И. Платонову (13 августа 1774 г.). Указ⁴⁷ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Камышином (Дмитриевском). В датировке указа («августа... дня 1774 году») число не проставлено, но оно устанавливается на основании показаний казака И.Б. Черникова, который сообщил, что в среду 13 августа к нему на хутор приехал старшина И. Никифоров и сказал о присланном в тот день в их Антиповскую станицу указе Пугачева, «в коем-де он пишет, чтоб они все без сопротивления сдались»⁴⁸. Для корректировки даты указа должно быть принято во внимание содержащееся предписание о встрече «Петра III» в Антиповской станице, куда он «завтра в половину дня прибыть» имеет. А так как, судя по показанию Черникова, Пугачев вступил в станицу в четверг 14 августа⁴⁹, то, следовательно, указ и может быть точно датирован 13 августа 1774 г.

Вступительная часть указа, составленная, как и другие именные указы июля—августа 1774 г., в форме манифеста («Божиею Милостию мы, Петр Третий... объявляется во всенародное известие»), провозглашает, что «вся Россия небезизвестна», что «уже большая половина» страны «добропорядочным образом склонилась» под скипетр и корону «Петра III», уверясь в его истинности и признав за своего государя, в чем оказывают «ревность и усердие» к службе «несколько Донскаго и Волжского войска» казаки⁵⁰.

В распорядительной части указа содержатся предписания атаману И. Платонову «учинить пристойное встретение» «Петру III» по прибытии его с «армиею» в Антиповскую станицу и быть атаману «с войском» готовыми к службе; предписания завершаются характерным для пугачевских указов июля—августа 1774 г. требованием об истреблении дворян: «...злодеев-дворян всячески старатца искоренять».

Подлинность указа была удостоверена на оригинале подписью «Петра III» («подписанием собственной пашей руки») и приложением печати («приложением короне»). Это первое упоминание об использовании так называемой августовской печати Пугачева.

14 августа казаки Антиповской станицы торжественно встретили Пугачева «с образами и колокольним звоном» и с «пригнутием своих знамен», а к вечеру того же дня пугачевское войско выступило к Караваевской станице, взяв с собой до 40 антиповских казаков⁵¹.

Опубликованная в сборнике «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 43) копия указа Пугачева была снята с оригинала казаком Иловлинской станицы Т. Аликовым, который 15 августа ездил для разведки в Антиповскую станицу к атаману Платонову. Эта копия в тот же день попала к походному старшине Г. Поздееву, он отправил ее в Донскую войсковую канцелярию⁵², а атаман Донского войска С.Н. Сулин приложил ее к рапорту, посланному 22 августа генерал-аншефу Г.А. Потемкину⁵³.

Сохранились другие копии пугачевского указа от 13 августа, изготовленные в Донской войсковой канцелярии и посланные ею для сведения в ближайшие присутственные места:

1) копия, присланная в Царицынскую комендантскую канцелярию⁵⁴;

2) копия, присланная в Слободскую губернскую канцелярию⁵⁵, откуда она была отправлена 28 августа слободским губернатором Е.А. Щербининым генерал-аншефу П.И. Панину⁵⁶.

§ 8. Именной указ Е.И. Пугачева правителю волжских калмыков Цендену (Цедену)-Дарже (14 августа 1774 г.). Указ⁵⁷ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева у Антиповской станицы. Адресат указа («Калмыцкой орды господину князю Банбуру») ошибочен, так как Банбур (Бамбур, Бамбар) вместе с калмыцким ханом Убуши и 170 тыс. калмыков в 1771 г. бежали в Джунгарию⁵⁸. В 1774 г. правителем волжских калмыков был Ценден-Даржа, в руки которого и попал пугачевский указ 14 августа. Это было повторное послание Пугачева Цендену-Дарже; первый (несохранившийся) указ к нему послан 9 августа из Камышина, в нем содержалось предписание о соединении калмыцкой конницы с войском «Петра III»⁵⁹.

С указом от 14 августа к Цендену-Дарже отправились на левый берег Волги яицкие казаки П.А. Пустобаев и Идеркей Баймеков, служивший в ставке Пугачева толмачом-переводчиком с восточных языков⁶⁰.

В указе выражается удовлетворение по поводу известий о следовании калмыцкого правителя с ордой к «Петру III» для «оказания к службе ревности и усердия». Описав «великия притеснения и несносности», которые претерпели калмыки от «злоехидных и вредительных обществу дворян», указ объявлял, что «Петр III» стремится освободить калмыков «от всего оного» и учинить им «свободную вольность», во свидетельство чего и посылается этот указ с «монаршеским и отеческим... милосердием».

Указ предписывал правителю калмыков следовать с ордой для соединения с «Главной армией», для чего ему надлежало переправиться с луговой на нагорную сторону Волги у г. Камышина⁶¹, где были заготовлены переправочные средства и съестные припасы. По прибытии в «армию» каждый калмык получал по 10 руб. («невзачет жалованья»), а кроме того, «по оказательству вашей ревности и усердия и вящую монаршую... милость и награждение получить можете». Указ скреплен подписью «Петра III» и печатью, оттиснутой на красном сургуче. Это первый оттиск августовской печати Пугачева.

Исполняя указ, Ценден-Даржа 19 августа привел к Пугачеву в Дубовку 3-тысячный отряд калмыков. Очевидец этого события А.И. Дубровский вспоминал на следствии, что «калмытской владелец Ценден подошел, пал перед ним, Пугачевым, на колени и знамена свои приклонил», а потом, уже в походе к Царицыну, в стане на берегу Волги, Пугачев жаловал «Цендена с Калмытской ордой из привезенной на судне (которая была ведомства Соляной конторы) и из имеющейся при себе серебреной и медной денежной казной, сукнами, тавтами, шитым платьем и разными знатными товарами»⁶². В составе войск Пугачева калмыки участвовали в боях 20—21 августа под Царицыном. Вскоре, получив разрешение Пугачева, Ценден-Даржа с большей частью калмыков возвратился в свои улусы.

Оригинал пугачевского указа Цендену-Дарже попал 17 августа к карателям в Камышине и тогда же послан полковником И.И. Михельсоном при рапорте генералу П.И. Панину. В канцелярии Панина с оригинала указа была снята копия и к ней приклеен вырезанный из оригинала клочок бумаги с оттиском на красном сургуче августовской именной печати Пугачева. Оригинал указа по распоряжению Панина публично сожжен палачом на городской площади в Шацке, а копия вместе с копиями двух указов повстанческой Военной коллегии⁶³ отправлена Паниным Екатерине II при реляции от 30 августа 1774 г.⁶⁴

§ 9. Именной указ Е.И. Пугачева атаману и казакам Березовской станицы Донского войска (15 августа 1774 г.). Указ⁶⁵ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева у Антиповской станицы. В дате указа («Писан августа... дня 1774 году») не обозначен день его составления и отправки, но он устанавливается по свидетельству казака Антиповской станицы И.Б. Черникова, который показал, что в пятницу 15 августа он вместе с казаком К. Тарасовым был вызван к Пугачеву, который, держа в руках «запечатанный конверт, назвав письмом, велел отвезти на Медведицу в Березовскую станицу», а потом, передумав, приказал «отвезти на Дон, в Иловлинскую станицу», в связи с чем на конверте был переправлен адрес⁶⁶. Это показание позволяет датировать указ Пугачева 15 августа 1774 г.⁶⁷, хотя возможно, что А.И. Дубровский начал составлять его десятью днями раньше, еще до взятия Саратова (6 августа) и вступления в районы, непосредственно граничащие с областью Войска Донского, как об этом свидетельствовал на допросе судья Военной коллегии И.А. Творогов⁶⁸.

Указ адресовался не только атаману и казакам Березовской станицы, но и «во всенародное известие» для «сведения всему Донскому войску», ибо предписывалось, чтобы «сей указ станица от станицы пересылать вниз по течению реки Дону, а списывая со оного копии, для надлежащего исполнения оставлять в каждой станице». И хотя составители назвали этот документ указом, фактически он и по содержанию, и по формуляру является манифестом.

Вступительная часть указа освещает обстоятельства низложения Петра III с престола. Против него выступили дворяне во главе с аристократической верхушкой этого сословия (в лице «главных сенаторов»). Именно они, действуя вопреки воле Петра III, еще при его правлении будто бы нарушили и поругали «древняго святых отец предания закон христианской», а вместо того по их «зловредному вымыслу» ввели в России «с немецких обычаев» совершенно «другой закон» и «самое богомерское брадобритие и разные христианской вере как в кресте, так и протчем неистовства». Столь явная и даже нарочитая демонстрация преданности старой вере (что не было свойственно Петру III) может быть объяснима тем, что указ адресовался в казачьи станицы на реке Медведице, которые с давних времен были гнездом старообрядчества на Дону⁶⁹. Но преступления дворянства заключались не только в преследовании старой веры и исконно русских обычаев, но и в том, что они узурпировали власть Петра III, а также «подвергнули... всию Россию себе в подданство с наложением великих отягощениев», чем довели ее до «самой крайней гибели». Это положение указа подразумевает, несомненно, ту безграничную крепостническую эксплуатацию крестьянства, которая была осуждена манифестами Пугачева 28 и 31 июля 1774 г. (см. § 3, 5 данной главы). Та же участь грозила казакам Яицкого, Донского и Волжского войск, которые ожидали от дворян «своего крайнего раззорения и истребления»⁷⁰.

Далее указ сообщал, как Петр III, «отечески соболезновав» угнетенному народу, намеревался будто бы (чего не было на самом деле) освободить его от «злодейского тиранства» дворян и «учинить во всей России вольность», однако происками тех же дворян был «нечаянно» лишен престола и «вменен» (в значении «отнесен», «помещен» и т. п.) «злоумышленными публикованными указами в мертвые»⁷¹.

От сообщения легендарных известий о «чудесном спасении» и «укрытии» Петра III указ переходит к изложению реальных фактов деятельности новоявленного «Петра III». Признав его истинным государем, под его «скипетр и корону» склонился народ Оренбургской⁷² и Казанской губерний, Башкирская и Калмыцкая орды, «поселенные на реке Волге саксоны»⁷³ и казаки Волжского войска; все они «охотно и без всякого... принуждения» оказывают «ревность и усердие в службе».

Извещая казаков Березовской станицы и всего Донского войска о своем «шествии с победоносной армией», «Петр III» надеялся, что они «возчюствуют» его «отеческое попечение и пожелают вступить за природного своего государя, которой для общаго спокойствия и тишины претерпел великие странствии и немалые бедствии», а желающие оказать ему «ревность и усердие для истребления вредительных обществу дворян», явившись в его «Главную армию», не будут оставлены без его «монаршей» милости.

Указ скреплен подписью «Петра III» и августовской именной печатью, оттиснутой на красном сургуче в верхнем левом углу первого листа документа.

Казаки Черников и Тарасов, посланные с пугачевским указом в Иловлинскую станицу, добрались туда 16 августа, где тотчас были арестованы и переданы командиру карательного отряда походному старшине В. Манкову, а он в тот же день отправил Черникова в Черкасск, в Донскую войсковую канцелярию, а Тарасова с указом — в Царицын⁷⁴. Царицынский комендант полковник И.Е. Цыплетев 21 августа отправил пугачевский указ при своем рапорте астраханскому губернатору П.Н. Кречетникову, от которого он попал позднее в руки генерала П.И. Панина⁷⁵, а тот в свою очередь переслал указ в Петербург при реляции Екатерине II⁷⁶, после чего он, наконец, и был приобщен к материалам следствия по делу Пугачева и его сподвижников.

В следственном деле «первоначальных сообщников самозванца» сохранилась копия пугачевского указа от 15 августа⁷⁷, снятая с оригинала в походной канцелярии Панина и посланная им в письме начальнику Казанской секретной комиссии генерал-майору П.С. Потемкину⁷⁸.

§ 10. Манифест Е.И. Пугачева, объявленный донским казакам Царицынского гарнизона и всему Донскому войску (21 августа 1774 г.). Манифест⁷⁹ составлен в повстанческой Военной коллегии в лагере Пугачева под Царицыном.

В связи с отсутствием оригинала манифеста точная дата его составления неизвестна. Имеющиеся публикации указывают разные и, видимо, неточные даты, что было связано с неверным прочтением текста. М.Н. Галкин-Враский указал дату 23 августа⁸⁰, которая имеется на копии, снятой в середине XIX в. с оригинала манифеста саратовским краеведом А.Ф. Леопольдовым и хранящейся в настоящее время среди его рукописей в фонде Саратовской ученой архивной комиссии⁸¹. Эта копия с той же датой напечатана в исследовании Д.Л. Мордовцева⁸². Л.Н. Майков опубликовал манифест с датой 13 августа⁸³, причем он печатал документ по копии, присланной в Русское географическое общество упомянутым выше Леопольдовым. Но обе эти даты неверны, так как Пугачев не мог обращаться с манифестом к донским казакам Царицынского гарнизона 13 августа, потому что в тот день он был в пути от Камышина к Антиповской станице и не имел еще контакта с этими казаками; а 23 августа он отошел далеко на юг от Царицына, за Сарепту, и также не имел надобности обращаться к казачьей команде в Царицыне. Более приемлема датировка, предложенная Л.Д. Рысляевым, который отнес составление манифеста к 21 августа 1774 г. (в тот день повстанцы, в том числе и сам Пугачев, вели переговоры с донскими казаками блокированного Царицына и могли передать им манифест, призывающий их к переходу на сторону «Петра III»⁸⁴).

Манифест адресован команде донских казаков Царицынского гарнизона. Эта команда была сформирована в октябре 1773 г. Донской войсковой канцелярией сразу же по получении на Дону известий о выступлении Пугачева. Во главе команды, состоящей из тысячи казаков (два казачьих полка), были поставлены полковники Ф. Кутейников и В. Греков. Команда несла сторожевую службу под Царицыном, охраняя границы Донской области от вторжения отрядов Пугачева. В начале августа 1774 г. полк Кутейникова (350 казаков) вместе с 1-й легкой полевой командой майора А. Дица (500 солдат) и калмыцкий отряд полковника А. Дондукова (до 5000 конных калмыков) выступили из Царицына против Пугачева. Но в битве, происшедшей 15 августа у Балыклеевской станицы на речке Пролейке, это войско было разбито повстанцами. Полк Кутейникова не понес каких-либо потерь и в полном составе бежал в Качалинскую станицу, а 19 августа возвратился к Царицыну, куда к тому времени было стянуто восемь других донских казачьих полков. 20—21 августа, при нахождении Пугачева под стенами Царицына, значительная часть казаков этих полков перешла «к несчастию общему и к погашению славы, нажитой всего войска Донского кровию», на сторону восставших⁸⁵. Это событие произошло, вероятно, не без воздействия пугачевского манифеста, обращенного к казакам Царицынского гарнизона (полки Ф. Кутейникова и В. Грекова) и других полков, оказавшихся в то время у Царицына.

Манифест объявляет, что на сторону «Петра III», под его скипетр и корону, «почти уже вся Россия» склонилась «добропорядочным образом по прежней своей присяге», этому же последовали и некоторые казаки Донского и Волжского войск⁸⁶, которые оказывают «ревность и усердие» в службе «во искоренение противников, разорителей и возмутителей империи — дворян», за что получили «монаршую» милость «Петра III» — «свободную вольность» и пожалование «древнего святых отец предания крестом и молитвою, головами и бородами»⁸⁷. «Петр III» как «монарх и попечитель обо всех верноподданных рабах» надеется преклонить «в верноподданство» всех донских казаков и видеть их доказательство к службе. Признавая, что этому препятствуют дворяне и казачьи командиры («повелители ваши»), которые по своекорыстному умыслу вооружили казачество против него, «Петра III», он разоблачает антинародную и антиказачью, в частности, политику дворян и их сторонников — казачьих старшин. Манифест отмечает, что казаки, будучи «ныне помрачены и ослеплены прельщением тех проклятого рода дворян», не знают того, что дворяне, «не насытясь Россиею, но и природные казачьи войска хотели разделить в крестьянство и истребить казачий род». Иными словами, манифест указывал на намерение дворянства ввести в казачьих землях феодальные порядки, превратив свободных казаков в крепостных крестьян.

В манифесте выражалась надежда на то, что казаки, признав и оставив внушаемые им дворянством и казачьими командирами против «монаршей» власти и «своего государя противности и зверские стремления», которые «вам всегда будут в погибель», придут в раскаяние и станут верно служить «Петру III», за что получат «монаршее» прощение и заслужат его награждение, которым уже довольствуются склонившиеся к нему верноподданные. Манифест скреплен подписью «Петра III», в тексте нет упоминания о скреплении его именной печатью.

Особенности построения, содержания и оформления указов и манифестов Е.И. Пугачева (июнь—август 1774 г.)

В рассматриваемый период пугачевские манифесты и указы, составленные А.И. Дубровским при участии повытчика Г. Степанова, приобрели ярко выраженную антикрепостническую и антидворянскую направленность, но в то же время не претерпели сколь-либо существенных изменений в их построении и оформлении. Как и в посланиях Пугачева первого этапа Крестьянской войны (сентябрь 1773 — март 1774 г.), в структуре манифестов и указов-воззваний июня—августа 1774 г. присутствует в основном сходный набор формул, входящих в структуру акта: а) обозначение вида акта — именной указ, манифест; б) указание на титул «Петра III»; в) указание адресата (лицо или группа лиц; жители какого-либо селения или области; или все подданные); г) предписание о верной службе «Петру III» (облекаемое порой в форму призыва) в соответствии с ранее данной присягой верности реальному Петру III; д) объявление о свободах и льготах подданным; е) объявление о наказании противников «Петра III», притесняющих и угнетающих народ (дворяне, чиновники, офицеры), а также лиц, уклоняющихся от исполнения акта или противящихся ему; ж) указание на дату составления (выдачи) акта; з) знаки удостоверения подлинности и истинности акта (подпись «Петра III», печать)⁸⁸. Ряд формул (обозначенных буквами: г, д, е) претерпели изменения, вызванные эволюцией идейного содержания последних манифестов и указов Пугачева в сторону их все более отчетливой радикализации.

Приступая к рассмотрению этих памятников с позиций дипломатики, следует отметить свойственное некоторым из них сочетание в одном акте признаков двух различных по назначению и содержанию документов. Так, например, послание Пугачева в Пензу от 3 августа 1774 г.⁸⁹ составлено, судя по вступительной его части, в форме манифеста, обращенного «во всенародное известие» и излагающего основные положения социальной политики (освобождение народа и истребление дворянства). Вторая же половина этого документа подана в форме именного указа, содержащего предписание о назначении градоправителями в Пензе Г.Г. Герасимова и А.Я. Кознова. Такой же симбиоз формул, свойственных как актам нормативного, «конституционного» звучания (манифест), так и распоряжениям верховной власти но частным вопросам (именной указ), характерен и для других посланий Пугачева июня—августа 1774 г.⁹⁰ Б.Г. Литвак полагает, что это было связано с прекращением в то время нормального функционирования повстанческой Военной коллегии, в компетенцию которой входило решение военно-тактических и административных вопросов движения⁹¹. Думается, однако, что появление актов, сочетающих в себе формулы манифеста и именного указа, продиктовано было желанием руководителей восстания использовать любое послание Пугачева (в том числе изданное по какому-либо частному поводу) для пропаганды идей освобождения народа от крепостной неволи.

Формула пожалования народа свободой и льготами в ранних указах Пугачева была обусловлена обязательством верной и неизменной службы подданных «Петру III»; пожалования прямо связывались с признанием его истинным государем, а иногда даже и с победным завершением его борьбы за престол. В указах середины июня 1774 г. условность пожалования дана в смягченных формулировках. И, наконец, манифесты 28 и 31 июля 1774 г., объявляя об освобождении крестьян от крепостной зависимости, о предоставлении им других свобод и льгот, не связывают эти пожалования с какими-либо условиями и обязательствами, они вообще отсутствуют в формуле пожалования⁹².

Июльские манифесты Пугачева, значительно расширив перечень политических свобод и экономических благ, пожалованных народу, объявляли о переменах в социальной структуре общества — крестьяне, освобожденные от «подданства» дворянам, переводились навечно в разряд казаков, ибо казачество, по представлениям руководителей восстания, и прежде всего Пугачева, воплощало собой идеальную форму общественного устройства. Что же касается дворянства, то оно, как сословие паразитическое, эксплуатирующее и угнетающее народ, не имеющее в себе ни «малейшего христианства», выступающее в роли противников власти «Петра III» и «возмутителей империи», приговаривалось к полному истреблению. Только таким актом возмездия, как утверждалось в указах, может быть достигнуто освобождение народа (см. § 3, 5 данной главы). Критика крепостнических порядков в России и осуждение дворянства — положения, спорадически появлявшиеся в посланиях Пугачева первого этапа Крестьянской войны⁹³, с июня 1774 г. стали постоянным элементом содержания указов предводителя восстания⁹⁴, но только в июльских манифестах получили четко выраженный бескомпромиссный характер.

Вопрос об этой стороне идейного содержания последних манифестов и указов Пугачева возник при следствии над ним в Симбирске и Москве. Начальник секретной комиссии генерал-майор П.С. Потемкин, сообщая Екатерине II о результатах симбирского следствия, 8 октября писал, что не упустил он того, чтобы не «изведать, была ль какая система в помыслах самозванца, заключая быть оной по изъяснениям злодейских обещаний к народу и по намерению истребить всех дворян», но после допросов Пугачева «усмотрел, что в том вовсе никакой связи не было. Все производимо было случайно и по злости. А дерзновение его овладеть всем происходило от смелого духа и по успехам»⁹⁵. По этому же вопросу Пугачев дал показания: «Что же касается до истребления дворян, то так же происходило от него и от его толпы подлинно по остервенению... их душ, случайно», а также «и по жалобам крестьян с таким только намерением, чтоб дворяне не мешали умножать его толпы, а чрез то б и крестьяне, как их великое множество, не имели в том от господ своих страха. А потому и обольщал крестьян, так как и казаков, описанными... выгодами, думая, что такие для их лестные выгоды» будут способствовать массовому их присоединению к его войску⁹⁶. В объяснении антидворянской направленности манифестов и указов Пугачева оба эти свидетельства главное место отводят не «системе» идей, а случайности и озлоблению против дворян, не называя причин последнего. Такое объяснение было приемлемо для Екатерины II и ее властей, а Пугачев по тактическим соображениям обвиняемого принял эту версию, уклонившись от дачи правдивых показаний. Но то, что осуждение дворянства являлось идейной доминантой посланий Пугачева с июня 1774 г., как раз и говорит о том, что в основе этого присутствовала известная «система», а не случайные факторы. Пугачевской секретарь А.И. Дубровский говорил на следствии, что Пугачев и его сторонники связывали освобождение народа с истреблением дворянства и потому объявляли «простому народу, что когда всех можно будет перевесть помещиков, тогда будет всем вольность и избавятся от крестьянства, подушных и продчих податей, рекрутского набору; продажи вина и соли не будет»⁹⁷. Это несомненное свидетельство о наличии «системы», в оформлении которой видное место принадлежало Дубровскому, автору-составителю пугачевских посланий июня—августа 1774 г.

Версия о низложении Петра III с престола в 1762 г., дополненная легендой о его «чудесном спасении», о странствиях и лишениях, которые перенес новоявленный «Петр III», сострадая народу, угнетенному дворянством, — положения, известные по ряду посланий Пугачева октября—декабря 1773 г.⁹⁸, получили в манифестах июля—августа 1774 г. более полное освещение⁹⁹, где особо подчеркнуто то, что с ликвидацией дворянства, являвшегося злейшим врагом «Петра III» и народа, будет устранено средостение между ними и наступит вечный мир социальной гармонии и благоденствия. Эти положения отображали наивные идеалистические представления, в частности легенды о царе-избавителе, свойственные народной социальной утопии XVIII в.¹⁰⁰

Знаками удостоверения подлинности и истинности манифестов и указов Пугачева служили подпись «Петр» и (с середины августа 1774 г.) новая именная печать. Подпись проставлял секретарь А.И. Дубровский¹⁰¹, и это, как и прежде, сказывалось на авторитете Пугачева, не знавшего грамоты и вынужденного скрывать это от своих сторонников. Любопытен в связи с этим эпизод, случившийся в ставке Пугачева в середине августа 1774 г. Судья Военной коллегии И.А. Творогов, вынашивавший замысел заговора против Пугачева и стремившийся скомпрометировать его среди приближенных, взяв заготовленный указ к донским казакам¹⁰², отправился к Пугачеву и осмелился ему сказать: «Извольте, ваше величество, сами етот указ подписать! Вить имянныя указы, я слыхал, сами государи подписывают!» Но Пугачев, «потупя голову вниз и потом вскинув на меня глаза, сказал так: «Иван! Нельзя мне теперь подписывать до тех пор, покуда не приму царства. Ну вить, ежели я окажу свою руку, так вить иногда и другой кто-нибудь, узнав, как я пишу, назовется царем. Пошли ко мне Алексея (то есть Дубровского), пускай он теперь за меня подписывает». Почему я Дубровского к нему и прислал, и Дубровский подписал и приложил печать». Позднее Творогов, обратившись «по секрету» к Дубровскому, говорил ему: «Што, Алексей Иванович! Как ты думаешь? Мне кажется худо, пропали мы совсем — видно, што он грамоте не знает, когда сам не подписывает имянных своих указов. А вить государь Петр Федорович и по-русски, и по-немецки достаточен был в грамоте». Дубровский согласился с этим, но уклонился от сообщничества с Твороговым. Тайно распространяемые слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора¹⁰³, завершившегося несколькими неделями спустя арестом Пугачева и выдачей его властям.

Мартовская именная печать Пугачева была утеряна, видимо, при отступлении повстанческого войска от Казани в середине июля 1774 г., и потому сохранившиеся указы и манифесты июля — начала августа не скреплены печатью. Будучи 23—24 июля в Алатыре, Пугачев взял к себе двух мастеров-серебряников для делания медалей¹⁰⁴, им же, вероятно, и было поручено изготовление новой печати. В качестве образца предполагалось использовать печати, имеющиеся в учреждениях завоеванных городов. С этим связана записка, посланная 27 или 28 июля 1774 г. секретарем Военной коллегии Дубровским в Саранскую провинциальную канцелярию: «В Государственную военную коллегию потребно из канцелярии и магистрата государственные печати»¹⁰⁵. Эти печати были получены¹⁰⁶, но они по имевшимся на них изображениям и надписям не были пригодны для именной печати «Петра III». Мастерам пришлось вырезать оригинальную печать с соответствующими атрибутами «государя»; происходило это, надо полагать, во время четырехдневной стоянки войска Пугачева у Саратова (6—9 августа 1774 г.)¹⁰⁷. Августовская печать Пугачева представляет собой круг диаметром в 3,5 см, по краю его идет круговая надпись: «Петра III, Б. М. императора каруна». Ее следует читать так: «Петра III, божиею Милостию императора корона». Внутри круга помещен погрудный портрет молодого мужчины, видимо Петра III, профиль вправо, на голове — парик. Мужчина одет в стальные латы и наручи, а через правое плечо к груди — широкая генеральская лента¹⁰⁸. Сохранилось всего два оттиска печати. Первый из них, датируемый 14 августа 1774 г., подклеен к копии именного указа Пугачева к правителю волжских калмыков Цендену-Дарже¹⁰⁹. Второй оттиск скрепляет именной указ Пугачева, отправленный 15 августа 1774 г. к атаману и казакам Березовской станицы¹¹⁰. Сама печать (штемпель) не сохранилась, была утеряна, видимо, во время последней битвы Пугачева с карателями 25 августа 1774 г. у Солениковой ватаги.

Следует отметить, что с художественной и технической стороны августовская печать Пугачева была выполнена несравненно лучше мартовской.

Распространение и воздействие манифестов и указов Е.И. Пугачева на третьем этапе крестьянской войны. Контрмеры екатерининской администрации

Грандиозный и во многом стихийный размах восстания в поволжских губерниях в июле—августе 1774 г., позволяющий относить это время к периоду высшего подъема Крестьянской войны, был в то же время и в значительной мере обусловлен факторами организующего порядка: нахождением Главного повстанческого войска в этой области, антикрепостнической направленностью политики ставки Пугачева, распространявшей манифесты и указы, в которых отражены интересы крестьянства — доминирующей по численности группы населения Правобережья Волги, являвшейся социальной опорой движения. И хотя от последнего этапа восстания до нас дошло всего лишь десять указов и манифестов Пугачева (см. § 1—10 данной главы), но, по свидетельствам источников иного происхождения (протоколы следственных показаний руководителей и рядовых участников движения, переписка администрации Екатерины II и др.), удалось установить содержание 16 утраченных документов «Петра III», относящихся к тому времени¹¹¹. Фактически же их было обнародовано значительно больше, о чем свидетельствует показание Пугачева: «Множество толпы его людям злых своих манифестов как сам для разсевания оных раздавал, так и Творогову таковые ж раздавать и в разныя места для возмущения народа — кто только попросит — приказывал, но сколько оных разсеяно, он не помнит»¹¹². Это подтвердил И.А. Творогов, сообщив на допросе, что в Поволжье «во всех местах, где была их... толпа, возмутительныя указы, лишь кто... одно слово вымолвит, чтоб ему дать указ, то тем людем и давали с тем, чтоб оные они разсевали повсюду и преклоняли бы людей в их... шайку, ибо Пугачев почасту о сем приказывал»¹¹³. Аналогичные сведения о распространении манифестов и указов «Петра III» в Поволжье содержатся в показаниях пугачевского секретаря Дубровского¹¹⁴.

Интересны высказывания крестьян, характеризующие их отношение к воззваниям Пугачева и агитации его эмиссаров. И. Суров, крестьянин села Блиновки Пензенского уезда, рассказывал, что когда приехавший к ним атаман И.И. Родионов зачитал пугачевский указ, «в коем написано было, что все господские люди и крестьяне от помещиков свобождаются и с них рекрут и подушных денег брано не будет», то все собравшиеся на сход крестьяне, обрадовавшись, поверили тому и, перекрестившись, сказали: «Слава богу, что мы теперь достаемся за государя!»¹¹⁵ Пугачевский полковник Ф. Иванов, крестьянин села Сурали Саранского уезда, показывал на следствии, что с начала лета 1774 г. к ним дошли слухи о «царе Петре Федоровиче», который «делает крестьянам от помещиков вольность и от платежа подушных денег, так и от рекрутской отдачи увольняет на двенатцеть лет. Чему как он [Иванов], так и все вотчины их крестьяня поверя, и с радостию ожидали приходу ево к ним, чтоб чрез него освободиться от платежа подушных денег и не быть в повиновении помещику»¹¹⁶. Крестьяне Верхне-Ломовского уезда столь же восторженно встретили вести о действиях «Петра III», который «всех поселян в свое подданство приводит и положенным в подушный оклад государственные подати и рекрутские наборы на семь лет без платежа оставляет, соль по 20 копеек пуд продавать, а дворян и владельцев, да и всех благородных господ истреблять повелевает»¹¹⁷. Слухи о милостивых указах Пугачева достигли Москвы. С. Блинов, дворовый человек полковника Салтыкова, был схвачен полицией в тот момент, когда разглашал окружавшим его людям, что «Петр Федорович» в своих «указах пишет, чтоб чернь радовалась и веселилась: господским людям будет воля. И как сюда [он] будет, то не станут с ним войны держать господские люди: все к нему передадутся. Да в Рогожской ямской слободе находят подметные письма, чтоб для господ рели делать: недругов вешать»¹¹⁸.

Выразительные картины народного восстания, возбужденного воззваниями Пугачева и агитацией его эмиссаров, рисуются донесениями военачальников Екатерины II. Полковник И.И. Михельсон, командующий авангардным корпусом карательных войск, первым вступавший во взбунтовавшиеся селения и волости, доносил 25 июля генералу Ф.Ф. Щербатову, что в Чебоксарском уезде все «почти до единого склонны к бунту, кроме купцов, и отвечают, что от малого до большого ждут как отца... Пугачева, которого называют Петром Федоровичем»¹¹⁹, а 1 августа рапортовал ему же, что и в Арзамасском уезде «нет почти деревни, в которой бы обыватели не бунтовали, а крестьяне не старались сыскивать своих господ или других помещиков и прикащиков... Окрестности здешния генерально в возмущении»¹²⁰. 4 августа Михельсон писал к главнокомандующему в Москве М.Н. Волконскому о «коварстве» Пугачева, «х коему темной обольщенной им народ с невероятною преданностию прилепляется»¹²¹.

Генерал-майор П.М. Голицын, стоявший во главе войск, преследующих на правом берегу Волги Пугачева, 4 августа рапортовал Военной коллегии, что «самозванец по всем своим следам оставил возмутителей, кои удачно в своем зле успевают», и что войска «всех нужных мест, по обширности взбунтовавшихся селений, объять не могут», а причину «самопроизвольного» присоединения крестьян и дворовых людей к Пугачеву видел в том, что «самозванец обещает каждому по сту рублев на месяц и вечную волю»¹²². В донесении, отправленном 28 августа Панину, Голицын писал: «Здесь дерзость и буйность простого народа до самого высшего градуса превзошла, и я по генеральному возмущению черни непрестанные получаю уведомлении о продолжаемых оною в окружностях Пензы, Симбирска и Карсуна, а также и по другим местам злодействах, для пресечения которых отправлены от меня в разные стороны деташаменты»¹²³.

Такого же рода донесения поступали и от местной губернской администрации. Нижегородский губернатор А.А. Ступишин писал 26 июля к М.Н. Волконскому, что разосланные от Пугачева эмиссары, «человека по два и по три, а не более шести», взбунтовали крестьян всей губернии. «В разсуждении сего неустройства, — продолжал губернатор, — и дабы оное час от часу не возросло и не родилось бы из одного несколько Пугачевых, прикажите, ваше сиятельство, для сего усмирения и приведения бунтующихся в губернии моей крестьян в должное повиновение и послушание своим помещикам и начальникам» немедленно прислать легкие войска¹²⁴. Но Волконский не мог выделить соседу-губернатору крупной военной подмоги, ибо сам опасался за Москву и столичную губернию, затронутые воздействием агитации Пугачева. 18 августа Волконский писал Панину: «...здешний город составлен ис всякаго народу, в котором, как по делам Тайной канцелярии мне известно, от сообщников злодея Пугачева разглашений подлость почти вся заражена. А в уезде чернь, заключить можно, вся ж к тому подражает, как уже во Владимирском уезде целая дворцовая волость противу начальников зделалась ослушна»¹²⁵. Начальник секретных следственных комиссий генерал-майор П.С. Потемкин, характеризуя обстановку, сложившуюся в августе в Среднем Поволжье, писал Панину, что дух «бунта не теряет своей силы», несмотря на энергичное преследование самого Пугачева, ибо он и далее повсюду распространяет свои «обольщении к ослепленной черни», и что есть «одна только к истреблению того надежда на искусство вашего сиятельства и на войска, предводительству вашему вверенные»¹²⁶.

В переписке Панина с Екатериной II одно из главных мест принадлежало вопросу о мерах борьбы с воздействием пугачевской агитации на народ. В реляции от 13 августа Панин писал, что огни от употребляемых Пугачевым «ко всей черни прельщений зачинают пламенем своим пробиваться не только в тех губерниях, коими сам [Пугачев] проходил... но обнимают и здешнюю Московскую и Воронежскую губернии» и что повсеместные «возмутительныя воспламенения» в народе начинают «превосходить силу и возможность» карательного войска, разделенного на множество мелких команд¹²⁷. Едва вступив на пост главнокомандующего, Панин писал 3 августа Екатерине II, что видит главную свою задачу и успех всего дела не столько в том, чтобы самого Пугачева «совсем истребить или к заслуженному наказанию поймать», сколько в том, чтобы как можно скорее подавить зародившийся благодаря ему дух свободы в народе, дух «мятежных волнений»¹²⁸.

Донесения Панина являются источником, характеризующим отношения крестьян к манифестам Пугачева. 12 августа, посылая Екатерине II один из них, Панин писал, что он привлекает «особливое внимание по существу отчаянных средств», к коим прибегает Пугачев, — «к развращению несмысленной черни, к разлитию повсюду яда мятежничества и к развращению числа обольщающихся безумцев несовместною своею со здравым раз-судком химерою»¹²⁹. В донесении от 6 сентября 1774 г. Панин сообщал, что народ «наисильнейшим образом прилеплен к самозванцу изданными от имени его обольщениями» на истребление «градоначальников, дворян», на захват «казны, соли и на неплатеж десятилетней никаких податей»¹³⁰. Екатерина II в оценке пугачевских манифестов стояла на таких же позициях. В письме к лифляндскому губернатору Ю.Ю. Броуну от 24 октября 1774 г., отмечая, что крестьяне вступали в ряды восставших, «надеясь на свободу и на неплатеж податей»¹³¹, обещанные Пугачевым, она считала эти льготы не только «лживыми и незбыточными», но и вообще несовместимыми с нормами жизни общества, установленными «свыше»¹³².

Для быстрейшего подавления восстания и приведения народа в «безмолвственное повиновение» Панин использовал находившиеся у него войска не только для преследования и разгрома «Главного войска» Пугачева, но для карательных операций против множества локальных очагов движения в Нижегородской, Воронежской и Казанской губерниях; в этих же целях предполагалось использовать кавалерийские полки регулярной армии, перебрасываемые с южных границ России после подписания Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией (21 июля 1774 г.).

Чтобы истребить посеянный Пугачевым в народе «бунтовщичий дух», Панин широко использовал и такое средство, как террор, ибо, по его мнению, многого можно достичь страхом жестокой казни: «...без оной мне обойтись совсем невозможно»¹³³. В одном из донесений Панин писал, что он приемлет «с радостию пролитие проклятой крови» пугачевцев «на себя и на чад моих»¹³⁴. Екатерина II санкционировала проводимую Паниным практику массовых репрессий, заявив, что «в теперешнем случае казнь нужна, по несчастию, для блага империи», но при этом просила, правда, Панина «иметь всегда в памяти», что при этих казнях она незримо присутствует «как мать, обливающаяся слезами при нужном наказании детей своих непослушных»¹³⁵. Панин помнил это прекраснодушное пожелание, а также и то, что «чувствия сердца» императрицы, как сама она заявила, «весьма отдалены» не только от употребления суровых казней, «но и самой строгости»¹³⁶. Однако, судя по справке военно-походной канцелярии, за время с 1 августа по 16 декабря 1774 г. по решениям Панина 324 повстанца «казнены смертию», 399 — наказаны кнутом «и большею частию с урезанием ушей», 895 — биты плетьми, кнутами и розгами, 194 — шпицрутенами, 119 повстанцев — плетьми; кроме того, с ведома Панина были подвергнуты тяжким телесным наказаниям до 6000 повстанцев, взятых в плен под Черным Яром¹³⁷.

При «умиротворении» народа, помимо применения военной силы и массовых репрессий, использовались средства идейной борьбы против «обольщений» Пугачева: различного рода увещевания, объявления и воззвания центральных и местных властей, послания церкви и т. п.

22 июля 1774 г. на заседании императорского совета при обсуждении мер к защите Москвы от нападения Пугачева генерал-прокурор Сената А.А. Вяземский предложил обратиться к населению Москвы с манифестом¹³⁸. Екатерина II заготовила текст манифеста, обращенного к гражданам старой столицы, в котором, изобличая самозванство Пугачева и пагубность его воззваний к народу — «несмысленной черни», призывала всеми мерами защищать Москву — «центр и коренную силу империи», предлагая, чтобы все москвичи «по состоянию своего чина, звания и достатка поревновали действительно воспособствовать скорому и сильному отражению самозванца Пугачева»¹³⁹. Опубликование манифеста не состоялось, так как вскоре выяснилось, что Пугачев повернул на юг, в низовья Волги и к Дону и угроза его движения на Москву миновала.

В августе 1774 г. начальник секретных комиссий генерал П.С. Потемкин обратился к населению поволжских губерний с воззванием, в котором развернул критику основных положений манифестов Пугачева: «Он [Пугачев] обещает свободу от рекрут и податей. Трудно ли обещать, когда оно не принадлежит ему? Но и свобода сия не может существовать на самом деле. Кто будет ограждать пределы нашего государства, когда не будет воинства? А воинство наполняется рекрутами. Чем будут содержать солдат, когда не будет подушного сбора? Где бы турки уже были теперь, когда бы в России не было воинов?» Особое ожесточение вызвало у Потемкина требование пугачевских посланий об истреблении дворянства. Возражая ему, Потемкин писал: «Пугачев прельщает вас мнимою вольностию... велит истреблять помещиков, и народ ему повинуется... Представьте себе, кто будет управлять градами и селами, ежели не будет начальников; кто будет производить суд, удерживать дерзость и неправду, защищать притесненного, ежели не будет законных властей? Кто будет предводительствовать воинством, ежели не будет степени чинов? Вот ясное изобличение злонамеренного обольщения Емельки Пугачева: прельстясь на его слова, делаетесь вы изменниками и бунтовщиками»¹⁴⁰. Суть этой тирады Потемкина заключалась в том, что он только в дворянстве видел то единственное сословие, которое могло занимать командные посты в стране, государственном аппарате и армии и в силу своего положения иметь права на господство над другими сословиями и на эксплуатацию их труда. Воззвание Потемкина отражало вместе с тем и испуг властей перед популярностью и действенностью пугачевских манифестов. Следует заметить, что воззвание Потемкина не было напечатано и распространялось в небольшом числе рукописных списков, а потому и не могло оказать большого влияния на результат идейной борьбы.

С противопугачевской акцией выступил во второй половине августа 1774 г. святейший Синод. Поводом к тому послужил попавший в руки Панина рапорт секунд-майора графа К. Меллина от 2 августа из Саранска. Меллин писал: «Удивительно мне, что не только крестьяне, но и священнические, и монашеские, и архимандрицкие чины делают всему государству возмущение, возмущая чувствительной и нечувствительной народ тем: поминая в небытность уже его [«Петра III»] имя в службе божией при литургии и молебнах». Это, в частности, и было «учинено в городе Саранске архимандритом Александром»¹⁴¹. И до того еще власти обращали внимание на поведение сельского и городского духовенства в Поволжье, примкнувшего добровольно или поневоле к восстанию, что значительно усложняло дело по его усмирению и помогало Пугачеву убеждать народ в том, что он есть истинный государь, а не самозванец. Посылая 10 августа рапорт Меллина Екатерине II, Панин просил ее повелеть Синоду издать «увещевание» и «угрожения» с объявлением, что все те духовные лица, которые примкнут к повстанцам или же окажут им какое-либо содействие, будут лишены духовного звания и подвергнуты гражданскому суду и наказанию¹⁴². 14 августа императрица ответила Панину, что ею даны указания Синоду о составлении и обнародовании увещеваний; но, впрочем, высказала сомнения относительно их эффективности, ибо ранее посланные в Казанскую и Оренбургскую губернии увещевания Синода (от 17 апреля 1774 г.) «мало действия там имели»¹⁴³. 20 августа Синод издал увещевание к духовенству, где Пугачев был представлен «орудием дьявола», «врагом богу, монархине, церкви и отечеству», а церковники, которые дерзнули способствовать его начинаниям, предавались вместе со своей паствой «временному и вечному осуждению» и, по определению Синода, «извергаются от священства, отлучаются от церкви и предаются проклятию, и всей строгости, и казням, каковыя закон подобным злодеям определяет». Увещевание призывало духовенство возбудить в пастве «горячую ревность ко истреблению богопротивных и пагубных начинаний» Пугачева и непоколебимо быть «богу усердными рабами, монархине верными подданными, отечеству достойными его членами, церкви истинными ея рабами»¹⁴⁴. В тот же день, 20 августа, Синод издал увещевание, обращенное к народу, призывавшее его отойти от поддержки Пугачева — «погибельного» человека, дерзкого самозванца, «врага богу, церкви и отечеству», ниспровергающего «все законы и клятвы»¹⁴⁵. Составители обоих синодских увещеваний уклонились от рассмотрения истинных причин привязанности народа к новоявленному «Петру III», сводя все дело к «козням дьявола» и зловредным замыслам его «орудия» — Пугачева, который, «отринув мысли о правосудии божии», творит с своими сообщниками «беззаконии»¹⁴⁶.

В августе 1774 г., вскоре после вступления в командование карательными войсками, Панин обратился с объявлением к населению поволжских губерний, в котором, проклиная действия Пугачева и его сторонников, сообщал, что следует с войсками на их истребление, призывал раскаявшихся повстанцев явиться с повинной к властям, объявлял о награждении тех, кто выдаст Пугачева, его старшин и рядовых бунтовщиков, особо обратив внимание на тех из них, которые, забыв евангельское изречение «Несть власти, яко не от бога», подговаривали «крестьян и прочих людей к возмущению против помещиков, приказчиков и старост». Тем же, кто, упорствуя, останется при Пугачеве и будет продолжать «безпорядки и мятежи против помещиков», Панин угрожал «лютейшей по законам смертной казнью»¹⁴⁷. 25 сентября Панин разослал печатные экземпляры «Извещения», в котором объявлял об аресте Пугачева и требовал, чтобы население содействовало войскам в подавлении восстания и поимке повстанцев. Тем же, кто будет продолжать верить прежним разглашениям Пугачева, он грозил беспощадным истреблением¹⁴⁸.

Увещевания с призывом сохранять верность «божьей помазанице» Екатерине II и законным властям, а одновременно и с угрозами самых жестоких кар и казней тем, кто будет содействовать Пугачеву, рассылались и другими военачальниками, а также и гражданскими властями. Особым рвением отличался генерал П.С. Потемкин, который, помимо рассмотренного выше обращения к населению Поволжья, в августе 1774 г. посылал увещевания к яицким казакам¹⁴⁹ и к башкирам¹⁵⁰, в сентябре — к кабардинским князьям и старшинам¹⁵¹. В ордере от 12 августа алатырскому воеводе М. Белокопытову Потемкин предписывал обратить особое внимание на розыск пугачевских эмиссаров, которые подговаривают крестьян к свободе от «должного повиновения власти помещиков, установленном законом божиим и гражданскими правами»¹⁵². К иностранным колонистам Поволжья с увещеваниями на немецком и французском языках обращался полковник И.И. Михельсон¹⁵³, а также генерал-майор П.Д. Мансуров¹⁵⁴. В начале осени 1774 г. оставался один лишь довольно крупный очаг повстанческой борьбы — в Башкирии. К башкирам-повстанцам посылали увещевания полковник П.А. Шепелев¹⁵⁵, генерал П.И. Панин¹⁵⁶, оренбургский губернатор И.А. Рейнсдорп¹⁵⁷. С воззваниями к предводителям башкир-повстанцев обратился в конце октября 1774 г. П.С. Потемкин¹⁵⁸.

Основная волна антипугачевской агитации пришлась на то время (начиная, примерно, со второй половины августа 1774 г.), когда главные силы Пугачева были оттеснены в низовья Волги, где и потерпели окончательное поражение. Восстание явно шло на убыль, хотя и отмечались отдельные вспышки сопротивления в Среднем Поволжье и на Южном Урале. Это говорит о том, что противоборство сторон в тот период разрешалось не в идейной, а в военной борьбе, где сила была на стороне военачальников и войск Екатерины II. Однако военное подавление восстания потребовало меньше усилий, нежели истребление «духа мятежа», посеянного воззваниями Пугачева и агитацией его сторонников.

Поздравляя Екатерину II с 12-й годовщиной ее коронации, Панин писал 22 сентября, что Пугачев «уже в оковах» и что «от всех возженных [Пугачевым] бунтовщичьих огней внутри государства вашего не остался без истребления... уже ни один, а разве прокурятся где искры, которыя, конечно, в тот же момент и потушены будут»; вообще же возмущенная чернь уже возвращена «в безмолвственное всеподданическое повиновение»¹⁵⁹. Но Панин явно поспешил с такой оценкой, ибо восстание еще продолжалось в Башкирии, «вспыхивали огни» и «курились искры» в других местах. Были селения, где появлялись люди с манифестами и указами Пугачева и, действуя именем «Петра III», собирали отряды. В сентябре 1774 г. в деревню Игнаткину Алатырского уезда явился пугачевский есаул И. Федоров с 15 повстанцами и, созвав крестьян, велел своему писарю «читать указ якобы от Петра Федоровича, а по прочтении приказал нарядить в казаки восемь человек»¹⁶⁰. В том же месяце в село Кузнечиху Казанского уезда приехали 25 пугачевцев и велели крестьянину П. Петрову читать указ, в котором «было написано, чтоб народ почитал самозванца за истинного государя и давали б ему в службу людей»¹⁶¹. Депутат Уложенной комиссии А. Стариков на допросе в Казанской секретной комиссии показал, что в октябре 1774 г. к нему пришел ясачный крестьянин деревни Большой Алкапаевской Уфимского уезда с пугачевским указом «о наборе в злодейскую толпу казаков»¹⁶². И все эти события происходили в то время, когда сам Пугачев уже находился под арестом и следствием.

Об отношении народа к Пугачеву и проводимой им политике свидетельствует факт, имевший место в начале января 1775 г. в селе Головинщине Пензенского уезда. Крестьянин В. Тимофеев, выйдя на торговую площадь, кричал «во всенародно о здравии и благополучии бывшем Третьем императоре» и что «Пугачев с ево сообщниками нам, черни, был ни злодей, а приятель и паш заступник; и хотя ево теперь нет и не будет, то еще есть Пометайла¹⁶³, которой таковым же образом вознамеривается нас защищать и вскоре будет к нам с своим войском от стороны Саратова»¹⁶⁴. Воззвания Пугачева поколебали представления о незыблемости и законности крепостнических порядков на Руси. И не случайно генерал-прокурор Сената князь А.А. Вяземский испрашивал у Екатерины II разрешения включить в текст сентенции о казни Пугачева специальный тезис, подтверждающий нерушимость права дворян на личность и труд крепостных крестьян. «В сентенции, — писал Вяземский, — для большей ясности разсудили прибавить — в объяснение дворянского успокоения и утешения малодушных — речи, на каких надлежало б дворянству и крестьянству вновь доказать, что ее императорское величество твердо намерена дворян при их благоприобретенных правах и преимуществах сохранять нерушимо, а крестьян — в их повиновении и должности содержать»¹⁶⁵. Но никакие призывы и предписания верховной власти о предании «вечному забвению и глубокому молчанию» всех дел о «внутреннем возмущении, происшедшем от донского казака Емельки Пугачева»¹⁶⁶, не могли истребить в памяти народа воспоминаний о тех свободах и льготах, которые были провозглашены манифестами и указами Пугачева.

Примечания

1. Повстанческая борьба продолжалась и в оставленных Пугачевым районах — в Заволжье, Прикамье, Башкирии.

2. Письмо Н.И. Панина П.И. Панину от 22 июля 1774 г. — В кн.: Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 74.

3. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 81—85. Прежний главнокомандующий, генерал-поручик князь Ф.Ф. Щербатов, был смещен с этого поста 8 июля 1774 г., с того времени до конца июля обязанности главнокомандующего исполнял генерал-майор князь П.М. Голицын.

4. Сборник РИО, 1871, т. 11, с. 86.

5. Оригинал указа не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773—1774 гг.» (М., 1975, док. № 37) печатается по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 36—36 об.).

6. Сулдешев Елизар Захарович (род. в 1728 г., в службе с 1748 г.) исполнял обязанности пугачевского градоначальника в Алатыре в течение недели. При вступлении 31 июля 1774 г. в город карательного отряда майора К. Меллина Сулдешев был арестован. Тайная экспедиция Сената 6 июня 1775 г. определила «исключить его из службы» и освободить от ссылки (ЦГАДА, ф. 7, д. 2043, ч. 15, л. 72—76).

7. Протокол показаний Е.З. Сулдешева на допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — В кн.: Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии. Чебоксары, 1972, с. 317—318; см. также: Протокол показаний Сулдешева на допросе 1 августа 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина. М.; Л., 1931, т. 3, с. 215—217.

8. Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии, с. 318.

9. Протокол показаний Л.И. Протопопова на допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 453, л. 10.

10. Оригинал указа хранится среди следственных материалов Тайной экспедиции Сената (ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 37); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 38.

11. При вступлении в Алатырь карательного отряда майора К. Меллина Косаговский был взят под стражу. Тайная экспедиция Сената, рассмотрев дело, определением от 27 марта 1775 г. освободила его от наказания (ЦГАДА, ф. 7, д. 2043, ч. 14, л. 11).

12. ЦГАДА, ф. 1274, д. 190, л. 117.

13. Оригинал манифеста хранится в собрании повстанческих документов Казанской секретной комиссии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 53—53 об.); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 39.

14. Ср. док. № 34, 36, 37 с док. № 39 в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...».

15. По терминологии XVIII в., представители всех сословий в России, от крестьян до феодалов, считались «верноподданными рабами» монарха. Даже виднейшие аристократы, граф П.И. Панин, князь Ф.Ф. Щербатов, генерал П.С. Потемкин и другие, свои подписи под официальными донесениями Екатерине II начинали со слов «всеподданнейший раб».

16. Мавродин В.В. Основные проблемы Крестьянской войны в России в 1773—1775 годах. — Вопросы истории, 1964, № 8, с. 66; Рысляев Л.Д. Восстановление содержания саратовского указа Пугачева и датировка двух его указов к донским казакам. — Учен. зап. Псков. гос. пед. ин-та им. С.М. Кирова. Кафедра истории, 1964, вып. 23, с. 77—78.

17. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв. М., 1967, с. 161; Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. Период феодализма. М., 1977, с. 163—165.

18. Пугачевщина, 1929, т. 2, с. 189—191.

19. Оригинал указа хранится в собрании повстанческих документов Казанской секретной комиссии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 55—55 об.); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 40.

20. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 82.

21. Шахмаметев (Шихмаметев) Михаил Михайлович (по другим данным: Степанович) исполнял обязанности пугачевского воеводы в Саранске с 28 июля по 2 августа 1774 г. При вступлении в Саранск передовой команды карательного отряда майора К. Меллина Шахмаметев оказал вооруженное сопротивление, но был схвачен. По определению Тайной экспедиции Сената от 27 января 1775 г. освобожден из заключения (ЦГАДА, ф. 7, д. 2043, ч. 14, л. 2—2 об.).

22. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 39, 40, 82—85, 537, 538.

23. Манифест напечатан в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 41) по дубликату, сохранившемуся среди материалов походной канцелярии генерала П.И. Панина (ЦГАДА, ф. 1274, д. 174, л. 438—438 об.).

24. Грот Я.К. Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и поимке Пугачева. — Записки имп. Академии наук. СПб., 1875, т. 25, прил. IV, с. 53; Пугачевские листы. — Русская старина, 1875, № 7, с. 441.

25. Семевский В.И. Крестьяне в царствование Екатерины II. СПб., 1881, т. 1, с. 330.

26. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 10, 11, 13—15, 18.

27. ЦГАДА, ф. 1274, д. 174, л. 438—438 об.

28. Там же, л. 437.

29. Там же, л. 432.

30. Там же, ф. 6, д. 490, ч. 2, л. 43—43 об.

31. ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 2, л. 34—34 об.

32. Там же, д. 527, л. 163—163 об.

33. Там же, л. 168, 170—171, 211—214, 216—217 об., 221—223.

34. Там же, д. 415, л. 15—15 об.

35. Переписка по этому делу московского генерал-губернатора М.Н. Волконского с генерал-прокурором А.А. Вяземским. — ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 6, л. 78—81; см. также: Пугачевские листы в Москве. — Русская старина, 1875, № 7, с. 440—442.

36. Имеется в виду указ Сената от 10 января 1774 г. (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 76).

37. Практиковалось включение текста этого манифеста в указы повстанческой Военной коллегии (Указ коллегии выборному инсарских ямщиков Г. Моисееву от 1 августа 1774 г. — В кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 86).

38. Оригинал указа хранится среди материалов следствия по делу Г.Г. Герасимова и других пензенских пугачевцев (ЦГАДА, ф. 6, д. 453, л. 17); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 42.

39. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 87.

40. Герасимов Гаврила Герасимович, секунд-майор, исполнял обязанности пугачевского градоначальника в Пензе с 3 по 4 августа 1774 г., арестован 4 августа командиром карательного отряда майором К. Меллиным. По определению Тайной экспедиции Сената от 18 февраля 1775 г. Герасимов разжалован и отправлен на пожизненное поселение в Сибирь (ЦГАДА, ф. 7, д. 2043, ч. 14, л. 5).

41. Кознов Андрей Яковлевич — один из состоятельнейших пензенских купцов, товарищ пугачевского градоначальника в Пензе Г.Г. Герасимова, пытался использовать это свое служебное положение для приобретения в потомственное владение работавших у него по найму крестьян, заготовив подложный указ от имени «Петра III» (подробнее см.: Овчинников Р.В. Из опыта реконструкции утраченных документов (на примере указов и манифестов Е.И. Пугачева). — В кн.: Источниковедение отечественной истории. 1975. М., 1976, с. 230—231). По определению Тайной экспедиции Сената от 27 марта 1775 г. Кознов «как недостойный гражданин» отправлен на пожизненное поселение в Сибирь (ЦГАДА, ф. 7, д. 2043, ч. 14, л. 11 об.).

42. Протокол показаний А.Я. Кознова на допросе 6 октября 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 453, л. 25 об.

43. Протокол показаний секретаря Пензенской провинциальной канцелярии Т. Андреева на допросе 6 декабря 1774 г. в Тайной экспедиции Сената. — ЦГАДА, ф. 6, д. 453, л. 42. Герасимов в своих показаниях не говорит об этой поездке к Пугачеву.

44. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 540, 541.

45. Протокол показаний Г.Г. Герасимова на допросе 6 октября 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 453, л. 21—22.

46. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 42, 87, 540, 541.

47. Оригинал указа не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 43) печатается по копии, находящейся среди документов канцелярии командующего иррегулярными войсками Г.А. Потемкина (ЦГВИА, ф. 52, оп. 194, д. 61, л. 32).

48. Протокол показаний И.Б. Черникова на допросе 22 августа 1774 г. в Донской войсковой канцелярии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 239.

49. Там же, с. 239—240.

50. Имеются в виду группы донских и волжских казаков, перешедшие к Пугачеву под Петровском, в Саратове и Камышине.

51. Пугачевщина, т. 2, с. 240.

52. Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов. Ростов, 1061, с. 72—73.

53. Там же, с. 113.

54. Государственный архив Саратовской области, ф. 407, д. 1318, л. 122.

55. ЦГАДА, ф. 1274, д. 174, л. 36—36 об.

56. Там же, л. 28—28 об.

57. Оригинал указа не сохранился: в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 44) опубликован по копии, находящейся среди донесений генерал-аншефа П.И. Панина Екатерине II (ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 1, л. 270—270 об.).

58. Беликов Т.И. Участие калмыков в Крестьянской войне под руководством Е.И. Пугачева (1773—1775 гг.). Элиста, 1971, с. 146—147.

59. См. ч. II, гл. 3, § 9.

60. Пугачевщина, т. 2, с. 222, 227.

61. 14 августа 1774 г. Военная коллегия Пугачева отправила указ к М. Молчанову, атаману Николаевской слободы (на левом берегу Волги против Камышина), об ограждении жителей слободы от притеснений со стороны калмыков, идущих на соединение с войском «Петра III» (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 91).

62. Пугачевщина, т. 2, с. 222.

63. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 91, 92.

64. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 128.

65. Оригинал указа хранится среди материалов Тайной экспедиции Сената в следственном деле Пугачева и его соратников (ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 144—156); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 45.

66. Протокол показаний И.Б. Черникова на допросе 22 августа 1774 г. в Донской войсковой канцелярии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 240—241.

67. Л.Д. Рысляев впервые установил эту дату (Рысляев Л.Д. Указ. соч., с. 80—82).

68. Творогов показал, что «еще до входу в Саратов» Пугачев приказал Дубровскому «написать имянной указ к донским казакам». Этот указ Пугачев отправил «на Дон с двумя бывшими в толпе его донскими казаками, но кто они таковы, я не знаю» (Пугачевщина, т. 2, с. 151—152). Сообщенные Твороговым данные совпадают и с содержанием указа от 15 августа, и с обстоятельствами его посылки на Дон,

69. Дружинин В.Г. Раскол на Дону в конце XVII в. СПб., 1889, с. 183 и др.

70. Комментарием к этому положению может служить манифест Пугачева к донским казакам от 21 августа 1774 г. (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 46), где говорится, что дворяне, «не насытясь Россиею», стремились ввести крепостнические порядки в казачьих областях.

71. Речь идет о манифесте Екатерины II от 7 июля 1762 г., объявившем о внезапной смерти Петра III, скончавшегося накануне от «прежестокой колики» (в действительности убитого гвардейскими офицерами-заговорщиками).

72. Оренбургская губерния упомянута дважды и во втором случае явно по описке, ибо наверняка следовало назвать Астраханскую губернию, в состав которой входили города Петровск, Саратов и Камышин, взятые Пугачевым в первой половине августа 1774 г.

73. Речь идет об иностранных колонистах, поселенных вдоль берегов Нижней Волги от Саратова до Царицына.

74. Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов, с. 87. Черников был казнен в Черкасске 27 октября 1774 г. (там же, с. 88).

75. Доп и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов, с. 171.

76. Сборник РИО, т. 6, с. 169—171.

77. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 512—513.

78. Там же, л. 511.

79. Оригинал манифеста не сохранился. В «Документах ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 46) печатается по тексту, опубликованному в кн.: Галкин-Враский М.Н. Из архива Саратовского губернского правления. — Русский архив, 1873, № 4, с. 451.

80. Галкин-Враский М.Н. Указ. соч., с. 451.

81. Государственный архив Саратовской области, ф. 407, д. 1775, л. 333—333 об.

82. Мордовцев Д.Л. Политические движения русского народа. СПб., 1871, т. 1, с. 275—276.

83. Майков Л.Н. Манифесты Пугачева. — Русский архив, 1870, № 2, с. 293—294.

84. Рысляев Л.Д. Указ. соч., с. 87.

85. Рапорт походного атамана В. Перфилова царицынскому коменданту И.Е. Цыплетеву от 21 августа 1774 г. — В кн.: Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов, с. 111.

86. Речь идет о группах донских казаков, перешедших к Пугачеву под Петровском и в Саратове, а также о присоединившихся к нему казаках Волжского войска в Камышине, станицах Антиповской, Караваинской, Балыклеевской и Дубовской.

87. Положение, заимствованное из манифеста Пугачева от 31 июля 1774 г. (см. § 5 данной главы).

88. Особую структуру и содержание имели именные указы «Петра III» о награждении отличившихся, «патенты на чин» (Указы Медету Миндиарову от 5 июня 1774 г. и В. Косаговскому от 24 июля 1774 г. — Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 33, 38), составленные по образцу такого рода актов, применявшемуся правительственными учреждениями России со времен Петра I.

89. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 42.

90. Там же, док. № 34, 36, 37, 40, 42, 44, 45. Ряд посланий Пугачева, хотя и являются по особенностям оформления, содержания и назначения манифестами, названы именными указами (там же, док. № 39, 41, 46).

91. Литвак В.Г. Об изучении документов предводителей крестьянских восстаний. — В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Вильнюс, 1974, с. 26. Следует заметить, что хотя влияние Военной коллегии на ход повстанческой борьбы в июне—августе 1774 г. заметно снизилось, но 26 ее распоряжений этого периода (тексты 21 из них сохранились, а 5 остальных известны по свидетельствам источников иного происхождения) не позволяют, на наш взгляд, говорить о прекращении нормального функционирования коллегии (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 72—92; Овчинников Р.В. Из опыта изучения и реконструкции документов Военной коллегии Пугачева. — В кн.: Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков: проблемы, поиски, решения. М., 1974, с. 93—97).

92. Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 22, 24, 27—28; см. также: гл. 1; гл. 2, § 2—4.

93. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 8, 16, 22, 24.

94. Там же, док. № 34, 36, 37; см. также указы повстанческой Военной коллегии от 5 июня 1774 г. (там же, док. № 72, 73).

95. Вопросы истории, 1966, № 5, с. 118.

96. Протокол показаний Е.И. Пугачева на допросе 17 ноября 1774 г. в Тайной экспедиции Сената. — Там же, № 7, с. 100.

97. Протокол показания А.И. Дубровского на допросе 27 сентября 1774 г. в Царицынской комендантской канцелярии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 223.

98. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 6, 7, 20—23, 26, 27; см. также: гл. 1, § 6, 20—23, 27, 28.

99. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 39, 41, 45; см. также: § 3, 5, 9 данной главы.

100. Клибанов А.И. Указ. соч., с. 151—165.

101. Дубровский на допросе в Царицыне сообщил: «А подписывал вместо ево [Пугачева] под указами я по ево приказу со объявлением: естли я сие кому донести или выговориться могу, то в тот же час от него повешен буду» (Пугачевщина, т. 2, с. 223).

102. Речь идет об указе 15 августа 1774 г. (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 45).

103. Протокол показаний И.А. Творогова на допросе 27 октября 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 151.

104. См. следственные показания Е.И. Пугачева, А.П. Перфильева, И.А. Творогова, П.А. Пустобаева, В.И. Малахова, И.Г. Мелехова, П.А. Бекренева, Е.Я. Крапивина (Красный архив, 1935, № 69/70, с. 215—216; Вопросы истории, 1966, № 7, с. 99; там же, 1973, № 8, с. 107; Пугачевщина, т. 2, с. 152, 227; Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов, с. 149, 160).

105. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 83.

106. Подпоручик инвалидной команды С. Иванов 4 августа 1774 г. доносил казанскому губернатору Бранту, что Пугачев «имеющуюся в Саранской канцелярии печать из оной канцелярии взял к себе» (Пугачевщина, т. 2, с. 190); в сентябре 1774 г. саранский магистрат сообщил Главному магистрату, что повстанцами отобрана «в саранском магистрате казенная магистратская печать» (Крестьянская война 1773—1775 гг. в России: Док. из собр. Гос. ист. музея. М., 1973, с. 224).

107. Первое упоминание об этой печати имеется в тексте именного указа Пугачева атаману, старшинам и казакам Антиповской станицы от 13 августа 1774 г. (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 43).

108. Овчинников Р.В. Обзор печатей на документах Е.И. Пугачева, его Военной коллегии и атаманов. — В кн.: Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961, с. 332; Соболева Н.А. Пугачевские печати. — Вопросы истории, 1977, № 8, с. 214—215.

109. ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 1, л. 270 (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 44).

110. ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 155 (Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 45).

111. См. ч. II, гл. 3, § 1—16.

112. Протокол показаний Е.И. Пугачева на допросе 16 ноября 1774 г. в Тайной экспедиции Сената. — Вопросы истории, 1966, № 7, с. 99.

113. Протокол показаний И.А. Творогова на допросе 16 ноября 1774 г. в Тайной экспедиции Сената. — ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 1, л. 220.

114. Протокол показаний А.И. Дубровского на допросе 27 сентября 1774 г. в Царицыне. — В кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 223.

115. Протокол показаний И. Сурова на допросе в Казанской секретной комиссии в сентябре 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 447, л. 229.

116. Протокол показаний Ф. Иванова на допросе 4 ноября 1774 г. в походной канцелярии генерала П.И. Панина. — Там же, ф. 1274, д. 181, л. 237.

117. Протокол показаний крестьянина В.И. Уланова на допросе 15 сентября 1774 г. в комендантской канцелярии Ростовской крепости. — В кн.: Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1775 годов, с. 152.

118. Протокол показаний С. Блинова на допросе в Тайной экспедиции Сената в августе 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 6, л. 59.

119. ЦГВИА, ф. 20, д. 1240, л. 482.

120. ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 1, л. 202 об.

121. Там же, д. 503, л. 16.

122. ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 415 об.

123. ЦГАДА, ф. 1274, д. 174, л. 362.

124. ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, д. 410.

125. Крестьянская война 1773—1775 гг. в России: Док. из собр. Гос. ист. музея, с. 333.

126. ГБЛ, ОР, ф. 222, д. 6, л. 157.

127. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 106; о том же писал Панин в реляциях Екатерине II от 7, 10, 17 и 25 августа и 2 сентября 1774 г. (там же, с. 97, 98, 110, 116, 131, 132).

128. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 91—92.

129. Там же, с. 104.

130. Там же, с. 133.

131. Осмнадцатый век. М., 1869, т. 1, с. 232.

132. ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 4, л. 367—367 об.

133. Реляция П.И. Панина к Екатерине II от 2 сентября 1774 г. — Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 131.

134. Донесение П.И. Панина Екатерине II от 25 августа 1774 г. — Там же, с. 117.

135. Письмо Екатерины II П.И. Панину от 2 сентября 1774 г. — Там же, с. 120.

136. Там же.

137. ЦГАДА, ф. 1274, д. 184, л. 332.

138. Канцлер Н.И. Панин, скептически относившийся к такого рода посланиям, писал П.И. Панину: «Забыл было сказать о дураке Вяземском. Ему полюбились манифесты и казанских дворян вооружения, и потому представлял только, чтоб и то и другое в Москве сделано было» (Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 75).

139. Бумаги императрицы Екатерины II, т. III. — Сборник РИО, 1874, т. 13, с. 424—427.

140. ЦГАДА, ф. 6, д. 489, л. 210—211 об. Текст воззвания полностью напечатан в кн.: Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884, т. 3, с. 270—274.

141. Пугачевщина, т. 3, с. 182.

142. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 100.

143. Там же, с. 103.

144. Дубровин Н.Ф. Указ. соч., т. 3, прил. № 1, с. 371—373.

145. Там же, прил. № 2, с. 374—378.

146. Там же, с. 375—376.

147. Там же, с. 287—291. 25 августа было обнародовано предложение Панина о наказании пленных повстанцев и установке в «бунтовавших» селениях виселиц, колес и глаголей (Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии, с. 275—276).

148. Анучин Д. Граф Панин, усмиритель Пугачевщины. — Русский вестник, 1869, № 6, с. 400.

149. Дубровин Н.Ф. Указ. соч., т. 3, с. 268—270.

150. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975, с. 224.

151. Дубровин Н.Ф. Указ. соч., т. 3, с. 257.

152. ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. I, л. 136.

153. Рапорт Михельсона Панину от 15 августа 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 1, л. 218.

154. Там же, д. 492, л. 1—1 об.

155. Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии, с. 235.

156. Там же, с. 241—242.

157. Там же, с. 243.

158. Там же, с. 248; ЦГАДА, ф. 6, д. 489, л. 167—167 об.

159. Сборник РИО, 1871, т. 6, с. 153.

160. Протокол показаний крестьянина П. Карпова на допросе в Казанской секретной комиссии в октябре 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 5, л. 428.

161. Протокол показаний П. Петрова в Казанской секретной комиссии в октябре 1774 г. — Там же, ч. 4, л. 414.

162. Там же, ч. 5, л. 75 об.

163. Речь идет об атамане И.П. Заметаеве, который действовал в Северном Прикаспии и на Нижней Волге до лета 1775 г.

164. Протокол показаний В. Тимофеева на допросе 17 января 1775 г. в Пензенской провинциальной канцелярии. — В кн.: Пугачевщина, т. 3, с. 83.

165. Вопросы истории, 1966, № 9, с. 147.

166. Манифест от 17 марта 1775 г. — ПСЗ I. СПб., 1832, т. XX, № 14275, с. 85.