Вернуться к А.Я. Марков. Пугачев

День девятый

Поскакал бы я, но впереди болота,
Стрелял бы я — да стрел мало у меня,
Осмотрюсь кругом — мало у меня надежных людей!

Башкирская песня

Гонят старого, гонят малого
На работушку тяжелую,
На работушку ранешенько,
Со работушки позднешенько!

Народная песня

По Волге с самого утра
Катается влюбленных пара,
Вода — светлее серебра,
И кое-где дымится паром.
Кругом не встретишь ни души,
Лишь где-то там, в дали туманной,
Где лесом встали камыши,
Сейчас раздолие крестьянам:
Для кровли камыши серпом,
Ритмично наклоняясь, режут.
А то дожди пойдут потом...

Да за рекой собаки брешут.
Рассвет проспали и хотят
Сейчас исправиться, бедняги.
Кукушка, кинув кукушат,
Вблизи рыдает на коряге.
— А ну, кукушка, сосчитай,
Какой Михайле век отмеряй?
— Ирина, я доверчив, знай,
Что скажет мне — тому поверю!

Кукушка замолчала вдруг.
Хотя б разочек... Полразочка.
Ирину обуял испуг.
Два слова об Ирине. Дочка
Помещика. Усадьба тут
Их родовая. Каждым летом,
Когда ромашки зацветут,
Сюда катится их карета!
Чтоб объяснить вам честь по чести,
Михайло с нею обручен.
Приехал, так сказать, к невесте:
Давно ее не видел он.
Или обманывает память?
Чужая вся! Видать, отвык!
И замолкал он временами...

Но человеку дан язык,
Чтобы порой запрятать мысли.
Михайло снова говорил
О том, о сем — слегка о жизни,
А главное — любовный пыл
Его как будто переполнил.
Прильнул к Ирине. Но она
Качнула лодку. Вздулись волны,
И в брызгах у него спина!
«Моя Ирина что малина», —
Он ей на старый лад поет.
Сидит за веслами Ирина
И неумеючи гребет.
То вправо повернет, то влево.
Не удержался Михаил:
«Хвостом виляешь, королева!» —
Стыд щеки девичьи залил.
— Взгляни-ка, лилия какая!

И вправду, лилия была
Неподражаемо живая —
Свежа, лучиста и бела!
Залив — совсем оранжерея, —
Цветами белыми манил.
— Прошу, прошу, берите, фея! —
Срывал их жадно Михаил...

Но стебли быстро поувяли,
Болтались в лодке кое-как,
Старушками красотки стали,
Не лилии — простой сорняк.

И в мыслях жениха мелькнуло:
«Вот так законный брак, видать.
Златые рыбоньки акулам
Потом становятся под стать...
Но все равно охотно лезем
Когда-то мы в акулью пасть.
Пройдет медовый месяц — грезим:
Порвать бы спутавшую снасть!..»
Белым-бело от белых лилий.
— Не надо, милый, больше рвать.
Гляди, уж много загубили:
Красы в них прежней не видать!

...Невдалеке — плоты проплыли.
Метнулась к берегу волна.
Ирина сделала усилье,
Чтоб не глядеть на них. Она
Не первый день их наблюдает
И замирает каждый раз.
Ужель — и страх надоедает,
И холод наполняет глаз?

— Ах, в самом деле надоели!
Когда ж на свете будет лад?

— Иринушка, одни поели,
Пускай другие поедят!

— По мне, чем круговерть такая,
Пусть в мире будет все как есть.
Голодный больше поедает,
Чем сытый, не просящий есть!
— Представь, что засуха скрутила
Листву, летит, хоть зелена...
На свете скучно и уныло,
Вся радость сушью сражена!
Но молнии сверкнули в небе,
Гремит июльская гроза.
От ливня засмеялись степи.
Дождь плещет, хлещет в грудь, в глаза!
Пьет ливень желобами город,
Село воскреснувшее пьет.
И зеленеют вновь просторы,
Приносят пчелы снова мед.

— Я понимаю, очищенье!
Но Пугачев — разруха, все ж!

— ...Да, где-то смоет дождь селенья
И, не подняв, повалит рожь.
Но всюду исцеленье, смена!
...Припомни первых христиан,
Пред коими самозабвенно
Ты преклоняешься. Я сам
На шее тоже крест имею,
Точь-в-точь, как на твоей груди, —
И он ее коснулся шеи.
Она смутилась: «Погоди!»
Зарделась, вспыхнула Ирина:
— Ты отодвинься, я прошу!..

— ...Нет, христианство не невинно:
Раздолье было палашу —
По-нашему. В былое время
Был не палаш — так тяжкий меч,
И крестоносцы — ноги в стремя —
Вдевали, чтоб громить и жечь.

Она с кокетливым искусом:
— Ну, продолжай, ну, говори!
Сравни бандита с Иисусом:
Ему ведь тоже тридцать три!
В такие ж годы самозванец
На плаху восходил, дрожа...

— История наводит глянец
На прошлое, моя душа!
...Где римская архитектура?
Скульптура, живопись, театр?
Всегда вчера взирало хмуро
На новый день, как на татар!
Наверно, есть предел терпенью.
Идут униженные в бой.
И тут огрехи, к сожаленью,
Являются само собой!

— И чем крестьяне недовольны?
Вот наши — обожают нас!
— И копят ненависть подпольно,
Коль разобраться без прикрас.
— У нас в поместье... «Боже, боже! —
Припомнил бабку Михаил.—
Она с крестьян сдирала кожу,
Лупила, сколько хватит сил.
А по любви своих крестьянок
Не выдаст замуж. Крикнет: «Прочь!
Любовь твоя для нас изъяном
Становится. И не морочь!
Страда, а ты, глядишь, брюхата.
Хозяйку хочешь провести?»
...Сечет ни в чем не виноватых,
Казнит... И целый век — в чести!

...Залезли в огород однажды
Мальчишки. Приманил горох!
По двадцать пять ударов каждый
Хватил. И не вступился бог.
А Миша — бегал вместе с ними,
Дружили не одну весну.
...Придут к реке, штанишки скинут,
И — друг за другом — в быстрину.
Помериться любили силой!
И дворянину часто нос Расквасят!
Но отрадно было,
Что равный среди равных рос.
С крестьянской «серой» детворою
Играл превесело в лапту, —
У них и ночевал порою,
Ел вместо хлеба лебеду...

И вдруг такое наказанье!
Мальчонка бабушку молил,
Чтоб рядом с ними привязали:
Ведь тоже в огороде был!
Но где уж там! Любила внука
Старуха больно горячо:
Ей лучше бы кнутом в науку
Самой себе иссечь плечо!
И даже в церкви возле дома, —
Таков приказ старухи был, —
Казался каждый лик знакомым.
Все это юный Михаил!
Все ангелы и все святые —
Знакомый рот, лица овал —
Несли его черты простые,
С него художник рисовал!

«И что ж, святого сечь? Скажите! —
Кричала бабка: — Живо встань!
Нет, господа, вы поглядите,
Он защищает эту рвань!»
Михайло задохнулся в плаче.
Молила бабушка: «Родной!
Да как же может быть иначе?
Как быть с крестьянскою виной?»

А он — закатывался пуще.

— ...Утешься, слово я даю:
Не стану школить проклятущих,
Чтоб душу не терзать твою!
(Но обещаний не держала!)
...И вот, Михайло — офицер.
Он в дальнем Оренбурге вяло
Служил. И многим не в пример,
Присяге царской изменяя,
Переметнулся к Пугачу.
Вела его судьба шальная,
Возможно, и не по плечу.
Но совесть все ж у Михаила
До гробовой доски чиста:
Иных помещиков на вилы
Поднять — была его мечта!»
...Растоптанные лилий стебли
Валялись в лодке.
— Михаил,
А про тебя гуляют сплетни,
Что Пугачеву ты служил?
— Не Пугачеву, а народу.
— Ах, вот как дело повернул?
А я и не гадала сроду...
Ты шутишь? Сознавайся, ну?! —
...Приблизилась к причалу лодка.
Он потянул ее на мель.
Навстречу жесткою походкой
Рванулись двое.
— Канитель
Пора бы кончить, пугачевец.
Мы долго по следу идем!
Тебе не место в этом доме,
И где твоя, разбойник, честь?
Ишь, тоже выдумал: невеста.
Твое, предатель, место там! —
И ткнули пальцами совместно
На Волгу. Тихо по волнам
Скользила виселиц цепочка.
— Да как же так, да как же так! —
Помещичья рыдала дочка.—
Ведь он же — не простой казак!..