День восьмой

Я не царь и не царский сынок.
Я родом Емельян Пугач.
Много вешал господ и князей,
По России вешал я неправедных людей!

Из песни

Высоко летает ворон,
Выше ворона — сокол,
Выше сокола — орел,
Птичий царь...

Башкирская песня

Плетутся барки день восьмой,
Сердца не больно будоража:
Со всем мирится род людской —
С любой бедою и поклажей.
Как необидчивый верблюд
Идет под ношей чрез пустыню, —
В глазах круги бегут, бегут,
От зноя воздух бело-синий.
Мечтается прохладный ключ,
Трава — не серая колючка.
Шагает, голоден, могуч,
И на горбу лентяев кучка!
Потом увидит родничок,
Усталость отлетает пеной,
Тем осчастливлен, что клочок
Ему не пожалели сена!
И даже верится с трудом
Все одолевшей животине,
Что с источившимся горбом
Еще вчера страдал в пустыне!

Плывут плоты. Но жизнь — она
Берет свое! Крестьяне с косами,
Пораньше пробудясь от сна,
Идут лужком, седыми росами.
У девок грабли на плечах, —
А сами в бусах, как на празднике,
И столько радости в очах...
Столетний дед корпит на пасеке,
Над ульем золотым склонясь.
Летают пчелы над гречихою.
...Не уловить с бедою связь,
Что проплывает Волгой тихою!
О крови позабыть пора,
Да ну ее! И так не длинная
Жизнь человечья. Глядь, стара
Иль стар, уже покрыт сединами!

Бударку¹ тянут рыбаки,
На дне трепещет рыба белая, —
И так от мысли далеки,
Что где-то погибают смелые.
Да и была ль она, беда?
Их взор спокойный не возвысится
Взглянуть, как синяя вода
Несет, несет армаду виселиц!

В душе недолог бед рубец,
Но долог свет от малой радости.
«Любой беде придет конец», —
Старик проговорит с усталостью...

Неужто людям невдомек,
Кому порой они обязаны,
Что барин лишний раз не сек?
Не унижал? То Стеньке Разину,
А то Болотникову. Да,
Их много на счету отечества,
Готовых умереть всегда,
Вступая в бой с бесчеловечностью!

Но пугачевщина теперь
Затмила прежние пощечины.
В российскую какую дверь
Дух не стучался пугачевщины,
Да в колыбели не будил
Мечту, пока совсем не зрелую,
И не вливал бунтарских сил,
Мужей из ребятишек делая?!

Не долго дожидаться дня,
Когда они, оружьем клацкая,
Стальными шпорами звеня,
Бесстрашно выйдут на Сенатскую.
А как иначе может быть?
Зачем давался свет учения?
Чтоб только сытно есть да пить
И отойти навек в забвение?
Не тот отец, кто нас вскормил
И для. прогулок нежно выхолил,
А тот, кто влил душевный пыл,
За волю чтоб боролись лихо мы!

Великий Пугачев, ура!
Кто меч не поднял на насилие,
Пусть не кричит, что он добра
Хотел, что он всегда с Россиею!
Ура, отечества клинок!
Ура, сыновнее возмездие!
И — наступил желанный срок...
...Но это так я, отступление!..

По Волге день восьмой плывут
Плоты. Становятся привычкою.
Вороны жадные снуют,
Творя дела свои обычные!

...Молодой башкир, почти мальчишка,
В камышовых зарослях засел, —
Озирается вокруг воришкой,
Словно тяжких он наделал дел:
Как бы кто случайно не заметил,
Не схватил за шиворот его:
Ведь поймают — засекут до смерти
За его такое баловство!

Поперек реки поставил сети,
Привязал к ним острые крюки,
И ему одно желанье светит,
Чтоб плоты, запретам вопреки,
Не тянулись, мужиков пугая:
Дескать, с властью трудно воевать,
Всех восставших ждет судьба такая.
Вам рабами вечно вековать?
...Чтоб в его сетях плоты застряли
И не плыли дальше никуда,
Посидит он в камышах вначале,
А потом на лодке к ним айда,
Только в небе звездочка зажжется,
Только люди разойдутся спать...
Человеку хочется, неймется
Их тела родной земле предать!
Испокон веков по-человечьи:
Мать-земля родила и возьмет, —
И душе бездомной станет легче!
...Вот один, другой запнулся плот...

Черноглазый и слегка скуластый,
Беспокойный, как волчок, башкир,
Очень с Салаватом схожий. Часом
Не брательник? Часом, не батыр?!
Вспоминает, как однажды летом
С плеткою на белом жеребце
Гость явился. Разбросал монеты,
Добродушно стоя на крыльце.
Седовласых потрепал за плечи:
Молодцы, мол, крепко помогли
Батюшке-царю. На эти речи
Старики склонились до земли,
Но молчок. Отколь приезжий этот
И какому служит он царю?
Пугачеву? Где какая мета?
Иль Екатерине?
— Подарю, —
Аульчанам говорит приезжий, —
Гору соли, если помогли Батюшке.—
А сам сверлит, как леший, Глазками.
Вновь деды до земли...
Кто ж не знает, что щепотка соли
В доме есть — и на душе покой.

Но молчат. Наездник недоволен.
— Вот те крест, — он показал рукой
Я царя Петра телохранитель,
С благодарностью приехал я;
Вон подводы с солью. Поглядите!
Подходите с меркою друзья!
Ну, а кто не помогал — в сторонку,
Благодарности не заслужил!

Завизжали аульчане звонко,
Кинулись к подводам, кто с чем был
С ведрами, кошелками, мешками,
Сыпали родимую в подол.
Никого не сохранила память,
Кто бы за подарком не пришел...
...А потом поочередно клали
Мужиков на лавку, заголив.
(Мне занозу нелюди загнали
И смеются, рану подсолив!)
— ...Вот вам, чернозадые, подарки! —
От зари и до зари секли.
Для аула был денечек жаркий.
Лоз недоставало. В рощу шли
Палачи седого воеводы.
Оказался графом, черт возьми!
Не попался Пугачеву, шкода —
Разорвал бы в клочья лошадьми!

Пугачева башкиренок видел,
Подносил ему водички ковш!
Пугачев напрасно не обидит,
На злодеев-баев не похож!
Вытер бороду. Сказал: — Спасибо!
Холодна у вас водичка тут! —
В кресло сел он под цветущей липой
И над баями затеял суд.
(Разумеется, сменили баи
Свой расшитый золотом халат
На крестьянские обноски. Знают:
Лишь с богатым предводитель — кат!)
— Покажите руки, ну-ка, живо!
Прямо девичьи, хоть к сердцу жми!
Ноготки красивые на диво!
Паразитов не зову людьми!
...Сколько выпили вы крови, змеи,
А теперь подносите дары?
Вижу я по вашим красным шеям,
Что по ним скучают топоры!

Завизжали боровами баи...
Это нам не страшно умирать.
Жизнь у люда бедного такая,
Что порою смерть как благодать!
Бедному, страдающему люду
Пугачев не причинял вреда,
Хоть навстречу не тащили блюда
С яствами. Да где у нас еда?!
Уважал чужую веру, кожу, —
Разве в коже кто-то виноват?
Дружбой мы ему платили тоже:
«Принимай коней и хлеба, брат!» —
Подпирали мы его плечами.
Ну, а он в один кулак собрал
Всех, кто вдосталь испытал печали,
Умножая царский капитал!

Примечания

1. Бударка — легкое рыбацкое судно.