День третий

Зипуны-то у нас серые, да умы-то бархатные!

Казачья поговорка

Из-за леса, леса темного
Не беда-заря занималася,
Не красно солнце выкатывалося, —
Выезжал тута добрый молодец,
Добрый молодец — Емельян-казак,
Емельян-казак, сын Иванович.
Под ним добрый конь —
Сив-бур шахматный,
Сива гривушка
До сырой земли...

Старинная казачья песня

Проснулся ветер утром ранним,
Пошел бродить туда-сюда.
Насторожились горожане:
А вдруг прибьет плоты вода?
Бросали палки и каменья
В холодную речную муть,
Чтоб отнесло плоты теченьем
От берега куда-нибудь!
Круги воды гостей незваных
Толкали дальше, в быстрину.
— И что влечет вас, окаянных,
В худую нашу сторону?!

А ночью ветер стал свирепей,
Чернели тучи в вышине.
На лодках скрежетали цепи.
И даже царственной луне
Не просто вырваться из облак,
Чтоб сверху землю осмотреть,
Глядишь, опять, опять утопла,
Средь них запутавшись, как в сеть.
Лишь изредка отыщет щелку
И выйдет из обьятий туч.
Тогда прольется свет на Волгу,
И видно у прибрежных круч
Плоты, застигнутые штормом,
По волнам скачут, накренясь,
За что-то борются упорно...
За что? А реи — хрясть да хрясть!
А на воде далеко слышно...

Но снова спрячется луна,
Как будто для того лишь вышла,
Чтоб ужас осветить сполна!

Несутся вновь... Лишь скрип сосновый!
О, этот скрип! В нем слышен плач
Крестьянских матерей суровых...
Нахохлившись, как мокрый грач,
В треухе, в зипуне дырявом,
Подобно камню, старикан
Застыл на пожелтелых травах.
Видений в голове река...

Знал Емельяна молодого
И представляет, как сейчас.
Руками он ломал подковы
И на кулачках был горазд.
Русоголовым был парнишкой,
Потом, с годами, потемнел:
Хлебнул обид и горя лишку.
От этих потемнеешь дел!
Бородка дыбилась настырно,
Но говорило полсела,
Что Емельян был нравом смирный,
Покуда жизнь не довела.
Ко лжи был сызмалетства лютым, —
Не пощадит родную мать!
Не часты радости минуты,
Но как умел он хохотать!
Шутить начнет в веселом раже —
Да так, что надорвешь живот.
Такую сказочку расскажет,
Что только охает народ.
...А песни пел! Да как! Забудешь,
Что жизнь тебя по сердцу бьет.
Уйдешь и долго-долго будешь
В дороге помнить голос тот!

Во всем он выдумщик искусный.
А вот к хозяйству Емельян
Не чуял ни любви, ни вкуса,
Так, словно сам не из крестьян!

И все ж, когда слюбились с Софьей,
Вдруг показалось, что милы
Ему и бороны, и сохи.
И на базу свои волы!
(Как, догадаться мы не можем.
Но женщина оценит нас.
Немного Емельян с ней прожил,
Зато был светел каждый час!)
Нажили пятерых детишек.
Двоих нехватки унесли,
Но с каждым днем, родней и ближе,
Две дочки и сынок росли.
Благополучие бескрыло,
Ему дороже свой загон,
А Пугачеву тесно было,
В иные дали рвался он!

Такие ненавистны власти.
Держать бы взаперти таких,
Открой попробуй двери настежь —
С короною простишься вмиг!
Поболе ставь запреты людям
И обожаем будешь, мил.
Распустишь вожжи — и осудят:
Безвольным, бесхребетным был!
Крутой у Емельяна норов:
Глумления не стерпит он.
И слава побежала скоро:
Пугач разбойником рожден!
А он, покуда в грош не ставят,
Быть всем по нраву не спешит.
Рта не закроешь скверной славе, —
И вот чудачит и грешит!
Раз не похож на всех — отторгни:
У черни свой закон и строй!
Через года, его припомнив,
Промолвят: «Жил средь нас герой!»

...До нови хлеба не хватало.
Потуже затяни кафтан!
Зимою выручал помалу
Станицу батька-атаман!
Теперь придется атаману
С немалым гаком долг отдать,
И все ж в охотку Емельяну
На ниве спелой зоревать.
Он не любил работ крестьянских,
Но душу тешила косьба:
Как будто барам для острастки
Под корень падали хлеба.
Покуда радовало вёдро,
Не затянула небо хмарь,
Брал косу, становился твердо,
Как может лишь один косарь —
В льняной отбеленной рубахе,
В портах заплатанных, босым,
И делал первый взмах косы.
Бывает трудно с первым взмахом!
В росе литые колоски,
В росе и черноземе ноги,
В росе мужицкие виски,
Но ты трудись, не жди подмоги!
Рубаху выжал, и опять
Широкий взмах. Размах орлиный.
И вдруг... Успел косу отнять:
Гнездо! Домок перепелиный!
Над головой перепела,
Нет, не кричат, а просто стонут:
— Не причиняй, хозяин, зла! —
Хозяин говорит: — Не трону! —
И гнездышко несет к кустам,
За ним родители стремятся.
А Софья:—Что нашел ты там?
Гнездо? ну как тут не смеяться!
Да ты казак аль не казак?
Версту шагать из-за пичужки. —
Потом построже: — Как же так,
Не видишь, солнце на макушке,
А ты зазря теряешь час!

— Не досаждай, я наверстаю!
Трофимку кликни, пусть бы квас
Тащил. От зноя умираю!
Трофим, Трофим! Ах, вражий сын!
Убег. Опять, небось, на речке,
А тут бы капельку росы
Испить. Парит, как в жаркой печке!
— Ну, если вражий сын — Трофим,
То кто ж тогда Трофимов батя? —
Беспечно пошутив над ним,
Повыше подоткнула платье,
Чтоб легче было сноп вязать.
Сверкнули ноги белизною.
— Ты девке, Софьюшка, под стать,
Тебя графинечка не стоит! —
У самого глаза горят,
В них — золотые бесенята.
С природой чувственною в лад,
Привлек ее он плутовато.
— Христос с тобою, Емельян!
Он где-то здесь. Грешить при сыне!
Уймись, ты вроде бы не пьян,
И далеко мне до графини!

Но вот как раз бежит Трофим...
Брал Емельян кувшин ведерный.
Не расставаться б вечно с ним!
Глотал и долго, и упорно
Прохладу раскаленным ртом.
Она в горячем горле пела,
И обдавало холодком
Рабочее литое тело!

Квасок прекрасен в кувшине,
Настывшем в холодке зеленом.
Какое счастье на стерне
Попить под солнцем полуденным!
Напился — за косу берись,
На ноготке попробуй жало,
Умело оселком пройдись
И дело начинай сначала!

...Но сядет солнце, ночь падет,
Когда косы уже не видно,
Цикада песни заведет,
Вдруг станет за себя обидно.
Ты — человек. Нырни пойди
В донскую воду головою,
И радость запоет в груди,
Как будто не бывало зноя.
Шуми и брызгайся. Лови
Жену за косы молодые.
Пока не отнят дар любви,
Труды нам не страшны любые!
— Вода — парное молоко!
— Плыви ко мне скорей! — Их речи
Слышны далёко-далеко
В безветренный июльский вечер.

...Казак с нагайкою в руке
Стоит, лениво наблюдает,
Как двое нежатся в реке,
И в мыслях приторных витает:
— Ишь, голытьба, а отхватил
Себе бабеночку на диво.
И без румян, и без белил,
Мужичка, а ведь сколь красива!
Кровь с молоком ее лицо,
Детей рожала — стан девичий.
Не баба — сладкое винцо,
Ну, королева всем обличьем!
Такой бы красоты испить,
И жизнь, считай, не зря прожита.
А нам приходится любить
Дебелых, рыхлых, молью битых!

— София, слышишь ли, София!
От атамана я пришел.—
А Софья — косы золотые
На грудь. Ведь чуть не нагишом!
— Ефим Степаныч, сделай милость,
Чуток в стороночке постой! —
(Тревожна женская стыдливость:
И ночью чует взгляд мужской!)
— У атамана гости завтра!
Тебя он стряпать пригласил. —
Казак усы молодцевато
Крутил и глазками сверлил.
Тут гаркнул муж: — Валяй отседа,
А то, гляди, башку сверну!
Видали? К сытному обеду
Чужую подавай жену!