Вернуться к А.Я. Марков. Пугачев

День пятый

Жалуем всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков, вольностию и свободою... не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением земель, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без оброку... и освобождаем всех от прежде чинимых от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьянам налагаемых податей и отягощение в...

Манифест Пугачева, объявленный жителям города Саранска и его округи 28 июля 1774 г.

И пятый день идут плоты.
Насколько зорких глаз хватает,
От темноты до темноты
Видать их. И вороньи стаи
Вещают: «Движемся, идем,
Чтоб ужас разбудить в народе.

Нас темной ночью, белым днем
Тревожно корабли обходят!
Скользят тихонько по волнам,
Речное полотно утюжа,
И даже не сигналят нам.
Нам не услышать глас натужный!
Церквушка в быстрину глядит,
Страдальцам кланяется в ноги,
И память у нее болит...

Давно ль по этой вот дороге
Ступал победно Пугачев!
Его встречали хлебом-солью,
Набат трезвонил горячо,
Звонарь приплясывал невольно.

Но это все потом, потом...
Сначала брел Пугач-бродяга,
И приглашал не всякий дом,
И потчевал не всякий брагой!

Собрать ему не просто было
Люд обездоленный в кулак.
А что разрозненная сила?
Шумнет и пропадет «за так».
Чтоб всех, кто честен и отважен,
Собрать, дойти до всех сердец,
Пугач немало побродяжил
Россией из конца в конец.
Как будто бы за подаяньем.
Гляди, да в хату позовут,
Прощенья не прося заране
За небогатый свой уют.
От слова к слову, и прохожий
Узнает, чем душа живет.

А тело что ж? Скелет да кожа,
К спине присохнувший живот...
...Издалека начнет калика
О барщине тяжелой речь.
Иной холоп остроязыкий
Метнет: «Во гроб скорее б лечь,
На доски вот не заработал,
Хотя работаю всю жизнь!»
А скажет, и холодным потом
Покроется: сболтнул, кажись!
Другой лишь просверлит глазами
Екатерининский портрет.

...На Волге, Яике и Каме —
Да просто рек в России нет,
На коих не бывал бы сирый,
В сермяге вытертой, казак.
Присядет где-нибудь в трактире,
Чтоб слышать, рассуждают как
За чаркой местные крестьяне:
За чаркой чешется язык!
(Кто нищего бояться станет?
Тогда ходила тьма калик!)

Вдруг скажет людям незнакомым
С ухмылкой смыслу вопреки:
«Суха, суха у нас солома,
А жаркие стоят деньки!
Одна лишь искра, и пожары
Пойдут по всей России, всей,
Тогда погреется и старый,
И малый. Вспыхнуло б скорей!»

Не каждый понимал, что значит
Солома, искра и пожар.
Глядишь, иной и растолмачит:
«Ну, скоро будут резать бар!
Намек его я понимаю:
Приспело времечко как раз,
Пойдут от края и до края
Кровь проливать в недобрый час!»

— Да нет, сыра еще солома,
Кажись, не выйдет ничего!

И все ж от дома и до дома
Бежала присказка его!
Тревожила, будила души,
Надежды оживали вдруг...
Оно, конечно, против пушек
Ничто и самый толстый сук,
И все ж, хотя бы для острастки!
Житья ведь никакого нет!
Возможно, рай святой — не сказки,
Но нынче б хлеба на обед!

Шел нищий дальше, будоража
Настороженные умы:
Коль не сегодня, то когда же
И кто же, ежели не мы?!

К марийцам он ходил. Кипели
Вольнолюбивые сердца.
Такая голь, что нет постели,
Трахома, моры без конца!
И терпеливые калмыки,
И несварливая мордва —
Все племена разноязыки,
Но одинаковы слова:
«На кол мучителей народа!
Поместья и усадьбы жги!
Дьяки, попы и воеводы —
Они для нас враги, враги!»

И вспыхнул огонек восстанья.
Сперва-то искорка была, —
Четверки казаков свиданья,
Что закусили удила.
Четыре было, стало сорок,
Четыреста из сорока.
Нашлись орудья, сабли, порох
И предводителя рука!

Сперва пошли по Приуралью —
Освобождали каторжан.
Колодки с ног босых сбивали,
И тем был счастлив Емельян.

Долой тюремные засовы!
— За что томишься, лиходей?
— Да о царице молвил слово!
— Тогда иди домой скорей! —
Дым поднимался от поместий,
Не трогая крестьянских хат.
Пируя с мужиками вместе,
Друг друга называли «брат»!
И полетели манифесты:
«Свободу людям крепостным!»
Шел Пугачев и повсеместно
Тянулась беднота за ним!

За крепостью сдавалась крепость.
В кафтане алом Пугачев
В сраженьях был красив на редкость.
Ему и ядра нипочем.
Шипят, как чушки, слева, справа...
— Поберегись, отец родной,
Пригнись, ведь это не забава!.. —
Ему твердили за спиной.
— Такой на свете пушки нету,
Чтобы прикончила царя! —
И подмигнет хитро при этом:
Мол, государь же я не зря!

По крепостным зловещим щелям,
Где ряд за рядом огневой,
Гулебщики1 попасть умели:
Стрелять по зверю не впервой!

Слепя речную гладь ночами,
Все дальше, дальше мчал пожар,
Кому большие нес печали,
Кому — землицу, вольность в дар!
Колоколами Пугачева
В любом селе народ встречал.
Дорожкой тканой кумачовой
Шел из холопьев генерал!
В просторное садился кресло,
Взирая властно: не холуй!
Для поцелуя знати местной
Тянул он руку: «На, целуй!»
Два казака стояли сбоку
С топориком и булавой.
Поклон отвесивши глубокий,
Люд подходил к нему простой.

Вставала виселица тут же.
...Готовят барину петлю!
— Ты погляди, какая туша!
Смерть толстошеих не люблю! —
Веревку сдабривая мылом,
Один другому говорит.
Но тут толпа загомонила,
Гляди, на выручку спешит:
— Помилуй, государь, беднягу,
Был за родного нам отца.
Не сек нас. Вольности бумагу
Сулил. И сладкого винца
Он подносил, случалось, в праздник.
Не трогал девок, не дурил.
И у дворян характер разный!..—
Тут Емельян умерил пыл:
— Живи!..
Неверных офицеров,
Давилин2, подводи к петле.
Пускай послужит казнь примером
Другим иудам на земле! —
Привычны становились казни,
Неоспоримым был приказ,
Неторопливо, без боязни
Вершили кару напоказ.
В том странном царстве был порядок:
Старшины, не щадя спины,
Поклонятся. Не сядут рядом,
Коль кто глядит со стороны!

Наедине же оставаясь,
Как ровня были меж собой,
И было Пугачеву в радость,
Что сотоварищам он свой!

Обнявшись, песни дружно пели
Душевные — про тихий Дон,
Протяжные, как будто стон, —
Их каждый помнил с колыбели.
...Веселых песен маловато.
— Налей, Шигаев3, пополней
Мне чару. Может, от проклятой
На время полегчает мне!
Не к доброму сегодня ноет,
Съедает от чего-то грусть!..

И замолчит, тревогу скроет.
Мелькнет в душе: «Страшусь! Страшусь!»

Примечания

1. Гулебщики — охотники, меткие стрелки.

2. Я.В. Давилин — яицкий казак, адъютант Пугачева.

3. Шигаев — сподвижник Пугачева.