«Si le détachement de Votre Altesse, — писал Рейнсдорп 24 марта 1774 г. князю Голицыну, поздравляя его с победой, — réussit de captiver Pougatschef, nous serons au comble de nos souhaits et les Baschkirs ne manqueront pas de chercher grâce»1. Однако с осуществлением этой мечты пришлось повременить.
Новые люди
Несмотря на разгром Пугачева, положение народа не улучшилось, и это привело к возрождению его армии. Когда он зигзагами отступал к Казани, его войско составляли инородцы и заводские крестьяне; командовали ими Белобородов и башкиры Кинзя и Салават.
А правительство в те дни потеряло талантливого военачальника Бибикова, скончавшегося 9 апреля в Бузулуке от изнеможения. Его сменил не столь удачливый князь Щербатов, однако крупными карательными отрядами командовали опытнейшие командиры — такие же энергичные, как и предводители мятежников, но обладавшие большими возможностями Голицын и Михельсон. Инициатива начала переходить в руки правительства.
Новые планы
Потерпев поражение в Сакмарском городке, Пугачев бежал с 100 яицких и илецких казаков, 100 заводских работников, 300 татар и башкир. На созванном им совете в деревне Ташлы Кинзя предложил уйти в горы и там набрать армию. 4 апреля пугачевским указом, полученным Белобородовым 9 числа в Верхних Кигах, недалеко от Верхнеуфимска, предписывалось «для укомплектования и распространения корпуса его величества» собрать русской, башкирской и марийской «...команды многотысячное число человек... для отправления в главную армию».
Белобородов приказал башкирским старшинам Кунгурского уезда: «О сем обявите тамощних окольных жительств обывателям... с тем, чтоб они, кои добраго состояния, собрались к вам в команду без малейщаго замедления со всем конным прибором и орудиим, со обнадеживанием таковым, что они от его величества за ревность имеют получить достойную похвалу и без подлежащаго удовольствия остатца не могут, а, напротив того, за непослушание поступлено будет по всей строгости законов неотмено и политической смерти не избегнуть без всякой пощады... У которых Эстли обыщутца хорошие лошади, а казаков в команде не будет, у таковых тех лошадей обирать з запискою...» [64, с. 84—85, 90—91].
Мобилизация
Весь апрель Белобородов собирал новую армию. Было трудно: один из самых активных башкирских бунтовщиков, Канкаев, писал, что некоторые русские не хотят уходить с этих мест, а часть башкир поверила властям. Белобородов призывал продолжать борьбу. Его попытки наладить производство пороха окончились неудачно из-за приближения карателей. И все же он смог создать свою армию, установив в ней и даже в округе порядок. Так, на Саткинском заводе к нему прибыл бывший гвардейский унтер-офицер Голев, которого Пугачев назначил атаманом и направил на помощь Белобородову. Новоявленный атаман напился и стал издеваться над жителями. Белобородов Голева арестовал и отправил к Пугачеву, который его разжаловал [65, с. 329]. Пугачевский командир даже повесил одного мещеряка, уличенного в неуважении к отцу. Та же судьба ожидала человека, назвавшегося атаманом Катавского завода и выразившего желание присоединиться к бунтовщикам: выяснилось, что его подослали власти, чтобы уговорить Белобородова предать Пугачева.
Сам Пугачев побывал на Вознесенском и Авзянском заводах, а 13 апреля прибыл в Белорецкий завод и оставался там до самой Пасхи. 2 мая он приказал Белобородову идти в Магнитную крепость. Уходя в Магнитную, Пугачев сжег Белорецкий завод, и к радости башкир впервые повелел Салавату в Башкирии «все заводы выжечь». Это означало, что Пугачев решил покинуть эти места.
Совещание бунтовщиков
5 мая Магнитная встретила бунтовщиков орудийным огнем. И хотя у Пугачева не было ни одной пушки, а сам он был ранен в руку, на рассвете крепость пала: кто-то из ее защитников взорвал пороховые ящики. Коменданта с женой и священником повесили. В шатер к Пугачеву вошли вызванные им башкирские командиры. «На нем была парчевая бекеша, род казацкаго троеклина, сапоги красные, шапка сделана из покровов церковных, пограбленных его приверженцами, большею частью раскольниками и яицкими казаками. Голос Пугачева несколько сипловат. Сам он речист и деятелен». В Магнитную подошли Овчинников и Белобородов.
Овчинников, ускользнув от преследователей, прошел от Оренбурга 300 верст с тремя сотнями яицких казаков через Бугуруслан и Бугульму. С Белобородовым было иначе.
Приказ Белобородову идти к Магнитной привез Шибаев, который на обратном пути стал совершать насилия в отношении простого населения. Узнав об этом, Белобородов приказал арестовать Шибаева. Однако тот написал Пугачеву, что Белобородов невинно расправился с ним, Голевым и еще одним пугачевцем (которого даже повесили), а также готовил заговор. Еще в Чебаркуле Белобородову пришлось доказывать свою невиновность, а в Магнитной у него даже изъяли личное оружие. И только когда он встретился с Шибаевым в присутствии Пугачева и на коленях поклялся в верности «Петру III», назвав его свои любимым отцом, ему поверили. Однако его отряд был поделен на две части: 300 человек передали Шибаеву, 400 досталось Белобородову. Эти новобранцы хорошо знали военное дело: по словам одного из пугачевских командиров, «мы издали увидели, как Пугачев со своими наездниками разъезжал по степи за крепостью. Он принял нас за неприятелей, потому что мы шли стройно; он так не ходил стройно, и послал узнать о приближающейся силе. Посланные донесли ему, что идут его полковники. Он подъехал к своим палаткам, поднял знамя и ждал дружины: мы преклонили ему свои знамена...» [34, с. 88].
Тактика выжженной земли
Согласно показаниям Пугачева, Белобородов привел к нему не 700, а 2000 человек. Возродившаяся бунташная армия вновь выступила в поход, сжигая за собой мосты, чтобы оторваться от царских карателей. Из Магнитной Пугачев двинулся вдоль верхнеяицких укреплений, по горам обошел Верхне-Яицкую крепость, где засел Деколонг, и поручил Белобородову взять Карагайскую — несколькими днями ранее почти весь ее гарнизон ушел в Верхне-Яицкую. Пугачевцы без труда взяли и сожгли Карагайскую, а затем Степную и Петропавловскую крепости, людей вешали, забирали пушки и порох, громили церкви, а на кострах из икон варили кашу.
Внезапно Пугачев перешел Яик, и, пройдя 150 верст на восток, 19 мая взял Троицкую крепость, захватил в ней кассу, казнил нескольких офицеров и вышел в поле биться с Деколонгом. Но в ходе сражения башкиры дрогнули и побежали. По словам Деколонга, пугачевцы в этом сражении потеряли 4000 убитыми и 28 орудий, у них было отбито более 3600 пленных, в том числе много женщин и детей. Сам Пугачев исчез.
Вскоре обнаружилось, что он движется к Кунгуру и по пути сжег Кичигинскую слободу. Михельсон разбил под Коельской крепостью 300 башкир, а на следующий день с помощью кавалеристов разгромил основную часть бунтовщиков. Но и на этот раз Пугачеву удалось спастись. Его войско потеряло 600 человек убитыми и около 400 взятыми в плен, преимущественно заводских крестьян, а также весь обоз, в котором была найдена голубая лента, которую самозванец надевал в торжественных случаях.
Под угрозой окружения правительственными войсками Пугачев 3 июня решился атаковать Михельсона, однако был вновь разбит, потеряв 400 человек убитыми. Но ему удалось собрать новое войско из башкир. Для привлечения на свою сторону населения Пугачев снова стал выпускать манифесты.
Новый секретарь Трофимов
В это время у Военной коллегии бунтовщиков появился новый секретарь — Иван Трофимов, принявший имя Алексея Дубровского. Он проявил себя как опытный организатор. О себе Трофимов рассказывал следующее: «...Орловской правинции, города Мценска купец Иван Стефанов сын Трофимов... сначала находился... при родителе моем..., которой... помре в 770-м году. После смерти которого вступил и я во услужение московского фабриканта и обер-директора [главный государственный интендант] Гусятникова, от которого послан был с товарищем в город Астрахань да я взыскания по векселям денег, 11000 ру., по получении которых истрачено мною на свои мотовския нужды до 150 ру. Но как, по выезде обратно из Астрахани в Москву, убоясь я, именованы, за недостаток хозяйской суммы наказания, остался в городе Царицыне, яко-бы за болезнию, а сумму хозяйскую отпустил с моим товарищем.
А я, дав плату, поплыл на кашкурской кладной вверх по Волги до города Сызрану, от которого прошел пешком чрез Казань, Кунгур и Екатеринбург господина полковника Тимашева на винокуренные заводы, где и принят был... в работу и допущен был в кантору до письменных дел. И находясь на тех заводах не болея десяти месяцов, бежал (не учиняя никаких пакостей) тулского купца Лугина на железной завод, называемой Златоустинской, и на оном принят был в работу» [65, с. 220—221]. Затем он попал к башкирам, а те через несколько месяцев передали его пугачевцам. В Берде Трофимовал приняли в казаки, и с тех пор он участвовал в бунте. С июня 1774 г. его подпись «Алексей Дубровский» стояла под всеми указами Военной коллегии.
«Петр III» сообщил башкирам в манифестах, что направляется в Уфу на встречу со своим сыном Павлом, который ведет с собой сорокатысячное войско; башкирским командирам раздавались звания генералов и полковников и дарились кармазинные кафтаны с золотым позументом.
В манифестах к русским, «кои помнят долг свой к нам присяги», обещалось, кроме всего прочего, даровать их «вольностью, без всякаго требования в казну подушных и прочих податей и рекрутов набору, коими казна сама собою довольствоваться может, а войско наше из вольножелающих к службе нашей великое исчислением иметь будет. Сверх того, в России дворянство крестьян своих великими работами и податями отягощать не будет, понеже каждый возчуствует прописанную вольность и свободу» [18, т. III, с. 53].
Поход в Прикамье
Тем временем армия Пугачева двигалась на запад, в Прикамье и Казань, уходя от князя Голицына, все еще стоявшего под Уфой, и Михельсона, которому было предписано «иметь только его одного своим предметом, не допуская не только внедриться в Кунгурский уезд или обратиться в екатеринбургское ведомство...». Но, несмотря на постоянные напоминания казанского губернатора фон Брандта, Прикамье было защищено плохо.
12 июня Белобородов разбил под Красноуфимском и затем преследовал почти 30 верст отряд подполковника Папава. Повстанцы поразили этого кадрового офицера одной деталью: «Пороху у них столь довольно много, что у убитых оставалось патронов по 15, и сверх того, в мешочке у каждаго было особливо по полфунта». Па-пав вернулся в Кунгур и, таким образом, правый фланг бунтовщиков оказался в безопасности.
Для защиты своего левого фланга Пугачев поручил Салавату взять Бирскую крепость, расположенную в низовьях Белой, а сам прошел через Тулву — последний пункт, за которым находилась Оса, открывавшая путь на Казань. В начале июля Осу окружили башкиры. Незадолго до этого ее гарнизон получил с Рождественского завода подкрепление — команду капитана Смирнова. Всего город обороняли 1100 человек и 13 орудий.
Подтвержденный самозванец
Именно в эти дни Пугачев встретил купца Долгополова, когда-то поставлявшего фураж в конюшни великого князя Петра Федоровича в Ораниенбауме. Разорившись, он решил поправить свои дела при помощи «Петра III», и при этом купцу было не важно, царь тот или нет. Пугачев, видимо, заранее предупрежденный о приезде Долгополова, решил воспользоваться этим. Он принял купца в присутствии Овчинникова, Перфильева, Творогова и других своих соратников. Долгополов рассказал Пугачеву о своих нынешних несчастьях и преподнес ему подарок якобы от сына, великого князя Павла Петровича, который будто бы послал купца к «Его Величеству», чтобы убедиться, на самом ли деле это его отец. «Узнал ли ты меня?» — спросил у гостя Пугачев. «Как не узнать! Вы жаловали меня вот этим зипуном и шапкою!» — не растерялся Долгополов. — Вы, господа казаки, — повернулся он к приближенным Пугачева, — не сомневайтесь! Он — подлинно государь Петр Федорович». Тогда все выпили за здоровье императора, императрицы Устиньи, царевича Павла и его «невесты» Натальи. Разумеется, об этом визите сообщили всем [18, т. III, с. 64—67; 66, с. 146—147].
Гвардии сержант
На следующий день, 18 июня, пугачевцы предприняли штурм Осы. Ее защитники при этом потеряли одну пушку, а 80 их ушли к Пугачеву. Тогда осинцы заперлись в маленькой городской крепости и стали поливать оттуда нападавших кипящей смолой и маслом. На следующий день комендант крепости вновь отверг требование бунтовщиков сдаться. Тогда Белобородов предложил навалить на возы сено, солому и бересту, под их прикрытием подойти близко к деревянным стенам крепости, поджечь ее и начать штурм. Пугачев с этим согласился, но сначала еще раз предложил коменданту сложить оружие. Тот, зная о настроениях гарнизона и жителей насчет Пугачева, стал колебаться. Осажденные решили послать в лагерь бунтовщиков доверенное лицо — отставного гвардии сержанта, чтобы выяснить, похож ли их «государь» на того Петра III, которого этот офицер знал лично.
Сценарий этой встречи заранее не оговаривался. Пугачев, как всегда уверенный в себе, блестяще сыграл роль «императора»: «переодевшись в простое казачье платье и поставя в ряд казаков человек с двадцать, стал сам между ними и приказал привести посланца из крепости. Как же сей приведен был и сказано ему было, чтоб он узнавал из представленной шеренги государя, то он, смотря порознь на каждаго, наконец, уставил глаза свои прямо на злодея и смотрел пристально». «Что, старик, узнаешь ли ты меня?» — спросил Пугачев сержанта. «Бог знает, — отвечал он, — как теперь узнаешь. В то время был ты помоложе и без бороды, а теперь в бороде и постарее». «Смотри, дедушка, хорошенько, узнавай, коли помнишь». Сержант долго вглядывался в лицо Пугачева. «Мне кажется, — сказал он, — что Вы походите на государя». «Ну, так поди, дедушка, и скажи своим, чтоб не противились мне, а то ведь я всех вас предам смерти» [65, с. 148].
Взятие Осы
Между тем военный командир города был за то, чтобы сдаться, а воевода хотел продолжать сопротивление. Прошел еще один день. Утром 20 июня к крепости стали приближаться нагруженные горючим материалом возы. Осажденные закричали: «Дайте нам сроку до завтра посоветоваться, мы сдадимся без драки». Командир отправил к Пугачеву парламентера, чтобы добиться гарантии своей жизни. Ему было обещано сохранить не только жизнь, но и власть, но с условием, чтобы защитники сложили оружие и вышли в поле.
Утром 21 июня под колокольный звон ворота открылись. Жители и войско вместе с воеводой и военным командиром вышли и преклонили колени перед «Петром III». Пугачев вернул командиру его шпагу со словами: «Бог и государь тебя прощает», и назначил его полковником «Казанского полка», сформированного из Осинского гарнизона. Солдат привели к присяге, им остригли волосы и одели по-казацки. Забрав все ружья и 8 пушек, Пугачев сжег Осу.
Пугачев приказал башкирам выставить в поход с каждой избы по одному человеку, а если в доме было трое мужчин — то по двое, «дабы во время проезда самого государя была команда больше и тем бы показалась красива».
Утром 22 июня он двинулся к Рождественскому заводу и встал лагерем на берегу Камы. Заводские крестьяне из близлежащих деревень стали готовить коломенки2 для переправы войска через реку. В этот же день подпоручик Минеев донес Пугачеву, что недавно назначенный полковник «Казанского полка» и капитан Смирнов решили дать знать казанскому губернатору о слабости бунташной армии. Пугачев полковника и Смирнова повесил, а Минеева произвел в полковники.
23 июня пугачевцы переправились через Каму.
27 июня они захватили и сожгли Воткинский завод, а затем взяли Ижевский завод. Заводские крестьяне и жители соседних деревень, как обычно, вливались в пугачевское войско. 29 июня «Петр III» праздновал свое тезоименитство.
Теперь у него было около 7000 человек и 12 орудий. Во всем Прикамье имелись его сторонники. Они захватывали коломенки, разоряли деревни и забирали людей под Казань. Как позднее показывал на следствии казак Петр Пустобаев, «и по всему сему тракту по деревням татары и черемисы шли к самозванцу большою частию самопроизвольно и побуждали к тому по деревням разосланныя от него, Пугачова, с указами татара» [65, с. 226]. Под Казанью у Пугачева была двенадцатитысячная разноплеменная масса, но опытных воинов в ней было мало.
У стен Казани
Город начал готовиться к обороне накануне прихода пугачевцев. На 15 верст он был обнесен рогатками, оснащен 9 артиллерийскими батареями (правда, по 1 орудию в каждой). Из-за отсутствия в городе гарнизона его обороняли наспех обученные отряды из мещан, дворовых и гимназистов. Командир одного из четырех участков обороны генерал Ларионов сомневался, что Казань выстоит. Лишь Кремль, расположенный на северо-западной окраине города и возвышавшийся над р. Казанкой, мог продержаться достаточно долго. Кроме того, численность защитников в результате отправки солдат на борьбу с бунтовщиками сократилась до 800 человек.
Пугачев стоял на Арском поле — обширной пустоши к востоку от города, ранее являвшейся местом стычек татар с русскими, а позже использовавшейся для торговли Европы с Востоком. Утром 12 июля пугачевцы пошли на штурм города. В наступлении участвовали даже безоружные бунтовщики: они подбадривали своих криками. Под прикрытием возов с сеном отряды Белобородова и Минеева заняли рощу и отдельные избы вдоль Сибирского тракта, окружили неосмотрительно поставленную кем-то сюда команду из 80 человек и 2 орудий, отбросили гимназистов и захватили орудийные батареи. Единственная пушка, имевшаяся у защитников Суконной слободы, взорвалась при первом же выстреле. Пугачевцы отовсюду хлынули в город; жители, охваченные паникой, бросились в кремль, многие перешли на сторону Пугачева и вместе с бунтовщиками предались грабежу домов знати.
Город в огне
Победители освободили из городской тюрьмы узников, среди которых Пугачев узнал отшельника Филарета и — к радости ли? — свою законную жену Софью, одиннадцатилетнего сына Трофима, двух дочерей — Агриппину3 и Христину. После исчезновения мужа Софья продала дом и жила с детьми на подаяние соседей, а затем была арестована и доставлена в Казань. Увидев своего отца, Трофим закричал: «Матушка, смотри-тка, батюшка меж казаков ездит!» Пугачев не растерялся: он сказал окружавшим его казакам, что матерью этого мальчика была «жена друга моего Емельяна Пугачева, который замучен за меня в тюрьме под розыском. Помня мужа ея мне одолжение, я не оставлю ее» [18, т. III, с. 101]. Он действительно привел ее и детей в лагерь и окружил их заботой.
Город был сожжен, причем пожар усиливался сильным ветром. Кремль же продолжал сопротивление. Пугачев не стал тушить огонь и в полдень увел свое войско в лагерь. Вечером на Арском поле торжественно праздновали победу.
Михельсон с отрядом из 800 человек почти без отдыха двигался к Каме, чтобы перейти ее до подхода Пугачева. Но ряд обстоятельств, в частности, отсутствие переправочных средств, задержали его. Вечером 11 июля он еще находился в 65 верстах от Казани. На следующий день он понял, что Казань взята: «Великий дым, — писал Михельсон в своем рапорте, — который ежечасно умножался, мне довольным был доказательством». Вечером он подошел к городу. Пугачев был готов к сражению.
Второе поражение бунтовщиков
Несмотря на крайнюю усталость своего отряда, Михельсон решил нанести удар по центру противника, чтобы рассечь его армию пополам, а затем уничтожить ее части по отдельности.
«Злодеи, — сообщал Михельсон, — меня с великим криком и с такою пушечною и ружейною стрельбою картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал». Ему удалось рассечь войско пугачевцев надвое и затем уничтожить обе части поодиночке. После пятичасового боя 800 бунтовщиков было убито, 737 взято в плен. Михельсон потерял 23 человека убитыми и 37 ранеными.
Пугачев отошел на 20 верст за Казанку, и стал там приводить свою армию в порядок. Поддержанный крестьянами, он 15 июля вновь бросился в бой и разбил отряд из 200 человек, шедший ему во фланг. Но тут подоспел Михельсон. В ходе четырехчасовой битвы малочисленному правительственному отряду благодаря упорству и огневой мощи вновь удалось одержать победу. Пугачев потерял 2000 убитых и раненых, 5000 взятых в плен, 9 пушек (это была вся его артиллерия). Позднее Михельсон захватил еще около 10000 пленных, которых пришлось отпустить по домам, ибо «по великому числу их все наказаны быть не могли» [18, т. III, с. 100—101], а чтобы по пути они «не могли сделать никаких насильств и грабежей», им выдали по 15 коп. на человека.
Белобородов скрылся в Казани, однако был опознан и 19 июля арестован. За Пугачевым и его семьей гнались 30 верст, но он исчез в лесах.
Уже почти победа
Власти ликовали. Михельсон получил звание полковника и 600 душ крестьян в Полоцкой провинции. Его офицерам было там же роздано 3146 крепостных. Известный богач Прокофий Демидов послал Михельсону «презент» в знак благодарности за срыв планов Пугачева «придти в царство Московское... Приношу наивящшую мою с презентом благодарность и покорно прошу принять во знак моего усердия, что дал мне жизнь и прочим московским мещанам от убиения собственных наших людей, которые, слышав его злодейския прелести, многие прихода его ожидали и жадно разорять, убивать и грабить домы господ своих желали...». Об этой тревоге почти в тех же самых выражениях пишет и мелкопоместный дворянин Болотов, в июле находившийся в Москве: «Вся подлость и чернь, а особливо все холопство и наши слуги когда не въявь, так втайне сердцами своими были злодею сему преданы...» [3, с. 143].
Вот каким был страх! Однако такого ощущения победы над бунтовщиками, как в апреле, не было: люди знали — Пугачев еще жив, а потому опасен.
Примечания
1. «Если отряду вашего сиятельства удастся захватить в плен [sic] Пугачева, нам не останется желать ничего больше, и башкирцы не замедлят просить помилования» [68, с. 112].
2. <Коломенка — речное судно>.
3. <П. Паскаль ошибается: эту дочь Е.И. Пугачева звали Аграфеной>.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |