Большое место среди исторических источников, собранных и использованных Пушкиным в «Истории Пугачева», занимали устные свидетельства современников и очевидцев Крестьянской войны 1773—1775 гг. Он с большим вниманием относился к их рассказам, легендам и песням, отмеченным печатью «истины неукрашенной, но простодушной» (IX, 112). С первых дней работы над «Историей Пугачева», параллельно с изучением литературы и архивных источников, Пушкин разыскивал людей, помнивших события Пугачевского движения, записывал их воспоминания. Он записал в Петербурге рассказы поэтов И.А. Крылова и И.И. Дмитриева, предания Н. Свечина, воспоминания сенатора Д.О. Баранова (там же, 492, 497—498).
О некоторых местных преданиях и песнях Пушкин сделал краткие записи в дорожной записной книжке на почтовых станциях в Васильсурске, Чебоксарах, Бердской слободе, Илецком городке и Симбирске во время путешествия в Поволжье и Оренбургский край в августе — сентябре 1833 г. (там же, 492—497).
Более пространный характер имели казанские записи Пушкина. Находясь в Казани 6 и 7 сентября 1833 г., он встретился с В.П. Бабиным и Л.Ф. Крупенниковым, слушал их рассказы о захвате Казани повстанцами 12 июля 1774 г. «Многими любопытными известиями» об этих событиях снабдил Пушкина профессор Казанского университета К.Ф. Фукс (там же, 68, 116).
По пути в Оренбург Пушкин проезжал старинные крепости Самарской и Средне-Яицкой дистанций. Здесь он записал рассказы старого казака Папкова, казачки Матрены, воспоминания местных жителей о захвате Озерной крепости войсками Пугачева.
18 сентября 1833 г. Пушкин приехал в Оренбург, а утром следующего дня был в Бердской слободе вместе с В.И. Далем, писателем и этнографом, служившим в то время чиновником особых поручений при оренбургском губернаторе В.А. Перовском. В Бердской слободе, которая с октября 1773 по март 1774 г. была столицей повстанческого края и главной ставкой Пугачева, Пушкин встретился со старой казачкой Бунтовой, живо помнившей пугачевские времена, и записал ее рассказы и песни.1
В Уральске (бывшем Яицком городке) Пушкин записал рассказы старожилов об отношении казаков к Пугачеву и о заговоре казачьих старшин против него в заволжских степях в сентябре 1774 г. (IX, 77, 98, 102, 373, 497).
Высоко ценя живые свидетельства современников Пугачевского движения, Пушкин, однако, использовал их в «Истории Пугачева» лишь после самого тщательного сопоставления с документами. Существо своего метода критического использования исторических источников он изложил в статье «Об «Истории Пугачевского бунта»», где писал: «Я посетил места, где произошли главные события эпохи, мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою» (там же, 389).
Собранные Пушкиным предания и рассказы о Пугачевском восстании имели двоякое происхождение и двоякий социальный смысл. В Петербурге Пушкин записывал показания дворян, отличавшиеся предвзято-враждебным освещением событий Пугачевского восстания. В Поволжье и Оренбургском крае он записывал воспоминания, сохранившиеся в памяти трудового народа. Здесь народ чтил память Пугачева, считал его своим вождем-освободителем от крепостной неволи и ненавистной царской администрации. «Весь черный народ был за Пугачева», — писал Пушкин в «Замечаниях о бунте» (там же, 375), определяя социальную расстановку сил в Крестьянской войне 1773—1775 гг. В местах, которые он посетил осенью 1833 г., жили потомки того народа, который стоял за Пугачева; его имя, писал поэт, «гремит еще в краях, где он свирепствовал» (там же, 81). Материал, собранный здесь Пушкиным, позволил ему правильнее понять Пугачева как подлинного вождя народного движения, найти в этом характере те положительные свойства, которые составляют неотъемлемые и типичные черты русского человека из простого народа.
Собирание преданий и фольклорных источников по истории Пугачевского движения — процесс долгий и трудоемкий, потребовавший больших усилий многих собирателей. Одним из первых энтузиастов этого дела был Пушкин, который открыл новый вид исторических источников, правильно оценил его значение и место в ряду других памятников прошлого и разумно использовал его в своих трудах.
Отечественная источниковедческая база истории Крестьянской войны 1773—1775 гг., включавшая в себя очень небольшой список исследовательской и мемуарной литературы, огромные массивы документальных материалов, неисчерпаемый запас преданий, песен, рассказов, хранившихся в народной памяти, была впервые серьезно и обстоятельно обследована, изучена и использована Пушкиным. Его возможности были весьма ограничены условиями времени — охранительным направлением николаевской политики и цензуры, относившейся с особенной строгостью к постановке такого опасного и актуального вопроса, каким был в 1830-х годах вопрос о Пугачевском восстании. Препятствия, стоявшие перед Пушкиным в изучении «пугачевской» темы, сказались прежде всего в ограничении доступа в архивы: многие важнейшие документы он так и не смог получить, несмотря на неоднократные обращения к правительству и к архивным чиновникам.
Примечания
1. См.: Н.В. Измайлов. Оренбургские материалы Пушкина для «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Труды III Всесоюзной Пушкинской конференции. М.—Л., 1953, стр. 266—297.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |