Глава I

Мирская молва — морская волна!

Поговорка

Силен и грозен море-океан, но сильнее и грознее его гулливое, переменчивое море житейское! Бывает на море-океане: беспредельно и незыблемо стелется живое лоно вод, облитое золотом солнца, или объятое звездною синевой полуночи, или укрытое мглой, горделиво смотрится оно в далекие небеса, спокойное, величавое, словно полное какою-то великою, тайною думой.

Много загадочной жизни в одушевленном, живом просторе морском. Сверху тишь да гладь, позлащенная солнцем, а под нею сокрытого много...

Бывает и на море житейском: стоит оно в чудном затишье, всюду мир и покой, так же величаво отражает оно и свои далекие небеса, неразгаданные и непроглядные разумом людским. Порою и над житейским морем тяготеют душные темные ночи и так же кое-где среди тьмы мерцают слабо и робко отблески света тех неизведанных небес. Минутные лучи вспыхивают и тухнут, будто падают с тех мглистых небес и будто тонут в темной житейской глубине... После ночи и над этим морем занимается заря, и над ним загорается золотое солнце, освещая и согревая. Это море бывает тоже сковано думой глубокою, подчас бессильною и дремотною, но придет день, надумается оно и скажет свое слово.

Бывает и на море-океане, бывает и на море житейском, что пронесется на заре ветерок, подымется резвая зыбь, и ровно, стройно побежит, зашумит чередовав волна: она речь заводит, ворчит и поет и свое слово сказывает...

Бывают тоже грозные порывы гнева и злобы. Шевельнутся на небосклоне черные тучи, наплывут и нагромоздятся с грохотом и огнем; невидимый силач могучим порывом бросится на спокойное лоно, и начнут подыматься под вихрем лохматые головы, и побегут слепо послушные злые оборвыши-волны. И рвутся, слепые, друг о друга, злобно роют и грызут оковавшие их берега, с маху опрокидываются на утесы, но, дробясь в прах о недвижный гранит, не сокрушают его, а лишь омывают временем навеянную пыль.

И как на море-океане, так и на море житейском среди грозной непогоды всплывает со дна, носится и мечется на мутных волнах всякое потаенное исчадье, всякое чудо-юдо далекого дна, а затем, растерзанное и выброшенное волной, умирает на изрытых берегах или после бури погружается снова в свою неведомую пучину. Бывает, что среди бури шипящим змеем изовьется вдруг высокий смерч и злобно хлестнет к небу бешеной пеной и грязью.

Но то небо далеко. Стихнет непогода, рассеются тучи, и небо по-прежнему чисто, спокойно и, как всегда, безучастно...