Когда-то Оренбург был мощной крепостью, прикрывавшей важнейшие пути с юго-востока в центральные губернии России, но ко времени пугачевского бунта многие ее сооружения обветшали. Гарнизон насчитывал без малого три тысячи человек, но только третью часть его составляли регулярные солдаты. В городе не хватало продовольствия для людей и фуража для скота, жителей охватила паника. Среди них «были примечены пустые толки и разглашения». Распространялись слухи, что предводитель «другого состояния, а не донской казак».
Перед началом осады Оренбурга Пугачев тоже имел почти три тысячи человек, двадцать пушек и десять бочек пороха.
Утром 5 октября восставшие подошли к Оренбургу. Жителей обуял страх, и был «великий плач и неутешное рыдание»1. Пугачев отправил в крепость ультиматум с требованием сдать город. Защитники его ответили «страшной и сильной пушечной пальбой». Мятежники вынуждены были отойти на исходные позиции.
Утром следующего дня осажденные предприняли вылазку силами хорошо вооруженной команды численностью в 1300 человек. Повстанцы встретили неприятеля огнем из восьми орудий. Перестрелка продолжалась «часа с два». Премьер-майор Степан Львович Наумов, увидя «робость и страх» в своих солдатах, решил отступить в город, поскольку казаки начали атаку на его левый фланг.
Успех вдохновил мятежников. Они решили предпринять ночную атаку на крепость. Однако застать неприятеля врасплох не удалось. Осажденные встретили нападающих плотным артиллерийским и ружейным огнем.
9 октября Рейнсдорп решил атаковать лагерь повстанцев, но «все начальники единогласно донесли ему, что на войско никоим образом положиться невозможно: солдаты, приведенные в уныние и недоумение, сражались неохотно; а казаки на месте сражения могли соединиться с мятежниками, и следствия их измены были бы гибелью для Оренбурга»2. Операцию пришлось отменить. Губернатор обратился в Петербург с просьбой срочно оказать ему помощь, прислать «войска и хороших командиров»3.
Рейнсдорп, однако, не отказался от мысли разгромить мятежников в бою на открытой местности. Ему удалось-таки вселить уверенность в офицеров, солдат и казаков гарнизона, убедить их выйти за ворота крепости, чтобы раз и навсегда покончить с самозванцем. Атака была назначена на 12 октября. Командовать ею губернатор поручил все тому же премьер-майору Наумову.
Пугачев узнал от перебежчиков о грозящей опасности. Готовясь встретить противника, он установил пушки на господствующих высотах и разместил казаков на выгодных позициях. Гарнизонные войска, попав под губительный огонь артиллерии, пришли в замешательство. Окруженные повстанцами, они построились в каре и, отстреливаясь, начали отступать за стены крепости. Наумов потерял сто семнадцать человек убитыми, ранеными и перешедшими на сторону мятежников4.
Между тем зима наступала. Установились морозы. Пугачев сжег свой лагерь близ Оренбурга и расположился под Бердской слободой, разместив часть людей в домах и сараях, а остальных в землянках. Впрочем, набеги на губернский город «великим людством и с пушками» не прекратились. Самый решительный штурм крепости он предпринял 2 ноября 1773 года.
При поддержке артиллерии повстанцы во главе с самим «государем» ворвались на крепостной вал и сошлись врукопашную с защитниками города, положение которых стало критическим. Выход нашел генерал-поручик Рейнсдорп. Он послал в тыл наступающим команду егерей. Те открыли огонь и вызвали панику в рядах штурмующих. Воспользовавшись этим, в штыковую атаку устремились солдаты гарнизона. Пугачев едва не попал в плен.
С утра огонь возобновился. «В версте от города находилась высокая мишень, служившая целью во время артиллерийских учений. Мятежники устроили там свою главную батарею». Кроме того, одну пушку они установили на паперти церкви, а другую втащили на колокольню. Обоюдная пальба продолжалась весь день5.
«Стояла лютая стужа. И мела метель. Мятежники развели костер в церкви и попеременно грелись у него. Ночью они отступили, оставив в Божьем храме кровавые лужи, иконы, освобожденные от сияющих серебром и золотом окладов, изорванные в лоскуты напрестольные одежды, человеческий и лошадиный кал»6.
Бердская слобода, дом Константина Ситникова. В нем проживал «великий государь», потому и назывался «дворцом». «Покой у него был обит вместо обоев шумихою, по стенам — зеркалы и портрет цесаревича Павла Петровича». Здесь постоянно находился дежурный Яким Давилин, а на крыльце стоял «непременный караул из двадцати пяти лучших яицких казаков, называемых гвардиею»7.
Александр Сергеевич Пушкин, совершивший путешествие по местам тех грозных событий и встречавшийся с престарелыми современниками и участниками восстания, оставил описание атмосферы, царившей в лагере мятежников. Вот строки из его «Истории Пугачева»:
«Бердская слобода была вертепом убийств и распутства. Лагерь полон был офицерских жен и дочерей, отданных на поругание разбойникам. Казни происходили каждый день. Овраги около Берды были завалены трупами расстрелянных, удавленных, четвертованных страдальцев. Шайки разбойников устремлялись во все стороны, пьянствуя по селениям, грабя казну и достояние дворян, но не касаясь крестьянской собственности. Смельчаки подъезжали к рогаткам оренбургским... Нередко сам Пугачев являлся тут же, хвастая молодечеством. Однажды прискакал он, пьяный, потеряв шапку и шатаясь на седле, — и едва не попал в плен. Казаки спасли его и утащили, подхватив его лошадь под уздцы»8.
Удовлетворяя честолюбие своих первых сподвижников, «государь» жаловал им чины и титулы: Иван Зарубин-Чика именовался фельдмаршалом и графом Чернышевым, Максим Шигаев — графом Румянцевым, Андрей Овчинников — графом Паниным, Федор Чумаков — графом Орловым.
Сообщники Емельяна Ивановича — люди замечательные. Но наиболее приметным из них являлся, пожалуй, Афанасий Тимофеевич Соколов-Хлопуша, самый авторитетный, после «государя», естественно, герой советской исторической науки, ибо был бит палками и сечен кнутом с вырыванием ноздрей и «поставлением знаков» на лбу и щеках и просто за воровство, и за кражу лошадей, и за дорожный грабеж; сидел в тюрьмах и ссылался на каторгу. И всякий раз убегал. Лишь в последний раз покинул камеру по распоряжению губернатора Рейнсдорпа, чтобы доставить его указы казакам с требованием покинуть самозванца, а если представится возможность, увезти «Пугачева в город Оренбург».
О такой удаче Афанасий Соколов и подумать не мог. Утром 5 октября он пришел в лагерь самозванца, где встретил сокамерника по оренбургской тюрьме Максима Шигаева. Тот представил приятеля Пугачеву. Хлопуша изъявил желание служить «великому государю Петру Федоровичу».
«Войско восставших, — писал советский историк, — приобрело еще одного руководителя, смелого, стойкого, энергичного, над заводскими крестьянами полковника»9.
Возражать не стану: «полковник» действительно ни в чем не уступал своему «государю». Ну, может быть, лошадей украл меньше. Клейменый каторжник Хлопуша стал одним из любимцев Пугачева.
Активные военные действия под Оренбургом прекратились. Теперь главной заботой Пугачева стало расширение состава участников восстания. Секретари работали не покладая рук, писали и рассылали по всем направлениям манифесты «во всенародное известие». Вот один из них:
«Великий государь и над цари царь и достойный император Петр Федорович, рассудя своим мнением ко всем моим верноподданным послать сей имянной указ и прочая, и прочая, и прочая.
Да будет вам известно всем, что действительно я сам великий. И веря о том без смущения, знайте, мне подданные, во всяких сторонах находящиеся в здешних местах: мухаметанцы и калмыки, сколько вас есть, и прочие все. Будучи в готовности, имеете выезжать ко мне встречею и образ моего светлого лица смотрите, не чиня к тому никакой противности, и пожалуйте, преступя свои присяги, чините ко мне склонность...
И как ваши предки, отцы и деды, служили деду моему блаженному богатырю государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованы, так и ныне и впредь вас я жаловать буду. И пожаловал вас землею, водою, солью, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованьем, за что должны вы служить мне до последней погибели. И буду вас за то против сего моего увещевательного указа отец и жалователь, и не будет от меня лжи: многа будет милости, в чем я дал мою перед Богом заповедь. И если будет кто против меня противник невероятен, таковым не будет от меня милости: голова будет рублена и пажить ограблена...»10
То ли Иван Почиталин набил руку на изготовлении пропагандистских листков, то ли расширился секретариат «ампиратора» за счет более искушенных в грамоте повстанцев, но приведенный «увещевательный указ» отличается от «первого возмутительного воззвания» и стилистикой, и содержанием. Именем Петра Федоровича Пугачев убеждает, обещает, призывает, угрожает. И, надо признать, добивается успеха. Манифесты действуют на народ, будоражат казаков, солдат, крестьян, втягивают их в борьбу: одних — за совесть, других — за страх. Огромные просторы России от Яицкого городка до Башкирии, от Поволжья до Западной Сибири охватываются восстанием.
Примечания
1. Пушкин А.С. Соч. Т. 9. Ч. 2. С. 555.
2. Пушкин А.С. Соч. Т. 7. С. 32.
3. Крестьянская война в России... Т. 2. С. 129.
4. Пушкин А.С. Соч. Т. 7. С. 33.
5. Там же. С. 34.
6. Там же.
7. Допрос Е. Пугачева в Москве... С. 230.
8. Пушкин А.С. Соч. Т. 7. С. 35.
9. Крестьянская война в России. — Т. 2. С. 118.
10. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773—1775 гг. М., 1975. С. 28.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |