Вернуться к В.А. Багров. Емельян Пугачев

I. Пиршество

Черные тучи с моря идут... а в них трепещут синие молнии, быть грому великому!

«Слово о полку Игореве»

Поля да леса на широком просторе,
Озера, повитые светлою мглой.
От края до края, от моря до моря —
Дремотные тучи, медовые зори
Да благовест тихий над русской землей.

Июльские ночи в тревожных зарницах,
Бродяжья котомка, топор под полой.
Застывшие слезы на светлых ресницах,
Багряные отсветы зарев на лицах
Да гривы пожаров над русской землей.

1

Двенадцать фамильных карет у крыльца,
А в липовом галочьем парке
С утра поздравления гремят без конца
И звонко целуются чарки.

И кубки гремят, от вина тяжелы,
И гости сидят, от вина веселы,
На пиршестве, на именинах.
На тридцать кувертов накрыты столы,
На тридцать персон именитых.

Пируют. В зеленой прохладе аллей
Прозрачней, чем в душных хоромах.
Вино золотее и пир веселей
В сугробах душистых черемух.

А там, за Сурой, укачала леса
Туманная синяя дрема,
И в мареве душном назрела гроза,
И где-то гремят, оглушая леса,
Подковы далекого грома.

Хозяин — богач и большой хлебосол —
На славу любил отобедать.
Встает он, от счастья, от хмеля тяжел,
Рукою обводит уставленный стол,
Он просит вишневки отведать.

...В господском вишарнике вишня цвела,
Ветра ее тихо качали.
Стояла светла, колыхалась бела,
Как девушка в платье венчальном.

И пчелы на свадьбе ее поутру
Тянули из чашечек белых
Духмяную брагу. И птица в бору
Ей брачную песенку пела.

А после вишневую спелую кровь
Снимали дворовые девки
Для барских наливок, для барских дворов —
И девичьи пели запевки.

Три года крепчало густое вино
В потемках господских подвалов,
И вот наконец засверкало оно
Вишневым огнем и плеснуло на дно
Высоких граненых бокалов.

И хвалят его знатоки-старики
И хрипло хохочут, как совы.
Кудлатые к черту летят парики,
Пунцовые топчут траву каблуки,
И лысины светят пунцово.

Тенистые липы в зеленых чубах
Звенят болтовнею сорочьей.
Седые вороны на старых дубах
Грозовую полночь пророчат.

Леса откликаются звонким дроздом,
И тянет дождем с побережий.
И гости пьянеют над жирным пластом
Зажаренной ляжки медвежьей.

...В зеленых чащобах шатался медведь,
Спросонья чесался о сосны.
По листьям опалым, окрашенным в медь,

Ходил в липняки по медовую снедь,
Храпел на траве медоносной.

Дворовый охотник один на один
С ним встретился там — и с размаху
Рогатину в самое сердце всадил,
Но зверь его лапой огрел по груди
И кожу задрал, как рубаху.

И горлинка стонет над новым крестом
На сиром мужицком погосте.
И гости над жирным медвежьим пластом
Пируют, веселые гости!

Гремит из черемух оркестр крепостной —
Дулейки, рога, барабаны.
Хозяин растроган обедом, весной.
Хозяин свистит, весельчак записной,
Гордится своими рабами.

Седой воевода пустился вприсяд,
И парк ему липовый тесен.
Но гости от плясок вспотели до пят,
И видит хозяин, что гости хотят
Шампанского, отдыха, песен.

За песней ему не идти на базар.
Он хлопает звонко в ладоши,
И тут же потешить подвыпивших бар
Подходит дворовый певун и гусляр —
Господский затейник Алеша.

Расчесаны волосы на две волны,
Глаза голубого сиянья полны,
Как будто бы смотрят из их глубины
Осенние ясные воды.

Попробуй такого сыскать молодца!
Ведь сам господин воевода
В обмен на Алешу давал жеребца,
Да пару борзых, да четыре кольца
Фамильных. Но барин не отдал.

Он басенки бает и в гусли гудет.
Народ на Баяна дивится:
— Под песню придет и под песню уйдет —
Живет себе с песней, как птица.

— И парень-то наш, не господских кровей —
Откуда такая погуда?
Случайно, Алешка, над зыбкой твоей
Заместо старухи не пел соловей?
Смеется Алешка: — Откуда!

Оттуда, откуда на травах роса,
На пашнях засеянных — колос,
На туче — гроза, на девке — коса,
У птицы — заливистый голос.

Ему бы уйти по зеленой земле
В степные медвяные зори,
Да песни слагать в придорожном селе,
Да петь про мужицкое горе.
Ему бы в далекий уплыть аламан1
С бездомной ватажкой казачьей
Да петь на привале про синий туман,
Про то, как в походе погиб атаман,
Про славные дни, про удачи.

Как песня гремела б над всплесками вод
На звонком, на светлом просторе!
А он потешает веселых господ,
Забыв про мужицкое горе.

Он самую тонкую тронул струну —
И падает с яблонь пороша,
Деревья, как птицы, летят в вышину.
И пьяный хозяин кричит певуну:
— Потешил бы сказкой, Алеша!

И гусли запели на сто голосов,
И присказка льется. А в небе
Грозо́вая туча над синью лесов
Вздымает запененный гребень.

И молния темные дали сечет,
И пьяно качаются травы,
И гусли рокочут, и сказка течет,
Но сказка гостям не по нраву.

Играют ли струны с напевом не в лад?
Ненастье ли гонит в хоромы?
Гроза ли путает? Иль слишком гремят
Подковы весеннего грома?

Но струны замолкли. Хозяин встает.
Он кубок тяжелый с подноса берет
И, края губами касаясь,
Гостям говорит:
— Вот и сказке конец.

Ну, чем не пиит мой дворовый певец? —
Любому соседу на зависть!
Так что ж вы молчите? Иль песня стара? —
Дрожат посиневшие губы.
Он допил вино — и летит в гусляра
Тяжелый серебряный кубок.

И поднял Баян голубые глаза
На дымное грозное небо.
За парком — Сура, за Сурою — леса,
И скрылся Алешка, как не был.

И грянули в блеске зеленых огней
Раскаты громового эха,
И гром на шестерке гривастых коней
По старому парку проехал.

Дубы покачнулись, кипя и гудя,
Попадали звонкие чарки,
И брызнули сочные гроздья дождя,
И гости бежали из парка.

И туча косматым орлиным крылом
Над их головами махала.
И в парке седом за господским столом
Гроза до утра пировала.

Там чокался звонко стакан о стакан,
Там пиршество было на славу!
Так чем же хозяев прогневал Баян,
Чем сказка пришлась не по нраву?

2. Сказка

Там, где мед течет,
Там гусляр поет.
На любом пиру
Гусляру почет.

Чтобы пел гусляр
До конца-венца, —
Поднесите вы
Гусляру винца. Когда ус в меду —
И слова в ладу.

Пропою я вам
Быль-былинушку,
Про старинную
Про старинушку.

Как за синими
Да за тучами,
За лесами да
За дремучими,
За бегучими
Да за реками
Расцвела земля
Красной девкою,

Обвита травой,
Убрана в цветы,
Да в узорные
Изумруд-листы.
Не роса блестит
В заливных лугах —
Стебли клонятся
В чистых жемчугах.

В заливных лугах,
Окружен водой,
В золотых рогах
Дремлет лось седой.

У его копыт
Звонкий ключ кипит,
А в ключе струя —
Вся из хрусталя.

Из-за темных туч
На хрустальный ключ
Брызнет лунный луч
И расколется —
По ключу плывут
Искры золотца.

Как на той земле
Жил простой мужик,
Жил простой мужик,
Лапти плел из лык,

Запрягал коня,
Сеял в поле рожь,
Урожай звенел,
Будто грош о грош,
Будто грош о грош —
Золотист, хорош.

Тыщу лет прожил
На земле мужик,
Не тужил мужик,
Как земля богат.

А в куге болот
Жил косматый черт,
Жил косматый черт,
Как козел рогат.

Завидущий черт
Думал: што за черт!

Вот прожил мужик
Больше тыщи лет
И не видел бед,
Не умел тужить.

Дай сворую я
У нево коня;
Украду коня
Среди бела дня —

Поживет в беде,
Поживет в нужде,
Ой, в лихой нужде,
На одной воде!

Как подкрался черт
Из лесных полян,
Как метнул с руки
На коня аркан.

Увидал мужик —
Черта плетью — жик!
Покатился тот
До своих болот.

Чешет там свой пуп
Да печалится.
Только сказка тут
Не кончается.

Думал черт весь день,
Думал черт два дня,
О болотный пень
Все чесал рога.

На четвертый день
Черт сказал: — Ага!
Дай-ка сделаю
Мужику врага.

Прыгнул черт на яр,
Плюнул с яра в грязь
И явился Князь —
Толстобрюх Бояр.

Между впалых щек —
Пол-аршинный рот,
Как пустой мешок,
У него живот.

Он кричит: — Эгей!
Кто хозяин здесь?
Накрывай на стол —
Я хочу поесть.

— К мужику иди, —
Отвечает черт, —
Там найдешь еду,
Там найдешь почет.

Третий день гостит
Ненасытный гость.
Ест мужицкий хлеб,
Гложет бычью кость.

А поел весь хлеб —
Завалился в хлев.
Посопел, как вол,
И опять за стол.

Увидал мужик
Головой поник:
Опустел амбар —
Все поел Бояр.

Не знавать бы ввек
Нам таких гостей!
А Бояр кричит,
Кулаком стучит:
— Нет, так новый сей!

Рассерчал мужик:
— Провались ты, зверь.
Гостя вышиб он
Кулаком за дверь.

А Бояру — што!
На загоне лег.
Не дает пахать
Мужику залог.

Бычий жир течет
По его усам.
— Если я не сыт,
Подыхай и сам.

Толстобрюх лежит,
А мужик кряхтит.
Он и так и сяк —
Не прогнать никак.
Не берет рука,
Не берет кулак.

Растолстел Бояр
На чужих харчах,
А мужик совсем
Захирел, зачах.

Подивился он:
— Ишь ты, волчья сыть!
Согласился он
Брюхана кормить.

День за днем идет,
Вслед за годом — год.
На работе пот
С мужика течет.

А Бояр все ест,
А Бояр все спит,
На пяти скамьях
За столом сидит.
За столом сидит,
А кричит: — Не сыт!

Говорил он раз:
— Вот тебе приказ:
Не хочу я жить
У тебя в избе.
Ты построй, мужик,
Мне дворец в резьбе.

Попотел мужик —
И готов дворец:
Хитро вырезан
Золотой венец.

В окнах стеклышки,
Как чиста вода.
На крыльцо мужик,
А Бояр: — Куда?

Не ходи, холуй,
На пол мне не плюй,
Не топчи крылец —
Это мой дворец.

Отошел мужик,
Говорит: — Ну што ж.
А Бояр ему:
— Я лицом пригож.

Сытен мой обед
И живу без бед —
Только больно я
Не к лицу одет.

Ты сними, мужик,
С трех дубов закат,
Ты мне сшей, мужик,
Из него наряд.

Ты достань-ка мне
Изумруд-камней.
На разлив-лугах,
На разлужинке
Собери с травы
Все жемчужинки.

Ты возьми в ручье
Перелив-хрусталь,
Чтоб в моем дворце
Он сверкал, блистал.

При большой луне
Там расколоты
На крутой волне
Слитки золота.

До рассвет-зари,
До зориночки
Собери его
По крупиночке.

А еще поди
Ты в мои луга,
Обратай лося,
Отпили рога, —
Пусть не гложет он
У меня стога.

И сказал мужик:
— Так твою растак!
Так твою растак —
Я-то был простак!

Стал с тоски, как мел,
Как сорока, бел,
Только сделал все,
Как Бояр велел.

Он в сыром лесу,
На разлужинке
Собирал росу
По жемчужинке.

Снял с дубов закат,
Что багряный плат.
Из ручья достал
Перелив-хрусталь...

Оттого бедна
На Руси земля.
Оттого пусты
На Руси поля.

И пошел бедняк
За пятьсот болот:
Там построил черт
Для него кабак.

Там сидел весь день,
Ни хмелен, ни трезв.
Пропил черту он
Свой нательный крест.

Примечания

1. Аламан — набег.