XI. Под Казанью

1

Еще орлы кричат под облаками,
Еще следы боев твоих свежи,
Где подпирал ты конными полками
Косматые уральские кряжи.

Еще глядят с покинутых курганов
Расклеванные очи атаманов
В промытую дождями синеву,
Еще в бурьянах не распались кости,
И мертвые сжимают желтой горстью
Земным теплом согретую траву.

И там, где перевиты сединою
Нечесаные косы ивняка,
Еще нет-нет да и прибьет волною
К ярам яицким казака.

Еще гремит пудовыми цепями
Твой сокол закольцованный — Чика,
Еще он чутким ухом степняка,
Как прежде, ловит посвист над степями
И дальний гомон твоего полка.

Еще он слышит грохотанье сечи
И ядер свист над полем боевым,
Он ждет тебя, но далеко-далече
Клубится пыль за полчищем твоим.

Багряной пыли грозовые тучи
Опять встают, закаты пепеля, —
Еще ты жив, и силою могучей
Не запустела русская земля!

Твои войска по выжженным курганам
Другие атаманы повели,
Добыть Москву кочевничьим арканом
Башкирские сукмарщики пошли.

Работный люд с разгромленных заводов,
Как тесный лес средь вспененной воды,
И атаман Иван Белобородов
Поводит бровью на свои ряды.

И ноги иссеченные, босые,
В пеньковые продеты стремена, —
То поднялась мужицкая Россия,
Закамская лесная сторона.

Штыков сверканье, копий колыханье,
Знамен крылатых ветровой полет.
Они идут, и теплый пар дыханья,
Как марево, над полчищем плывет.

И вот всплывают купола Казани.
Как зов на битву, как далекий зов, —
Ее кресты над синими лесами,
Рыдание ее колоколов.

2

Казань ждала. И конный легион
Дворянских ополченцев на рассвете
Под гром осанн, под колокольный звон
Пошел на битву. И восточный ветер
Хлестал назад полотнища знамен.

...Измученные вражеской погоней,
Еще вчера начищенные кони
Вернулись в сонный город поутру.
Испачканные кровью по колено,
Они роняли розовую пену
И удилами брякали во рту.

И проводив их взглядом, горожане
По ржанью, по опойному дрожанью
Боков, покрытых мылом, по глазам
Усталых всадников, налитым желчью,
По доломанам, иссеченным в клочья, —
Узнали все. И дрогнула Казань!

И на закате дрогнули разлужья.
По луговым низинам, по буграм
На город шел тяжелый рев верблюжий,
И топот тысяч, и ордынский гам.

Знамена рвались пестрыми клоками,
И пыль земли мешалась с облаками,
И копья в ней сверкали, как лучи,
Прорезавшие тучу. И полками
На город надвигались пугачи.

И новым строем закипали дали,
И лошадей повстанцы расседлали,
И радостно крестились на кресты
В высоком небе. И на поле Арском
Под древним городом татарским
Разбили стан. И брызнули костры.

И Пугачев со свитой генералов
В сверканье сбруи и кафтанов алых,
В бряцанье сабель — поскакал туда,
Где возвышался город и мигала
Ему одна вечерняя звезда.

Давно ли здесь он тосковал в неволе
По ковылям российских рубежей?
Давно ль гремел цепями, и давно ли
Вот этим спуском, этим Арским полем
Скакал на зов яицких мятежей?

И аргамаком огненным играя,
Он на холме стоит лицом к лицу
С твердыней каменной лесного края,
Где кремль, подобный царскому венцу,
Сверкал крестами и зубцами башен,
Как бы дымясь в пунцовой высоте.
Когда-то страшный, он уж не был страшен
В вечеровой сусальной красоте.

Под ним качались копья спелой рожью,
И гром колес не умолкал вдали.
Костры пылали, и к его подножью
Катились волны дрогнувшей земли.

И гривы стлались легче птичьих крыльев,
И царский конь играл, как напоказ.
Белобородов, Чумаков, Перфильев
Со стен кремлевских не сводили глаз.

За щеткой башен, за тяжелой пылью
Им дальняя мерещилась Москва,
Как купола Блаженного Василья,
Свивались над Казанью облака.

3

...Вот мы прошли — перевалы Урала,
Степи, леса — и на царство пора.
Ну, по единой и на́-конь! Играла
Зорька в распахнутых полах шатра.
Выпили в славу великого дела.
— В бой, атаманы.
— В бою не в раю.

— Не привыкать!
Круговая гремела,
Только Чумак отодвинул свою.
— Брезгуешь, Федор Григорич?
— Нимало.
Бражничать не с чего больно.
— А чо?
— Бабка-то надвое ныне гадала:
Тыщи, а што в них? Орда. Мужичье...
— Вот што...
— Опять же сторонка чужая.

Слезы, как вспомнишь родимый Чаган, —
Доброй понюшкой ноздрю заряжая,
Он сокрушенно вздохнул. Емельян
Вырвал из ножен тяжелую шашку.
— Ну, берегись! — и, глазами горя, —
Мимо старшин и шатер нараспашку!
...Жаркий денек обещала заря.

Глянул надежа — и дух захватило,
Злоба от сердца ушла, отлегла:
Вся его армия, вся его сила —
Глазом не схватишь — простор залила.

Будто предгрозьем насупились дали,
Посвист знамен и азарт боевой.
Спешились всадники — и увидали
Ближние сотни царя своего.

Вот он, обветренный, чернобородый,
В шапке казачьей, в кафтане простом.
Над головами застывших народов
Руку в заволжские дали простер.

Что он там видел — леса, крутояры,
Зорька погожая, сонь, благодать.
На стременах привставали татары,
Щурили глаз — ничего не видать.

Или деревья шепнули листвою,
Иль ветерок с государевых уст
Сдунул одно только слово простое,
Вздоху подобное:
— Русь.

— Русь! — раскатилось от края до края,
— Русь! — понесли голоса от шатра.
Встречь ему сабли взлетали сверкая,
Громом тяжелым катилось «ура!»

Разноязыкие грянули песни.
Вот уж и нет Емельяна. В громах
Зычных «ура» и веселых приветствий
Мчит его по полю конь-ветромах.