IX. Победа

Бураны... бураны... бураны...
Вьюга пути заметает врагу,
Хрипнут от сырости барабаны,
Чертова пустошь! Бураны... бураны...
Кони по брюхо увязли в снегу.

Мокрые, еле бредут до привала,
Скупо играет холодный закат
На золотом темляке генерала,
На обмороженных лицах солдат.

Что ему стужей сожженные лица,
Холод и ропот полков? Ни черта!
С каждой стоянки он шлет рапорта,
Спешные, матушке императрице...
Стужа. Чугунные сизые лица.

Бьют барабаны: трат-та-та-та...
Что ему ранцем натертые плечи?
Кар, под Варшавой прославленный
Кар, Саблей размечет, засыплет картечью
Сбродом степным запаленный пожар.

Что там болтают: скопление полчищ.
Бьют-де полковников — о-ё-ё!
Смерды кабальные, сущая сволочь,
Палка да пика оружье ее.
Только б о нем не узнали заране —
Гикнут по коням, ударятся в бег.
Разве их выловишь в этом буране?

Глушь... бездорожье... и снег этот, снег...
Нет, не минуют заслуженной кары.
Корпус ведет генерал-майор.
Движется полк Чернышева. За Каром —
Рота отборнейших гренадер.

...Кони, храпя, вылезают из снега.
Дышит навстречу железный мороз.
В полночь едва добрались до ночлега.
До Оренбурга осталось сто верст.

Шли, но запахло у самой околицы
Чем-то недобрым. — Останови!
Снежное поле истоптано конницей,
И генерал поскользнулся в крови.

— Черти, огня! — ординарцы присели.
Долго не вспыхивал вымокший трут.
В белом сугробе, в солдатской постели
Кар увидал остывающий труп.
Бритые, дряблые щеки припухли.
Между бровями свинцовый ожог.
Лацкан бордовый, солдатские букли
Запорошил серебристый снежок.

И затряслись генеральские губы.
Кинуть погоню? Вернуться назад?
Может, отрезаны? Может, порублен
Высланный им на разведку отряд?

— Вашество, встретились! и на Кара
Выкачен дикий, сверкающий глаз.
— Стычка была. Изменили татары...
Ох, генерал, я боялся за вас!
— Вы за меня? Эй, поручик, стыдитесь!
(Снова он весел, уверен, суров).
— Стыдно, любезный! Кого вы боитесь —
Чернь возмущенную, наших рабов?

Только под шубой дрожало колено
В тесном рейтузе. Пустяк, ничего.
Все ничего. Но измена —
Этого не было в планах его.

— Н-да... И когда измотавшийся корпус
Через сугробы пошел на привал,
Сбруей бряцая, от устали горбясь,
Долго глядел ему вслед генерал.

А недалеко с горбатого мара
Снегом обросшие, в башлыках,
Два бородатых степных генерала
Зорко следили за корпусом Кара.
Стыли дозорные на часах.
И поднялась задремавшая вольница.
Шепотом отдан приказ: «На коней!».
Свистнули сотники, хлынула конница
Полчищем черных косматых теней.

А через час загудели просторы,
Яростно грянули пушки в ночи.
...Спали в широких санях гренадеры,
Туго закутавшись в епанчи.
Вихрем неслись по степному окружью
Страшные всадники в снежной пыли.
Взвыли служивые, бросили ружья,
Два офицера в сугробы слегли.
Пленных погонят сквозь снег и метели,
Через чужие степя и леса.
...Кар подскочил на походной постели,
Тер ослепленные дремой глаза.

— Господи! Что это? Ухнула пушка
Где-то в тылу. И опять и опять!
Гром батареи великой. Неужто
Он окружен? Отступать, отступать!

Двинулся корпус нахохленной тенью,
Но впереди, перед самой зарей,
Встал, как туман, как ночное виденье,
Конников строй.

Молча стояли они на кургане,
К бою готовые, ярко горя
Зубьями поднятых пик, и заране
Светлую сталь кровянила заря.

Так себе — сброд, гулевая ватажка,
Сотни четыре беспутных голов.
Им ли сверкать басурманскою шашкой
Перед огнем регулярных полков?

Тонкую шпагу подняв над собою,
Кар только глазом сверкнул на курган.
Грянули трубы, запели гобои,
Приступ охрипший забил барабан.

Конница выгнулась полукругом,
И полетели над морем голов
С белых полотнищ к багряным хорунгам
Стаи седых византийских орлов.

Но пугачевцы не приняли боя,
Вихрем рассыпались по сторонам.
Радостно выли победу гобои,
Кони в погоню пустились, а там...
Там, где растаял отряд, за курганом,
Толпы закрыли степной окаем,
Копья, повитые синим туманом,
Сотня за сотней и конь за конем.

Шапки высокие плыли и плыли
По кровянистому полю зари.
Фитили в чьих-то руках задымили,
Спешно работали пушкари.

И над просторами полною грудью
Ахнули девять чугунных орудий,
Шлепнули ядра, сверкнула картечь
Прямо по корпусу — огненный смерч.

И зажимая кровавую течь,
Навзничь упал отслуживший служивый.
Тихо. А те, что оставлены вживе,
Ждали второго. И грянул второй,
Даль застилая овчиной косматой.
Третий! Четвертый! И пятый! И пятый
В кашу смешал намуштрованный строй.

— Братцы! (Удары все чаще и чаще).
— Братцы, сдадимся! Пошто погибать?
(Гром батареи опять и опять).
— Братцы, сдадимся! Он царь настоящий.
Чать, мы не звери косматые, чать...

— Что там, любезный, бунтарские речи?
Бледный поручик рванулся на крик,
Но пошатнулся кричавший старик,
Смазанный горстью каленой картечи.
Падая, вытянул руки навстречу
Красным клочкам орудийных пламен,
Молниям алых казачьих знамен.

Люди притихли. Но тридцать крестьян,
Каром недавно посаженных на конь,
Грудь под худым армяком покрестя,
Пали на гривы — и по полю махом —
Через сугробы и пушечный дым
Под заревые знамена — к своим.

Кар растерялся. Измена. Измена.
Корпус давно обессилел от ран.
Вязнут солдаты в снегу по колено,
И отступленье гремит барабан.

Кар отступал, но с утра и до ночи
На протяженье семнадцати верст
Конные тучи повстанческих полчищ
Гнали его, наседая на хвост.
Кар отступал, огрызаясь по-волчьи.
Брошены мертвые. Брошен обоз.

След по степи протянулся кровавый.
Сбиты султаны со всех киверов.
И на знаменах пробиты без славы
Крылья седых византийских орлов.