§ 3. Расправа властей с повстанцами. Людские потери и материальные убытки населения в период народного движения

Правительственные регулярные и иррегулярные воинские части, учреждения политического и уголовного сыска и суда, а также дворянские ополченцы, всякого рода «волонтеры» на местах — весь карательный механизм феодального государства сверху донизу, финансы страны, церковь были мобилизованы на разгром народного движения, на расправу с повстанцами.

Основание, или подоплека была одна: империя дрогнула от страха. В царствование Екатерины II, в «золотой екатеринин век» народ России окончательно подпал под власть крепостного права, всеохватного социального и национального угнетения. Крестьянская война, также вовлекшая в свой огонь практически все слои населения огромного региона страны, была для него фантастической попыткой одним смертельно опасным деянием уничтожить феодальную кабалу. Феодальное государство ответило на удар ударом, утроенным в своей силе паническим ужасом. В первые месяцы войны оно, казалось, не видело размаха и разрушительной мощи восстания, не придавало значения опасности. Поэтому и реакция его была не адекватной, — замедленной и ослабленной. Но с середины лета 1774 г. невиданный шквал репрессий обрушился на весь район действий пугачевцев, накрыл враз Оренбургскую, Казанскую, Нижегородскую и некоторые другие губернии. Он был непосредственно связан с назначением (29 июля 1774 г.) генерал-аншефа П.И. Панина главнокомандующим правительственными войсками, «определенного и уполномоченного от ея императорского величества к пресечению мятежа»¹.

Облеченный диктаторскими полномочиями, Панин начал тотальную антинародную войну, чтобы «искоренить не только возженные в четырех губерниях бунты и измены, но и довести народ до изловления его для законного наказания»². Не считаясь с существованием секретных комиссий, Панин вел сам или поручал губернаторам допрос видных повстанцев. Царицынскому коменданту И.Е. Цыплетеву, который производил дознания над пугачевцами, взятыми в плен под Черным Яром, Панин предписывал: «Всеми разными устрашениями извольте принудить сих пленных объявить между собой: 1) всех, таковых, которые с самого начатия самозванца были при нем; 2) тех, которые наперсниками у него состояли; 3) которые имели какие начальственные чины и должности, а не рядовыми только были; 4) кто между ими продавшиеся из военнослужителей и других чиновников ея величества службы; 5) кто из дворян; 6) кто из беглых дворовых господских людей; 7) кто, наконец, из пахарей...». Затем — всех, «кто ближе к самому злодею по своему званию или долее в своих злодеяниях был», — казнить; рядовых (общее число которых составляло в его застенках до 6000 человек) — «пересечь жестоко плетьми», а у негодных к военной службе «урезать по нескольку у одного уха, ...утвердить целованием креста и евангелия в возвращении себя в должную верность»; дворовых людей после физического наказания «определить на каторжную работу в зачет рекрут»³. По сведениям, сохранившимся в делах в воен-но-походной канцелярии генерал-аншефа, им были казнены или физически наказаны 8329 повстанцев⁴. Однако же, несмотря на всю жестокость приговоров, судебно-следственные процессы не были единственными и даже главными карательными мерами Панина. Генерал предпочитал расправляться с народом по артикулу военно-полевого суда. По его приказу во всех городах, крепостях и селах, «которые дерзали... возмущением бунтовать и выходить из должнаго подданического повиновения», были поставлены виселицы и сооружения для колесования⁵. 16 октября 1774 г. это предписание Панина было получено Рейнсдорпом⁶, а в ноябре—декабре в Оренбург уже были доставлены из Уфимской провинциальной канцелярии, Бугульминской земской конторы, Ставропольской канцелярии списки 150 с лишним населенных пунктов, где были установлены виселицы, снаряды для колесования и так называемые глаголи⁷. Командирам воинских частей, буквально наводнивших осенью 1774 г. Оренбургскую губернию, был отдан приказ выявлять «зачинщиков» и тут же четвертовать; а из числа тех, которые их укрывали, следовало выбирать людей для казни по жребию.

25 января 1775 г. Панин докладывал Екатерине: «Все без изъятия главные предводители бунтовщичьих шаек, как российские, так и башкирские большею частью, да и сам самозванец доставлены живыми к монаршему правосудию, а затем оставшиеся из них восприяли или казнь, или пали под правосудным военным мечем... на местах злодеяния их»⁸.

Суд и расправу над захваченными пугачевцами вершили также Тайная экспедиция Сената — главный орган политического сыска феодально-абсолютистского государства; затем губернаторы и воеводы объятых восстанием районов империи; наконец, специально учрежденные Екатериной II с целью «произведения разбирательства» над захваченными пугачевцами Казанская, Оренбургская и Яицкая секретные следственные комиссии. Следователи и судьи отнюдь не занимались выяснением целей Крестьянской войны, причин участия в ней широких народных масс, их обвинениями в адрес помещиков и чиновников. Они рассматривали грандиозное выступление народа против социальной несправедливости, бесправия и угнетения как государственную измену, тягчайшее преступление против законов, квалифицировали повстанцев и их вожаков как разбойников, уголовных преступников. Допросы «с пристрастием», физические истязания, запугивание предстоящим наказанием также были повседневностью «работы» правительственных комиссий, поощрялись и самой императрицей, и правительствующим Сенатом. Около 12,5 тыс. повстанцев прошли через Тайную экспедицию Сената, Казанскую и Оренбургскую секретные комиссии⁹. Тысячи повстанцев были казнены, умерли в тюрьмах во время расследований от истязаний, болезней, голода, сосланы на каторгу, на поселения, забраны в солдаты.

Исполнение приговора над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками. С 16 сентября 1774 г. до начала 1775 г. шел судебно-следственный процесс над Е.И. Пугачевым. Его по нескольку раз «с пристрастием» допрашивали в Яицком городке в Яицкой секретной комиссии, затем в следственной комиссии генерал-аншефа П.И. Панина в Симбирске и, наконец, в Москве в Тайной экспедиции Сената. Расследованию дела предводителя Крестьянской войны власти «придавали первостепенное значение, надеясь извлечь из него политический урок на будущее, принять меры к предотвращению подобных народных выступлений»¹⁰. Сценарий судебного процесса над Е.И. Пугачевым и его ближайшими сподвижниками, состоявшегося в Москве в конце декабря 1774 — начале января 1775 г., был разработан самой императрицей и генерал-прокурором Сената князем А.А. Волконским.

В состав екатерининского суда, определенный манифестом императрицы и указом Сената, вошли 38 представителей светской, церковной и военной власти, высшие сановники империи. Приговор был вынесен 9 января 1775 г.: «смертную казнь в Москве учинить на Болоте сего января 10 дня» Е.И. Пугачеву, судье Военной коллегии повстанцев М.Г. Шигаеву, полковникам повстанческой армии Т.И. Падурову, А.П. Перфильеву, В.И. Торнову.

После казни этих виднейших предводителей народной борьбы здесь же, на Болотной площади, была произведена экзекуция еще 22-х осужденных пугачевцев¹¹.

Через две недели, 24 января в Уфе был обезглавлен И.Н. Зарубин. Вот как описывал казнь повстанческого графа Чернышева один из ее свидетелей: «по полуночи в 9 часов, по должном принятии покаяния, взят ис-под стражи и веден с военною командою за Белую реку, где построен был обширной эшафот, наполненной внутри соломою и смолою. По прибытии главнокомандующего [Фреймана] поставлен на том эшафоте [Зарубин] и читана была сентенция, как она была пространная, то от двух секретарей, Ивана Черкашенинова и протоколиста Михаила Протопопова. И, по окончании, сей осужденной положен был на эшафот, и отрублена палачем голова и, по показании оной пред народом, возложена на столб и на железной шпиль. А эшафот и с трупом сожжен и пепл развеян по воздуху»¹².

В конце ноября 1774 г. в походной канцелярии подполковника Н.Я. Аршеневского начался следственно-судебный процесс над бригадиром Салаватом Юлаевым и его отцом полковником Юлаем Азналиным. Он был продолжен в Тайной экспедиции Сената в Москве и Уфимской провинциальной канцелярии, завершился в июле 1775 г. вынесением приговора оренбургским губернатором И.А. Рейнсдорпом. Ссылке на пожизненную каторгу в Балтийский порт (Рогервик) предшествовала акция физического наказания, длившаяся два месяца. Салавата Юлаева и Юлая Азналина провозили сотни верст для публичного наказания в местах, где от них «самыя злейшия варварствы и убивствы происходили», чтобы самим видом претерпеваемых повстанцами страданий запугать народ: по мнению властей, страх был самым действенным средством предупреждения новых восстаний. Двадцать пять лет провел Салават Юлаев в каторжном каземате Балтийского порта, где он и скончался 26 сентября 1800 г.¹³

Е.И. Пугачев, заключенный в железную клетку, перевозится под стражей. С гравюры XVIII в.

На пожизненную каторгу в Балтийский порт были отправлены также думный дьяк Военной коллегии И.Я. Почиталин, секретарь коллегии М.Д. Горшков, пугачевский бригадир Канзафар Усаев, полковники Юлай Азналин, И.И. Ульянов¹⁴.

Разорение башкирского народа. Верховные власти были особо озабочены тем, как покрепче наказать башкир за их всеобщее и активное участие в Крестьянской войне. Екатерина II возмущалась «неверностью башкирцев, кои ничем на свете не отягощены были», а пошли бунтовать¹⁵. Изысканием способов расправы над башкирским народом занялся сам генерал-аншеф П.И. Панин.

По мнению генерала П.М. Голицына, следовало взять в рекруты 6 тысяч башкир, что окажется «чувствительнее для них всякой казни»¹⁶. Одновременно Голицын предложил укрепить войсками Оренбургскую линию крепостей, чтобы башкиры не могли скрыться «в Бухарской стороне»¹⁷.

Однако оренбургский губернатор опасался, что жестокое наказание башкир заставит их бежать в казахские степи и «далее в каракалпацкие места». Поэтому, исходя из правительственной политики «поднимать один иноверной народ против другаго», Рейнсдорп предложил Панину сформировать из башкир 15-тысячное войско и «заставить их принести службу е. и. в. укрощением киргис-кайсак». Притом, башкирам позволялось бы брать «в добычу... имение и скот» казахов. После такой бойни, по размышлению губернатора, можно было бы приступить к «заслуженному наказанию» башкир, так как искать спасения в казахских жузах «им будет опасно»¹⁸.

Генерал Ф.Ю. Фрейман, считавший себя «знатоком» Башкирии, советовал воинскому командованию разместить в крае на несколько лет 7 корпусов, разделенных на 20 отрядов и рассредоточенных по всей Башкирии. Он предлагал также построить новую крепость в «опасном месте» — горах Ирендык и даже возвести новую линию крепостей от Илецкого городка до Троицкой крепости¹⁹.

Панин остановился на проверенном «при прежних бунтах» способе наказания башкирского народа: «собиранием с него лошадей для службы войску»²⁰. Затребовав от Рейнсдорпа донесение с разъяснением порядка взимания лошадей, он обратился к Екатерине II с предложением укомплектовать войска башкирскими лошадьми²¹. 19 февраля 1775 г. последовал именной указ императрицы Панину о сборе с башкир 4000 лошадей «в наказание за их преступление», т. е. за участие в Крестьянской войне²². За два месяца до этого генерал Фрейман получил распоряжение Панина всех башкир, возвращающихся в повиновение, «изустно увещевать» и отпускать по домам, но «знаки кары» (виселицы — глаголи) поставить во всех деревнях «в память злодейскаго их преступления»²³. Правительство отказалось от повторения зверской бойни в Башкирии, устроенной после восстания 1735—1740 гг. Башкирские команды, входившие в состав иррегулярных войск страны, были нужны царизму для осуществления его внешнеполитических планов в Казахстане и Средней Азии, для охраны западных и восточных границ империи, конвойной службы внутри страны.

Зная о крайнем разорении башкирского хозяйства, гибели и падеже лошадей, Панин не настаивал на реквизиции лошадей, а рекомендовал Рейнсдорпу брать с башкир деньгами: выбрав самую высокую цену того времени, он приказал брать по 25 руб. за каждую лошадь. Приступая к сбору, губернатор распорядился об освобождении от уплаты штрафа тех башкир, которые были в «непоколебимой верности» и служили в карательных войсках. Получилось так, что башкиры-пугачевцы, вместо 5 руб. со двора, должны были платить по 5 руб. 90 коп.

18 августа 1776 г. губернатор сообщил в Сенат, что в Башкирии «по неимению годных лошадей собрано 84559 руб. 50 коп., да в натуре 12 лошадей», но оставшуюся сумму за 595 лошадей из-за «разорения и бедности» башкир «собрать неможно»²⁴.

По распоряжению Панина на башкир и крестьян ложилась перевозка продовольствия и фуража, закупаемого в соседних губерниях для правительственных войск и гарнизонов крепостей, как «заслуженное ими наказание требует»²⁵.

Публичная казнь: клеймение и вырывание ноздрей. С акварели XVIII в.

Наиболее ретивые каратели отбирали у башкир даже остатки хлеба. И.Л. Тимашев сообщал из Исетской провинции 19 декабря 1774 г., что он «разложил на здешних башкирцов (в заглаждение их пред е. и. в. проступка)... с каждого двора собственного их хлеба по 3 четверти, не требуя ис казны денег ни за хлеб, ни за провоз»²⁶.

С башкир зауральских волостей собирали с каждого человека по 7 руб. 68 коп. на наем людей и подвод для перевозки провианта. Безвыходным положением башкир, не имевших таких сумм, бессовестно пользовалась старшинская верхушка. Так, сотник Балакатайской волости Исетской провинции Юлдаш Кинжин, ссужая в 1775 г. безденежных башкир, принуждал их покупать мед у его отца. Через год башкиры должны были платить за мед в три раза больше, не считая процентов со взятой в долг суммы. У тех, кто не мог расплатиться, Юлдаш отбирал лошадей и коров²⁷.

Сводных и полных сведений о людских потерях и материальных утратах башкир в Крестьянской войне и от расправ карателей с повстанцами в архивных документах не обнаружено. Известно, что они были велики. А еще известно, что оренбургский губернатор не только не сократил количество башкир и мишарей, отправляемых на службу по Оренбургской пограничной линии, но увеличил их число с 2155 человек в 1770 г. до 2500 в 1775—1776 гг.²⁸

Расправа над яицкими казаками. Уже на втором этапе Крестьянской войны большинство яицких, а также оренбургских казаков, зачинщиков пугачевщины, было отлучено от восстания. Территория Яицкого казачьего войска подверглась полной оккупации войсками генерала П.Д. Мансурова еще в конце апреля 1774 г., и в крае был установлен жесточайший режим репрессий. Вскоре часть регулярных войск ушла в Поволжье в погоню за Пугачевым; власть на Яике оказалась в руках коменданта полковника И.Д. Симонова, который буквально объявил войну казакам, замешанным в народном движении. Он месяцами держал людей в отвратительных застенках; истязал допрашиваемых до смерти; разорял и жег казачьи дома. В обстановке террора и убийств казаки принесли повинную Оренбургской секретной комиссии, прибывшей в августе в Яицкий городок. На казачьем кругу было зачитано обращение генерала П.С. Потемкина, призвавшего казаков к покаянию. Начальник секретных следственных комиссий обещал исходатайствовать у императрицы помилование казакам. В знак поручительства, по распоряжению Оренбургской секретной комиссии, голодающим казачьим семьям была выдана тысяча четвертей муки²⁹.

Не меньше, чем карательные акции правительства, на отторжение яицкого и оренбургского казачества от восстания повлияла опасная обстановка, сложившаяся на пограничной линии. Пользуясь сумятицей, вызванной военными действиями на территории губернии, и ослаблением охраны по линии крепостей, казахская феодальная знать и родовая старши́на спровоцировали свое население на грабеж пограничных русских и башкирских селений, колоний немецких поселенцев на Волге. Корысти феодальных вождей немало способствовала распространенная в казахских родах пограничная барымта. Древний обычай, сложившийся в условиях межплеменных раздоров, был перенесен на межнациональные отношения и поощрялся власть имущими, даже по обе стороны границы. Если рядовых казахов прежде всего вела жажда добычи: они рассматривали барымту как одну из форм хозяйственного достатка, — то и национальная вражда, разжигаемая царизмом, также была одной из причин нападения казахских отрядов на крепости, слободы, деревни и хутора. Набеги казахов заставили яицких казаков бросить все наличные силы на защиту своих семей и домов.

С августа 1774 г., писал И.А. Рейнсдорп генералу П.М. Голицыну, казахи «по Яику реке видимы бывают везде на сю сторону перелезающия и обратно с захваченными людьми и со скотом возвращающияся». По ведомости губернской канцелярии в летние месяцы 1774 г. казахами были уведены в плен 197 мужчин и женщин, отогнано 2428 лошадей. К декабрю число захваченных в плен казаков, башкир, русских крестьян превысило 3 тыс. человек³⁰. Губернские власти предприняли целый ряд оперативных мер, направленных на защиту пограничных селений и их населения от казахских отрядов. По распоряжению губернатора казачьи сторожевые команды были назначены на все пограничные крепости от Гурьева городка до Звериноголовской крепости. По рекомендации А.В. Суворова Рейнсдорп объявил решение о дополнительном призыве на Оренбургскую пограничную линию 2500 башкир и мишарей, 500 оренбургских казаков. Сам Суворов разослал приказ командирам регулярных войск об укреплении армейских постов в крепостях Оренбургской линии.

В этих условиях яицкие казаки как бы оказались между двумя огнями. И события вели к полному уничтожению этой части славного казачьего сословия России. К счастью, до такой беды дело не дошло. Однако Яицкое казачье войско, служившее одним из центров притяжения антифеодальных сил, явившееся запалом Крестьянской войны, было наказано империей резким сокращением прежних прав и привилегий. Более того, по именному указу Екатерины II, данному правительствующему Сенату 15 января 1775 г., повелено было «для совершеннаго забвения сего на Яике последовавшего нещастнаго произшествия» Яицкое казачье войско переименовать в Уральское, реку Яик — в Урал, Яицкий городок — Уральск³¹. Яицкие казаки, по словам историка Уральского казачьего войска А. Левшина, «утратили древнее имя свое и последнюю слабую тень демократического внутреннего правления»³².

По существу реорганизации, общинная самостоятельность казачьего войска фактически перестала существовать: круги были отменены, назначение войскового атамана предоставлено исключительно высочайшей воле, состав войсковой канцелярии обязательно согласовывался с оренбургским губернатором. У войска была отобрана вся артиллерия; в его столице размещался крупный гарнизон регулярных войск³³; войсковое управление сосредоточивалось в руках атамана и войсковой канцелярии, которые должны были руководствоваться общероссийским законодательством и подчиняться губернским и центральным властям. По предложению шефа казачьих войск страны генерал-аншефа Г.А. Потемкина, Екатерина II утвердила войсковым атаманом преданного старшину премьер-майора М. Бородина.

Но на полное истребление Яицкого казачьего войска, как это было сделано с Запорожским и Волжским войсками, правительство не пошло. Яицкие казаки, земли которых на значительном расстоянии граничили с казахскими жузами, были главной военной силой, несшей охрану границы. Казачья конница нужна была правительству и для внутренней, и для заграничной службы. 14 марта 1775 г. Тайная экспедиция Сената вынесла определение по делу 219 уральских (яицких) казаков, обвиняемых в пособничестве Пугачеву. Учитывая добровольную явку с повинной, судьи освободили их «от смертной казни, а равно и от всякого наказания»³⁴. Из 216 уральских казаков, судившихся в Оренбурге, 33 умерли в тюрьме до вынесения решения, 18 были определены в солдатскую службу или сосланы на поселение, 165 прощены с возвращением в войско³⁵.

Генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин, шеф казачьих войск страны

Яицкое казачье войско понесло значительные людские и материальные потери. По рапорту коменданта Уральского городка И.Д. Симонова генерал-аншефу П.И. Панину от 18 января 1775 г. во время восстания яицких казаков в 1772 г. и Крестьянской войны погибло, умерло, захвачено в плен казахами более 800 чел.³⁶ К тому же, казаки лишились почти половины конского поголовья. С целью быстрейшего восстановления хозяйства, пострадавшего в ходе восстания и от нападений казахов, правительство и Военная коллегия пошли на некоторое послабление в уплате налогов и отправлении других повинностей. В 1776 г. Сенат принял решение соляную недоимку Уральского войска за 1773—1775 гг. «расположить ко взысканию в 10 лет, на каждый год по равной части»³⁷.

Утраты Оренбургского казачьего войска. Как и другие категории населения губернии, Оренбургское казачье войско понесло в Крестьянской войне большие потери. По документам, поступившим в канцелярию генерал-аншефа Г.А. Потемкина в 1775 г., из населения войска «разными случаями в военный мятеж выбыло» 1287 чел. Почти наполовину сократилось количество лошадей³⁸.

Тем временем начальство проявило здесь настоящее отеческое попечение. Оно сделало много для восстановления хозяйства казаков и, тем самым, их боеспособности. Как сообщал П.И. Панин Г.А. Потемкину, он согласился выдать казакам Оренбургского корпуса (1094 чел.) 25 тыс. руб. на приобретение всего необходимого для службы и 18962 руб. в возмещение сгоревших домов, сожженных в начале восстания по распоряжению оренбургского генералитета в форштадте Оренбурга. Остальным же казакам, жившим в крепостях по пограничной линии и внутри губернии (4231 чел.), было обещано в течение двух лет выдавать провиант и жалованье, которое раньше они получали только во время линейной службы «при отдалении от домов»³⁹.

Оренбургский губернатор И.А. Рейнсдорп, в чьем непосредственном подчинении находилось Оренбургское казачье войско, и войсковой атаман В.И. Могутов явно старались предать забвению «пугачевское прошлое» оренбургских казаков. В своих сообщениях вице-президенту Военной коллегии генерал-аншефу Г.А. Потемкину и генерал-аншефу П.И. Панину они объясняли их участие в Крестьянской войне принуждением со стороны пугачевцев: казаки, дескать, попадали в плен и были вынуждены служить самозванцу. (К слову сказать, суждения Могутова впоследствии перекочевали в труды историков Оренбургского казачьего войска, утверждавших вслед за атаманом: «Оренбургские казаки были верны правительству по долгу присяги и попадали в скопища мятежников пленными при взятии крепостей натиском толпы. Самое ничтожное число оренбургских и исетских казаков, сбитое с толку примером Падурова, приняло сторону мятежников»⁴⁰).

Петербург верил этим домыслам постольку поскольку. На основании манифеста Екатерины II от 17 марта 1775 г. казаков, добровольно явившихся из бегов в свои крепости, вновь по присяге принимали на службу. Лишь невернувшиеся считались уволенными от казачьей службы. Отсутствие в архивах переписей оренбургских казаков за 1772 и 1775—1776 гг. лишает возможности установить, сколько казаков оказались уволенными. Известно, что «чиновных» пугачевцев, т. е. повстанческих вожаков из казаков, как и из башкир, власти держали под надзором. Среди таких был, например, казачий писарь Бузулукской крепости И.Я. Пустаханов, служивший повытчиком (столоначальником) повстанческой Военной коллегии. Лишь в 1780 г. он получил чин хорунжего⁴¹.

Беды калмыков. Участь калмыков, принявших участие в Крестьянской войне на стороне Е.И. Пугачева, была исключительно тяжела. В течение трех месяцев с июня по август 1774 г. около четырех тысяч захваченных в плен и добровольно явившихся с повинной ставропольских и оренбургских калмыков держали в сборных пунктах — в Яицком городке, Бузулукской и Сорочинской крепостях, а затем под Оренбургом. До окончания следствия в результате голода и болезней здесь умерло несколько сот человек. Часть калмыков была направлена на службу в воинские подразделения, остальные отпущены по домам. По распоряжению Ставропольской комендантской канцелярии у калмыков было отобрано 11255 голов скота и лошадей, которые розданы затем помещикам⁴². Это окончательно подорвало материальное положение ставропольских калмыков.

30 марта 1775 г. И.А. Рейнсдорп сообщал П.И. Панину, что Ставропольское калмыцкое войско, отправлявшее в прежние годы на Оренбургскую линию по тысяче человек, теперь не в состоянии нести пограничную службу из-за бедности калмыков, «кои не только лошадей не имеют, но и пропитания из казны не получают»⁴³.

Разорение крестьян. Разгром крестьянской армии на полях сражений нисколько не утолил жажды мести у екатерининских карателей. Наоборот, они искали и находили все более изощренные и жестокие средства наказания крестьян, вчерашних повстанцев.

Перво-наперво, офицеры правительственных войск и местные воеводы стали набирать государственных крестьян в наказание за участие в пугачевском движении в карательные команды. Их же без всякой меры и нормы заставляли подвозить провиант и фураж к местам дислокации воинских команд и в пограничные крепости⁴⁴.

Самый сильный удар по хозяйству и достатку крестьянства нанесли налоги. В 1775 г. с крестьян взыскали налоги за два предыдущих года войны. К тому же, Сенат потребовал брать подушную подать и за все «убылые души», наказав губернским властям «никакого послабления в сборе податей не чинить». От уплаты за выбывших крестьян освобождались только те деревни, где убыло свыше ⅓ населения. 26 февраля 1778 г. И.А. Рейнсдорп представил в Сенат список селений, в которых крестьяне из-за «разорения и бедности... за те убылые души податей платить находятся совсем не в состоянии». В этих селениях числилась 10861 ревизская душа, а не вернулось к 1778 г. 3109 душ м. п.⁴⁵

Приговор оренбургского губернатора от 8 октября 1774 г. о четвертовании в Троицкой крепости пугачевца дворового человека А. Васильева ГАОО. Ф. 3. Д. 141. Л. 20

Правительство и Берг-коллегия, заинтересованные в быстрейшем возобновлении работы заводов, дали разрешение возвращать на предприятия всех мастеровых и работных людей, даже тех, кто за активное участие в народном движении находился под следствием или был уже приговорен к различным наказаниям. Государственных крестьян, приписанных к заводам, также пригоняли в их деревни с обязательством отбывать заводскую повинность. При этом передача крестьян на каторжные заводские работы выдавалась во всеуслышание за акт милосердия по отношению к ним, «бунтовщикам и разбойникам»⁴⁶.

В ходе Крестьянской войны 1773—1775 гг. население Башкортостана в целом понесло большие людские и материальные утраты.

Невосполнимы были человеческие жертвы. Из ведомости губернской канцелярии, приложенной к рапорту И.А. Рейнсдорпа в Сенат от 16 июня 1776 г., видно, что «во время бывшаго неустройства» из 157 497 душ м. п. податного населения, числившихся в крае по III ревизии, погибло или находилось «в бегах» 4739. Из них в Оренбургском уезде — 2655 душ м. п., Исетской провинции — 1023, Уфимской провинции — 651, Ставропольском уезде — 226, Бугульминском ведомстве — 184. Среди выбывших большинство — 2962 — составляли владельческие крестьяне; государственных крестьян не вернулось в родные места 1248 душ м. п., тептярей — 360⁴⁷.

Сводных материалов об «убылом» служилом населении губернии не обнаружено. Кроме приведенных выше данных о людских потерях Яицкого и Оренбургского казачьих войск, можно назвать лишь отдельные короткие сведения, сохранившиеся в переписке губернатора и губернской канцелярии.

К рапорту И.А. Рейнсдорпа П.И. Панину от 3 апреля 1775 г. приложен именной список 990 человек, захваченных в плен пугачевцами. Часть из них была казнена восставшими, остальные погибли во время сражений. В списке указаны фамилии 303 отставных солдат и драгун, живших в крепостях Оренбургской линии, 153 оренбургских и 23 яицких казаков, 128 государственных крестьян, бывших в казачьей службе, 133 солдат из местных гарнизонов⁴⁸. По данным, собранным местными властями к началу 1775 г., в Оренбургском уезде повстанцами были убиты 6 штаб-офицеров, 22 обер-офицера, 12 священников и церковных служащих; в Уфимской и Исетской провинциях — 2 штаб-офицера, 8 — обер-офицеров, 8 священников⁴⁹. Среди офицеров были и отставные. Вдов офицеров и помещиков, судя по спискам «дворян и чиновных людей, претерпевших от толпы... Пугачева раззорение» от февраля 1775 г., повстанцы забирали в свои отряды. Против фамилий вдов в списках, в большинстве случаев, указано: «хотя в злодейскую толпу захвачена и была, но никакого злодеяния не учинено»⁵⁰. Жен офицеров и помещиков казнили лишь по прямому обвинению их дворовых людей и крепостных крестьян. Такого целенаправленного, жестокого истребления дворянских семей, какое наблюдалось в военном режиме повстанцев с выходом Пугачевского войска в поволжские губернии, в Башкортостане не было.

Материальные утраты, понесенные населением губернии во время военных действий, размеры конфискации имущества помещиков и заводчиков восставшими и обычных грабежей точному учету не поддаются. Даже 295 дворян, «претерпевших раззорение», не смогли определить стоимости своего имущества. По неполным данным, вещи, скот, лошади, отобранные у них, и сгоревшие дома стоили 535 120 руб.⁵¹

Но вот владельцы всех 39 заводов, возведенных в губернии, объявили, что убытки от разрушения производственных и подсобных зданий, конфискации повстанцами инструментов и металла составили 998 818 руб. Кроме того, как говорилось выше, повстанцы взяли на заводах 144 929 руб. деньгами и еще разного продовольствия, скота, фуража на 81 406 руб. Работные люди, мастеровые, другие категории заводского населения понесли ущерб, материально выраженный суммой в 904 640 руб. В итоге убытки на заводах составили 2 128 793 руб., возместить которые они не могли очень долго⁵². В конце 1775 г. начали работать наименее пострадавшие Катав-Ивановский и Усть-Катавский заводы. Большинство заводов смогло наладить производство лишь через 2—3 года⁵³.

По ведомости Главного правления Оренбургских соляных дел за 1775 г. во время восстания были расхищены более 196 тыс. пуд. соли и деньги от продажи соли на сумму в 98 038 руб. На восстановление сожженых соляных пристаней потребовалось 15 тыс. руб.⁵⁴

Не поддается подсчету ущерб от сожженных дотла восьми крепостей: Губерлинская, Ильинская, Карагайская, Рассыпная, Сорочинская, Петропавловская, Степная, Уртазымская, Чебаркульская — и двух пригородков: Бирск и Оса. Наполовину сгорела Татищева крепость⁵⁵. Нет полных сведений и об ущербе, нанесенном имуществу большинства служилого и податного населения губернии. По предварительным данным, сообщенным И.А. Рейнсдорпом П.И. Панину 25 февраля 1775 г., убытки разных категорий населения составили 1 635 128 руб. (из них 650 тыс. руб. приходятся на Златоустовский и Саткинский заводы купца Л. Лугинина)⁵⁶. Потери казаков Яицкого городка оценивались в 135 834 руб., купцов и торговых татар — 114 625 руб., мишарских старшин и мишарей Исетской провинции — 21 680 руб. О неполноте собранных к этому времени данных говорит такой пример. В названном списке от 25 февраля указано, что у оренбургских казаков пропало имущества, лошадей, скота на сумму 121 257 руб.; в докладе П.И. Панина Г.А. Потемкину от 18 июля 1775 г. сообщается, что оренбургские казаки линейных и внутренних крепостей «объявили разорения на 235 100 руб.», по Оренбургскому корпусу — на 107 819 руб.⁵⁷

В сохранившихся документах эпохи сведений об утратах, какие понесли башкиры, калмыки, мишари, служилые татары, государственные крестьяне, не обнаружено. Маловероятно, что им вели какой-либо счет.

Примечания

1. Анучин Д. Граф Панин, усмиритель Пугачевщины // Русский вестник. 1869, Т. 81. С. 385.

2. Там же. С. 147.

3. Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. Т. 3. С. 294—295.

4. Овчинников Р.В. Источники изучения социального состава повстанческих отрядов Е.И. Пугачева. С. 123.

5. Анучин Д. Указ. соч. С. 401—402.

6. РГАДА. Ф. 1100. Д. 11. Л. 90—91.

7. Пугачевщина. Т. 3. С. 359—361.

8. Сборник РИО. СПб., 1871. Т. 6. С. 199.

9. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Т. 3. С. 433—434.

10. Овчинников Р.В. Следствие и суд над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками. С. 230.

11. Там же. С. 176—186.

12. Российский государственный исторический музей. Отдел письменных источников. Ф. 450. Д. 708. Л. 21—22.

13. Гвоздикова И.М. Салават Юлаев. С. 30—65.

14. Крестьянская война. С. 299—341, 414, 428—430.

15. Сборник РИО. Т. 6. С. 154.

16. РГАДА. Ф. 6. Д. 489. Л. 151 об.

17. РГАДА. Ф. 1100. Д. 12. Л. 188.

18. РГАДА. Ф. 6. Д. 490, ч. 2. Л. 272—274.

19. Там же. Л. 266—267.

20. Сборник РИО. Т. 6. С. 195—196.

21. РГАДА. Ф. 6. Д. 490, ч. 2. Л. 231—234.

22. Сборник РИО. СПб., 1871. Т. 6. С. 207.

23. РГАДА. Ф. 1274. Д. 200. Л. 400.

24. Там же. Д. 196. Л. 354; Ф. 6. Д. 504, ч. 6. Л. 303.

25. РГАДА. Ф. 1100. Д. 11. Л. 35, 277; Ф. 1274. Д. 182. Л. 53; Пугачевщина. Т. 3. С. 337—338.

26. РГАДА. Ф. 1274. Д. 182. Л. 53.

27. Материалы. Т. V. С. 544.

28. Там же. Т. IV, ч. 2. С. 512—513; Материалы по... ОКВ. Вып. VII. С. 263—264.

29. Овчинников Р.В. Следствие и суд над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками. С. 41.

30. РГАДА. Ф. 1274. Д. 186. Л. 291; Ф. 6. Д. 490, ч. 2. Л. 237; Пугачевщина. Т. 2. С. 266; Бекмаханова Н.Е. Легенда о невидимке. Алма-Ата, 1968. С. 114—115, 147.

31. ПСЗ I. Т. XX, № 14235; РГАДА. Ф. 1274. Д. 194. Л. 244.

32. Левшин А.И. Историческое и статистическое обозрение уральских казаков. СПб., 1823. С. 31—32.

33. Рябинин А. Уральское казачье войско. Ч. 1. С. 59—60.

34. Овчинников Р.В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. М., 1981. С. 129.

35. Рябинин А. Уральское казачье войско. Ч. 1. С. 59—60.

36. РГАДА. Ф. 1274. Д. 195. Л. 165.

37. ЦГИА РБ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 794. Л. 104.

38. РГВИА. Ф. 20. Оп. 1. Д. 52, ч. 1. Л. 67—68, 72.

39. РГАДА. Ф. 1274. Д. 200. Л. 625—627.

40. Материалы по... ОКВ. Вып. III. С. 77—78, 238.

41. Овчинников Р.В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. С. 46—47.

42. Беликов Т.И. Указ. соч. С. 121—124.

43. РГАДА. Ф. 1274. Д. 191. Л. 3—4.

44. Там же. Д. 194. Л. 89; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3380. Л. 264.

45. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 1530, ч. 1. Л. 211—218.

46. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Т. 3. С. 274—275.

47. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 1560, ч. 1. Л. 170.

48. Подсчитано по: РГАДА. Ф. 1274. Д. 185. Л. 271—298.

49. Подсчитано по: Там же. Л. 109—115, 132—141, 143—145, 165—182; Д. 186. Л. 386—395.

50. Там же. Д. 186. Л. 386—388, 390—391.

51. Там же. Л. 380—402.

52. Подсчитано по: Андрущенко А.И. Указ. соч. С. 328—335.

53. Кашинцев Д. История металлургии Урала. М.; Л., 1939. С. 154.

54. РГАДА. Ф. 1274. Д. 186. Л. 108—109.

55. Там же. Л. 106, 288.

56. Там же. Л. 104.

57. Там же. Д. 200. Л. 627—629; Д. 186. Л. 103 об.